Зеленая гелевая ручка Морено Элой

Реби, полностью измотанная, заснула через несколько минут.

Моя рука гладила ее руку, тоже заснувшую. Я почувствовал биение ее сердца в моей груди, ее боль была в моих глазах. И, несмотря на то что я находился совсем рядом, я был где-то очень далеко.

Сколько времени пройдет, прежде чем я потеряю ее окончательно?

По пути домой мне все казалось таким простым. Это был один из тех оптимистичных моментов, когда все выглядит правдоподобным, легкодостижимым. Бросить все и уйти, начать с нуля, а не пытаться залатать жизнь, которая не работает. Мы справились с другими кризисами. Но что делать, если равнодушие пытается захватить все вокруг, когда нет никаких причин для этой отчужденности?

– Я люблю тебя, – сказал я ей, пока вел машину.

Включил радио, и в течение следующих двух часов мне было совсем не с кем поговорить.

Вдалеке показались мигающие проблесковые маячки: десятки огней предупреждали о задержке движения.

Две машины, теперь больше похожие на одну, наехали друг на друга. Я медленно проехал мимо, вглядываясь, уколотый болезненным любопытством, и испытывая облегчение, что это был не я.

Я вспомнил о Саре, обо всем, что она потеряла на дороге. Я снова начал обдумывать свой план. Трудный, смелый план. Я представлял себе совершенно иную жизнь где-то далеко. Жизнь, где я смогу видеть луну, лежа в постели, где я смогу приветствовать солнце по утрам, где смогу прятаться от дождя под раскидистым деревом.

Реби проснулась, как просыпаются дети, которые чувствуют, что машина снижает скорость.

Она украдкой посмотрела на аварию.

Может, пришло время рассказать ей о моем плане?

– Реби, – тихо промолвил я, не отрывая глаз от дороги.

– Да… – ответила она, совершенно обессиленная.

– Тебе бы хотелось изменить свою жизнь?

– Я тебя не понимаю, – прошептала она, повернув ко мне голову.

– Я хочу сказать… тебе нравится жизнь, которую мы ведем? Тебе нравится брак, в котором мы едва видимся? Тебе нравится жить со мной вместе? – наконец, я решился спросить ее. – Ты вообще счастлива?

Реби замолчала и вдруг сникла.

Она опустила голову. Посмотрела на свои колени, где одна рука судорожно сжимала другую руку. Снова расплакалась. Снова задрожала всем телом.

– Я люблю тебя, но… – сказала она мне и отвернулась к окну.

Искреннее «я люблю тебя», произнесенное со страхом в голосе.

И такое же искреннее «но», оборвавшее все остальное.

Всю дорогу мы молчали. Я не осмелился сказать ей, что у меня есть план, я не решился, потому что это «но» могло снова все затормозить и испортить.

Только минут через пятьдесят мы смогли въехать в город. Пятьдесят минут, которые мы могли бы использовать, чтобы прогуляться по нашему новому дому, поиграть с Карлито на горке, побродить по окрестным тропам, пообщаться с соседями, сесть на скамейке и понаблюдать за звездами. Пятьдесят минут, чтобы поцеловаться, посмотреть, как солнце прячется за горами, как Карлито растет рядом с нами.

В тот день мы приехали слишком поздно, как и во все последующие дни.

На следующий день воскресенье прошло точно так же, как проходили другие воскресенья.

Понедельник, 8 апреля 2002

В тот день мы с Луизой вошли в кабинет дона Рафаэля.

Как в прошлый раз, когда я «пригласил» ее на кофе, пока она убирала, я проводил свое маленькое расследование. Я окинул взглядом помещение: просторное, аккуратное, с несколькими картинами на стенах, со столом, на котором не было семейных фотографий, с металлическим стаканчиком, полным серебряных перьевых и шариковых ручек. Я не нашел ничего примечательного, пока не посмотрел на маленькую мусорную корзину под столом. Один предмет привлек мое внимание: белый пластиковый стакан, какие обычно стоят рядом с кулером для воды, который здесь показался мне совершенно неуместным. Я взял его и увидел остатки темно-фиолетовой помады на краю. Странно.

Сегодня был понедельник, и это было важно: важнее даже самого стакана. Важно потому, что в тот понедельник дон Рафаэль не появлялся на работе, весь день в его кабинет никто не заходил.

– Луиза, вы ведь выбрасываете мусор из корзин каждый день? – спросил я ее.

– Конечно, мусорные ведра каждый день, – ответила она мне удивленно. – А почему вы спрашиваете?

– Да так, из любопытства. Спасибо.

Кто-то точно побывал в его кабинете в эти выходные, какая-то женщина. Женщина. Но не его жена, решил я.

Женщина. Но не родственница, решил я.

Женщина. Марта? Точно, Марта.

Я так привык решать все в одиночку за других, что когда реально что-то происходило, я уже не мог никого обвинить. Я мог только прятаться и бежать.

Я держал стакан в руке какое-то время, достаточно долго. Я мог бы не брать его, мог бы не смотреть на него, мог бы не входить в тот понедельник в тот кабинет. Если бы я не сделал всего этого тогда, то сейчас не шел бы по дороге, которую совсем не знаю, к месту, о котором только слышал.

Я мог бы уйти, но я остался там, сидя в кресле, представляя, как дон Рафаэль проникает субботним днем в офис компании не без участия охранника, которому никогда не помешают хорошие чаевые. Я представил его рядом с Мартой, привлекательной женщиной, полной противоположностью его жены, преданно ждущей его дома, пока он занимается сексом с любовницей прямо здесь, на этом черном кожаном диване.

Всего за несколько минут мне удалось придумать идеальный сюжет с главным героем – стаканом с отпечатками фиолетовой помады.

Я посмотрел на сеньору Луизу. Может, все намного проще: может, это она принесла сюда стакан с водой? Но нет, она никогда не пользовалась фиолетовыми или сливовыми оттенками помады, только классическим красным.

Ручка, которая была до сих пор не найдена, больной, который не хотел, чтобы его вычислили, мой план и теперь вот эта помада на пластиковом стакане. Это были, без сомнения, самые волнующие дни в моей жизни.

– Ваш стаканчик или я его выбрасываю? – ее голос разбудил меня.

– Нет-нет, выбрасывайте.

Она раздавила его своей пухлой ладонью и бросила в мешок для мусора.

Мы вышли оттуда, оба заблудившиеся в собственном неведении. Она, игнорируя причины, по которым я сопровождал ее каждый день. Я, игнорируя факт, что над дверью кабинета моргала камера видеонаблюдения. Идиот.

Вторник, 9 апреля 2002

Вторник, еще один.

То утро прошло, как и все остальные в нашей компании: в ожидании обеда.

Рафа пришел на работу поздно, что было странно, поскольку случалось такое довольно редко. Рафа жаждал крови. Но это была не просто очередная выволочка, это было одно из тех представлений, которые не так просто забываются. Как и всегда, он оставил дверь открытой, чтобы жертве было как можно больнее.

– В последний раз! Вы меня слышите, сеньор Гомес? Не будет больше возможностей. В последний раз! – отчетливо слышалось снаружи. – Я ему говорю, но как об стену горох! Я вас предупреждаю в последний раз! – сказал он, громко ударив по столу. – Какой пример вы подаете своим коллегам? Всем тем, кто приходит на работу вовремя.

Хави что-то пролепетал в ответ, но его слова едва были слышны даже с открытой дверью.

– В последний раз, я клянусь вам.

Громко крикнув еще несколько раз, он закончил свой монолог.

Хави вышел бледный и жутко расстроенный. Он мягко опустился в свое кресло рядом со мной. Хави хотел бы сказать что-то в свою защиту, хотел бы постоять за себя и не смог.

Молодой человек, который только-только купил квартиру в ипотеку, вряд ли мог позволить себе остаться без работы. Молодой человек, который рисковал буквально всем только потому, что не мог себя заставить прийти в офис на несколько минут раньше. Молодой человек со многими достоинствами и всего одним серьезным недостатком.

В тот день я с нетерпением ждал половины восьмого, чтобы начать обследовать столы в своем собственном отделе. Может, для того чтобы найти зеленую ручку, может, для того чтобы вернуться домой как можно позже.

Все ушли, и мы остались, как обычно, вдвоем: Луиза и я.

Она пришла, поздоровалась со мной и сразу направилась в кабинет бухгалтерии. Я решил начать со стола Эстреллы. Окинул взглядом сияющий чистотой стол в поисках ручки: безрезультатно. Можно было сразу переходить к другому столу, но я решил задержаться и заглянуть внутрь ящиков. Сначала я думал, что они будут запертыми на ключ. Но все три оказались открытыми: настоящая сокровищница.

Меня поразил жуткий беспорядок в самом верхнем ящике. На обыск требовалось некоторое время. Я взглянул на дверь: Луиза занималась своей работой. Я выдвинул ящик полностью, и он показался мне бездонным. Несколько пачек бумажных салфеток, ручка, две ручки, три ручки, все неиспользованные, новые, гелевые, черные, какие-то из них могли быть даже моими, небольшая косметичка, пластиковая коробочка из-под средства для макияжа, несколько билетов в кино и куча бумажек, свернувшихся клубочками на самом дне.

Я закрыл его, чтобы открыть следующий: визитные карточки парикмахерских, магазинов одежды, ресторанов, несколько солнцезащитных очков, какие-то чеки, металлическая статуэтка Девы Марии и несколько иконок, карандаш без ластика и еще куча бумажек, среди которых я нашел расчетные листки с ее зарплатой.

Несколько секунд я колебался, но так и не смог устоять перед соблазном. Я взял один расчетный листок и посмотрел. Эстрелла Гальвес Гарсия, родилась 12 марта 1956 года в Мадриде. Этот факт меня удивил: Мадрид. Но больше всего меня удивила сумма заработной платы: 3546 евро чистыми.

Первоначальное удивление переросло в возмущение: 3546 евро за то, что она сидела на своем рабочем месте от силы часа два, и то ничего не делая. Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, снова внимательно посмотрел на цифры. Я хотел найти объяснение этой вопиющей несправедливости.

Прочел еще раз: Гальвес, Гальвес, Гальвес… почему мне казалась знакомой эта фамилия?

Я на мгновение вернулся за свой стол, чтобы залезть в интернет. Я зашел на сайт собственной компании и получил подтверждение своим догадкам. Я просмотрел список работников мадридского филиала, изучил организационную диаграмму и нашел ответ – Рамон Руи Гальвес в руководящем составе. Это могло быть простым совпадением, но моя интуиция отказывалась в это верить.

Я снова вернулся к ее открытому ящику и продолжил копаться в ее жизни. Рядом с расчетными листками нашел кучу больничных, почти все от одного и того же врача. Я не совсем понимал их предназначение, возможно, они нужны были для того, чтобы оправдать свое постоянное отсутствие перед кем-то. Нашел также среди прочего кучу дипломов о курсах, которые она никогда не оканчивала, но якобы посещала их за границей. Жалкая ложь, один сплошной обман. Держа бумаги в своих руках, я хотел кричать на весь офис. Мне хотелось рассказать всем своим коллегам, что пока мы тут гнули спину по десять часов, она получала более трех тысяч евро только потому, что была родом из семьи большой шишки.

В тот день я пришел домой крайне возбужденный и очень расстроенный. Меня не волновало то, что Реби меня даже не поцеловала, что Карлито уже спал, что мы почти не разговаривали: мне было все равно. На какое-то время я даже позабыл о своем заброшенном плане.

Я лег спать, почти не проронив ни слова и даже не подозревая, что в ту ночь началось наше прощание. Я не знал тогда, я не подозревал, что поцелуй, которым мы тогда не обменялись, будет одним из последних.

С того самого вторника все пошло наперекосяк. Все произошло так быстро…

Среда и четверг, 10 и 11 апреля 2002

Эти два дня прошли, как один: без проволочек, без промедлений, настолько одинаково и быстро, что даже сейчас я путаюсь в каких-то моментах.

Два дня подряд Хави приходил на работу без опозданий.

Рафа нашел на документах скрепку от степлера. Он извинился перед Сарой. Эта встреча была намного приятнее первой: не было ни криков, ни нападок, ни ударов по столу, только смех, добрые слова и извинения со стороны дона Рафаэля.

Из кабинета Рафы Сара вышла с радостным облегчением.

– Он сказал мне, что проведет расследование, чтобы разобраться в случившемся, – прочирикала она мне, – у него есть доказательства того, кто это мог быть. Не такой уж он и плохой, как все его себе представляют. Он сегодня был по-настоящему добр ко мне.

– Великолепно, – ответил я, вздрогнув внутри всем телом.

Пятница, 12 апреля 2002

Как наркоман, находящийся под кайфом, я погрузился в тяжкий сон собственного любопытства. Притаившись за своим столом, я думал о Реби, о моей зеленой ручке, о наполовину реализованном плане, о скрепке на документах, с которых я сорвал желтую записку, о стольких вещах…

Пока я бродил по офису, я даже не думал о том, что меня, простофилю, в конце концов раскроют. Сеньора Луиза, Сара, Хави, Эстрелла, охранник… это мог быть любой.

И вот этот день настал. Всего за два часа до окончания рабочего дня дон Рафаэль появился на пороге. Так поздно. Очень странно. Какая-то безумно странная пятница.

Зазвонил мой телефон.

– Алло, – ответил я.

– Дон Рафаэль попросил меня позвонить вам и пригласить к нему в кабинет, – серьезным голосом произнесла Марта.

Мои ноги, руки, даже мои мысли задрожали. В голове пронеслись все открытые ящики, собранные бумажки, чужие вещи.

– Уже иду.

Медленно повесил трубку.

Я сидел неподвижно, уставившись в экран, ничего не видя перед собой. Руки лежали на клавиатуре, но пальцы отказывались что-либо печатать. Опустил глаза, страх подобрался к самому горлу. Я постарался взять себя в руки, выждать время, необходимое для того, чтобы отдышаться, но при этом не заставлять себя слишком долго ждать. Выждать нужный момент. Но время играло против меня.

Я встал, опираясь на стол. Я почувствовал, как пот стекает по спине, как он проступает в районе подмышек и даже в области паха. Я посмотрел на Сару глазами человека, которого ведут на виселицу. Она испуганно посмотрела в ответ.

Она не сказала ни слова. Я ничего не сказал. Я вспомнил, как вызывали Сару, как вызывали Хави. Мы посмотрели друг на друга, и я ушел.

Я постучал в открытую дверь. Два сухих удара костяшками пальцев. Робко встал в дверном проеме.

Сидя, откинувшись на спинку кожаного кресла и разговаривая с кем-то по мобильному телефону, он указал мне рукой, чтобы я заходил. Я зашел и закрыл дверь.

Смеясь со своим собеседником, он также рукой пригласил меня сесть. Я молча сел. Спустя несколько минут он повесил трубку.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и думаю, это был первый раз, когда я смог по-настоящему рассмотреть черты его лица. Я видел это лицо тысячу раз, но мне кажется, что до этого момента я никогда не смотрел в него в действительности. Сидя там, я видел перед собой человека, единственной в жизни заслугой которого был брак по расчету. Я видел человека, поднявшегося из грязи в князи благодаря чужим деньгам. Человека, раскинувшегося теперь в кожаном кресле, которое запросто могло быть моим – почему бы и нет?

Нам обоим стало не по себе от этого взгляда, будто мы бросили друг другу вызов, а затем вдруг решили отступить. Он разложил перед собой какие-то бумажки, открыл ящик стола и заговорил.

Он не стал ходить вокруг да около, а сразу перешел в атаку, как делают те, кто привык побеждать.

– Мне сказали, что последнее время вы допоздна задерживаетесь на работе, – начал он тоном, имитирующим беспокойство. – У вас какие-то проблемы?

В какое-то мгновенье я чуть не попал в ловушку, но, в конце концов, мне не хотелось думать ни о Луизе, ни о Марте, ни о Хосе Антонио, ни об Эстрелле. Я был близок к этому, но нет.

– Нет, вовсе нет, – с натянутой улыбкой сказал я, – у меня все в порядке. Просто в последнее время работаю над заказом и немного опаздываю по срокам, – солгал я, как мог, в ответ на вопрос, заставший меня врасплох.

– Вы же знаете, что, если что-то не так, вы всегда можете мне рассказать. В конце концов, я здесь для того, чтобы попытаться решить любую проблему, – продолжал настаивать он, прикидывая, как долго я продержусь.

– Нет, правда, все в порядке, – пот градом покатился по спине, а голова начала зудеть. Я дважды почесался, и он это заметил. Улыбнулся.

Он расправил плечи, желая затянуть веревку на моей шее потуже: ему было достаточно лишь немного потянуть. И он сделал это. Он открыл свой ящик, порылся в нем. Я вздрогнул всем телом, еще даже не подозревая, какой сюрприз меня поджидает.

– Ох уж эта уборщица, всегда оставляет здесь свои вещи, – улыбнулся он, вытаскивая из ящика белый пластиковый стаканчик с отпечатком фиолетовой помады и ставя его вверх дном в полуметре от меня. Он посмотрел на меня, я посмотрел на него в ответ.

Он снова сунул руку в ящик и достал пачку сигарет.

– Будете? – властно спросил он, позволяя курить там, где это было запрещено.

– Нет, я не курю.

Я не хотел вступать в его игру ни при каких условиях.

Он сделал две или три затяжки, выбрасывая клубы дыма в воздух, по-прежнему развалившись в кресле.

– Надеюсь, что это останется между нами, – подмигнул он мне, и я сразу понял, что он имел в виду вовсе не сигареты.

– Да, не волнуйтесь, – ответил я.

– Видите ли, – продолжил он неторопливо, делая еще одну затяжку, – есть удовольствия, которые нельзя запретить. И незачем кому-то об этом знать. Кроме того, нехорошо вторгаться на чужую территорию, ведь никогда не знаешь, что можешь там найти. Вы меня понимаете?

– Да, не переживайте.

– Отлично. Тогда нам больше нечего сказать друг другу, не так ли? – Он сделал последнюю затяжку, а потом затушил ее в пластиковом стаканчике.

– Нет.

– Отлично. Отлично. Ах да, и помните, что я начинаю переживать, когда наши сотрудники так много времени проводят на работе. Ведь у всех есть семьи, социальная жизнь… – он раздавил стакан и бросил его в мусорную корзину.

– Вам не о чем переживать, я постараюсь уходить домой вовремя.

«Три, два, один – нокаут», – подумал он, но в действительности я уже покинул ринг, успев увернуться от удара и вернуться в целости и сохранности на свое место.

Понедельник, 15 апреля 2002

В выходные мы с Реби практически не смотрели друг на друга, практически не пересекались. Мы жили параллельно в доме, который все меньше и меньше становился похожим на дом.

Шесть часов вечера очередного понедельника. Мне совсем не хотелось работать. Если честно, мне вообще ничего не хотелось. Поэтому я убивал время своим любимым еще с детства занятием: игрой в цифры. Я взял лист бумаги, белый, чистый.

Взял черную ручку, потому что зеленая так до сих пор и не нашлась, и начал по косточкам раскладывать свою жизнь. Записал:

Сон. С двенадцати до семи: 420 минут.

Встать, позавтракать, переодеться, принять душ, отвезти Карлито, добраться до работы. С семи до половины девятого: 90 минут.

Работа до обеда. С половины девятого до половины второго: 300 минут.

Обед. С половины второго до трех: 90 минут.

Работа после обеда. С трех до половины восьмого: 270 минут.

Дорога домой. С половины восьмого до половины девятого: 60 минут.

Дом. Искупать и покормить, поужинать, убрать со стола, кофе. С половины девятого до одиннадцати: 150 минут.

Остальное. С одиннадцати до двенадцати: 60 минут.

Остальное – это все, что у меня было. Остальное – чтобы время от времени поговорить, полежать на диване, поставить стиральную машинку, посудомойку, сушилку. Остальное – чтобы посмотреть телевизор. Остальное – обязательный атрибут каждого дня. Остальное в моей жизни, остальная жизнь.

Остальное – один час. Загнанный в угол час посреди ночи, ничего не меняющий, ни на что не используемый. Бесполезный час, чтобы прогуляться, посмотреть фильм или заняться спортом.

Остальное было главным оправданием, почему я постоянно откладывал и затягивал свой план.

План: подниматься вместе в горы, купаться вместе в реке, промокать под дождем, рисовать дома в воздухе и облака на земле, отказаться от этой бесцельной жизни, дотянуться до мечты, использовать губы для чего-то большего, стареть осмысленно, а не по накатанной, как было до сих пор. Обедать в ресторане, где официант знает нас по именам, где люди спрашивают нас о Карлито, когда он болеет, где мы можем пригласить домой друзей перекусить, путешествовать по местам, не имеющим ничего общего с офисом, с квартирой, которую мы изучили досконально.

Я порвал лист бумаги.

Осмотрелся и снова подумал об онкологе, но так и не заметил никого, кто был бы похож на больного.

Тоскливо ждал.

19:30.

Вторник, 16 апреля 2002

Я совершил ошибку, которую в действительности совершил уже давно.

Луиза вошла в кабинет дона Рафаэля, и я последовал за ней. Я забыл о нашем пятничном разговоре.

У нее не было привычки открывать чужие ящики, а у меня была. Но это произошло случайно, непреднамеренно, по нелепому стечению обстоятельств.

Пока она убирала, я сел в кресло Рафы и, воспользовавшись шансом, открыл верхний ящик чужого стола. Я увидел маленькую деревянную коробку. Я вытащил ее и взял в руки. Случайно найденное сокровище заставило меня забыть о том, что я был не один…

– Вы позволите? – голос Луизы напугал меня.

Испуг привел к тому, что руки мои ослабли и, неловко ими взмахнув, я позволил деревянной коробке, все еще закрытой, упасть на пол. От удара она открылась. К счастью, не сломалась. Мы оба перепуганно посмотрели друг на друга. Содержимое вывалилось на пол, и я присел, чтобы собрать все обратно: бумажки, ножницы, сигареты, ручку и упаковку презервативов, открытую и почти пустую. Луиза заметила ее и покраснела.

Она ничего не заподозрила, я – да.

Белокурая жена, находившаяся уже несколько месяцев в интересном положении, и пачка презервативов с несколькими длинными и темными волосами.

Я искал камеру взглядом. Я подозревал, что это был единственный способ, как он мог узнать про стакан. Наконец я нашел ее – прямо над дверным проемом она подмигивала мне своим красным огоньком. Я посмотрел в объектив и улыбнулся: я знал, что мы смотрим друг на друга.

Среда, 17 апреля 2002

Ничего не произошло, и это было странно, потому что я ожидал события.

Я искал уже почти забытую ручку и притаившегося больного.

Четверг, 18 апреля 2002

Ничего не произошло, и это было странно.

Я потерял бдительность.

Я предполагал: может, камера не была включена в тот день, может, он еще не просмотрел запись, может, там закончилась память, может…

Пятница, 19 апреля 2002

Десять утра. Зазвонил мой телефон.

Это мог быть кто угодно: клиент, коллега… но я знал, что это был звонок, которого я уже давно ждал.

Я неторопливо снял трубку, без страха, без нервов, потому что впервые понял, что хочу сыграть в игру.

– Дон Рафаэль просит вас зайти к нему в кабинет, – и тут же повесила трубку.

Я остался сидеть, держа трубку возле уха, представляя себе Марту, развалившуюся на черном кожаном диване с широко расставленными ногами. Я представил ее с такой внушительной зарплатой, как брюки Рафы в тот момент.

Догадывалась ли она о моих поисках? Сказал ли Рафа ей что-нибудь? Знала ли она, что все снимается на камеру? У кого были эти записи? Смотрел ли их охранник?

Я постучал в дверь и вошел. Дон Рафаэль говорил по телефону. Я уселся на стул.

Я видел неодобрительную гримасу на его лице, заметил также – вопреки предыдущему разу – желание избавиться от собеседника.

Он повесил трубку и увидел, что я уже сел без его приглашения.

Это была игра в открытую, без дураков.

– Что именно вы делаете здесь после половины восьмого? – спросил он меня в упор.

Но в этом вопросе я почувствовал его уязвимость: нюанс, которым я должен был воспользоваться.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – ответил я.

На несколько секунд воцарилось молчание.

– Я не буду больше повторять. Я просто хочу знать, что вы делаете здесь после окончания рабочего дня?

– Я говорил вам на прошлой неделе. Я заканчиваю накопившуюся работу.

– И почему у вас накопилось так много работы? – он сделал вдох, немного расслабился, и это меня напугало. – Вам не хватает времени? – снова вздохнул и добавил: – Потому что, если вы не справляетесь с работой, мы будем вынуждены пересмотреть вашу зарплату.

Я раскусил его стратегию: деньги. Я даже не вздрогнул.

– У меня никогда не было ни с кем проблем. Я всегда хорошо и в срок выполнял свою работу, поэтому не понимаю, к чему вы сейчас клоните.

– Я лишь говорю о том, что какая-то часть зарплаты платится вам именно за продуктивность. И этот показатель настолько относителен, настолько субъективен… потому что, может, теперь вы уже не настолько и продуктивны.

– Если вы так считаете, это ваше право, я попрошу встречи с… – я чуть было не сказал «с отцом вашей жены», – с управляющим, и мы будем говорить уже вместе с ним.

Я перешел в наступление, чего он, похоже, вовсе не ожидал.

И это «говорить вместе с ним» открывало возможность поговорить о стольких вещах. О рабочих делах, о том, что происходило в кабинетах. Стал заметен испуг на его лице. Я тут же расправил плечи…

Он встрепенулся, и я увидел, как глаза его часто заморгали. Он выдвинул ящик стола и принялся искать…

– Вы же не собираетесь сейчас курить? – спросил я его.

Он так и застыл от удивления: сигарета в одной руке, зажигалка – в другой.

Он сидел молча и не двигаясь, ожидая, что я скажу дальше.

– Я просто предупреждаю, потому что мне от дыма становится плохо. Придется разговаривать с профсоюзами, объяснять им ситуацию, потому что по действующему законодательству…

И в этот момент я увидел настоящую ненависть в глазах человека. Он бросил сигарету в ящик, положил зажигалку в карман, но не нашел, куда спрятать ярость, поэтому тут же напал, зашел оттуда, откуда я меньше всего ожидал.

– А ваша жена в курсе, чем вы занимаетесь по вечерам? Она знает, что вы остаетесь тут с уборщицей, копаясь в чужих жизнях? Она знает, что вы проводите так много времени с Сарой, этой темноволосой малышкой? – выпалил он в мой адрес.

Это был блеф, я знал. Для него это был последний вариант: ложь. Я парировал:

– Конечно, знает, но главное в другом: откуда знаете вы? Я что-то не припомню, чтобы вы были здесь хотя бы один вечер. Так откуда это известно вам? – я ответил ему в надежде, что нервы его сдадут, и он признается в наличии камер, которые нелегально записывают все происходящее в его кабинете. Но он этого не сделал.

– Ну у меня есть свои источники, люди, которые здесь остаются, например, уборщица.

И здесь он опять прокололся: он даже не знал, как зовут уборщицу. Если бы он сказал, к примеру: «Луиза, уборщица», то я бы ему поверил. Но нет, он не знал ее имени. Он никогда не разговаривал с ней.

– И потом, – продолжил он нападать, – огромное количество людей поговаривает, что между вами и Сарой существует не только дружба. Ходят слухи…

Сара? Сара и я? Что он хотел этим сказать? Я понял только одно: ложь – это последний крик отчаяния. Да, в горячую пору мы с Сарой всегда оставались в офисе, чтобы вовремя завершить работу над некоторыми проектами, но не более того.

– Я ценю вашу заботу о моей семье, но это лишнее, потому что я честен со своей женой. А вы?

Это был взрыв. На этом битва остановилась, и никто из нас больше не хотел продолжать нападки. Мы оба были ранены, но все еще живы.

Молчание.

Но когда я уже подумал, что мы оба согласимся на ничью, он удивил меня, достав последний козырь из рукава. И мне пришлось сдать эту партию.

– Ах, вот еще что. Хави снова начал опаздывать на работу. Если вы не в состоянии с этим справиться, то это сделаю я.

На этом мы разошлись: нам обоим было что терять и нечего было выигрывать.

Но я знал, что начиная с той пятницы абсолютно все будет по-другому. Теперь вопрос стоял так: либо я, либо он.

В конечном итоге мы ушли оба, но это повлекло за собой много последствий.

Слишком много.

Суббота и воскресенье, 20 и 21 апреля 2002