Звездный десант Хайнлайн Роберт
Или они озаботятся благом потомков и сами начнут регулярно облучаться рентгеном, а может, и производить несколько ядерных взрывов каждый год, чтобы атмосфера выбрасывала радиоактивные осадки? (Для блага потомков примирившись с сиюминутной опасностью переоблучиться.)
Тот малый предсказывал, что никто не будет делать ничего. Он говорил, человек — существо слишком индивидуальное и эгоцентричное и не склонен шибко задумываться о том, что будет потом. Он говорил, что генетическое обеднение каких-то грядущих поколений из-за отсутствия радиации — такая штука, о которой большинство людей вообще не способно беспокоиться. И конечно, это произойдет в очень далеком будущем — эволюция даже на Земле работает очень медленно, так что развитие какого-либо нового вида — это вопрос многих, многих тысяч лет.
Не знаю. Да я, черт побери, в пятидесяти процентах случаев не знаю, как сам поступлю, откуда же мне знать, что станут делать абсолютно чужие мне колонисты? Но в одном я был уверен: Санктори когда-нибудь будет заселен полностью — или нами, или багами. А может, и кем еще. Это — настоящая Утопия, и, если учесть бедность этого края Галактики планетами, пригодными для обитания, Санктори не пропадет даром, взращивая примитивные формы жизни.
А пока что это — отличное место, во многих отношениях лучшее для проведения выходных, чем Земля. Во вторую очередь — здесь громадное количество штатских, больше миллиона, и все они — не самые плохие экземпляры своей породы. Они знают, что идет война. Больше половины работают на Базе или в военной промышленности, остальные производят пищу и продают ее флоту. Они, можно сказать, кровно заинтересованы в войне и, кроме этих причин, уважают форму и тех, кто носит ее. И никак иначе. Если МП входит в магазин, хозяин говорит ему «сэр» и действительно имеет в виду именно это, даже если собирается всучить ему какую-нибудь ерунду за бешеные деньги.
Ну а в первую очередь, конечно, то, что половина этих штатских — женщины.
Только тот, кто бывал в долгих патрульных полетах, способен как следует понять меня. Там ты ждешь не дождешься своей очереди нести караул ради привилегии стоять два часа из шести спиной к переборке тридцать и слушать их голоса. Не знаю, может, на кораблях с мужским экипажем полегче… но я говорю про «Роджер Янг». Это здорово — знать, за что ты дерешься, что это не просто плод твоего воображения.
Кроме прекрасной половины штатских, на Санктори в наземных службах работают сорок процентов женщин-госслужащих. Представьте их всех вместе — и получится самое прекрасное зрелище в обозримой Вселенной.
И, кроме этих неоспоримых преимуществ, здесь еще здорово заботятся о том, чтобы выходные твои не прошли даром. Большинство штатских работают на двух работах: у них круги под глазами от недосыпания, чтобы доставить удовольствие тем, кто на службе у правительства. Черчилль-роуд, ведущая от базы к городу, с обеих сторон уставлена заведениями, предназначенными освободить человека от денег, которые ему все равно негде больше потратить, под приятный аккомпанемент музыки, закусок и прочих развлечений.
И если ты даже способен миновать все эти капканы по причине наступившего безденежья, то в городе имеется множество не менее замечательных мест (и девушек тоже), предоставленных нам в бесплатное пользование, — совсем как наш клуб в Ванкувере, только здесь нам рады даже еще больше.
Санктори, и особенно Санто-город, показался мне местом настолько идеальным, что я даже начал прикидывать, не остаться ли здесь, когда кончится срок моей службы. В конце концов, черт с ними, с потомками (если они вообще будут через двадцать пять тысяч лет) — будут ли у них длинные зеленые щупальца, или только руки да ноги, как у меня. Тот тип, профессор с исследовательской станции, не смог напугать меня последствиями отсутствия радиации: судя по тому, что я вижу вокруг, человеческая раса уже и так развилась дальше некуда.
Никаких сомнений, что джентльмен-бородавочник того же мнения относительно леди-бородавочницы, a paз так, оба мы искренни.
Были тут и другие возможности для отдыха. С удовольствием вспоминаю один вечер, когда столик Дикобразов вступил в дружескую дискуссию с группой флотских (не с «Рождера Янга»), сидевших за соседним столом. Спор был горячий и немного шумный, и несколько полицейских Базы примчались и прервали его посредством парализаторов, как раз когда мы готовили контраргумент. Но все прошло нормально, разве что за мебель пришлось заплатить — комендант Базы считал, что человеку на отдыхе требуется малость свободы, — до тех пор, пока он не подпадает под что-нибудь из «тридцати одного способа круто подсесть».
Казармы, в которых нас расквартировали, тоже были на высоте — не то чтобы слишком роскошные, но вполне комфортабельные, пищемет здешний работал двадцать пять часов в сутки, и всю работу делали штатские. Ни тебе побудок, ни отбоев — ты на самом деле в отпуске и, если хочешь, можешь вообще не являться в казармы. Впрочем, я возвращался всегда — глупо тратить деньги на отели, когда здесь у тебя чистая мягкая койка. А деньгам найдется лучшее применение. И поспать вволю тоже неплохо — девять часов сна хватает с избытком, и у тебя еще целый день свободен — я отсыпался за все время, прошедшее со дня операции «Багхауз».
Нам было ничуть не хуже, чем в отеле. Мы с Эйсом заняли комнату на двоих в секции для младших командиров. Однажды, когда выходные уже почти подошли к концу, я вернулся под утро и собирался проспать до местного полудня, но Эйс стал трясти мою койку:
— Живо, солдат! Баги атакуют!
Я сказал ему, куда он может засунуть своих багов.
— Вставай, пошли, — настаивал он.
— Тугриков нет.
У меня было свидание с одним химиком с исследовательской станции (конечно, женского пола и очень привлекательной). На Плутоне она познакомилась с Карлом, Карл написал мне и просил разыскать ее, если когда-нибудь попаду на Санктори. У нее были ярко-рыжие волосы и здорово дорогие вкусы. Видно, Карл наболтал ей, что у меня должна быть куча денег, избыток которых не идет мне на пользу, и она решила, что эта ночь как раз подходит, чтобы узнать, что такое из себя представляет местное шампанское. Я не хотел подводить Карла и скрыл, что у меня только жалованье пехотинца. Она получила свое шампанское, а я тем временем пил «напиток из свежих ананасов», как значилось в меню (ананасами он и не пах!). Кончилось все это тем, что я пошел домой пешком — такси почему-то бесплатно не возят. Ладно, дело того стоило. В конце концов, что такое деньги? Я, конечно, имею в виду деньги за багов.
— Ладно, ерунда, — сказал Эйс. — Могу тебе подкинуть — мне вчера ночью повезло. Встретил одного флотского, без всякого понятия о вероятности.
Словом, я встал, побрился, принял душ, а потом мы пошли к пищемету и взяли по полдюжины крутых яиц, и чего-то вроде картошки, и ветчины, и горячих оладий, и еще разной еды, а потом пошли в город, чтобы поесть как следует. Идти по Черчилль-роуд было жарко, и Эйс решил остановиться в кантине. Я решил посмотреть, может, хоть здесь ананасный напиток настоящий. Настоящим он и здесь не был, зато был холодным. Ну нельзя же требовать всего сразу!
Мы потолковали на эту тему, и Эйс заказал по второму кругу. Я попробовал клубничный напиток — то же самое. Эйс долго глядел в свой стакан, а затем вдруг сказал:
— А ты никогда не думал учиться на офицера?
— Чего? Ты что, с дуба свалился?
— Не-е. Ты погляди, Джонни: война никак не кончается. Это все ерунда, что они там пропаганду людям на уши вешают, мы-то с тобой знаем, что баги успокаиваться не хотят. Так почему бы тебе не подумать о будущем? Как говорится, если хочешь играть в оркестре, то лучше махать дирижерской палочкой, чем таскать громадный барабан.
Слушать такие вещи было удивительно. Особенно от Эйса.
— А ты сам? Ты не собираешься выдвигаться в офицеры?
— Что? Ты, сынок, что-то не то ляпнул. У меня и образования никакого, да еще я на десять лет тебя старше. А твоего образования хватит на вступительные экзамены в офицерское училище. КИ у тебя тоже подходящий. Могу поспорить — если пойдешь в профессионалы, выслужишь себе сержанта еще раньше, чем я. А на следующий день отправишься в училище.
— Нет, ты точно свалился с дуба.
— Ты слушай, что тебе папочка говорит. Не надо бы повторять, но ты достаточно туп, усерден и искренен, чтобы стать офицером. За таким люди куда угодно пойдут. А я — я рожден быть младшим командиром и в способностях ограничен, и не такой энтузиаст, как ты. Когда-нибудь стану сержантом, а потом отслужу свои двадцать лет и уйду в отставку — на какую-нибудь похожую работу, хоть в полицию, что ли… женюсь на прекрасной полненькой даме, у которой запросы невелики, вроде моих, займусь спортом и рыбалкой и буду жить потихоньку в свое удовольствие.
Эйс остановился и перевел дух.
— А ты — ты будешь служить и, может, дослужишься до высокого чина и погибнешь со славой, а я прочитаю об этом в газете и гордо скажу: «Когда-то я знавал его. Что там, я даже давал ему в долг — мы тогда были капралами». Ну, каково?
— Никогда не думал об этом, — тихо сказал я. — Я только хотел отслужить срок.
Он кисло ухмыльнулся.
— Ты что, видел, чтобы у кого-нибудь срок кончился? Все еще думаешь о двух годах?
Он попал в точку. Пока длится война, срок не кончится — по крайней мере у пехотинца. Сейчас разговоры о сроках — это показатель отношения к службе. Те, кто частенько о них упоминает, тот чувствует, что он здесь человек временный, а мы обычно говорим: «Когда кончится эта проклятая война…» А кадровый вояка вообще не говорит таких вещей — ему служить до отставки или до искупления всех грехов.
Хотя, с другой стороны, это и для нас почти так же. Но если захочешь стать кадровым и не сможешь дослужить до двадцати лет… что ж, уговаривать не станут — кому нужен человек, который не желает служить дальше? Только с правом полного гражданства может выйти неувязочка.
— Может, и больше двух лет, — согласился я. — Но война же не вечно будет длиться?
— Вот как?
— Ну как же…
— Черт меня возьми, если я знаю. Мне об этом не докладывают. Но, похоже, тебя не это заботит, Джонни. Есть девчонка, которая ждет тебя?
— Нет. То есть была, но мы, похоже, «останемся друзьями».
Тут я соврал. Это было просто выдумано, потому что Эйс ожидал чего-нибудь в таком роде. Кармен не была моей девчонкой да и никого не «ждала», хотя иногда писала мне «Дорогой Джонни», когда вообще писала.
Эйс понимающе кивнул.
— Да все они такие. Лучше уж выйдут замуж за штатского, чтобы всегда было кого пилить, когда настроение плохое. Ерунда все это, сынок. Когда выйдешь в отставку, их будет больше, чем нужно нормальному человеку. Да и годы для женитьбы будут более подходящие. Для молодого брак — сплошной кошмар, а для старика — комфорт!
Он заглянул в мой стакан.
— Тошнит меня, когда я гляжу, как ты пьешь эти помои.
— А мне от твоей дряни, думаешь, лучше?
Эйс пожал плечами.
— О вкусах не спорят. Так ты думай, ага?
Ладно.
Вскоре Эйс пошел играть в карты, а я отправился гулять — мне надо было подумать.
Пойти в кадровые? Кроме всяких разговоров об офицерском училище — хочу ли я становиться кадровым? Я ведь пошел на службу, чтобы получить гражданские права, так? А если пойду в кадровые, то буду так же далек от права голосовать, как если бы вовсе не служил… потому что пока носишь форму, голосовать нельзя. Конечно, так и должно быть — ведь если позволить Дикобразам голосовать, какой-нибудь идиот может проголосовать за то, чтобы не ходить в десант. А этого быть не должно.
Стало быть, я хотел выслужить свое избирательное право.
Или нет?
Меня на самом деле так заботила политика? Нет, просто это престижно и почетно — иметь статус гражданина.
Или не поэтому?
Я даже для спасения собственной жизни не смог бы разобраться, зачем пошел на службу.
В конце концов, гражданин — это не просто имеющий право голоса, наш лейтенант был гражданином в высшем смысле этого слова, пусть он и не прожил так долго, чтобы успеть хоть раз проголосовать, — он «голосовал» каждый раз, когда шел в десант.
И я тоже!
В мозгу моем будто зазвучал голос подполковника Дюбуа:
— Гражданство — это вопрос личного отношения, состояние сознания, подсознательная уверенность в том, что целое больше части… и эта часть может гордиться, если отдаст жизнь за то, чтобы целое продолжало жить.
Я все еще не знал, стремлюсь ли заслонить своим одним-единственным телом «родной дом от бедствий войны» — меня все еще трясло перед каждым броском, а «бедствия» выходили очень уж опустошительными. Но все же теперь я понимал, о чем хотел сказать подполковник Дюбуа. МП — это мое, а я полностью принадлежу МП. Что делает вся МП, то делаю и я. Патриотизм для меня слишком туманен и непонятен, но МП заменила мне покинутую семью и братьев, которых у меня никогда не было, и была мне ближе, чем даже Карл. И если я оставлю ее, я пропал.
Так почему бы мне не пойти в кадровые? Отлично. Но что же делать с училищем? Это же совсем другое дело. Я вполне мог себе представить, как отслужу двадцатку, а затем буду прохлаждаться, как описывал Эйс: на груди — планки, на ногах — тапочки… или вечер в Клубе ветеранов, воспоминания о былых временах с товарищами… Но училище? Теперь я услышал Эла Дженкинса — как-то мы спорили о подобных вещах:
— Я рядовой! И собираюсь рядовым и остаться! Пока ты рядовой, с тебя и спросу никакого, кому это надо — быть офицером? Или пусть даже сержантом? Дышишь ведь тем же самым воздухом, верно? И ешь то же самое. Ходишь в те же места и точно так же идешь в бросок. Одна разница — забот никаких!
Эл попал в точку. Что мне дали эти лычки — только лишние неприятности.
И все-таки я знал, что стану сержантом, если мне предложат. Отказаться нельзя — в армии нельзя отказываться, следует выполнять, что говорят. Например, сдавать экзамены.
Но неужели это можно? Неужели я могу стать таким же, как лейтенант Расжак?
И я не заметил, как ноги привели меня прямо к училищу. Вот уж не думал, что меня сюда занесет! На плацу гоняли рысью роту кадет, и выглядели они точно как салажата в учебном лагере. Солнце припекало, и казалось это все не таким заманчивым, как, скажем, треп в «предбаннике» «Роджера Янга» — там-то меня никто не заставит маршировать дальше тридцатой переборки — я уже закончил свою учебку, можно сказать, свое отмаршировал.
Я немного поглазел на них, взопревших в своей форме, я послушал, как их отчитывают — тоже сержанты. Да, неделя воспоминаний. Я покачал головой и пошел прочь — прямиком в наши казармы и в офицерской половине нашел комнату Джелли.
Он был дома, сидел, задрав ноги на стол, и читал журнал. Я постучал по косяку. Он поднял глаза и буркнул:
— Ну?
— Серж… то есть лейтенант…
— Давай, выкладывай!
— Сэр, я хочу стать кадровым военным. Он опустил ноги под стол:
— Протяни сюда правую руку.
Затем, обругав меня на чем свет стоит, вытянул ящик стола и достал оттуда мои документы.
Он уже приготовил их. Бумаги только ждали моей подписи. А я даже Эйсу не сказал. Каково?
Глава 12
Для офицера отнюдь не достаточно одного только опыта. Он должен быть джентльменом с широким образованием, манерами, неизменной вежливостью и чувством собственного достоинства… Заслуги подчиненных не должны избегать его внимания, даже если наградой за них будет только похвала. И напротив, он не должен закрывать глаза ни на один проступок подчиненного… Как бы ни были верны политические принципы, за которые мы сейчас сражаемся, кораблями нужно командовать по системе абсолютного деспотизма. Мне кажется, я достаточно ясно объяснил вам, какая ответственность на вас ложится. Мы должны добиться максимума с теми средствами, которые у нас в наличии.
Джон Поль Джонс. 14 сентября 1775. Из письма морскому комитету повстанцев Северной Америки
«Роджер Янг» вновь вернулся на базу за новыми капсулами и новой живой силой. Эл Дженкинс получил искупление грехов, прикрывая отход; тогда же погиб и падре. И меня следовало заменить. Теперь я носил новенькие лычки сержанта (вместо падре Мигелаччо). Однако у меня было предчувствие, что, как только я уйду с корабля, эти лычки тут же наденет Эйс — я их носил скорее так, для пущей важности. Прощальный подарок от Джелли — меня ведь отправляли в училище.
Все же это не мешало мне гордиться ими. С космодрома я вышел с задранным носом и пошел к пропускному пункту — поставить штампы в мои бумаги. Пока ими там занимались, сзади прозвучал солидный, вежливый голос:
— Простите, сержант, это катер, который только что прибыл, — с «Роджера Янга»?..
Я обернулся, взглянул на его рукав — небольшого роста сутуловатый капрал, наверное, один из наших…
— Папа!
Капрал протянул руки ко мне:
— Хуан! Джонни, маленький мой…
Я обнял его, поцеловал и, похоже, заплакал. Наверное, штатский клерк за конторкой впервые в жизни видел двух целующихся младших командиров. Если б я заметил, что у него хоть брови подняты — по стенке размазал бы. Но я его вообще не замечал — занят был. Потом вспомнил, что надо забрать у него мои бумаги.
К этому моменту мы уже просморкались и бросили смешить народ.
— Папа, пойдем посидим где-нибудь. Я о многом хочу с тобой поговорить. — Тут я глубоко вздохнул. — Я думал, ты умер.
— Нет, хотя мог. Раз или два. Но, сынок… Сержант, мне действительно нужно знать, что за катер сейчас приземлился. Видишь ли…
— А, это… Он с «Роджера Янга». Я…
Отец ужасно расстроился.
— Тогда мне нужно поторапливаться. Я должен прибыть и доложиться. Но ты ведь скоро вернешься на борт, верно, Хуанито? Или у тебя отпуск?
— Э… нет.
Я прикинул, что к чему. Ну надо же, чтобы так все вышло…
— Пап, я знаю расписание катера. Ты еще час с лишним можешь туда не являться. Назад он пойдет не скоро. Пилот экономит топливо и ждет, когда «Родж» подойдет по орбите ближе — а может, и следующего витка будет ждать, если к первому загрузиться не успеет.
Отец, поколебавшись, сказал:
— Но мне приказано сразу доложиться пилоту первого же катера.
Папа, папа! Неужели тебя так трогают эти инструкции? Девчонке, которая заводит это корыто, плевать, прибудешь ты сейчас или перед взлетом. Все равно они дадут позывной корабля за десять минут и обо всем объявят. Ты обязательно услышишь!
Он наконец позволил увести себя в свободный угол. Когда мы сели, он добавил:
— Ты полетишь на этом же катере, Хуан? Или позже?
Я показал ему мои бумаги, это был самый простой способ сообщить новость. Корабли, разошедшиеся в ночи, как в истории про Эванджелину! Случится же такое!
Он просмотрел бумаги, и на глазах его показались слезы, а я виновато сказал:
— Пап, я постараюсь вернуться обратно. Другой части, кроме Дикобразов, мне не надо… да еще если там будешь и ты… я понимаю, что огорчил тебя, но…
— Ты вовсе не огорчил меня, Хуан.
— Как?
— Я горд. Мой сын станет офицером. Мой маленький Джонни… Нет, я и огорчен тоже — слишком долго ждал сегодняшнего дня… Но могу и еще малость подождать.
Он улыбнулся сквозь слезы:
— Ты вырос, парень. И возмужал.
— Да, похоже… Но, пап, я ведь пока не офицер и, может, уже через несколько дней вернусь обратно на «Роджера». Я хочу сказать, что меня ведь могут и отчислить…
— Пре-кра-ти-те, молодой человек!
— А?
— Все у тебя выйдет. И никаких больше разговоров об «отчислении».
Он вдруг улыбнулся:
— Да, в первый раз приказал сержанту заткнуться!
— Ну я постараюсь, пап. И конечно, изо всех сил буду потом проситься обратно на «Родж». Но…
— Ясно. Твоя просьба ничего не будет значить, пока не откроется вакансия. Ладно, вздор. У нас есть целый час, так не будем тратить его зря. Я так горд тобой, что чуть не лопаюсь по швам. Как ты жил все это время, Джонни?
— Просто замечательно.
Я подумал, что скрывать нечего. У «Дикобразов» отцу будет лучше, чем во всякой другой части. Все там — мои друзья, они уж позаботятся о нем, присмотрят, чтобы он остался цел. Надо дать телеграмму Эйсу — отец ведь сам никогда не скажет им, кто он такой.
— Пап, а ты давно в армии?
— Чуть больше года.
— И уже капрал?!
Отец невесело улыбнулся.
— Да, по службе теперь растут быстро.
Я и не спрашивал, что он имел в виду. Потери. Вакансий сейчас столько, что солдат на них не хватает. Вместо этого я спросил:
— Но, пап… А возраст твой не мешает тебе быть солдатом? Может, на флоте или где-нибудь в тыловом обеспечении…
— Я хотел в МП, и я здесь, — гордо сказал отец. — И я не старше, чем большинство сержантов, даже младше многих. Если уж я на 22 года старше тебя, так ты готов меня в инвалидную коляску засадить. А ведь возраст тоже дает некоторые преимущества.
Да, в этом что-то было. Я припомнил, как сержант Зим всегда прежде продвигал старших, когда раздавал наши салажьи шевроны. И в лагере отец наверняка был не таким тормозом, как я, — ему-то небось плетей не доставалось. Наверное, он стал младшим командиром перед самым окончанием учебки. Армии нужны солидные взрослые люди в среднем звене, организация эта весьма патерналистская.
Я не стал спрашивать отца, почему он выбрал МП и как попал на мой корабль. Просто от этого мне было тепло — много лучше, чем когда-либо, когда я удостаивался его похвалы. И зачем он пошел на службу — я, похоже, знал. Мама. Никто из нас и словом о ней не обмолвился — тема слишком больная.
А потом я перевел разговор в другое русло:
— А как ты все это время жил? Где был, что делал?
— Тренировался в лагере «Сан-Мартен»…
— Не в «Кюри»?
— Нет, это новый. Но шишки все те же, надо думать.
Только выпустили нас на два месяца раньше — выходных не было. Потом я просился на «Роджер Янг», но вместо этого попал к Добровольцам Макслаттери. Хорошая часть.
— Да, слыхал.
Добровольцы имели репутацию ребят жестких, крутых и серьезных в деле — почти как Дикобразы.
— То есть была хорошая часть. Я несколько раз ходил с ними в десант, и несколько ребят нашли себе могилу, а потом я получил это.
Он поглядел на свои шевроны.
— Когда мы ходили на Шеол, я уже был капралом.
— Ты там был? Я тоже!
В эту минуту отец стал для меня ближе, чем когда-либо в жизни.
— Я знаю. То есть уже потом я узнал, что вы там тоже были. А мы дрались миль на пятьдесят севернее. Мы отражали их контратаку, когда они полезли из-под земли, как летучие мыши из пещеры.
Отец передернул плечами.
— Так что, когда все кончилось, я остался капралом без части. Ее уже не было смысла восстанавливать. И меня отправили сюда. Была еще вакансия у Белых Медведей, но я договорился с сержантом по распределению, и, будто по волшебству, пришла заявка на капрала с «Роджера Янга». И вот я здесь.
— А когда ты пошел на службу?
Как только я задал этот вопрос, я понял, что этого не стоило делать, но надо было увести разговор от Добровольцев Макслаттери — человеку, потерявшему свою часть, лучше поскорей забыть о ней.
Отец сказал тихо:
— Вскоре после Буэнос-Айреса.
— Понимаю.
Некоторое время отец молчал, а потом мягко сказал:
— Нет, сынок, похоже, ты не все понимаешь.
— Сэр?
— Ммм… даже не знаю, как толком объяснить. Конечно, гибель твоей мамы сыграла большую роль. Но я пошел в армию не только чтобы отомстить за нее. Свою роль здесь сыграл и ты…
— Я?
— Да, ты. Я с самого начала лучше мамы понимал твой поступок, не стоит винить ее, ведь женщины смыслят в таких делах не больше, чем куры в плавании. Мне кажется, я понимал, почему ты пошел на службу, хотя и сомневался тогда, что ты сам это понимаешь… В конце концов, половина моей злости на тебя была из-за того, что ты сделал то, что — я всем сердцем чувствовал — должен был сделать я. Но причиной того, что я пошел на службу, ты, конечно, не был — только дал толчок да помог выбрать род войск.
Отец помолчал.
— Я был в плохой форме, когда ты пошел в армию. Тогда я регулярно ходил к гипнотерапевту — ты и не замечал, верно? — но дальше выяснения, что я глубоко неудовлетворен, мы не пошли. Когда ты ушел, все это вылилось на тебя — но причина была во мне самом, и мы с гипнотерапевтом это знали. Что на нас надвигается беда, я понял гораздо раньше многих. Нам предложили военный заказ еще за месяц до объявления чрезвычайного положения. Мы полностью работали на военные нужды, еще когда ты был в лагере.
Все это время я чувствовал себя лучше, работая для смерти и не имея времени на гипнотерапевта. Но затем нервы расшатались еще пуще. Сынок, ты что-нибудь знаешь о штатских?
— Ну… по крайней мере, говорят они на другом языке, это точно.
— Да, ясней не скажешь. Помнишь мадам Рутман? Когда я закончил учебку, мне дали отпуск на несколько дней, и я поехал домой. Виделся там со многими нашими друзьями, прощался, и ее тоже видел. Ну, она щебечет, как всегда, и говорит: «Так вы, значит, уезжаете? Если будете на Фарэвэй, обязательно разыщите моих лучших друзей — Ригатосов». Ну, я ей как можно деликатней объясняю: мол, Фарэвэй оккупирована, и это невозможно. Но это на нее не произвело впечатления. Она сказала: «А, ну это ничего — они ведь не военные!»
Отец невесело улыбнулся.
— Да, понимаю.
— Но я забегаю вперед. Как я уже говорил, я был выбит из колеи. Смерть твоей мамы подсказала мне, что делать. Пусть даже мы были друг другу ближе, чем многие, я почувствовал себя свободным. Тогда я перепоручил наш бизнес Моралесу…
— Старику Моралесу? А он справится?
— Да. Должен. Теперь многие из нас проделывают такое, на что никогда не считали себя способными. Я отделил ему приличную долю — знаешь ведь, что сказано по поводу волов молотящих, — а остальное поделил на две части: половину на Армию спасения, половину тебе, когда вернешься. Если вернешься… Ладно, вздор. В конце концов я выяснил, в чем были мои проблемы.
Отец сделал паузу, а потом тихо сказал:
— Я хотел сам принять участие в драке. Я хотел знать, что я мужчина. Не просто производяще-потребляющее животное — мужчина…
И тут, прежде чем я успел что-либо сказать, из динамика на стене полились звуки: «…сияет в веках, сияет в веках — имя Роджера Янга!», и женский голос сказал:
— Персоналу корвета «Роджер Янг» собраться у катера. Причал Эйч, девять минут.
Отец вскочил и подхватил свои вещи.
— Мне пора. Держи себя в руках, сынок. И чтобы прошел эти экзамены без задоринки, я не посмотрю, что вырос, — выдеру так, что своих не узнаешь!
— Постараюсь, пап.
— До встречи!
Отец заторопился к причалу.
Придя в училище, я доложился сержанту флота, выглядевшему в точности, как сержант Хоу, у него даже не было той же руки. Разве что улыбки сержанта Хоу ему недоставало.
— Кадровый сержант Хуан Рико поступает в распоряжение коменданта, согласно приказу.
Он посмотрел на часы.
— Ваш катер прибыл семьдесят три минуты назад. Что скажете?
И я сказал ему все как было. Он задумчиво потеребил нижнюю губу.
— Да, все уважительные причины я знал наизусть. Но вы, похоже, добавили к ним еще одну. Ваш отец, ваш собственный отец, действительно назначен на корабль, с которого вы отбыли?
— Чистая правда, сержант. Можете проверить — капрал Эмилио Рико.
— Мы не проверяем все, что говорят наши молодые джентльмены. Мы просто отчисляем их, если выясняется, что они говорят неправду. Ладно. Парень, не решившийся опоздать, чтобы увидеться со своим стариком, нам в любом случае не подошел бы. Забыто.
— Спасибо, сержант. Могу я теперь доложиться коменданту?
— Вы уже доложили ему о своем прибытии.
Он сделал пометку в списке.
— Может, через месяц он и вызовет вас вместе с парой дюжин других. А пока — вот вам ордер на комнату, вот — экзаменационный лист, а начать можете с того, что спорете шевроны. Только не выбрасывайте — может, еще пригодятся. С этого момента вы не «сержант», а просто «мистер».
— Есть, сэр.
— Не называйте меня «сэр» — это мне положено вас так называть, но думаю, вам это не доставит особого удовольствия.
Нет смысла подробно описывать военное училище. Это все равно что учебный лагерь, только в квадрате и в кубе, да плюс еще учебники. По утрам мы занимались тем же, чем и все рядовые в учебке и в бою, и за это сержанты порой мылили нам шеи. А днем мы становились кадетами и «джентльменами», и отвечали уроки, и выслушивали лекции по громадному количеству предметов: математика, естественные науки, галактография, ксенология, гипнопедия, логистика, стратегия и тактика, связь, военная юриспруденция, ориентирование, спецвооружение, психология командной деятельности — словом, все, начиная с того, как заботиться о личном составе и кончая причинами поражения Ксеркса. То есть как громить все и вся вокруг, заботясь при этом о пяти десятках своих подчиненных, опекая их, любя, ведя их за собой и сохраняя в целости, но ни в коем разе не превращаясь в няньку при них.
Еще у нас были кровати, которыми мы пользовались, правда, гораздо реже, чем хотелось бы, комнаты, душевые и уборные; и на каждых четырех курсантов имелся штатский служитель, заправлявший кровати, убиравший комнаты, чистивший башмаки и раскладывавший нашу униформу к утру и бегавший по разным поручениям, но все это вовсе не для роскоши — просто нужно было оставить курсантам больше времени для занятий и освободить от того, чему их и так выучили в лагере.
- Шесть дней в неделю для работы.
- Не ленись и не зевай.
- Воскресенье — для нее же,
- Да медяшечку надрай.
Или в армейском варианте:
- Да портянки постирай.
Вот с каких времен идут эти дела. Взять бы одного из шпаков, которые говорят, что нам делать нечего, да на месяц в такое училище!
А по вечерам и круглый день в воскресенья мы зубрили, пока не слипались глаза и не начинали болеть уши, а потом ложились спать (если ложились) — с гипнопреподавателем под подушкой.
Любимыми нашими маршевыми песнями были: «Армия не для меня, лучше пахарем, как раньше!», «Позабудем ратный труд», «„Не ходи, сынок, в солдаты“, — матушка кричала» и — всеми любимая — «Джентльмен в драгунах»:
- Агнец, заблудший неведомо где, бе-е! Йе-е!
- Черный барашек в беде и нужде, бе-е! Йе-е!
- Джентльмен, не ведающий святынь,
- проклят во веки веков, аминь!
- Господи, грешных нас не покинь! Бе-е! Йе-е! Бе-е![1]
И все же я не чувствовал себя несчастным. Наверное, был слишком занят. Здесь уже не было того «перевала», который каждый должен пройти в лагере, всех подстегивала возможность быть отчисленным. Моя слабая подготовка по математике особенно мне досаждала. Сосед мой по комнате, колонист с Гесперуса, парень со странным именем Ангел, ночи напролет просиживал со мной, помогая.
Большинство инструкторов, особенно офицеры, были инвалидами. Помнится, полным набором конечностей и органов чувств обладали только сержанты да капралы — инструкторы по рукопашному бою, — да и то не все. Наш тренер передвигался в мотокресле и носил специальный пластиковый воротник, потому что ниже шеи был полностью парализован. Но язык его работал — дай бог, а глаза подмечали все наши огрехи с точностью кинокамеры.
Вначале я удивлялся, почему эти «непригодные по состоянию здоровья» и имеющие право на полную пенсию люди не хотят пользоваться своим правом и не едут домой. Потом я перестал удивляться.
Но высшей точкой всего периода учебы был визит обладательницы черных глазищ лейтенанта космофлота Ибаньес, младшего вахтенного офицера и пилота-стажера корвета «Маннергейм». Карменсита появилась, выглядя потрясающе в белой флотской униформе размером немногим больше промокашки, как раз когда наш класс был выстроен на перекличку перед ужином. Она прошла вдоль строя, и можно было слышать скрип поворачивающихся вслед ей глаз, после чего чистым, отчетливым голоском спросила дежурного офицера, как найти меня.
Читать бесплатно другие книги:
