Живущий в ночи Кунц Дин

– Послушай, Снеговик, – спросила она, – откуда ты набрался всей этой научной галиматьи? Не станешь же ты утверждать, что почерпнул ее из этих бумажек, которые и читал-то всего две минуты?

– Когда хочешь спасти себе жизнь, то нередко находишь интересными даже самые занудные научные книжки, – ответил я. – Если бы кто-нибудь нашел способ заменить мои дефективные гены здоровыми, мое тело смогло бы вырабатывать ферменты, которые защищали бы мою ДНК от воздействия ультрафиолета.

– И тогда ты перестал бы быть ночной тварью, – закончил Бобби.

– Да, тогда – прощай уродство.

За барабанной дробью дождя послышался другой звук, как будто кто-то пробежал по заднему крыльцу. Мы посмотрели в ту сторону и увидели, как на внешний подоконник окна, которое находилось ближе к кухонной мойке, вскочил большущий резус. Его шерсть была мокрой и облепила тело, отчего животное выглядело тощим. Обезьяна балансировала на узком пространстве, держась одной маленькой лапой за средник оконной рамы. То, как незваная гостья глядела на нас, можно было бы интерпретировать как обычное обезьянье любопытство, если бы не злобный желтый огонь, полыхавший в ее глазах.

– Я думаю, если мы не будем обращать на них внимания, они разозлятся гораздо быстрее. А именно это нам и нужно, – сказал Бобби.

– Чем сильнее они разозлятся, тем более неосторожно станут действовать, – добавила Саша.

Откусив еще один кусок пиццы с ветчиной и луком и постучав пальцем по стопке желтых листков, я сказал:

– Я только пробежал эти записки глазами и сразу наткнулся на абзац, в котором отец объясняет, как он понял теорию, разработанную мамой. Работая на проект Форт-Уиверна, она создала новый подход к проектированию ретровирусов – таким образом, чтобы их можно было более эффективно и безопасно использовать для доставки генов в клетки пациента.

– Нет, я определенно слышу шаги гигантской ящерицы, – сказал Бобби. – Прислушайтесь: бум, бум, бум!

Обезьяна, стоявшая за окном, заверещала.

Я бросил взгляд в сторону ближайшего к нам окна, располагавшегося прямо позади стола, но за ним никого не было.

Орсон встал на задние лапы, передние положил на стол и сыграл настоящий театральный этюд, показывая, как ему хочется еще кусочек пиццы. Всю силу своего обаяния он обрушил на Сашу.

– Осторожнее, – предупредил я ее, – ты ведь знаешь, как дети шантажируют одного из родителей, подлизываясь к другому.

– Я скорее прихожусь ему сводной сестрой, – отмахнулась она. – Тем более что этот ужин вполне может оказаться для него последним в жизни. И для нас, кстати, тоже.

– Хорошо, – сдался я. – Но учти, ты создаешь опасный прецедент, и, если нас сегодня ночью не убьют, последствия могут быть весьма печальными.

На оконный карниз запрыгнула вторая обезьяна, и теперь уже две твари визжали на нас и скалили зубы через стекло.

Саша выбрала самый узенький из оставшихся кусочков пиццы и положила ее на собачью тарелку, стоявшую на полу.

Орсон обеспокоенно глянул на бесновавшихся за окном гоблинов, но даже эти адские твари были не в состоянии испортить ему аппетит. Затем он полностью сосредоточился на еде.

Одна из обезьян начала колотить лапой по оконной раме и визжать громче прежнего. Ее зубы выглядели больше и острее, чем должны быть зубы обезьяны, – достаточно большими для того, чтобы терзать живую плоть, как положено хищникам. Возможно, это также было сознательно запланировано мальчиками-шутниками из Форт-Уиверна, работавшими над созданием нового оружия. Я снова мысленно представил растерзанное горло Анджелы Ферриман.

– Это может оказаться отвлекающим маневром, – предположила Саша.

– Они не могут проникнуть в дом, не разбив стекла, а мы это обязательно услышим, – успокоил ее Бобби.

– За таким-то визгом и шумом дождя? – недоверчиво спросила она.

– Мы их услышим.

– Я думаю, мы не должны разделяться и идти в другие комнаты поодиночке, – сказал я. – Только в самом крайнем случае. Они достаточно умны и наверняка понимают, что значит «разделяй и властвуй».

Я вновь покосился на ближайшее к столу окно, но обезьян за ним видно не было. Только дождь и ветер разгуливали между песчаных дюн, видневшихся за перилами веранды.

Одна из обезьян повернулась к окну спиной и прижалась к стеклу своей отвратительной голой задницей.

– Итак, – проговорил Бобби, – что произошло после того, как ты вломился во владения святого отца?

Почти физически чувствуя, как неумолимо истекает оставленное нам время, я сжато рассказал о том, что произошло на чердаке священника, в Форт-Уиверне и возле дома Мануэля Рамиреса.

– Мануэля можно только пожалеть, – печально покачал головой Бобби. Саша горько вздохнула, но ничего не сказала.

Обезьяна-самец принялась обильно мочиться на стекло.

– Это что-то новенькое, – заметил Бобби.

За окном начали появляться новые обезьяны. Визжа и кривляясь, они подпрыгивали высоко вверх, словно зерна кукурузы на раскаленной масляной сковороде, а затем вновь исчезали из виду. Казалось, что их здесь десятки, хотя мы знали, что это все те же шесть или восемь резусов, из которых состоял отряд.

Я допил остававшееся в бутылке пиво.

С каждой минутой сохранять прежнюю веселость становилось все труднее. Даже попытки казаться веселым требовали гораздо большей сосредоточенности и энергии, нежели у меня имелось.

– Орсон, – сказал я, – мне кажется, будет неплохо, если ты пробежишься по дому и поглядишь, что творится в других комнатах.

Пес сразу же понял, что от него требуется, и отправился на разведку. Но прежде чем он успел выбежать из кухни, я окликнул его:

– Эй, и никакого героизма! Если увидишь что-то не то, сразу же начинай лаять и бегом сюда.

Отправив пса на задание, я сразу же пожалел об этом, хотя и понимал, что принял правильное решение.

Первая обезьяна уже опорожнила свой мочевой пузырь, и теперь ее заменила другая – та, которая до этого показывала нам задницу. Она повернулась к нам мордой и стала поливать стекло горячей желтой струей. Другие тем временем носились по перилам веранды и висели на балках крыши.

Бобби сидел прямо напротив окна, расположенного возле стола, и смотрел на него так же подозрительно, как я. Царившее за ним спокойствие казалось обманчивым.

Молнии прекратились, но над морем продолжал грохотать гром, и его раскаты приводили обезьян в состояние еще большего возбуждения.

– Говорят, новый фильм Брэда Питта – это просто супер, – проговорил Бобби.

– Я его еще не видела, – откликнулась Саша.

– Когда посмотрите, дайте мне, – попросил я.

Кто-то попытался открыть заднюю дверь, ведущую с улицы на кухню. Дверная ручка задергалась и заскрипела, но дверь была надежно заперта.

Обезьяны, находившиеся на оконном карнизе, спрыгнули, их место заняли две другие и тут же принялись мочиться на стекло.

– Мне в жизни не отчистить всю эту пакость, – мрачно заметил Бобби.

– И можешь не сомневаться, я тебе в этом не помощник, – сообщила Саша.

– Возможно, они таким образом выпустят всю свою злость и после этого уберутся восвояси? – неуверенно предположил я.

Судя по всему, Бобби и Саша учились саркастическому выражению лица в одной и той же школе.

– А может, и не уберутся, – тут же пошел я на попятную.

Из темноты вылетел камешек размером с вишневую косточку и ударился в стекло. Визжавшие на карнизе обезьяны спрыгнули вниз, чтобы очистить линию огня. Сразу за этим на стекло обрушился целый град таких же маленьких камней.

И в то же время ни один камень не ударился в ближайшее к нам окно.

Бобби вынул ружье из-под стола и положил его себе на колени.

Обстрел достиг кульминации и внезапно прекратился.

Обезумевшие обезьяны визжали еще более истерично. Эта какофония казалась каким-то дьявольским хором, наполнявшим ночь демонической энергией и заставлявшим дождь хлестать с еще большей силой. Чудовищный молот грома расколол скорлупу ночи, и ее черную плоть снова прорезали ослепительные лезвия молний.

В окно ударил камень гораздо большего размера, чем прежде: «дзынь». За ним последовал второй такой же.

К счастью, лапы обезьян слишком малы и слабы для того, чтобы управляться с пистолетами и револьверами, а если бы какая-то из них и сумела выстрелить, отдача наверняка сшибла бы ее с ног. Однако эти твари были достаточно умны, чтобы понимать предназначение и принцип действия огнестрельного оружия. Счастье еще, что гении из лабораторий Форт-Уиверна не додумались до того, чтобы поработать с гориллами. Если бы эта светлая мысль посетила их головы, они наверняка получили бы под свой проект еще более щедрое финансирование и научили бы горилл обращаться не только с огнестрельным, но и с ядерным оружием.

В оконное стекло ударились еще два крупных камня.

Я прикоснулся к сотовому телефону, висевшему у меня на поясе. Ведь должен же быть хоть кто-то, к кому можно обратиться за помощью. Не полиция, не ФБР. Позвони я в местную полицию, ее сотрудники приедут разве что для того, чтобы обеспечить обезьянам огневую поддержку. Но у нас ничего не выйдет даже в том случае, если мы сумеем добраться до ближайшего отделения ФБР и наш рассказ прозвучит более правдоподобно, нежели повествования многочисленных психов о том, что они были похищены инопланетянами с летающей тарелки. Куда бы мы ни сунулись, нам придется общаться с врагом. Мануэль Рамирес сказал, что решение о том, чтобы этот кошмар шел своим чередом, было принято «на очень высоком уровне», и я верил ему.

В отличие от предыдущих поколений, мы легкомысленно уступили часть своей ответственности другим, вручив заботу о наших жизнях, безопасности и будущем профессионалам и экспертам, сумевшим убедить нас в том, что у нас самих недостаточно знаний и мудрости для того, чтобы решать, как нам жить. И вот – последствия нашей лени и мягкотелости. Апокалипсис, сотворенный лапами приматов.

В окно ударился камень побольше. Стекло дало трещину, но не разбилось.

Я взял со стола еще две запасные обоймы и рассовал их по карманам джинсов.

Саша сунула руку под салфетку, которой был накрыт ее «чифс спешиал».

Я последовал ее примеру и взялся за рукоятку «глока».

Мы переглянулись. Во взгляде Саши отчетливо читался страх, и я уверен, то же самое она увидела в моих глазах.

Я попытался ободряюще улыбнуться, но мне показалось, что лицо мое стянуто застывшей глиной и вот-вот даст трещину.

– Все будет в порядке. Диск-жокей, сумасшедший серфер и человек-слон – отличная команда для того, чтобы спасти мир.

– Постарайтесь держать себя в руках и не пристрелить первую же макаку, которая ворвется в дом, – предупредил Бобби. – Пусть их здесь наберется побольше. Держитесь, сколько сможете. Пусть они почувствуют себя увереннее, пусть обнаглеют. Обманем маленьких сволочей. А потом я первый задам им перцу, научу уважению. У меня – картечь, мне даже целиться не надо.

– Так точно, генерал Боб! – отрапортовал я.

Два, три, четыре камня размером с персиковую косточку ударились в окно. Стекло треснуло, и из него вывалился длинный зазубренный осколок, по форме напоминающий молнию.

Мне казалось, что в организме у меня происходят метаморфозы, которые заставили бы обратиться в соляной столб любого врача. Мой желудок поднялся и, оказавшись в груди, давил на горло, а сердце упало и находилось теперь там, где раньше был желудок.

На два окна одновременно обрушился шквал крупных камней, пущенных с гораздо большей силой, нежели прежние, и оба стекла взорвались градом осколков, со звоном брызнувших на мойку из нержавеющей стали, на мраморные крышки кухонных шкафов и на пол. Несколько острых осколков долетели даже до стола, посыпались на недоеденные куски пиццы. Я непроизвольно закрыл глаза.

Открыв их через несколько секунд, я увидел, что на окне уже находятся две визжащие обезьяны – такого же размера и вида, как та, которую описывала мне Анджела Ферриман. Аккуратно, стараясь не порезаться о торчащие из рамы острые зазубрины и настороженно поглядывая на нас, резусы перебрались на кухонную стойку. Ветер из разбитого окна шевелил их мокрую от дождя шерсть.

Одна из них посмотрела на шкафчик для швабр, где Бобби обычно хранил свое ружье. С первого момента своего появления обезьяны не видели, чтобы кто-то из нас подходил к нему, и, конечно же, они не могли знать, что ружье 12-го калибра лежит под столом на коленях у Бобби.

Бобби бросил взгляд в сторону вторгшихся обезьян, но я видел, что в основном его внимание приковано к окну, напротив которого он сидел.

Юркие и ловкие твари уже двигались по кухонной стойке в противоположном направлении от раковины. В царившем на кухне сумраке их отвратительные желтые глаза горели, словно огоньки свечей. На пути одной из обезьян оказался тостер, и она злобно сбросила его на пол. Розетка выскочила из стены, и от оголившихся проводов посыпались искры.

Я вспомнил рассказ Анджелы о том, как обезьяна швырнула в нее яблоком, причем с такой силой, что разбила ей губу. На кухне у Бобби всегда царил образцовый порядок, но если эти бестии примутся открывать кухонные шкафы и швырять в нас тарелками и стаканами, они смогут нанести нам серьезные ранения, даже если мы ответим огнем. Суповая тарелка, запущенная с большой силой, попади она вам в переносицу, может сработать не хуже пистолетной пули.

Еще два маленьких дьявола с горящими желтыми глазами запрыгнули с веранды на оконную раму. Они оскалили на нас зубы и зашипели.

Бумажная салфетка поверх Сашиной руки заметно дрожала, и, я думаю, не только из-за ветра, врывавшегося в разбитые окна.

Мне показалось, что за визгом, шипением и бормотанием обезьян, за раскатами грома и барабанной дробью дождя, за свистом мартовского ветра в оконных рамах я услышал, как Бобби что-то напевает. Так оно и было. Не обращая внимания на обезьян, бесновавшихся в дальнем конце кухни, и напевая про себя, он не сводил взгляда с не тронутого пока окна рядом с нами. Губы его шевелились.

То ли разозлившись из-за того, что на них не обращают внимания, то ли посчитав, что мы парализованы страхом, парочка новоприбывших обезьян, все больше возбуждаясь, перепрыгнула с подоконника на кухонную стойку и двинулась в противоположном направлении от двух своих сородичей, первыми оказавшихся в комнате.

И еще две обезьяны вспрыгнули на окно у мойки, цепляясь за рамы и изливая на нас желтую злобу своих дьявольских глаз.

Четыре твари, которые уже находились внутри, разорались пуще прежнего, потрясая в воздухе маленькими кулачками, скаля зубы и плюясь в нашу сторону.

Да, они были умны. Но – недостаточно. Ярость застила их ум.

– Истребляем, – бросил Бобби.

Понеслась!

Вместо того чтобы отодвинуть стул и встать из-за стола, Бобби ловко нырнул в сторону и тут же оказался на ногах, а в следующую долю секунды ствол его ружья уже был направлен в сторону пришельцев. Можно было подумать, что в свое время он учился военному делу и одновременно брал уроки танцев. Из ствола вырвался сноп пламени, и первый же оглушительный залп начисто срезал тех двоих, которые вскочили на подоконник последними, вышиб их обратно в ночную темень, словно они были всего лишь плюшевыми детскими игрушками. Второй выстрел поразил парочку, плясавшую на кухонной стойке слева от раковины.

В ушах у меня гудело так, будто я оказался внутри большого церковного колокола, голова шла кругом. Однако не успел прогреметь второй выстрел Бобби, как я был уже на ногах и с «глоком» в руке. Саша также вскочила со стула и выпустила две пули в сторону второй пары обезьян, в то время как Бобби разбирался с номерами три и четыре.

Пока они стреляли и кухня сотрясалась от выстрелов, окно рядом со мной взорвалось осколками, брызнувшими фонтаном прямо на меня. На волне битого стекла, словно серфер, в комнату влетела визжащая обезьяна, приземлилась прямо на середину стола и отряхнула мокрую от дождя шкуру, повалив обе свечи, одна из которых погасла, и сшибив на пол доску с остатками пиццы.

Я повернул «глок» в ее сторону, но тварь молнией прыгнула на спину Саши. Я уже не мог стрелять. Прошив обезьяну, пуля непременно попала бы в Сашу, а на таком близком расстоянии это означало бы для нее неминуемую смерть.

К тому времени, когда я успел откинуть со своей дороги стул и подскочить к Саше, она уже пронзительно кричала, а визжавшая обезьяна вцепилась ей в волосы и таскала их из стороны в сторону. Саша уронила револьвер и слепо шарила у себя за спиной, пытаясь схватить противника, а обезьяна уворачивалась от ее руки, щелкая зубами и пытаясь укусить ее за пальцы. Саша стояла, прислонившись спиной к столу, а нападавший резус пытался запрокинуть ее голову назад, чтобы добраться до горла.

Я вспомнил мучившее меня предчувствие невосполнимой потери. Я был уверен, что они захотят убить Сашу, чтобы вразумить меня. Поэтому сейчас я бросил «глок» на стол и вцепился в обезьяну сзади, правой рукой схватив ее за шею, а левой – за шкирку. Я впился в ее шкуру с такой силой, что животное завизжало от боли.

Бобби выстрелил в третий раз. Стены коттеджа затряслись, как при землетрясении, и я было подумал, что последней паре незваных гостей пришел конец, но тут услышал, как Бобби принялся ругаться на чем свет стоит, и понял, что грядут новые неприятности.

Даже не свет одной оставшейся гореть свечи, а желтое пламя в глазах помогло мне увидеть двух новых пришельцев – настоящих камикадзе, – запрыгнувших на подоконник.

А Бобби в это время перезаряжал ружье.

В противоположной стороне дома громко залаял Орсон. То ли он спешил к нам, чтобы принять участие в схватке, то ли звал на помощь.

Я услышал собственный голос и необычайно образные ругательства, срывавшиеся с моих губ. Теперь на шее обезьяны сомкнулись уже обе моих руки. Я душил ее, душил до тех пор, пока ее лапы не разжались и она не отпустила Сашу.

Обезьяна весила около двенадцати килограммов – шестую часть моего веса, но ее тело представляло собой клубок мускулов, костей и ненависти. Тонко визжа и плюясь в борьбе за глоток воздуха, она пыталась наклонить голову, чтобы укусить мои руки, сжимавшие ее глотку, извивалась, лягалась, дрыгала ногами в воздухе. В другой ситуации я наверняка не смог бы удержать этого маленького дьявола, но сейчас мои руки сделались стальными. Их силу питала ненависть к этой твари за то, что она пыталась сделать с Сашей. Наконец я почувствовал, как шея обезьяны хрустнула под моими пальцами. Она обвисла в моих руках безвольным мертвым предметом, и я швырнул ее на пол.

Плюясь от отвращения, пытаясь выровнять дыхание, я взял со стола «глок». Саша тем временем тоже подобрала с пола свой револьвер и, подойдя к разбитому окну возле стола, стала палить в ночную темень.

Перезаряжая ружье, Бобби, видимо, потерял из виду двух оставшихся обезьян, поэтому сейчас он подошел к выключателю у двери и стал подкручивать реостат, делая свет ярче. Я был вынужден прищуриться.

Одна маленькая гадина стояла на стойке возле плиты. Из лотка, прикрепленного к стене, обезьяна достала небольшой кухонный нож и, прежде чем кто-либо из нас успел выстрелить, метнула его в Бобби.

Трудно сказать, изучали ли члены отряда боевые искусства или этой обезьяне просто повезло, но лезвие ножа, просвистев в воздухе, вонзилось в правое плечо Бобби.

Он выронил ружье.

Я выпустил две пули в метательницу ножей, и она, бездыханная, рухнула спиной на конфорки.

Вторая обезьяна, видимо, была знакома с известным изречением, гласившим, что осторожность есть оборотная сторона доблести, свернула хвост в кольцо, перепрыгнула через мойку и выскочила в окно. Я дважды выстрелил ей вслед, но оба раза промахнулся.

У другого окна Саша на удивление хладнокровно уверенной рукой вытащила из футляра на поясе скоростной зарядник и поднесла его к своему револьверу. Затем загнала одновременно все патроны в гнезда барабана, швырнула пустой зарядник на пол и защелкнула барабан.

«Интересно, – подумал я, – на каких курсах готовят диск-жокеев, которые так блестяще владеют оружием и так уверенно чувствуют себя во время перестрелки?» До сего момента я полагал, что Саша – единственный оставшийся в Мунлайт-Бей человек, который является тем, кем кажется, но теперь подумал, что, возможно, и у нее есть какие-то свои секреты.

Она снова начала выпускать пулю за пулей в ночную тьму. Я не знал, стреляет ли она по определенной цели или просто хочет запугать и подавить огнем уцелевших обезьян.

Выкинув из рукоятки «глока» наполовину пустой магазин и заменив его полной обоймой, я подошел к Бобби. Он вытащил из плеча нож. Лезвие проникло в тело всего на два или три сантиметра, и по рубашке расползалось пятно крови.

– Здорово задело? – спросил я.

– Чер-рт!!!

– Что, так больно?

– Это была моя лучшая рубашка!

Значит, с Бобби все нормально.

Из той части дома, которая выходила к фасаду, по-прежнему слышался лай Орсона, но теперь в нем звучали визгливые нотки страха.

Я сунул «глок» сзади за пояс брюк, схватил полностью заряженное ружье Бобби и побежал в ту сторону, откуда доносился лай.

Лампы в гостиной были включены, но едва горели. Я прибавил света.

Одно из больших окон было разбито, и сильный боковой ветер бросал через него в комнату струи дождя.

На спинках стульев и ручках дивана прыгали четыре визжащие обезьяны. Когда свет в комнате стал ярче, они, как по команде, повернули головы ко мне и злобно зашипели.

По оценкам Бобби, отряд включал в себя восемь-десять животных, но теперь стало ясно, что их намного больше. Мы уже видели двенадцать или четырнадцать тварей, и, хотя они исходили бешенством и ненавистью, я не думаю, что обезьяны были настолько сумасшедшими – или глупыми, – чтобы пожертвовать всем отрядом в первой же атаке.

Они скрывались на протяжении двух или трех лет. Вполне достаточный срок для того, чтобы расплодиться.

Орсон стоял посередине комнаты, окруженный этим квартетом гоблинов, которые теперь снова стали визжать на него. Он крутился на одном месте, стараясь не выпускать из поля зрения ни одну из тварей.

Одна из обезьян находилась на таком расстоянии и под таким углом от меня, что я мог выстрелить в нее, не опасаясь задеть собаку. Не колеблясь ни секунды, я всадил в мерзкую гадину заряд картечи. Обезьяньи кишки и кровь разлетелись широко вокруг. По-видимому, теперь ремонт этой комнаты обойдется Бобби не меньше чем в пять тысяч баксов.

Три оставшиеся обезьяны, не переставая визжать, стали перепрыгивать с одного предмета обстановки на другой, направляясь к окну. Я прикончил еще одну, но на третий раз шрапнель угодила в обшитую тиковыми панелями стену. Этот выстрел обойдется Бобби еще в пять, а то и в десять кусков.

Я отшвырнул ружье, потянулся назад и, выхватив из-за пояса «глок», кинулся за двумя обезьянами, приготовившимися выскочить через разбитое окно на террасу. Однако не успел я сдвинуться с места, как кто-то схватил меня сзади. Одной рукой неизвестный обвил мою шею, заставив меня кашлять и задыхаться, а второй вцепился в «глок», пытаясь вырвать его у меня из руки.

В следующее мгновение меня, словно ребенка, оторвали от земли, подняли в воздух и швырнули в сторону. Я врезался в кофейный столик, и тот разлетелся под моим весом в щепки.

Лежа на спине в обломках мебели, я посмотрел вверх и увидел возвышающегося надо мной Карла Скорсо. Из этого положения он показался мне еще более огромным, чем был на самом деле. Бритая голова. Сережка в ухе. Несмотря на то что я включил слабый свет, царивший в комнате полумрак позволил мне заметить звериный блеск в глазах маньяка.

Именно он являлся вожаком обезьяньего отряда – теперь на этот счет сомнений не оставалось. На нем были кроссовки, джинсы и фланелевая рубашка, а на запястье – часы. Если бы в комнате для полицейского опознания его поставили в ряд с четырьмя гориллами, любой без труда признал бы в нем homo sapiens. Но сейчас, несмотря на человеческую одежду и обличье, вокруг него ощущалась злобная аура некоего существа, не имеющего ничего общего с человеком. И даже не из-за звериного огня в глазах, а потому, что его черты были искажены гримасой, в которой не было ничего человеческого. На нем была одежда, но с таким же успехом он мог бы быть голым; он был гладко выбрит, но тоже мог бы быть покрыт шерстью, как его подопечные, – это не изменило бы ровным счетом ничего. Если Скорсо вел двойную жизнь, то наверняка более по душе ему приходилась ночная, когда он находился в обезьяньем отряде, нежели дневная, которую он проводил в окружении тех, кто не являлся таким же оборотнем, как он.

Скорсо держал оружие так, как держат его палачи, – в вытянутой руке, целясь мне в лицо.

Орсон с бешеным рычанием бросился на мужчину, но тот оказался проворнее и нанес моему псу страшный удар ногой в голову. Не успев даже взвизгнуть, Орсон отлетел в сторону, грохнулся на пол, затих и больше не шевелился.

Мое сердце упало, словно камень в колодец.

Скорсо снова повернулся ко мне и выстрелил мне в лицо. По крайней мере так мне показалось в ту секунду. Однако, как выяснилось, за долю мгновения до того, как он успел нажать на курок, в дверях появилась Саша и всадила пулю ему в спину. Выстрел, который я услышал, был сделан не из «глока», а из «чифс спешиал».

Сашина пуля кинула Скорсо вперед, и ствол «глока» ушел в сторону. Пуля, выпущенная им, выбила щепки из тикового паркета рядом с моей головой.

Скорсо был серьезно ранен, но, казалось, даже не обратил на это внимания и резко развернулся, одновременно с этим начав стрелять.

Саша кинулась на пол и откатилась назад, исчезнув из дверного проема, а Скорсо опустошил обойму, выпустив все пули в то место, где только что находилась Саша. Он нажимал на курок до тех пор, пока вместо выстрелов не стали раздаваться сухие щелчки.

Я видел, как на его спине по фланелевой рубашке расползается темно-красное кровавое пятно.

Наконец Скорсо бросил «глок» и повернулся ко мне, раздумывая, раздавить ли мне лицо каблуком или, вырвав глаза, оставить меня здесь ослепленным и умирающим. Затем, решив отказаться от обоих этих удовольствий, он направился к разбитому окну, через которое убежали две последние обезьяны.

Стоило ему выпрыгнуть из окна на веранду, окаймлявшую фасад дома, как в следующий момент на пороге комнаты появилась Саша и – это было невероятно! – кинулась вдогонку за ним.

Я крикнул ей вслед, веля остановиться, но у нее был настолько страшный вид, что я не удивился бы, увидев в глазах Саши тот же смертоносный желтый огонь. Пока я выбирался из обломков кофейного столика, она успела пересечь комнату и оказалась на веранде. После этого снаружи послышался треск «чифс спешиал», затем еще и еще раз.

События последних нескольких минут показали, что Саша вполне способна постоять за себя, и все же мне хотелось последовать за ней и втащить ее обратно в дом. Даже если она прикончит Скорсо, в ночи может скрываться еще много обезьян – слишком много даже для первоклассного диск-жокея, а ночь эта принадлежит им, а не ей.

Прогремел четвертый выстрел. Затем – пятый.

Я колебался, поскольку Орсон по-прежнему лежал неподвижно. Эта неподвижность была страшной, я даже не видел, чтобы его бока вздымались и опускались в такт дыханию. Он был либо мертв, либо без сознания. В последнем случае ему немедленно нужна была помощь. Пес получил страшный удар по голове, и, даже если он остался жив, у него мог быть поврежден мозг.

Я почувствовал, что из глаз моих текут слезы, и, как обычно, прикусил свое горе зубами.

Бобби шел ко мне через комнату, зажимая здоровой рукой рану в плече.

– Помоги Орсону, – сказал я.

Я отказывался верить в то, что моему псу уже нельзя помочь. Мне казалось, что сама мысль об этом сделала бы его смерть страшной реальностью.

Пиа Клик поняла бы меня.

Возможно, сейчас меня понял бы и Бобби.

Лавируя между мебелью и мертвыми обезьянами, давя подошвами битое стекло, я кинулся к окну. Ветер бросал серебристые струи дождя на торчавшие из рамы острые осколки. Стараясь не порезаться, я вылез из окна, сбежал по ступеням крыльца и кинулся в дождевую пелену по направлению к Саше. Она стояла между дюнами, в десятке метров от дома.

Карл Скорсо лежал на песке лицом вниз.

Промокшая, дрожащая, она стояла над ним, всовывая третий – и последний – патронозарядник в барабан револьвера. Похоже, все выстрелы, которые я слышал, поразили цель, но Саше, видимо, казалось, что этого недостаточно.

И правда, Скорсо дернулся и загреб песок распростертыми руками, словно пытаясь закопаться в него подобно крабу.

Вскрикнув от страха, Саша наклонилась и выстрелила еще раз, на этот раз всадив пулю в затылок оборотня.

Затем она повернулась ко мне, плача и даже не пытаясь удерживать слезы. Я уже не плакал, решив, что хотя бы один из нас обязан держать себя в руках.

– Эй, – ласково произнес я.

Она упала в мои объятия.

– Эй, – прошептала она, уткнувшись мне в шею.

Я крепко обнял ее.

Дождь лил так, что я даже не видел городских огней, находившихся меньше чем в миле к востоку отсюда. Казалось, еще чуть-чуть, и эти небесные потоки растворят Мунлайт-Бей, смоют его с лица земли, словно городок, слепленный из песка.

Но город тем не менее стоял на своем месте. Он переживет эту бурю. И ту, которая последует за ней, и все остальные – до скончания века. От Мунлайт-Бей не убежать. По крайней мере не нам. И не сейчас. Он уже находится в нашей крови. В прямом смысле этого слова.

– Что теперь с нами будет? – спросила Саша, все еще прижимаясь ко мне.

– Дальше будет жизнь.

– Это не жизнь, а дерьмо.

– Она всегда была такой.

– Но обезьяны все еще остаются.

– Может быть, они теперь отстанут от нас. Хотя бы на время.

– Куда мы отсюда поедем, Снеговик?

– Обратно. Домой. Выпьем пива.

Сашу все еще трясло, но не только из-за дождя.

– А потом? Мы же не можем вечно пить пиво.

– Завтра придут хорошие волны.

– Неужели все так просто?

– Нужно ловить волну, пока ты способен на это.

Мы вернулись к коттеджу. Бобби и очнувшийся Орсон сидели на широкой верхней ступени крыльца. Между ними как раз оставалось место для нас с Сашей.

Не могу сказать, что мои братья находились в приподнятом настроении.

По мнению Бобби, он нуждался лишь в неоспорине и перевязке.

– Рана поверхностная, – успокоил он нас. – Тонкая, как порез от бумаги, и неглубокая – не больше сантиметра.

– Прими мои соболезнования по поводу рубашки, – сказала Саша.

– Спасибо за сочувствие.

Поскуливая, Орсон поднялся на ноги, спустился по ступеням под дождь, и его вырвало на песок. Этой ночью мы отрыгнули прошлое.

Дрожа от страха, я не мог отвести от него глаз.

– Может, отвезти его к ветеринару? – проговорила Саша.

Я отрицательно покачал головой. Никаких ветеринаров.

Я не заплачу. Я не плачу. Какая горечь возникает внутри, когда глотаешь так много слез!

Обретя способность говорить, я сказал:

– Я не верю ни одному ветеринару в городе. Они, скорее всего, тоже участники всего этого. Если они сообразят, кто такой Орсон, поймут, что он имеет отношение к проекту Форт-Уиверна, они отберут его у меня и отправят обратно в лабораторию.

Орсон стоял, подставив морду под освежающие струи дождя.

– Они вернутся, – проговорил Бобби, имея в виду обезьяний отряд.

– Не сегодня, – ответил я. – Возможно, они еще долго не вернутся.

– Но рано или поздно – обязательно.

– Да.

– А кто еще? Или что? – вымолвила Саша.

– Кругом царит хаос, – сказал я, припомнив слова Мануэля. – Формируется совершенно новый мир. Откуда нам знать, какой он будет или что рождается в нем в эти самые минуты.

Несмотря на все, что нам пришлось увидеть, и все, что мы узнали о проекте Форт-Уиверна, мы до самого последнего момента не осознавали, что живем на пороге армагеддона и являемся свидетелями конца цивилизации. Это осознание пришло к нам только теперь, когда мы сидели, прижавшись друг к другу, на ступенях крыльца. Дождь колотил землю, словно громогласные барабаны, возвещающие начало Страшного суда.

Эта ночь была самой заурядной, и в то же время она не могла бы показаться более странной, даже если бы в просвете между облаками появились три луны вместо одной и небо, полное незнакомых созвездий.

Орсон принялся лакать дождевую воду, скопившуюся в углублении нижней ступеньки, а потом гораздо более уверенно, чем прежде, взобрался на крыльцо и устроился рядом со мной.

Боясь, что у него на самом деле либо сотрясение мозга, либо что-то похуже, я задал ему несколько вопросов, используя изобретенную мной методу кивания головой. Пес был в порядке.

– Господи правый! – выдохнул Бобби.

Страницы: «« ... 1516171819202122 »»

Читать бесплатно другие книги:

Свобода – воздух, которым дышит человек....
Жизнь Мэг Паркер, самой обыкновенной девушки, изменилась в одночасье, когда она познакомилась с милл...
Неудачное замужество, казалось бы, навсегда отбило у Дениз охоту искать новых знакомств....
Этого таинственного разбойника называли Капитан Старлайт, и от его лихих налетов не было спасения. Н...
Даниил Гранин – классик отечественной литературы, писательская карьера которого началась в далеком 1...
«Умру не забуду очаровательное обвинение, предъявленное заочно супругам Лукиным в те доисторические ...