Кризис Киссинджер Генри
Д: Потому что я не знал, что Вы мне позвоните.
Х: Верно.
Д: Но я думаю, что понимание между нами по этому поводу очень важно. Но они очень сердиты, потому что считают, что вы создали все это по причинам, которых мы не знаем, – мы не хотим обсуждать это, – но из-за искусственного кризиса, зачем? И когда Вы сравниваете это даже с кубинским кризисом, это действительно, извините, но это выходит за рамки любого сравнения. Из-за чего? Я хотел бы упомянуть только одну деталь: мы [постоянно] на связи с Генри по всем вопросам, большим и малым.
Х: Да.
Д: В начале каждого часа. Но что случилось ночью? Когда я передал это письмо, все было так, как сказал президент: я определил, что он ответил жестко. Все в порядке. Обычная процедура – через конфиденциальный канал. Но пока мы не получили письмо, Генри не упомянул ни слова о том, что вы собираетесь объявить о состоянии повышенной боевой готовности. Это самый простой способ – просто позвонить и сказать послу: послушайте, президент очень твердо настроен, поэтому, если вы действительно собираетесь упорствовать, извините – ну, вы можете использовать любой язык, который вам нравится, жесткий или не жесткий, или дипломатичный, – но мы будем вынуждены сделать это. Потом свяжусь с Москвой; Брежнев ответит, и тогда это естественно.
Х: Ага.
Д: Но вы молчали пять часов. Генри и Скоукрофт звонили мне, и они говорят: ответ, ждите ответа, – затем я получу ответ. Ответ был, ну, твердым, как сказал президент. Но он даже не упомянул об этом повышении боеготовности. Кстати, узнаем об этом по радио.
Х: Ага.
Д: Но для меня это выглядит реально нереальным. Потому что, если бы вы реально были обеспокоены, я уверен, что вы сначала связались бы с Брежневым, чтобы узнать, что происходит, если все было реально. Но вас это реально не особо беспокоило, так что это было проще всего – ввести в стране режим повышенной боеготовности, не сообщая нам об этом. Так что я немного, откровенно говоря, говорю вам без злости, без особых эмоций, но мне реально жаль по этому случаю, потому что он навредил очень многому из того, что было сделано, по какой причине все это произошло, мы не знаем реально. Поездка Генри в Москву была такой хорошей. Брежнев проводит с ним столько часов, сколько президент, кстати, никогда не бывает с Громыко. И выглядело так, что все было в порядке. Но затем он создал этот [неясно] кризис, что вы реальны, а мы просто более слабые партнеры, которые противостоят более храбрым Соединенным Штатам. Реально, у нас тоже есть люди вокруг Москвы. Конечно, он выглядит иначе.
Х: Ага. Ну, господин посол, что меня беспокоит, я не думаю, что это вообще отражение настроений здесь.
Д: Ну да.
Х: Например, то, что было сделано в связи с объявлением системы повышенной боеготовности, я уверен, Вы знаете, что это делалось бесчисленное количество раз и по каким-то причинам без особой шумихи.
Д: Да, без шумихи. Почему вы делаете это, даже не сказав нам почему? Если это действительно была война, я уверен, вы постараетесь предотвратить войну.
Х: Нет, нет…
Д: И вы сообщите нам, если так. Но если это была не война, зачем публично играть в эту игру, потому что вы действительно поставили нас реально в очень трудное положение внутри страны. Что ж, мы просто думаем, что делать – сделать публичное заявление, отрицающее все эти вещи реально, потому что, в конце концов, одно впечатление в письме не могло оправдать или просто замолчать, но запомнить эту вещь. Это не то, что нужно делать. Я потратил слишком много лет и говорю Вам довольно откровенно – в этом нет необходимости, но для нас лучше вместе понять, что происходит.
Х: Ну, очевидно, я бы не стал звонить, если бы мне все было совершенно спокойно в связи с тем, что было сказано сегодня вечером.
…
Описание Добрыниным ситуации было карикатурой на то, что произошло, но оно показало, что Вашингтон был не единственной столицей, которая была в раздражении.
В любом случае по нашим собственным причинам мы решили не допустить уничтожения Третьей армии. Поэтому я вернулся к своей настоятельной просьбе к Диницу о какой-то израильской инициативе, которую игнорировали в течение 12 часов.
ПОСОЛ ДИНИЦ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
20:45
К: Г-н посол, этот звонок делаю не как госсекретарь, а как друг.
Д: Я понимаю.
К: Мы ждем сообщение на горячую линию в течение часа. Я просто хотел сказать Вам, и это мое честное суждение, если вы не двинетесь в каком-то направлении, чтобы начать серьезное движение по окруженной группе, вы потеряете все.
Д: Может быть. Я не знаю, что Вы предлагаете.
К: Мое предложение сегодня утром заключалось в том, чтобы предложить немного времени. Вы должны знать: в случае если президент оказывается втянутым, он прикажет, чтобы мы присоединились к остальным, потому что нам нечего отстаивать. В данной ситуации это дело прошлого.
Д: Вопрос о снабжении? Вы это имеете в виду?
К: Снабжение или что-то еще, что может произвести израильская изобретательность. Его предложение – провести переговоры.
Д: Я сказал Вам, что это то, что мы намеревались им предложить.
К: Вы сказали мне, что это может случиться. Я не знал, что вы хотели, чтобы мы передали это им.
Д: Мы не хотим раскрывать все карты. Может, я не очень ясно выразился. Я не хотел, чтобы Вы скрывали от них это.
К: Это рассматривалось бы как унижение, и так оно и есть. Я знаю, что вы пытаетесь сделать. Может быть, вам стоит поиграть по-своему, и они купятся на это.
Д: У нас есть общий друг, он только что позвонил мне по прямой линии и сказал кое-что, что я не собирался Вам рассказывать. Но, раз уж вы позвонили, он сказал: сообщите моему другу Генри, что, если Голда Меир или любое другое правительство откроет этот коридор, он не проживет в Израиле и суток. Я не…
К: Трагедия в том, что я считаю, что Израиль потеряет все на этом пути, но для них лучше делать под принуждением, чем принимать это как свое решение.
Д: В этом посольстве у нас есть три девушки, которые потеряли брата или двоюродного брата в этом сражении. Это пример того, что оно сделало с нашей страной. При завершении окружения и закрытии этого прохода мы потеряли множество и множество жизней. Если мы откроем проход, мы дадим жизнь двум или трем дивизиям, которые будут представлять угрозу для наших укреппозиций. Мы знаем, каковы их намерения на сегодняшний вечер. Они угрожают нам и президенту США. Мы не можем позволить им реализовать эти планы. Мы не пытаемся – мы не можем позволить себе оживить эту армию, а они будут пытаться сделать это. У них есть ракеты и танки, готовые к переоснащению. Мы видели их, и у нас есть магнитофонные записи на сегодняшнюю вторую половину дня.
К: Я пытаюсь сказать Вам, что это не имеет большого значения. Вы будете вынуждены, если до этого дойдет.
Д: Премьер-министр спросила, должна ли она написать послание президенту.
К: Напишите, если вам от этого хорошо. Это практически невозможно…
Д: Мы готовы их выпустить, но должны ли мы… их. Должен ли Израиль рассматривать этих противников…
К: Есть одно – что вы можете удерживать дорогу после прекращения огня.
Д: Это нереалистичный аргумент здесь. Советский Союз решил, что нельзя унижать египетскую армию, поэтому мы пытаемся…
К: Давайте посмотрим, что говорится в сообщении, которое придет по горячей линии. Мы еще не знаем, что там написано. У нас может не быть проблем. Честно говоря, я настроен очень пессимистично. По крайней мере, должно было быть предложение, которое сейчас рассматривается.
Д: Кстати, теперь мы разрешили Красному Кресту заниматься ранеными. Этим вечером.
К: Вы знаете, что я на вашей стороне. Если бы эта Третья армия могла исчезнуть сегодня вечером, никто не был бы счастливее меня. Меня не интересует Третья армия, но это обстоятельство становится для нас слишком обременительным. Это мое мнение, но не в официальном качестве. То, что я посоветовал вам сегодня утром, я советую вам в виде тактики для осуществления того, что, я был уверен, непременно произойдет. Этого еще не произошло. Не будем об этом сейчас беспокоиться.
Д: Мы подождем и будем решать проблемы по мере их появления. Не думаю, что у нас есть другой выбор.
К: Я думаю, что у вас практически… Если Вы окажетесь правы, я буду праздновать вместе с Вами.
Д: В любом случае мы будем праздновать по случаю того, что Вы ошибались.
К: Никогда я так не хотел ошибиться.
Д: Это единственное, что заставляет меня верить, то, что мы можем вместе сотрудничать в этом деле.
К: На Вас не будут давить ни секунды, прежде чем это станет неизбежным.
Д: Я ценю это.
Наконец, в 21:00, через четыре часа после уведомления, пришло сообщение по горячей линии.
ГЕНЕРАЛ СКОУКРОФТ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
21:14
С: Они как раз приносят следующие три страницы. [Читает записку Брежнева.]
К: Это будет потрясная вещь.
С: Это нечто первоклассное.
К: […] Они [израильтяне] – безумные герои. Если бы они дали нам возможность пообщаться с ними. Этого вполне достаточно, чтобы просто стошнило.
С: Это был еще один прекрасный день. Я позвоню Вам, как только откроются последние две страницы.
К: Я не знаю, как нам удалось заставить их это сделать.
С: Мы действительно не могли. Так трудно понять, как они не могут понять, что делают. Я не знаю, что еще мы можем сделать, чтобы не озвереть от всего этого.
ЛОРД КРОМЕР – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
21:35
Кр: Я считал, что президент просто великолепен. Судя по косвенным замечаниям Госдепартамента сегодня днем, я думаю, что у вас там куча неприятностей. Я был сегодня на официальном завтраке – как Вы знаете, у меня нет жалоб, но они постоянно жаловались на отсутствие консультаций по чему-либо. Поэтому, когда президент выходит в эфир и говорит, что европейцы не очень-то помогали ему, это может вызвать много недовольства. Я знаю, что…
К: Что ж, мы готовы принять это, Ролли. У нас вот-вот – европейцы должны признать, что президент сыт по горло.
Кр: Их не приглашали, чтобы проинформировать.
К: Это не относится к Вам.
Кр: Это то, что я говорю. Я звоню Вам как друг, а не как посол. У меня нет никаких жалоб. Я звоню, чтобы сказать, что вы можете подвергнуться публичной критике.
К: Давайте будем честными. Мы могли бы посоветоваться с дьяволом и поддержать европейцев, и они бы ни на йоту не изменились.
Кр: В этом есть доля истины. Я не пытаюсь понять, кто прав, а кто виноват. Судя по тому, что я услышал сегодня за обедом, они очень недовольны.
К: Мы можем достичь точки, когда по обе стороны Атлантики возникнет необходимость в переоценке отношений с США…
…
ПОСОЛ ДИНИЦ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
21:40
К: Мы получили сообщение, которое дает нам еще один день. Они [Советы] утверждают, что Садат просил нас отправить невоенные грузы. Они [Советы] этого не делали, но говорят, что в течение дня, если этого не будет сделано, они примут соответствующие меры. Теперь мне придется обсудить это с президентом. Я говорю Вам тут и сейчас, Вы не можете ожидать повторения выступления вчерашнего вечера.
Д: Я понимаю.
К: Вы прочитайте это, и потом давайте переговорим.
Д: Да, я прочту.
К: Они обсуждают конфиденциальное понимание с нами. Я хочу, чтобы Вы знали, единственное конфиденциальное понимание, которое у нас есть, – это совместная поддержка, которую я обсуждал с премьер-министром. Нет иного конфиденциального понимания.
Д: Для переговоров?
К: Да.
Д: Вы хотите, чтобы я кого-нибудь послал?
К: Нет, позвоните Скоукрофту.
Д: Могу я позвонить ему сейчас?
К: Да, оно [сообщение] у него есть.
ПОСОЛ ДИНИЦ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
22:28
Д: Я еще не получил записку.
К: Вы говорили со Скоукрофтом?
Д: Да, сразу же. Он сказал мне, что пришлет материал в течение десяти-пятнадцати минут.
К: Хорошо. Я выясню, что там случилось.
ГЕНЕРАЛ СКОУКРОФТ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
22:30
К: Брент, Диниц еще не получил записку.
С: Мы вносим в текст последние коррективы в лексике и перепечатываем текст.
К: Не обращайте внимания на лексику. Слова не меняют сути. Пожалуйста, передай ему быстрее, чтобы они могли принять решение.
С: У нас есть машина.
К: Скорость более важна, чем коррективы в лексике. Возникла задержка еще на час, потому что у них появляется еще один повод не говорить об этом.
С: Хорошо. Она уйдет прямо сейчас.
Как оказалось, сообщение, пришедшее по горячей линии, было странным документом. В нем говорилось об угрозах всеобщему миру, но не о том, что Советский Союз будет с ними делать. Содержалась просьба получить американский ответ в течение нескольких часов, но не было угроз никакими последствиями, кроме серьезных сомнений относительно наших намерений. Звучала жалоба на объявление повышения боеготовности, но осторожные формулировки указывали на то, что за предыдущие ночи были извлечены некоторые важные уроки. Тем не менее будет предел демонстрации их бессилия, которое советские лидеры допустили бы.
Я сопротивлялся давлению бюрократии, чтобы предпринять американские пополнения запасов Третьей армии. Мысль о двух воздушных лифтах в противостоящие стороны была больше, чем могла выдержать любая дипломатия. Я понял, что непримиримость Израиля отражала сочетание незащищенности и отчаяния, сформированное из страха изоляции, предчувствия катастрофы, глубоко вплавленного в души народа, который на протяжении тысячелетней истории переживал бедствия, и беспокойства о том, что, если он однажды уступит давлению, это вызовет бесконечный процесс вымогательства. Эта ситуация также отразила тупик, в котором оказался разделенный кабинет министров, ни один из членов которого не осмеливался показаться «мягче», чем его коллеги. Я весь день маневрировал, чтобы избежать публичного отмежевания Америки от Израиля, чтобы сохранить психологическую сущность Израиля, даже убеждая его не доводить свои преимущества до крайности. Но становилось ясно, что Израиль не в состоянии принять решение. Похоже, он предпочел, чтобы его заставляли отпустить свою добычу, а не отказываться от нее добровольно. Моя единоличная ответственность заключалась в том, что я действовал как государственный секретарь США, а не как психиатр правительства Израиля. С величайшей неохотой я решил, что мой долг состоял в том, чтобы раскрыть все карты. Единственное проявление дружбы, которое я мог показать Израилю, – держать все это в секрете, если Израиль позволит мне.
Таким образом, поздно вечером в пятницу я позвонил Диницу от имени Никсона. Я не помню, чтобы заранее уточнял у президента; сделал я это или нет, но из его разговоров в течение всего дня не было сомнений, что президент поддержит меня. По всей вероятности, он бы форсировал этот вопрос раньше или принял бы вариант пополнения запасов Америкой Третьей армии, если бы не был озабочен своей пресс-конференцией и Уотергейтом. Я сказал Диницу следующее.
ПОСОЛ ДИНИЦ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
22:58
…
К: Разрешите представить реакцию президента по отдельным параметрам. Во-первых, он хотел, чтобы я абсолютно ясно дал понять, что мы не можем допустить уничтожения египетской армии при достигнутых условиях после того, как прекращение огня было достигнуто частично путем переговоров, в которых участвовали и мы. Поэтому такой возможности не существует. Мы поддержим любое предложение в ООН, которое приведет [к достижению этой цели]. Во-вторых, он хотел бы получить от Вас не позднее 8:00 утра завтрашнего дня ответ на вопрос о невоенных припасах, разрешенных для доставки в эту армию. Если вы не можете с этим согласиться, нам придется поддержать в ООН резолюцию, которая будет касаться соблюдения 338 [резолюция Совета Безопасности, принятая на той неделе, о прекращении всех военных действий] и 339 [резолюция Совета Безопасности, принятая в начале недели, о мерах по обеспечению прекращения огня]. К этому нас против нашей воли подтолкнула ваша неспособность принять решение. Какими бы ни были причины, такова наша позиция, о которой президент хотел, чтобы я Вам рассказал. [Нам требуется] ответ, который позволит провести какие-то переговоры и получить какую-то положительную реакцию на невоенные поставки, или мы присоединимся к другим членам Совета Безопасности, чтобы сделать этот конфликт интернациональным. Я должен сказать еще раз – ваш курс самоубийственный. Вам не будет позволено уничтожить эту армию. Вы разрушаете возможность переговоров, которых сами хотите, потому что не даете возможности…
Д: Ваше предложение дать возможность выхода этой армии очень близко к нашему предложению.
К: Вы можете сделать нам любое предложение, и мы его передадим. Мы не передаем ничего [от своего имени] египтянам. У нас не было ответа на последнее сообщение, но оно было отправлено всего два-три часа назад. Может, окажется, что они примут ваше предложение, и я выпью с Вами. В настоящее время наша официальная позиция заключается в том, что, если вы не внесете каких-либо предложений в этом направлении, нам придется согласиться с большинством членов Совета Безопасности. Мы, вероятно, сможем внести предложение, а вы можете отложить его реализацию по практическим соображениям и получить немного больше времени.
Д: Если мы сделаем предложение о поставках предметов снабжения невоенного ассортимента?
К: Верно. Тогда мы могли бы, по крайней мере, указать на то, чего нам удалось достичь в… Я должен сказать Вам, что вы совершенно свободны играть по-своему и посмотреть, что произойдет. Может быть, египтяне будут в таком отчаянии, что примут ваше предложение. Это не мое мнение. Невозможно представить, чтобы Советы позволили уничтожить египетскую армию и чтобы египтяне вывели свою армию. Это свалит Садата. Это не то, с чем он мог бы согласиться.
Д: Я не уполномочен давать советы и не чувствую себя компетентным в этом деле. Но почему я не могу ответить, что Израиль предлагает отпустить эту армию в целости и сохранности, со всем личным оружием, но не может позволить, чтобы двести танков ушли вместе с этими людьми, чтобы они потом могли нанести нам ответный удар?
К: Соглашение касалось прекращения огня на ранее занимаемых позициях. Теперь они не согласятся потерять все это оборудование и отдать его вам.
Д: Они могут его взорвать.
К: Вы просите их уничтожить двести танков и вывести их армию. Они никогда этого не сделают, и Советы этого не примут. Почему бы вам не поблефовать в течение дня и не посмотреть, получится ли у вас это?
Д: Это именно то, что мы и пытались сделать.
К: Если это будет ваш официальный ответ, мы, конечно, передадим его. Это может быть в условиях отсутствия…
Д: Господин секретарь, если я попрошу свое правительство передать вам военные планы, которые мы смогли получить в отношении защиты этой армии, будет ли это иметь значение? Каков их оперативный план?
К: Сейчас я не думаю, что у них есть какие-то планы.
Д: Они у них есть, на сегодняшний день. У нас это есть на пленке.
К: Это их способ вырваться из окружения.
Д: Если они хотят вырваться и вернуться домой, мы могли бы им помочь. Им не нужно убивать наших людей. Их план – перерезать нас и укрепиться танками и ракетами. В любом случае для нас это самоубийство.
К: Это так.
Д: Десять тысяч тонн грузов, которые им предоставили Советы. Сутки, и нам придется спешить к вам, как в прошлую пятницу вечером.
К: Я изложил Вам точку зрения президента на соглашение о прекращении огня.
Д: Это не мы заставляем вас противостоять Советскому Союзу. Своими действиями они привели к конфронтации.
К: Если бы Советский Союз поступил так с вами или Египтом после соглашения о прекращении огня, я бы призвал президента принять самые решительные меры.
Д: Мы бы не делали этого, если бы они не стали воевать против нас после прекращения огня. Вы говорите, что это несущественно. В записке Брежнева много ошибок, и вы это знаете, господин секретарь.
К: Я знаю только одно, что основная ситуация возникает из-за блокирования Третьей армии, и я думаю, что вы можете требовать, чтобы туда не поступало дополнительное военное снаряжение.
Д: Под чьим патронажем?
К: Персонала ООН.
Д: В том числе и советский персонал?
К: Это одна из тем, которые можно поднять. Это будет разумно.
Д: Я, конечно, передам это премьер-министру и получу от нее ответ. Может, она захочет послать записку президенту. Она хотела, но я отговаривал ее от этого.
К: Она может послать записку президенту. Это не будет иметь ни малейшего значения. Я получу… Это самая мягкая возможная реакция аппарата. Если бы у всех…
Д: Я думаю, что то, что здесь поставлено на карту, настолько важно для нас, что я не могу приехать, – то, что я сказал Вам.
К: Не могли бы Вы позвонить мне в 8 часов утра.
Д: Если премьер-министр задаст еще несколько вопросов, могу ли я связаться с Вами?
К: Я отправляюсь домой.
Д: Я постараюсь Вам не звонить.
К: Но, конечно, если это важно, Вы можете мне позвонить.
Мы не сообщали никакому другому правительству о временном ограничении для Израиля. Мы отправили послание Исмаилу, призывая к прямым военным переговорам между Египтом и Израилем относительно поставок для Третьей армии. Я проинформировал Добрынина, что мы сделали демарш, на который ожидаем ответ к вечеру следующего дня. Причина заключалась в том, чтобы избежать советских ультиматумов, используя установленные нами временные пределы.
ПОСОЛ ДОБРЫНИН – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
23:15
…
К: Вы видели сообщение по горячей линии, которое мы получили из Москвы?
Д: Нет, я не понял. Я, наверное, получу его через несколько минут.
К: Речь идет о суэцкой ситуации.
Д: Я так и думал.
К: Одна из наших проблем в том, что мы получаем совершенно противоречивые отчеты с двух сторон и у нас почти нет средств, чтобы выяснить правду.
Д: Я думаю, что ваши люди и наши могли бы судить об этом лучше.
К: Да, я хотел Вам сказать, что мы отправим ответ через пару часов. Мы обсудим с израильтянами действительно срочно поднятые вопросы, и мы надеемся получить ответ к завтрашнему дню по нашему времени, но это действительно сложная проблема.
Д: Вы хотите, чтобы я сказал это Москве, или Вы воспользуетесь красным телефоном?
К: Красным телефоном?
Д: Горячей линией, так сказать.
К: Мы скажем что-нибудь по этому поводу, но мы хотели бы знать, не можете ли Вы передать это. Они получат от нас ответ сейчас, но я не могу дать Вам окончательный ответ, пока мы не переговорим с израильтянами.
Д: Когда-нибудь завтра днем. Хорошо. Спокойной ночи.
Президентское письмо, составленное в том же духе, было отправлено Брежневу в 2:30 ночи.
Едва было отправлено это послание, как мы получили информацию из Израиля в виде послания ко мне от Голды Меир. Несмотря на то что я передал наше требование от имени Никсона, Голда была слишком уверена в себе, чтобы устраивать стычку с президентом напрямую. Она следила за тем, чтобы ее ссоры всегда касались только подчиненных. Возведение президента на пьедестал дало ему еще одну возможность менять курс путем дезавуирования тех, кто подрывал гармонию, которую постулировала Голда. И, если этого не удавалось сделать, окончательная уступка президенту, при некотором умении и удаче, может, по крайней мере, превратиться в претензию на будущую милость.
Само письмо было в духе старомодной Голды, необузданной, эгоцентричной, проницательной. Оно было написано для того, чтобы произвести впечатление как на израильский кабинет министров, так и на правительство США. Она предпочла поместить этот вопрос в контексте сверхдержавного диктата, подразумевая, что мы уступаем Советам, – аргумент, который, если он всплывет, наверняка мобилизует максимальное внутреннее давление на нас: «У меня нет иллюзий, но все будет навязано нам двумя великими державами». Речь идет о запросе, на который она отказывалась отвечать в течение восемнадцати часов и который касался того, чтобы Израиль сделал какое-то предложение, которое мы могли бы отстаивать перед Советом Безопасности на фоне советского давления и после двух недель американского воздушного лифта в Израиль. В письме говорилось, что все, что она просила, – это сказать Израилю, что именно он должен сделать, «чтобы Египет мог объявить о победе своей агрессии». Это касается предложения пропустить продовольствие и воду армии, оказавшейся в ловушке через двое суток после прекращения огня, достигнутого в результате переговоров, проведенных Соединенными Штатами, армии, которая останется зажатой в ловушке даже после получения этих минимальных поставок. Но если бы ей пришлось пойти на какую-то уступку, ничто не могло бы заставить львицу быть при этом благовольной: «Единственное, что никто не может помешать нам сделать, – так это провозгласить истинность ситуации; что Израиль наказывают не за его дела, а из-за его размера и за то, что он сам по себе». Это было предупреждением о том, что она публично расскажет о своем деле своим сторонникам.
Выражение гнева со стороны Голды снова позволило ускользнуть от главного: она все еще отказывалась выдвинуть предложение. Она настаивала на том, чтобы мы это навязывали.
Наряду с этими страстными обменами продолжались обсуждения в ООН относительно предполагаемых сил ООН вместе с нашими попытками свести роль Советского Союза в них к минимуму.
ПОСОЛ СКАЛИ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
23:25
С: Вы слышали мою защиту Вашей позиции?
К: От чего ты меня защищал?
С: Они цитировали Вас вне контекста.
К: Кто это сделал?
С: Не кто иной, как Ваш друг Малик, который сказал, что Вы признали, что израильтяне нарушили режим прекращения огня, на Вашей пресс-конференции. В моем праве на ответ я…
К: Что он цитировал?
С: Он сказал, что Вы сказали, что прекращение огня было нарушено и Израиль получил некоторые территориальные приобретения. В любом случае я поблагодарил его за тешащее ложными надеждами упоминание о пресс-конференции, потому что я уже разослал полный текст всем другим представительствам Совета Безопасности и просто сказал, что хочу поблагодарить посла за интерес, потому что, как я думал, он был таким беспристрастным. Все они прочитают это и увидят, что Вы были более сбалансированным, чем все то, что было здесь сказано. У нас была эта встреча с ним потом.
К: Как все прошло?
С: Он настаивал на поляках. Я ответил предложением Румынии. Я сказал, что Румыния или никого вообще – никаких блоков, ни Варшавского договора, ни НАТО.
К: Что он сказал?
С: Это дискриминация. Это похоже на возвращение к холодной войне. Что касается наблюдателей, я сказал, что мы пошлем пятьдесят или двадцать или готовы полностью отозвать своих в обмен на ни одного из ваших. Его ударило как обухом по голове.
К: Он также довольно тупой.
С: Он сказал, что не понимает этого. Мы пытались диктовать Генеральному секретарю. Он в ярости, потому что мы не допускаем Польшу. Мы пытаемся диктовать Совету Безопасности, что Польша – великая страна.
К: Польша, имеющая долгую и выдающуюся историю любви к еврейскому народу. У них не было ни одного погрома с тех пор, как уехал последний еврей.
С: Он сказал, что у него есть очень твердые инструкции по этому поводу.
К: Изменилось ли что-нибудь в их подходе после объявления о повышении боеготовности?
С: Он [Малик] стал еще более несносным.
К: Более несносным после начала действия системы тревоги? Они начинают бить нас сильнее?
С: Да, если судить по языку, который они используют. Я дал очень аргументированный ответ и сказал, что мы оба несем ответственность в то время, когда есть обвинения и встречные обвинения, ни одно из которых невозможно проверить.
К: Что вы думаете о том, что нам следует делать теперь?
С: Мы должны твердо придерживаться этого предложения, которое мы сделали им.
К: Я имею в виду, что если встанет вопрос об отходе израильтян к линии на 22 октября.
С: Я думаю, если мы не заставим израильтян поддержать нас, у нас не будет друга в наличии.
…
В 4:07[27] утра в ту субботу я получил известие от Хафиза Исмаила о том, что Египет согласился на прямые переговоры между египетскими и израильскими офицерами в звании генерал-майора «с целью обсуждения военных аспектов выполнения резолюций 338 и 339 Совета Безопасности от 22 и 23 октября 1973 года». Переговоры должны проходить под наблюдением ООН у дорожного указательного знака, обозначающего 101-й километр дороги Каир – Суэц. Единственными условиями будут «полное» прекращение огня, которое вступит в силу за два часа до встречи, предложенной на 15:00 каирского времени в тот день (суббота), и проход одной колонны автотранспорта с невоенным грузом в Третью армию под наблюдением ООН и Красного Креста.
При нашем посредничестве Израиль собирался вступить в первые прямые переговоры между Израилем и арабскими представителями с момента обретения Израилем независимости в 1948 году. Израиль сохранит контроль над маршрутом доступа к Третьей армии, несмотря на то что Организация Объединенных Наций почти единогласно настаивала на отводе Израилем войск на линию, где они находились 22 октября. И всего этого удалось добиться в обмен на разрешение единственному конвою проследовать с невоенным грузом, на чем мы и настаивали в течение суток.
В 4:31 утра я сообщил Хафизу Исмаилу, что его послание с нашей решительной поддержкой было передано Израилю «в срочном порядке». К 6:20 утра Израиль в целом принял предложение Египта; я немедленно сообщил об этом Садату. Три часа спустя – мы хотели сократить время, которое оставалось бы на возможные советские козни, – Брежневу от имени Никсона было отправлено письмо, информирующее его о предстоящих египетско-израильских переговорах и о согласии Израиля с прохождением конвоя.
ГЕНЕРАЛ СКОУКРОФТ – КИССИНДЖЕР
Читать бесплатно другие книги:
