Наперекор судьбе Винченци Пенни

Это был их последний длительный разговор. Когда через месяц Барти вновь приехала в Эшингем, ММ смогла произнести лишь несколько приветственных слов.

Барти смотрела на нее. ММ лежала с закрытыми глазами, держа Гордона за руку. Улыбка на ее губах говорила о любви и полном доверии… Вечером Барти вернулась в Лондон и написала Джону, сообщив, что готова быть помолвленной с ним и очень хочет этого.

«Прости, что не сразу тебе ответила, – писала она. – Я хотела убедиться, убедиться по-настоящему. Теперь я убеждена. Я очень тебя люблю».

На следующий день она отправила письмо, моля Бога и почту, чтобы оно поскорее дошло до Джона и чтобы не оказалось слишком поздно. В те дни они все боялись, что письма могут прийти слишком поздно.

Бой прислал Венеции очень короткое, холодное письмо. Поздравил с рождением ее ребенка, написав, что будет рад увидеть малыша, когда вернется. И больше – ни слова. Венеция перечитывала строчки его письма и не верила своим глазам. Неужели он может быть так равнодушен и жесток к своему ребенку? Как бы он ни относился к ней, но детям он всегда был любящим отцом. Скорее всего, это влияние его новой женщины, стремящейся отвратить его от прежней семьи.

Адель пыталась утешить сестру, напомнить ей, каково сейчас Бою в африканской пустыне. И потом, новость о рождении Фергала наверняка его шокировала.

– Но кто мог ему сказать? – недоумевала Адель.

– Сама не знаю. Он пишет, что услышал. Думаю, рано или поздно это все равно случилось бы. Ведь все наши друзья знали.

– Да уж, – вздохнула Адель. – То никаких известий, то как гром среди ясного неба.

– Жаль, ты редко бываешь в Лондоне, – едва сдерживая слезы, посетовала сестре Венеция. – Когда ты рядом, мой рассудок крепче. А телефон есть телефон.

– На следующей неделе приеду. На несколько дней. «Стайл» предложил мне еще работу.

– Делл, так это же здорово.

– Спрашиваешь! Мне жутко нравится фотографировать. Правда, слегка чувствую себя обманщицей. Но я запаслась библиотечными книгами по технике фотографирования.

– А по-моему, у тебя это всегда отлично получалось.

– Только не технические тонкости. Все эти выдержки и диафрагмы. Но когда насобачишься, все не так уж и сложно. А вот с установкой света посложнее. Потому я и задержусь в Лондоне. Хочу попрактиковаться у Седрика в ателье.

– Он не ревнует?

– Самую малость. А вообще он очень милый человек. Нашел себе нового возлюбленного. Так что старина Берти Каллингфорд получил отставку. У Седрика сейчас вроде как медовый месяц. Ему не до меня. Насчет журнала я тоже особых иллюзий не строю. Сегодня нравится, завтра могут сказать, что уже не оригинально. Зато так приятно снова крутиться-вертеться и использовать мозги. Или то, чем набита моя голова. Великолепно отвлекает от всего.

– Рада слышать. Ты это заслужила. Как ММ?

– Неважно. В общем, врач говорит, что ей осталось всего ничего. Но она счастлива. Очень счастлива. Забавно, правда?

– Я бы не стала называть это забавным. Ты ведь мне сообщишь, когда…

– Конечно. Обязательно сообщу.

Джея снова отправили во Францию. Ни мать, ни кто-либо в семье не знали, чем он занимается в армии. Он стал десантником. Джея постоянно забрасывали с диверсионными заданиями на оккупированную территорию Франции. Он выводил из строя стратегически важные дороги, мосты, узлы связи. Иногда Джею и его подчиненным помогали люди из французского Сопротивления. Они доставляли англичан на побережье, откуда тех переправляли обратно в Англию. Диверсионные операции были захватывающим, но крайне опасным занятием. Знаменитая везучесть Джея уже не раз грозила покинуть его.

Командир Джея с пониманием отнесся к звонку Гордона, но помочь не мог.

– Жаль, что вы не позвонили вчера. А пока придется ждать его возвращения. Посылать за ним людей рискованно. Надеюсь, вы понимаете.

Гордон ответил, что он, конечно же, понимает.

По мнению врача, жить ММ оставалось еще несколько дней, но никакой уверенности в подобном случае быть не могло. Врач тоже выразил надежду на понимание Гордона.

Гордон сказал, что понимает, и вернулся взглянуть на нее, на свою любимую жену, которая вошла в его жизнь уже в зрелом возрасте, но подарила ему незабываемые годы счастья.

ММ лежала тихо, мало похожая на себя прежнюю – настолько сильно она исхудала. Ее густые седые волосы не были расчесаны. Некогда лучистые глаза были закрыты. Гордон сомневался, что ММ слышит его, однако ее веки дрогнули, и она потянулась к его руке. Но сил у нее хватило всего на несколько секунд.

– Мне думается, теперь Джею стоило бы приехать, – сказала ММ.

Значит, она предчувствовала свой скорый уход.

– Конечно. Возможно, он сумеет приехать через несколько дней. Но никак не позже.

– Хорошо. Очень хорошо.

Она снова погрузилась в забытье. Всякий раз Гордон боялся, что она уже не откроет глаз.

Диверсионная операция прошла успешно. Джей с пятерыми парнями подорвали участок важной для немцев железной дороги вблизи Валони, после чего в назначенном месте встретились с двумя бойцами французского Сопротивления. Те доставили их к побережью и высадили в небольшой пещере вблизи Сен-Вааста. Английский патрульный катер должен был подойди где-то через час. Вся операция заняла тридцать шесть часов.

– Это было не сложнее, чем слопать кусок торта, – весело сказал Джей, усаживаясь на камень и плотнее натягивая комбинезон. – К завтраку будем дома. Впрочем, я бы и сейчас не отказался от бутерброда с беконом. Наверное, и вы, ребята, тоже.

Все с ним согласились.

Селия вернулась в гостиную. Вид у нее был очень усталый. Венеция и Оливер оба читали.

– Звонил Гордон. Он сказал… – Она замолчала, увидев, как мгновенно побледнело лицо Оливера. Из-за нее. Точнее, из-за ее слов. – Он сказал, что нам стоит приехать уже завтра. В крайнем случае, послезавтра. По мнению врача, она быстро угасает. Любят же медики напыщенные выражения, – добавила Селия, сопроводив свои слова краткой улыбкой.

Она села рядом с Оливером и взяла его за руку.

Оливер крепко сжал ее руку и отвернулся. Селия знала причину: он не любил показывать другим свои слезы. В гостиной стало совсем тихо.

– Лучше поехать завтра, – предложила Венеция. – Как у нас с бензином?

– В моей машине достаточно. Но в таком случае, Оливер, мы не сможем взять твою коляску.

– Не страшно. В Эшингеме есть старое кресло-каталка.

– Верно. – Венеция встала. – Попробую дозвониться до Барти. И до Себастьяна тоже. Мы должны взять и его.

Тяжелая новость сделала Селию раздражительной.

– Если мы не будем осмотрительными, все это превратится в пышный спектакль. Меньше всего ММ нужны подобные зрелища.

– Селия. – В голосе Оливера появилась неожиданная сила. – Речь не идет ни о каком пышном спектакле, как ты изволила выразиться. Я бы сказал, совсем наоборот.

– Этот час чертовски затянулся, – произнес Джей. – Непростительно затянулся. Ну и холодрыга в этой пещере. А на берегу ветер так и свищет. Где же эта плавучая калоша?

Вопрос был риторическим. Никто из англичан не имел об этом ни малейшего представления. Катера частенько опаздывали. Ожидание всегда было самой тяжелой частью подобных операций. Уровень адреналина в крови падал, а усталость и голод, наоборот, только увеличивались. Холод тоже не способствовал хорошему настроению. Храбрых английских диверсантов начинало охватывать раздражение.

– Уже все сроки прошли, – угрюмо заметил Майк Дриффилд, заместитель Джея. – Неизвестно, на что теперь надеяться. Через час начнет светать. Мне не улыбается проторчать во Франции целый день.

– Мы и не застрянем здесь на целый день, – уверенно заявил Джей.

– Лучше бы не испытывать судьбу. Вскоре джерри [82]  начнут повсюду рыскать, вынюхивая нас. Вряд ли им понравилась наша ночная работа.

Ночь сменили серые рассветные сумерки. Катера по-прежнему не было.

– Думаю, это из-за погоды, – сказал Джей. – Море штормит. Вы только посмотрите, какие волны.

– Огромные, – согласился Майк, плохо разбиравшийся в премудростях мореплавания. – Ждать совсем не хочется.

– А все равно придется. Командование не стало рисковать. Хуже, если за нами пришлют не катер, а какую-нибудь рыбачью развалюху с мотором. Эти лодки неистребимо воняют рыбой. Да, ребята, комфортабельного возвращения домой у нас не получится.

К полудню Литтоны приехали в Эшингем. Их встречала бледная и уставшая леди Бекенхем.

– Рада вас видеть. Вылезайте. Оливер, обожди немного. Сейчас Бекенхем подкатит кресло на колесиках.

Это кресло служило предметом многочисленных шуток. Ему было лет сто. Особый шарм креслу придавал сигнальный клаксон. Во времена Первой мировой войны близняшки с удовольствием катали на нем друг друга, пока лорд Бекенхем не запретил.

– Это вам не игрушка, а старинная вещь.

Оливеру кресло тоже нравилось: крепкое, надежное, чем-то похожее на трон. Приезжая в Эшингем, они не всегда брали его инвалидную коляску, и тогда лорд Бекенхем с удовольствием катал его в этом кресле по дому и двору. Но сегодня им обоим было не до катаний.

– Дурное это занятие, – грустно произнес лорд Бекенхем, помогая Оливеру усесться в кресло. – Терпеть не могу смотреть, как умирают молодые.

Душевное состояние Оливера было очень тяжелым, однако ему понравилось, что лорд Бекенхем причислил ММ к «молодым».

– Что слышно о Джее? – шепотом спросила Селия, когда они с Гордоном уселись в маленькой комнатке, служившей в Голубятне гостиной.

– Пока ничего. Командир ожидал его возвращения сегодня рано утром. Подробностей я не знаю. Полагаю, возвращение задержалось.

– На сколько?

– Понятия не имею. Может, что и на пару дней.

– А… – Селия кивнула в сторону такой же маленькой спальни.

– Невозможно сказать. В прошлую ночь ей было совсем плохо. Мы даже испугались. Эта прошла спокойнее. ММ очень хочет увидеть Джея. Постоянно спрашивает, когда он приедет.

– Боже мой, – прошептала Селия.

Вместо катера за англичанами приехал местный крестьянин: пожилой, неразговорчивый, весьма угрюмый человек. Остановив перед пещерой трактор с большим прицепом, он сказал, что перевезет их в свой дом. По двое человек за каждую поездку.

– Дела не ах, – заявил француз. – Немцы вас ищут. Я по радио слушал погоду. На море сильные волны. Вчера вечером немцы были у нас. Все перевернули. Чего их принесло – не знаю. Днем им не до нас. Так что до темноты могу продержать вас у себя, а потом вам придется уйти. Думаю, этим вечером они снова припрутся. Молитесь, чтобы море успокоилось.

– Благодарю вас, – сказал Джей. – Извините, что доставили вам столько хлопот.

– Сами выбирали, – ответил крестьянин, плюнув из окошка кабины. – Двоих размещу в доме, остальных – на сеновале.

Его дом находился примерно в двух милях от Сен-Вааста, справа от прямой дороги, идущей вдоль нормандского побережья. Значит, обратно эти мили придется топать пешком, по холоду. Когда Майк высказал это вслух, крестьянин равнодушно пожал плечами:

– Ближе домов нет. Насильно никого к себе не зову. Не нравится – оставайся в пещере.

– Вы и так очень любезны, – успокоил француза Джей. – Еще раз спасибо за заботу.

Крестьянин сердито поглядел на Майка:

– Скидывай-ка свой наряд. Мало ли на дороге остановят. В прицепе есть комбинезоны. Переодевайтесь по очереди.

По дороге ехал трактор с прицепом. В прицепе сидели двое крестьян в голубых комбинезонах. Они попыхивали сигаретами «Голуаз» и довольно угрюмо поглядывали на немецкий «виллис», водитель которого отчаянно сигналил, требуя уступить дорогу. Везунчик Литтон добродушно улыбнулся немцу, когда тракторист свернул в сторону, чтобы пропустить «виллис». А потом Везунчик Литтон презрительно посмотрел вслед.

Барти появилась к чаю, огорченная долгой задержкой на дороге, где ей пришлось пропускать колонну танков. Больше всего она боялась опоздать.

– Не волнуйся, ты не опоздала, – поздоровавшись с ней, сказала Селия. – Сегодня ММ получше. Сейчас она спит. Гордон и сиделка считают, что ее не стоит тревожить. Она нас всех узнала. Спрашивала про тебя. Я сказала, что ты приедешь позже.

– ММ спрашивала обо мне? – одними губами улыбнулась Барти. – Может, я все-таки загляну к ней на минутку?

Новостей от Джея не было. Гордона одолевало беспокойство. Он корил себя, что не позвонил в часть Джея на день раньше.

– Всего на один день раньше, и Джей сейчас был бы здесь, – говорил он леди Бекенхем. – Но ММ противилась до последнего. Появление Джея могло бы ее сильно встревожить.

– Ты все сделал правильно. Нужно доверять интуиции ММ. Иногда близость смерти делает людей очень… уверенными. Я не верю в загробную жизнь, во все эти глупости о райских кущах и ангелах с арфами. Уж больно все это скучно. И потом… – Леди Бекенхем умолкла и как-то стыдливо улыбнулась.

– Продолжайте, – попросил Гордон и тоже улыбнулся.

– Я всегда думала, что там можно попасть в весьма неподходящую компанию.

– Да. Вы совершенно правы, леди Бекенхем. Вплоть до сегодняшнего дня ММ находилась в сильном смятении. Но сегодня она само спокойствие. Я молюсь, чтобы спокойствие ее не оставляло. Нам обоим было бы очень неприятно, если все изменится.

Леди Бекенхем посмотрела на него.

– Знаешь, Гордон, если рай все-таки существует, ты наверняка заработал себе место там, – довольно резким тоном произнесла она.

– Лучше не надо, – отмахнулся он. – Надеюсь, я все-таки не заслужил райских кущ. Согласен с вами: там очень скучно. Если, конечно, между облаками не налажено бесперебойное железнодорожное сообщение.

– Есть новости насчет вашей лодки, – сказал хозяин дома, войдя на кухню. Он все так же угрюмо смотрел на англичан. Чувствовалось, ему хотелось поскорее избавиться от вынужденных гостей. – За вами приплывут около полуночи.

– А как погода? – осторожно спросил Джей.

– Нормальная, – пожал плечами француз.

– Хорошо.

– Пойдете пешком. Нам в темное время запрещено ездить по дорогам.

– Понимаю. Мы можем уйти прямо сейчас или сразу как только стемнеет.

Крестьянин снова пожал плечами, подумал и ответил:

– Лучше, когда совсем стемнеет.

– Если мы вам не помешаем.

– Лишний час погоды не сделает.

– Мистер Робинсон, – нерешительно позвал его врач.

– Да?

– Боюсь, ваша жена… не переживет эту ночь. Она очень слаба.

– Ясно.

– Есть какие-нибудь новости о сыне?

– Пока нет.

– Она ждет его. Однако…

– Ждет?

– Да. Удивительно, как люди в ее положении держатся исключительно за счет силы воли.

– Понимаю.

Гордон вошел в спальню, сел возле постели, взял ММ за руку:

– Дорогая, это я.

Ее веки дрогнули, на губах затеплилась улыбка.

– Джей приехал?

– Пока нет.

– Он так долго…

– Он добирается сюда с максимально возможной скоростью. Ты же знаешь, из его мест попасть сюда сложнее, чем из Лондона.

– Да, конечно. – Она вздохнула. – Гордон, я очень устала. Очень.

– Отдохни, дорогая. Закрой глаза и отдохни. Я буду рядом.

– И приведи Джея.

– Как только он приедет.

ММ замолчала. Гордон решил, что она снова погрузилась в забытье.

– Я люблю тебя, Гордон, – прошептала она.

– И я люблю тебя, ММ.

– Ну вот, теперь пора. Вам повезло. Небо хмурое, луны нет. Дорогу до своей пещеры помните?

– Конечно. Благодарю вас. Спасибо за все.

– Удачи.

Они выбирались задворками. Прошли через поля, вывернули к полоске земли, тянувшейся параллельно дороге. Вечер был очень тихий. В темноте ухали совы. Иногда в кустах шуршали лисы. А может, и барсуки. Француз посоветовал им не снимать голубых комбинезонов. Так будет безопаснее. Небо плотно заволокли тучи. То, что они скрыли луну, – это хорошо. Хуже, если тучи – предвестники нового шторма.

– Не нравится мне погода. – Джей указал на сильно раскачивающиеся ветви деревьев. – Опять этот ветер.

– Зато немцы нас не учуют, – попробовал пошутить Майк Дриффилд.

– Ладно. Потопали.

Пригибаясь, они достигли конца поля, выскочили на полосу земли, поросшую травой, и побежали вдоль нее.

И вдруг впереди мелькнули фары. Немецкие грузовики. Три, нет, четыре. И все направлялись в сторону дома, откуда недавно ушли англичане.

– Ложись, – скомандовал Джей.

Все послушно залегли в придорожной канаве, тяжело дыша. Ярко светя фарами, грузовики проехали еще немного и свернули во двор француза.

– Вовремя убрались, – ошеломленно пробормотал Джей. – Задержись мы на пять минут…

– Мы пока еще не на берегу, – напомнил ему Майк.

– Но и не в мышеловке. Прав был француз. Вот они и приперлись. Будем надеяться, что…

Со стороны дома слышались крики, метались лучи фонарей. Немцы снова искали: в доме, во всех прилегающих постройках. Отчаянно ржала перепуганная лошадь, надрывно лаяли собаки, мычали коровы. Все это напоминало абсурдный комедийный фильм. Вот только смеяться не хотелось. А потом англичанам стало страшно. Они услышали звуки выстрелов.

– Боже, – прошептал Майк, – пощади этих людей.

Затем снова стало тихо. Англичане провели в канаве более получаса, промокнув в глинистой жиже и представляя себе картины допросов и пыток, чинимых в доме…

– Я написала Джону, что согласна выйти за него, – тихо произнесла Барти, вставая возле постели ММ.

Ей показалось, что ММ не услышала ее слов, но через мгновение на бесцветных губах появилась слабая улыбка.

– Я рада. Он… – ММ надолго умолкла, – хорошо тебе подходит.

– Знаю, – ответила Барти, даже сейчас удивляясь, что говорит об этом.

– Желаю тебе счастья, – сказала ММ. – Ты его заслужила.

– Надеюсь.

ММ снова замолчала. Барти смотрела на нее и вспоминала прежнюю ММ: жизнерадостную, сильную. До чего же грустно, что она покидает их. Впрочем, их покинет только ее тело. ММ останется жить, прежде всего, в Джее и во всем, что она успела сделать. Во всем, чем она была для «Литтонс». И пока ее помнят, она будет жить.

Грузовики развернулись. Теперь их фары были направлены в сторону поля.

– Неужели они сейчас поедут сюда? – прошептал Джей.

– Может, дадим деру? – предложил Майк.

– Нет, тогда они точно нас увидят. Будем ждать. И молиться.

Англичане ждали. Им казалось, что фары грузовиков направлены прямо на них. Они слышали крики, смех и выстрелы. Снова и снова. Это была беспорядочная пальба во всех направлениях.

– Что они делают? – недоумевал Майк.

И вдруг Джей понял. Понял мгновенно и безошибочно. Посмотрев на Майка, он засмеялся. С его лица спало напряжение.

– Немцы стреляют кроликов, – сообщил он. – Ночная охота. Замечательное развлечение, должен тебе сказать.

– Рад, что ты так думаешь, – сдержанно отозвался Майк.

Наконец немцы уехали. С криками, горланя песни. Они даже не остановились, чтобы забрать охотничьи трофеи.

Англичане ждали, когда затихнет шум моторов и исчезнет последняя полоска света от фар. Тогда они вылезли из канавы и побежали. Они пробежали по мягкой, поросшей травой земле, пересекли дорогу, миновали деревню и устремились к морю.

– Надеюсь, мы не опоздали, – сказал Джей, падая на песок и глотая ртом воздух.

– Как же мы могли опоздать, когда ты с нами, Везунчик Литтон? Многим ли солдатам его величества довелось слышать вражеский огонь и потом узнать, что немцы палили по кроликам?

Ночь была долгой. Селия сидела в гостиной Голубятни на случай, если уставший Гордон не выдержит и заснет. В полночь сиделка позвонила врачу, и тот приехал, распорядившись ввести ММ дополнительную дозу морфина. Гордону он снова сказал, что ММ может не дожить до утра.

Трижды им казалось, что они ее теряют. И трижды ММ хваталась за руку Гордона, почти зримо возвращаясь к жизни за счет его и своей силы.

Она ждала Джея… Джей приехал в шесть часов утра. Солнце только-только взошло. Несмотря на шокирующее известие, что его мать при смерти, несмотря на усталость и изматывающую дорогу от Дувра до Эшингема, он вошел к матери с широкой улыбкой на лице. Джей сел к ней на кровать и поцеловал ее:

– Привет, мама. Я вернулся. Целый и невредимый. Разве не говорил тебе, что я везунчик?

Он сидел и держал ее за руку, глядя на нее синими глазами. Глазами Джаго. ММ поднесла руку сына к губам и очень нежно поцеловала. Потом неожиданно звонким, сильным голосом сказала:

– Да, говорил. А еще раньше мне то же самое говорил твой отец.

– Значит, у меня это наследственное.

– Получается, что так.

ММ протянула руку, коснулась лица сына. Ее темные глаза вдруг ярко вспыхнули. На губах появилась прежняя улыбка… Потом рука ММ снова упала на кровать. Глаза закрылись, и она прерывисто вздохнула.

Джей благополучно вернулся домой. Теперь она могла уйти.

Часть третья 1943–1946

Глава 38

Барти, конечно же, знала о том, что они в Англии. Все знали. Стоило развернуть любую газету, и почти обязательно наткнешься на их фотографию. Их, американцев. Чаще всего в окружении хорошеньких девушек. О них постоянно говорили: кто с восторгом, восхищаясь тем, что американцы раздаривают нейлоновые чулки и жевательную резинку, а кто – с пренебрежением. Американским военным платили вчетверо больше, чем английским. Многие возмущались, что они «крадут девчонок у наших парней». «Богатенькие. Сексуальные. Пронырливые» – такие слова об американцах можно было услышать на каждом углу. Но Барти в те дни было не до союзников.

Ее душевное состояние находилось почти на нуле. Как и многих англичан, месяцы войны измотали ее. Зато теперь было куда больше оснований для радости. Ход войны менялся. После масштабного сражения за Эль-Аламейн по всей Англии впервые победно звонили колокола. Судьба приготовила ей щедрый подарок: на Рождество приехал Джон, неожиданно получивший отпуск. Они провели замечательные дни, полные любви и счастья. Барти и Джон официально объявили о своей помолвке, и все их поздравляли, радуясь за новую пару и благословляя ее. Еще одним знаменательным событием стала публикация книги Кита, превратившаяся в настоящий триумф. На печатание романа пустили все запасы бумаги, имевшиеся на тот момент у «Литтонс». Тираж разошелся мгновенно. Газеты и журналы печатали интервью с автором. Везде превозносили удивительную историю безудержно храброго молодого аса и его мужество. Кит Литтон не только побеждал врагов в воздухе, он сумел с таким же мужеством победить свою слепоту и отчаяние. Почти все интервью были выстроены в слащаво-сентиментальной манере. Слушая их, Кит поначалу морщился и хватался за голову, затем смирился, а еще через какое-то время ему это даже начало нравиться… Ратный труд самой Барти тоже не остался без внимания: ее произвели в сержанты, чем она необычайно гордилась. Казалось бы, столько прекрасных, радостных событий. Тогда откуда же ее депрессия?

Должно быть, она все еще не оправилась после смерти ММ. Кончина старшей сестры Оливера отозвалась в душе Барти острой болью. Так больно ей было, когда умерла ее мать и когда она рассталась с Лоренсом. После ухода ММ жизнь вдруг показалась Барти более мрачной и монотонной и куда менее надежной. У нее исчезло ощущение постоянства. Она поделилась своими мыслями с Себастьяном. Тот вздохнул и согласился:

– ММ принадлежала к старой гвардии. По сути, была ее воплощением. У этой женщины не было ни капли своекорыстия. Такое редко встретишь. А еще, знаешь ли, ужасно терять тех, кто долгие годы находился на передовой. Чувствуешь, что поневоле тебе нужно заполнить эту брешь собой.

Слова писателя ничем не облегчили ее душевных тягот, а только добавили горестных мыслей.

Барти постоянно твердила себе, что не имеет права на депрессию. Сколько радости и счастья принесла ей помолвка с Джоном и мысли о грядущем замужестве. Правда, они оба решили подождать со свадьбой до конца войны.

– Жениться на тебе – значит постоянно быть вместе с тобой, – сказал Джон. – Пока это невозможно, и потому мне достаточно знать, что ты есть и что мы с тобой помолвлены.

И вновь Барти удивилась тому, как много у них общего и в большом, и в малом.

Даже их кулинарные предпочтения совпадали. Оба не терпели яйца, но любили рыбу и просто обожали песочный пирог с фруктовой начинкой. Барти пообещала: когда они поженятся, она каждое воскресенье будет печь такие пироги.

Казалось, все радовались их союзу и благословляли его.

– Замечательно, Барти. Просто замечательно, – сказал ей Оливер. – Ты у нас счастливица.

– Дорогая, ты нашла себе первоклассного парня, – похвалил ее Себастьян.

Даже Селия удостоила Джона благосклонным разговором.

Билли горячо поддержал выбор сестры. Он ведь теперь был семейным человеком. В сентябре у него родился сын – крупный, здоровый малыш. Джоан была снова беременна. Все это позволяло Билли говорить с Барти немного покровительственным тоном.

– Пора тебе, сестренка, найти надежного мужчину, который заботился бы о тебе, – тоном бывалого семьянина говорил Билли, хотя его собственный стаж семейной жизни исчислялся полутора годами. – Думаю, Джон именно тот, кто тебе нужен. Мне он очень нравится. Искренний человек, сразу видно.

– Чудесный парень, – одобрил выбор Барти лорд Бекенхем. – Сказал мне, что ему по нраву армейская жизнь. И это правильно.

– Пусть он и не из высшего общества, но Барти он искренне любит, – заявила леди Бекенхем, когда они с Селией остались одни. – Он у всех вызывает симпатию. Даже у меня. Думаю, для нее это прекрасная партия.

Кит тоже был в восторге от Джона.

– Я давно не встречал таких здравомыслящих людей, – признался он.

Адель и Венеция радовались за Барти, но внешне. Делясь впечатлениями между собой, обе пришли к выводу, что Барти выбрала себе слишком уж идеального человека, чтобы у них дошло до свадьбы.

– Десять из десяти: он тебя обожает. По-настоящему обаятельный мужчина, – заметила Венеция.

Смысл ее замечания был ясен: вероятно, Джон проявил к Венеции интерес и сказал какой-нибудь комплимент, но Барти ничуть его не ревновала.

– Он такой милый, – произнесла Адель, целуя ее в щеку. – Вы так замечательно подходите друг другу. Вряд ли мог бы найтись более подходящий мужчина.

Барти с некоторой настороженностью следила за близняшками. Хотя они давно вышли из подросткового возраста и убедились, что мир не вращается вокруг них, но, когда они оказывались вместе, от них по-прежнему можно было ждать каких-нибудь глупостей. Однако Джон просто наслаждался их красотой, не имея никаких задних мыслей. Он даже Барти признался, что мог бы целый день смотреть на Адель и Венецию.

Барти была рада… Нет, она была очень счастлива, что Джон понравился всем без исключения. Все одобряли ее выбор, но тем не менее… Она постоянно вспоминала расхожую фразу: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой». Все, что касалось Джона, действительно было слишком хорошо, и это была правда. У Барти появилось глупое, извращенное, какое-то детское желание услышать хотя бы одно критическое замечание в адрес Джона. Совсем незначительное. Тогда ее выбор не будет «десять из десяти», не будет этой правильности, безупречности. Не будет идеала.