Лунный блюз Вавикин Виталий

– Нет. Я слишком устал.

– Понятно… Сигареты на тумбочке, если хочешь, можешь курить здесь, – она поворачивается на правый бок, спиной к тебе.

Чиркаешь зажигалкой, слушаешь, как потрескивает разгорающийся табак. Тело кажется каким-то ватным, словно Клея высосала из него все соки. Что это было? Сегодня? Между вами? «Офисный стол должен выдерживать как минимум двоих». Нет. У твоего ребенка будет лучшее будущее. Такова твоя надежда, и чтобы не происходило, никто не сможет забрать эту надежду.

Телефон звонит, – говорит жена.

Прислушиваешься.

– И, правда, звонит.

Снимаешь трубку.

– Морган умер, – говорит Клея.

Ты не спешишь отвечать. Сейчас молчание кажется жизненной необходимостью.

– Ты нужен мне здесь, Харр.

Молчишь.

– Харр?

– Да?

– Ты слышал, что я тебе сказала?

– Да.

Теперь молчит она – слышно лишь тяжелое, напряженное дыхание.

– И ты приедешь? – голос Клео вкрадчивый, с оттенком безнадежности. – Ты нужен мне, Харр.

И снова молчание, сдобренное неровным тяжелым дыханием. Ты затягиваешься сигаретой и вешаешь трубку. Лежишь и смотришь в потолок, думая о сыне. И надежды о будущем тают. И ком поднимается к горлу.

– Кто это был? – спрашивает жена.

– Никто, – говоришь ты, и она продолжает спать.

Может быть, Клея права, и вы с ней действительно одного поля ягоды? «Все мы у кого-то на крючке, Харр». Да, но вот только как понять у кого и кто? Сигарета обжигает пальцы. Боль всегда приводит в чувство лучше, чем стакан воды, выплеснутый тебе в лицо. Ты встаешь с кровати и одеваешься. Врач Моргана говорит, что у судьи был сердечный приступ. Ты смотришь на Клею и думаешь, какое отношение она имеет к этому, и не умрешь ли и ты от сердечного приступа, когда она перестанет нуждаться в тебе? Обмякшее тело судьи покоится в кресле. Он умер за рабочим столом, окруженный бумагами и доносами. «Преданность – это самое ценное, что у нас есть, – сказал тебе когда-то Морган, процитировав фантаста своей молодости. – Преданность, соединяющая нас, связывающая слугу с покровителем, мужчину с любовницей». Помнится, вы говорили еще о каком-то идеале, но это было уже так давно… Да и какая теперь разница.

– Нужно сообщить о случившемся совету, – говорит Клея.

Ты вспоминаешь клятвы, которые вы давали друг другу в ее кабинете. Что может быть более ценным, чем клятва? Но мир обесценился. Весь мир. И вместе с ним обесценились клятвы. Вот ваше истинное лицо и назад пути уже нет.

Сид увидел Биатрис Каплан на третий день, после того, как оставил ее в темной части Ияха. Она постучала в двери его дома и долго стояла, дожидаясь, пока ей откроют.

– Как тебе удалось уцелеть? – спросил он, пряча свою наготу за дверью.

– Они отпустили меня.

– Такого не бывает.

– Но, я же здесь.

– Значит, ты одна из них. – Сид захлопнул дверь. – Уходи, пока я не пристрелил тебя!

– Они сказали, что я должна кое-что передать тебе.

– Я не слушаю тебя!

– Они сказали, что не хотят войны.

– Уходи!

– Они просто хотят жить, Сид!

– Это не ты говоришь!

– Это я говорю! Они не такие, как о них рассказывают.

– Как же!

– Они отпустили меня, дав возможность самой решать, с кем я захочу остаться!

– Вот как?

– А еще они сказали, что все мы должны объединиться перед лицом грядущей опасности.

– Что за опасность?

– Земляне. Никто не хочет, чтобы они совали нос в наши дела.

– Это точно. – Сид приоткрыл дверь. – Как ты прошла мимо патрулей?

– Они провели меня.

– Значит, они могут проникнуть сюда, когда захотят?

– Они не хотят причинять вам вреда.

– Ладно, – сдался Сид. – Заходи, у нас как-никак комендантский час. – И когда она вошла. – Ты уж извини, но мне придется тебя обыскать.

– Это лишнее.

– Так положено.

– Ну, если положено… – Бэт повернулась лицом к стене и подняла руки.

– У тебя не плохая фигура, – подметил Сид.

– Жить от этого, к сожалению, не легче.

– У тебя же был хороший любовник.

– И где я теперь?

– Да. Смутное время. – Сид отошел назад. – Можешь обернуться.

– Нашел, что искал?

– Нет, но это ничего не меняет. Это, как вирус, понимаешь? Он может быть в твоей крови.

– Я знаю что это. – Бэт одернула кофту и поправила бюстгальтер. – Они обо всем рассказали мне.

– Вот как? – Сид жестом предложил пройти в гостиную.

– Все еще не доверяешь мне?

– Нет.

– Знаешь, если я когда-нибудь смогу вернуться обратно к ним, то, наверное, попрошу сделать меня одной из них.

– Давай я дам тебе пистолет, и ты вышибешь себе мозги прямо сейчас.

– Это совершенно другое, Сид. – Бэт мечтательно прикрыла глаза. – Это словно довериться кому-то. Более мудрому. Более сильному. Тому, кто сможет позаботиться о тебе: успокоить тревоги, излечить раны. Тому, кто никогда не бросит тебя, не причинит тебе боль. Тому, кто всегда будет рядом… – она замолчала, увидев, как помрачнел Сид. – Я сказала что-то не так?

– Нет, просто… – Он вдруг вспомнил, что не одет. Смутился. – Извини, в последнее время я совсем забыл, что такое нормальная жизнь.

– Да. Я тоже. – Бэт отвернулась.

– Знаешь, – говорил Сид, натягивая брюки, – когда началось все это, я был рад. Хоть какой-то смысл, а так… – Он застегнул рубашку. – Можешь оборачиваться.

– Так тебе гораздо лучше, – улыбнулась Бэт. – Извини, что ты говорил?

– Моя жена была одной из первых, кто примкнул к людям Эпплтона. Она просто собрала все самое необходимое и ушла. Я вернулся домой, а ее нет. Три года мы жили, как кошка с собакой, каждый день, планируя детали развода, и я мечтал о том дне, когда это, наконец, случится. Нет. Не подумай, что так было с самого начала, просто после того, как наша дочь умерла от пневмонии, все стало каким-то ненужным, тягостным, что ли… Я думал, стоит мне развестись с женой и все изменится, но когда я, наконец, остался один, все стало только еще хуже. Воспоминания оказались сильнее обстоятельств. Я понял, что они часть меня и никуда от этого уже не деться.

– Я сожалею.

– Да. – Сид пристально посмотрел на Бэт. – Почему ты пришла именно ко мне?

– Потому что твоя жена сказала, что ты не такой жестокий, как остальные.

– Я так и подумал.

– Она все еще любит тебя.

– Она стала другой.

– Она всего лишь простила себя. – Бэт опустила глаза. – И тебя тоже.

– Думаешь, мы сможем когда-нибудь быть вместе?

– Думаю, в этом мире нет ничего невозможного. Нужно лишь по-настоящему хотеть этого. По-настоящему… Понимаешь?

Клея Райт пришла к власти через неделю после похорон Моргана. Щедрая на обещания речь, присяга и все такое… Шеффер выждал удобный момент и, когда они остались одни, обнял ее за плечи.

– Убери от меня свои руки! – прошипела Клея.

– Но, ведь…

– Все кончено! – Она оттолкнула его от себя. В глазах горел огонь.

– Ты не можешь вот так… – Шеффер замолчал.

Секретарша в короткой юбке прошла мимо. Ее голова была опущена, и она старательно притворялась, что ничего не заметила.

– Скажи спасибо, что она работает на меня, – процедила сквозь зубы Клея, когда они снова остались одни.

Сквозняк колыхал тяжелый черный занавес, отделявший их от трибуны, на которой Клео предстояло принести в этот вечер присягу.

– Значит вот так, да?

– А как ты хотел, Тед? – Она встретила его взгляд. Щеки ее горели, на губах играла улыбка.

Он шагнул к ней, схватил за плечи и прижал к себе. Смена светотехников о чем-то переговаривалась за соседней ширмой. Шеффер чувствовал запах сигаретного дыма. Чувствовал тонкий запах духов Клеи.

– Пусти меня!

– Кричи, если хочешь. – Он впился поцелуем в ее рот. – Кто теперь из нас боится огласки больше?

– Я сказала…

– Думала, сможешь бросить меня, а? – Он вздрогнул и отшатнулся назад.

Из прокушенной губы по подбородку текла кровь. Клея тяжело дышала.

– Сегодня в десять, – сказал Шеффер.

Голоса светотехников стали громче. Клея опустила голову и зашагала прочь.

– В десять! – напомнил Шеффер.

Достав носовой платок, он промокнул им прокушенную губу. Белая ткань окрасилась в красный цвет. Гладковыбритый мужчина в черном хорошо сидевшем костюме извинился и сказал, что здесь могут находиться лишь высокопоставленные персоны.

– Я всего лишь хотел выкурить сигарету, – извинился Шеффер, доставая пачку «Данхила».

– Вы сможете сделать это в другом месте, – настаивал мужчина.

– Вы знаете, кто я? – вспылил Шеффер.

Мужчина покраснел и покачал головой. Его левая бровь начала нервно подергиваться.

– Так сходи и узнай! – Выдохнул Шеффер и сплюнул на пол скопившуюся во рту кровь.

Забирайся в шкуру Сида и следуй за Биатрис Каплан. В эту ночь она твой поводырь, твой гид. Вы минуете частные дворики, редкие фонари, лающих собак…

– Не удивительно, что наши патрули не находят вас, – говоришь ты.

– Их, – поправляет Бэт.

Ты не споришь. Не можешь спорить, потому что в голове кавардак. И это не вирус. Это ты сам. Твои мысли и твои желания.

– Надеюсь, скоро все это закончится, – говорит Бэт.

– Что именно? – спрашиваешь ты.

– Все. Комендантский час, аресты, гонения, войны… – Она отворачивается и ускоряет шаг…

– Это здесь, – слышишь ты ее голос.

Смотришь на высокий деревянный сарай. Заходишь. Зачем ты здесь? «Да, черт возьми, хороший вопрос», – говоришь ты себе. Особенно своевременный. Ты одет в штатское, у тебя нет оружия, и назад пути уже нет… Твоя жена оборачивается, и все сомнения проходят. Перед глазами почему-то встают маленькие глиняные чашечки, которые она раскрашивала еще до того, как умерла ваша дочь. Ты приходил с работы, смотрел, как она это делает, и знал, что когда она закончит, чашечка будет выглядеть лучше, чем купленная в магазине. Разве ты хотел тогда чего-то больше, чем просто вот так стоять и смотреть, как она выписывает на глине тонкой кистью причудливые узоры? Смотреть и знать, что пока ты стоишь здесь, ваша дочь лежит в своей кроватке, и ей снятся сны. Яркие детские сны…

– Прости меня, – говоришь жене.

Она обнимает тебя, и ты слышишь, как бьется ее сердце.

– Возьми, – слышишь ее голос и чувствуешь, как она вкладывает в твои руки что-то холодное и хрупкое.

– Что это? – спрашиваешь ты, поднимаешь руку и видишь маленькую глиняную чашечку.

Ты помнишь их все, каждую деталь, но эта чашечка не одна из тех, что стоят на столе в гостиной. От нее все еще пахнет краской и кажется, что она все еще хранит тепло рук твоей жены. И ты начинаешь верить Бэт. Нет. Наверное, ты всегда верил ей, лишь боялся признаться в этом. Твоя жена не изменилась. Она просто обрела покой, который вы утратили после смерти дочери.

– Прости меня, – говоришь ты и видишь, как блестят ее светлые волосы. – Прости за все, что я делал последнее время.

Ее губы прижимаются к твоей щеке. Такие теплые. Такие знакомые.

– Я люблю тебя, – говорит она.

И все так просто и понятно…

Вместо свидания в десять часов Шеффер получил уведомление о переводе на новую должность. Он получил повышение, но радоваться причин не было. Аппетит всегда приходит во время еды. К тому же уезжать из Селены, никогда не входило в его планы. А тут…

С охранниками на плечах, Шеффер вломился в кабинет Клеи Райт.

– Что, черт возьми, все это значит? – проорал он, бросая на стол приказ о переводе.

– Твое повышение, – сказала Клея и посмотрела на охранников, которые все еще пытались скрутить Шеффера. Безуспешно пытались. – Все нормально. Вы можете идти.

Шеффер расправил плечи и одернул разорванный по швам костюм.

– Тебе нужно сменить охрану.

– Мне многое нужно сменить.

– И многое оставить. – Шеффер сделал шаг в ее направлении.

– Стой, где стоишь.

– У тебя есть кто-то еще, да?

– Какое тебе дело?

– Ты права, никакого. Я переживу. – Шеффер улыбнулся. – Раньше переживал и сейчас переживу.

– Нет. – Клея взяла выброшенный им приказ. – Возьми его и уезжай.

– Ты не посмеешь. После того, что я для тебя сделал…

– Считай что это моя благодарность. – Она положила приказ на стол, повернулась к Шефферу спиной и подошла к окну. – Не вынуждай меня менять решение.

Странная, недобрая тишина повисла в кабинете. Клея слышала, как бьется собственное сердце. Слышала шаги Шеффера за своей спиной, его тяжелое дыхание.

– Может быть, сделаем это в последний раз? – предложил он. – В память о том, что было. Здесь на этом столе…

– Нет, – голос ее предательски дрогнул.

– Не говори, что ты этого не хочешь.

– Не с тобой. – Она вздрогнула, почувствовав руки Шеффера на своих плечах.

Он развернул ее к себе лицом и поцеловал в губы.

– Пожалуйста, уходи, – сказала Клея, встречаясь с ним взглядом. – Не заставляй меня ломать твою жизнь.

– По-моему, ты ломаешь все, к чему прикасаешься.

– Я знаю. – Она отвернулась к окну и стояла так, пока Шеффер не ушел.

Все стало чужим и ненужным. Сид смотрел на Маню и Криспа и думал: «Если бы они могли проникнуть в дома последователей Эпплтона так же, как Бэт проникла в его дом, оставили бы они в живых хоть одного лидера? Наверное, нет. Бэт права. Они борются не за жизнь и свободу. Они борются за деньги, власть, контроль, который они чуть не утратили в последнее время. Навряд ли они знают, что такое тихая, спокойная жизнь. Любовь, семья, забота – все это так же далеко и недосягаемо для них, как Земля для жителей этой небольшой планеты. Они могут лишь говорить об этом, прикрываться идеалами и масками, но суть их всегда будет оставаться иной. Они одиноки и бездушны и ненавидят всех, кто не похож на них, кто находит счастье и покой в том, что для них всегда будет загадкой. Это как глиняные чашки, которые разрисовывала его жена. Всего лишь работа и ничего больше, но для кого-то они стоят дороже, чем все золото в банках. И бесполезно что-то объяснять и доказывать. Рожденный солдатом никогда не возьмет плуг и не полюбит землю, дарящую жизнь. Он умеет лишь забирать жизни, и хаос – среда его обитания, без которой он не сможет существовать. Так было, так есть и так будет. Порядок и хаос всегда идут бок обок, как гам и тишина, как ненависть и любовь. Разрушать всегда проще, чем строить. Отрицать, презирать и не предлагать никаких решений. Умеют ли они чувствовать? Знают ли они, что в мире есть что-то кроме материального и физического? Что-то кроме холодного расчета и металлических слов? Что-то, что может значить так много, что ты готов отдать за это свою жизнь, но так никогда и не подержать в руках, не прикоснуться, не ощутить его физических форм, потому что это намного глубже, чем то, что ты можешь увидеть. Это внутри тебя. В самом сердце. И никакие деньги и власть не смогут заменить это. Потому что это сильнее всех благ. И никто: ни Маню, ни Крисп, ни кто-либо другой из их числа, не смогут искоренить это. Потому что они не знают, что это существует. Но оно есть. И оно сильнее их».

И Сид знал, что будет бороться за это. Потому что в этом есть смысл. Потому что в этом и есть жизнь. И борьба эта будет не против чего-то или кого-то, она будет вестись во имя того, что ему дорого, во имя того, за что он готов отдать свою жизнь и не ждать ничего взамен…

Харр закрыл папку с личным делом Теда Шеффера.

– Я люблю тебя, – сказала неделю назад Клея и долго смотрела Харру в глаза, словно ожидая услышать нечто подобное в ответ. Потом они занялись любовью, и она отдалась ему с такой страстью и нежностью, что Харр почти поверил, что она любит его. – Скажи мне, – просила Клея. – Скажи мне, что любишь меня…

Харр вошел в ее кабинет и положил на стол папку Теда Шеффера.

– Почему ты отослала его в «Раках»? – спросил он.

– Ты знаешь, почему. – Клея даже не взглянула на папку Шеффера.

– Ты могла бы просто порвать с ним и все.

– Он мог навредить нам.

– Нам или тебе?

– Нам. – Она нерешительно посмотрела на Харра. – Тебе и мне, понимаешь?

– Нет. – Харр сглотнул слюну.

– Не хочу, чтобы что-то стояло между нами. А он… Он будет всегда напоминать тебе о том, что… – Клея опустила глаза и покраснела.

– Выглядишь, как влюбленная девчонка, – подметил Харр. Она не ответила. – Будет забавно, если нас сейчас подслушивают.

– Да, – согласилась Клея. – Если, конечно… – Она поджала губы.

– Что-то не так?

– Нет. Извини. Сама не знаю, что на меня нашло.

Харр ушел, но еще долго думал о смысле этой незаконченной фразы: «Если конечно…» Что это значит, черт возьми? Что за игра? «Клея не может любить меня. Она никого не может любить!». Харр сидел в кресле, наблюдая, как жена, возится с их сыном. «Может быть, я тоже никого не умею любить? – думал он. – Разучился? И в этом мы с Клей похожи, как никто другой? Может быть, она чувствует именно это? Или же просто хочет втянуть меня в свою очередную интригу? Пережевать, перемолоть и выбросить, как выбросила Шеффера? Чего же она хочет? И чего, черт возьми, хочу я?»

Они лежали в постели. Клея и Харр.

– Я хочу родить от тебя ребенка, – сказала она. – Не сразу, конечно. После того, как ситуация нормализуется и войдет в прежнее русло.

– Почему от меня?

– Не знаю. Просто так хочется и все. Хотя бы, подумать об этом.

– Я совсем не понимаю тебя последнее время.

– Я сама себя плохо понимаю последнее время.

– И что это за игра? – Напрямую спросил Харр.

– С чего ты взял, что это игра?

– А разве нет?

– Нет. – Клея легла ему на грудь. Посмотрела в глаза. – Разве ты играешь?

– Я?

– Скажи, ты играешь со мной? – Краска сошла с ее лица. Тонкие губы казались бескровными, с синеватым покойницким оттенком. – Забудь, – замотала она головой, слезла с кровати и начала одеваться.

– Клея! – позвал Харр. Она замерла – руки за спиной, петельки бюстгальтера почти застегнуты. – Я женат, Клея, – осторожно напомнил Харр.

– Я знаю. – Она все еще не двигалась. – Знаю, но… – Он видел, как дрогнули ее руки, выпустили лямки бюстгальтера. – Черт! Забудь…

Время, казалось застыло. Не в тот момент, а вообще. Замерло, как замирает природа, перед ураганом, и никто не знает, что будет в следующий момент. Просто стоят и ждут. И часы, дни, недели – все становится тягучим, как резина. «Она хочет выйти за меня замуж, – думал Харр. – Она переиграла меня. Поставила в тупик. А что потом? Что если, я скажу: нет? От меня избавятся, как от Шеффера? Отправят куда-нибудь на задворки жизни, поставив подпись под приказом о переводе, или же обвинят в предательстве и бросят в тюрьму, где я совершу самоубийство, не дожив до суда?»

Жена, готовила ужин. Харр смотрел на нее и думал, что сейчас, они далеки друг от друга, как никогда. Она ничего не понимает. Совсем ничего не понимает. Пользуется благами, которые приносит в ее жизнь супруг, и даже не задумывается о том, какова плата за все это. «Может быть, мне и Клеи действительно лучше быть вместе? – подумал Харр, но потом вспомнил о том, что стало со всеми неугодными ей людьми. – Она не успокоится, пока не избавится от моей жены. Может быть, сын и тот будет казаться ей помехой. Она избавится от всего, что сможет мне напоминать о прошлом, и не важно, что движет ею: любовь или корысть. Результат будет один».

Харр достал из сейфа пробирку с черным, как ночь веществом. Он не сможет убить Клею, не причинив вред себе и своей семье, но он сможет попытаться избавиться от нее, сделав свой ход раньше, чем его сделает она.

– Я люблю тебя, – сказала Клея, поднимая бокал с вином.

Харр смотрел, как она пьет, и думал, как много времени потребуется вирусу, чтобы подчинить себе сознание этой женщины.

– Какой-то странный металлический привкус, – подметила Клея.

Харр кивнул и, надеясь выиграть время, сказал, что хочет развестись с женой. Клея улыбнулась, но тут же помрачнела.

– Знаешь, я впервые в жизни не хочу причинять никому боль.

– Ты не делаешь ничего плохого. – Харр смотрел на бокал вина в ее руках.

– Но ведь ты же любил ее когда-то.

– Что это меняет?

– Не знаю. Мне кажется, если кого-то по-настоящему любишь, то не можешь причинить ему вред. Больше. Его боль… Она словно становится твоей болью.

– Сейчас я люблю тебя, – то ли соврал, то ли признался Харр, хотя, собственно говоря, это уже ничего не меняло. Для него не меняло. Но Клея расцвела. Щеки ее засветились румянцем. Глаза заблестели.

– Очень крепкое вино, – растерянно сказала она.

Харр промолчал. Он сидел на кровати и думал о чем-то своем…