Князь оборотней Волынская Илона
— Это Самая Главная Старуха, старуха-Вселенная! — сообщил Донгар с такой гордостью, будто сам ее тут посадил. — Она ест два раза в День — когда птицы прилетают зимовать в Верхний мир и когда улетают обратно!
Уши Старухи вдруг с громким хлопком развернулись, как два гигантских лопуха. Дрогнули, безошибочно разворачиваясь в сторону зайца…
— Чурбак! — простонала Аякчан, судорожно цепляясь за зайца. — Она и от другого мяса не откажется!
Железная клюка сверкнула в воздухе, разрезая птичью стаю пополам. Заостренный крюк завис над головами четверки и клюнул вниз. Медведь нутром почуял, как это железо сейчас проткнет его насквозь, войдет зайцу в бок и разом с цепляющимися за мех ребятами поволочет прямо в пасть с желтыми старческими зубами. Рагу из трех сортов мяса: заячьего, медвежьего, человечьего.
— У-у-у! — В птичьей стае на миг возник проход, и, бешено трубя, с другой стороны на зайца вылетел олень. Трепетали насаженные на саблях-рогах птицы, глаза оленя горели жутким багровым Пламенем Нижнемирского духа. Выставив рога, олень прыгнул на беглецов.
Хрясь! Они встретились в воздухе — олень и остро заточенный конец железной клюки. Старуха рванула к себе добычу, дрыгающий копытами олень полетел в жадно раскрытый рот. Старухин вопль был как ураган — сабельные рога оленя вонзились ей в язык! Птиц закружило сполошным смерчем перьев. Вскипевшая Черная река понесла зайца дальше, прочь от неистовствующей старухи.
— Я говорил, удача нам пригодится! — простонал Донгар.
Блеклые цветные сполохи таяли на медвежьей шкуре.
Поток птиц стал реже, разбился на отдельные стайки. Заяц вскочил на лапы. Судорожным рывком медведь перелетел с бока снова зайцу на спину, и тот опять поскакал вверх по течению Реки. Туманная серость рассеялась, пронизанная острыми и тонкими, как стрелы, лучами сапфирового цвета. Гладкое течение Реки оборвалось уступом невысокого — в человеческий рост — водопада. Черная вода стекала медленно и торжественно, как густое масло. Прыжком, от которого желудок Хадамахи подскочил к горлу, заяц перемахнул водопад и побежал дальше. Появился новый водопад, потом еще и еще — Река словно превратилась в лестницу, застеленную антрацитово-черным сукном.
— Донгар, ты расскажешь, наконец, куда мы скачем и зачем? — гаркнула Аякчан.
— Так я пытаюсь — я ж не виноват, что все время мешают! Канду побеждать скачем, однако!
— Канда — там! — Хакмар указал пальцем через плечо — назад. — А мы скачем — туда! — он указал вперед.
— Чтобы победить Канду, нам Канда вовсе не нужен. Я ж уже говорил — нет давно никакого Канды!
— Я его не сожгу, я его удавлю голыми руками — чтобы мучился, как я сейчас! — И Аякчан заорала: — А кто есть, говори быстро!
— Уткучи! — глядя между ушей зайца, бросил Донгар.
— Какой еще Уткучи? Я про Канду говорю!
— А я — про Уткучи! — разозлился Донгар. — Вон там, глядите!
Еще один прыжок зайца взметнул их наверх лестницы водопадов. Поперек потока стоял стол. Не привычный низенький столик-нептэвун — этот стол был высок и опирался на две толстенные, как ноги мамонта-Вэс, ножищи. Широченная столешница завалена свитками бересты, те то и дело сваливались вниз, плавая вокруг стола. Между горами свитков притулился аккуратненький, гладенький, точно оленем облизанный, человечек в коротком голубом халате, расписанном узорами курчавых облаков, и самозабвенно скрипел самопиской по бересте. Перед человечком выстроилась очередь из… шаманов! С бубнами, колотушками, в птичьих плащах для камлания в Верхний мир… и каждый с корзинкой приношений в руках!
— Шаман Седеся, из удэге! — заглядывая в свиток, скучным голосом объявил человечек.
— Здеся я, здеся! — первый в очереди шаман бухнул корзинку с приношениями на невесть откуда возникшие весы. Человечек кивнул, делая пометку в свитке, и равнодушно переспросил:
— Все как всегда? Еды погуще, женщин потолще, детей побольше?
Седеся энергично закивал.
— Верховному передадут ваши пожелания, — прогнусавил человечек, и корзина с приношениями исчезла.
Шаман вдруг быстрым вороватым движением выставил перед человечком остро пахнущий моченой ягодой туесок.
— Еще лично для меня, Уткучи-тойон! — страстно зашептал он. — А то что ж это: три жены у меня, а тещ — целых пять! У первого и третьего тестя по две женки. Нельзя ли их как-нибудь того… проредить? Тещ, в смысле…
— Это не к нам, это к Эрлику, — столь же равнодушно бросил человечек. — Следующий!
— Как же я к нему, если я белый… — начал возражать шаман.
— Следующий! — непререкаемо возвысил голос человечек.
— Уткучи-тойон, тут без очереди лезут! — завопили в толпе шаманов.
Разбрызгивая воду, заяц проскакал мимо очереди.
— Привет, Уткучи! Мы к Верховному! — свешиваясь с заячьего бока, Донгар помахал человечку.
Все равнодушие с того как волной смыло.
— Куда? — заорал он. — Верховный не принимает!
— Меня — примет! — не оглядываясь, бросил Донгар.
— Охрана-а-а! — донеслось уже издалека, и что-то завыло страшнее, чем целое стадо Вэс. Теперь заяц почти летел, зависая в воздухе.
— Уткучи, он вообще-то не злой, — отворачиваясь от бьющего в лицо ветра, прокричал Донгар. — Работа у него такая: просьбы у всех шаманов одинаковые, а если они разом к Нуми-Торуму заявятся, когда он Верхними небесами править будет? А вот и охрана, однако!
— Ух, какие! — потрясенно выдохнул Хакмар.
Семь коней, белых, как свежевыпавший снег, гибких, точно змеи, и горделивых, как юные красавицы-бэле в нарядных уборах, легко несли всадников в сверкающих кольчугах. Суровы были скуластые лица под золотыми шлемами, и узкие черные глаза глядели неумолимо. Рой стрел просвистел у зайца между ушами.
— Это что такое? — Аякчан возмущенно уставилась на дырку в поле плаща. Хлестнувший по черной воде визг был столь пронзителен, что у прекрасных коней подогнулись их точеные ноги. Жрица взвилась в воздух, и новый рой стрел вспыхнул на лету. Воины запрыгали в седлах, швыряя горящие луки в воду. Бах! Бах-бах! Поверхность Реки начала взрываться. Воины в закопченных кольчугах вылетели из Пламени. Кони стелились над водой, как гонимые ветром хлопья снега. Реяли сверкающие гривы, и всадники тянули из ножен пылающие светом мечи.
— Привет, Кар-шыт! — Донгар снова радостно взмахнул ладонью. — Тысячу Дней не виделись!
— Убирайся обратно в Эрликову бездну, откуда ты вылез, черный шаман! — звонко выкрикнул воин. Сияющий меч взлетел в его руках… и безобидно улетел в бродящие над ними сапфировые облака. Воин растерянно уставился на свои опустевшие руки.
Хакмар презрительно усмехнулся и вбросил Огненный меч обратно в ножны. Никто, даже сидящий рядом медведь, не успел заметить ни как он выхватил клинок, ни как ударил, выбивая меч из рук небесного воина. Заяц скакал дальше. Серая мгла теперь сияла голубизной. Стали видны очертания то ли селения, то ли города: хитро изогнутые крыши домов и острые верхушки чумов. Топот копыт нарастал — отставшая шестерка всадников нагнала обезоруженного предводителя. Донгар снова обрадовался:
— Ребята, знакомьтесь! Это вот Пура-Кан, Дъажыл-Кан, Бурча-Кан, Пакты-Кан и Эр-Каным! Ай-ой, Кара-Куш-Орел, прости, тебя не заметил, а ты тоже тут! Они все сыновья Нуми-Торума, небесные богатыри-аи, в охране у него служат!
— И мы не позволим, чтобы ты причинил вред нашему отцу! — бессмысленно, но красиво вертя меч над головой, выпалил один из богатырей. Кажется, Пара-Кан. А может, Бурча-Кан.
— Дядюшка Нуми тебя боится, Донгар! — расхохоталась Аякчан.
— Владыка ничего не боится! — запальчиво выкрикнул другой воитель. — А тебе тут тоже не рады, Эрликова дочь!
— Я, конечно, Эрликова дочь, — согласилась Аякчан. — Но почему-то мне не понравилось, как ты это сказал! — Шар Голубого пламени полетел воителю в голову. Тот отбил Огонь сияющим мечом… здоровенный, как булыжник, ледяной окатыш прилетел вдогонку. Шлем гулко зазвенел, глаза воителя закатились, и тот обвис на шее у коня.
— Албасы на небожителей-аи нападает, а плохо говорят потом про черных шаманов! — расстроился Донгар.
— Мы не нападаем! — проревел медведь. Парни такие же стражники, как и он, свою работу делают, это он с ребятами вломились на Верхние небеса верхом на зайце, общественный порядок нарушать.
— Молчать, животное! — надменно оборвал его еще один воин. — Зверье не должно открывать пасть перед небожителями! Последний раз предупреждаем, заворачивайте коня!
— Это заяц! — кротко напомнил медведь. В людском селении он издевательства терпел — так там он расследование вел! Медвежья лапа вырвала всадника из седла, крутанула за ногу и со свистом запустила в голубые облака.
— Зверь напал на Кара-Куш-Орла! — яростно завопили всадники.
Умгум, так вот кто это был — то-то так хорошо полетел!
— Хамы таежные — и где, в Верхнем мире! — возмущенно буркнул Хакмар и прыгнул со спины зайца. Хитро так, ногами вперед.
Его пятки врезались в голову ближайшему всаднику. Того вынесло из седла. Хакмар обхватил шею его коня, крутанулся, ударил ногой… скачущего рядом воина вышибло под копыта. Хакмар подпрыгнул… И встал на седла скачущих рядом коней, удерживая тех за туго натянутые поводья.
— Я оценила! Может, перестанешь выпендриваться? — прокричала летящая рядом Аякчан.
— Я не выпендриваюсь! Я не могу выбрать! Такие кони! Ладно, пусть будет этот! — почти с отчаянием прокричал Хакмар, соскальзывая в седло коня и жестко подбирая поводья. Выхватил зловеще полыхнувший алым меч и погнал коня на оставшихся богатырей-аи.
— Скачите, я догоню!
— Ай-ой, Хакмар, ты их не сильно! — жалобно прокричал Донгар. — Стараются парни как умеют!
Заяц помчался дальше. Позади слышался звон стали о сталь и крики.
Черная река теперь текла в… канаве, что ли? Вроде тех, которые у болот на огородах роют — лишнюю воду отводить. Только стены этой канавы были выложены… Медведь растерянно рыкнул — стены канала переливались мерцанием бесчисленных драгоценных камней.
— Вот и я думаю — безобразие! — буркнула Аякчан. — Сколько колечек пропадает! И сережек!
Дом на берегу был прозрачен и сиял нестерпимо. У медведя перехватило дыхание — дом был выточен… из цельного алмаза!
— Такое колечко хочешь? — тыча лапой, рыкнул он.
Аякчан только фыркнула. Рядом с алмазным домом торчал другой, насыщенной изумрудной зелени. Хадамаха увидел круглый шалаш — ветки, из которых он был сплетен, цвели, зеленели, покрывались диковинными плодами и тут же начинали цвести снова. Заяц пронесся мимо островерхого чума, сотканного из Голубого огня (Аякчан долго на него оглядывалась и кусала губы), мимо чукотского валкарана из костей кита — кости казались живыми, словно одновременно были и здесь… и во всех китах Сивира. Медведь увидел даже берлогу — вниз уводили ступени из полированного мрамора. В Небесах над небесами — в небе Верхнего мира, не голубом, а бледно-золотом — громоздились подсвеченные розовым и синим громады облаков. Две небесные шаманки-удаганки яростно вцепились друг другу в волосы и теперь драли патлы пучками, так что вниз сыпалась мелко изорванная труха. По нежно позвякивающему хрустальному мосту над Черной рекой проскакали трое сыновей Нуми-Торума. За ними гнался Хакмар. В поводу он вел лошадь с пустым седлом. Заяц соскочил с Реки и понесся сквозь селение верхних духов напрямик. Перемахнул сцепившихся в драке седобородых старцев почтенной наружности. Мимо снова проскакали сыновья Торума и Хакмар. Сыновей осталось двое, и в поводу Хакмар вел двух лошадей. Заяц вырвался на площадь. Красавицы-аи в изодранных богатых одеждах, с исцарапанными лицами и растрепанными волосами кричали друг другу такие слова, от которых медведь покраснел под шкурой. Под лапами зайца хрустели осыпавшиеся с красавиц драгоценности.
— Тут хуже, чем у нас! — рыкнул медведь.
— Однако! — согласился Донгар, направляя зайца прочь с площади.
В толпу красавиц вломился последний сын Нуми. За ним следовал Хакмар. За Хакмаром — три белых коня с пустыми седлами.
Они пронеслись между плюющих друг в друга детишек с золотыми волосами, ярко-голубыми глазами и искаженными яростью нежными личиками и выскочили к чуму. Самому обычному, крытому шкурами, разве что размерами он был больше, чем все виденные медведем чумы, вместе взятые. Чум шатался — словно колыхалась гора. Изнутри слышался топот ног и яростные крики.
Из соседнего переулка прискакал Хакмар. Один. Если не считать маленького табуна белых коней.
— Вот кони, что за кони! Если мне удастся хоть как-то переправить их в табуны моего деда… — захлебываясь восторгом и ничего не видя вокруг, шептал Хакмар, привязывая небесных скакунов у коновязи возле чума. Под мышкой у него веником торчали сияющие мечи.
Донгар соскочил с зайца и пошагал к чуму. Аякчан и медведь вцепились в него одновременно.
— Скажешь наконец, зачем мы сюда примчались и что собираемся делать? — прошипела Аякчан.
— Так я ж говорю, однако…
— Без «однако»! Без жалоб, что ты не учился! Быстро, четко, по существу, пока никто снова не влез! Ну!!!
— У отца Канды был какой-то сильный дух. Отец Канды помер. Его духи перешли Канде. У Канды началось шаманское безумие, когда шаман должен с духами справиться. Канда был слаб. Он не победил духа, дух победил Канду, — как и велено, быстро и по существу доложил Донгар. — И взял себе. Теперь Канда — не Канда, а только тело Канды, делает, чего дух пожелает. Этот дух сейчас здесь! — и решительно отбросил полог чума. Заяц уменьшился до нормальных размеров и привычно вскочил на руки Аякчан. Вся их компания ввалилась внутрь.
Высокий старец с длинной бородой и пронзительными голубыми глазами, путаясь в подбитых мехом одеждах, бегал вокруг толстого, как стодневный дуб, опорного столба чума, удирая от красивой женщины в пестрой парке, словно сшитой из шкурок всех зверей разом.
— Замерзавец! Поганец! Гад болотный! Верни моего зайца! — кричала она, с невероятной для женщины силой швыряя набитые мехами тяжеленные лари.
Старец отбивал летящие в него лари ударами резного посоха и кричал в ответ:
— Это не я! Почему ты обвиняешь меня?
— А кого?
Брошенный женщиной туесок полетел старцу в голову, от удара посохом крышка соскочила, и дождь крупных алмазов брызнул во все стороны.
— Этот дух? — хищно спросил Хакмар, выхватывая клинок и мягким стремительным шагом мечника двигаясь наперерез беглецу.
— Этот-то дух… — ошалело выдохнул Донгар.
— Отдай моего зайца! — женщина подняла над головой скамью, вырезанную из цельного соснового ствола.
Донгар выхватил зайца из рук Аякчан. Донгар прыгнул вперед. Донгар сунул зайца старцу.
— На своего зайца, Дьайык! — заорал тот, протягивая зайца женщине. — Забирай и оставь меня в покое! Не видишь, ко мне… люди пришли!
Снова раздался грохот — дух всех зверей Дьайык уронила скамью себе за спину. Заяц прыгнул из рук старца прямо в протянутые руки хозяйки. Захлебываясь слезами, Дьайык зарылась лицом в мягкую шерстку.
— Где… ты… был? — вздрагивая от плача, бормотала она. — Я тебя… везде искала…
Заяц вертелся на руках, пытаясь прижаться мордочкой к ее щеке.
— Тенгри — Высокое Небо! Эндури! — дружно пробормотали Хакмар и медведь.
— Да, это все я! — тяжело переводя дух, кивнул старец. — Чем могу помочь, молодые люди?
Свиток 46, где Хадамаха получает от верхних духов ценный дар и… натягивает его на зад
Медведь и Донгар отвесили по поклону, Хакмар изящно преклонил колено, держа свой меч перед собой на вытянутых руках и неловко зажимая отобранные у Небесной стражи клинки под мышкой. Только Аякчан помахала рукой, растянув губы в радостной ухмылке:
— Привет, дядюшка Айыы, давно не виделись!
Тенгри — Высокое Небо, он же Эндури, он же Айыы-Тангра, он же Нуми-Торум, Повелитель Верхних небес, скривился, будто клюкву разжевал.
— Надеюсь, с моими сыновьями все в порядке? — осведомился Верховный дух со многими именами.
Хакмар опустил голову, позволяя длинным черным волосам упасть на лицо:
— Ну-у-у… В общем и в целом…
— И насколько, в общем, они целы? — рассмеялся дух. Потом близоруко сощурился, словно разглядывая что-то сквозь стену. — Вижу, вижу… Если не считать синяков и порезов, в основном пострадало их самолюбие. Но если они не прекратят пить хмельную араку с горя, могут сильно пострадать их желудки. К тому же они опять скоро подерутся — теперь уже между собой.
— Разнять, однако? — обеспокоился Донгар.
Верхний дух кинул на него пронзительный взгляд ярко-голубых глаз:
— Сюда скакал — много наразнимал, а, черный?
— И давно такое у вас? — проревел медведь.
— Зришь в суть, медвежонок! Хотя тебе и положено… У нас ровно столько же, сколько и у вас. С прошлого Дня. — Верхний дух огляделся. — Что ж это я вас у входа держу… Не по обычаю принимаю! Молодой человек, мечи моих сыновей вот сюда положите, пожалуйста. — Верховный откинул крышку ближайшего ларя. Сожалеюще поглядев на испускающие свет клинки — не иначе как уже примеривался поработать над ними в ближайшей кузне! — Хакмар ссыпал мечи внутрь.
— И лошадок тоже придется оставить, — усмехнулся Верховный. — А теперь пошли! — И бойко заковылял по гигантскому чуму. Медведь чувствовал себя одним из тех игрушечных медвежат, что мать шила для них с Братом из обрезков меха и кожи: вокруг, словно склоны кожаных гор, возвышались уходящие высоко вверх стены чума, а еще выше, в громадном отверстии размером с большое озеро, сияло золото небес над небесами. Вместе с облаками в отверстие вплывали уже виденные небесные шаманки-удаганки — теперь они охаживали друг дружку бубнами. Вслед за Верхним духом вся четверка выбрела к чувалу, похожему на глиняный холм.
— Ну наконец-то, — облегченно вздохнул Верхний дух, усаживаясь в золоченое кресло с высокой спинкой. — А вы выстраивайтесь в рядочек, давайте-давайте, не могу я только вами заниматься… Вот так хорошо! — кивнул Верхний дух… и начал расти.
Раздвинулись громадные плечи, седая борода стала как заснеженная дорога. Выросло и кресло. Под стать громадине чуму выросли лари, и нары, и скамейки. Четверка дружно запрокинула головы, обнаружив, что не достают гигантскому Эндури даже до колена. Огромное лицо закрывало собой дыру над чумом с плывущими в ней облаками.
— Гине-гине, люди Средней земли, откуда вы родом-племенем, что ищете на Верхних небесах, почто пришли незваными?
Голос был как грохот сосен, падающих под ударом урагана. А ураганом — дыхание, вырвавшееся из громадных розовых губ. Ветер ударил медведю в морду, швырнул назад… В полете он успел зацепиться когтями за угол ларя, повис, трепеща на ветру, как вывешенная для просушки шкура. Мимо пролетел Хакмар, вцепился медведю в задние лапы. Аякчан вертело, будто легкую древесную стружку, роскошный плащ обмотал ей голову. Только Донгар укрылся от ветра за бубном.
А-а-ах! — ураган стих. Когти медведя соскользнули с ларя. Хадамаха с Хакмаром рухнули на пол. Рядом, невнятно ругаясь из-под плаща, шлепнулась Аякчан.
— Все? — аккуратно выглядывая из-за края бубна, невозмутимо поинтересовался Донгар. Ухмыльнулся… и поднес к губам свою колотушку. Грубо вырезанное на колотушке мужское лицо — насмешливое и ехидное, как показалось медведю, — дрогнуло… деревянные губы шевельнулись… и заговорили Донгаровым голосом:
— Пришли мы от разных родов-племен, с просьбой пришли — уйми злого духа, от которого пропадают люди в Средней земле… и я так погляжу, Верхней от него тоже несладко приходится!
Медведь ревел — невозможно было не реветь. Зажав ладошками уши, визжала Аякчан. Из носа Хакмара брызнула кровь. Вырвавшийся из Донгаровой колотушки голос гремел, словно глотка самого Сяхыл-Торума, повелителя всех громов и молний. Стены чума вздулись, будто наполненные дымом бурдюки. Гигантские лари и лавки начали двигаться, оставляя в утоптанном полу глубокие царапины. Раздалось истошное — крак! — и длинная трещина пронзила опорный столб чума.
Гигантский Эндури в своем кресле задумчиво ковырял пальцем в ухе.
— Кээлээни, ты как на колотушку черного шамана попал, мозгами вовсе одеревенел? Ты чего творишь?
— Эт-то н-не я, В-верховный! — откликнулась вырезанная на колотушке физиономия. — Эт-то ш-шаман! Я т-только п-переводчик между В-верхним миром и С-средним! Перевожу к-как умею, — дух шкодливо усмехнулся.
— Скажи еще, что тебе это не нравится! — возмущенно бросил Верхний и стал стремительно уменьшаться. Вот он снова принял вид почтенного старца обычного, человеческого роста. — Я уж надеялся, мне больше не придется иметь дело с тобой, Черный! — Верхний дух саркастически дернул бровями. — Не прошло и тысячи Дней… Явно недостаточно, чтобы от тебя отдохнуть! Ну и чего ж тебе конкретно надо?
Донгар растерянно поглядел на Хакмара.
— «Конкретно» — значит «точно», — хлюпая кровоточащим носом, буркнул кузнец и обратился к Верхнему духу: — Вы слишком сложные слова не употребляйте, пожалуйста, они Донгара смущают.
— Ай-ой, не понимаю, почему нельзя так и сказать — «точно»! Нет, «конкре-етно-о», однако… — обиженно протянул Донгар. — А точно нам надо…
Колотушка вдруг ощутимо ткнула Донгара острым концом в бок.
— Ай-ой! — вскрикнул черный шаман и заметно смутился. — Прости, Верховный, я такой невоспитанный бываю, как эти меня дразнят… — он кивнул на ребят. — …стойбищный! Не держи зла — сначала подарок, потом разговоры! — Донгар вытащил из мешка тонкую костяную пластинку. Судя по торжественной физиономии, он не сомневался, что дух придет от подарка в восторг.
— Это… что? — не по-доброму сузив глаза цвета нижнего неба, поинтересовался дух.
— Хомус, однако. — Донгар сунул пластинку в рот и принялся наигрывать на торчащем между зубов костяном язычке. Язычок затрещал, загудел простенькую мелодию. — На, хороший хомус, не сомневайся!
Верхний дух двумя пальцами, точно боясь измазаться в Донгаровых слюнях, перехватил хомус и принялся разглядывать его на расстоянии вытянутой руки.
— Ты где был последние тысячу Дней, а, Донгар? — с недоброй вкрадчивостью спросил он.
— Так в Нижнем мире же! Только я того не помню, — пробурчал Донгар.
— Про хомус так вспомнил! — скривился Верхний. — А не подумал, что как дружок твой тогдашний, великий богатырь Азмун Храбрый мне первый хомус подарил… сколько мне этих пластинок-жужжалок за тысячу Дней натаскали? — Верхний дух распахнул крышку сундука. Внутри сундука и на самой крышке в специальных ячейках лежали пластинки: костяные, деревянные и металлические, плоские и изогнутые.
— Костяное кунгакхеи нивхов! — злобно протянул Верхний дух. — Березовый пымель югов и пымель кетов из медвежьей кости! — он насмешливо покосился на медведя. — Кой-комыс — хомус-овца и ат-комыс — хомус-конь от подгорных коневодов, — он кивнул Хакмару. — Все тащат хомусы! У меня самая большая коллекция хомусов во всех трех Сивир-землях! Еще б кто спросил — на что мне столько хомусов? А все ты, черный! Ты сказал Азмуну, что я музыку люблю! — Дух с грохотом захлопнул сундук и, надувшись, уселся на крышку.
Донгар помолчал. Подумал. Повздыхал. И вытащил из мешка «соплюху», на которой на празднике Большого Дня играл. Поглядел на нее горестным, полным сожаления взглядом, баюкая на руках, как ребенка… и протянул духу:
— На! Бери, однако!
Верхний дух принял инструмент. Приласкал рукой узкий грифель. Дернул струну — тор-сопл-юх отозвалась гулким звуком.
— А если вот так… — между стен чума заметался полнозвучный аккорд. — Ну-ка, ну-ка… — дух повторил, и лицо его посветлело.
— Кандиного эми-гэт, главного духа, отдашь или как? — мрачно потребовал Донгар.
— В сундуке… — небрежно отмахнулся Верхний дух. — Ты знаешь, где…
— Вот так просто отдашь? Канда ж тебя за того духа кормил, подарки дарил, — недоверчиво переспросил Донгар. — Не по обычаю, однако.
— Кормил, говоришь, подарки… — Верхний дух снова аж закраснелся от злости. — Гляди! — дух кинулся к очередному коробу. Медведь аж рыкнул и сунулся поближе, поглядеть. На ладони духа лежала маленькая круглая коробочка из… самого настоящего железа! На крышке по кругу шли загадочные письмена.
— Про другой мир слыхал? — спросил Верхний дух у Донгара. — Не тот, который Верхний, или Средний, или Нижний, а тот, который вовсе другой и даже по Великой реке в него не попадешь?
— И слыхал и видал. — Донгар поежился — видно, воспоминания были жутковатые.
— Что еще за другой мир? — вмешалась Аякчан. — Почему в Храме о нем не знают?
— А в Храме обязательно обо всем знать должны? — огрызнулся Хакмар.
— Нет и не должно быть такого мира, где не чтили бы Голубой огонь! — Аякчан кивнула на чувал в чуме Верхнего духа, в котором ровно и весело горело сапфировое Пламя.
— Чтят в том мире Голубой огонь, еще как! — проворчал Верхний дух. — И черную воду чтят! Духов вот не уважают! — надулся он.
— Знаешь ты тот мир! — досадливо бросил Донгар, обращаясь к Аякчан. — Мы когда в Сюр-гуде на черную женщину охотились, я вас через него из подземелий вытаскивал!
— Мы же тогда ничего не видели! Только звуки странные слышали! — Хакмара заедало любопытство истинного горного мастера — как же, целый другой мир!
— Меня тогда вообще с вами не было! — завистливо буркнул медведь.
— Другой мир, он вроде сказки… — попытался объяснить Донгар. — Про что у нас только в сказках рассказывают — там оно есть!
— Может, там и сказочные полярники есть? — недоверчиво прищурилась Аякчан.
— Ай-ой, да там полярники прямо по улицам бродят! В кого пальцем ткнешь, тот и полярник! — уверенно ответил Донгар, но по этой уверенности медведь сразу почуял — выдумывает.
— Тамошние шаманы — слабые шаманы! — вмешался Верхний дух. — Однако же если наш шаман туда лазейку найдет или случайно провалится — сила его больше становится! — он выразительно поглядел на Донгара.
Тот лишь смущенно развел руками — дескать, ну да, бывал, сами же видите, какой я! Медведь оглядел Донгара от стянутых в растрепанную косу волос до стоптанных торбазов: изменился черный! Еще в Сюр-гуде он за свою силу непременно бы извиняться начал, а сейчас ничего, свыкся!
— Вот и Кандиному отцу туда попасть довелось, — покивал Великий дух. — Оттого и сумел с сильным эми-гэт сладить. Как помер старик прошлым Днем, сын его посулил: дозволю ему посвящение пройти, отцовского эми-гэт взять, из старых батиных запасов великую диковину отдаст — еду другого мира, которая там больше всего ценится!
— А ты и согласился! — ровным голосом сказал Донгар, и на его невозмутимо-спокойном лице не дрогнул ни один мускул.
— Люблю диковины, — засмущался Верхний дух. — Я ему разрешил духа взять, а он, погляди, что мне подсунул! — И он подвинул круглую железную коробочку прямо Донгару под нос.
Четыре встрепанных головы — две темноволосые мальчишечьи, одна голубоволосая девчоночья и одна вовсе медвежья — склонились над банкой.
— Ну так… железная же… — рыкнул медведь. — Самая дорогая еда и должна лежать в самой дорогой банке!
— Банка железная! — вскричал дух. — А внутри что? — И дух, будто копье, вонзил посох в крышку.
Из дырки полезла… Медведь высунул язык и подхватил черную крупинку. Морда у него вытянулась от изумления.
— Так это ж… — ошалело прохрипел он. — Всего лишь икра!
— Это издевательство! — аж взвился Верхний дух. — Самая дорогая еда чужого мира! — передразнил он. — Канда мне тогда две банки принес, я одну открыл… — Верхний дух аж кулаки стиснул. — А вторую так и храню, чтобы когда время придет, ему в морду кинуть!
— Канде с эми-гэт тоже не повезло — не Канда над ним, а он над Кандой верх взял, вертит им, как хочет!
— Не мое дело! — опять взвился Верхний дух. — Не можешь с эми-гэт сладить — чего в шаманы лезешь? Сидел бы себе тихо, с племенами торговал, шкуры на привозное железо менял — ничего б с ним не случилось! Нет, боялся, раз отец-шаман помер, теперь все им обиженные к новому шаману пойдут на него управы искать, на обман жаловаться! Власти захотел, чтобы никто ему слово поперек сказать не мог! А этот-то, наш… — он выразительно махнул рукой, показывая, что говорит о духе, захватившем Канду и учинившем раздор даже на Верхних небесах. — Сперва вроде как помогал ему — других окрестных шаманов истребил, его единственным сделал…
— Жрицу тоже он в сонную клушу превратил? — Видно было, что Аякчан это мучает.
— Жрица сама состарилась, — отрезал Верхний дух. — Подружки твои храмовые в здешнюю глушь ехать не хотят, письмо нынешней жрицы о замене уже два Дня в центральной храмовой канцелярии из одного ларя со свитками в другой перекладывают!
Аякчан зло поджала губы, и глаза ее полыхнули Голубым огнем.
— От жадности все пошло, — вздохнул Донгар.
Верхний дух поглядел на черного шамана подозрительно — непонятно было, чью именно жадность тот имеет в виду. Решил не уточнять.
— Надул меня Канда с подарком! — объявил он. — Имею право его эми-гэт отдать первому, кто пожелает! Забери ты его отсюда, черный шаман! — вдруг взмолился Верховный дух. — День и Ночь нет ладу на Верхних небесах — все он колобродит! Своей волей я его выкинуть не могу, не по закону это — Верхнему духу взятого на хранение эми-гэт из своего сундука гнать! Забрать чужого духа из сундука — на такое только черный шаман решиться может! — С недостойной Верхнего духа поспешностью тот метнулся к громадному, в три человеческих роста берестяному сундуку и вытащил его на середину. — Крышку откроешь, кричи: «Эми-гэт Канды, иди хозяину служить!» — он и высунется.
— Нет! — раздался вдруг звонкий голос, и, оглянувшись, ребята увидели Дьайык. К груди она нежно прижимала зайца.
— Мне мой заяц рассказал, как вы ему помогли! — первая помощница Калтащ низко поклонилась. — Его этот, который в сундуке сидит, украл, чтобы нас с Нуми поссорить!
— Да ты и сама вскипела, как котелок на Огне! — буркнул Торум.
Дьайык одарила его выразительным взглядом — намекала, что скамейкой по башке можно не только за зайца получить.
— Только, ей-Торум, глуп мой братец Нуми-Торум, неправильно вам говорит! — сладеньким голосом сообщила она. — Не служит Канде эми-гэт, Канда ему служит, не пойдет злой дух на такой зов!
— Ей-я, она права! — удивился Нуми-Торум. — Не пойдет! Не знаю даже, чего тебе и посоветовать, всегда так-то духов из сундука вызывали.
— Почему он вообще в сундуке сидит? — Хакмар задрал голову, разглядывая здоровенный сундук. — Если не шаман им, а он шаманом владеет?
— А где ж ему быть? — удивился Верхний дух. — Закона никто не отменял — ежели большой дух, хоть Верхнего мира, хоть Нижнего, с шаманом из Среднего мира связался, должен в сундуке сидеть! При Кандином отце он тихо сидел, а сейчас — сами видите! — Верхний дух безнадежно махнул рукой.
— Я разберусь! — Донгар направился к сундуку.
— Мы тогда пойдем! — беря Дьайык за плечо, торопливо объявил Верхний дух. — Не годится верхним духам в черные дела мешаться.
— Погоди! — Дьайык высвободила плечо. — Я еще вас не отблагодарила за помощь зайцу моему! И что раздор между мной и братцем прекратили — тоже!
— Мы для благодарности разве? Ничего вы нам не должны! — обиделся медведь.
Аякчан тоже обиделась — ужасно!
— Чего вмешиваешься? Ты, что ли, зайца освобождал? И кормила, и по ушкам я его гладила! Я б его вообще никому не отдала, но раз уж он сам хочет…
Заяц на руках Дьайык приоткрыл черный глаз и, забавно шевеля носиком, умильно поглядел на девушку. Аякчан невольно улыбнулась… и тут же нахмурилась:
— За мои душевные страдания от расставания мне что, ничего не положено?
— И чего ты хочешь? — насторожилась Дьайык.
Медведь покачал головой: Аякчан что угодно может потребовать, от домика из алмаза до установления власти Храма над всеми Верхними небесами!
— Штаны! — выпалила Аякчан. — Для Хадамахи, такие, чтобы, когда он в медведя превращается, не рвались, а когда обратно в человека — стягивались! Надоело, что он после каждого перекидывания то в медвежьей шкуре сидит, то голяком бегает!
— Племянница! С чего ты взяла, что у нас есть такие штаны? — удивился Верхний дух.
— А кто тут только что величием давить пытался, до дымового отверстия башкой вырастал? Одежда вместе с тобой росла! Вот и нам одну такую пару найдите!
Медведь аж взревел от восхищения. Ну и наглая же девка — истинная албасы! Штаны с Торумовой задницы требует!
— Это духова одежда! Можно сказать, духовная оболочка! Чтобы такую носить, самому надо духом быть! — попытался отпереться Верховный.
Зато Дьайык расхохоталась:
— Есть штаны, хоть и не такие, как у Торума, а есть! Не вам одним диковины из другого мира достаются!
Заяц сорвался с ее рук и ускакал в сторону выхода. Быстро вернулся, зубами зажимая маленький черный сверточек.
— Перекидывайся и примеряй! А вы отвернитесь, не смущайте парня! — скомандовала Дьайык.
— Умгум… А не могли бы и вы тоже… отвернуться… — пробурчал медведь. — И заяц ваш…
— Медведь, а такие нежности! — осуждающе сказала Дьайык, но все-таки отвернулась. Заяц ехидно покосился на медведя и пристроился рядом с хозяйкой.
Хадамаха вернулся в человеческий облик. Настороженно поглядел на повернутые к нему спины: от серой маленькой заячьей до величественной спины Верхнего духа. И все эти спины подрагивали от любопытства. Хадамаха встряхнул черный сверток… Умгум. Штаны. Как говорит Донгар — однако. И даже ай-ой. Сделаны штаны были из какой-то странной кожи — черной, прохладной на ощупь и скользкой. Если провести ладонью, кожа непривычно шуршала. И… Действительно тянулась!
— Долго мне в собственном чуме стенки рассматривать? — раздраженно спросил Верхний дух.