Как ограбить швейцарский банк Фациоли Андреа

Во время этих телефонных разговоров внешний мир становился ближе. Происходили они раз в неделю, под присмотром Элтона. Не дольше двух минут. И все же благодаря отдаленности возникала внутренняя близость, которой им с отцом не добиться, общаясь лицом к лицу.

– Алло, это я.

Он всегда делал паузу. Словно удивлялся, что слышит ее.

– Лина, – повторял он всегда ее имя. – Лина, как ты?

– Со мной обращаются хорошо, – отвечала всегда она. – Ты не должен беспокоиться.

Маттео всегда выходил в другую комнату. Иногда Лина говорила о нем. Но в эту тему им углубиться не удавалось. Обычно ее отец менял направление беседы.

– Я пытаюсь защитить герань от заморозков. А горечавки, которые цвели в октябре, я перенес в дом…

Лина слушала. Она тонула в хрипловатом голосе отца, в его оборотах речи, заимствованных из французского. Это были медленные разговоры, с множеством пауз и почти без упоминаний о значительных событиях.

– Вчера говорил с Элией. Ему нелегко.

– Но тебе тоже.

– Я-то привык, это было мое ремесло.

Обычно они тщательно избегали слов «Юнкер» и «ограбление». Лина предпочитала говорить о другом. Она пыталась наверстать потерянное время.

– Потом вернешься в Прованс? Знаешь, а я ведь никогда не видела парк на вилле.

– Однажды, когда ты была маленькой, мы там гуляли.

– Не помню!

– Но с тех пор, как я там работаю, кое-что переменилось.

– Ты захотел сделать все по своему усмотрению, так?

– Там ручей изменил русло. Я живу в доме сторожа, и рядом бьет родник, вода всегда прохладная…

Такие вот вещи, самые обыденные. Слова без веса, которые вращались вокруг неназываемого центра. Теперь оставалась пара недель до того момента, когда пять человек заберут десять миллионов франков из «Юнкер-банка». Или, во всяком случае, постараются это сделать.

В одном из последних телефонных разговоров Лина задала пару вопросов. Она сама не знала почему: ведь она уже почти совсем перестала думать об ограблении. Она спросила:

– Но вы сумеете сделать его, это дело?

– Мы готовы.

Лина не знала, как реагировать. Она казалась себе заболевшей девочкой, которая пытается понять, что за работу делают взрослые за стенами больницы.

– Вас не слишком мало?

– Столько, сколько нужно для такой работы.

– А потом? – Лина украдкой взглянула на Элтона, невозмутимо сидевшего рядом с ней. – Нелегко будет, потом…

– Мы должны быть готовы ко всему, Лина. – Отец понизил голос. – Ты должна молиться, чтобы все прошло, как должно пройти. Но в любом случае…

Пауза продлилась дольше, чем обычно. Настолько, что Лина даже поторопила его:

– В любом случае?

– Ничего. После этого дела, если ты приедешь ко мне, я покажу тебе парк на вилле. Я тебе уже говорил, что живу в доме сторожа? Там бьет родник, вода всегда прохладненькая…

13 Перед Рождеством

Джакомо Беллони знал это со времен своей первой работы: для сотрудников банка декабрь – плохой месяц. Надо закрывать счета, проверять балансы, готовиться к подаче статистических данных в первые дни Нового года. У всех сплошные сверхурочные. И вечером тридцать первого декабря всегда какой-нибудь молодой сотрудник сидит безвылазно в банке до часа ночи.

Будто и без того недостаточно забот перед Рождеством!

Нужно не забыть дать знать о себе родственникам и друзьям, нужно ходить на ужины, а когда не можешь, обещать, по крайней мере, встречу в ближайшем будущем. Подожди, вот праздники пройдут, потом посмотрим. Ну, что ты хочешь, до Рождества невозможно выкроить время, но потом… Передай привет своим, только обязательно! Может, забежишь на аперитив?

Аперитивы громоздились друг на друга, как обломки на свалке, заслоняя в конце концов пейзаж. Но настоящей головной болью для директора Беллони были подарки. Каждый год он позволял себе подумать о них во второй половине дня двадцать четвертого декабря, украдкой просачиваясь в ювелирный магазин.

Но в этом году он решил обойтись без стрессов.

Взял полдня отгула в четверг семнадцатого декабря – под тем предлогом, что ему придется работать в воскресенье. Поехал в Гранча, на юг от Лугано, и забрался в крупный торговый центр. Это было знаменательное начинание. Директор Беллони миновал табуны изнуренных семейных пар, обогнул отцов, пытающихся решить, какую же выбрать игру для плейстейшен, уклонился от дам среднего возраста, которые, поддавшись таинственному порыву, опустошали полки с товарами из рождественской распродажи.

Наконец он приобрел шахматную доску для старшего сына, флакончик духов для средней дочери и чайный сервиз из цветного пластика для младшей. Жене купил янтарное ожерелье, серебряный браслет и шкатулку с лучшими фильмами Одри Хепберн. Потом нашел бутылку виски для тестя, красный цветок для тещи, иллюстрированную книгу о горных прогулках для отца и диск Фрэнка Синатры для матери. Оставались еще две сестры и трое-четверо друзей, но директор Беллони решил не перебарщивать, во всяком случае, в первом раунде.

На следующий день, в пятницу, к рабочему дню он готовился с удовольствием. Семейство Беллони жило в квартале Равеккья, невдалеке от банка, поэтому директор мог ходить на работу пешком. Пятнадцатиминутная прогулка, легкая разминка после завтрака. Зимой он защищался от холода ярким шарфом (подарок на предыдущее Рождество) и фетровой шляпой. Входя в банк, он всегда был в хорошем настроении.

– Здравствуйте, господин директор! – Джузеппе, охранник на входе, качнул головой в знак приветствия. – Холодный воздух сегодня утром…

– Снежный воздух, дорогой Джузеппе! – Директор прошел, не останавливаясь, мимо будки охранника и поздоровался с сотрудницей за окошком. Затем направился к лифту, миновав пластиковую елку с мигающими лампочками. Рабочие кабинеты находились на втором этаже. Поднимаясь, он снял шарф и шляпу: помещения были перегреты, так что большинство сотрудников работало в одних рубашках.

Кабинет Беллони был угловой комнатой в конце коридора. Два больших окна, сзади и сбоку от письменного стола, позволяли обходиться без искусственного света в течение дня. Но в восемь утра было еще темно, так что Беллони зажег главный светильник и настольную лампу. Кабинет был уютным, хотя и простым. Директор не держал здесь личных фотографий, за исключением одной – с женой и детьми. На стенах – картины Нага Арнольди [43] и Феличе Филиппини. [44] Перед письменным столом – два кресла, из тех, что заглатывают гостей, осмелившихся откинуться на спинку.

У самого же Беллони был крутящийся стул, обитый черной кожей. На поверхности стола – ничего. Сбоку – монитор и клавиатура компьютера. Директор снял очки с целлулоидной оправой, элегантные и спортивные (по мнению оптика, который их ему продал). Он протер линзы, снова надел очки. Потом обернулся посмотреть на свое отражение в оконном стекле. Удовлетворенно вздохнул. Он был в своем маленьком царстве. Каждый жест обдуман, каждое слово взвешенно. Тут, внутри, не было места для криков толпы, для предрождественской сумятицы с осложнением в виде коллективной лихорадки…

Зазвонил телефон.

– Господин директор? – Это была Беатриче, его секретарша. – Вас спрашивает господин Коллер, из Цюриха.

Она не спросила, нужно ли переводить на него звонок… Цюрих всегда пользовался приоритетом.

– Господин Коллер, – сказал Беллони по-немецки. – Приятно слышать вас. Как там дела в Цюрихе?

– Хорошо, хотя здесь холодно! Завидую вам и другим коллегам, ведь вы можете нежиться в тичинском климате.

Беллони издал вежливый смешок. Трудно объяснить соотечественникам из немецкой Швейцарии, что Тичино не тропическая страна.

– Я звоню вам в связи с той операцией, в воскресенье…

– Конечно. – Беллони держал ухо востро. – Мы готовы.

– Хорошо. Тогда через несколько минут я пришлю вам телефон господина Клаудио Мелато. На всякий случай. Это он привезет деньги. После вы можете послать мне мейл, чтобы сказать, что все прошло хорошо.

– Конечно. Нужно ли мне договариваться с господином Мелато?

– В этом нет необходимости. Он знает детали операции. Позвоните ему, только если возникнут затруднения, так как он поедет из-за границы.

– Конечно, но такого не произойдет.

Беллони знал, что трансфер не совсем чистый. Десять миллионов ни с того ни с сего, в заштатный филиал… и с конфиденциальностью, которая подобала только более чем деликатным деньгам. Подобные операции были очень редкими, но, судя по всему, кто-то из руководства решил рискнуть.

– Значит, договорились, господин директор? Помните также, какие процедуры следует выполнить после поступления суммы?

– Конечно, не позднее воскресного вечера все будет в порядке.

Коллер снабдил его точными инструкциями. Беллони предписывалось в тот же день перевести сумму далее, не включая ее, естественно, в счета, которые должны быть предъявлены после Нового года. По переводе в главное, цюрихское отделение эти деньги предполагалось амортизировать, распределив их, как неприоритетный приход, по другим отделениям «Юнкера», через которые сумма никогда не проходила. Беллони должен был сделать эту работу сам, не привлекая других служащих.

– Хорошо, – подытожил Коллер, – тогда я с вами прощаюсь и желаю вам провести Рождество замечательно! Надеюсь, вы позволите себе несколько дней отдыха?

– Конечно, то есть, по правде сказать, не раньше января. После Нового года, возможно, несколько дней в горах…

Беллони понимал, что в разговоре он без конца, как попугай, повторял «конечно». Отношения с Цюрихом были не самой приятной частью работы. Попрощавшись с Коллером, Беллони позвонил Беатриче и попросил ее записать координаты господина Клаудио Мелато. Он объяснил ей, что должен встретиться с ним в воскресенье утром для краткой деловой беседы.

– Ох, господин директор! – воскликнула секретарша. – Но значит, вам придется работать и в воскресенье!

– Что вы хотите… издержки профессии!

Коллер выложил рядком ручки на письменном столе, ожидая, пока чай остынет. Перед ним, рядом с чаем и кренделем, лежало досье по счету 522.776.FK. Коллер был доволен, что ему удастся завершить переход Энеа Дюфо в «Юнкер» до Нового года.

Из-за этого нелепого расследования, затеянного службой внутренней безопасности, он потерял кучу времени. И подумать только, поначалу Фишер вел себя, как закадычный друг: говорю тебе это по секрету, будь осторожен, ходят слухи… В глубине души Коллер не сомневался, что все это вздор. Он пришел в цюрихское отделение «Юнкера» последним, и ему пришлось платить дорожную пошлину паранойе, которая самовластно правит в швейцарских банках.

Но после двадцатого декабря и последний из его тузов подпишет договор с «Юнкером». Те миллионы, которые придут в Беллинцону, – вроде залога. Вы мне отмываете эти деньги, я вам доверяю свои.

Он осторожно отпил чай из чашки. Решил положить немного сахара. Надо было не забыть позвонить Дюфо, поздравить с Рождеством. Такие переброски денег считались рутинными операциями: осязаемые деньги становятся виртуальными. Настоящая борьба происходила раньше. Чтобы заполучить каждого из своих тузов, Коллеру приходилось драться когтями и зубами. Он размешал сахар и набрал номер Клаудио Мелато.

– Алло, господин Мелато? – Коллер говорил по-итальянски.

– Да, кто говорит?

– Это Коллер, из «Юнкера». Я звоню сказать вам, что все в порядке.

– А, господин Коллер, благодарю вас.

– Я только что разговаривал с беллинцонским отделением. Вас ждут в воскресенье утром, в семь. Это займет десять минут. У вас все готово?

– Нет еще, но сегодня мы уладим последние детали. Завтра я буду уже в Лугано, со всем необходимым.

– Хорошо. Передайте от меня привет господину Дюфо.

– Обязательно.

Попрощавшись с Мелато, Коллер наконец приступил к кренделю. Борьба была тяжелой Коллеру приходилось постоянно улыбаться, пожимать руки, провожать потенциальных клиентов на поля для гольфа и говорить о деньгах, не говоря о деньгах. Теперь оставалось лишь пожинать плоды. Незадолго до Рождества Коллер мог наконец насладиться заслуженным успехом.

Перед домом Луки Форстера в Тессерете двое муниципальных рабочих развешивали последние рождественские украшения. Форстер смотрел на них из окна невидящим взглядом. В этом году, похоже, у него не будет времени остановиться даже на Рождество.

Он был готов поставить на карту все.

В последние месяцы дела шли все хуже и хуже. Возможно, он не рассчитал замах. От скупки краденого и ростовщичества он пытался перейти к более сложным и, главное, более чистым делам. Какая насмешка! Чистые дела его потопили. Или не совсем потопили – ведь Форстер мог взять новый старт. Требовалось только, чтобы Сальвиати вышел из беллинцонского «Юнкера» с десятью миллионами франков.

Пока же Форстер смотрел в окно и ждал стервятников. Улица застыла от холода. Форстер видел заиндевевшие стекла автомобилей, пожелтевшие листья на тротуаре. Единственным признаком жизни были двое рабочих, которые возились с украшениями. И вот, как актер, выходящий на сцену с минутным опозданием, показался адвокат Берти в своей машине.

Форстер отошел от окна и перебрался в кабинет, готовясь встретить Берти. Он приказал, чтобы, сославшись на поступивший телефонный звонок, разговор прервали через четверть часа, как бы ни складывалась беседа. Он не хотел вдаваться в подробности, в данный момент. До двадцатого декабря не имело смысла размениваться на болтовню.

– Господин Форстер, надеюсь, я вас не побеспокоил?

– Ну что вы, господин Берти! Прошу вас… садитесь, садитесь!

Адвокат Берти на самом деле напоминал не столько стервятника, сколько шершня. Коренастый, в очках, в желтом галстуке и коричневом костюме, с гудящим голосом. Большой шершень, переживший лето. Из тех, что никогда не умирают.

– В действительности за последние месяцы наш спорный вопрос мало продвинулся к разрешению, – начал адвокат. – Теперь следовало бы конкретизировать…

– Спорный вопрос? – прервал его Форстер. – Я думал, это, скорее, договор, полюбовное соглашение, во благо, в частности, компании «К-Инвестмент».

– Разумеется, – шершень загудел громче. – Прошу прощения, вы обещали до конца года выплатить оговоренное, открывая, кроме того, возможность для будущего сотрудничества.

– Нужные связи у меня есть, – Форстер решил быть искренним. – Сейчас пока нет денег.

Адвокат Берти вздрогнул, будто собеседник плюнул ему в глаз.

– Сейчас у вас… сейчас у вас нет денег?

– Я не сказал, что их у меня не будет. Видите ли, господин адвокат, я жду исхода важного дела. До Рождества я смогу сказать вам, удалось ли оно.

– А если не удастся?

– Удастся, это точно, речь идет о формальности.

– Надеюсь, господин Форстер.

Форстер заметил, что потеет. При мысли о «формальности».

– Это дело на миллион, крупное… и всю выручку я предназначу для «К-Инвестмента».

– Меня это радует. Вы сказали, что исход дела решится до Рождества?

– В течение нескольких дней.

– И все же…

Берти оборвал фразу, изобразив приступ кашля. Вот оно, жало.

– Да? – Форстер не сумел скрыть беспокойства.

– Это ничего. И все же, говорил я, важно, чтобы на сей раз мы действительно перешли к этапу конкретных дел. Чем больше мы ждем, тем больше денег теряем, вы меня понимаете? А некоторые инвесторы весьма обидчивы на этот счет…

Форстер оприходовал угрозу.

– Вы не должны волноваться, господин Берти. На Рождество мы сможем вместе отметить благоприятное разрешение нашего… спорного вопроса.

– Хотелось бы верить. – Берти встал. – Я знаю, у вас были неприятности.

– Неприятности? – Форстер наморщил лоб. – Что вы имеете в виду?

– Мне говорили об истории с уклонением от уплаты налогов…

– Ошибка. И потом, при чем здесь налоги?

– Это правда, – кивнул адвокат. – Допускаю вместе с вами, что уклонение от уплаты налогов в Швейцарии уголовно не наказуемо. Вы бы могли отделаться штрафом, но что скажете о злостном уклонении и о мошенничестве, совершаемом от имени ваших клиентов, которые…

– Довольно! – Форстер встал. – Вы получите свои деньги, хорошо?

– Я говорю все это ради вашего блага. – Берти позволил себе улыбку. – А пока – мои поздравления.

Не понадобился даже ложный телефонный звонок.

Шершень растворился, пока Форстер приходил в себя после стычки. Адвокат крепко держит его за яйца. Бесполезно это скрывать. Берти удалось даже разузнать про его налоговые невзгоды! Форстер не смел думать о том, как они его раздавят, если он не вернет свой долг с процентами.

К счастью, избавляя его от тягостных размышлений, в кабинет вошел Джонатан.

Он был вторым его главным помощником наряду с Элтоном. Он походил на официанта – с лысиной, редкими волосами на затылке, мягким взглядом. Но он, не моргнув глазом, мог избить человека в кровь. Едва зайдя, Джонатан сказал:

– Если других дел нет, я бы пошел.

И стал ждать, стоя перед письменным столом.

– Запомни, – сказал ему Форстер, – важно все рассчитать по времени. Вы должны быть там, в Беллинцоне, сильно заранее. Обязательно раньше шести.

– Мы будем там. – Джонатан поправил очки на носу. – Увидите, проблем не будет. Они заходят в семь, так?

– Да, примерно.

– Как только они возьмут деньги, мы возьмем их самих.

Будем надеяться, подумал Форстер. В ушах у него все стояло гудение шершня. И он уже знал, что до двадцатого декабря ему трудно будет уснуть ночью.

Нет, в этом году времени остановиться не будет.

Даже на Рождество.

14 Счастливый конец

В пятницу вечером в беллинцонском «Юнкер-банке» было безлюдно. Только четыре женщины перемещались между холлом и служебными кабинетами. На них была форменная одежда компании «Пулирапида CA.»; они поделили обязанности. Кате Паолуччи, в качестве старшей, оказалось нетрудно заполучить кабинеты директора и его секретарши.

Обычно уборкой в «Юнкере» занимались другие люди. Но на этой неделе смены немного перепутались. Такое часто случалось перед Рождеством.

Катя не поняла, что пытается сделать Контини. В частности, она не поняла, чего хочет друг Контини. Приятный человек, который настоял на встрече с ней и дал ей секретное поручение. Катя подозревала, что и сам Контини не знает какое.

– Это запасный выход, – объяснил он ей тогда, подмигнув.

Но это был лишь поднос, оставленный возле письменного стола. Три чашки и молочник. Ну какой это запасный выход? Возможно, тут была какая-то связь с другой просьбой друга Контини, но Кате никак не удавалось ее уловить.

Так или иначе, она сделала все, что от нее требовалось.

В последние годы Катя работала в основном на одном месте, в своем офисе, и она не без удовольствия вернулась к оперативной работе, вспомнив старые ощущения. Люди думают, что уборка – паскудное занятие, но на самом деле, если человек сметлив, он может многое узнать. Коридоры банка после заката меняют облик. Картины на стенах словно приобретают налет старины, а мебель выглядит какой-то потертой. Кате казалось, что она на даче в последний день лета.

– Катя! – окликнула ее одна из коллег с нижнего этажа. – Я здесь закончила, хочешь, я сделаю туалет на втором?

– О\'кей, – ответила Катя. – Через минуту я тоже подойду.

Письменные столы были пусты: clean desk policy . [45] которой придерживался банк, воспрещала оставлять на виду бумаги. Но в некоторых кабинетах беспорядка хватало: пепельницы на подоконниках, банановая кожура в корзинах для бумаги. Как будто волшебство остановило мир и уничтожило жизнь. Катя пыталась угадать, что за человек директор. Безусловно, аккуратный: в его кабинете все вещи были на своих местах.

Как знать, что там задумал Контини! Уже много лет Катя с ним сотрудничала, но обычно он поручал ей простые работенки. Сфотографировать документы, порыться в мусоре. Но никогда прежде ей не доводилось рисовать план и уж тем более оставлять предметы в банке.

Катя наклонилась поднять заколку с коврового покрытия. Она положила ее на письменный стол, рядом со стопкой белых листов. Потом подтащила пылесос к порогу и обернулась посмотреть на комнату. Все было на месте. Она погасила светильник. Освещенный только уличным фонарем, кабинет будто еще больше постарел. Компьютер словно превратился в пишущую машинку; чуть-чуть фантазии – и разглядишь даже чернильницу с гусиным пером…

Что за мысли!

Катя закрыла дверь.

– Кабинет в порядке! – крикнула она в сторону туалета. – Тебе нужна моя помощь?

Субботним утром Сальвиати поехал посмотреть на реку Тичино. Он вернулся на место, где во время рыбалки его осенило. Тогда берега были зелены, а вокруг скал кружились мошки. Сейчас река напоминала серую ленту, размеченную там-сям белыми гребнями. Сальвиати держал во рту кривую трубку. Он сел на берегу, прислонившись к груде камней.

После того, что сделала Катя Паолуччи накануне вечером, ограбление было неизбежным. Служащая «Пулирапида CA.» сделала первый шаг к осуществлению замысла Сальвиати. Если бы теперь они не провели операцию, директор Беллони очень бы удивился, вернувшись в офис в понедельник утром. А Катя попала бы в беду.

Но у Сальвиати не было сомнений. Он знал, что у него хороший план. Он до тошноты всматривался в кадры, снятые Филиппо Корти. Он прекрасно знал всех служащих и многократно наблюдал в замедленном режиме, как входит директор Беллони. Кроме того, он звонил Беллони, представившись клиентом банка, и долго с ним разговаривал. Он обладал всем материалом, который мог ему понадобиться. За два часа до ограбления ему предстояло претворить в жизнь ту догадку, которая поразила его летним днем, когда он пытался обмануть рыбу.

Он никогда не видел беллинцонский «Юнкер-банк» изнутри. Предпочитал не рисковать. Сальвиати попросил Катю нарисовать план и сделать несколько фотографий кабинетов. Зайдя, он будет знать, куда идти.

После первого осмотра он больше не был в Беллинцоне. Вор должен находиться далеко от места, где он нанесет удар. Он должен узнать территорию так, чтобы территория не научилась узнавать его. Сальвиати вернул себе навыки, приобретенные за всю свою карьеру. За несколько месяцев он стер садовника, которым ему удалось стать прежде.

Сможет ли он измениться опять?

Вернется ли в Прованс? А Лина, Филиппо и Анна. Элия… сумеют ли они снова влиться в жизнь после этого миража – ограбления в банке?

Сальвиати смотрел на реку. Он не ждал ответов. Все, что он умел делать, – двигаться вперед мало-помалу, выверяя каждый шаг. Он вынул трубку изо рта и выпустил облачко дыма. Он чувствовал, что в этой свинцовой воде, в переплетении веток и в небе над рекой – ключ ко всему. К плутням Форстера и уязвимости Лины, к молчаливости Элии и к тем миллионам, тем деньгам, что абсурдно обещали свободу. Сальвиати курил маленькими затяжками. Нетрудно ограбить банк, думал он, трудно остаться свободными. А чтобы остаться на свободе, нужно бы владеть этим ключом, понимать таинственные слова реки, деревьев, неба…

Мы украдем деньги, твердила себе Анна, мы действительно украдем деньги. Суббота, девятнадцатое декабря. Напряжение стало почти невыносимым. Весь романтический ореол операции исчез. Впрочем, большая его часть раскрошилась в тот день, когда Мажордом попытался подкупить ее. В тот момент Анна в самом деле поняла, что не играет. Она встала со скамейки, вернулась на работу и рассказала все Сальвиати и Контини. Но ее отчет не застал Сальвиати врасплох:

– Они тоже готовят себе запасный выход, вот и все.

– А у нас он есть? – спросил Контини. Но Сальвиати не дал ответа.

А теперь, в день перед ограблением, Анна и Филиппо нервничали, как две кошки перед грозой. Филиппо сходил на рынок и вернулся с обжаренной на вертеле курицей. Анна почистила картошки и приготовила салат. За обедом они выпили пол-литра красного вина.

– Как-то я отяжелел, – сказал он после кофе.

– Почему бы нам не прогуляться? – предложила Анна.

– Не знаю. Куда, по-твоему, мы можем пойти? В конце концов они решили немного размяться. Post prandium deambulare , [46] гласит поговорка. Филиппо цитировал ее постоянно, и в тот день он не отступил от правила. Но Анна подумала, что странно заниматься физическими упражнениями как ни в чем не бывало.

– Я не уверен в успехе, – проговорил Филиппо, ведя машину к равнине Магадино, на юг от Беллинцоны. Анна покачала головой:

– Ну, теперь уже бесполезно говорить об этом. Что сделано, то сделано.

– А если что-то пойдет не так?

– Я не хочу об этом думать.

– А я думаю. Анна не ответила.

Когда на Филиппо находило такое настроение, лучше было оставить его в покое. С самого начала он часто менял свое отношение к ограблению. Вначале скептицизм, потом любопытство, потом стоическая позиция: это дело плохое, но мы должны помочь Жану. А сейчас – что-то вроде угрюмой покорности злой судьбе.

– В любом случае я не жалею о нашем решении, – добавил Филиппо. – Однако что ж, мне неспокойно.

– Это нормально.

– Мы уверены, что эти двое знают, на что мы идем?

– Сальвиати специалист, ну и Контини, по-моему, не оплошает.

– Как знать. Частный детектив, обворовывающий банк…

Они оставили автомобиль в Джубьяско, в районе Саледжи.

На супругах были спортивные костюмы, серый на нем, бело-розовый на ней. Бег как будто помог Филиппо немного успокоиться. Он по-прежнему считал, что их положение нелепо, но решил, что жаловаться Анне бесполезно. Теперь ничего не оставалось, как глядеть в оба и не дать себя облапошить.

Я рассуждаю, как преступник, подумал Филиппо, когда они бежали по тропинке, идущей вдоль дамбы на реке Тичино. Но если уж приходится быть преступниками, лучше уж быть ими на высоте. Оценить все «за» и «против». Выйти сухими из воды.

– По-твоему, мы действительно чем-то рискуем? – спросила Анна, которая бежала рядом и, похоже, догадывалась о ходе его мыслей.

– Ну, мы крадем не пакетик конфет…

– Лично мы ничего красть не будем.

– Да брось ты! – взорвался Маттео. – Извини, но ты что, не помнишь того типа, который явился тебя подкупать?

– Мажордома? Но при чем здесь он?

– От него-то и исходит настоящая опасность, они все такие, как он! – Филиппо запыхался. – Ты думаешь, они оставят нас в покое, если что-то пойдет плохо?

– Но…

– Сальвиати совершает это ограбление, потому что его шантажируют. А если в конце концов этот Форстер потеряет голову? Если предпочтет не оставлять свидетелей?

Филиппо остановился у края дороги отдышаться. У него кружилась голова. Он не знал, что к этому привело: то ли утомление от бега, то ли утомление от того, что он наконец исторг из себя свои страхи. Да, жаловаться Анне бесполезно, но правильно, чтобы она знала, что стоит на карте.

Но Анна, похоже, была настроена оптимистичнее:

– Я доверяю Жану. Не сомневаюсь, что он продумал все детали.

– Но мы втянуты в незаконную деятельность. Это ограбление, ты понимаешь?

– О да! – Анна подняла руки. – Берите, берите, что захотите, господин!

Филиппо хотел было что-то возразить, но потом рассмеялся. Мы два психа, подумал он, два буйных психа! Мимо них пробежала женщина, потом промелькнули, как фосфоресцирующие молнии, двое велосипедистов, упакованных в зимнюю форму.

– Ладно, вперед, а то люди уже на нас смотрят, – сказал Филиппо, подавляя смех.

Они перешли на спортивную ходьбу. Дорога шла вдоль равнины Магадино – полосы плоской земли в сердце кантона Тичино. Если бы не горы на горизонте, Филиппо и Анна могли бы принять эти места за падуанскую низменность. Фермы, трактора на извилистых дорогах, дамба и запах скота. Декабрьские поля были покрыты ледяной коркой.

– Но может, ты и прав, – сказала Анна немного погодя. – Надо было нам спросить у Жана, как он собирается ладить с Форстером.

– Он бы нам не сказал.

– Откуда ты знаешь?

– Да не переживай, Анна. Увидишь, у нас получится.

Филиппо любил жену. Редко он чувствовал ее такой близкой, как тем зимним днем. Дыхание превращалось в пар при каждом выдохе, плохие мысли пропадали при каждом шаге.

– Ты уверен?

– Ну конечно. У нас получится, и когда-нибудь мы будем смеяться над своими страхами.

– Да, и будем вспоминать эти безумные дни…

– Мы внутри фильма. Но это фильм со счастливым концом, я уверен.

Какое-то время они шли молча.

Сердце, ноги, легкие… в напряженности физических усилий будущее теряло значение. Здесь, посреди равнины, были только они, они и этот бег по берегу реки.

Контини положил плотик на кухонный стол. Сальвиати смотрел на плотик, раскуривая трубку.

– Что ты мне хочешь сказать?

– В водосборе я нашел только этот, – объяснил Контини. – Другие потерялись в Трезальти.

– A-a. – Сальвиати выпустил облачко дыма.

– Но я не знаю, что это значит, – продолжал сыщик. – Я вообще пока до конца не понимаю всю эту историю.

– А что, тут так уж много надо понимать?

– После звука колокола мне надо стараться услышать отзвук…

– Что-что?

– Так сказал Джиона.