Скорость Кунц Дин
Её удивительные глаза цвета бренди оторвались от фисташек, встретились взглядом с его глазами.
— Тогда не говори об этом теперь. Просто помни, какой она была тогда.
Покончив с двумя вишнями, ворон сделал паузу, чтобы размять крылья. Бесшумно они расправились и столь же бесшумно сложились.
— Зачем ты взяла эту фотографию с собой, когда пошла к ней? — спросил Билли.
— Я ношу их с собой всюду, последние фотографии мёртвых.
— Но почему?
— Я же гаруспик, — напомнила она ему. — Изучаю их. Они предсказывают будущее.
Билли отпил чая.
Ворон наблюдал за ним, раскрыв клюв, будто кричал. Не издавая ни звука.
— И что они предсказывают насчёт Барбары? — спросил Билли.
Пауза перед ответом могла толковаться двояко: то ли Айви обдумывала, что сказать, то ли мыслями была где-то далеко и ей требовалось время, чтобы вернуться.
— Ничего.
— Совсем ничего?
Она уже ответила. Повторять не собиралась.
И богомол с фотографии, лежащей на столе, ничего не сказал Билли.
— Откуда у тебя взялась эта идея, гадать по мёртвым? — спросил Билли. — От бабушки?
— Нет. Она этого не одобряла. Набожная католичка, она полагала веру в оккультное грехом. И тот, кто верил в подобное, подвергал опасности свою бессмертную душу.
— Но ты не согласна с нею.
— И согласна, и не согласна, — ответила Айви даже тише, чем обычно.
После того как ворон съел мякоть третьей вишни, косточки остались лежать на подоконнике, бок о бок, свидетельство того, что он признает принятые в доме правила аккуратности и порядка.
— Я никогда не слышала голос матери, — добавила Айви.
Билли не понял, что это значит, потом вспомнил, что её мать умерла при родах.
— Ещё будучи совсем маленькой, я знала, что мать должна сказать мне что-то очень важное.
Впервые он заметил настенные часы. Без секундной, минутной и часовой стрелок.
— Этот дом всегда был таким тихим, — продолжала Айви. — Таким тихим. Здесь учишься слушать.
Билли слушал.
— У мёртвых есть что сказать нам.
Блестящими чёрными глазами ворон смотрел на свою хозяйку.
— Стена здесь тоньше. Стена между мирами. Душа может докричаться через неё, если есть на то сильное желание.
Откладывая в сторону пустые скорлупки, кладя орешки в миску, Айви производила очень тихие звуки, на пределе слышимости.
— Иногда ночью, или в те моменты во второй половине дня, когда, случается, всё застывает, или в сумерках, когда горизонт проглатывает солнце и полностью заглушает его, я знаю, она меня зовёт. Я буквально слышу её голос… но не слова. Слова пока не слышу.
Билли подумал о Барбаре, говорящей из глубин своего неестественного сна, о словах, бессмысленных для всех, но имеющих значение для него, пусть пока ещё загадочное.
Он находил, что Айви Элгин не только влечёт к себе, но и тревожит. Несмотря на всю её невинность, предупреждал себя Билли, в её сердце, как у любого мужчины или женщины, должен быть уголок, куда не проникал свет, куда не могла попасть успокаивающая тишина.
Тем не менее, несмотря на то что он думал о жизни и смерти, несмотря на мотивы, которыми руководствовалась Айви, если такие мотивы у неё и были, Билли чувствовал, что она искренне верит в стремление матери дотянуться до неё, в то, что мать не оставит этих попыток и в конце концов своего добьётся.
Более того, Айви произвела на Билли такое сильное впечатление, и веское слово тут сказало не здравомыслие, а подсознательная логика, что он не мог полагать её обычным эксцентричным человеком. В этом доме стена между мирами действительно могла утончиться, размытая многими годами тишины.
Её предсказания, базирующиеся на мёртвых, редко сбывались хотя бы в малой степени. Она винила себя в неумении правильно истолковать увиденное, но отметала предположение, что гадание по мёртвым в принципе бесполезно.
Теперь Билли понимал её упрямство. Если живой не мог узнать будущее по уникальным особенностям каждого мёртвого тела, тогда, возможно, и мёртвые ничего не могли сказать живым, и девочка, жаждущая услышать голос матери, никогда его не услышит, как бы ни прислушивалась, сколько бы времени ни молчала, ловя каждый звук, нарушающий тишину.
Вот она и изучала фотографии сбитых автомобилями опоссумов на обочинах дорог, мёртвых богомолов, птиц, упавших с неба.
Она тихонько ходила по дому, беззвучно чистила фисташки, едва слышно говорила с вороном или совсем не говорила, и временами тишина становилась гробовой.
Так случилось и на этот раз, но Билли разорвал тишину.
Заинтересованный не столько в анализе её поведения, сколько в её реакции, наблюдая за нею более пристально, чем это делала птица, Билли сказал:
— Иногда убийцы-психопаты оставляют себе сувениры, которые напоминают им о жертвах.
Словно не увидев в этой реплике Билли ничего странного, с тем же успехом он мог сказать, что день выдался жарким, Айви глотнула чая и продолжила чистить орехи.
Он подозревал, что ничего из сказанного Айви кем бы то ни было не вызывало у неё удивления, словно она всегда заранее знала, какие слова будут произнесены.
— Я слышал об одном случае, — продолжил Билли, — когда убийца срезал лицо жертвы и хранил его в банке с формальдегидом.
Айви сгребла скорлупки со стола и опустила их в мусорное ведро, которое стояло у её стула. Не бросила, а опустила так, чтобы обойтись без шума.
Глядя на Айви, Билли не мог определить, слышала ли она раньше о такой мерзости или его слова стали для неё новостью.
— Если бы ты увидела тело без лица, ты бы смогла что-нибудь по нему сказать? Не о будущем, а о нём, убийце?
— Театр, — без запинки ответила Айви.
— Не понял.
— Он любит театр.
— Почему ты так решила?
— Драма срезания лица.
— Не улавливаю связь.
Из вазы она взяла вишню.
— Театр — это обман. Ни один актёр не играет себя.
Билли смог сказать только одно слово: «Согласен» — и ждать продолжения.
Айви положила вишню в рот. Мгновением позже выплюнула косточку в руку, а мякоть проглотила.
Хотела ли она этим сказать, что косточка — это сущность вишни, или нет, но Билли её понял именно так.
Вновь Айви встретилась с ним взглядом.
— Он взял лицо не потому, что это лицо. Он взял его, потому что это маска.
Глаза её были прекрасны, но по ним он не мог сказать, что собственная догадка потрясла Айви так же, как его. А может, если человек всю жизнь пытается услышать голоса мёртвых, потрясти его не так-то легко?
— Ты хочешь сказать, что иной раз, когда он один и в соответствующем настроении, он достаёт лицо из банки и носит его?
— Возможно, и носит. Возможно, оно потребовалось ему, потому что напомнило о важнейшей драме его жизни, любимом представлении.
Представление.
Это слово произнёс Ральф Коттл. Айви могла повторить его сознательно, а может быть, случайно. Он этого знать не мог.
Она продолжала смотреть ему в глаза.
— Билли, ты думаешь, каждое лицо — маска?
— А ты?
— У моей глухой бабушки, нежной и доброй, как ангел, были свои секреты. Невинные, даже очаровательные секреты. Её маска была почти такой же прозрачной, как стекло, но всё-таки она её носила.
Билли не знал, что Айви ему этим говорит, к какому выводу хочет подвести своими словами. И не верил, что на прямой вопрос получит менее расплывчатый ответ.
И не то чтобы она стремилась обмануть. Она всегда предпочитала говорить не прямо, а намёками, не намеренно, такой уж была. Всё, что она говорила, звучало ясно, словно удар колокола… и, однако, вызывало трудности при толковании.
Часто её молчание было красноречивее произнесённых ею слов — чего ещё можно было ожидать от человека, воспитанного глухим?
Если он понимал её хотя бы наполовину, получалось, что Айви совершенно его не обманывала. Но почему она тогда подчёркивала, что каждое лицо, включая и её собственное, маска?
Если Айви навещала Барбару только потому, что однажды Барбара проявила по отношению к ней доброту, если она взяла фотографии мёртвых тел в «Шепчущиеся сосны» только потому, что всюду носила их с собой, тогда фотография мёртвого богомола не имела никакого отношения к ловушке, в которую попал Билли, а она ничего не знала о выродке.
В этом случае ему следовало встать, уйти и заняться куда более срочными делами. Однако он остался за столом.
Её взгляд вернулся к фисташкам, руки вновь принялись их чистить.
— Моя бабушка была глухой от рождения. Она никогда не слышала сказанного слова, не знала, как их произносить.
Наблюдая за ловкими пальцами Айви, Билли чувствовал, что её дни заполнены полезной работой: уходом за садом, уборкой в доме, готовкой, и она всеми силами избегает безделья.
— Она никогда не слышала смеха других, но знала, как нужно смеяться. У неё был потрясающий, заразительный смех. А как бабушка плачет, я впервые услышала в восемь лет.
Билли понимал, что трудолюбие Айви — отражение его собственного, необходимость занять себя, и сочувствовал ей. Она ему нравилась, независимо от того, мог он ей довериться или нет.
— Когда я была гораздо моложе, я не могла полностью осознать того, что моя мать умерла в родах. Раньше я думала, что убила её и несу за это ответственность.
В окне ворон вновь размял крылья, расправил и сложил так же бесшумно, как в первый раз.
— В восемь лет я наконец-то поняла, что вины на мне нет. Когда я знаками рассказала бабушке о моём открытии, она впервые на моей памяти заплакала. Это звучит смешно, но, когда она заплакала, я предположила, что плакать она будет молча, лишь по щекам польются слезы. Но рыдала она так же громко, как смеялась. Поэтому, по части этих двух звуков, она ничем не отличалась от любой другой женщины, которая могла слышать и говорить. Была одной из них.
Раньше Билли думал, что Айви околдовывает мужчин красотой и сексуальностью, но, как выяснялось, чары у неё были куда более сильными.
Он понял, что собирается открыть ей, лишь когда услышал собственный голос:
— В четырнадцать лет я застрелил отца и мать.
Она ответила, не поднимая головы:
— Я знаю.
— Насмерть.
— Я знаю. Ты когда-нибудь думал, что кто-то из них захочет поговорить с тобой через стену?
— Нет. Никогда. И, Господи, я надеюсь, что они не заговорят.
Она чистила фисташки, он наблюдал, а потом она сказала:
— Тебе нужно идти.
По её тону он понял: она говорит, что он может остаться, но понимает, что у него есть важные дела.
— Да, — он поднялся.
— У тебя беда, Билли?
— Нет.
— Это ложь.
— Да.
— И это всё, что ты мне скажешь.
Он промолчал.
— Ты пришёл сюда в поисках чего-то. Нашёл?
— Не уверен.
— Иногда ты так прислушиваешься к самому тихому из звуков, что не слышишь куда более громких.
Он несколько секунд обдумывал её слова, прежде чем спросить:
— Ты проводишь меня до двери?
— Дорогу ты теперь знаешь.
— Тебе нужно запереть за мной дверь.
— Она сама закроется на защёлку.
— Этого мало. До темноты ты должна запереть её на врезной замок и закрыть эти окна.
— Я ничего не боюсь. И никогда не боялась.
— А я боялся всегда.
— Я знаю. Двадцать лет.
По пути к двери шаги Билли отдавались от паркета гораздо тише. Он закрыл входную дверь, проверил защёлку и пошёл по дорожке-тоннелю к улице, оставив Айви Элгин с чаем, фисташками и вороном на окне, в гробовой тишине кухни, где на стене висели часы без стрелок.
Глава 44
Стив Зиллис снимал безликий одноэтажный дом на улице, на которой господствовала философия пренебрежения к собственности.
Только на одном участке, к северу от дома Зиллиса, поддерживался должный порядок. Жила там Селия Рейнольдс, приятельница Джекки О'Хары.
Она заявляла, что видела, как Зиллис во дворе в ярости рубил стулья, арбузы, манекены.
Гараж примыкал к дому с южной стороны, вне поля зрения наблюдательной Селии Рейнольдс. Не раз и не два посмотрев в зеркала заднего обзора и убедившись, что слежки за ним нет, Билли припарковался прямо на подъездной дорожке.
Зиллиса и его соседа с юга разделяла восьмидесятифутовая стена разросшихся эвкалиптов, которые никто никогда не подрезал, не позволяющая увидеть, что находится по другую её сторону.
Перед тем как выйти из кабины «Эксплорера», Билли низко надвинул на лоб синюю бейсболку. В руке он держал ящик для инструментов. Человек с ящиком для инструментов, который, ни от кого не прячась, решительно направляется к дому, может быть только ремонтником и, соответственно, не вызывает подозрений.
Бармена Билли прекрасно знали в лицо в определённых кругах, но он не собирался долго находиться на виду.
Пройдя между источающими сильный аромат эвкалиптами и стеной гаража, он, как и ожидал, нашёл боковую дверь.
Пренебрежение собственностью и низкая арендная плата предполагали наличие самого простого замка. Билли не ошибся и в этом.
Просунув ламинированное водительское удостоверение в щель между дверью и дверной коробкой, он отжал собачку замка. Занёс ящик с инструментами в гараж и зажёг свет.
По пути из «Шепчущихся сосен» к дому Айви Элгин он проехал мимо таверны. Увидел, что автомобиль Стива уже на стоянке.
Зиллис жил один. Путь был свободен.
Билли открыл ворота гаража, загнал внедорожник, закрыл ворота.
По средам народу в таверне хватало. Стив не мог вернуться домой раньше двух часов ночи.
Тем не менее Билли не мог потратить семь часов на то, что забраться в дом и обыскать его. Задолго до рассвета предстояло избавиться от двух трупов, на которых имелись вещественные улики, однозначно указывающие, что убил этих людей не кто иной, как Билли.
В гараже хватало грязи и паутины, но не всякого хлама. За десять минут Билли нашёл пауков, но не запасной ключ от двери.
Ему не хотелось оставлять следы взлома. Однако с лёгкостью открывать замки удаётся только в кино. Точно так же, как соблазнять женщин и убивать мужчин.
Устанавливая в своём доме новые замки, Билли не только узнал, как это делается, но и понял, что очень часто работу эту выполняют спустя рукава. Он надеялся, что и здесь мастер окажется не из лучших, и его ожидания оправдались.
Возможно, дверь навесили за одну сторону, а замок купили под другую. И вместо того, чтобы перевесить дверь или поменять замок, хозяева просто его перевернули. Так что внутренняя лицевая сторона замка оказалась в гараже.
И вместо приваренной к замку рамки на Билли смотрела снимаемая, которая крепилась на двух шурупах. Личинка вытаскивалась за специальное кольцо с зацепами, для этого и предназначенное.
Так что на поиски запасного ключа он потратил больше времени, чем на открытие двери. Прежде чем войти в дом, Билли вновь собрал замок и тщательно стёр отпечатки своих пальцев с поверхностей, к которым мог прикоснуться.
Инструменты положил в ящик, из него достал револьвер. На случай, если бы пришлось быстро сматываться, поставил ящик с инструментами в багажное отделение «Эксплорера».
Помимо ящика с инструментами, он захватил с собой и коробку с одноразовыми латексными перчатками. Достал две, натянул на руки.
До захода солнца оставался ещё час. Билли прошёлся по дому, везде зажигая свет.
В кладовой многие полки пустовали. Запас продуктов Стива был типичным для холостяка: консервированные супы, тушёнка, различные чипсы.
Грязные тарелки и кастрюли в раковине числом превышали чистые на полках и в шкафчиках. Там тоже хватало пустого места.
В одном из ящиков Билли нашёл запасные ключи от автомобиля, гаража и, возможно, от дома. Действительно, один из них подошёл к двери чёрного хода. Билли сунул его в карман, остальные положил на место.
Мебель Стив Зиллис не уважал. Около пластикового стола на кухне стоял один стул, тоже из пластика, но совершенно другого цвета.
Вся обстановка гостиной состояла из просиженного дивана, скамейки для ног, телевизора с дивиди-плеером на тумбе на колёсиках. Журналы стопками лежали на полу, одной из них компанию составляла пара грязных носок.
Если бы не отсутствие постеров, могло бы создаться впечатление, что это комната в студенческом общежитии. Затянувшаяся юность вызывала жалость, но преступлением не являлась.
Если женщины здесь и появлялись, то не возвращались сюда… и не ночевали. Умения завязывать языком черенки вишен явно не хватало для установления длительных романтических отношений.
В спальне для гостей обстановку заменяли четыре манекена. Все женщины, голые, без париков, лысые. Три подверглись переделке.
Один лежал на полу, в центре комнаты. Руки сжимали рукоятки двух мясницких ножей. Оба вонзили манекену в шею, словно он дважды зарезал сам себя.
Между ног в пластике проделали дыру. Также между ног торчал металлический штырь, вероятно, выломанный из забора. Острый конец штыря загнали в грубое подобие влагалища.
Вместо ступнёй у манекена была вторая пара кистей, прикреплённая к голеням. Ноги в коленях согнули так, чтобы дополнительные кисти могли держать металлический штырь.
Третья пара кистей торчала из грудей. Они жадно хватали воздух, словно манекен никак не мог насытить свою похоть.
Глава 45
Далеко не в одном доме, если зайти туда без спроса и иметь возможность не торопясь осмотреть его, вы сможете найди свидетельства извращённых вкусов хозяина.
Но на переделку манекенов было затрачено слишком много сил и времени, так что они представляли собой нечто большее. Скорее всего, выражали потребность насиловать и убивать, удовлетворить которую полностью никак не удавалось.
Второй манекен сидел спиной к стене, раскинув ноги. Глаза ему вырезали. Вместо них вставили зубы.
Похоже, звериные зубы, может быть, рептилий, и, скорее всего, настоящие. Изогнутые клыки, заострённые резцы.
Зубы аккуратно приклеили к глазнице. И теперь каждая напоминала пару маленьких челюстей.
Рот превратили в большущую дыру. И пасть манекена тоже заполняли не человеческие зубы.
Зубы торчали и из ушей.
Из сосков и из пупка. А уж во влагалище, ещё одной дыре, зубов было больше, чем в любом другом отверстии.
Что представлял собой этот монстр, страх перед женственностью или женщину, пожирающую себя, Билли не знал, да и не хотел узнать.
Он мечтал только об одном: побыстрее выбраться из этого дома. Увидел более чем достаточно. Но продолжал смотреть.
Третий манекен тоже сидел спиной к стене. Его руки лежали на коленях, держали чашу. А чаша являла собой срезанную верхнюю часть черепа.
Чашу заполняли фотографии мужских половых органов. Билли к фотографиям не прикоснулся, но поверхностного взгляда хватило, чтобы предположить, что на всех фотографиях запечатлены гениталии одного мужчины.
Аналогичные фотографии, десятки фотографий, торчали из оставшейся части головы манекена. А также из раскрытого рта.
Вероятно, Стив Зиллис провёл немало времени, фотографируя свой половой орган с разных углов, в разной степени возбуждения.
Латексные перчатки Билли послужили не только для того, чтобы в доме не осталось его отпечатков пальцев. После увиденного Билли бы вытошнило, если бы ему пришлось голой рукой прикасаться к дверным ручкам, выключателям, к чему угодно.
Четвёртый манекен стоял нетронутым. Зиллису, возможно, не терпелось добраться до него.
Вот, значит, какие мысли вертелись в голове Зиллиса во время его смены в таверне, когда он наливал пиво, смешивал напитки, рассказывал анекдоты, показывал фокусы.
В спальне Зиллиса обстановка была спартанской, как и в остальных комнатах. Кровать, тумбочка, настольная лампа, часы. Ни картин на стенах, ни безделушек, ни сувениров.
Простыни смятые, одна подушка на полу.
Один угол, судя по всему, служил свалкой для грязного белья. Рубашки, шорты, джинсы, нижнее белье лежали кучей.
Обыск спальни и стенного шкафа привёл ещё к одному тревожному открытию.
Под кроватью обнаружился десяток видеокассет с порнофильмами. На обложке изображались обнажённые женщины в наручниках, цепях, некоторые с кляпами, с завязанными глазами. Над ними угрожающе нависали садисты-мужчины.
То были не любительские, а профессиональные фильмы, которые продавались в магазинах для взрослых, как из кирпича и цемента, так и в онлайновых.
Билли вернул кассеты на место и задался вопросом: а достаточно ли он обнаружил, чтобы полиция могла нагрянуть сюда с ордером на арест?
Нет. Ни манекены, ни порнофильмы не доказывали, что Стив Зиллис когда-либо причинил вред человеческому существу, только свидетельствовали об отклонениях его фантазий от нормы.
Тем временем за диваном в доме Билли лежал реальный покойник, от которого следовало избавиться.
Если бы он стал подозреваемым в убийстве Гизель Уинслоу в Напе или если бы обнаружили тело Лэнни Олсена и заподозрили Билли и в этом убийстве, за ним как минимум организовали бы слежку. Он потерял бы свободу действий.
А вот если бы полиция нашла тело Коттла, его бы сразу арестовали.
Никто бы не понял, что грозит Барбаре. В существование такой угрозы просто бы не поверили. Его предупреждения не восприняли бы всерьёз. Когда ты — главный подозреваемый, полиция хочет услышать от тебя только одно: признание в совершенных преступлениях.
Он знал, что при этом происходит. Он совершенно точно знал, что при этом происходит.
В течение двадцати четырёх часов или сорока восьми часов (или недели, месяца, года), которые потребуются ему, чтобы доказать свою невиновность, если он вообше сможет это сделать, Барбара останется беззащитной, без охранника.
Его слишком глубоко затянули в трясину. И спастись он мог, рассчитывая только на свои силы.
Если бы он нашёл лицо в банке с формальдегидом или другие, не менее жуткие сувениры, то мог бы попытаться сдать Зиллиса властям. Ничто другое их бы не убедило.
Как и в большинстве домов в Калифорнии, подвала в доме Зиллиса не было, зато был чердак. Люк находился в потолке коридора, верёвка свисала вниз.
Когда он потянул за верёвку, крышка откинулась, с неё сползла раздвижная лестница.
За спиной раздался какой-то шум. Мысленно он увидел зубастый манекен, ринувшийся на него.
Развернулся, выхватив из-за пояса револьвер. Никого. Наверное, чуть осел старый дом.
Поднявшись по лестнице, он увидел закреплённый на полу чердака выключатель. Две лампочки, покрытые пылью, осветили пустое пространство, где пахло древесной гнилью.
Очевидно, выродку хватило ума держать свои сувениры в другом месте.
Билли подозревал, что Зиллис жил здесь, но не считал это место своим домом. Минимум мебели, полное отсутствие каких-то декоративных вещей — всё говорило о том, что для Стива Зиллиса это всего лишь дорожная станция. Остановка в пути. Он просто проезжал мимо.
В таверне он отработал пять месяцев. Где он провёл предыдущие пять с половиной лет, прошедшие после того, как в Денвере исчезла Джудит Кессельман, студентка Университета Колорадо?
Интернет связал его только с одним исчезновением и ни с какими убийствами. Если верить «Гуглю», на Зиллисе «висело» гораздо меньше, чем на самом Билли.
Но если иметь список городов, в которых останавливался Стив Зиллис, если проанализировать исчезновения и убийства, которые имели место быть в тех городах, возможно, удастся составить более чёткую картину.
Наиболее удачливые серийные убийцы были бродягами, которые совершали свои преступления в самых разных местах. Места, где они убивали, разделяли сотни миль, и относились эти места к разным юрисдикциям, так что связать эти убийства в серию было непросто. То, что бросается в глаза с самолёта, невозможно увидеть шагающему по земле.
Странствующий бармен, который умеет смешивать напитки и ладить с посетителями, может найти работу где угодно. Далеко не везде у него будут спрашивать рекомендации с прежних мест работы, ограничатся только карточкой социального страхования, водительским удостоверением и разрешением от Совета по контролю за употреблением спиртных напитков штата. Джекки О'Хара, типичный представитель работодателей Стива, не звонил в те места, где раньше работал человек, который нанимался к нему. Он принимал решения, основываясь на собственных впечатлениях.
Билли погасил все лампы и вышел из дома. Запасным ключом закрыл за собой дверь и вновь положил его в карман, потому что собирался вернуться.
Глава 46
Читать бесплатно другие книги:
