Хранилище Литтл Бентли

2

Сэм взорвала бомбу после ужина.

— Я не буду поступать в колледж, — объявила она.

Билл посмотрел на жену. Несомненно, она также впервые услышала эти слова, и он увидел у нее на лице ярость.

— Что ты хочешь сказать? — гневно спросила Джинни. — Ты не будешь поступать в колледж?

— Я включена в программу подготовки руководящих кадров, — объяснила Сэм. — Меня посылают на учебу в главный центр в Далласе. Учеба рассчитана на две недели, после чего я вернусь в Джунипер. «Хранилище» уже подыскало для меня дом на Элм-стрит, мне аренда не будет ничего стоить. За все будет платить «Хранилище». Я могу переезжать туда в ближайшие выходные.

Все были оглушены. Даже Шеннон молчала. Все недоуменно переглядывались между собой, а Саманта торжествующе улыбалась.

— Понимаю, я собиралась учиться в колледже, но такую замечательную возможность нельзя упускать.

Джинни обрела дар речи первой.

— Замечательная возможность? Стать заместителем директора универмага в Джунипере? Ты можешь добиться в жизни чего хочешь. С твоими знаниями и с твоей головой ты запросто сможешь защитить диссертацию, и тогда ты сама выпишешь себе билет хоть на край света. Ты сможешь устроиться на работу где угодно, в любой компании. Если захочешь, ты, как и твой отец, сможешь работать на дому.

Билл услышал в голосе жены боль. Они с Джинни даже представить себе не могли, что их дочери не пойдут учиться в колледж. Такой вариант даже не обсуждался. Особенно большие надежды Джинни питала в отношении Сэм, и по лицу жены Билл понял, что она чувствует себя преданной.

— Учеба в колледже даст огромный опыт, — храбро продолжала Джинни. — Не только знания, но и… опыт общения. Это возможность расти, узнать многое о себе самом, узнать, кто ты такой на самом деле и чего хочешь от жизни.

— Но для меня нет никакого смысла поступать в колледж, — возразила Сэм. — Мне не нужно искать себя, и я уже знаю, чего хочу от жизни. Я хочу быть в руководстве «Хранилища».

Снова молчание. Шеннон неуютно ерзала на месте, избегая смотреть родителям в глаза. Уставившись в свою тарелку, она принялась ковырять вилкой рис.

Джинни посмотрела на мужа, ожидая от него поддержки.

— «Хранилище» никуда отсюда не денется, — начал тот. — И ты всегда сможешь в него вернуться. Но сейчас твоя единственная возможность поступить в колледж. Только в этом году тебе назначат стипендию.

— Знаю.

— А после того как ты завязнешь в этой крысиной возне, к учебе ты уже не вернешься. Ты можешь сколько угодно говорить себе, что колледж никуда не денется и ты при желании всегда сможешь в него поступить, однако на самом деле такое случается крайне редко. Если ты не поступишь сейчас, не поступишь уже никогда.

— Колледж мне не нужен.

— Мы растили тебя не для того, чтобы ты была безмозглой марионеткой!

— Я не безмозглая марионетка, — с вызовом сказала Сэм.

— Так докажи это. Иди учиться!

— Мне это не нужно.

— Учиться нужно всем.

Сэм встала.

— Папа, на самом деле колледж никуда не денется. Я смогу поступить в него в любой момент, когда захочу. Но эта вакансия не будет ждать меня вечно. Если ею не воспользуюсь я, ее займет кто-нибудь другой. И останется на этом месте до самого своего ухода на пенсию. Такая возможность предоставляется один раз в жизни. А если мне не понравится или если у меня не сложится… — Она пожала плечами. — Вот тогда я пойду учиться в колледж.

— Значит, ты хочешь уйти из дома?

Саманта кивнула, с трудом сдерживая восторженную улыбку.

— Только через мой труп! — решительно заявил Билл.

Улыбка на лице Сэм дрогнула.

— Папа…

— Да, — не дал ей договорить он. — Я твой папа. И я тебе говорю, что ты этого не сделаешь!

— Мне уже восемнадцать, и я могу делать все, что захочу.

— Билл! — предостерегающе вмешалась Джинни.

Билл не обратил на нее внимание.

— Если ты уйдешь из дома, назад ты больше не вернешься. Даже если тебя выгонят с работы.

Встав, Джинни отбросила салфетку.

— Билл!

— Что?

— Ты перегибаешь!

— Папа, это уже чересчур, — подхватила Шеннон.

Сэм снова улыбалась. Сияя, она обвела взглядом стол.

— Вам потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть, — сказала она. — Но не беспокойтесь. Все будет великолепно.

Билл со злостью подумал, что сейчас Сэм была похожа на долбаную мунитку[37]. На безмозглую дуру, подпавшую под влияние какой-то религиозной секты.

Билл отвернулся, не в силах смотреть без злости на собственную дочь.

Он всегда считал себя пацифистом, никогда не питал ни к кому неприязненной злобы — даже к своим врагам, — однако в отношении «Хранилища» и его прислужников он неизменно испытывал жажду мести, изрядно приправленной насилием. Особенно верно это было сейчас. Билл явственно представил себе, как яростно лупит мистера Лэма и мистера Кейеса, причиняет им физическую боль, и агрессивность собственных мыслей напугала его. Он сам не мог сказать, откуда у него подобные мысли и почему он скатывается до уровня своего противника, но ему неудержимо хотелось сделать ублюдкам больно.

Особенно за то, что они сделали с его дочерью.

С его дочерьми?

Билл украдкой взглянул на Шеннон. Нет, слава богу.

По крайней мере, пока что нет.

Билл не стал помогать Сэм переехать в новое жилье. Джинни ей помогала, помогала Шеннон, помогали ее подруги, но Билл оставался у себя в кабинете, делая вид, будто работает, пока из ее комнаты выносили мебель и коробки с вещами. Он понимал, что поступает не лучшим образом, и ненавидел себя за это, однако ему не удалось придумать другого способа выразить дочери всю глубину своего неодобрения.

В этом была своя горькая ирония. У Билла неизменно вызывали только отвращение ожесточенные отцы, которые выставляли своих детей из дома за какие-то мелкие прегрешения, лишали их содержания, отказывались встречаться и говорить с ними. Он всегда считал таких отцов глупыми и недальновидными. Какие разногласия могут быть настолько серьезными, чтобы испортить отношения родителя с собственным ребенком?

Однако вот теперь он сам вел себя так же, делал то же самое. Не желая того, но не в силах этого избежать. Джинни злилась не меньше его, ей было еще больнее, но она смогла приспособиться, поплыть по течению, принять изменения.

А вот он не мог.

Ему страстно этого хотелось.

Но он не мог.

Билл стоял у себя в кабинете, один, в полной тишине, слушая затихающий вдали гул двигателей грузовика, увозившего из дома его старшую дочь.

3

Похоже, общее настроение в городе переменилось, размышляла Джинни, направляясь в парикмахерскую. Или в их отсутствие в Джунипере произошло что-то значительное, или же увиденное за время поездки повлияло на ее восприятие окружающего.

«Хранилище».

Это было последним, что они видели, покидая город, и первым, что увидели по возвращении.

И «Хранилище» отобрало Сэм.

Если прежде Джинни казалось, что «Хранилище» вторглось в ее город, то теперь она сама чувствовала себя здесь чужой. Эта перемена произошла во время их отсутствия, и теперь Джунипер уже казался ей чужим городом. Теперь это был город «Хранилища». В котором она чувствовала себя незваным гостем.

Джинни проехала по Главной улице. Библиотека, насколько она слышала, была приватизирована.

На последнем заседании попечительского совета округа финансирование было значительно урезано, а поскольку библиотека Джунипера в округе была самой маленькой и ею пользовалось меньше всех читателей, было принято решение ее закрыть. Но снова — ну разумеется! — «Хранилище» героически пришло на помощь и предложило взять на себя все расходы. Естественно, это предложение было принято с благодарностью.

Отныне «Хранилище» контролировало деятельность полицейского управления, пожарной части, всех коммунальных служб, школы и библиотеки.

И еще оно контролировало Саманту.

Джинни крепче стиснула рулевое колесо. Она полностью разделяла гнев и отчаяние Билла, но в своей дочери по-прежнему видела жертву, а не сообщника, и хотя нутром ее так и подмывало отвесить затрещину дерзкой девчонке и месяц не выпускать ее из дома, она сознавала, что Сэм уже в том возрасте, когда ей самой нужно совершать свои ошибки.

И учиться на них.

Она верила в свою дочь и не сомневалась в том, что это произойдет.

И ей не хотелось отчуждать Сэм от себя, отталкивать ее в тот момент, когда ей, возможно, больше всего потребуется помощь матери.

Ибо дела были плохи. Джинни чувствовала, что ее сторонятся, о ней перешептываются за спиной, от нее отвернулись друзья. Коллеги по работе холодно косились на нее, бывшие ученики презрительно хихикали.

Наверное, так же чувствовали себя американцы японского происхождения во время Второй мировой войны, борцы за гражданские права негров в Миссисипи в 60-е годы. С Джинни обращались не просто как с чужаком, с посторонним, а как предателем, с врагом.

И все только потому, что она не симпатизировала «Хранилищу».

Джинни знала, что таких людей, как она, достаточно. Разорившиеся предприниматели, те, кто остался без работы, все те, кто на выборах голосовал против нынешнего совета. Но они были отодвинуты в сторону, выкинуты на обочину и не смели высказывать свои истинные чувства. Казалось, в одночасье все изменилось и все союзники или попрятались, или исчезли.

В настоящий момент «Хранилище» занималось организацией групп «народного дежурства». За последние два десятилетия в Джунипере не произошло ни одного сколько-нибудь серьезного преступления, однако внезапно все ни с того ни с сего озаботились проблемой наркотиков и грабежей, организованной преступности и сексуального насилия. И вот теперь люди, живущие в одной части города, доносили о жителях других частей, заметив их безобидно прогуливающимися у себя в окрестностях.

И полиция откликалась на все эти вызовы.

Город раскололся, разделился, единое сообщество распалось на мелкие обособленные группки, враждующие между собой.

А «Хранилище» пожинало плоды.

Во вчерашнем номере газеты целую страницу занимало рекламное объявление о распродаже домашних охранных систем.

Джинни свернула на стоянку перед парикмахерской. Как и на всех остальных стоянках на Главной улице, здесь было пустынно. Бородатый мужчина, судя по виду, бездомный, в рваных джинсах и грязной фланелевой рубашке, подошел прямо к машине, и Джинни сделала вид, будто копается в сумочке, не торопясь открывать дверь.

Бродяги до сих пор внушали ей страх. Большинство просто сидело на порогах пустующих зданий или на вытертых одеялах под деревьями, но более храбрые слонялись в оживленных местах, выпрашивая у прохожих деньги. Джинни сознавала, что нужно относиться к бродягам с большим пониманием, и умом, абстрактно она сочувствовала их горю, но на эмоциональном, личном уровне они ее немного пугали. Ей было неприятно встречать их, она чувствовала себя неуютно, не зная, как с ними держаться.

Джинни оказалась в парикмахерской единственной клиенткой, и Рене была единственным мастером. Все то время, пока Рене мыла Джинни голову, стригла и завивала ее, обе женщины хранили натянутое молчание. Джинни была бы рада поговорить, о чем угодно, но у Рене, похоже, было скверное настроение, и Джинни решила не приставать к ней.

Когда Рене закончила работу, Джинни оставила ей необычайно большие чаевые в размере десяти долларов.

Улыбнувшись в первый раз, Рене тронула ее за руку, кладя купюру на столик.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо за все.

Кивнув, Джинни улыбнулась в ответ.

По дороге домой она увидела на тротуаре Сэм, которая шла от своего нового дома, направляясь к шоссе и «Хранилищу». Джинни остановилась, предлагая дочери подвезти ее до работы, но та только посмотрела на нее и холодно улыбнулась.

— Я не сажусь в машину к незнакомым людям, — равнодушно бросила она, не останавливаясь.

— Сэм! — окликнула из машины Джинни. Первой ее мыслью было, что это неудачная шутка, но, увидев, что дочь, не оборачиваясь, идет дальше, тем же ровным, спокойным шагом, она не на шутку встревожилась. — Саманта! — окликнула она.

Сэм ничего не ответила.

Проехав вперед, Джинни поравнялась с дочерью.

— Милая! Что случилось?

Сэм продолжала идти вперед.

— Садись в машину. Не знаю, что у тебя стряслось, но похоже, нам нужно поговорить.

Сэм остановилась.

— Нам не о чем говорить. Отвали, блин.

— Что?

— Отвали. Блин.

Показалась другая машина, и Саманта помахала водителю. Это был мужчина, которого Джинни не знала, и не успела она опомниться, не успела что-либо сказать, как Сэм села к нему в машину и уехала в сторону «Хранилища».

Джинни решила было поехать следом, проехала пару кварталов, но затем передумала и развернулась домой. Другая машина выехала на шоссе.

Только поставив машину перед домом, Джинни залилась слезами.

4

Шеннон стояла у стены вместе с остальными сотрудниками, расставив ноги на ширине плеч, стиснув руки за спиной, в официальной позе «Хранилища».

Перед шеренгой взад и вперед медленно расхаживал мистер Лэм.

— Привезли новую форменную одежду, — произнес он тихим вкрадчивым голосом. — Она очень красивая.

Шеннон стало не по себе. Она вспомнила поездку в Энкантаду, жителей городка, облаченных в одинаковую форму «Хранилища».

Мистер Лэм улыбнулся ей, и Шеннон подумала про окровавленные трусики Сэм.

Она поспешно отвела взгляд, почувствовав в груди холод и тошноту.

— Сегодня все вы должны будете надеть вашу новую красивую форму, — продолжал мистер Лэм. — Вы будете носить ее с гордостью, ибо вы лучшие из лучших, вы избранные.

Зайдя в погруженное в темноту маленькое складское помещение слева от лифта, он вернулся, держа в руке комплект новой формы на плечиках. Это была кожа, черная блестящая кожа. Подняв плечики в левой руке, правой мистер Лэм снял с них и показал собравшимся форменную куртку очень странного покроя, напомнившего Шеннон смирительную рубашку. Затем он показал брюки.

— Фасон обтягивающий, — сказал он. — Вам они понравятся.

Кое-кто из сотрудников нервно хихикнул.

Был также и головной убор — кожаный берет с серебряной эмблемой, — и кожаное нижнее белье — плавки для мужчин, откровенные трусики для женщин.

— И всем вам выдадут сапоги, — сказал мистер Лэм. — До колен, на шнуровке. Замечательные сапоги.

Он стоял, покачиваясь на каблуках, с усмешкой обводя взглядом строй. Шеннон, как и все остальные, не знала, чего ожидать дальше — что им следует сделать или сказать, какую реакцию от них ждут, — поэтому они стояли, тупо переглядываясь между собой, украдкой посматривая на мистера Лэма.

— Отлично, — наконец сказал менеджер по кадрам. — Чего мы ждем? Раздевайтесь!

Шеннон шумно втянула воздух, гадая, не ослышалась ли она, моля Бога о том, что это ей только почудилось.

— Ну же! Шевелитесь! — мистер Лэм хлопнул в ладоши. — Раздевайтесь! Полностью! Живо!

Справа от Шеннон стоял Джоад Комсток, слева — Франсина Дорманд, и ей не хотелось, чтобы он или она увидели ее обнаженной. На левой ягодице у нее была большая красная родинка и еще родинки на плечах. Груди у нее были маленькие, гораздо меньше, чем у Франсины, а живот, несмотря на диеу, остался округлым. К тому же она не брила ноги по крайней мере целую неделю, и за это время успела отрасти некрасивая щетина.

Шеннон не хотела, чтобы кто бы то ни было увидел ее обнаженной.

Вокруг нее остальные сотрудники послушно раздевались: развязывали шнурки, снимали обувь, расстегивали молнии и пуговицы.

— Бросайте старую форму в середину коридора, — приказал мистер Лэм.

Никто не возражал, никто не жаловался, никто вообще не говорил ни слова. Не было шуток, и даже молодежь не хихикала, глядя на раздевающихся коллег.

Шеннон подумала, что где-то здесь стоит и Джейк.

— Шеннон Дэвис! — громко произнес мистер Лэм, строго глядя на нее.