Миссис По Каллен Линн
О, как звала меня моя постель!
– Не знаю, – сказала я.
– А мне почему-то кажется, знаете.
Я застыла, как учуявший врага пес.
– Я наслаждалась вашей маленькой стихотворной перепиской. – Ее припухшая нижняя губа скривилась в понимающей улыбке. – Только не рассказывайте мне старую историю о том, что все это лишь мистификация.
– Прошу прощения, я собиралась уходить, – отвернулась я.
– Знаете, у меня ведь хватит ума его завлечь.
Я остановилась и сказала:
– Он женат.
– Я слышала, это не имеет особого значения, – засмеялась она.
– То, что вы слышали, неправда, – чопорно проговорила я.
– На прошлой неделе я заходила к нему в редакцию предложить свои стихи. Ни один счастливый в браке мужчина не стал бы так на меня смотреть. – И она с довольным видом вздохнула.
Зеленоглазый монстр по имени Ревность поднял свою чешуйчатую голову:
– Я думала, вы сказали, что замужем.
Она издала сухой смешок:
– Думаю, это тоже не имеет большого значения. – Она заправила за ухо темный локон и уставилась в сторону дома. – Так где, вы говорите, был По?
– Я ничего подобного не говорила.
Откуда-то появилась мисс Линч и взяла нас обеих за руки:
– Дамы, мы собрались петь хором. Мистер Брэди уговорил мистера Райса зайти в дом, поиграть на пианино. У него свое собственное менестрель-шоу,[73] и, говорят, довольно недурное. – И мисс Линч повлекла нас в дом, пока мистер Райс привязывал свою свинью к коновязи.
Но эмоции этого тяжелого дня давали о себе знать, и веселые песни мистера Райса довольно скоро превратились в церковные гимны. Во время особенно мрачного исполнения гимна «О, благодать»[74] я ускользнула, пока миссис Эллет промокала глаза.
Мистер По сидел на каменной садовой скамье среди ромашек и пышных гортензий. Полные соков цветы, казалось, почти вибрируют от пробуждающейся в них жизни, но в воздухе висел принесенный из выгоревших кварталов едкий запах обугленного дерева.
Увидев меня, мистер По поднялся и убрал в карман клочок бумаги и перо – он писал до моего появления. На его лице появилась улыбка облегчения.
– Я не был уверен, что вы вернетесь.
Я постаралась подавить собственную радость.
– Писали о лечебнице для умалишенных? – спросила я.
Его улыбка исчезла.
– Вы бывали там весной, – сказала я, – но я не слышала, что из этого вышло.
Он нахмурился, но потом оживился и потянулся ко мне.
– Я работаю над текстом для выступления в Бостоне.
Я увернулась от его рук:
– Нас могут увидеть.
Он вновь перестал улыбаться.
– Черт, да мне дела нет до этого. Я долго вел себя как джентльмен, и что это нам дало? Я устал. Устал от этого фарса. Ты нужна мне, Френсис. Я люблю тебя. Просто нечестно, что мы не вместе.
Его слова словно камни легли мне на сердце, и я горько рассмеялась.
– Сомневаюсь, что люди одобрят нашу честность.
Он посмотрел на меня:
– Не относись к этому так легкомысленно, Френсис.
Он любит меня. Он сам сказал, что любит.
– Ради моих девочек я хочу, чтоб все было правильно. Ради них и ради вашей жены.
– А как насчет нас, Френсис? Неужели мы не заслуживаем счастья?
– Только не за счет других. – Мне требовалась вся моя сила воли, чтобы не протянуть руки к его красивому, страдальческому лицу. Я люблю тебя, Эдгар. Я так тебя люблю.
Он запустил руки в шевелюру, взъерошив ее.
– Я все сделаю правильно. Я постараюсь устроить так, чтобы всем было хорошо. Мне нужно, чтобы ты верила – я смогу. – Он схватил меня за запястье и взмолился: – Верь, пожалуйста.
От двери донеслись голоса. Вечер подходил к концу.
Мистер По выпустил мою руку.
– Разреши проводить тебя домой, – тихо сказал он.
Из садика мы вышли по очереди. Мистер По поджидал меня на Вашингтон-сквер, и мы тронулись в путь, не разговаривая и не касаясь друг друга, словно отрицая свои чувства на случай, если за нами наблюдают чьи-то глаза.
У калитки дома Бартлеттов мы остановились. Я принялась возиться с задвижкой.
Мистер По дотронулся пальцем до моей затянутой в перчатку руки. Я глубоко вздохнула и загремела запором. Он открыл задвижку, толкнул калитку и, когда я сделала движение войти, придержал меня.
– Я открыл тебе мое сердце, как никогда не открывал никому из живущих. Почему же ты отвергаешь меня?
Почувствовав, что меня трясет, я обратила к нему лицо.
– Я не отвергаю тебя, Эдгар. Я тебя люблю. Я люблю тебя вопреки доводам рассудка и соображениям безопасности. – Мой голос сорвался. – Я люблю тебя так, что это меня пугает.
Лицо поэта исказила гримаса боли.
– Ты произносишь те самые слова, что я хотел услышать, и все же – ты ранишь меня.
Трепеща от все усиливающегося вожделения, я стала подниматься по ступеням. Я не остановила мистера По, когда услышала за спиной его шаги. Я не остановила бы его, если бы он последовал за мной в садик Бартлеттов, в известное мне укромное место за оранжереей, где ждала нас беседка из лилий.
И вдруг, уже открывая входную дверь, я почуяла острый, маслянистый запах, и в моем мозгу зазвучал сигнал тревоги.
– В чем дело? – спросил мистер По.
Из общей комнаты раздался смешок Винни.
Под ложечкой поселилась тревога. Скаждым моим шагом по скрипучим половицам коридора она росла, словно столбик ртути в термометре, заставляя кулаки сжиматься, а сердце – частить. Когда я добралась до общей комнаты, в висках стучало.
За мольбертом, перед моими дочерьми, сидящими рядышком в свете многочисленных ламп, расположился Сэмюэл.
25
Сэмюэл развернулся вокруг своей оси, гримасничая, как нашкодивший мальчишка. На костистом лице появилась обаятельная, робкая улыбка:
– Сюрприз!
Я почувствовала у себя на пояснице руку мистера По.
– Мама, мама! Смотри! – закричала Винни.
– Я вижу.
Сэмюэл поднялся из-за мольберта, вытирая тряпкой руку.
– Мистер По. Девочки о вас рассказывали.
Мистер По пожал руку Сэмюэля и поглядел на меня, словно чтобы убедиться, что со мной все в порядке.
Я сняла шляпку, постаралась собраться и ровно спросила:
– Почему ты здесь?
Девочки слушали.
– Вот как жена встречает мужа после… сколько меня не было?
– Восемь месяцев.
Винни вскочила со стула, где сидела вместе с Эллен, подбежала к Сэмюэлю и взяла его за руку. Очевидно все простив, она посмотрела на холст:
– Не похоже на меня.
Сэмюэл нагнулся и поцеловал ее в макушку.
– Конечно, пока не похоже, Винни. Я работаю послойно, перехожу от темного к светлому. Пока не появится светлых тонов, настоящая ты не появишься тоже. Придется подождать несколько дней.
Я глянула на мольберт. Судя по тому, что успел нарисовать Сэмюэл, он появился сразу после моего ухода.
– Чего ты хочешь, Сэмюэл?
– Увидеть семью, конечно. Я прослышал о пожаре.
– Чтобы так быстро тут объявиться, ты должен был быть где-то неподалеку. Тем не менее ты объявился только сейчас.
– Хотите, чтобы я его выпроводил? – спросил мистер По.
Приятная улыбка исчезла с лица Сэмюэля.
– Напомните-ка мне, какое отношение вы имеете к этой семье?
Снизу на мистера По, прищурившись, смотрели представительницы молодого поколения Осгудов. Как же быстро Винни сменила фронт, отчаянно стараясь угодить отцу! Эллен пока не была готова к переменам и с опаской поглядывала на происходящее со своего стула.
– Возможно, мне нужно провести с мужем несколько минут, – сказала я мистеру По. – Он ведь не задержится надолго.
Мистер По накрыл ладонью мой сжавшийся кулак и вышел. Как только за ним закрылась дверь, Сэмюэл покачал головой:
– Богом клянусь, все еще хуже, чем я слышал.
– Девочки, – сказала я зазвеневшим от гнева голосом, – извольте подняться и готовиться ко сну. Уже поздно. – Их разом погрустневшие мордашки разбили мне сердце. – Потом вы сможете прийти пожелать нам спокойной ночи, – добавила я.
– Делайте, как мать велит, – сказал Сэмюэл, когда Эллен не двинулась с места, – а потом быстренько возвращайтесь.
Эллен взяла Винни за руку и увела наверх.
Я обхватила себя руками.
– Сколько времени тебе нужно, чтобы с этим закончить?
Он взял кисть и принялся вытирать ее тряпкой.
– Ты имеешь в виду картину?
– Ты не сможешь дорисовать ее тут.
– Я так не думаю. Утром я виделся с Бартлеттом, он сказал, что его жена вернется на следующей неделе. У меня есть такое чувство, что она вряд ли примет меня с распростертыми объятиями. Бартлетт и сам не выказывал признаков сердечности.
– А ты думал, я буду счастлива?
– Знаю, знаю. Но мне было стыдно даже писать тебе. Я понял, что, начни я молить тебя о прощении, мне пришлось бы вернуться и покориться неизбежному наказанию.
Я сухо усмехнулась.
– Мне нравится, что я стала для тебя наказанием.
– Я имел в виду не это.
– И что же я должна делать, Сэмюэл?
– Мы ведь женаты. – Он обмакнул кисть в бутыль с льняным маслом и пожал плечами. – Примешь меня опять?
Как ему удается придать своему костлявому потасканному лицу такое мальчишески обаятельное выражение?
– А что, твоя любовница в Цинциннати выгнала тебя взашей?
– Так ты слышала об этом? – Он принялся отчищать другую кисть. – Говоря по правде, Фанни, я скучал по тебе. По тебе и по нашим девочкам.
– Ты унизил меня, Сэмюэл. Осрамил.
– Я никогда не хотел этого.
– Хуже того, ты оставил нас без гроша. Неужели ты совсем о нас не беспокоился?
У него хватило здравого смысла выглядеть пристыженно.
– Мне так жаль, Фанни, прости. Я вовсе не хотел причинить тебе вред. Я на самом деле беспокоился о тебе. Очень беспокоился. Но я должен был исчезнуть. Кредиторы наступали мне на пятки.
– Они пытались стребовать твои долги с меня.
– Очень об этом сожалею, но ведь я знал, что они ничего не могут тебе сделать. А вот меня они могли засадить в Блэквеллскую тюрьму, а мне не хотелось туда отправляться. Я не мог опозорить девочек, нельзя, чтобы они жили с таким пятном.
– Думаешь, им легче жилось брошенными?
Он выглядел искренне раскаявшимся:
– Я должен возместить им это. Как ты думаешь, они смогут меня простить?
Я подумала о Винни, которая была так счастлива его присутствием. Эллен ранена глубже, чем сестра, но так тянется к отцу, что наверняка сможет справиться со своей обидой.
– Ты этого не заслуживаешь.
Он отложил кисть и окинул взглядом удобную общую комнату Бартлеттов.
– Ты столько сделала, чтобы защитить девочек от последствий моего краха, и я тебе очень за это благодарен. Ты всегда была находчивой. А сейчас связалась с самым популярным в Нью-Йорке человеком. Браво!
Не веря своим ушам, я уставилась на него, вне себя от бешенства:
– Да как ты смеешь! Не тебе меня обвинять!
– Я не обвиняю, – сказал он, вычищая палитру. – Я просто констатировал очевидное.
– В этом нет ничего неподобающего. Мы друзья, вот и все.
– Ах, вот оно как, друзья? – Я начала было возражать, но он протестующе вскинул руку. – Не беспокойся, у меня нет больше права на ревность, хотя мне хотелось бы разбить этому высокомерному мошеннику нос.
– Достойное для взрослого человека желание!
Он нахмурился.
– Так что мы будем делать?
– Делать? Ничего! Ты не можешь так просто явиться после восьми месяцев молчания и ожидать, что я снова стану твоей, будто ты просто выходил за газетой.
– Полагаю, что не могу. Послушай, Фанни, я сожалею о том, что натворил. Правда. А сейчас у меня есть немного денег, и мне хотелось бы отдать их тебе. Чтобы помириться.
– Вряд ли это возможно.
– Хотя бы подумай об этом. Ради девочек. Я их отец, и ты не можешь этого изменить, как бы тебе этого ни хотелось.
Спустя несколько минут по лестнице сбежала одетая в ночную рубашку Винни. Эллен шла следом за ней.
– Я вернулась, папочка, – пропела Винни.
Он показал на свою щеку:
– Поцелуйте меня на ночь. – Получив знаки их любви, Сэмюэл указал им на лестницу: – А теперь в постель. Я должен идти.
От несчастного выражения, появившегося на личике Винни, мое сердце сжалось.
– Но… наша картинка! Ты ее закончишь?
– Это зависит от вашей матушки.
Я смотрела на него, не веря своим ушам. Он только что благополучно возложил на меня вину за то, что наша семья развалилась. Великолепный Сэмюэл Осгуд!
– Посмотрим, – сказала я. – А теперь идите в постель. Я тоже сейчас приду.
У него хватило здравого смысла больше ничего не говорить.
– Ты не можешь оставить здесь свои краски, мольберт и все остальное.
Сэмюэл надел шляпу.
– А Бартлетт сказал, что не возражает.
У этого человека на все готов ответ! Зная Сэмюэла, я этому не удивлялась. После треволнений сегодняшнего дня мне было слишком тяжело иметь с ним дело.
– Спокойной ночи, – сказала я и отвернулась. Когда я снова посмотрела на него, он приподнял шляпу и улыбнулся мне презренной улыбкой человека, путь которого был усеян разбитыми сердцами.
Великолепный Сэмуюэл Осгуд.
Когда Элиза вернулась из Провиденса, она настояла, чтобы я продолжала жить у Бартлеттов. Сэмюэл, к своему удивлению, получил от нее разрешение навещать нас. О, конечно, Элиза знала, каким прохвостом, обманщиком и негодяем был мой муж, но она также знала, как тосковали по отцу девочки. Благодаря ей у меня была возможность встречаться с Сэмюэлем, не нарушая приличий, и время, чтобы подумать, может ли он снова заслужить мое доверие. Со своей стороны, мистер Бартлетт хотел, чтобы я дала мужу окончательную отставку и не прощала возмутительного поведения последнего. Он устраивал целый спектакль, демонстративно выходя из комнаты при появлении Сэмюэла. Таким образом он пытался наказать моего мужа, да только зря старался: Сэмюэл Осгуд сам решал, кто может сделать несчастным Сэмюэла Осгуда.
А раз так, Сэмюэл бодро принимал исходившие от меня или от мистера Бартлетта признаки нерасположения. Он скромно сносил холодный прием, который я ему оказывала. Он покаянно кивал, когда мистер Бартлетт расписывал ему, чем он передо мной провинился. Когда девочки спрашивали, когда мы снова будем жить все вместе, Сэмюэл кивал на меня: мол, нужно подождать, когда мне этого захочется, а до тех пор он не смеет настаивать. Бороться с ним было невозможно, с тем же успехом можно пытаться удержать в пригоршне воду: стоит сжать пальцы, как она вся утечет.
Тем не менее начать с ним все заново тоже было непросто. Даже если бы я смогла снова доверять ему, существовали еще и мои отношения с мистером По. В связи с этим Сэмюэл тоже был раздражающе покладист. Не изображая из себя ревнивого мужа, он принял присутствие в моей жизни мистера По, который, как всегда, был внешне невозмутим и при этом раздираем страстями. Сэмюэл никогда не возражал против визитов мистера По к Бартлеттам. В таких случаях он, вместо того чтобы уйти, весело присоединялся к нашему разговору, хотя нужен был нам, как щуке зонтик. Когда это произошло во второй раз, возмущенным супругом казался скорее мистер По; его терпимость к моему мужу таяла прямо на глазах. После месяца бодрых покаянных визитов Сэмюэла нервы у всех были на пределе – кроме, разумеется, самого Сэмюэла. Но даже он выказал признаки удивления, увидев, кто явился к нам с визитом однажды в изматывающе знойный сентябрьский полдень.
Я была в цокольной гостиной, обмахивалась веером и изображала, что читаю, а Сэмюэл тем временем делал наброски наших дочерей для очередного портрета. Девочки словно чувствовали, что не дать отцу снова исчезнуть из их жизни можно только одним способом – позировать для него. Сэмюэл, казалось, тоже хотел вновь завоевать их сердечки и с облегчением ухватился за рисование, которое давало возможность приблизиться к ним. Холсты с портретами, на которых Эллен и Винни были изображены вместе и порознь, улыбающимися и задумчивыми, выстроились вдоль стен гостиной, и запах сохнущей масляной краски пронизывал жаркую духоту дня. Про себя я поблагодарила Элизу, которая сидела с шитьем у нерастопленного камина. Нельзя было и дальше обременять ее моей семьей, моими проблемами и этими портретами. Права ли я, отказываясь вновь сойтись с Сэмюэлем, каким бы ужасным он ни был? Но одна мысль о том, чтобы бесповоротно порвать с мистером По, вызывала сосущую боль в груди.
Звук дверного звонка вырвал меня из невеселых дум. Горничная Кэтрин подала Элизе серебряный поднос, и та положила свое рукоделие, взяла с подноса и протянула мне визитную карточку с обрамлением из черных перьев.
Я отложила книгу, и по спине пробежал холодок.
– Миссис По?
Сэмюэл поднял глаза.
– А также мистер По и миссис Клемм, мэм, – сказала Кэтрин.
– Что скажешь? – спросила меня Элиза.
Понимая, что Сэмюэл смотрит на меня, я улыбнулась:
– Как мило, что миссис По вновь нас навестила. Пожалуйста, давай ее примем.
Сэмюэл развернулся на стуле, словно приготовившись смотреть представление. Девочки повскакивали с мест, чтобы посмотреть на его набросок, и тут в гостиную неверным шагом вошла миссис Клемм, а следом за ней – мистер По. Он шел очень медленно, а миссис По опиралась на его руку.
Я постаралась, чтобы на моем лице не отразилось смятение. Батистовое белое платье миссис По свисало с усохших плеч, ее талия, затянутая желтым кушаком, казалась не толще мужской руки. Щеки под черным соломенным капором горели не то от лихорадки, не то от возбуждения. Что могло поднять ее с постели, когда она так больна?
– Миссис По, хорошо выглядите, – бросилась к ней Элиза.
Миссис По позволила нам с Элизой поцеловать ее, глаза ее болезненно горели.
– Я слышала, что тут знаменитый художник, – с придыханием сказала она.
Я поглядела на мистера По. Его лицо словно оцепенело, и это говорило о смятении поэта куда яснее, чем сказал бы самый безнадежный, хмурый вид.
Сэмюэл выступил вперед:
– Знаменитый художник! Как приятно это слышать. – Он нежно взял руку миссис По. – Авы знаменитая миссис По?
Она издала хриплый смешок.
– Это мой муж знаменит, не я.
– О, нет, уверяю вас, в этом доме ваше имя окружено легендами. – Без малейшего намека на иронию он поцеловал ей руку. – Я счастлив с вами познакомиться.
Она кашлянула в платок и скривилась, как от боли.
– Вы напишете мой портрет? – спросила она, как только снова смогла говорить. – Мой муж не хотел беспокоить вас, но когда я сказала, что это будет мой последний… – и она снова закашлялась.
– Последним этот портрет окажется только в том случае, если в дальнейшем вы станете заказывать исключительно дагеротипы, – галантно сказал Сэмюэл. – Но я бы вам этого не рекомендовал.
– Так вы станете ее писать? – холодно спросил мистер По.
Сэмюэл нахмурился, однако не удостоил его взглядом.
– Мадам, – он по-прежнему обращался к миссис По, – если вы желаете, чтобы я написал ваш портрет, я буду счастлив вам угодить.
Я адресовала Элизе извиняющуюся гримаску: по моей вине ее дом превратился в мастерскую художника. В ответ она слегка покачала головой:
– Эллен, Винни, хотите пойти со мной в парк? Я должна встретить Мэри с детьми. Фанни, может быть, и ты с нами?
Девочки, которые вынуждены были все это время сносить ласки миссис Клемм, радостно вскочили. Я тоже поднялась, чтобы к ним присоединиться, но, поймав отчаянный взгляд мистера По, опустилась обратно в кресло и принялась наблюдать за происходящим, не без сожаления узнавая манеры Сэмюэла, делавшие его неотразимым для представительниц противоположного пола двух континентов. Его бойкость куда-то исчезла, когда он внимательно слушал пожелания миссис По относительно того, как той хотелось бы выглядеть на портрете, понимающе кивая в ответ на ее разнообразные предложения. Потом он бережно проводил ее к стулу и предложил просто присесть, моля пока что не беспокоиться о том, какую позу следует принять.
– Пока что, – сказал он, отступая с успокаивающей улыбкой, – я всего лишь попытаюсь поймать свет.
– Что это значит? – резко спросил мистер По.
Сэмюэл бросил на меня хмурый взгляд, словно призывая вывести поэта из комнаты.
– Моя основная художественная задача, – сказал он, – подметить и передать, как падает на модель свет. То, что мы называем цветом или формой, на самом деле обусловлено светом, и только им. – Сэмюэл сделал паузу. – Это довольно странно, но, пытаясь уловить, как падает свет снаружи, я часто улавливаю тот свет, что идет изнутри. Я не могу объяснить, как это происходит. Наверно, дело в инстинкте.
Миссис По закашлялась в платок:
– Ты должен попозировать для портрета, Эдди. Или ты боишься того, что может увидеть мистер Осгуд?
Мистер По воззрился на жену.
– Действительно, По, – сказал Сэмюэл. – Когда в следующий раз вам потребуется портрет для журнала, обращайтесь. – И он понимающе улыбнулся. – Если кто-то и способен ухватить истинную сущность Эдгара По, то это я.
Мистер По вдруг поднялся и вышел из комнаты. Из коридора послышался звук его удаляющихся шагов, а потом хлопнула входная дверь.
– Пожалуйста, простите его, – сказала миссис По Сэмюэлу. – Он не выносит, когда я счастлива, просто не может этого видеть.
– Виргиния! – Миссис Клемм так яростно обмахивалась веером, что оборки ее капора ходили ходуном. – Ты не должна так говорить!
– Найдите его, пожалуйста, – сказала миссис По, – и приведите назад. Вас он послушается. – И она снова опустилась на стул.
Сэмюэл шумно перевел дыхание. Он уже с головой ушел в работу, и все, не относящееся к делу, беспокоило и отвлекало его. На лбу у него выступили бисеринки пота, и он рисовал, не замечая разыгравшейся драмы. Миссис По изнемогала от слабости; казалось, с уходом мужа ее покинули последние силы.
Я примостилась на краешке скрипучего красного кресла. Шуршание карандаша Сэмюэля, пощелкивание ногтей миссис Клемм, сдавленное дыхание миссис По – с каждой минутой они все сильнее меня угнетали. В моей душе томилось на медленном огне рагу из сожаления, раскаяния, ярости и ужаса. Наконец нервы не выдержали, и я выскользнула из комнаты.
Мистер По ждал во дворе перед крыльцом.
– Я не должен был ее приводить, – сказал он.
Небо потемнело от грозовых туч. Не удивлюсь, если Элиза вот-вот приведет детей обратно.
– Нет, вы поступили правильно. Кажется, это доставляет ей удовольствие.