Партиалы Уэллс Дэн
Кира молча сидела на диване, слушала, как жалуются подружки, и думала о мотивах, заставивших Сенат принять такое решение. Первое, что приходило в голову, – их вынудили ультиматумы Голоса. Любые другие меры показались бы уступками, поэтому сенаторы поступили иначе. Но в глубине души девушка понимала: это из-за Сэмма. Тот самый «запасной вариант», о котором обмолвился Хобб. Она предупреждала, что нужно ослабить давление, они же вместо этого усилили контроль. Для тех, кто одобрял Закон надежды, разумеется, это решение – свидетельство силы и солидарности общества, но как быть с остальными? Это же фактически объявление войны.
И хуже всего, что присутствие партиала должно остаться в тайне. Кира понимала, что Мкеле прав: если о Сэмме узнают, то в сложившейся напряженной обстановке это приведет к бунту, и Кира окажется напрямую в нем замешана. Она больше не скажет ни слова ни о Сэмме, ни о тестах, ни о чем: будет работать изо всех сил и постарается вылечить вирус прежде, чем кому-то придется умереть.
Но даже сейчас, спустя два дня исследований, она ни на шаг не приблизилась к разгадке. Она выяснила, как Сэмм мыслит, общается, дышит, ест, двигается, но по-прежнему не представляла, как функционирует его иммунитет. Кира оказалась в тупике. А поскольку она не могла ни с кем поделиться сомнениями, приходилось мучиться в одиночку.
Ей казалось, что она тонет.
Изольда отхлебнула из бутылки.
– За распитие алкоголя во время беременности можно угодить под стражу и попасть под круглосуточное наблюдение, – сказала она. – Так что буду наслаждаться, пока можно.
– Твой ребенок важнее твоих прав, – добавила Зочи. – Для Сената ты просто матка на двух ногах.
– Повзрослей уже, – отрезала Кира, и ее тут же кольнуло чувство вины: ведь она думала так же, как и Зочи, отчего же на нее набросилась? Закон надежды не работает, и Сенат зря упорствует. Может, ее разозлило то, как подруга об этом сказала – мол, права человека важнее всего на свете. Прежде Кира и сама так считала, но ситуация изменилась. Девушка слышала, как спорят сенаторы, видела страх в их глазах. Делароза права: речь идет о вымирании. Подружки изумленно уставились на Киру, и это рассердило ее еще больше. – Тебе не приходило в голову, что в жизни есть вещи поважнее твоих прав? И выживание твоего вида важнее твоего права рассуждать о том, как все это несправедливо?
Зочи приподняла брови:
– Какая муха тебя укусила?
– Я устала слушать бесконечные разговоры о гражданских правах, неприкосновенности личной жизни и свободе выбора. Либо мы найдем выход, либо вымрем, третьего не дано. И если уж нам суждено вымереть, то хотя бы не из-за того, что для Зочи Кесслер ее драгоценные права оказались важнее спасения человечества.
– Мы говорим не о спасении человечества, – фыркнула Зочи. – А об узаконенном изнасиловании. О том, что правительство присвоило себе право распоряжаться твоим телом, решать, для чего оно нужно, что ты должна делать, что могут делать с тобой другие. Я не позволю какому-нибудь старому развратнику меня оттрахать, потому что так велит закон.
– Так выбери молодого, – отрезала Кира, – или искусственное оплодотворение, ты же знаешь, так тоже можно. Это же не ради секса, а ради продолжения жизни на земле.
– Массовые беременности – худший выход, который только можно себе представить, – заявила Зочи.
– Ну хватит, – заплетающимся языком проговорила Изольда, – успокойтесь уже. Никому не нравится…
– Кире, похоже, нравится, – перебила Зочи. – Еще бы, у нее же есть парень! Что ей этот закон, наверняка она и так с ним спит…
Не помня себя от злости, Кира вскочила и с воплем бросилась на Зочи, пытаясь вцепиться в горло. Изольда перехватила ее, нетрезво зацепилась ногой за ногу, покачнулась, но Киру не отпустила, так что у той не получилось добраться до Зочи. Кира попыталась отпихнуть Изольду и оцарапала ей лоб. Изольда вскрикнула от боли, Кира тут же утихла и расплакалась.
– Ну вы даете, – ахнула Зочи.
– Сядь уже, – Изольда устроила Киру на диване рядом с собой. Кира всхлипывала, Изольда обняла ее, стараясь утешить, и смерила Зочи ледяным взглядом. – А ты думай, что говоришь.
– Прости, – Зочи вернулась в кресло. – Прости, Кира, я не хотела тебя обидеть. Я сама не знаю, что на меня нашло. Меня взбесила эта ситуация.
– Сделанного не воротишь, – сказала Изольда. – Закон принят, и мы можем только ругать его или напиться, чтобы не думать об этом.
– Тебе уже хватит, – Зочи встала и отобрала у Изольды бутылку. Все силы Изольды ушли на схватку с Кирой, так что она не сопротивлялась. Зочи открыла окно и вышвырнула бутылку на улицу.
– Зочи, привет! – послышался крик; это был кто-то из соседских парней, но Кира по голосу не узнала, кто именно. – Что за фигня с этим Законом надежды? Может, мы к вам поднимемся и поговорим?
– Иди к черту, – рявкнула Зочи и захлопнула окно.
– Это моя бутылка, – слабо запротестовала Изольда, но подруги не обратили на ее слова внимания.
– И ты меня прости, – произнесла Кира, выпрямилась и потерла глаза кулаками. – Я не на тебя злюсь, а… на весь мир. Но ему в лицо не вцепишься, вот я и решила отыграться на тебе.
Зочи ухмыльнулась, но тут же посерьезнела.
– Я не готова, – прошептала она. – И никто из нас не готов.
Изольда обводила пальцем рисунок на диване:
– А вообще-то Хару тогда, в Сенате, сказал правду. У нас не осталось детей, только взрослые, которые сами не ведают, что творят.
Девушки притихли и задумались. Кира вспомнила про Маркуса: ведь она ему отказала, а теперь из-за принятого закона все изменилось. Два месяца на то, чтобы все уладить, после чего ее могут арестовать за то, что не стала тем, кем никогда не была. Если суждено родить детей, то уж лучше от Маркуса: Кира не мыслила себя ни с кем другим, по крайней мере, всерьез. Но если она сейчас согласится на его предложение, он поймет, что это из-за закона, а не по любви. Она не может с ним так поступить. И не может пойти ни к кому другому: это ранит Маркуса еще больше.
Да и не хотелось Кире беременеть. По крайней мере, вот так. Если ей суждено дать кому-то жизнь, то потому, что это важно для нее самой, а не по чьей-то указке.
А ведь она только что наорала на Зочи, которая сказала ровно то же самое. Кира не знала, что и думать.
На мгновение, на какую-то долю секунды, Кира подумала о Сэмме. Интересно, окажется ли ребенок, рожденный от партиала, невосприимчив к вирусу?
– А вы помните ваших мам? – спросила Изольда. – Нет, Зочи, не приемных, а настоящих. Тех, что были до эпидемии.
– Немного, – ответила Зочи. – Моя мама была высокая.
– И все?
– В смысле, очень высокая, – добавила Зочи. – Сколько я помню, она всегда была гораздо выше меня, и не потому, что я еще была маленькая: мама была выше всех. Что-то метр девяносто, метр девяносто пять. – Голос ее смягчился, и Кира поняла, что подруга погрузилась в воспоминания: в глазах Зочи блеснули слезы, она уставилась в одну точку, накручивая на палец прядь волос. – У нее были черные как смоль волосы, похожие на мои, и она постоянно носила украшения. Кажется, серебро. На пальце – крупное кольцо в виде цветка. Я любила с ним играть. Мы жили в Филадельфии. Я раньше думала, что это название штата, но это город. Филадельфия. Я мечтаю когда-нибудь вернуться туда и найти это кольцо, – Зочи закатила глаза. – Ну вы поняли. В один прекрасный день.
– А моя мама продавала самолеты, – проговорила Изольда. – Не знаю уж, как и кому, просто помню, что она мне рассказывала. Мне тогда казалось, что это такое чудо, а сейчас я думаю: у нас ведь и самолетов никаких не осталось. У нас нет горючего для них, да и едва ли остались те, кто умеет ими управлять. Но когда-то моя мама запросто их продавала, как рыбные роллы на рынке.
– А у меня не было матери, – поделилась Кира. – То есть когда-то была, но я ее не помню, только отца. Я даже не помню, чтобы он мне о ней рассказывал, хотя наверняка что-то говорил. Они либо развелись, либо она умерла, но скорее все же развелись, потому что у нас не осталось ее фотографий.
– Так выдумай ее, – предложила Зочи. – Если не помнишь маму, можешь сочинить что угодно: что она была актрисой, или моделью, или президентом гигантской корпорации, или… в общем, кем хочешь.
– Если не знаешь правды, – добавила Изольда, – придумай самую восхитительную ложь.
– Ну хорошо, – согласилась Кира. – Она была врачом, как я. Блестящим ученым. Лечила детей. Все ее уважали. Она… расшифровала генетический код. И придумала нанохирургию, – Кира улыбнулась. – И простую хирургию, и пенициллин, и изобрела лекарство от рака.
– Ничего себе мечта, – заметила Зочи.
– Еще бы, – кивнула Кира. – Красивые мечты – все, что нам осталось.
Глава двадцать четвертая
– Сегодня будь начеку, – предупредил Шейлон.
Кира недоуменно посмотрела на солдата покрасневшими от усталости и слез глазами.
– Бдительнее обычного? А в чем дело?
– Мистер Мкеле полагает, что на нас хотят напасть, – пояснил Шейлон, крепче сжимая винтовку. – Голос скрывается в городе, ищет то, что не нашел в мэрии. Да и новая поправка к Закону надежды только усугубила обстановку. Мкеле увеличил количество патрулей, но все равно велел нам на всякий случай смотреть в оба.
Кира кивнула:
– Я поняла.
Она прошла в дезинфекционную трубу. На нее обрушился поток воздуха, и Кира потерла лицо ладонями. А надо бы с Шейлоном побеседовать на досуге, после работы. Если удастся его разговорить, я разузнаю, чем занимается Сеть безопасности.
Кира вздохнула. Можно подумать, у меня есть на это время.
Она положила стопку блокнотов на стол, наклонилась над Сэммом и осмотрела его лицо и руки; эта процедура уже вошла в привычку.
– Они вас снова били.
Сэмм, разумеется, ничего не ответил.
Кира посмотрела на него и нервно покосилась в угол:
– Они не имеют права так с вами обходиться. Это негуманно.
– На меня это понятие едва ли распространяется.
– Какая разница, человек вы или нет? – Кира сквозь брюки ощупала голени партиала, нет ли новых ран. – Главное, что они люди, а значит, должны вести себя соответственно. – Девушка задрала штанину партиала. – Здесь у вас несколько свежих порезов, но они не кровоточат. Вероятно, скоро все заживет. – Она опустила штанины. – Раны не гноятся.
Кира подумала, что в организме Сэмма вырабатывается какой-то натуральный антисептик или антибиотик, и отметила про себя необходимость это проверить, причем желательно каким-то другим способом, не тыча в партиала грязным ножом.
– Вы поправитесь, – сказала она и отошла к компьютеру.
Кира сразу же заметила, что ее документы просматривали: изображения ДОРД, предварительные выводы о феромонах, даже записи в блокнотах. Кто-то их перемещал, сортировал, листал. «Неужели Скоузен проверяет, как я работаю? – подумала она. – Может, копирует для себя?» Появились и новые файлы: пока ее не было, доктор проводил собственные исследования. Кира не знала, то ли благодарить его за то, что он контролирует процесс, то ли возмущаться, что ей не доверяют. Но она так вымоталась, что было уже все равно.
«У меня осталось всего три дня, – сказала себе Кира. – Хватит ныть, пора работать». Девушка пыталась сосредоточиться на изображениях с ДОРД-сканера и поискать расхождения между физиологией партиала и человека, но слова Сэмма не выходили у нее из головы. Казалось, вчера он говорил совершенно искренне. Что, если он сказал правду? Что тогда? Если вирус действительно создали не партиалы, тогда кто это сделал? Наблюдатель, которого Кира обнаружила в воздухе из легких Сэмма, доказывал, что партиалы имеют какое-то отношение к РМ, но это же не значит, что они создали вирус. Партиалы – солдаты, а не ученые. Были среди них и доктора, но едва ли они настолько разбирались в генной инженерии. Что, если это совпадение говорит совсем о другом?
Быть может, это лишь доказательство общего происхождения? И те, кто разработал партиалов, создали и РМ-вирус?
Кира закрыла глаза, вспоминая, чему ее учили в школе. Как называлась эта компания? Пара-как-то там? Подробности из жизни старого мира – названия, в том числе географические, какие-то технологии, – не держались в памяти, потому что оказались совершенно бесполезными. С продуктовыми компаниями было проще, поскольку развалины магазинов и кафе встречались повсюду: «Старбакс», «Панда Гарсия» и дюжина подобных. Кира даже помнила, как в детстве, до эпидемии, ходила в эти кафе. С генетическими компаниями у девушки не было связано никаких личных воспоминаний. Название Кира узнала на уроке истории, но ничего особенного им не рассказывали. Заказало партиалов правительство, а «Пара-как-то-там» всего лишь произвела.
«Пара-Дженетикс», – вспомнила Кира. – Компания называлась «ПараДжен». Хару упоминал о них. Но какое отношение она имела к РМ? Не могли же они его создать, они ведь тоже люди. Чепуха какая-то.
– У вас была мать? – спросил Сэмм. Его вопрос прервал ход мыслей Киры, и девушка с недоумением посмотрела на партиала.
– Что?
– У вас была мать?
– У меня… ну разумеется, была, мать есть у всех.
– А у нас нет.
Кира нахмурилась:
– За последние двенадцать часов вы уже второй, кто интересуется моей матерью.
– Я просто так спросил.
– Ничего страшного, – ответила Кира. – Я не знала матери. И в этом смысле мы с вами похожи больше, чем кажется.
– Ну, тогда отец, – проговорил Сэмм.
– А он вам зачем? Мне было пять лет, когда он умер, так что я почти не помню его.
– А у меня вообще не было отца.
Кира обошла стол и придвинула стул ближе к партиалу.
– Почему вы спрашиваете? – удивилась она. – То из него слова не вытянешь, а то вдруг заинтересовался моей семьей. В чем дело?
– Я тут кое о чем подумал, – ответил партиал. – Что мне еще оставалось? Вы знаете, что мы не можем размножаться?
Кира осторожно кивнула:
– Вас такими создали. Вы же… предполагалось, что вы оружие, а не люди. Кому нужно самовоспроизводящееся оружие?
– Всё так, – согласился партиал. – Мы не должны были существовать за пределами создавшей нас инфраструктуры, но это случилось, и теперь все прежние технологические параметры… – он осекся и покосился на камеры. – Вы мне верите?
Кира было замялась, но ненадолго:
– Нет.
– Я так и думал. А сможете когда-нибудь поверить?
– Когда-нибудь?
– Ну, если бы мы работали вместе. Если бы мы предложили вам перемирие. Мир. Смогли бы вы научиться нам доверять?
Вот к чему он клонил с самого первого дня, с того момента, как Кира спросила, что он делал на Манхэттене. Наконец-то партиал захотел об этом поговорить, но можно ли ему верить? Чего он пытается добиться?
– Если бы вы доказали, что вам можно верить, тогда я бы вам поверила, – ответила Кира. – Не скажу… не могу сказать, что не верю вам из принципа, если вы об этом спрашиваете. По крайней мере, с некоторых пор. Но большинство думает именно так.
– И как нам завоевать их доверие?
– Не надо было уничтожать наш мир одиннадцать лет назад, – отрезала Кира. – А раз уж сделанного не воротишь… не знаю. Помочь нам наладить жизнь.
Сэмм задумался. Кира пристально рассматривала его: зрачки подергивались, как будто Сэмм глядел сразу на два предмета перед собой. Партиал то и дело косился на камеры. Что он задумал?
Кира посмотрела Сэмму прямо в глаза. Если сомневаешься, не молчи.
– Зачем вы мне все это рассказываете?
– Потому что единственная надежда для нас обоих – помочь друг другу. Работать вместе.
– Вы это уже говорили.
– Вы спрашивали, с какой целью мы оказались на Манхэттене. Вот с этой вот самой, Кира: мы пришли, чтобы предложить перемирие. Мы хотели выяснить, получится ли у нас сотрудничать с вами. Вам нужна наша помощь, чтобы вылечить РМ, но и вы нам нужны не меньше.
– Зачем?
Он снова покосился на камеру:
– Пока я не могу вам этого сказать.
– Но вам придется. Разве не за этим вы здесь? Если вы действительно хотели предложить перемирие, то как вы себе это представляли? «Нам нужна ваша помощь, а в чем – не скажем»?
– Мы не знали, насколько вы продолжаете нас ненавидеть, – пояснил Сэмм. – Полагали, что нам удастся уговорить вас работать вместе. Но когда меня поймали и привезли сюда, когда я увидел, что тут творится… я понял, что это невозможно. Однако вы, Кира, прислушиваетесь ко мне. Более того, вы понимаете, что поставлено на кон. И когда речь идет о выживании вашего вида, можно заплатить любую цену.
– Так расскажите мне, в чем дело, – попросила Кира, – забудьте вы о камерах, о том, что нас кто-то слушает, и объясните, что происходит.
Сэмм покачал головой.
– Дело не только в том, что они мне не верят, – ответил он. – Если они узнают, зачем я здесь, меня тут же уничтожат.
Пришел черед Киры коситься на камеру. Девушка вдруг почувствовала себя неуютно. Сэмм покачал головой и посмотрел на свои раны:
– Не страшно, они и так знают, что я что-то скрываю.
Кира скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула. Что же за страшная тайна, за которую его могут убить? Что-то, чего они не хотят слышать, или наоборот? Кира ломала голову, пытаясь подыскать правдоподобное объяснение. Что, если Сэмм и вправду бомба, как они и боялись, а сам партиал полагает, что Сенат хочет от него избавиться? Но тогда при чем тут мир?
Мир. Именно на это Кира надеялась вчера, когда говорила с Маркусом. Так хотелось протянуть руку и пощупать этот мир, попробовать на вкус, понять, что же это такое – жить, ничего не опасаясь. Они не знали покоя с тех самых пор, как был принят Закон надежды, Голос поднял восстание, и остров стал медленно погружаться в пучину хаоса. Да и в прежние годы люди не почивали на лаврах: после эпидемии отчаянно пытались наладить жизнь, до эпидемии случилось восстание партиалов, а еще раньше – Война за Изоляцию, для которой, собственно, и были созданы эти существа. С самого рождения Кира обитала в мире, раздираемом противоречиями, да и прежний был не лучше. Они балансировали на грани уничтожения, и у каждого было свое решение, но только Кира додумалась искать помощи у партиалов. Предположила, что люди и партиалы смогут работать вместе.
Да, до этого дня она была единственной. А теперь вот партиал предложил то же самое.
– Нет, – медленно проговорила Кира. Ее вдруг охватило подозрение. – Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Вы как будто говорите именно то, что я хочу услышать, – Кира покачала головой. – Я вам не верю.
– Да зачем нам врать? – удивился Сэмм. – Ведь продолжение рода – основной инстинкт для любого существа. Дать жизнь будущим поколениям, чтобы они увидели завтрашний день.
– Но у вас никогда не было семьи, – возразила Кира. – У партиалов не бывает семей, они не растут и понятия не имеют, как это. Что, если продолжение рода – всего лишь фантомный инстинкт, сохранившийся лишь в каком-нибудь утраченном обрывке ДНК?
Кира вдруг вспомнила про собаку. Тогда она показалась девочке огромной – рычащая груда мышц с острыми зубами. Собака гналась за Кирой по парку или саду: там было зелено, росла трава и цветы. Девочка перепугалась до смерти, собака ее чуть не укусила, и тут вдруг появился Кирин отец. Он не отличался ни особой силой, ни высоким ростом, но закрыл собой дочку от пса. Кажется, собака его сильно покусала. Он пожертвовал собой ради спасения дочери. Таковы уж отцы.
– У нас нет родителей. Как вы думаете, что это о нас говорит? – Кира подняла глаза и поймала взгляд Сэмма. – Я не имею в виду конкретно нас, не имею в виду детей: я о целом обществе, которое не знает отцов. Даже два общества, оставшихся без родителей. Как вы думаете, это на нас повлияло?
Сэмм ничего не ответил, но и взгляд не отвел. В его глазу блеснула слеза: Кира впервые видела, чтобы партиал плакал. Живущий в душе Киры исследователь хотел взять образец на анализ, чтобы выяснить, как и почему плачет пленник, каков состав его слез, а женская половина подумала про Закон надежды: проголосовал бы за него обычный гражданин, если бы знал, что выполнять это постановление придется его дочери?
Кира перевела взгляд на компьютер, но не видела изображения на экране: перед глазами девушки вставали картины с Манхэттена. Вот партиалы атакуют, вот Гейб лежит ничком в коридоре, там, где его застрелили. Если партиалы пришли с миром, зачем они убили Гейба? Кира нахмурилась: гибель Васичека не вязалась с торжественными заявлениями Сэмма о собственной невиновности. Они ведь даже не попытались с нами поговорить. Чепуха какая-то.
Кира постаралась отыскать хоть какие-то аргументы в пользу того, во что ей так отчаянно хотелось верить. Что сказали партиалы перед тем, как мы устроили взрыв? Кира напрягла память. «Что это за группа?» Она ясно слышала эти слова – по крайней мере, ей так казалось. Какая еще группа? Они что, ждали кого-то еще, может, какую-то банду или отряд Голоса? Можно ли считать удачей, что они наткнулись на Киру, единственного человека, который готов был их выслушать?
Или же Сэмм говорит ей ровно то, что она хочет услышать?
Вдруг дверь с жужжанием распахнулась. Заревели дезинфекционные воздуходувы. Вбежал Шейлон с пластиковым шприцем, полным крови, и бросился к Кире.
– Сестра велела передать это тебе, – выпалил он, протягивая девушке шприц. – Она сказала, ты знаешь, что с ним делать.
– Тебе сюда нельзя, – запротестовала Кира.
– Она сказала, это срочно, – ответил Шейлон и уставился на Сэмма. – Так это он?
Кира осторожно взяла шприц; тот был теплый от крови внутри:
– Что это?
– Она сказала, ты знаешь, – пожал плечами Шейлон. – Это из родильного.
Кира широко раскрыла глаза.
– Так это кровь новорожденного! Значит, какая-то мамочка сегодня родила! – Кира бросилась к столу и принялась поспешно доставать предметные стекла, пробирки и пипетки. – Не знаешь, кто родил?
– Сестра сказала, ты знаешь, что с этим делать!
– Да знаю, знаю, – отмахнулась Кира. – Успокойся. Ради бога, только не Мэдисон. Девушка быстро и аккуратно выдавила каплю крови на стекло и устремилась к компьютеру. – Это незараженная кровь, представляешь? Дети рождаются здоровыми, а потом их атакует вирус. Счет идет на минуты, если не на секунды, и нам надо успеть до того, как вирус мутирует и попадет в кровь. – Кира ввела команды и снова бросилась к столу, чтобы подготовить следующий препарат. – Вирус может передаваться по воздуху и через кровь, и я пытаюсь выяснить, как они превращаются друг в друга. Включи микроскоп.
– Это который?
– Вон тот.
Кира с предметным стеклом в руках подбежала к микроскопу, рывком открыла смотровую камеру, сунула туда препарат, щелкнула выключателями и нетерпеливо забарабанила пальцами по зрительной трубе, пока микроскоп загружался. Когда загорелся экран, Кира запустила сканер, дав компьютеру команду искать вирусы. Негромкий звонок тут же сообщил, что обнаружен один из видов, передающихся по воздуху, и Кира поспешно раскрыла изображение. На экране появился крошечный вирус, ярко-красное пятно на сером фоне. Он уже начал трансформироваться, но изображение было четким – переход от одной фазы к другой. Микроскоп был высокотехнологичный, но с таким увеличением снять видео было невозможно. Раздались еще звонки: компьютер обнаружил новые формы вирусов.
– Если нам удастся получить качественные изображения разных стадий трансформации, – сказала Кира, – то мы, пожалуй, сможем реконструировать весь процесс. – Она дала компьютеру команду сделать еще одно изображение той же области, чтобы проверить, превратился ли вирус, передающийся по воздуху, в свою большую разновидность.
На экране появилось окошко с надписью «партиальное совпадение»[11].
Шейлон испуганно указал на него и спросил:
– Неужели ребенок – партиал?
– Нет, это значит, что обнаруженный объект частично совпадает с записями в базе данных.
«Совсем как Наблюдатель», – подумала Кира.
– У нас есть молекулы, похожие на РМ, но не вирусные.
Кира раскрыла изображение и ошарашенно уставилась на экран. Она не узнавала структуру.
– А вот это уже нехорошо.
– Что такое?
– Новая разновидность вируса, – пояснила Кира, поворачивая изображение, чтобы хорошенько рассмотреть. – Спора, передающаяся по воздуху, должна была превратиться в Каплю, которая живет в крови: в нашей базе данных только два вида РМ, – Кира в отчаянии поискала хоть что-то знакомое. – Но это новая структура.
Кира делала пометки на экране, разделяя изображение на части, чтобы понять, как функционирует обнаруженная молекула. Компьютер оказался прав: она частично напоминала Каплю, у нее были похожие белковые структуры в более-менее идентичном окружении, но все остальное было совершенно новым, и, в отличие от Наблюдателя, это был вирус. Может, дело в Сэмме? Или это Наблюдатель породил новый вирус? Кира отметила изображение и запустила новый поиск по базе данных, чтобы обнаружить более полные совпадения. Нашлось пять примеров, и все – из архива анализов крови новорожденных, в основном недоношенных, плюс один мертворожденный, все более чем восьмилетней давности. Эта молекула встречалась нечасто, но все же встречалась, и за много лет до того, как здесь оказался Сэмм. Значит, он ни при чем. Но откуда она взялась?
Кира вернулась в главный формирователь изображений. Если она так редко встречается, – думала девушка, – это может быть всего-навсего мутация. Что, если это один-единственный случай и я просто начала не с того конца? Кира дала микроскопу команду искать похожие примеры в крови, и он практически сразу же что-то обнаружил, потом еще и еще, все больше, больше, больше, еще больше, чем в случае со Спорой. Она повсюду. Кира открывала изображение за изображением, и новый вирус, стремительно умножаясь, заполонил весь экран. Кира снова дала команду искать Спору, но на этот раз ничего не обнаружилось. Компьютер сохранил изначальные изображения, но сама структура исчезла из крови. Все молекулы Споры превратились в этот новый вирус, Хищника, и продолжали реплицироваться.
– Что это такое? – медленно, сдавленным голосом произнес Шейлон и встревоженно покосился на Сэмма.
– Сама не знаю.
Скрипнув зубами, Кира углубилась в растущую кипу отчетов, сканов, изображений. Девушка была полна решимости найти то, что искала: процесс превращения Споры в Каплю, подробности которого, индивидуальные химические стадии мутации, объяснят, как именно функционирует вирус. Но это было все равно что попытаться напиться из водопада.
Шейлон замер, прижав палец к наушнику, а потом вдруг резко присел:
– Ложись.
– Зачем? Что происходит?
– Ложись! – рявкнул Шейлон и потянул Киру на пол за микроскопом. – Там кто-то есть, рыщет вокруг больницы. Похоже, до нас добираются.
Кира выглянула из-за компьютера: Сэмм с интересом смотрел на них. Неужели кто-то действительно пришел за тобой? Ее пистолет остался на столе, в кобуре, далеко от того места, где она пряталась, и если сейчас кто-то войдет, Кира не успеет добраться до оружия.
Девушка покосилась на Шейлона, который напряженно прислушивался к звучавшему в наушнике.
– Они снаружи, – негромко сообщил он. – Ты сиди здесь, а я пойду посмотрю в окно. – Шейлон привстал и, пригнувшись, перебежал к дальней стене, держа винтовку на изготове. Кира посмотрела на Сэмма, перевела взгляд на дверь, бросилась к столу, взяла пистолет и снова присела. От окна ее закрывал стол, но от двери ничто не загораживало. Интересно, второй солдат еще там? Кира достала пистолет, отшвырнула кобуру в угол, проверила обойму и патронник, чтобы убедиться в боевой готовности оружия.
– Я их не вижу, – произнес Шейлон. Он стоял у окна и, стараясь не высовываться, смотрел на улицу. Шейлон держал руку у уха и что-то взволнованно обсуждал с Мкеле. – Не вижу. А, нет, вон там, в машинах. Они еще так далеко?
«Какой смысл нападать на больницу днем? – подумала Кира. – Машины, конечно, хорошее прикрытие, и вокруг здания растут деревья, но все равно все видно. Если они решили пройти сквозь стену, почему не ночью? Почему не подождать, пока можно будет незамеченными подобраться к больнице?
Стоп, – осеклась она. – Если они решили пройти сквозь стену…»
Она вскочила на ноги и бросилась к Шейлону.
– Отойди! Ты слишком близко…
Тут стена взорвалась, кирпичи, металл и пластик вогнулись внутрь, будто гигантский пузырь. Ударная волна подхватила Киру и, точно невидимая рука, отбросила назад. Шейлон отлетел вбок, впечатался в стену и сполз на пол, словно тряпичная кукла. Зацепило даже Сэмма: взрыв был такой силы, что отшвырнул операционный стол, как листок. Он влетел в рабочий стол Киры и опрокинулся.
Кира ударилась о заднюю стену, у девушки перехватило дыхание, а пистолет выпал из руки. Кира упала за лежавшим на боку массивным ДОРД-сканером, и тот рухнул на нее, придавив к полу. Кира закричала от боли, уверенная, что тяжелая машина сломала ей ногу, но заставила себя успокоиться.
Дыши глубже, Кира, дыши глубже. Соберись. Постепенно предметы перед глазами снова обрели очертания; боль в ноге усиливалась при дыхании. Нога не сломана, ее просто придавило. Надо его отодвинуть. Послышался шорох: на пол падали обломки кирпича. Кира встревоженно огляделась, но из-за ДОРД-сканера не было видно ничего, кроме двери. С потолка свисали обрывки пластиковой трубы; со стен осыпалась штукатурка и завалила вход. Кира почувствовала, как придавленную ногу слегка ударило током, и заметила, что пластмассовый корпус ДОРД потрескался. Аппарат коротит. Надо отползти от него подальше. Послышался шум: кто-то пошевелился. Шейлон или Сэмм? Кира уперлась спиной и руками в стену, ногами в ДОРД и изо всех сил попыталась его отпихнуть.
Ей удалось немного отодвинуть аппарат, потом еще чуть-чуть, но каждый сантиметр давался девушке с трудом и болью. Вдруг в недрах сканера что-то хлопнуло, и Киру пронзил электрический разряд.
Боль была мучительной. Каждый мускул в теле Киры напрягся и сжался сильнее, чем она могла себе представить. Вдруг боль ушла, и девушка, задыхаясь, стала ловить ртом воздух. Мысли расплывались, однако Кира попыталась сосредоточиться, хотя и чувствовала себя так, словно ее ударили железной битой, но куда именно – непонятно. Она прохрипела:
– Помогите.
Ее снова пронзила ураганная боль: мощный электрический разряд прошел по телу. Глаза у Киры закатились, свет померк, осталась лишь бесформенная боль, и непонятно было, где ее источник. Боль снова отпустила, и сердце Киры лихорадочно забилось, а в голове прояснилось. Девушка изо всех сил старалась не потерять сознание.
– Помогите, – прошептала она слабым хриплым голосом. – Сканер… бьется током.
Новый разряд прервал слова Киры. Боль затопила ее, а когда все кончилось, прошло добрых пять секунд, прежде чем девушка снова смогла дышать. Сердце не выдерживало. Тело не знало, что делать. Отдышавшись, Кира почувствовала едкий запах собственной горелой кожи. С трудом сфокусировав взгляд на двери, Кира заметила, что та приоткрылась, всего на несколько сантиметров, и в комнату заглянул чей-то глаз – или два глаза, белый и черный.
«Это не глаз, – поняла Кира. В голове шумело, и мысли давались с трудом. – Это дуло автомата».
Дверь чуть подалась, уперлась в гору обломков и, как ни напирали солдаты, больше не открылась.
– Там девушка. Есть еще кто живой?
– Помогите, – прохрипела Кира. – У меня сейчас сердце остановится.
– Пленник тут? Или сбежал?
– У меня… аритмия, – продолжала Кира, чувствуя, что отключается: мышцы, сердце, легкие, казалось, таяли, растворялись в небытии. – Помогите. Еще один разряд… и я…
Послышались крики, но доносились они словно издалека, за сотни километров. В лицо Кире подул теплый ветерок, и она открыла глаза. Мир расплывался пятнами, но в этом тумане что-то двигалось, и вдруг тяжесть, придавившая ногу девушки, исчезла. Махина ДОРД отлетела к противоположной стене. В ушах у Киры звенело. Чьи-то сильные руки отряхнули с нее обломки. Девушка пыталась сообразить: кто-то ее держит, куда-то несет, осматривает раны.
– Спасибо, – закашлявшись, выдохнула она. Голос был такой тихий, что Кира сама с трудом расслышала собственные слова. Она вцепилась в спасителя. – Он, наверно… сбежал.
– Я здесь.
Знакомый голос.
Кира напряженно всмотрелась, пытаясь понять, кто же это, и наконец мир обрел очертания: Сэмм держал ее на руках. Его одежда – точнее, лохмотья, которые от нее остались, – еще дымились от взрыва. Комната была разрушена, пол завален мусором и обломками камней, в стене зияла дыра. Деревья качались на ветру. В одном углу лежал покореженный ДОРД-сканер, в другом – истекающий кровью Шейлон.
Кира посмотрела на Сэмма:
– Ты меня спас.
Дверь наконец подалась, и внутрь хлынули солдаты:
– Положи ее!
– Он меня спас.
– Положи ее сейчас же!
Сэмм опустился на колено и аккуратно уложил Киру на пол. К партиалу тут же подскочили солдаты и ударами прикладов сбили с ног. Кира пыталась им что-то сказать, как-то помешать, но была слишком слаба. Ей оставалось лишь наблюдать за происходящим.
Глава двадцать пятая
В палате было темно. Негромко гудело медицинское оборудование, мигали лампочки. Кира открыла глаза и снова закрыла. Воспоминания о боли и ослепительном свете охватили ее с такой силой, словно Кира опять очутилась в эпицентре взрыва.
Сэмм спас меня.
Солдаты избивали Сэмма с минуту, прежде чем снова привязать к столу. Они пинали его в живот и колотили прикладами ружей. Он даже не сопротивлялся, не сбежал, когда появилась такая возможность, и просто позволил им избивать себя: мучительная череда ударов и стонов.
«Он партиал, – сказала себе Кира. За последние три дня она повторила это сотни раз. – Он даже не человек. Мы не знаем, что он здесь делает, о чем думает, что замышляет». Она старалась убедить себя в этом – и не верила. Сэмм хотел того же, что и она – решить проблемы, а не ходить вокруг да около. На всем острове он оказался единственным, кто разделял ее мнение.
Но он был партиалом.
Кира попыталась сесть на кровати, но от боли в ноге перехватило дыхание. В той ноге, которую обжег ДОРД-сканер. Кира сдвинула одеяло, чтобы рассмотреть рану, но та оказалась под повязкой. Девушка почувствовала жжение в заживающих мышцах и поняла, что ей дали регенерирующее лекарство. Пройдет какое-то время, прежде чем она сможет сесть, не говоря уже о том, чтобы встать или пойти.
Послышался тихий вздох, и Кира посмотрела на соседнюю кровать. В больнице было достаточно места, но электричества хватало лишь на несколько этажей, поэтому обычно пациентов клали в палату по двое.