И в печали, и в радости Макущенко Марина

Сделал последний глоток кофе и пошел в операционную.

Я: Сорочке было далеко до колен, и по бокам оказались высокие разрезы. Но она приятно касалась кожи, и я чувствовала, что вооружена против жары. Я сидела в спальне перед зеркалом, расчесывала волосы. И рассматривала себя. Что-то изменилось.

Я поправилась? Не то. Похудела? Нет. Я была в короткой льняной рубашке, без косметики, не готовая к бою и к тому, чтобы производить впечатление. И я себе понравилась. Всю жизнь мое лицо было детским. Я поняла, что не щеки, нос или губы, а его выражение таким было: когда я не контролировала себя, на лице поселялось первозданное удивление всем, что происходит вокруг. Я видела себя на видео, на съемках, когда не знала, что меня снимают, – и меня смешила эта наивная девушка. «Воздушная барышня» – так меня называли. И меня это раздражало. Я чувствовала, что это только ярлык. Т его нет. Я повзрослела и приземлилась. Я все так же готова к переменам, но сейчас не хочу никуда спешить. Теперь я получаю удовольствие от того, что торможу время и растягиваю его. И это странным образом отражается на внешности.

Я стала спокойнее и мягче. Может, дело в возрасте? Сколько мне еще быть красивой? Уже есть мимические морщины вокруг рта и возле глаз. Когда смеюсь – их видно; их стало видно, потому что я смеюсь. Я прислушалась к себе: что я чувствую, признавая в себе это? Ничего, все тихо. Я продолжала рассматривать себя.

Сверху я тонкая, даже худощавая. Я никогда не была худой, но у меня небольшая грудь, и костлявые плечи, и тонкая талия, а вот книзу я утяжеляюсь. В танцах это красиво, особенно выигрышно я выглядела у Ланы. Этими бедрами можно гипнотизировать. У меня заметные бедра и сильные ноги. Снизу я сильная, сверху – слабая. Так и есть, в сексуальной сфере я увереннее, чем в душевной. Никогда любовнику не удавалось заставить меня сомневаться в себе, я легко расставалась и заводила новые отношения, но у меня всегда была блокада на сердце. Я больше не хочу даже пытаться его открывать, и поэтому уже давно не занимаюсь сексом. Я пресекла любое проникновение в меня, и я собой довольна.

Я откинулась на спинку стула и развела ноги. Жесткая ткань упала между ними и прикрыла меня от себя же – вот чем здесь хороши разрезы. Я всегда боялась повзрослеть и хваталась за свою активную, безрассудную, независимую жизнь. А теперь я готова к зависимости? Готова признать себя состоявшейся? Еще нет, но я на пороге. Может, пройдет несколько месяцев и я соглашусь на предложение Вадима?

Я резко свела коленки и выпрямилась. Нет. Я не готова. Я не хочу. Я посмотрела в глаза себе: только что я была такой расслабленной и гармоничной. Только что позволила бедрам и ногам податься вперед и стать главными, а сейчас в зеркале опять сидела испуганная девочка. Вперед корпус, вперед грудь, руками держусь за края стула, ноги сведены и сжаты. Чем я иду вперед, своим самым слабым местом? Умом и сердцем? Но пойти ногами, понести то, что задумано моей природой, – страшно. Потому что к сердцу все равно подберутся. И сотрут меня. Лучше делать вид, что во мне главное – это интеллект, моя отвага, мои смелые взгляды, моя карьера. Я умею вводить противника в заблуждение, я умею бравировать и создавать впечатление. Пусть не знает, что мое сокровенное и сильное – ниже. Пусть не думает, что я в это верю. Как только я это признаю – мне конец. Как только я это признаю, меня сделают рабыней и домохозяйкой. И я не буду счастлива, потому что нет такого хозяина, которому я могла бы довериться. У меня есть право выбирать себе хозяина. И я все такая же бесхозная.

Я выдохнула и поднялась. Задвинула стул, спряталась в вафельный халат. Прошло два часа времени, которые Юра дал мне на уединение с наукой. На экране компа – открытый раздел. Я нажала на крестик, и гаджет спросил: «Сохранить изменения?» – «Нет», – я ничего не изменяла. Я два часа просидела перед зеркалом. Пора в душ, уложить Мишу и самой спать. Нельзя создавать кабинет в спальне, особенно когда в ней так много зеркал.

Миша с Юрой были на кухне. Миша клеил магнитики на холодильник в известном только ему одному порядке, снимал их и опять клеил. Юра бродил среди мозговых извилин, вернее, описывал работу мозга за ноутбуком. Он работал над новой статьей.

– Я в душ.

– Давай.

На меня никто не обратил внимания. Заходя в ванную комнату, я вспомнила, что забыла новый крем в сумке, в комнате. Не стала закрывать дверь, решила умыться, нанести маску на лицо, чтобы потом окольными путями сходить за кремом. Все равно я сейчас не в зоне их интереса. Сняла халат, посмотрела в зеркало, запретила себе зацикливаться на выражении глаз. Оно тоже изменилось? Нельзя! Я разозлилась на себя и надавила на кнопку пуска воды.

Я сильно надавила на кран, он отвалился вместе с кнопкой. Меня обдало ледяной водой. Я запищала: сильная струя била в лицо, в грудь, волосы стали мокрыми.

Я попыталась заткнуть руками отверстие, в котором только что был кран. «Надо его прикрутить», – наконец пришло мне в голову. Я наклонилась за упавшей железякой, и холодная вода опять ударила меня в щеку. «Будет синяк!» – испугалась я и схватилась за лицо.

Юра отодвинул меня и наклонился над раковиной. Меня трусило. Только что ведь было жарко. Они что, охлаждают воду до ледяной в этих домах? Очень холодно.

– Я случайно, извини, – пробубнила я, все еще держась рукой за щеку. – Миша с ним играет, наверное, открутил, а я нажала сверху. Нечаянно. Как ты вошел?

«Я же дверь не закрыла!» – вспомнила я. Юра стоял полуотвернувшись. Быстро поставил кран на место. Молчал. Смотрел в зеркало, потом не спеша развернулся. «Он почти не намок», – подумала я. Он смотрел. Мне опять стало жарко. Я не видела этих глаз раньше. Они горели. Так бывает? Лед горит? Он должен плавиться… Можно потрогать? Очень хочется. Я перекатилась на носочки, он медленно моргнул. Еще раз. Я ощущала этот жар. Лето на дворе. Но мне холодно, я вспомнила, мне должно быть холодно. Почему он так смотрит? Сейчас развернется и откроет аптечку, у меня, наверное, страшный синяк.

Я повернула голову вправо и увидела в зеркале себя в оборках. Полоска тоненького белого кружева возле ключицы и еще одна внизу, между разрезами. В этой рамке из двух белых полосок ничего больше не было. То есть ткани не было, лен намок и перенял цвет моего тела. Я видела грудь, соски, пупок, живот…

Я резко вдохнула и обернулась к Юре. Языки голубого костра опять заворожили меня, но Юра их спрятал. Куда? Он не смотрел больше мне в глаза, он рассматривал меня. Лед расплавился и потек. С одной груди на другую, медленно поднялся по шее к лицу. Он поднял руку и дотронулся до моих губ. Медленно провел пальцами вдоль нижней губы и оттянул вниз. Задержался на мгновение, глядя на мой рот, и после этого все произошло очень быстро.

Он целовал меня и нагло трогал. Его поцелуй не был нежным и знакомящимся. В первый раз люди целуются осторожно, как бы извиняясь, узнавая друг друга: а тебе так нравится? А так? А если глубже, а если быстрее? Юра целовал по-другому. Он ворвался и не спрашивал. Ему не нужно было спрашивать. Потому что его тут ждали.

Мое тело не вспомнило о своей индивидуальности и особенной чувственности, о том, что мои эрогенные зоны не там, где у остальных любовниц, о том, что ко мне нужно прислушаться и понять… Да не нужно было ничего понимать! Все было просто и откровенно до боли. Я не сопротивлялась и стала продолжением его языка и пальцев. У меня было пространство, было куда отступать, я могла уйти, я помнила, где висел халат. Я могла отвернуться, предотвратить… Я влипла в него и чувствовала горячие руки сквозь мокрую ткань.

– Вода! – мы услышали Мишин голос.

Юра остановился и, отодвинув свои губы от моих на пару миллиметров, замер. Дышал. Огонь стихал.

Я сидела на стиральной машинке. Между моих ног стоял Юра и держал руками за раздвинутые бедра. Наверное, он меня только что сюда усадил. Когда? Секунду назад или пять минут назад? Я не помнила, как это произошло.

– Миша, не становись в воду, она холодная. – Он отвернул лицо.

– Можно к вам?

– Не надо, здесь вода.

Миша был за дверью. Оказывается, я успела набрать целую комнату воды, и она протекла в коридор. Я не заметила, что недавно стояла в воде. Я думала о растаявшем льде.

Юра убрал руки с бедер, вышел за пределы моих коленок, положил на них руки. Свел вместе. Взял мой халат, набросил на меня. Я, не моргая, следила за его движениями. Я не хотела осознавать того, что произошло. Он взял меня за талию, прижал к себе и вынес из ванной. Это было другое тело. Я его уже не слышала. Он был твердым и холодным. Он поставил меня возле Миши. Взял его на руки и понес в ванную.

– Смотри, сколько здесь воды. Маричка заигралась с краном, и он сломался. Видишь, как бывает, если им играть.

– Я не играл.

– Правильно, его нельзя крутить.

Он вернул сына в коридор.

– Переоденься, и укладывайтесь спать. Я вытру воду, – сказал он мне. Четко, сухо.

Я послушалась. Переоделась и пошла с Мишей в детскую. Я позволила себе забыться, я заигралась с краном. Его нельзя крутить. Миша уснул.

Я сидела в сухой пижаме в кресле, спиной к двери. Я знала, что он придет.

Он зашел, закрыл за собой дверь и остался у входа. Значит, он не такой смелый, как я только что чувствовала. Это прибавило смелости мне. Мы не переступили черту. До нее оставалось несколько сантиметров, все еще можно спасти. Я развернулась.

– Извини меня за кран. Я буду осторожнее.

Он молча смотрел на меня. О чем он думает? Что-то очень серьезное, судя по виду.

– Юра, это могло произойти, хотя мы и были в силах это предотвратить. Но не предотвратили. Уже все произошло, мы ведь можем с тобой все это объяснить?

– Да? – недоверчиво уточнил он. Лицо не меняло выражения.

– Конечно. Мы взрослые люди, разного пола. У нас нет постоянного секса. И мы не сдержались, что было предсказуемо. Не подумай, что я считаю это нормальным, но это естественно. Я не хочу, чтобы мы с тобой теперь боялись смотреть друг другу в глаза. Давай сейчас расставим все точки над «і» и не будем вспоминать об этом случае.

– Не будем вспоминать? – переспросил он с иронией.

Я еще надеялась, что он поймает мою волну и мы переплывем этот инцидент.

– То есть это только страсть, физическое влечение? Так ты себе все объяснила?

– Конечно, а как еще?

Он смотрел на меня. Я поняла, что он злится.

– И мы будем жить, как раньше? Делать вид, что ничего не произошло?

– Я поэтому и предлагаю проговорить это сейчас, чтобы не отрицать очевидного и не прятаться.

– А очевидное, по-твоему, в том, что мы самец и самка? И я не сдержался… – Он шел ко мне через комнату.

– …потому что я тебя спровоцировала. Не специально, – договорила я за него.

Я встала с кресла, потому что не хотела, чтобы он подошел близко и навис надо мной. Он все равно был выше, но мы стояли. Мы были почти равными. Я не могла смотреть ему в глаза.

– Юра, я могу уехать, чтобы не раздражать тебя. Но это не выход, и глупо нам из-за такой мелочи ссориться…

Я замолчала и посмотрела на него. Он ждал. Я вдруг поняла, что сама боюсь этих встреч с ним в коридоре, за завтраком, в моей спальне. Я поняла, как все изменилось. Он хотел меня, и это не родилось в тот момент, когда он увидел меня почти голой. Это началось раньше. Его прорвало, он не выдержал сейчас, потому что терпел до этого. Вот почему он так набросился. Сколько это длится? Я отвернулась от него. Что такое? Мы умные люди, мы даже можем все объяснить с научной точки зрения. И он это знает лучше, чем я, но не хочет мне помогать. Он не хочет нас оправдывать.

– Если бы не Миша, – начала я.

– Если бы не Миша, то что? – Он подошел ближе, и я чувствовала на затылке его дыхание. Он повышал голос. – Говори!

– Если бы не Миша, мы бы не остановились.

– Тебя это удивляет?

– Я не ожидала, что так будет.

– Я не хотел, чтобы так.

Он извиняется? Господи, все же просто. Не хватало еще, чтобы я попала в эту ловушку. Это действительно просто желание другого тела, которое целыми днями мелькает перед глазами. Мне стало его жаль, ведь у него совсем нет опыта выпутываться из таких ситуаций. Вот оно, наказание за сдержанность.

– Я не отказываюсь от своих слов. – Я повернулась к нему. Моя жалость ушла. – Пожалуйста, отойди от меня.

– Почему?

Я не могла сразу ответить.

– Почему?

– Мне сложно сохранять ясность ума, когда ты так близко стоишь. – Мне больше нечего было сказать.

– Наоборот, мне кажется, что когда я так близко, ты поступаешь очень ясно и правильно. Я отойду, и у тебя появится пространство для твоих версий о том, что все вокруг – это манипуляции. Мне надоело с ними бороться! В них нет логики, но ты в них так веришь, что я просто прихожу в бешенство от бессилия.

– И давно ты с ними борешься?

Он внимательно посмотрел на меня. Он не доверял мне.

– Некоторое время.

Я отошла от него сама. Села на диван. Он развернулся и смотрел на меня. Пусть он будет выше, главное, чтобы не так близко. Как только я признала, что он выше и имеет надо мной какую-то новую, непонятную еще мне власть, я почувствовала себя увереннее. Да, он на меня влияет. Пусть будет так, но ведь это не означает, что мы можем совершить непоправимую ошибку? Я должна сейчас исправить ситуацию. В конце концов, я все это уже проходила. У него такого, может, и не было, а у меня – сколько раз? Я остановила свои же мысли. За стеной был ребенок, мне жить в этом доме, Юра мне не пара. Они не игрушки. Почему я не остановила его? Я могу все объяснять животной страстью, но себе же я так не объясню? Почему я так боюсь сейчас? «Потому что так у меня не было», – отчетливо прозвучало в голове.

– Юра, я позволила себе верить в то, что мы с тобой выше этого. Что нам с тобой это не нужно.

– Я разочаровал тебя?

Я посмотрела ему в глаза. Он не мог забыть, как час назад я отвечала ему на поцелуй, как двигалась с ним в такт, как прижимала его голову к себе, а животом тянулась к его животу.

– Я не была тобой так очарована. Я не думала о тебе так!

– Я знаю…

– …но я бы тебя не остановила.

Он сел рядом. Это была правда. Я не хотела думать о последствиях сказанного, я просто говорила правду. Я не могла его убеждать теми словами, которые сказала бы другому.

– Потому что я не оставил тебе выбора?

– Не поэтому.

– Скажи!

– Нет.

– Почему ты так сопротивляешься?

– Потому что это слабость! Потому что все произошло бы, если бы не Миша. А утром я бы ушла. Я уже не стала бы тебе ничего предлагать. Я бы просто уехала. И мне жаль, но Миша уже не остановил бы меня.

– Почему? – спросил он тихо.

– Мы с тобой уже говорили об этом.

– Мы говорили об удобном соседстве. Я помню, что обещал тебе.

– А поддаваться физическому влечению – это, по-твоему, не слабость? Мы удовлетворимся и окажемся наедине с пустотой. Ты уйдешь в свою жизнь, я – в свою, и мы будем делить ребенка и жилплощадь.

– Я ненавижу твой опыт! – сказал он с нажимом.

– У меня не было такого опыта.

– Но из-за того, что было, у тебя появились страхи, которые мешают нам.

– Нам? Нас нет, Юра!

Он молчал. Все правильно, он просто не сталкивался раньше с такими эмоциями, ему трудно, у него нет опыта, и поэтому так сложно. Я должна помочь ему пережить это и идти дальше. Он выдохнул, заморгал.

– Я не хочу, чтобы ты уходила.

– Я не уйду из-за того, что было. Это первый и единственный раз, правда?

– Но ты не даешь мне шанса.

– Он тебе не нужен. Мы просто много времени стали проводить вместе. У тебя когда-нибудь такое было?

– Нет.

– Вот видишь… – воодушевилась я.

– Перестань. Я знаю все, что ты скажешь, и не хочу это слушать. Я устал. – Он направился к выходу.

– Юра, я думаю, что нам не стоит соглашаться на предложение Рината.

Он остановился.

– Завтра ты поедешь со мной на репетицию. Ты же хочешь верить в то, что это был случайный поцелуй, который ни на что не влияет? Или мы будем менять из-за него нашу жизнь?

– Я просто не хочу…

– Ты не слышишь, чего хочу я. И мне все равно, чего хочешь ты. Я завтра иду с тобой танцевать. Спокойной ночи.

– Я хочу, чтобы вы из сакады перешли на медиахиро, и подними ее!

Все понятно, но не получается. Юра не вел меня, и уже пятый раз мы начинаем с одного момента. Опять музыка. Я смотрела на часы – только двадцать минут прошло! Когда это закончится? Ринат резко оборвал мелодию.

– Так, в чем дело?

– Ты у меня спрашиваешь? – возмутилась я.

– У тебя. Ты плохо себя чувствуешь?

Может, соврать? Да, какого черта?!

– Со мной все хорошо. Почему ты ко мне обращаешься?

– Потому что проблема в тебе.

– Во мне? Юра не ведет!

– Дорогая, он делает все правильно. Ты не поворачиваешься, не слушаешься его. Скоро час занятия пройдет, а ты все не настроишься. Такое впечатление, что это ты месяц назад пришла в танго, а не он. Ты будешь танцевать?

– Буду! – мое самолюбие было задето.

– Тогда потанцуйте что-нибудь. Но не эту постановку, а я пока посмотрю на вас.

Зазвучала «Poema» Франциска Канары. Я слушала. Дело действительно не в партнере. Юра очень продвинулся за последнее время. Он стал брать индивидуальные уроки у Рината и танцевал вместо плавания в бассейне. Он старался. Дело в том, что после вчерашнего я не могла ему довериться. В танце я должна была отдать ему тело, а перед глазами был вчерашний вечер, его холодное «спокойной ночи» и мой страх за будущее. Утро, конечно же, не было таким, как обычно, легким и приятным. Мы не разговаривали, пока ехали сюда. Я не могу! Но нужно взять себя в руки – нет, в ноги. Представить, что это не Юра, а незнакомый мужчина, который пригласил меня на милонге. Я закрыла глаза. Слушала музыку. Пару раз споткнулась. Одна мелодия, другая. Завалила ось, поднялась. Когда Ринат нас остановит? Вокруг тишина. Я слушала.

Музыка резко подняла нас вверх. Оборвалась. Тихим звуком возвращалась, росла, кто-то рвал струны контрабаса. Беспощадно. Сейчас все закончится, потому что слишком больно струнам. Они не выдержат! Но к нему присоединился бандонеон. Он начал рассказывать историю. Скрипка добавила нежности. Мы неслись. Я слышала! Чья-то рука надавила на одну клавишу и не отпускала нажима, пока не протянула ее по всем нотам, до самой высокой, я ступней зацепилась за его ногу, весь нажим ушел в пальцы, я поднялась вдоль его ноги, он отпустил меня, я отошла, но он опять пошел на меня, обвел за спиной. Опять контрабас, и теперь клавишник вторил ему. Музыка медленно нарастала. Между ударами и рывками сначала были промежутки в полсекунды, потом пауза начала сокращаться. С каждым ударом Юра отступал, все инструменты соединились, и он повел меня вперед. Я уходила? Нет, я была на нем. Мои глаза были закрыты. Я только слушала – и услышала его ногу. Она там? Да. Я притронулась пальцами правой ноги к его ступне, провела ногу между его ног, он дал мне присесть, поднял, отвел, развернул. Поставил ногу между моих ступней.

Мелодия исчезла. Струна оборвалась? Нет, вернулась с подкреплением и с новыми силами. Я оказалась на его бедре. Опустилась ниже по ноге. Сжала его бедрами и с каждый новым ударом ждала, что сейчас он выведет меня отсюда. Он не выпускал, я не выпускала из своих бедер ритм. Я чувствовала его дыхание, его щеку. Древесный аромат, запах пота. Как же приятно… Мы вспотели, и это, наверное, длилось уже долго… Меня никто не останавливал. Мне разрешили. Я могу делать, что хочу. Я опять влилась в его тело и отдалась танцу и наслаждению. Музыка стала очень медленной, мы успокаивались. Он не отпускал меня. Я не уходила. Я отходила, когда он шел на меня, я не отпускала его, когда он шагал назад. Тишина. Он тяжело дышал.

«Все», – выдохнул он и выпустил меня. Я потеряла равновесие, открыла глаза. В зале стало сумрачно. Я устояла. Юра смотрел на меня, потом оставил одну. Я стояла на том же месте в попытках восстановить дыхание.

Прошло два с половиной часа с тех пор, как мы приехали сюда. Рината не было. Он оставил нас здесь наедине. Музыка еще играла, но я уже не слышала. Мне никто ничего не говорил. Домой мы ехали тоже молча. В этот день мы почти не обменивались словами. «Спокойной ночи» – впервые обратился он ко мне за день. Я поняла, что на сегодня он удовлетворен.

Он: Лед тронулся. Он зашел в комнату, оставив щель в двери, и сел на кровать. Все как обычно, и все изменилось.

Внутри все ликовало. Лед тронулся! Он устроился в изголовье, сложил ноги по-турецки и постарался успокоить сердце. Он провел ревизию своих действий: перебрал в памяти, как они возвращались, как он пожелал ей спокойной ночи, как поцеловал Мишу. Дверь не закрыл, чтобы слышать ребенка – он приоткрыл глаза и проверил. Закрыл глаза опять, головой оперся о стену. Внешне все обычно, все важное – внутри. Никто этого не видит, и она не видит. А даже если увидит? Он улыбнулся. Все изменилось. Конечно, он узнал, что страх оказаться в его постели в ней силен и она бездумно может сбежать. Она может, с нее станется, и этого нельзя не учитывать. Но он потом будет переживать по этому поводу. Вчера, поняв это, поняв, что она глупо упирается и идет против себя, он разозлился и сегодня не скрывал это. И она видела его чувства, и что? Она покорилась. Он ликовал.

Он понял, что она не холодна к нему. Он почувствовал это вчера. Она ответила. Она готова была отдать себя. Как же хорошо, что Миша его остановил. Юра сам бы не смог. Предварительные ласки не были его коньком. Он вообще таким никогда не занимался. Вчера действительно могло произойти все. И она бы ушла. Нет, нельзя об этом думать! Потом. Он хотел еще насладиться.

Вчера у него был первый поцелуй. Он никогда так не целовался. Исторически это, конечно, было в восемнадцать лет, с… он напрягся. Кто же она была? Француженка или все-таки немка? Анна. Ее звали Анна, и это он помнил. Она была француженкой и училась на курс младше – вспомнил он. Тогда он впервые поцеловал женщину и тогда же лишился девственности. Были каникулы, в Берлин приехал Сергей и подначивал его. Поспорил с Юрой, что тот не сделает этого. А он сделал. Поцелуй был безвкусным и быстрым. Секс тоже. И все последующие пятнадцать лет было так же.

Он боялся, что и в этот раз он ничего не почувствует, что будет отсчитывать секунды и ждать, когда они закончатся. А вчера он не чувствовал времени. Он не понимал, что делает, он не хотел, чтобы это заканчивалось, он хотел только раскрывать ее и находить в ней наслаждение. И она двигалась ему навстречу, она хотела того же, она была в нем, как в танце. Ему так понравилось танго, потому что он впервые в нем почувствовал, как женщина может слышать его желание. Но в любви с ней может быть еще лучше, предполагал он. «Конечно!» – сказали бы Олег и Сергей. Но Юра им не скажет. Никому не скажет, он хочет сам узнать.

Он опустился ниже и лег головой на подушку. Он узнает, пусть не завтра, но теперь у него есть силы ждать. Он знает чего – и у него есть надежда. Может, она и не влюблена в него, но она вчера потеряла над собой контроль… А сегодня она отдалась ему в танце. Она расслабилась окончательно, и это было восхитительно! Это было… это были его, Юрины, предварительные ласки. Или постласки… Нет, пусть лучше предварительные. Все впереди. Она его слышит. Она его наконец-то видит!

Он опять улыбнулся, вспомнив, как утром она зашла на кухню в футболке и шортах. Что-то изменилось… Он еле сдержал готовое вырваться замечание: «Наконец!» – она надела бюстгальтер. Смешно… Он уже ее видел, он ее вчера чувствовал в ладони, а она после всего решила спрятаться… Она заметила, что он – другого пола, что он ее хочет, и она его – тоже. Она сказала… Он еще долго перебирал в памяти все ее слова и их общие действия – пока не уснул.

Я: – Доброго ранку, котику!

– Я тигр!

– А хіба тигри бодаються?

Я поймала Мишу в коридоре. Он был еще в пижаме и ползал по полу. Я опустилась к нему и схватила за воображаемые рога.

– Все! Піймала! Я знаю, хто ти, – ти козенятко.

– Я тигр! А ми поїдемо до кізоньок?

– У тата спитаємо.

– А там тигри будуть?

– Боюся, що ні.

– Я хочу до тигрів!

– Ходімо годувати тигра вівсянкою.

Юра вышел из душа. В одних брюках.

– Привет!

Застегивая на ходу рубашку, он зашел к нам на кухню. Он и раньше так ходил, без одежды? Вряд ли. Я бы обратила внимание на мускулистые плечи, сильную грудь, пресс. Я сейчас очень хотела смотреть на него, но, опомнившись, отвернулась. Может, и ходил, но я могла и не замечать раньше.

– Проспала? – спросил он, улыбаясь.

– Откуда ты знаешь?

– Не было запаха кофе, когда я вернулся с пробежки. Сварить тебе?

– Да, пожалуйста.

Почему у меня чувство, что мы переспали? Он улыбается и раскован, шутит, доволен собой, как будто я пережила в его объятиях десять оргазмов накануне ночью. Он ходит по дому полуголый и готовит мне кофе. Я одна всю ночь мучилась, вспоминая танго и запрещая себе думать о случае в ванной? А утром… я не проспала, я проснулась в шесть, но я не успела взять себя под контроль и все, что было в ванной, память детально реконструировала. Я два часа пролежала в постели, вспоминая его прикосновения к груди, трогая себя за шею – там, где были его руки. Что он чувствовал, когда дотронулся до бедер? Я гладила себя по бедрам, чтобы представить его ощущения. Мне одной так крышу сносит? Я одна соблюдаю целибат в этом доме? Ему ведь должно быть хуже?

– У тебя такое хорошее настроение, – не выдержала я и позавидовала ему вслух.

– Да, – он протянул мне чашку кофе.

– Папа – тигр! – сказал Миша.

– Я тебя съем! – Он, рыча, набросился на малого, подбросил его и стал кусать за шею.

Миша пищал. Я сходила с ума, потому что поймала себя на том, что завидую даже ребенку. Надо что-то с собой делать. Была не была!

– А Александр мог бы забирать Мишу из бассейна?

Юра опустил Мишу на стул:

– А у тебя на это время какие-то другие планы?

– Возможно. Если ты не будешь против. Мне вчера были неприятны замечания Рината. Мне кажется, нам нужно станцеваться, поэтому я присоединилась бы к тебе и в будние дни. Если хочешь…

– Я не буду возражать. Думаю, Александр согласится.

Мне не станцеваться, мне сбросить сексуальное напряжение нужно! И даже если Юра догадывается, мне все равно.

Александр согласился проводить с Мишей больше вечеров. В клуб пускали только членов, поэтому мы с Мишей перенесли время посещения бассейна. Юра теперь приезжал на плавание в удобное для себя время и отдельно от нас. Но зато мы начали танцевать трижды в неделю. Сексологи советуют заниматься сексом три раза в неделю? Что же, я почти вела регулярную сексуальную жизнь. Конечно, это заменитель сахара, но раз уж я решила не есть сладкого – надо терпеть. И это помогало. Ринат и Оксана были счастливы, потому что мы шли вперед чувственными, смелыми и быстрыми танго-шагами, а мы были счастливы, потому что по графику получали доступ к телам друг друга. Я ложилась на него грудью, и теперь я ею его чувствовала. Это раньше и с другими называлось постурой, а с ним было возможностью обняться и уткнуться носом в шею, прикоснуться к щеке, потереться бедром о его бедра.

Как же я была довольна своим положением! В танго мужчина отвечает за мои шаги, но за наши объятия отвечала я. Я была очень послушной ученицей! И мы успокоились. Мы не говорили больше ни о нас, ни о том случае, ни о танго. Мы завтракали, ужинали, воспитывали ребенка, к нам вернулись книги, музыка и разговоры о жизни и науке.

Миша переживал период знакомства с миром фауны, и мы съездили и в зоопарк, и на козью ферму. Нигде не было тигров, но Юра пообещал отвезти нас куда-то дальше, на юг, где тигры в зоопарках водятся. Мечта о юге обострилась, когда синоптики пообещали, что еще две недели в Киеве будут дожди. Надо сказать, что в куртках и резиновых сапогах мы ходили уже неделю, и я не верила, что еще совсем недавно было так жарко. Может, мы еще и поэтому остыли? Либидо падает вместе с градусом?

Нам надоело слушать дождь, и вечером в понедельник мы слушали Дебюсси. Мальчики разложили на полу бумагу и карандаши. Юра рисовал Мише тигров на бумаге. Я на диване вышивала картинку с тигрятами. Мы молчали, и нам было хорошо.

Миша иногда просил рассказать историю нарисованного тигра и требовал встречи с ним. Юра говорил, что все может быть. Потом они рисовали нового и тоже придумывали, где они его встретят.

– Это невозможно! – вдруг возмущенно сказал он мне.

– Что? – я замерла с иглой.

– Это самое ужасное исполнение «К Элизе», которое мне приходилось слышать! Как это попало к тебе в плейлист?

Я и не заметила, что Дебюсси давно отыграл и теперь звучала моя индивидуальная подборка классики.

– Ты смотри, какой эстет!

– Я не могу это слушать!

– Иди и уничтожь!

Ему не нужно было повторять. Он уже убивал музыку в моем ноутбуке.

– Может, тебе еще что-то не нравится?

Он только и ждал этого вопроса:

– Мне не нравится пятая симфония Шопена. Я слышал ее как-то у тебя.

– Красивая композиция…

– Она очень красивая, но тот вариант, который ты себе закачала, играли какие-то бездари.

– Ты так разбираешься в музыке?

– Меня готовили к консерватории, пока я не разбил маме сердце окончательно и не пошел в медицинский.

– Ничего себе! А на чем играл?

– На фортепьяно.

– Почему у нас… то есть у вас дома нет инструмента?

– Я перевозил его из Германии, когда переезжал сюда, и его на таможне повредили. Тогда и начались неприятности в моей жизни. С Мишей как-то не до фортепьяно было… Можно я наведу у тебя порядок?

– Конечно, у меня же там много классической музыки. Бедняга, как же ты страдал!

– Если честно, то да! Как хорошо, что мы теперь можем об этом говорить…

– Но ты мне закачаешь достойные твоего слуха варианты?

– Нет. Достойные – у меня на дисках. Но кое-что получше того, что было, – уже закачал.

– Почему ты раньше не говорил мне об этом? Я же часто слушаю свою музыку, и у меня там такие разные стили.

– Ты невероятно противоречивый меломан! Вообще мне твой вкус нравится, но, Маричка… «Король и Шут»?!

– Да, – я засмеялась, – оставь их!

– А это что?

– Это музыка из кинофильмов. Ты их не смотрел. Она ценна не сама по себе, а воспоминаниями о сюжете.

– Кошмар. Но зато благодаря тебе я познакомился с творчеством Арбениной и «Океана Ельзи». Ой… Извини, я прочитал твое сообщение.

Он показал мне ноутбук. Мне написал Вадим: «Я с Отто Веладзе на вечеринке. Это тот грузин, который тебе так понравился. Напоминаю: «чувственный голос и грустные глаза». Передать привет?» И смайлик-чертик.

«Завидую тебе. Передай ему привет и попробуй изобразить мой томный взгляд», – ответила я.

«Я ему лучше твое фото покажу. Он в марте будет в Украине на гастролях».

Я отвечала одной рукой, другой придерживала шитье. Ноутбук по-прежнему держал Юра и видел наш диалог. Мы закончили, и я вернулась к вышивке. Юра молча посидел с ноутом несколько секунд, а потом не выдержал:

– Он же недавно хотел тебя обратно в жены!

– Да. И сейчас хочет.

– И он покажет твое фото какому-то грузину? Это шутка такая?