Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия

– Прости, я не знала.

– Я и сам… долго ничего не знал… – внешне невозмутимый Владимир, похоже, решил ничем не выказывать своих чувств. Но Ирина, свято верившая в силу слова, спросила осторожно:

– Ты хочешь об этом поговорить?

Тут уж Владимир иронично усмехнулся в ответ:

– Где же я это уже слышал, раз двести пятьдесят?

Ирина не стала отпираться:

– В кино так часто говорят, в американском. Нет, я серьезно… Иногда нужно проблему… беду проговорить… Тогда она… уменьшится, что ли… Лучше всего рассказать кому-то случайному, как попутчику в поезде…

Ее собеседник все с той же ироничной улыбкой поинтересовался:

– Иринка, сама-то веришь?… Куда эта проблема денется?

Ирина помолчала:

– Верю. Хотя бы потому, что пережила что-то похожее.

Владимир промолчал. А Ирина продолжила, глядя куда-то в точку, которая видна была только ей.

– Тоже ничего не знала… Хотя… – она рассмеялась, – могла бы и догадаться! Видишь ли, в один прекрасный день у моего мужа родился ребенок.

Владимир, похоже, и впрямь заинтересовался:

– Да что ты говоришь… Так он у тебя уникум, биологический феномен.

Да, хотелось бы и ей посмеяться вместе с ним. Но Ирине не было смешно тогда, не было весело и сейчас:

– Да-да, можно и так сказать… Мне бы понаблюдательней быть, я бы сразу поняла, что к этому все дело идет. Знаешь, он пережил, кажется, все стадии беременности. Сначала как-то стал задумчив, молчалив, погрузился в себя… Настроение стало такое… нестабильное, вплоть до истерик. Опять же, отказ от секса… Аппетит испортился… Вот ну ничего не хотел! Правда, выпивал понемногу, закусывал острым: видимо, мучил токсикоз…

Владимир слушал Ирину внимательно, но смотрел не на нее, а на свои руки, лежащие на столе…

– А потом, когда ребенок родился, все прошло. Все прошло… И он мне с такой… затаенной радостью объявил, что у него родился сын. И что он от меня уходит.

Повисла пауза. Владимир молчал, Ирина тоже. Потом встряхнулась:

– Вот так. И знаешь, что я сделала?

– Что? Поговорила с попутчиком в метро? – спросил он.

– Нет, собеседника у меня никакого не оказалось, ни случайного, ни знакомого. И тогда я написала об этом очерк, не называя имен, и конечно, не выдавая, что история-то, на этот раз, моя собственная.

Владимир не торопил ее с рассказом. Помолчали.

– Мне пришло очень много писем. В каждом – исповедь. И я поняла, что не одинока. В смысле – не одна я такая.

Они снова недолго помолчали. Наконец, Владимир произнес:

– Спасибо тебе.

– За что?

– За готовность помочь. И ты не обращай внимания, что я ерничаю. Это так, от безнадежности. И… Давай будем считать, что мы все обсудили.

Он начал сортировать и придирчиво разглядывать большие глянцевые фотографии, давая понять, что это конец разговора.

Но это оказался не конец, а совсем наоборот – начало…

Владимир, нарядный, как боец химзащиты в рабочем облачении, задумчиво смотрел на развешанные по стенам отделения плакаты и фотографии: все как всегда, очень традиционно – толстые младенцы, прекрасные мамочки, цветочки и сердечки… А он бы украсил отделение настоящими детьми, выношенными, сбереженными в этих стенах, портретами их счастливых матерей, рабочими эпизодами из жизни больницы… Но он пришел сюда не хозяйничать и распоряжаться, а просто… чуть-чуть прикоснуться к этому таинству… Таинство от обыденности обстановки своего величия не теряло, а наоборот, как-то усиливалось. Эти ненарядные, с бледными лицами, просто причесанные женщины, тяжело ходившие вдоль коридора, медики со спокойными лицами, озабоченные родственники, наверное, не замечали того, что открылось ему. Он уже видел, как все будет выглядеть на фото. Жаль, что фотографии не могут передать витающий в воздухе, неслышный, как ультразвук, щебет… Владимир мог поклясться: какой-то нежный звон раздавался отовсюду! Конечно, это могли медсестры звенеть инструментарием, сестра-хозяйка – вилками, нянечка – своим ведром… А ему хотелось верить, что это голоса гнездящихся где-то под потолком детских ангелов-хранителей пробуют свою силу: скоро, скоро их маленькие подопечные появятся на свет! Возвышенный строй его мыслей прервало вполне телесное видение: из боковой двери вдруг показалась со всем своим вооружением Прокофьевна. И, конечно, старушка бдительно сдвинула бровки, увидев чужака в бахилах и халате не по росту:

– Кто разрешил съемку на объекте?

– С праздником защитника Отечества, уважаемая… – заслышав командный дискант, приветствовал Владимир строгую бабку.

– Елена Прокофьевна, – вежливо представилась та. – Мы тут не отечество, мы тут материнство защищаем… Бахилы, гляжу, не я выдавала… Сам-то, Владимир Николаевич, добро дал?

Фотограф кивнул:

– И Вера Михайловна подтвердила. Разрешите и вас запечатлеть?

Прокофьевна не ожидала такого поворота событий. И вот уже, волнуясь, как любая женщина перед фотографом, она снимала свои перчатки цвета фуксии, пыталась поправить шапочку:

– Да ну… Меня… Тут молодых да красивых пруд пруди… Что на старуху пленку изводить… Куда встать-то?

– Да вот тут и стойте!

Прожужжал фотоаппарат, раздался щелчок – фото готово. И на нем удивительным образом отобразилась суть Прокофьевны: большие добрые глаза, раздвигающая лучистые морщинки светлая улыбка. И руки с зажатыми в них розовыми латексными перчатками – натруженные, рабочие…

Зина лежала, повернувшись к Ирине лицом, выражающим живой интерес. Ей, половину сознательной жизни проработавшей диспетчером в троллейбусном парке, до этого не приходилось сталкиваться с журналистами. А Ирина так подробно рассказывала о своих «журналистских буднях»…

– Ну и как получилось, что вы поженились? Работали-работали, и что? Фотоаппарат, случайно, не помог? Типа, давай-ка я тебя сфотографирую, а?

Ирина засмеялась:

– Нет, сначала помог не фотоаппарат. Телефон!

…Светлана, заместитель главного редактора и по совместительству университетская подруга Ирины, всегда безупречно одевалась. Это был ее особый стиль и, пожалуй, кредо. Она, действительно, считала, что внешний облик не только отражает внутренний мир человека, но и формирует его! Вот такая причинно-следственная связь. Поэтому возвела свой ежедневный дресс-код в ранг искусства. Ирина была попроще в этом смысле, она не стала бы заморачиваться на ерунде, каждое божье утро изобретая сочетания своих вещей с соответствующими аксессуарами и макияжем.

И все-таки эта одежная теория, изобретенная Светой, подтверждалась жизнью. Ну, хотя бы ее личным примером. Она была женщиной со вкусом и четким пониманием любой жизненной ситуации. Однако не лишенная сердечности и чувства юмора, всегда готовая прийти на помощь – хоть словом, хоть делом.

Когда Ирина вошла в ее кабинет, она готовила себе кофе. Предложила и подруге:

– Привет. Кофе хочешь?

– Давай, – не отказалась Ирина. – Ты знаешь, Володя разводится.

– Иди ты… – почему-то весело прореагировала Светлана Ивановна, – не удержал, значит, свою жар-птицу…

Ирина покачала головой:

– А я думала, Сашенька его любит. Сашенька… Я ведь с ней только по телефону общалась.

Светлана кивнула:

– Я тоже только на фотографии видела. У них, кажется, десять лет разницы. Ну, не меньше. Очень красивая девушка… Хотя… Володька так снимет, что любая…

– Нет, не любая. А Сашенька и в самом деле красивая…

Светлана наклонилась ниже к столу и заговорщицким тоном произнесла:

– Ну, так что, свободен, наконец? Так действуй! Он же тебе всю жизнь нравится!

– С ума ты сошла! – пригорюнилась Ирина. – Вот так, по живому… И что значит – всю жизнь? Он у нас от силы лет пять работает.

Светлана перебила:

– Не пять – шесть. Они с Добрыниным в один год пришли, я помню.

У Ирины потеплели глаза:

– А ты помнишь, как красиво он к нам пришел? Принес свою фотосессию, она называлась «Солнце в городе», помнишь?

Света нахмурилась:

– Не-а. Вот это – не помню.

– А я помню… Он на каком-то международном конкурсе приз за нее получил. И шеф его работы в коридоре вывесил, чтобы мы знали, кто к нам пришел… Там такие необычные фотографии были: старушка сидит на лавочке, улыбается, а очочки на солнце блестят! Бомж в луже бутылки моет, а они сверкают под солнцем, как хрусталь… Мальчишка на подоконнике сидит и зайчиков зеркальцем пускает… Солнце в городе!.. Да, может, я и увлеклась… тогда. Но ведь Сашенька…

Ее подруга хлопнула в ладоши, как дрессировщик – «Але-гоп!»:

– А теперь Сашенька – тю-тю! Не пропадать же такому мужику! Красивый, умный, талантливый! Сексапильный – сил нет! Знаешь, я замечала, вот в хороших мужских руках фотоаппарат, ну, крутой типа «Кэнона» с наворотами – это как саксофон, очень такая… эротичная штука. Точно?

Ирина посмотрела на Свету внимательно:

– Свет, да я для него боевой товарищ, дружище…

Та с энтузиазмом возразила:

– А чем плохо – дружище? С каких пор «дружище» – это плохо? Не деталь же интерьера, согласись! Не чайник!

Пришлось согласиться:

– Нет, не чайник.

Света даже встала в полный рост за своим начальственным столом:

– Дерзай, подруга! Ты у нас сама – солнце в городе. А ну, улыбнись! Вот! Давай, давай! Чего надо – помогу…

На сестринском посту сидели, шушукаясь, Таня и Света:

– Я его спрашиваю: Владимир Николаевич, а вы в каких войсках служили? – рассказывала Таня. – А он мне: в продовольственной разведке. Ну, шутит, конечно. Какая может быть разведка?…

Света утвердительно кивнула:

– Он не служил, я точно знаю. Но в МЧС какое-то время работал. В медслужбе, конечно. Он как-то в разговоре, между прочим, сказал, что, мол, у нас в МЧС случай был…

Обе одновременно заметили фотографа, который подошел и ждал момента, чтобы вклиниться в разговор девушек.

– Вы что-то хотели? – спросила Таня.

– Хотел бы зафиксировать какие-то моменты живые, будничные… – ответил Владимир. – Сейчас что-то никого в коридорах нет…

Света пояснила:

– У нас вообще редко ходят просто так, без дела. На КТГ ходят, в столовую, на процедуры… Как мы уколы делаем, вы ведь снимать не будете, правда?

– Уколы не буду, а КТГ – это, наверное, интересно. Ничего… секретного?

– Интересно, конечно. У нас все интересно! И секретно, кстати, тоже, – пошутила Таня, мельком глянув на большие часы в холле. – Ну, пойдемте, я вас провожу. Там сейчас обязательно кто-то есть.

По пути к кабинету КТГ фотограф обратился к Тане:

– Татьяна… Это я на бэйдже прочитал. Вы очень фотогеничны. Я это сразу вижу. Вас я тоже хотел бы сфотографировать. Отдельно.

Таня покосилась: не заигрывает ли?… Тот как будто прочитал ее мысли:

– Ничего личного! У вас очень интересное лицо! И вообще: у меня алиби – жена в шестой палате, Ирина Скворцова.

Таня улыбнулась. Они подошли к кабинету КТГ, откуда слышен был бойкий перестук сердечек.

– Подождите-ка минуточку…

Но и в эту «минуточку» фотограф не терял времени: «подсек» сидящую возле кабинета КТГ мамочку, увлеченную чтением. Ее лицо было скрыто типично дамской книжкой. И это забавно контрастировало с круглым, как арбузик, животиком…

Фотоаппарат зажужжал и щелкнул – фото готово: «арбузик», скрещенные в щиколотках ножки в белых носочках, книжка с названием «Любовь – это жизнь!».

А тут и Таня появилась из кабинета КТГ, жестом подкрепляя приглашение:

– Заходите! Только быстро: здесь электроника!

Зинаида увлеченно читала журнал, который ей дала Ирина. А Ирина пыталась листать книжку, которую ей взамен дала соседка. Первые шесть страниц пыталась войти в сюжет, но ситуация была предсказуема с самого начала: так, если в первой главе красивая героиня и неотразимый герой – враги, значит, в финале их ждет упоительная страсть, сметающая все преграды. Да, а преграды будут в середине. Кроме того, героиню звали Стелла, а у Ирины это имя ассоциировалось с самой противной девчонкой из детства – ябедой и попрошайкой Стелкой Забродиной. Как-то незаметно детские мемуары перешли в мысли о будущем ребенке, а потом Ирина стала думать о муже…

Владимир сидел за своим «солдатским» столом и держал на весу трубку телефона… Прокричал в дверь:

– Ирина, ты где? Тебя к городскому…

Иринин голос донесся из глубины коридора, где она поливала перетасканные из дома разросшиеся цветы:

– Иду!

Ирина влетела в кабинет, схватила лежащую на столе трубку и своим «позитивным», жизнерадостным голосом сказала:

– Слушаю вас! Да, это я… – и, как всегда, повисла довольно долгая пауза. – Знаете, наверное, не очень удобно обсуждать это по телефону. Напишите письмо на адрес редакции, я попробую разобраться. Да, можно на мое имя. До свидания…

Положила трубку и некоторое время сидела в задумчивости. Владимир поднял голову от газеты, которую просматривал, и спросил:

– Что, какие-то проблемы?

– Нет, просто – жизнь…

– Но есть тема? – не отставал фотограф.

Ирина посмотрела на него задумчиво, но было видно, что мысли ее далеко:

– Конечно. Ты ведь сам мне однажды сказал: «Каждый человек достоин портрета». И рассказа о себе – тоже, поверь мне…

Владимир согласился:

– Верю. Знаешь, я уже давно понял: лучше всего я вижу людей сквозь объектив фотоаппарата. Правда! Люди ведь хотят на фото выйти в лучшем виде, ну, лучше, чем в жизни. А получаются – такие, как есть. И если я что не разглядел сразу, потом увижу – на фото.

Ирина пристально посмотрела на него. Видно было, что ей хочется о чем-то спросить…

– А… – она не договорила.

– Что?

– Нет, ничего, – не стала объяснять Ирина.

Владимир, усмехнувшись, сказал:

– Да, я понял… Ты хотела спросить, почему я не смог рассмотреть Сашу? Я рассмотрел. Когда мы встретились, она была… Просто хорошенькая девочка за окошком регистратуры, в поликлинике. И мне показалось, я могу показать ей, какая она на самом деле.

– И ты ее сфотографировал, – утвердительно произнесла Ирина.

– Да. И не один раз. Я работал с ней, как Леонардо с Моной Лизой. Разговаривал, рассказывал какие-то истории, читал стихи. А она так умела слушать! Все впитывала, примеряла на себя, и все это отражалось на лице. Она посмотрела свои фотографии и удивилась: «Это я?» «Ты», – сказал я. Смотрела на меня, как на волшебника…

Владимир закрыл глаза руками, некоторое время сидел неподвижно, потом резко отнял руки и сказал:

– Все.

Ирина ничего не сказала в ответ. Чтобы разрядить обстановку, стала рассказывать веселым голосом:

– Я сегодня шла на работу, опаздывала… И так пожалела, что нет тебя рядом, с фотоаппаратом.

– Что-то интересное увидела? – Владимир «принял» предложение больше не обсуждать тяжелую тему…

– Да, в общем-то, обычная утренняя картинка… Для твоей рубрики «Пристальный взгляд». Идут мне навстречу четыре дворничихи. Всем – за пятьдесят… Или – под… Ну, не знаю, короче, в возрасте девушки. Вид деловой, лица сосредоточенные, у всех на головах косыночки, метлы несут в руках: кто наперевес, кто на плече…

Она засмеялась… Владимир тоже улыбнулся:

– Ну-ну, и что же?

– Да ничего! Я на них глянула – и смех унять не могу, помнишь мультик, как бабки-ежки в стаю сбились и полетели: «Земля, прощай!»

– … а тут целая эскадрилья навстречу, да? – подхватил Владимир.

– Вот, видишь! Понял! – обрадовалась Ирина. – Я так и думала, что уж ты бы этих теток не пропустил…

– А ты молодец, Иринка. Нет, правда, молодец, – он смотрел на нее как-то по-новому.

Ирина, вздохнув, согласилась:

– Стараюсь.

А Владимир по-прежнему пристально присматривался к ней:

– Послушай, а ведь я тебя ни разу не фотографировал…

Ирина смущенно махнула рукой, автоматически поправляя волосы:

– Ай, я нефотогеничная.

А он уже взял фотоаппарат наизготовку:

– Я готов поспорить…

Ирина полезла под стол и оттуда жалобно заблеяла:

– Давай в другой раз… И спорить, и фотографироваться. У меня прическа не в порядке… Макияжа нет…

Вооруженный объективом, спустился на пол и Владимир, выискивая ее под столом:

– Перестань, при чем тут прическа? Тем более, другой я у тебя и не видел…

В ординаторской сидели Вера Михайловна, Наташа и вполне освоившийся в коллективе Александр Сосновский. Сосновский сидел за компьютером, а дамы стояли по обе стороны от него подобно ангелам в белых одеждах – темноволосый и светловолосый…

Что-то писал, стирая и восстанавливая, Сосновский, Вера Михайловна и Наташа пристально вглядывались в строчки на мониторе. Сосновский, с серьезным и вдохновенным лицом, явно чувствовал себя хозяином положения:

– Я извиняюсь, а чей это, вообще, шедевр?

Вера Михайловна с достоинством ответила:

– Коллективный труд.

Бывший интерн хмыкнул:

– И вы всем коллективным разумом почему-то решили, что слово «красавец» рифмуется с «поздравить»?

– А что, нет? – холодно спросила Наташа.

Сосновский язвительно просветил присутствующих:

– Нет! «Красавец» рифмуется с «Мерзавец», а «поздравить» – с «отправить» или «поправить».

– Ну, так поправь, Пушкин! – не оставила его без ответа Наташа.

– Мне ближе Пастернак, – горделиво отбился Саша.

Наташа вложила в интонацию всю возможную иронию:

– Да в курсе я, в курсе!..

И в этот напряженный момент открылась дверь и в ординаторскую вошел Бобровский. Сосновский моментально закрыл файл со стихотворениями, встал из-за стола и сделал движение к выходу вместе с прихваченными с Вериного стола бумагами…

Никто не стал его задерживать, а Бобровский опустился на диван.

– Устал… В родильном ажиотаж: в честь Дня защитника Отечества одни невесты сегодня рождаются. Там наша спортсменка, Семина, сегодня рожала… Ну что, в сестринской накроем наш кисло-сладкий стол?…

В этот момент в дверь постучали. Вера Михайловна сказала погромче:

– Войдите!

Вошел экипированный, как для заброски в эпидемический район, фотограф. Увидел всех медиков в сборе и обрадовался:

– Это я удачно зашел. Разрешите, я вас всех сразу сфотографирую.

Вера Михайловна ретировалась:

– Вы меня уже снимали, а вот Наталью Сергеевну и Владимира Николаевича можно даже вместе, она его ученица, практически…

Бобровский отрицательно покачал головой, галантно возразив:

– Ну, какая ученица… Ученого учить – только портить. Давайте, сначала – красоту, потом – профессиональный… хм… опыт.

Наташа тоже (больше – для вида) засмущалась, но больше – явно напрашивалась на комплимент:

– И насчет красоты я бы тоже сегодня поспорила… Хоть бы припудриться, что ли?

Фотограф все же навел объектив на Наташу, но неожиданно резко повернулся и сделал снимок Бобровского, который, естественно, этого не ожидал, а поэтому получился совершенно… настоящий!

Жужжание, щелчок… На фото у Владимира Николаевича внимательный, чуть печальный взгляд, устремленный на Наташу. Зрителю не видно, на кого он смотрит, но Бобровский смотрит очень выразительно: брови чуть сдвинуты, на лбу – вертикальная морщинка. Хорошо видны руки, которые он скрестил на груди: красивые, сильные и в то же время изящные руки практикующего хирурга. Заметно, что Бобровскому уже есть сорок, и это – зрелое и красивое мужество…

Наташа была удивлена этим поворотом событий и… самого фотографа, но долго удивляться ей не пришлось: фотограф еще раз повернулся и «словил» ее поднятые брови, улыбку, нежность в глазах… Стал смотреть, что получилось, чтобы повторить заход, если будет необходимость. Владимир предпочитал первый снимок: как первое впечатление, он редко бывает ошибочным, то есть – неудачным…

Вера Михайловна видела все эти маневры и специально вышла из-за стола. Украдкой посмотрела сменяющиеся на мониторе фотоаппарата портреты коллег и не смогла удержаться от аплодисментов:

– Вы – мастер! Боже мой! Просто мастер!.. Я такого Бобровского никогда не видела! Владимир Николаевич, дайте-ка я на вас посмотрю…

– А я, а я… – забеспокоилась Наташа.

Но фотограф уже откланялся со словами:

– Нет, уважаемые медики. Только в готовом виде. Спасибо всем! И извините, полработы никому не показываю. Еще полчасика в отделении у меня есть?

Бобровский кивнул:

– Да, пожалуйста, – и фотограф ушел так же быстро, как и появился…

– А дальше? – спросила Зинаида, сочетая интересный рассказ Ирины с полезным йогуртом. Любительница любовных романов, она заслушалась: Ирина излагала, как Даниэла Стил, – романтично до невозможности!..

– В общем, вот так мы с ним очень хорошо общались… И однажды я поняла, что чем дальше – тем «дружбе крепнуть». А мне хотелось… Да я просто замуж за него хотела, вот и все!

Ирина засмеялась…

Зинаида, поставив пустую коробочку из-под йогурта на стол, грустно протянула:

– Интересно у тебя все как. А у меня просто: со школы дружили, ушел в армию, вернулся – поженились. Дети друг за другом пошли… Это у меня третий… А почему у тебя с первым мужем детей не было?

Ирина пожала плечами:

– Не знаю: по всем показаниям должны были быть. А вот – не было.

Зина понимающе покачала головой:

– Мне кто-то говорил, что дети сами знают, когда им нужно родиться. Значит, с тем мужем не нужно было рожать. И ему с… тобой тоже – не судьба. Извини, конечно…

– Не знаю. Но что-то есть в этом, конечно… – согласилась Ирина, – не судьба.

Владимир, получив у завотделением карт-бланш на дальнейшую работу, неспешно направился к палате, где лежала Ирина. А у мамочек уже настал тихий час…

…Однако ни Ирина, ни ее соседка не спали – откровенничали дальше. Владимир заглянул в палату:

– Девочки! Я вас щелкну и уже пойду, хорошо, Ириша? Не волнуйтесь, дамы, пожалуйста, кто суеверный – снимать не буду.

Но и остальные мамочки в палате уже начали прихорашиваться. Одна из них спросила:

– А фотографии принесете?

Владимир заверил ее:

– А как же!.. Вечером и принесу. Ты, кстати, Иринка, напиши, чего еще донести, ладно?

И начал работать…

…Квадратный столик был вытащен на середину комнаты, вокруг поставлены стулья. Столик изобиловал разнообразными закусками и не менее разнообразными безалкогольными напитками, среди которых красовалась единственная бутылка шампанского. Процессом сервировки руководила Прокофьевна. Света формировала бутерброды, Таня нарезала колбасу. Прокофьевна наблюдала пару минут, а потом все же сделала замечание.