Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия
– Если коротко – скромной свадьбой. Света была моей свидетельницей, Толик, наш главный, – его свидетелем. Но сначала… Я попала под дождь и охрипла. То есть даже не охрипла, а просто потеряла голос. И не смогла позвонить ему, как обещала…
Владимир вошел в кабинет, подошел к Ирине, и посмотрел на нее. Она сразу поняла: смотрит немного по-новому. И говорит тоже по-новому, хотя слово самое обычное:
– Привет!
Ирина изо всех сил старалась сделать вид, что забыла про вечер в «Синатре», и вместо приветствия просто неопределенно махнула в воздухе пальцами и начала рыться в сумочке. Владимир, однако, был немного опечален – или чем-то расстроен?
Он поднял на Ирину глаза. И невольно улыбнулся:
– А ты хорошо выглядишь. Заметно, что отдохнула за выходные…
Пришлось и Ирине улыбнуться. Она кивнула в знак благодарности за комплимент, и все так же молча разложила на столе вещи из сумочки – дискеты, диктофон, мобильник. Включила компьютер…
Владимир произнес – немного в сторону.
– Ты знаешь, она мне больше не позвонила. Ни в субботу, ни в воскресенье…
Ирина села, выпрямившись, как на скамье подсудимых, и так же безнадежно положив руки на колени. Смотрела в стол…
Как будто не замечая всего этого, Владимир повторил:
– Не позвонила. В самом деле, а что такое – я? Случайно набранный… попутчик. Послушай, что ты молчишь? Может, обиделась на что-нибудь? Или тебе надоели мои откровения?
Ирина, не поднимая глаз, начала быстро отрицательно качать головой…
– Так в чем дело? – наседал Владимир.
И тут Ирина медленно положила голову на стол. Волосы закрыли ее лицо, а плечи начали вздрагивать…
Владимир в одно мгновение подскочил к ней:
– Иринка, ты что? Что случилось? Да не молчи ты, в конце концов!.. Ну, прости меня, дурака, что я тебя гружу своими проблемами. Но ты сейчас мой самый… моя самая… Не плачь ты, ради бога!
Ирина резко подняла голову. Ее глаза блестели, вид был не просто растерянный – какой-то растерзанный… Да, прежнего шарма как не было! И в довершение она произнесла – хриплым, каркающим голосом:
– Я простыла! Горло болит!.. И насморк!
И снова уронила голову на скрещенные руки, в которых зажат был тот самый носовой платок.
Владимир отступил на шаг. Присел на краешек своего стола, наклонил голову, присматриваясь к Ирине… На его лице появилось более осмысленное выражение. Он отвернулся, достал из кофра фотоаппарат… Позвал:
– Ирина!
Интонацию выбрал спокойную, а вот тон – почти приказной. И подействовало! Ирина осторожно подняла голову… И тут раздалось жужжание и щелчок фотоаппарата.
…Потом они вместе смотрели слайд-фильм из фото Ирины, на которых менялось выражение ее лица:
…вот оно виновато-испуганное…
…вот оно жалобно-извиняющееся…
…вот она робко улыбается…
…вот она смеется, запрокинув голову…
Потом уже они подмонтировали к этому слайд-фильму фотографии Ирины…
…стоящей на фоне туманного лесного озера…
…лежащей, раскинув руки, в ярких осенних листьях…
…прикрепляющей нос из морковки к снежной бабе…
На всех фото она светилась от счастья…
…Последним в этой исторической подборке стало свадебное фото: по обеим сторонам от жениха и невесты, одетой в нечто светлое, но по-прежнему в манере «фристайл», стояли свидетели, подруга Светлана и друг Анатолий. Жених успел сделать указующий жест снимающему их человеку. Впервые не он руководил съемкой…
…А дислокация в ординаторской поменялась: покинувший диван Бобровский стоял уже у стены, а держащая его под контролем Наташа – рядом. Она положила ему руки на плечи и прижалась всем телом, издав какой-то неясный звук…
Бобровский вяло отбивался:
– Наташа, ну перестань. Неудобно, честное слово… Сейчас придет кто-нибудь, а тут – «будьте любезны!» Я же живой человек…
Наташе надоел этот скулеж, и она топнула ногой:
– Это я живая, а вы – как айсберг в океане!
Мягко, но настойчиво отстраняя ее, Бобровский рассмеялся: хмельная Наташка все же была очень хороша собой, ну что тут скажешь… Ну, как было с ней справиться, ласково тормозя ее за плечи и при этом не особо поощряя к безумствам?…
– Наташа! Наталья Сергеевна! – взывал к рассудку завотделением. – А ничего бы сейчас к нам сюда начмеду забежать, в поисках компании?… Все, Наташка, не время, товарищ… Ну, это не спортивно, в конце концов…
Хитрая Наташка сделала какой-то неуловимый маневр, и они поменялись местами: теперь она нашла опору у стены, а Бобровский, отталкивающийся от стены обеими руками, перед ней. Наташа уже чуть не плакала:
– Владимир Николаевич! Ну, почему вы такой? Ну, неужели я вам совсем не нравлюсь?
И, не справляясь с собой больше, потянулась к нему губами…
Саша Сосновский, закончив последние дела в отделе кадров, шел мимо поста, где сидела Света:
– Спокойного дежурства, Светик.
В ответ получил приветливое:
– До завтра, Саша! – и пошел дальше по коридору…
А поединок между Наташей и Бобровским продолжался, и видит Бог, силы были неравны…
Бобровский, стерев с носа, куда попала Наташа, ее яркую помаду, но став при этом отдаленно похожим на Деда Мороза в молодости, гладил соблазнительницу по голове:
– Почему же – не нравишься? Конечно, нравишься. Очень. Во-первых, ты красивая. Грамотный специалист. Глаза у тебя замечательные: серые, да? Да. Фигура – выше всяких похвал. Оперировать с тобой – одно удовольствие…
Наташа, уже не в силах выносить эту пытку, просто закричала от бессилия, одновременно колотя его в грудь кулачками:
– Зачем вы так? Не надо! Так нельзя с женщиной!..
И – надо же! – именно в этот момент в ординаторскую зашел героически настроенный Александр Сосновский. В мгновение ока оценив ситуацию, развернулся и – бац! – ударил своего непосредственного руководителя прямо в красивое лицо!..
Уже переодетая Вера Михайловна вышла из гардероба и отправилась на выход. Звонок телефона прозвучал для нее как фанфары…
– Да, уже бегу!.. – крикнула она Сереже и побежала, как на первое свидание…
Но в дверях столкнулась с фотографом:
– Вера Михайловна! Вот, я принес, но меня уже не пускают.
И он протянул Вере Михайловне пакет. Она приняла увесистую упаковку и, не удержавшись, открыла ее… Улыбка осветила ее лицо:
– Спасибо! Вы приходите завтра! Обязательно! Спасибо…
Какое-то время они шли к выходу бок о бок. Фотограф говорил:
– Всего один день – и столько удачных кадров. Буду готовить выставку… Название уже есть, а это – половина успеха.
Вера спросила:
– Неужели половина?
Он подтвердил:
– Да! Название – это почти концепция!
Вышли во двор, и Вера Михайловна с радостью увидела машину мужа. Она поспешно повернулась к фотографу:
– До свидания! И… с праздником вас! С Днем защитника Отечества!..
В машине Вера первым делом поцеловала мужа, а потом спросила:
– Где мой сюрприз?
Вместо ответа Сергей нажал на газ:
– Поехали!
…По пустынному коридору отделения шел несколько озадаченный Владимир Николаевич Бобровский в шикарных темных очках «Дольче Габбана». Прошел мимо изумленной Прокофьевны, домывающей сестринскую, сделал ей на прощанье ручкой:
– До свидания, Елена Прокофьевна! Спасибо за праздник!
Прокофьевна медленно, как зачарованная, подошла к пос ту и растроганно сказала Свете:
– Вот! Понравился подарок-то! Сразу и надел!..
Света, неожиданно для старушки, залилась смехом, который не сразу смогла унять. Прокофьевна посмотрела на нее укоризненно:
– Ты чего это, Света?
– Да тут… В общем, Владимир Николаевич, я так думаю, в нашем подарке и завтра ходить будет, и послезавтра еще…
И Прокофьевна уверенно повторила:
– Ну, я же и говорю – угодили!
Прямо у выхода из отделения стоял, прижавшись к стене по стойке смирно, опальный интерн Сосновский. Со «сложным» выражением на лице ждал неторопливо приближающегося Бобровского. Тот невозмутимо и молча прошествовал было мимо, не поворачивая головы в его сторону, в своих черных очках фирмы «Дольче Габбана»… Парень низко-низко опустил голову…
Но через два шага Бобровский вдруг резко затормозил, вернулся и… протянул Саше руку!
Тот судорожно схватился за нее:
– Владимир Николаевич! Я… В общем… Был неправ. Это не мое дело… Просто…
Но загадочно блестящий очками Бобровский отмахнулся:
– Ладно, проехали, – и неожиданно улыбнулся, сразу приобретя окончательное сходство с Джеймсом Бондом из рекламы «Мартини». – В общем, спасибо, мужик. Защитник, одно слово… Все, пока. До завтра.
Бобровский ушел. А Сосновский остался на месте – несколько озадаченный.
В салоне звучала музыка. Сергей вел машину, а Вера Михайловна рассматривала фотографии… Вот она сама… Это – печальный красавец Бобровский… Наташа с влюбленными глазами… Светящаяся добротой Прокофьевна… Таня с какой-то мамочкой, своей ровесницей, стоящей на весах, о чем-то разговаривают. Солнце, отражаясь от плаката на стене, подсвечивает их юные лица… Сестра-оператор КТГ вместе с мамочкой смотрят на монитор аппарата, на лицах – общее выражение: обе слушают сердце малыша… И – мамочки, мамочки, мамочки: такие разные, такие прекрасные…
Вера подняла глаза к зеркальцу и увидела в нем свое просветленное лицо…
Когда Стрельцовы подъехали к высотному дому, Вера поняла, какой будет очередной сюрприз Сережи. Но всего предугадать невозможно!
…Квартира еще стояла пустая, без обоев, только коробки дверей уже были установлены новые. Сергей обнял Веру за плечи:
– Пошли… Закрой-ка глаза…
За руку ввел ее в маленькую комнату, щелкнул выключателем. «Лампочка Ильича» осветила ее, и Вера поняла – это детская… Потому что обои были все сплошь в веселых смеющихся солнышках!..
– Вот. Это восточная сторона, но здесь всегда будет солнце. Здорово я придумал?
Вера подняла на него свои ясные глаза:
– Здорово…
Глава седьмая
Развод и девичья фамилия
… А кто-нибудь знает семью, в которой муж и жена никогда не ссорятся?
В это утро, обычное утро рабочего дня, Вера Михайловна и ее муж Сергей стояли в больничном дворе возле своей машины и молчали. По всему видно, они были в ссоре, причем затяжной: упрямое, почти осязаемое молчание хотелось раздвинуть руками, как тяжелый занавес. Вера при этом как будто чего-то ждала, вся ее поза говорила об этом: она была напряжена – в любую минуту могла повернуться и уйти, или наоборот – броситься мужу на шею… Тягостная пауза затянулась.
Женщины легче идут на примирение. Или на перемирие. Так или иначе, именно Вера Михайловна, глянув мельком на часы, сказала мужу первые после долгого молчания слова:
– Ладно, пойду. А то сейчас Бобровский подъедет… Его время. Не хочу ничего объяснять…
Сергею бы поцеловать ее в щеку, сесть за руль, да и уехать восвояси. Так нет, Стрельцов сразу «завелся», как будто только и ждал повода:
– А почему ты должна ему что-то объяснять? Он кто? Он всего лишь твой начальник. Заведующий отделением, а не заведующий твоей жизнью. Мне даже неприятно думать, что кто-то посторонний в курсе всех наших дел. Всех!
Вера Михайловна улыбнулась, впрочем, совершенно не искренне, и так же деланно пожала плечами: похожий обмен репликами происходил с удручающей периодичностью. Нет-нет, и Сергей расставит точки над подходящими буквами, нет-нет, да и вызверится на Бобровского. Привыкнуть к тому, что Бобровский входит в самый узкий круг Вериного общения, он никак не мог. Приходилось отбивать атаки:
– Сережа, он не только начальник, он друг. И так уж получается, что он в курсе. Не всех, но многих наших дел. По той простой причине, что некоторые наши дела нам не решить без помощи специалистов. А он, как раз, специалист. Хороший специалист.
Ее муж сразу отказался от дальнейшей дискуссии:
– Ну, ладно, Вера. Это уже запрещенный прием.
Вера посмотрела себе под ноги, а потом подняла на него свои ясные очи:
– Сережа, а почему ты говоришь так, как будто мы с тобой… боксеры. Я тебя на бой не вызывала, – и невольно оглянулась на шуршание шин, возвестившее о прибытии Бобровского. – Ну, вот…
Красивым полукругом объехав двор, машина Бобровского припарковалась на том месте, где обычно ставил свою машину начмед. Вера знала, что начмед свою машину недавно продал, а новую еще не купил. Вот Бобровский и «шакалил» потихоньку… Она как никогда была рада Владимиру Николаевичу. При посторонних Сергей вел себя всегда корректно, а это значит, он ее сейчас поцелует… «А вечером что-нибудь придумаем».
Сергей неприязненно окинул взором стального коня Бобровского. Да, машина была не новая, но Владимир Николаевич водителем был аккуратным… Бегал еще фольксваген, хоть куда, недаром «народная машина»…
– Явился, рефери на ринге… – сквозь зубы процедил Сергей. – Ладно, Вера, мне пора… Ну, я не знаю, что тебе сказать…
Вера Михайловна подсказала, на этот раз – совершенно искренне:
– Может быть, «прости»?
Но Сергей действительно был раздражен:
– Нет, правильно говорят: если женщина не права – извинись перед ней!
Вера Михайловна философски покачала головой:
– Все. Хорошо. Тогда ты меня прости, Сережа.
Но вот Сергей никак не мог успокоиться:
– Это не те слова, Вера!
Вера смотрела на мужа. Муж смотрел на Веру.
Лучше всего, если бы он сказал: «Я равнодушен к любой женщине, которая – не ты», а она бы ответила: «Я тебе верю, как самой себе. Твои долгие вечерние отсутствия понимаю, прощаю и благословляю. Потому что верю тебе».
Ничего этого не произошло.
Кроме того, из машины уже вышел Бобровский, и он уже шел к корпусу, каким-то шестым чувством догадавшись, что к Стрельцовым сейчас лучше не подходить.
Расстроенная Вера не могла уйти без реплики, под стук собственных каблуков.
– Тогда я не знаю, какие должны быть слова, – и, привстав на цыпочки, она окликнула Бобровского: – Владимир Николаевич! Подождите!..
Вера пошла, все ускоряясь, туда же, куда двигался и Бобровский, по пути вежливо кивнувший ее мужу…
Сергей несколько раз нервно хлопнул по капоту… и пошел к водительской дверце. Прежде чем сесть в машину, посмотрел вслед Вере. И та, как будто почувствовав его взгляд, остановилась и оглянулась, прежде чем скрыться в отделении. Глаза у нее были очень грустные…
Бобровский и Вера молча шли по коридору, слушая, как нервно постукивают Верины каблуки, пока Владимир Николаевич не спросил вполголоса, боясь показаться неделикатным.
– Что, поругались?
Вера невесело усмехнулась:
– Ну, я бы сказала – поссорились.
Ее старший коллега, немного споткнувшись на первом слове, произнес:
– Верочка… Рискую показаться бестактным. И не совсем имею право на советы. Но не надо провоцировать друг друга. Есть трудности, которые укрепляют семью, а есть те, которые разрушают. Я говорю банальности, но… я знаю, что говорю.
Вера в ответ промолчала. А Бобровский, заметив, что реакции не будет, тоже больше ничего не сказал.
Стрельцов ехал на работу. Зазвонил телефон, и первым желанием Сергея было не брать трубку: он точно знал, что это не Вера. И не потому, что на ее звонки мобильник должен был реагировать каким-то специальным рингтоном: все собеседники Стрельцова звонили ему одинаково. Он давно уже понял: на стройке не будет слышно ничего, кроме громкого, пронзительного, старомодного звонка.
Вера позвонить не могла по определению. Вера обиделась. А Сергей злился на нее, потому что… Вера была права.
Трель не смолкала. Сергей посмотрел на дисплей. А звонила как раз причина Вериной обиды…
– Да, я. Доброе утро. Хорошо, подожди меня на остановке.
Когда старательно бодрый Бобровский и сдержанно печальная Вера подошли к гардеробу, Владимир Николаевич пошутил:
– Ну, все: девочки налево, мальчики направо.
И, прямо скажем, не ожидал, что Верочка ответит импровизированным афоризмом:
– Чаще почему-то наоборот: мальчики – налево, но девочки – неправы.
Владимир Николаевич приостановился и внимательно посмотрел на Веру…
Стоящую на остановке Женю Сергей заметил издалека, посигналил ей фарами и проехал чуть вперед, чтобы девушка заскочила к нему в машину, не мешая движению троллейбусов. Вслед ей повернулись по меньшей мере четыре мужские головы. Еще бы: такие длинные ноги и такая грива волос, не умещающаяся под шапочкой, сами по себе заслуживали пристального мужского внимания, даже если бы не были дополнены пухлыми губками и веселыми глазками…
– Сергей Анатольевич, спасибо вам большое. Ой, у вас тепло как… Простите, проспала, – щебетала Женя, поудобнее усаживаясь на переднем сиденье. Сняла перчатки, протянула руки к печке, из которой струился теплый воздух.
Сергей не выказывал особого удовольствия от встречи с ней, говорил скорее для того, чтобы хоть что-то говорить:
– Счастливое время. Что значит беззаботная молодость, бессонные ночи. Можно только позавидовать.
Но Женя не заметила, что эта банальность – просто попытка заполнить чем-то тишину, и кокетливо посмотрела на Сергея:
– Зачем же завидовать? Вы ведь тоже можете…
Нет, эта девчонка явно балансировала на грани. Сергею не очень хотелось продолжать разговор в том же фривольном тоне:
– О чем ты, Женечка, я уже стар для этого.
Женя теперь смотрела на Сергея в зеркало:
– Наговариваете вы на себя, Сергей Анатольевич. Вы не старый, вы просто живете скучно. Дом-работа, работа-дом. От такой жизни даже мухи дохнут.
Сергей улыбнулся. Женя истолковала эту улыбку по-своему:
– Что, я права?
Стрельцов покачал головой:
– Нет, просто у меня фантазия богатая: так и вижу муху, которая разрывается между домом и работой… Работящая муха… Домовитая муха… Муха – хороший семьянин… Да. Знаешь, Женечка, в каждом возрасте свои ценности. Для тебя сейчас важно найти удовольствие, а для меня – смысл.
Женя скроила капризную гримаску:
– Сложно как-то. Смысл?… – девушка пожала плечами. Сергей посмотрел на ее безмятежный лоб и добавил:
– Потому что тебе еще рано об этом думать. Танцуй, пока молода.
Пара, прощавшаяся в приемном покое возле входа на территорию отделения, не была похожа на другие. Молодая женщина была грустна, хотя и спокойна. Ее высокий, спортивного вида муж смотрел на жену заискивающе, как-то снизу вверх, и был явно скован:
– Я позвоню, хорошо?
Женщина ответила отстраненно:
– Как хочешь. Вообще, недели две еще можешь смело не звонить.
Тут уж муж преодолел непонятное смущение и решился возразить:
– Настя, ты, конечно, извини, но…
Настя, выразительно прижав руку к груди и четко выговаривая слова, почти по слогам произнесла:
– Нет, Денис. Я тебя, конечно, уже не извиню. Время извинений прошло. Такое ощущение, что у тебя провалы в памяти. Жаль, я забыла решение суда дома. А то предъявила бы тебе официальный документ: мы – в разводе!
Денис не сдавался:
– Но я – законный отец нашего будущего ребенка! И имею право знать, как его дела! Я имею права встречаться с ним, приносить ему подарки, принимать участие в его воспитании!
Настя нервно рассмеялась:
– Деник, да не смеши ты меня!.. Какое-то прежде временное родительское рвение. И вообще… Ты считаешь, что педагогика – это твое?… Хотя: кто ж его знает?… Ты в своей жизни, пожалуй, только педагогом еще не был… Н-да. Все, пусти. Разрешаю звонить один раз в неделю. По пятницам.
Законный отец будущего ребенка даже руками развел от удивления:
– Дичь какая-то. Почему – по пятницам? Почему не по средам? А понедельник чем плох?
Женщине, очевидно, просто не терпелось избавиться от собеседника, поэтому она покладисто согласилась:
– Договорились. В четверг жду твоего звонка. Все, уходи. У меня отныне есть заботы посерьезнее тебя.
И удалилась в отделение.
Денис, посмотрев ей вслед, с силой засунул руки в карманы куртки и быстрым шагом ушел в противоположном направлении – на улицу…
Задумчивую Настю вела по коридору Прокофьевна, неся подмышкой комплект свежего белья. Окинув молодую женщину взглядом, старушка сказала:
– Халатик у тебя, дочка, очень теплый. А у нас топят хорошо. Скажи мужу, чтобы полегче какой принес.
Настя машинально кивнула:
– Скажу…
– Сюда тебе, – показала Прокофьевна. Руки у Насти были свободны, и она гостеприимно распахнула перед санитаркой дверь. Прокофьевна первой зашла в пустую палату, Настя за ней.
– А где все?
Прокофьвна, застилая койку чистым бельем, переспросила:
– Все?… Обедают. Обедает, то есть. Тут, кроме тебя, одна только девушка лежит, Алиса. Да, с такой соседкой не заскучаете и вдвоем!
Настя удивленно глянула на Прокофьевну:
– Да я, в общем, не веселиться сюда пришла…
Прокофьевна не возражала:
– Ясное дело, не в цирк. Да уж больно у нас день на день похож. А Алиса – девчонка хорошая! Сама увидишь… Алиса зовут, – повторила она с каким-то ей одной понятным значением.
Прокофьевна ушла, а Настя осталась. Но не успела разложить свои вещички, как санитарка вернулась и оповестила:
– Кушать иди! Еще не опоздала.
Настя вошла в столовую, поискала глазами свободное место. Ее внимание в тот же момент привлек веселый дружный смех за одним из столиков. В центре общего веселья была очень симпатичная молодая женщина, просто искрящаяся от улыбки…
Настя посмотрела на нее и как-то вдруг поняла, что это и есть любимица Прокофьевны Алиса… Она улыбнулась собственной догадливости, а может быть, заразившись на минуту весельем, царившим за чужим столиком, и села на свободное место.
И только начала аккуратно набирать ложкой кашу, как тут же пронзительно запиликал ее мобильник. Так и есть – ходячая иллюстрация к хрестоматийному роману Тургенева, «отцы и дети» в одном лице, отныне и навсегда бывший муж Денис…
Настя вложила в обращение все эмоции – раздражение, возмущение, усталость:
– Алло!
Читать бесплатно другие книги:
