Мамочки мои… или Больничный Декамерон Лешко Юлия

– Вы только подумайте, Владимир Николаевич, какое у меня удачное начало дня! Еще и девяти нет, а уже два сюрприза в перспективе. Вот тебе и 23 февраля…

Женщина, которая позировала фотографу у окна, уже без верхней одежды, отданной мужу, сидела на стуле рядом с врачом приемного покоя. Та заполняла бумаги и одновременно вносила нужные данные в компьютер, тюкая по клавиатуре. В дверь, заранее деликатно постучав, просунул голову фотограф:

– Простите, можно зайти?

Врач приемного покоя, не глядя, ответила:

– Нельзя. Подождите, пожалуйста, в фойе.

Но тот не сдавался:

– Извините… Всего одно фото, для семейного архива. Это ровно секунда…

Врач подняла голову, в одну секунду оценила ситуацию – мамочка лет тридцати пяти, а может, и старше, папа, с дорогим навороченным – явно профессиональным – фотоаппаратом наизготовку… Разрешила:

– Ну, пожалуйста. Только быстро…

Жужжание, щелчок – и кадр замер. Фото готово: мамочка – с немного растерянной полуулыбкой, врач – с добрыми понимающими глазами, ваза с цветами на столе, солнечный блик на тонко граненом хрустальном узоре…

Прекрасная, как всегда в первой половине дня, Наташа уже заваривала кофе, когда в ординаторскую вошли Вера Михайловна и Бобровский. На столике стояла вазочка с печеньем, манила фигурной россыпью свежеоткрытая коробка конфет «ассорти», извлеченная из подарочного фонда…

– Доброе утро! Вот, вас жду… Владимир Николаевич, с праздником! Но вы не подумайте, это еще не праздник, это все так, в рабочем порядке… А торжественная часть у нас запланирована на обед…

Бобровский в ответ почему-то тяжко вздохнул:

– У меня тоже.

Наталья Сергеевна гостеприимно раскинула руки, приглашая коллег к столу:

– Ну, давайте, чем бог послал… Я сегодня опаздывала, позавтракать толком не успела.

Бобровский присел на диван, мельком бросив Наташе:

– Зато как при этом прекрасно выглядишь… Ну, налей, пожалуй, выпью чашечку…

Отпил глоток, одобрительно покачал головой: Наташа лучше всех в отделении заваривала кофе в чашке. Не в чашке, по ее словам, тоже, да все как-то не было случая удостовериться… Обратился к Вере:

– Верочка, пока не села, дай-ка мне историю Лесниковой, освежу в памяти, без отрыва от производства…

Вера подошла к стеллажу и достала нужную папку. Бобровский отставил чашечку, не спеша перелистал историю болезни:

– Завтра оперируем… Узкий таз, крупный ребенок и свертываемость крови плохая. И что-то мне на этом фоне померещилось, что и резус у нее отрицательный. Но нет, ошибся. У страха, как говорится, сто друзей, вылетит – не поймаешь… А несладкое что-нибудь есть? – встал и положил папку Лесниковой на стол Веры.

А Вера Михайловна вдруг вспомнила, что взяла с собой…

– Вот, как чувствовала, захватила: вчерашние, – она достала из сумочки и выложила из пакетика на общественную тарелочку пирожки. – Правда, холодные, но зато очень вкусные… С капустой и грибами. Муж сказал, что вкусные, и это – не реклама.

Бобровский, повернув «нос по курсу», пошел к пирожкам, как зачарованный:

– Так, где мой кофе… Вера, мне тоже пирожок… Скорее…

Откусил кусочек пирожка и завел глаза к потолку:

– М-мм… Вера Михайловна!.. Ве-ра!.. Вера, ты замужем?… Ах, черт, забыл… Все время забываю… А то бы… Я бы… Мы бы…

Наташа тоже укусила пирожок, ревниво глянула на Веру:

– Да, действительно. Вкусно. Вер, а они у тебя… ну, не заговоренные, как у Тани, надеюсь?

Вера, сложив руки на груди, наслаждалась комплиментами коллег.

– Нет… Это… просто праздник какой-то! – пошел мыть руки к умывальнику Бобровский.

– Владимир Николаевич! Праздник еще впереди! – повторила Наташа.

Вера глянула на часы и добавила:

– Ладно, праздник впереди, а сейчас обход. Пошли.

Вера Михайловна и Наталья Сергеевна все же на секунду замешкались у дверей ординаторской, где они оставили Бобровского: Наташа остановила Веру, чтобы поворчать:

– Ну, ты поняла? К его сердцу – путь только через желудок!

Вера засмеялась:

– А ты думала, если он гинеколог, то возможен какой-то другой вариант?

Наташа покачала головой, с укоризной протянула:

– Вера Михайловна, подруга называется… Ничего похожего я не думала. А пироги свои знаменитые не носи больше. Как уже было сегодня метко подмечено, ты замужем, тебе ни к чему… ах!.. холодное, как вчерашний пирожок, сердце Бобровского…

Вера вошла в седьмую палату и, как всегда, поприветствовала пациенток с улыбкой:

– Здравствуйте, мамочки! У нас новенькие, да?

Новенькая была одна – жена фотографа Ирина. Вера Михайловна обратилась именно к ней, она и откликнулась первой:

– Да, я новенькая.

Вера села на ближайшую к двери койку и, привычно помогая мамочке лечь для визуального осмотра, сказала, повернувшись к Ирине:

– Ваш муж, если не ошибаюсь, фотограф. Он и меня хотел снять…

Ирина поправила, заметно вкладывая в интонацию уважение и любовь к мужу:

– Не совсем фотограф… Он фотохудожник. И он всегда меня поправляет: «Я девушек не снимаю, я фотографирую…» Шутит так.

– Я понимаю, это существенная разница, – кивнула Вера, осторожно пальпируя ноги лежащей перед ней женщины, – и что фотохудожник, и что… не снимает…

Результат осмотра не удовлетворил Веру, она стала серьезней:

– Скажу сразу, что мне очень не нравится – по внешнему виду и по анализам, – обратилась она к лежащей перед ней пациентке. – Отеки, давление 160 на 100 и белок в моче. Как у вас при этом самочувствие?

Женщина, услышав про результаты анализов, сразу сникла:

– Ну, хвастаться не буду. Белок в моче я, конечно, не ощущаю. А давление – да, чувствую. И отеки вижу…

Вера встала, чтобы перейти к Ирине:

– Принимайте все назначения, старайтесь не нервничать… В общем, не будем пока рваться домой, хорошо? Потому что вы нервничаете, а это вам здоровья не добавляет. Ну и ребенку, разумеется…

Мамочка с отеками кивнула:

– Я понимаю… Не буду рваться… Хотя, конечно, сердце не на месте.

– Справятся как-нибудь… – успокоила ее другая соседка по палате, Зинаида.

Вера Михайловна подтвердила:

– Опыт показывает, что пока мама в больнице, семья только теснее сплачивается… Общие бытовые трудности и так далее… Вернетесь домой – и у всех будет праздник!

Вера Михайловна перешла к Ирине, пролистала историю болезни, в которой, однако, было немало заполненных листов:

– Значит, ваш папочка – фотохудожник…

Ирина с заметным удовольствием уточнила:

– Да, и лауреат разных конкурсов…

Вера Михайловна уже достала слуховую трубочку, начала прослушивать живот… Одобрительно кивнула. Еще раз посмотрела в историю болезни. Сделала секундную паузу, а потом продолжила разговор с Ириной:

– У нас с вами сейчас самая главная задача – успешно преодолеть рубеж восьми месяцев. Вместе с вашим мальчиком…

Ирина прижала руку к животу:

– А откуда вы знаете, что у меня мальчик?

Заметив про себя, как особенно, с какой нежностью произнесла женщина слово «мальчик», Вера Михайловна объяснила:

– В истории болезни – результат амниоцентеза. И я… Просто вижу, что у вас – мальчик!..

Стихийно организовавшееся в ординаторской совещание было открыто, протокол вести не было необходимости: женсовет обеспечил стопроцентную явку, на повестке дня стоял единственный вопрос – поздравление собственного начальника. Не по расположению на местах, то есть – композиции, а больше по выражению лиц участниц, праздничный консилиум напоминал совет в Филях, запечатленный на известной картине. Исключительно по старшинству роль

Кутузова досталась Прокофьевне. В отличие от прославленного полководца, она не только глядела в оба, но и была абсолютно неспособна на компромиссы, наподобие сдачи Москвы французам. Она предлагала массированное наступление:

– Вот, каждый год одно и то же: объявляет, что в армии не служил, подарков не надо… И каждый раз радуется, как ребенок! Я вам так, девушки, скажу: по отдельности ему от нас подарки принимать как-то неловко. Ну, субординацию-то надо соблюдать, а когда каждая с подарочком, со словом, а то и с поцелуями… Неловко ему. Значит, восьмого-то марта и он так всех перецеловать должен… Нет! Накроем, заманим и все вместе поздравим! Что вручим – тому и рад будет.

Таня возразила:

– Вера Михайловна и Наташа купили подарок вдвоем, нас в долю не берут.

– Их дело, а мы стол накроем. Купили и купили, я, к примеру, что ему подарю? – развела руками старушка. – Не спросишь же. Согласна с их подарком.

Вера Михайловна и Наташа сидели за Вериным столом, как две отличницы за институтской партой, Таня, Света и Прокофьевна с озабоченными лицами занимали диван.

Вспомнив, как они с Бобровским встретились перед работой, Вера сказала:

– Может, и наш подарок – не шедевр. Но неужели надо было у него выспрашивать: Владимир Николаевич, есть ли у вас то, нравится ли вам это… Не надо! Ничего мы от него не добились бы и только имели бы глупый вид.

– «Подарки не просят и не обещают, подарки приносят и отдают», – в тему процитировала медсестра Света.

– И заманивать не придется, он сам подготовился, целую сумку притащил. Что там, интересно? – повернулась Вера к подруге.

– Да мало ли чего? Может, он на тренировку после работы идет, в фитнес-центр… – предположила Наташа.

Вера Михайловна рассмеялась с оттенком жалости – не к Наташе, к Бобровскому:

– Ну да, ну да… Думаешь, ему на работе мало фитнеса?… В общем, лишь бы на совещаловку какую-нибудь по случаю праздника не затащили в главный корпус…

– Подарочек, конечно, не по сезону… – пригорюнилась вдруг медсестра Таня.

– А что ему надо было купить – навигатор? Чтобы у него в ушах уже с самого утра от указивок звенело? Или гаджет какой-нибудь навороченный? – развела руками Наташа. – Ну что еще? Парфюм? Банально. И, вообще, мы вдвоем-то не сошлись во мнениях, давайте уже – что есть, то есть… Элегантно, в конце концов. И с намеком: пора отдыхать… Подумать о лете… О море… О солнце…

Размечтавшаяся было о солнце и море Вера вдруг спохватилась:

– Девочки, стихи выучили?

Таня расцвела улыбкой:

– Уже прорепетировали. Хотите, покажем?

Но как раз на этих словах дверь открылась, и в ординаторскую зашел Владимир Николаевич Бобровский, эффектным широким жестом приглашая войти кого-то еще:

– Прошу! Минздрав сделал мне индивидуальный подарок ко Дню защитника Отечества – распределил Александра Сосновского в наше отделение. Я, лично, очень этому рад.

И в дверь с робкой улыбкой на молодом озорном лице вошел… интерн Сосновский!

– Ну, как сюрприз? – с видом фокусника вопросил Бобровский.

– Супер, – без энтузиазма ответила Наташа.

Вера Михайловна вышла из-за стола навстречу молодому человеку:

– Добро пожаловать, Саша! Владимир Николаевич, так, значит, это Сашу вы утром в своей большой сумке несли…

Бобровский явно «не догнал» Верину шутку, а ей просто хотелось сгладить Наташину холодность: все-таки, парень вливается в коллектив, зачем вот так…

– Почему Сашу?… – нахмурился Бобровский. – А, нет. Честно говоря, я сегодня его сам не ждал, мы договорились, что наш молодой коллега прибудет в понедельник, но он решил не ждать. Спешит приступить к работе…

Наташа продолжала смотреть на Сосновского с иронией:

– Ну, работы-то у нас всегда невпроворот. Правильно Саша решил: нечего ждать понедельника. Понедельник – день тяжелый…

Сосновский во время этого представления застенчиво улыбался и смотрел на кого угодно, но только не на Наташу…

А тут уж и Владимир Николаевич посмотрел на часы:

– Ну, все, официальная часть закончена. Работаем. А Сашу пока оставляю вам, Вера Михайловна. Пусть вливается заново. Он в новом качестве непосредственно с вами будет работать.

…Все как-то организованно разошлись, а Саша и две женщины остались.

Наташа откинулась на стуле и долго, игнорируя смущение Сосновского, рассматривала его. Молча. Это было уже неловко, поэтому Вера пришла на помощь молодому человеку:

– Сашенька, а мы тут стихи сочинили о Бобровском… Но, знаешь, особого опыта в поэзии у нас нет, может…

Вера не успела закончить фразу, как ее перехватила Наташа:

– Может, пройдешься мастерским пером?…

О, эта стрела сразу попала в цель. Вера даже поежилась. Она-то хотела таким образом поддержать парня, потому что совершенно искренне считала, что все стихи, посвященные Наташе, были хороши. А вот Наташка, неблагодарная, подкалывает мальчишку…

Саша слегка покраснел, а потом взял себя в руки: а чего ему, в конце концов, стесняться?…

– Конечно, пройдусь, – мужественно взглянул он на прекрасную насмешницу. Ему и в голову прийти не могло, что все его стихотворения Наташа хранит в двух экземплярах – авторском оригинале (на бланке анализа) и в памяти своего компьютера. – Редактировать легче, чем писать. Раз вы все уже написали… Да я и добавить могу… От себя.

Наталья и тут решила установить дистанцию:

– От себя не надо. От нас добавь – теплоты, нежности… Любви…

Вера Михайловна примирительно коснулась их рук:

– Вот, все вместе и отредактируем, и добавим… чего-нибудь. Две головы – хорошо, а три головы…

Но Наташа – разве даст кому-нибудь себя переговорить?

– … а три головы – это уже Змей Горыныч…

В дверь просунулась голова медсестры Светы:

– Вера Михайловна, вас там какой-то папа спрашивает. Я его в отделение не пустила.

Вера Михайловна направилась к выходу, а Сосновский и Наташа остались наедине: она, со скрещенными на груди руками, смотрела на него все с той же иронией, а он – немного исподлобья, но все равно с улыбкой и влюбленностью в глазах…

Вера Михайловна так и подумала, что на выходе из отделения увидит фотографа. Тот тоже был рад видеть уже знакомое лицо:

– Я так и знал: белое вам очень к лицу! – слегка поклонился он. – Вера Михайловна, у меня к вам большая просьба: разрешите мне немножко поснимать в вашем отделении. Тезка мой, Владимир Николаевич, разрешил и даже распорядился выдать бахилы и еще что-то… панамку какую-то… – как доказательство он выставил вперед руку с пакетом, полным каких-то тряпок, – но сказал, что окончательное решение за вами.

Вера ничего не имела против:

– Если ваша работа не будет нарушать обычного распорядка дня и не побеспокоит мамочек – пожалуйста! А, кстати, это вам зачем – для публикации в вашем журнале?

Фотограф оживился:

– Я мог бы сказать – для души, но, на самом деле, у меня есть идея тематической выставки. Видите ли, с тех пор как мы с Ириной… с женой… живем всем этим… Очень много накопилось – эмоций, впечатлений, зарисовок каких-то, понимаете… Уже можно работать, короче.

– И с чего начнете? – Вере и в самом деле было интересно, как творят люди искусства. Она почему-то сразу поверила жене фотографа, что он – очень одаренный человек.

Тот пожал плечами – наверное, еще не определился:

– А можно, я поброжу здесь немного, поприсматриваюсь к натуре?

Вера Михайловна не стала препятствовать:

– Что ж! Переодевайтесь и… присматривайтесь…

Она сделала приглашающий жест рукой, а фотограф поднял свой навороченный фотоаппарат, он зажужжал и…

…фото готово! Вера Михайловна в приглашающем жесте протянула руку: в перспективе – длинный коридор с рядом стеклянных дверей, сквозь которые пробиваются потоки света, а в конце коридора – еще одно яркое пятно – освещенное солнцем окно.

Ирина достала из тумбочки свежий номер журнала, в котором она работала до декрета. С обложки ей приветливо улыбалась известная актриса. Умелая рука мастера фотошопа сбросила ей несколько лет, смягчила довольно жесткий взгляд умных серых глаз и, кажется, сильно отбелила зубы. Ирине не надо было смотреть на подпись к фотографии: известную красавицу снимал явно не ее муж Владимир. Потому что для того, чтобы вернуть молодость кинозвезде, ему достаточно было… с ней поговорить. Напомнить о ее лучших ролях, спросить, какие успехи делает ее умница-дочь, искренне восхититься ее прекрасным – на самом деле, прекрасным! – голосом. Владимир знал какое-то волшебное слово, что ли? Герои его фотографий смотрели по-человечески, а не таращились во все глаза, улыбались, а не демонстрировали результаты славного труда своих дантистов. Они были живыми, потому что их снимал чуткий, внимательный и искренний человек.

Ирина гордилась своим мужем. Самое важное для нее было – родить ему сына и сделать своего Володю совсем, окончательно счастливым человеком. Этим она и занималась вот уже… три года.

На Ирину было приятно смотреть: женственная и грациозная, несмотря на беременность, со «стихийными» волосами, не доходящими до плеч, в общем – немного забавная. Однако в ней чувствовался и ум, и доброта, и ироническое отношение к миру…

Ее соседка Зинаида, чтобы как-то завязать разговор, обратилась к ней:

– Ирина, а твой муж в каком журнале работает?

– Вот в этом, – Ирина подняла журнал, показав обложку Зинаиде. – Мы там вместе работаем. Да вот, Володя захватил мне парочку последних номеров. Я ведь в декрете: не писать, так хоть почитать, что другие пишут…

Зинаида протянула руку:

– Дай-ка полистать… Спасибо… Это его фотография на обложке, да?…

Ирина покачала головой:

– Нет, не его.

Соседка пролистала дальше, потом снова обратилась к Ирине:

– Как это с мужем работать в одном месте, даже не представляю. Целый день друг у друга на глазах. Дома вместе, на работе вместе. Хорошо это или плохо? Не надоедает, вот так?…

Ирина улыбнулась, не зная, как ответить:

– Да не успело как-то надоесть… Мы вообще – сначала долго работали вместе, а потом поженились. Мы, в общем, совсем недавно поженились…

В редакции они сидели вместе в одном небольшом кабинетике. Настолько небольшом, что вдвоем в нем было, пожалуй, тесновато: столы друг напротив друга, проход между ними узкий. Был у их рабочего места один большой плюс: в этом крохотном кабинете был индивидуальный балкон. Тоже небольшой, но позволяющий выйти и покурить в любое время (… года, дня и ночи…), без отрыва от творчества. Ирина-то не курила, а Владимир очень ценил это эксклюзивное удобство.

Но, к вопросу о тесноте: Владимир на месте вообще сидел мало – он больше ходил по разным объектам, фотографировал. А с тех пор, как начал вести авторскую рубрику «Пристальный взгляд», еще и по командировкам стал ездить.

Ирина в журнале вела популярную рубрику, посвященную вопросам морали. Рубрика была на самом деле популярной: Ирине приходило много писем от читателей, ей часто звонили на редакционный телефон, читатели порой приходили «своими ногами».

Она любила свою работу. И свой маленький кабинет. И Владимира она любила тоже – давно.

Он появился в их редакции в тот год, когда она развелась с мужем. Невысокий, плотный, с умным веселым лицом, он сразу со всеми подружился. Ирина, профессионально занимающаяся человеческими душами, интуитивно поняла, в чем секрет обаяния Владимира. Он быстро схватывал человеческую суть, находил в своем герое (и в собеседнике, и в сотруднике, и даже в начальнике…) что-то лучшее, а наносное и случайное игнорировал. Это не значит, что он дружил со всеми, нет: как было сказано, он… хорошо разбирался в людях.

Он был женат.

Его молодую жену все – коллеги, друзья и родственники – звали Сашенька. Именно так, уменьшительно-ласкательно она когда-то представилась ему при знакомстве. Его позабавило такое… м-мм… отношение к самой себе, а потом он понял: да, именно Сашенька. Принципиально – Сашенька. Она не хотела взрослеть. Не хотела решать проблемы. Боялась жизни. Очень боялась, настолько, что… Впрочем, все, кто знал Владимира и дружил с ним, никогда не задевали эту болезненную тему. Ну, Сашенька – так Сашенька.

Ирина часто разговаривала с ней по телефону (Сашенька звонила мужу по любому поводу), точно так же обращаясь к ней. И лишь один раз увидела ее портрет. Говорят, дома у него их были сотни.

Владимир опубликовал на страницах журнала свой сезонный фотовернисаж. Была ранняя весна. Фотография жены вписалась в тему.

У Сашеньки на фотографии были совершенно медовые глаза, длинные волосы, вьющиеся, как у Эсмеральды, тонкие руки и накосо закушенная нижняя оттопыренная губка. Это был портрет абсолютной прелести, в нем было все: победительная очевидность красоты, таинственная женская история, оставшаяся за кадром, и грозовое предчувствие драмы.

…Примерно через два журнальных номера после того вернисажа Владимир вошел в их общий кабинет и коротко поприветствовал сидящую за столом Ирину, углубившуюся в чтение гранок. Он был чем-то расстроен, но держался спокойно, ничем себя не выдавая – вот только глаза были опущены и брови нахмурены:

– Привет…

Ирина по случаю жары была одета во что-то свободное, светлое, слегка сползающее на плечо и в такие же легкомысленные брючки-капри. Она запомнила с детальной точностью декорации того знаменательного дня. Стол был завален бумагами и, тоже по случаю жары, заставлен всеми атрибутами борьбы с высокими температурами: вентилятором, бутылкой минералки, полурастаявшим мороженым…

На столе у Владимира царил идеальный, немного «солдатский» порядок: компьютер, подставка для дискет, в пластиковых коробках – CD-диски. Ничего лишнего.

У Ирины – наоборот: кроме перечисленных предметов, на столе красовался компьютер, комнатные растения, женские журналы, календари нескольких видов и фасонов. На том, что висел за спиной, – размашистые пометки маркером: что сделать, с кем встретиться, у кого день рождения…

– Привет, – поздоровалась Ирина. – Опаздываешь, шеф уже интересовался, где ты.

Владимир потер ладонью лоб:

– Да было дело неотложное… А шеф просто так интересовался или сказал, зачем я ему?

Ирина пожала плечами:

– Что-то по поводу твоего репортажа из того агрогородка… Какая-то накладка с посевной.

– И что же – я что-то не так посеял? – иронично осведомился Владимир.

Ирина попыталась сосредоточиться на гранках, но не вышло:

– Слушай, спроси у него. Четвертый раз одну фразу читаю, не могу сосредоточиться. По-моему, ты все нормально посеял. В смысле, снял. Ну, разве что…

– Ну, разве – что? – была у него такая забавная манера задавать вопросы, переставляя смысловые ударения в словах собеседника.

Ирина пожала плечами:

– Володя, ты же знаешь, я большая поклонница твоего таланта…

Владимир сделал предупредительный жест рукой, с ироничным пафосом прервав Ирину:

– Не сейчас… Что не так? Да скажи ты, в самом деле, Иринка, – предупрежден – наполовину вооружен…

Ирина глянула вопросительно:

– Да чего тебе вооружаться – вы же друзья. Можно подумать, ты прямо испугался шефа. В общем… Бабуси его смутили… несколько. На фоне коттеджей… Типа, молодых почти нет, а бабок – ажно четверо…

Владимир оживился, ощутив прилив полемической энергии:

– Ах, бабуси ему не понравились… Ну, я что-то такое предвидел. Хотя… Ладно, пойду, разберусь… В этих бабках – вся суть. Если бы не бабки, то и коттеджей не было бы… никаких…

Как только Владимир вышел, раздался телефонный звонок. Ирина успела только поздороваться, а дальше вся обратилась в слух… Слушать пришлось долго: уже и Владимир возвратился… По его лицу было видно – победил.

А Ирина уже отвечала по телефону своим жизнерадостным позитивным голосом:

– Да, спасибо вам большое за такие слова. Спасибо. И вам всего доброго. Все-таки, как приятно… – поделилась она с Владимиром. – Вот, позвонила женщина, поблагодарила за статью «Дочки-матери». Сказала, что ей она очень помогла, семейный конфликт уладила. Не зря работаем, правда, Володя?

Ирина сделала паузу:

– Знаешь, как я свою рубрику называю? Не смейся только: «Носовой платок».

Владимир изобразил на лице недоумение:

– А чего тут смешного… Вещь нужная, многофункциональная. Знаковая, я бы сказал, вещь. Судьбоносная даже. Вот один, помнится, темнокожий военачальник в близкие к античности времена, будучи довольно счастливо женат на красивой блондинке из благородного рода…

Смешливая Ирина не выдержала – слушать этот велеречивый рассказ было смешно – и захихикала. Но быстро перестала – он же хотел ей высказать мнение о ее рубрике:

– Это ты про Отелло, да? Да, зря сказала, теперь задразнишь.

Но он, как начал ерничать, так и прекратил:

– И не подумаю. Мне сейчас самому платочек не помешал бы носовой. В переносном, конечно, смысле.

Ирина насторожилась:

– Случилось что-то?

Владимир кивнул, глядя в сторону:

– Случилось.

Его профессионально чуткая коллега спросила осторожно и недоверчиво:

– Что, неужели шеф разбор полетов учинил? Вроде так беззлобно спрашивал, где, мол, наш зоркий сокол?…

– С шефом все в порядке. Другое… Сашенька от меня ушла. Я сегодня документы на развод подал, – просто объяснил Володя.

Прикрыв рот ладошкой, Ирина прошептала: