Женские истории пером павлина (сборник) Беспалов Николай

– Тебе нет и шестнадцати. Ты ребенок.

– Он говорит, что возьмет меня учеником в свое дело. Он не только староста. У него свой бизнес.

– А учиться ты собираешься?

– Мам, ты отстала от жизни, и тут не Союз. Учиться буду по Интернету.

– Это что такое? Что за интервенция такая?

– Мама, ты так отстала от жизни! – Иван доволен.

– Мама твоя, кстати, была специалистом союзного значения. Возглавляла один одно из ведущих КБ, мелочь пузатая. Впрочем, учиться заочно, как бы то ни было, вполне допустимо.

– Ты самая классная в мире мама.

– Знаешь что, льстец, я тоже найду себе работу.

Вечер мы с Иваном провели у камина. Сын пил сок, я – виски. У нас был шикарный стол. Грибное суфле и жареная утка.

Проведя два дня в гостинице, Илларион Платонович понял, что что-то у его московских друзей не сложилось. Никаких сообщений в СМИ, которые могли бы его насторожить, не было.

Возвращаться в Петербург решил самолетом. Час нервотрепки – и он на месте. Достаточно трепать нервы, сидя в купе даже самого комфортабельного поезда.

Во Внуково приехал загодя. Привычка. Осмотреться. Походить, послушать.

В буфете на втором этаже решил попить кофе. Там и услышал отрывок разговора двух мужчин: «Все трое погибли на месте. Взрыв профессиональный…»

Это о них, определил Илларион Платонович. Да, мил товарищ, и ты мог бы быть в том «Мерседесе-600».

Лечу, лечу. Вряд ли и самолет взорвут. ТУ-154 долетел до Пулково без эксцессов. До дома, правда, Илларион Платонович добирался изрядно долго. То там, то сям перекрывали дорогу. Приемника в машине не было, потому Илларион Платонович узнал о создании ГКЧП уже дома. И то не сразу. Прежде всего он двинул под душ. Смыть «столичную пыль».

Вымывшись до скрипа кожи, облачившись в шлафрок и усевшись в любимее кресло с бокалом мартини в руке, включил телевизор. По всем программам танцевали маленькие лебеди.

Кто-то из власть придержащих умер, решил Илларион, и продолжал пить горьковатое вино.

Дальше пошла какая-то пресс-конференция. С некоторым удивлением он увидел Янаева. Затем Пуго. Он имел возможность один раз видеться с ним. Тогда это был спокойный, уверенный в себе и в правоте своих решений руководитель. Тут за столом сидел поникший и даже подавленный человек.

«Странно, по их словам, этот комитет объявил положение в стране чрезвычайным. Я проехал весь город. Ни усиления милицией, ни дополнительных постов ГАИ. Ничего. Тихо. Даже на площади у Мариинского дворца, так сказать, оплота демократии, никого».

Вспомнил далекие семидесятые. Тогда постовых милиционеров впервые вооружили автоматами Калашникова. Во всех административных зданиях установили усиленные посты милиции. И все из-за одного человека, убившего постового в В/Ч». Такие мысли посетили Иллариона Платоновича в те минуты.

Прошло два часа, и Илларион Платонович был готов действовать. Но, как говорится, человек предполагает, а…

Позвонил старинный приятель:

– Ты знаешь?

– Не ослеп и не оглох. Что конкретно?

– Дерьмократы взбудоражились, словно ошпаренные тараканы. Собирают толпу на Дворцовой. Будут митинговать в поддержку их демократии. Надо и нам собраться. Как считаешь?

– Во-первых, не надо суетиться. Надо, чтобы прошло хотя бы двадцать четыре часа. Во-вторых, провести своеобразную ревизию в делах наших. Подчистить там, где кто нагадил. Соберем людей завтра. После первых новостей по телевидению.

– Значит, после семи утра.

– Держи связь со мной.

Три часа Илларион Платонович работал с банками. Вроде все урегулировал. Часть депозитов перевел в Берлин, в «Дойче Банк». Часть обналичил и перевел в доллары.

Успел посетить пять своих предприятий. Убедившись, что они работают в прежнем режиме, отдал распоряжение сократить внешние связи и ждать распоряжений.

Обедал Илларион Платонович в обществе стариной приятельницы. Хотелось общения за столом.

Говорили и о ГКЧП, но вскользь. В основном Лиза рассказывала о своих «успехах». В театре бардак. Все рассорились, строят козни друг другу и все вместе – худруку. В кино – жопа. Так и сказала уже народная артистка, приобретшая всенародную любовь за роль простушки-провинциалки в фильме о войне.

– Ты что же один? Где твоя царица Тамара?

– Уехали отдохнуть с сыном, – куда и надолго ли, не стал уточнять, а Лиза и не спрашивала.

Обед продолжался почти два часа. На прощание Лиза все-таки спросила:

– Как считаешь, гэкачеписты победят?

– Все решится в ближайшие часы. Поддержат армия и спецподразделения их, выиграют. Нет – все рухнет и разлетится наш Союз на кусочки мелкие.

– Не дай Бог, Иллариоша! Ты не забывай меня! А за обед спасибо. Давно я так вкусно не кушала.

Староста зачастил к нам. После того как они с моим Иваном что-то мудровали в комнате сына, мы собирались у камина. Говорили, пили наливочки. Я начала брать уроки финского у местного шерифа. Он некоторое время назад долгое время работал при посольстве Финляндии в Союзе и там выучил русский язык.

Двадцатого августа мы с Иваном решили совершить то, что тут называют shopping. Накупили всего. И так много, что все заднее сиденье в машине заполнили.

Как спокойна и размеренна жизнь этого городка! Глубинка. Лишь редкие гудки тепловозов нарушают провинциальную тишину.

Редкие машины никуда не торопятся. Тут строго соблюдают скоростной режим. Зато много велосипедистов.

– Мам, можно, после того как разгрузимся, я к Урхо пойду?

Не скажу же я, что мне не очень нравится такая дружба. Пожилого финна и мальчика из России. Но знаю, откажи сыну в этом, затаится обида. Это худшее, что можно представить в отношениях родных людей.

Сын ушел. Я разбираю сумки и пакеты. Раскладываю продукты по местам хранения. Это – в морозилку, это – в шкаф, это – в общий отсек холодильника.

Переходя с места на место, я, походя, включила телевизор. Что говорит диктор, я не понимала, но вот мои глаза выхватили картинку. Танки на улицах Москвы. Меня охватил страх. Там Илларион. Я никогда не паниковала, но тут ноги мои стали ватными, и я в изнеможении опустилась в кресло у камина. Новости закончились, и началась дневная передача для «тех, кто остался дома». Я выключила телевизор. Он у нас платный. Платишь, как у нас за электричество.

Сколько времени я просидела в некоем ступоре в кресле, не знаю. На часы не смотрела.

– Мам! Ты где? Слышала новости? У нас в Союзе переворот.

– Чему радуешься? Там наш отец.

– Что ты, мам! Илларион не такой человек. Он сильный и смелый.

– Вот именно. Оттого и волнуюсь.

– Давай вернемся.

– Илларион сказал – жди, я и буду ждать.

– Тебе виднее. Староста сказал, что я с понедельника могу приступить к работе у него.

Тон, с которым говорил сын, привел меня в рабочее состояние. Я должна обеспечить нормальную для него жизнь, чтобы не случилось.

– Через час будем обедать.

Сын ушел в свою комнату. Забыла сказать, Урхо передал сыну компьютер: «Это не подарок. Это твой инструмент. Осваивай». Вот и осваивает мальчик новую для него технику.

Двадцать шестого августа мы с Иваном встали рано. Уже в семь он должен быть у старосты. Вечером я наутюжила костюм, выгладила белую сорочку. Все же сын будет работать у госслужащего. На него будут смотреть люди. Надо произвести хорошее впечатление. Он же «русский медведь».

Плотно позавтракав, Иван ушел. Домашние дела не занимают у меня много времени. Членов ГКЧП арестовали. Я до боли в ушах слушала перечень лиц, помещенных в Матросскую Тишину. Среди них моего Иллариона не было. Вспомнила рассказы отца о так называемом «ленинградском деле». Тогда наряду с высшими должностными лицами были репрессированы и средние, и низшие чины. Я надеялась, что в этом случае история не повторится.

Мы жили жизнью обывателей. Я учила финский язык и скоро могла свободно изъясняться в пределах «магазин-аптека».

Иван у Урхо был на хорошем счету. Его приняли горожане. Платил староста исправно. Каждую пятницу. Свою первую получку Иван отметил. Принес мне охапку садовых цветов. Я приготовила праздничный ужин. За праздничным столом был и наш пес. Я еще не говорила вам, что мы завели собаку? Все мой Иван. Принес щенка: «Мам, жалко. Смотри, какой он хороший!»

Пес «дворянских» кровей, но симпатяга. Так что у нас теперь коллектив. Растет пес быстро, но и жрет много.

Вот и августу приходит конец. Тревога помаленьку улеглась. Я решила для себя так: если нет от Иллариона никаких известий, значит, нет и плохих. Я познакомилась с соседями. Три дома рядом, три соседки. Два по обе стороны от нашего «Ге» и один напротив. Две финки и одна шведка.

Определился и уклад нашей жизни. Раз в неделю я ехала в центр за продуктами и хозяйственной мелочью. Дом требовал заботы. То тут подкрасить, то там подлатать.

Высадила озимые. Иван вскопал грядку. У парадного посадила луковицы тюльпанов, нарциссов и лилий. Соседушки шведки презентовали. Я успела заметить, что шведки тут добрее финок.

Первого сентября Иван начал учиться заочно в Russian school в Хельсинки. По почте прислали все учебники. Как разительно отличаются они от тех, по которым учатся наши школьники! Я тоже нашла себе применение, кроме домашних забот. Я занялась репетиторством. Учу финских ребятишек русскому языку.

– Фру, Тамара, мы хотим читать вашего Пушкина в натуре.

Это значит в оригинале. Пять малышей в возрасте от пяти до восьми лет. Без ложной скромности скажу, у меня это неплохо получается. Один урок у меня в доме. Другой – на реке, следующий – в лесу. Помните у Пушкина – «Осенняя пора, очей очарованье»…

Но этой поре очей очарованья пришел конец. Тридцатого ноября повалил снег. Как зарядил с утра, так и валил до ночи. Сначала мы с Иваном, вооружившись лопатами, пытались прочищать узкую тропку от дома до ворот, но потом, выбившись из сил, плюнули на эту затею.

– Мам, дров до утра хватит, а утро вечера мудренее, – прав сын.

Как сладко спится в ночь снегопада! Слаще чем в дождь. Пес, свернувшись калачиком, спит у тебя в ногах, за окном глухая тишина, слегка попахивает прогоревшим камином, и мысли легки и приятны. Кажется, что вот сейчас откроется дверь и на пороге появится Илларион…

Илларион Платонович не писал объяснительных записок по поводу того, где он был в дни путча. В ночь путча он организовывал завоз продуктов в здание Совета по приказу профессора, доктора юриспруденции, депутата Верховного Совета.

Полный идиотизм, думал он, перечитывая машинописные листы с перечнем того, что потребовал Председатель Совета.

Они что – думают там держать осаду в течение месяца? Сожрать столько – определено заработать гастрит или завороток кишок. К тому перечню, что лег на стол Иллариона Платоновича, прикололся и другой – оружие, которое защитники демократии затребовали для отпора врагу. Дворец Амина взяли со значительно меньшим количеством оружия, усмехнулся он.

Двадцать третьего августа он был приглашен к самому председателю.

– Мы высоко ценим ваш вклад в борьбу за свободу, демократию и новые производственные отношения.

Пусть первое и второе, но при чем тут производственные отношения. Профессор, прохаживаясь по большому, метров пятьдесят, кабинету, скупо жестикулируя левой рукой, продолжал говорить. Нет никакого смысла повторять его речи – словопрение. Пустопорожняя болтовня, на которой он и завоевал авторитет теоретика в Верховном Совете.

– Именно поэтому мой выбор пал на вас.

Чего-чего? Какой такой выбор?

– Уточните диспозицию, пожалуйста, – голосом героя из комедии Данелия начал Илларион Платонович, но его прервали менторским тоном.

– Любезный, меня Верховный Совет слушал, затаив дыхание. Я предполагаю, что вы переутомлены. Все честные люди в эти дни работали не щадя сил. Я понимаю и не ставлю вам в укор. Мы (и тут это «мы», отметил Илларион) предлагаем вам войти в нашу команду. Предположим, мы вам предложим, простите за невольную рифму, должность в КРИГ.

Профессор наконец-то уселся в свое кресло. Это значило, что аудиенция закончена.

С понедельника Илларион Платонович начинает работать заместителем председателя ранее бы не имевшего места в номенклатуре комитета – по распоряжению имуществом города. Какая кормушка!

Что там доходы от оборота наркотиков! Куда им до тутошних. И главное – все под флером демократизации общества. Только где этот демос?

Хватит разглагольствовать, осек себя Илларион Платонович и приказал водителю ехать домой. Утро вечера мудренее.

И опять утром Илларион с некоторым удивлением обнаружил рядом с собой в постели белокурую девицу. Долго он стоял под горячими струями воды.

Это не дело, друг ситный, так напиваться, что ничегошеньки не помнить. Сквозь шелест воды он расслышал: «Эй, кто-нибудь, отзовись!»

Голос мелодичный. Ей петь бы, а не телом торговать. Ошибся Илларион Платонович, и об этом он узнает через десять минут.

– Ты, правда, не помнишь, как меня зовут?

– Не помню.

– Оксаной меня зовут. Мы с тобой познакомились в баре.

– В баре, так баре. Давно этим промышляешь?

– Ты что, – девушка округлила и без того немного навыкате глаза. – Я не проститутка. Я университет заканчиваю. Буду, как папа, юристом.

– Налей еще кофе, – Иллариону Платоновичу нужна была пауза.

Кофе и омлет с беконом приготовила девушка, которая будет, как папа, юристом.

– Ты очень хороший, – боже мой, не хватало, чтобы этот ребенок увлекся им. – У меня есть парень, – улыбнулась лошадиной улыбкой. – Не первый. Все они какие-то плоские. Нет, не фигурой. Там как раз у них все, как у Сталлоне. Умишки у них плоские. Одно там – доллары, доллары, машины и шмотки. – Илларион Платонович не перебивал. – Они, представляешь, когда с тобою любовью занимаются, тебя совсем не раздевают и сами остаются в чем-нибудь.

– Ты где живешь? – пора выпроваживать девочку.

– Я?

– Ты, ты. Что – уши заложило?

– Мне папа купил квартиру на Васильевском. Шик!

– Ку пил?

– Да, купил. В кооперативе. А что – нельзя, что ли? – губки надула, ресничками хлоп-хлоп. Актриса.

Кто же такой ее папа-юрист? Определено адвокат. Они в последние годы востребованы на все сто.

– Я пойду, пожалуй, – такое впечатление, что кто-то держит ее тут. Тон плаксивый.

– Иди. Денег дать?

– Я же сказала, не проститутка я, – пройдет немного времени, и эта девочка-юрист, как папа, вместо литературного «проститутка» будет употреблять прилюдно и с экранов телевизора короткое и емкое – ***.

Илларион Платонович проводил ночную бабочку до лифта.

– Ты позвони мне. С тобой интересно. Ты такой клевый и интересно рассказываешь.

– Обязательно позвоню, – надо же узнать, чего такого интересного он наболтал ночью.

Он позвонит Оксане, но не скоро. Новые дела заняли его целиком. Одно дело – организация поставки и сбыта наркотиков, «крышевание», и совсем другое – «распоряжение» городским имуществом. Сколько их, охочих до владения тем или иным объектом! Тут все имеет значение. И место расположения, и год строительства, и состояние конструкций, и ремонтопригодность, есть и такое, и многое другое. Более привычный слуху Иллариона термин «торги» сменил другой – «тендер». Его назначили заместителем председателя ИТК.

Вот где сталкивались интересы! Настоящие бои быков. Быки – это те, кто претендует на недвижимость в городе.

Повелось так, что заседания инвестиционно-тендерной комиссии приходилось проводить Иллариону Платоновичу. Председатель вечно был занят. Чушь все это. Был лентяем, бабником и самолюбцем. Но главное – он был трусом. Споры-то велись нешуточные, и суммы на кону стояли немалые. Поставь подпись – и отвечай потом.

Будни. Будни, насыщенные делами и рисками, связанными с этими делами. Адреналин в крови. Пульс порой зашкаливает. Одно спасение – «инъекции» виски или финской водки «Финляндия». Выпьет Илларион Платонович сто граммов, прикроет глаза и пытается представить лицо ли, грудь ли, живот ли Тамары. Как говорил его товарищ, оттягивает. Пятнадцать минут этой своеобразной релаксации и вновь в «бой».

Что же касается Тамары и Ивана, то тут он пунктуален. Раз в месяц на имя Ининой в город Кеми шел денежный перевод экспресс-почтой.

Новый, одна тысяча девятьсот девяносто второй год Илларион Платонович встречал в узком кругу. Он и Оксана…

Не стоит тратить силы и бумагу на описание быта Иллариона и Оксаны. Одно скажем – Оксана поехала с Илларионом в Зеленогорск. Встретила Новый год, но через час заскучала, стала пить все подряд и скоро была пьяна настолько, что уже не ощущала своего тела. Что следует за этим, взрослым людям объяснять не надо…

Наша жизнь в Финляндии наладилась. Иван заканчивает школу. Параллельно он учится в колледже на младшего менеджера по продаже лесоматериалов. Фирма, которая субсидировала его обучение, тесно сотрудничала с Россией.

У меня тоже все сложилось более или менее благополучно. Не хотела говорить, но что ж скрывать. Дело житейское. Были у меня проблемы со здоровьем. Как говорится, по женской части. Но и здесь выручил случай. Мама одного из моих учеников была врачом. Имела свою практику. Она с условием, что я буду учить ее мальчика бесплатно, взялась вылечить меня. И вылечила.

– Это у вас на нервной почве. Ничего страшного. Ваши репродуктивные органы в том состоянии, которое соответствует возрасту двадцатилетней женщины. Рожать можете.

Тогда я посмеялась.

Мои уроки русского пришлись впору. В «новую» Россию хлынул поток иностранных дельцов. Финны старались не отстать. Их интересовал в основном лес. Без знания русского языка с нашими «лесниками» не поговоришь. Потянулись ко мне не мальчики, но мужи. Мне удалось разработать свою систему быстрого освоения разговорного русского бытового языка. По просьбе учеников я даже учила их русскому мату. Мы с Иваном решили реконструировать дом, что достался нам изначально. Моих денег хватило на материалы. На рабочих средств не было.

– Ничего, мам, осилим. Мне Урхо обещал помочь.

Строить зимой нельзя, и мы нашу затею отложили до весны. Новый, 1992 год мы с Иваном встретили дома. Я напекла пирогов, приготовила гуся, была у нас на столе и икра, и рыбка деликатесная. Елку в доме ставить не стали. Нарядили елочку у входа. Иван провел к ней электричество, и засияла наша елочка разноцветными огнями гирлянд.

После полуночи пришли мои подружки-соседки и их дети. Мы у камина пьем и болтаем. Дети на дворе веселятся. Устроили фейерверк.

Зима прошла спокойно. Провинция! Иван два раза ездил в Турку. Сдавать экзамены.

Я начала вести нечто подобное дневнику. Из новостей узнавала о событиях в России. Пресловутого слова «дефолт» мы еще не знаем. Опять мне тревожно. Я ежемесячно получаю денежные переводы. Эти деньги я кладу на счет в местном отделении Государственного банка. Нам с Иваном хватает на жизнь того, что зарабатываем. Те же деньги понадобятся, когда сын надумает получать высшее образование.

Быт, быт и еще раз быт. Постепенно меня начала одолевать тоска. Всю жизнь я была в гуще жизни. С некоторой долей сарказма к себе, любимой, вспоминаю о своих двух мужьях. Развратник и стяжатель Евгений, умом тронувшийся Андрей.

В Илларионе я нашла опору. Настоящую опору в жизни. Это благодаря его стараниям мы с Иваном живем тут, не зная особых тревог и волнений.

Лед на реке пошел в начале мая. Раним утром я проснулась от отдаленного шума. Впечатление такое, будто кто-то рвал грубую ткань и одновременно перекатывал камни. Река вскрывалась.

Оделась потеплее, натянула резиновые сапожки на байке с бахилами и пошла. Мощный фонарь-фара освещал мой путь. Когда я подошла к спуску, меня кто-то стал нагонять. Мне не страшно. Такова тут жизнь.

– Фру Тамара, – это голос нашего старосты. – Что вас выгнало из дома?

– Женское любопытство. Ничего более. А вас что выгнало из теплого дома?

– Мои служебные обязанности. На реке у меня хозяйство. Река у нас капризна. Может и порушить.

Даже в сумерках приходящего утра зрелище была впечатляюще. Торосы синего, зеленовато-желтого льда громоздились и издавали эти фантастические звуки. Островок, что летом часто становился местом пикников для горожан, скрыт горой ломаного льда.

– Жаль острова. Если так будет и на следующий год, исчезнет он.

– Так где ваше хозяйство, Урхо?

Староста показал на низкое строение в метрах тридцати от берега:

– Надо бы пойти посмотреть, что там.

– Можно я с вами?

– Идите позади. Осторожнее! Скользко.

Иногда поскальзываясь, с помощью Урхо я добрела до лодочного гаража.

– Вы меня тут подождите. Я посмотрю, что внутри.

Внутри было сухо. Приятно пахло просмоленными днищами лодок. Неяркий свет одной лампочки освещал небольшой участок у входа.

– Передохнем, – Урхо пошел в глубь.

Я следом. В дальнем углу была оборудована «каюта». С круглым окном, с пологом вдоль стены и приставным столиком. Был и шкафчик.

– Давайте выпьем! Чтобы не простудиться, – я согласилась молча. Вообще тут я отучилась говорить много. Все последующее тоже происходило молча. А зачем слова?

– У тебя в России муж есть?

– Есть.

– Я свою жену прогнал. Связалась с прощелыгой шведом. Спасибо Богу – детей от нее не дал. А от тебя я бы детей хотел.

– О чем ты говоришь? Ты знаешь, сколько мне лет?

– Какая разница? У женщин возраста нет, – в полумраке я разглядела его белозубую улыбку, – твоя «девочка» совсем молодая.

Когда мы подошли к моему дому, на крыльце нас ждал Иван.

– Ты даешь, мам! Хоть бы записку оставила, – вежливый мальчик у меня. – Доброе утро, господин староста! Позавтракаете с нами?

Пятого мая 1992 года мы завтракали «втроем, не считая собаки»…

Оксана после встречи Нового года к Иллариону Платоновичу охладела. Ее увлекла стихия телеэфира.

Сам же Илларион Платонович вздохнул с облегчением, воочию убедившись в справедливости поговорки: баба с возу – кобыле легче.

Его буквально захлестнули дела в комитете. Такое это было время. Началась повальная приватизация жилого фонда. Такая же волна накрыла и многие предприятия. Бывшие государственные заводы, фабрики и прочая акционировались.

Так в ежедневных трудах и заботах проходил 1992 год. Вся жизнь города проходила на фоне криминальных событий. Обыденным стали убийства.

– Ты, уважаемый Илларион Платонович, завел бы охрану, – советовал старый приятель.

– От снайпера и от бомбы ни одна охрана не убережет. Я же чист. Крысой никогда не был. Никому дорогу не пересекал.

В конце августа Иллариону Платоновичу разрешили пойти в отпуск на две недели.

Заперев городскую квартиру, «оседлав» своего коня, стосильного шведа «вольво», он поехал в Рощино. Там в двух километрах от озера у него был домик.

«Похожу по лесу, посижу с удочкой на речке или озере. Отойду от суеты городской». Так решил он. А что касается быта, то он неприхотлив. Много ли ему надо? Был бы кусок жареного мяса с овощами да стопка доброго вина горького. Телевизор он включал два раза – утром и вечером. Когда шли новости.

Много бродя по лесу, Илларион много и размышлял. Жизнь подходит к концу. Он это сознавал, не испытывая при этом ни страха, ни сожаления. Он пожил. Та, прошлая жизнь осталась позади. Да, он нарушал закон. Да, на его совести жизни многих людей. Но при этом он был в системе. Что творится сегодня? Такого беспредела в наши дни не было, не утешал он себя, а констатировал то, что есть.

Ярким и светлым пятном (какой штамп!), нет, не пятном, а вспышкой стала встреча с Тамарой. Он как будто очищался с ней от скверны…

Илларион выходил на берег реки Рощинки, выбирал укромное местечко, устраивался на каком-нибудь пне, раскладывал закуску и наливал полный стаканчик из несессера – подарок Тамары. Поплавок удочки мерно покачивается. Поклевки нет. Значит, можно спокойно выпить и закусить. Одно плохо. Трудно дается этот естественный для всех живучих плотоядных процесс. Но не будем об этом. Не за столом.

Прошла неделя, и Илларион уехал в город. Надо все-таки пока зат ься врач у.

Рентген, анализы. Крови, мочи, кала. Еще одно обследование на УЗИ. Диагноз поставлен – рак пищевода.

– Если операцию сделать немедленно, то жить будете, – полковник медслужбы, доктор наук Вахтанг Ибрагимович Кикнадзе на своем медицинском веку перевидал многое, и этот случай для него был обычным, даже обыденным. Знал он, что мужчине жить, даже если операция пройдет успешно, осталось от силы месяцев шесть – восемь.

– Товарищ полковник, – Илларион Платонович был спокоен, – сбросьте на минуту ваш белый халат и ответьте на один вопрос: Вы бы пошли под нож в этом положении?

– Давайте для начала выпьем коньяку, – полковник был с юмором.

– Никто, кроме вас, – продолжил полковник после того как выпили по «наперстку», – не может решить этот вопрос. Я не могу быть на вашем месте. Скажу другое. На сегодня в мире нет традиционных средств против этого вида канцера. Голодная смерть. Мучительные рвоты. От интоксикации головные боли. Потом тотальные. Решайте! Вы – мужчина.

Оперировал Иллариона лучший онкохирург. Две недели после операции Илларион Платонович питался через зонд и капельницы.

Он продолжал работать, подписывать документы, отвечать на письма и в палате интенсивной терапии.

И так месяц. Из клиники Илларион Платонович вышел похудевшим, но не болезненно. Врач сказал: «Надо поддерживать диету. Постарайтесь пить меньше. Сократите курение до минимума. Все остальное обычно».

– Илларион Платонович, – курирующий комитет заместитель мэра был подчеркнуто вежлив, – у вас еще есть две недели отпуска. Отдохните. Наберитесь сил. Мы подождем.

«Смерти моей ждете», – подумал Илларион.

– Съежу за границу. За всю жизнь так и не сподобился.

– Это очень правильное решение. Чем можем, поможем.

Ну уж нет. Спасибо. Сам как-нибудь.

– Премного благодарен!

«Еду к ней!» – решил Илларион. Он в этот момент не думал, как именно он совершит этот вояж. Это было не столь важно. В медицине это, кажется, называется анаболическим шоком.

Как быстро пролетал 1992 год!..

Трасса № 122 не трасса, а так, плохенький проезжий тракт. Александр Сергеевич, наверное, по такому уезжал по указу Александра Второго в Бессарабию.

BMW С-7, словно послушное дитя, вез Иллариона в страну Калевалы к жене и сыну.

Границу Илларион пересек без проблем. В качестве допинга он употреблял настойку овсянки. Это порекомендовал ему старинный приятель Сережа Большой – и бодрости прибавляет, и вони изо рта нет.

В свете галогенных фар промелькнуло: Хямеенлинна – 20 km, Motel.

Девушка на reception была удивительно мила и любезна:

– What do you want, mister?

Идиотка, что ли? Что я могу хотеть в мотеле? С тобой переспать. Кассу взять.

– I want to sleep, misses.

– Yes, of course. I am ready to help you.

Она определенно ненормальная, думает уставший путник. Вслух же говорит:

– Эта финка что-то хочет взять с меня. Но что?

– Вы русский?

– Русский. А ты тоже из России?

– Из России. Меня папа попросил постоять. Я вообще тут проездом. Меня ждут в Осло, в университете. Я студентка.

– Ясно. Я спать хочу, я в дороге уже почти сутки.

– Тогда вы должны были сказать – go to bed.