Красный замок Дуглас Кэрол

– Разумеется, должны, поскольку вам была предоставлена власть.

– Над Ирен? – спросила я, задержав дыхание в груди.

Прозвучавшее имя произвело неуловимые изменения в совершенно непроницаемом лице русской: все равно как если пригрозить ядом королевской кобре.

– Над вашим партнером по заключению.

Я сразу посмотрела на Годфри. Что она могла иметь в виду? Однако выражение обычно добродушного лица адвоката сказало мне, что он даже слишком хорошо понял смысл сказанного.

– Вам следовало бы радоваться моему приезду, – добавила русская, вновь приближаясь к столу, чтобы погладить соболью муфту, будто домашнего питомца. – Пища станет лучше. И появятся… развлечения, чтобы скоротать время. Вы должны, однако, позволить моей свите, э-э-э, обосноваться в замке. Ему веками не уделяли должного внимания, – объяснила она, – из-за глупых местных суеверий, благодаря чему он стал прекрасным убежищем посреди суеты и мерзости европейской жизни. Отныне, если вы столкнетесь с другими слугами, не цыганами, то я советую вам не говорить с ними. На свой лад они еще грубее и примитивнее цыган и, кроме того, плохо знают английский.

С этими словами она снова подхватила муфту. Отороченный мехом подол с мягким шелестом отступающей волны скользнул по каменному полу к двери. Через мгновение Татьяна уже исчезла. Ее недавнее присутствие показалось бы лишь сном, если бы не сильный пряный аромат, который облаком плыл за ней, как за китайским суденышком, груженным экзотическими чаями.

Годфри сел и приложился к кубку с вином на добрую половину минуты.

– Татьяна, – наконец произнес он вслух имя той, которую мы оба узнали, словно поднимая в честь нашего злейшего смертельного врага дьявольский тост. Вот только его реплика мало напоминала здравицу, особенно в отношении нас.

– Когда-то в Майванде, в Афганистане, Квентин знал ее как шпионку, – ответила я на пустой взгляд Годфри.

– Квентин?..

– Квентин Стенхоуп, – терпеливо повторила я как больному ребенку. – Ну вспомни! Дядя моей дорогой бывшей воспитанницы Аллегры Тёрнпенни. Он стал тайным британским разведчиком в Индии более десяти лет назад, а затем чуть не погиб в Афганистане из-за предательства агента-перебежчика по имени Тигр и русской шпионки по кличке Соболь. А Квентина тогда звали Кобра, – добавила я с позволительной гордостью: атакующая кобра легко победит даже столь грозных противников, как хитрый соболь и свирепый тигр.

– Конечно, я помню твоего давнего знакомого, нашего экзотического гостя, но я сомневаюсь, что даже Квентин Стенхоуп сможет здесь нам помочь. – В монотонном голосе Годфри было поровну отчаяния, решимости и протеста.

– Ирен будет… – начала я.

– Ирен не будет, я надеюсь, приближаться к замку и на пушечный выстрел, – отрезал Годфри. – Для нее Татьяна – злейший враг. Ты не забыла, что русская уже пыталась отравить мою жену в Праге? И эта долгая игра до сих пор не закончена. Татьяна коварное и мстительное существо. Даже если лишь один из нас оказался бы в ее руках, уже было бы плохо. А когда в плену мы оба… В силу своей профессии адвокаты должны быть лишены воображения, но скажу честно: мои размышления полны мрака и пессимизма.

– Ерунда! Я повстречалась с Джеком-потрошителем и выжила. Какой-то расфуфыренной дамочки маловато будет, чтобы меня напугать. Наверняка у нее есть тайная цель – и скорее всего политическая. Еще бы, она ведь шпионка.

– Это было давно, Нелл. Если Квентин Стенхоуп продолжает работать на Министерство иностранных дел, еще не обязательно, что Татьяна осталась верна своим русским корням. Однако мне показалось, что кто-то посвятил ее в свои дела больше, чем всех остальных.

– В какие дела?

– Не знаю, – прзнался Годфри, мучительная складка мимических морщин в виде буквы «V» пролегла между его темными бровями, как сложенные на спине крылья ворона. – Единственное, что я знаю: это не сулит ни одному из нас ничего хорошего. Как и Ирен, где бы она ни была. И я искренне надеюсь, что моя дорогая жена за тридевять земель от нас и не появится здесь. Теперь поиск пути для побега еще более важен, потому что если мы останемся, то послужим невольной приманкой для тех, кто любит нас и кого любим мы. – Произнося это, адвокат вновь разволновался, на щеках у него загорелся яркий стойкий румянец, что вызывало у меня одновременно панику и восторг. Я поняла, что использованное Годфри множественное число могло включать в себя не только Ирен, которую я любила больше всех, но и… того, кто любил меня?

Ах, нет… Глупые мечты. Татьяне понравилось бы, как я тешу себя надеждами. Так что я решила впредь не думать о такой возможности.

Глава двадцать восьмая

Что отмечено крестом

Как всегда, угодил он команде своей:

В карте все разобраться сумели!

Льюис Кэрролл. Охота на Снарка (1876)[59]
Из дневника

Вечером Квентин Стенхоуп сменил Брэма Стокера, и мы все вместе принялись изучать карту Лондона в гостиничном номере в Праге.

Влияния Майкрофта Холмса, возможно, и не хватало, чтобы перепрыгнуть горы или передать информацию посредством луча света, но оно могло мобилизовать источники в зоне нашей досягаемости. Через несколько часов после того, как Квентин телеграфировал в Министерство иностранных дел и упомянул волшебное имя «Шерлок», у нас в руках была свежайшая, девственно чистая карта лондонского района Уайтчепел, собственность королевской библиотеки Праги.

Также у нас имелась телеграмма, которую Квентин получил в ответ на свой запрос, со списком перекрестков, где нашли уайтчепелских жертв, включая месторасположение надписи про евреев.

– Перечень не полный. – Ирен смотрела на карту и лежавшую на ней телеграмму. – Шерлок Холмс довольно точно указал Нелл, что убийство и Уайтчепел синонимичны. Преступления происходили там задолго до того, как на сцене появился Джек-потрошитель. Жертвы, которые нынче приписываются Потрошителю британской полицией, в лучшем случае произвольны, а в худшем их количество сильно занижено.

– Придется работать с тем, что есть, Ирен, – вздохнул Квентин. – Однако даже Нелл не стала бы спорить, что необходимо использовать любые подручные инструменты, когда жизнь многих людей висит на волоске.

– Верно. Итак. Мэри Энн Николз, известная как Полли, считается первой жертвой Потрошителя, хотя это может быть и не так. Ее убили здесь, на Бакс-Роу, недалеко от Уайтчепел-роуд, в верхнем восточном конце района. – Ирен поставила большой крестик на карте, чтобы отметить место. – Следующей жертвой была Энни Чэпмен на Ханбери-стрит. Смотрите! Почти на той же западно-восточной оси, как и место убийства Мэри Энн Николз, но в самом центре смертельно опасного района.

Я вздрогнула от непреднамеренной меткости использования американского выражения «смертельно опасный район». Ирен нарисовала еще один крест на карте:

– Третья. Элизабет «Долговязая Лиз» Страйд, на углу Фэрклоу и Бернер-стрит. – Примадонна отметила третий крестик и отступила от карты, чтобы изучить ее: – Эти три точки образуют перевернутую пирамиду, почти равносторонний треугольник. Где четвертое место, Квентин?

Тот прочитал из телеграммы:

– Кэтрин Эддоуз, на Митр-стрит, около Олгейта.

Ирен нарисовала двойную «ХХ»:

– И рядом с тем же местом была обнаружена надпись на стене о евреях. Посмотрите, точка, где нашли Эддоуз, почти напротив Страйд, если двигаться с востока на запад, но очень, очень далеко. Эддоуз была той ночью второй жертвой Потрошителя, перед тем как он, по-видимому, перешел к начертанию двусмысленных каракулей о евреях. – Она нахмурилась над группой крестиков: – Четыре отметки уже есть, и если их соединить, получится прямоугольник, хоть и несколько искаженный. Мне кажется, здесь есть какой-то смысл. Однако геометрия вряд ли является областью интересов Джека-потрошителя. – Примадонна разочарованно покачала головой. – Ладно, давай номер пять.

Квентин посмотрел на карту, потом на телеграмму и снова на карту:

– Дорсет-стрит. Мэри Джейн Келли. Почти прямо на северо-восток от места убийства Эддоуз, хотя между ними лежит сетка запутанных улиц. Это Мэри Джейн порезали на куски?

Ирен кивнула:

– В ее собственной комнате. У Потрошителя была куча времени, и он разобрал жертву на части, как поросенка на рынке.

– Теперь у нас пять точек на карте, – сказала я, – и они до сих пор не имеют смысла.

– Точки на карте никогда не имеют смысла, пока они не связаны между собой, – задумчиво произнесла примадонна. – Квентин? Тебе прежде уже случалось ломать голову над картами.

Он кивнул и одновременно пожал плечами.

– Четыре из ключевых отметок группируются, я бы сказал, слева от центра, три из них обозначают места преступлений. Это Энни Чэпмен, вторая по счету… Мэри Джейн Келли, пятая… Кэтрин Эддоуз, четвертая… наконец, граффити на Гоулстон-стрит. Эддоуз дальше всего к востоку от оставшихся четырех. Но посмотрите, как заехало на запад первое место преступления, Николз. Стоит особняком, как и место убийства Страйд, тем не менее на Страйд и Эддоуз напали в одну и ту же ночь.

– И никакого прямого, простого пути между ними, – указала Ирен.

– Два убийства и надпись на стене за одну ночь почти доказывают, что здесь поработал не один человек, – заметила я.

– Не один Джеймс Келли, конечно, – мрачно сказала примадонна.

– Шесть отметок, – кивнула я, – если считать надпись за отдельную точку. Четыре из шести левее центра. Очевидно, здесь нет никакой символики. В Париже благодаря элегантной реконструкции даже в расположении улиц соблюдается ясная и четкая геометрия, а Лондон все еще пребывает в средневековом хаосе. Имейте мужество признать факты.

Этот комментарий, казалось, лишь подзадорил Ирен доказать мою неправоту. Она схватила ручку из шкатулки для почтовых принадлежностей, обмакнула ее в хрустальную чернильницу и приспособила в качестве лекала край телеграммы.

От первого места убийства до четвертого моментально появилась жирная черная диагональная линия.

Вращая край телеграммы, примадонна нарисовала вторую диагональ от пятого места преступления к третьему, от Николз до Эддоуз, от Келли до Страйд.

Теперь уже я не могла отрицать очевидное. Линии образовывали гигантскую букву «Х», такую же, как в Париже.

– Любые точки на карте можно соединить крестом, – возразил Квентин. Он не видел нарисованную нами схему парижских убийств, где «Х» пересекалась с «Р» в виде «Хи-Ро», монограммы Христа. Такая же отметка встречалась на стенах и потолках парижских катакомб, где собирался связанный с Келли тайный культ.

Ирен уклончиво кивнула и скривила губы. Она приставила край телеграммы к верхней части карты, где находилось второе место преступления в Уайтчепеле – последний приют Энни Чэпмен на Ханбери-стрит.

Затем она повернула край бумаги влево, потом вправо:

– Где мы нарисуем последнюю вертикальную черту? Здесь нет южных точек, чтобы скорректировать ось. Если я проведу ее прямо вниз, она пересечет диагональные линии вне центра и создаст между ними пустой треугольник. – Она нахмурилась, недовольная фигурой, которая выходила по ее расчетам. – Однако если… отклонить вертикаль направо, вдоль лежащих под углом траекторий Брик-Лейн и Осборн-Плейс… если изогнуть ее наподобие рукописных букв, идущий вниз штрих пересекает две диагонали в точке их соединения… и теперь у меня получилась изолированная переулками секция над Уайтчепел-Хай-стрит, которая создает верхнюю часть буквы «Р». Ханбери-стрит на востоке изгибается к Грейт-Гарден-стрит и ограничивается нижней частью Олд-Монтегю-стрит, встречая там Брик-Лейн и замыкая полукруг.

Мы с Квентином Стенхоупом уставились на конструкцию из чернильных линий и тихо советовались друг с другом. Он не видел аналогичного символа, нарисованного на карте Парижа, который помнила я, но сходство было жутким.

Ирен дотянулась до папки и достала другую карту. Еще один город, Париж, с «Хи-Ро», нарисованным поверх схемы улиц рукой Нелл.

– Боже! – Квентин наклонился над картой со смесью отвращения и восторга, будто на столе и впрямь лежало мертвое тело. – Знаки так похожи, что у меня даже мурашки по спине пробежали. Каким же ничтожеством надо быть, чтобы совершать столь жестокие убийства по строгим правилам геометрии?

– Геометрия тут ни при чем, – сказала Ирен приглушенным голосом, – как часто случается в жизни. Вопрос в том, кто станет убивать, пользуясь символом Бога?

Мне пришел в голову только один ответ, но я не решалась произнести его вслух, опасаясь выставить себя дурочкой, хотя Нелл на моем месте ни секунды не колебалась бы, назвав имя убийцы.

Дьявол.

Глава двадцать девятая

Игра за ужином

В данный момент вы охвачены дрожью предвкушения, восторгом охотника.

Шерлок Холмс инспектору Макдональду (Артур Конан Дойл. Долина страха)[60]

Какой мучительный выбор!

Что я предпочла бы: руку Джеймса Келли со складным ножом у меня возле горла или же роль узницы таинственной дамы-шпиона, которая называет себя Татьяной? На мою долю выпало и то и другое.

Я не стала просить Годфри разрешить мои сомнения.

Узнав, что нас похитила Татьяна, он совсем помрачнел. Хотя я многократно возблагодарила Господа, что всю эту кашу заварил не безумец Келли, вынуждена признать, что шпионки по кличке Соболь я боялась не меньше. Годфри же явно считал русскую самым страшным врагом, но ведь он не прошел весь тот путь, что пришлось проделать нам с Ирен в Париже.

Мы все еще обсуждали опасность ситуации, в которой оказались, когда раздался стук в дверь.

Прервав беседу, мы с тревогой уставились друг на друга. Татьяна, конечно же, не стала бы стучать, вздумай она вернуться, ведь раньше она гуляла здесь как некоронованная Королева мая[61] (хотя сейчас было начало июня).

Годфри, конечно, взял инициативу в свои руки и поднялся, чтобы ответить на стук. Я на мгновение забеспокоилась, что кто-то станет свидетелем нашего уединения и сделает неприятные предположения о присутствии джентльмена в моей комнате. Однако, подумав, я решила, что для заключенных вполне естественно сговариваться между собой и только безумный ум сможет неверно истолковать наше тесное общение.

Хотя Татьяна как раз была явно сумасшедшей.

Пока я дискутировала сама с собой, Годфри вернулся в сопровождении миниатюрной брюнетки, одетой в простое темное платье с форменным белым воротничком личной прислуги. Прекрасная темная фея сделала реверанс и заговорила по-английски с французским акцентом:

– Мадам Татьяна говорит, что вам необходимо переодеться к ужину, как и месье. Это для вас. Ужин в восемь.

То, что я приняла за стопку постельного белья, по-видимому, являлось платьем. Или вроде того. Не было никакого смысла отвергать дар в присутствии посланника, так что я кивнула на длинную скамейку подножия кровати:

– Спасибо…

– Миньон, – представилась брюнетка, склонившись в еще одном реверансе, после чего направилась к выходу.

– И долго ли, – спросил Годфри, резко остановив ее, словно направил на нее пистолет, – вы уже с мадам?

– Я с мадам?..

– Давно ли вы ей служите?

– Deux ans. Два года. – Она подняла пару пальцев, чтобы мы не сомневались.

– В Лондоне тоже, да? – уточнила я.

– Oui[62]. Еще с Будапешта.

С этими словами она вновь сделала реверанс – по-видимому, мадам Татьяна требовала соблюдения этикета, – и вышла.

– Отличная работа, Нелл! – Годфри впервые улыбнулся с момента встречи с ненавистной русской. – Итак, наша хозяйка бывала в Лондоне и раньше, а наличие французской горничной говорит о том, что она и Париж почтила своим присутствием.

– Что французская горничная делает в заброшенном замке?

– По-видимому, то же самое, что в Лондоне и Париже. Что она тебе принесла?

– Ох, даже смотреть не буду. Я не собираюсь в угоду Татьяне участвовать в маскараде.

Годфри прошел через комнату, чтобы осмотреть платье:

– Думаю, выступление в качестве послушных пленников может нам пригодиться. Должен сказать, на мой вкус это больше похоже на портьеры, чем на одежду.

– Отвратительный рисунок. Напоминает сказку братьев Гримм о девушке, которая провалилась в яму с пауками, змеями и другими ползучими тварями.

– Да, я вижу. Узор из стрекоз, камышей и множества павлинов, расшитых синими, изумрудно-зелеными и золотыми нитями. Дорогая работа, я уверен.

– Похожа на те примитивно-вульгарные одеяния, которые носит сама мерзавка, и этого более чем достаточно, чтобы избегать подобных нарядов пуще власяницы.

– А вот и нет, Нелл. Татьяна даже здесь хочет претендовать на элегантность. Мы больше узнаем о ней, если будем потакать ее желаниям, чем если бросим ей вызов.

– И ты наденешь вечерний костюм, как она потребовала?

Адвокат пожал плечами:

– Почему нет? Меня взяли в плен вместе со всем багажом. Хотя сдается мне, что женщина, которая привозит в полуразрушенный замок в глуши французскую горничную, лишь демонстрирует собственную уязвимость.

– У нее, безусловно, слишком много времени и денег, – проворчала я, поднимая тяжелую мантию. С тем же успехом я могла бы управляться с жесткими надкрыльями огромного экзотического жука. Меня пробрала дрожь от холодного металлического прикосновения сверкающей ткани.

Годфри скептически наблюдал за мной.

– Не знаю, как уложить волосы без гребня и щетки, – пожаловалась я, – но постараюсь выкрутиться, чтобы составить тебе достойную пару.

– Главная цель – не разозлить Татьяну. Чем дольше мы сумеем играть в ее игру и делать вид, будто мы ее гости, тем больше сможем узнать о том, сколько приспешников она привезла с собой.

– Может быть, все они столь же безобидны, как французская горничная.

– Боюсь, что нет. – Годфри взглянул на темнеющее окно и сверился с карманными часами: – У нас есть час. Я предлагаю тебе начать прямо сейчас, пока не стемнело, чтобы потом не возиться с платьем и прической при свете свечей. – Он остановился на пути к двери: – Но у тебя столько синяков… ты сможешь одеться сама? Я в свое время помогал Ирен и запросто смогу затянуть шнурки через щель в двери.

– Это самое деликатное предложение, которое мне довелось получать, Годфри, но уверена, что справлюсь сама.

Я не стала упоминать, что видела Татьяну раньше, когда она еще танцевала в русском балете. Насколько мне удалось заметить, она постоянно обходилась без корсета, как время от времени поступала и Ирен. Так что у меня были основания надеяться, что предложенный мне наряд не включает ограничивающих движение приспособлений. Но конечно, я не могла сказать об этом Годфри: даже в самой опасной ситуации лучше не поощрять размышления джентльменов о деталях женского нижнего белья, пусть они и прекрасно осведомлены об этих деталях, как, по-видимому, осведомлены Годфри и Квентин.

И все же, разобрав ворох принесенных одежд, я покраснела от стыда.

Лиф и панталоны, но никакого корсета. Я оглядела надетые на мне крестьянскую блузку, юбку и широкий расшитый корсаж на шнуровке. Возможно, под платьем он послужит мне вместо корсета. Уж очень мне хотелось продемонстрировать Татьяне талию тоньше ее собственной!

Чувствуя себя кроликом, присваивающим сброшенную змеиную кожу, я все же не могла не признать, что тонкий шелк и кисея одолженного платья намного приятнее моей измученной коже, чем грубые крестьянские тряпки, которые пришлось носить раньше.

Если я когда-нибудь вернусь в Париж – вернее, когда я вернусь в Париж, – возможно, я еще удивлю Ирен, посетив модный дом Ворта на рю де-ля-Пэ и прикупив несколько возмутительно дорогих нарядов!

Платье оказалось именно таким, как я и ожидала: восточный балахон в стиле Сары Бернар, увитый дорогостоящей золотой тесьмой и перехваченный тяжелым поясом с медными и латунными деталями, который уместно смотрелся бы разве что на плакате Альфонса Мухи. Мне подумалось, что его даже копьем не прошибешь.

В конце концов мне все-таки пришлось зажечь свечи от огня, который мы поддерживали в камине. Встав перед зеркалом, я неохотно принялась расплетать заколотые в жгуты волосы – прическа, вызванная печальной необходимостью, оказалась на удивление удобной и практичной.

Увидев, во что превратились впервые за несколько дней расплетенные волосы, я в ужасе ахнула. Каждая прядь вилась тугой спиралью, и на голове образовался табачно-русый стог сена. Как же мне укротить такой беспорядок без расчески?

Сдержанный стук в смежную с покоями Годфри дверь расстроил меня еще больше.

– Уходи! – воскликнула я в панике.

– Что случилось, Нелл? – встревоженно спросил адвокат. – Ты по-прежнему одна?

– Да. Нет!

Мое «нет» заставило его ворваться в комнату в поисках злодеев, с которыми необходимо расправиться.

– Тут никого, кроме меня, – робко отозвалась я из угла с зеркалом. – Поверь, мне не до кокетства, но я действительно не знаю, что делать с этими ужасными волосами!

Годфри осторожно приблизился ко мне, демонстрируя похвальный опыт обращения с женским полом, ведущим постоянную войну с собственным отражением, которое их не устраивает, чем, полагаю, страдает большинство женщин, разве что за одним исключением – Ирен.

Встав за мной, адвокат наклонялся то влево, то вправо, пытаясь найти в зеркале мое лицо среди буйных локонов.

– А зачем с ними вообще что-то делать? – наконец улыбнулся он. – Ты выглядишь как одна из средневековых девушек кисти Бёрн-Джонса[63], которым странным образом подходят такие платья.

– Сразу видно, сколько ты понимаешь в женских платьях, Годфри. Не все мы актрисы. Я не носила волосы распущенными с шестнадцати лет. Так поступают только блудницы и дети, и у меня нет никакого желания изображать ни тех, ни других.

– Только блудницы и дети носят волосы распущенными? – Годфри задумался. – Странное сопоставление невинности и греха. Кстати, Ирен…

– Какая разница, что делает Ирен! – Мне снова не удалось сдержать раздражение. – Я не одобряю половины ее действий, а ты не одобряешь и четверти, даже не отрицай.

Он усмехнулся:

– Совершенно верно, но именно поэтому жизнь с моей дорогой супругой так интересна. Будь она здесь, тебе было бы велено забыть про прическу и сосредоточиться на том, что мы намерены сегодня вечером узнать за обедом. Может быть, твоя… буйная шевелюра как раз отвлечет Татьяну от опасности, которую мы для нее представляем. Ей нравится ставить людей в непривычные условия, а затем наблюдать, как они бьются, пытаясь их преодолеть. Ты послужишь ей развлечением. Я подозреваю, что она более опасна, когда ей скучно.

– Ты считаешь, что позорное состояние моей прически может выступить в качестве уловки?

Я нахмурилась, глядя в зеркало. Из буйной чащи кудрей выглядывало мое лицо – ни дать ни взять эльф или лесная фея. И те и другие – весьма вероломный народец, шальной и непредсказуемый. Получится ли у меня стать шальной и непредсказуемой? Если да, то подобное произойдет впервые, хотя может и пригодиться.

Годфри возложил руки мне на плечи, как товарищ по оружию:

– Я уверен в тебе.

– Сам-то ты, конечно, выглядишь настоящим щеголем, – посетовала я, впервые обратив внимание на его изысканный вид: белый галстук, фрак и мягкое сияние золотых пуговиц и запонок.

– Я должен был завершить сделку Ротшильдов в Трансильвании на официальном обеде. Похоже, сегодня как раз подходящий случай для такого наряда. Не пора ли нам спуститься в залу, которая назначена в качестве столовой? – И адвокат предложил мне руку, которую я приняла.

Тяжелый подол парчового платья скрывал носки ярких цыганских сапог, которые оказались довольно удобными и легкими для носки. Так что сверху и снизу я была цыганкой, где-то посередине – русской, и совершенной англичанкой под всей этой причудливой одеждой.

Возможно, Татьяне до сих пор ни разу не встречался столь грозный противник.

Когда мы незамеченными спустились по огромной винтовой каменной лестнице, Годфри, которому ранее посчастливилось глухой ночью совершить тайную вылазку по замку, повел меня в том направлении, которое следовало в другую часть замка.

Однако на сей раз он потерпел поражение: вход на кухню, откуда плыли экзотические ароматы и доносился звон посуды, нам преградила цыганка с жирными окороками дичи в каждой руке.

Мы вернулись к лестнице и направились от нее прямо. Прогулка привела нас в передний зал, который оккупировала толпа цыган, сидящих на пустых деревянных ящиках и настраивающих свои потрепанные скрипки.

Вновь возвратившись к лестнице, мы пошли влево через серию залов, украшенных истлевшими гобеленами и сломанной мебелью. Оконный проем с разбитым стеклом сулил манящий путь побега… если бы не двое седых мужчин в рваных мундирах, которые играли в кости на каменном полу в компании глиняной бутылки со спиртным.

Мы опять повернули обратно к лестнице в громадной зале, которую, словно готическую часовню, окружали высокие каменные арки, вверху терявшиеся в темноте. Меня поразило, насколько замки и соборы похожи друг на друга: огромные, неприступные, официальные холодные сооружения, построенные с единственной целью – вознести Бога или человека над толпой в средневековом обществе, состоящем из крестьян и знати.

Из меньшего по размеру аванзала доносился визг расстроенных скрипок. Из кухни – лязг медных тарелок. Стаккато падающих с грохотом игральных костей из комнаты с разбитым окном я не слышала, но из другой, еще не исследованной залы до меня долетел гомон человеческих голосов, говоривших не на английском языке.

Годфри тоже услышал их. Он посмотрел на меня, пожал плечами и повернул к нужной двери. Настало и для нас время присоединиться к общему оркестру на странном обеде Татьяны.

Зал оказался библиотекой, о которой мне рассказывал Годфри: длинное узкое пространство с тремя этажами книг, к которым тянулись ряды винтовых лестниц.

В огнях свечей канделябров старые золотые корешки книг блестели на темных полках прожилками богатой руды. Мне казалось, что я нахожусь в пещере гномов в недрах горы или в декорациях вагнеровской оперы.

Признаюсь, я была очарована, и еще больше меня порадовал застеленный скатертью массивный библиотечный стол, с царским размахом уставленный фарфором и серебром.

Огромный каменный камин в одном из концов библиотеки дополняли стражи в доспехах, вооруженные высокими пиками. Огонь в очаге пылал во всю мощь, но все же дров было маловато для камина таких размеров, и в комнате оставалось прохладно. Несмотря на летний сезон, здешние высокие горы сохраняли зимнюю стужу, как старые люди хранят воспоминания. Не удивительно, что Татьяна предпочитает тяжелые плотные платья: она привыкла к суровому климату.

Рядом с камином помещался огромный латунный самовар, возле которого стоял крошечный человечек, раздавая чаши горячего пунша. Виночерпий был облачен в крахмальный белый воротник, красные бархатные бриджи и камзол – точь-в-точь испанский придворный карлик.

Он подозвал нас с заговорщицким видом и, едва мы подошли, заговорил по-английски, а точнее – на кокни:

– Отведайте чутка, мисс. Мигом согреет и косточки, и кишки-потрошки.

Я бы сломала перо, пытаясь в точности записать его реплику, но мне было приятно слышать настоящий английский говор, пусть даже безнадежно исковерканный.

– И долго вы служите нашей хозяйке? – приветливо спросил Годфри. (Он прямо-таки лучился дружелюбием, когда ему хотелось что-нибудь выведать, не позволяя при этом собеседнику догадаться об истинном предмете его интереса.)

Низкорослое существо оглядело мои растрепанные волосы с пугающим одобрением:

– Да, почитай, с того лета. Ходим-бродим, миледи, по горам, по долам, но еда достойная, и платят прилично. Испейте добрую чашу, мисс. Мигом вся завивочка сойдет, что вы щипцами навертели.

– Я не пользуюсь щипцами для завивки! – возмутилась я.

– Дык кудряшки сами вьются? Ну и чудеса. – И он подмигнул.

Только мужчина самого низкого пошиба может так подмигивать женщине, поэтому я молча отвернулась и стала потягивать горячий напиток, который стекал в горло подогретым медом.

Повернувшись к камину (и карлику) спиной, мы с Годфри загородились кубками, как щитами, и принялись изучать собравшееся общество.

На нас совершенно не обращали внимания, что меня несколько удивило.

Сама Татьяна восседала в кресле с высокой спинкой в дальнем конце библиотечного стола, хотя невежливо усаживаться за трапезу, пока все гости не собрались.

На злодейке было платье с высокой накрахмаленной короной золоченых кружев вокруг голых плеч; светло-рыжие волосы реяли огромным облаком над макушкой. Облик русской напомнил мне портреты королевы Елизаветы в пышных причудливых нарядах из расшитой парчи, инкрустированной драгоценными камнями, калибр которых колебался от капельки росы до крупного ореха.

За ее креслом стоял крепкий слуга, и я сразу вспомнила, что видела его прежде: во время ночного поединка Ирен с этой женщиной в пражском отеле, где мы останавливались годом ранее.

Он, казалось, был в той же пыльной выцветшей крестьянской рубахе с косой застежкой от ворота. Детина был подпоясан потертым коричневым кожаным ремнем. Я не сомневалась, что брюки под рубахой не менее выцветшие и заправлены в столь же потертые коричневые кожаные сапоги.

Меня поразило, что в качестве гостей присутствуют делегаты самых разных стран: французская горничная, английский карлик, русский дурачок, караван цыган, голодные местные крестьяне, охраняющие кухню, чешские солдаты, играющие в кости… и, конечно, Годфри и я сама – только что из Лондона и Парижа, если не считать небольшого путешествия в Богемию в походном гробу.

Татьяна говорила с вновь прибывшим гостем: высоким, смертельно бледным человеком в узком черном одеянии, почти таком же, какое было на мистере Шерлоке Холмсе, когда он нарядился французским священником. Трудно представить более нелепую комбинацию, чем Холмс и церковный сан. К счастью, то была временная маскировка.

– Староста деревни, как я понимаю, – прошептал Годфри, наклонившись ко мне. – Сомневаюсь, что он говорит по-английски, но я немного знаю немецкий. Если тебе удастся отвлечь нашу хозяйку, я постараюсь отвести его в сторону и что-нибудь разузнать… Посмотрим, что он думает о Татьяне, замке и обо всем прочем. Он, кажется, единственный местный среди гостей.

– Отвлечь хозяйку! Годфри, ты посылаешь меня прямиком в пасть чудовища!

– Постарайся, – мягко предложил он. – Ты очень мне поможешь.

Я набрала побольше воздуха, пока плечи не развернулись как следует:

– И о чем же мне с ней говорить?

– Просто представь, что болтаешь с Сарой Бернар.

– Ага, еще одна дама, с которой у меня нет ничего общего. Отлично.

Вместе мы подошли к краю стола.

Главное – не волноваться. Как и Сару Бернар, а иногда и мою самую лучшую и близкую подругу Ирен Адлер, Татьяну вряд ли шокирует мой внешний вид.

– Неплохо, мисс Хаксли, – бросила мне хозяйка вечера. – Вы выглядите весьма… по-сербски в моем старом платье.

Уж не знаю, что означало это определение, – возможно, породу лохматых собак, – но оно явно было ниже русского.

«Представь, что это Сара Бернар», – приказала я себе. А Годфри и в самом деле искусный дипломат. У Божественной Сары, моей подруги Ирен и этой женщины есть одна общая черта: все они актрисы, хотя бы в прошлом. Что ж, сыграем в их игру: Великий Бард[64] прекрасно заметил, что весь мир – театр, и я обязана выступить достойно.

Я изобразила насмешливый реверанс в духе Миньон:

– По-сербски? Я бы сказала, уж скорее в стиле Бернарда Шоу.

– Ах. Вам нравится ваш английский социалист?

Шоу мне нравился не больше Оскара Уайльда, но играть так играть.

– Мне нравится платье, – соврала я, вновь отвлекая ее на поле, где вести предстояло мне.

Теперь я поняла свою роль: она царица, а я ее подданная. Но в королевских дворах плетется немало заговоров. Я заметила, что Годфри пробирается к жуткому бледному человеку в черном, который внимательно изучал стоящую в центре стола искусно отчеканенную из серебра вазу, огромную, как бочка, и украшенную изображением зубчатых стен, осажденных всадниками.

Татьяна постоянно следила за гостем краем глаза, но теперь она подперла нарумяненную щеку кулаком и снова вернулась к обсуждению моей внешности:

– Вы уже совсем не похожи на англичанку.

– Я много путешествовала вдали от дома и… в грубой компании.

– Но вы не похожи и на цыганку, как сегодня днем. – Она засмеялась и залпом осушила металлический кубок вроде тех, что вручили и нам с Годфри, только, как я предположила, в ее чаше было нечто обжигающе ледяное, а не теплое, как наш пунш.

Не зная, что сказать, я тоже отпила из кубка, смакуя аромат корицы и других экзотических пряностей.

– Мы не начнем обед, пока не появится последний гость, – объявила русская. – Мистер Нортон! – Ее клич звучал как вызов. – Вы сядете по правую руку от меня. – Годфри застыл, и я заметила, что он колеблется, размышляя, стоит ли повиноваться. – А ваше место, мисс Хаксли, напротив, справа от кресла на другом конце стола.

Я взглянула на трон с высокой спинкой, больше подходящий королеве или главе семьи.

Кто же займет его? Очевидно, не Годфри. Но ведь и не карлик?

Я услышала скрип двери в прихожей и почти почувствовала легкое дуновение прохладного ночного воздуха.

– Ах, ну вот, теперь все гости в сборе. – Татьяна встала со своего места, подняв кубок. – Наконец он здесь. Мои дорогие… гости, мои верные слуги, что я могу сказать? Встречайте Тигра.

Мы все как по команде повернулись, будто статисты в постановке «Макбета» в театре «Лицеум», чтобы поприветствовать главного участника событий.

В зале появился еще один англичанин в вечернем костюме, крепкий, лысый, с белоснежными усами. Он явно чувствовал себя как дома посреди этого интернационального цирка. Человек, которого я в последний раз видела в смертельной схватке с Квентином Стенхоупом на Хаммерсмитском мосту над Темзой. Матерый охотник, шпион и смертельный враг Квентина, Годфри, Ирен и мой, да и мистера Шерлока Холмса тоже. Полковник Себастьян Моран собственной персоной.

Мне оставалось лишь гадать, сочтет ли Годфри падение в обморок удачным способом отвлечь внимание хозяйки в данных обстоятельствах.

Глава тридцатая

Чем дальше в лес…

Декадентская литература предпочитает ароматы слишком густые и пьянящие; от ее буйных кроваво-красных цветов веет удушающим запахом.

Франтишек Ксавьер Шальда о мистике пражских призраков конца столетия
Из дневника

Вечером мы вновь собрались в нашем номере: Ирен, я, Квентин Стенхоуп и Брэм Стокер.

Все были в черном, как и договаривались. Мы с наставницей надели мужские костюмы: я взяла тот, что использовала во время ночной вылазки в Париже, а примадонна сохранила верность наряду, в котором была во время нашего визита к гадалке.

Страницы: «« ... 1213141516171819 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга включает лучшие повести Тараса Григорьевича Шевченко, гения украинского народа, выдающегося ху...
«Слуга двух господ» – захватывающая комедия всемирно известного итальянского драматурга Карло Гольдо...
Я – наемный убийца-неудачник. Я обманул заказчика, но мой обман раскрылся, и я был вынужден бежать, ...
В учебном пособии отражены основные вопросы психиатрии войн и катастроф, дана характеристика медико-...
Издание составлено с учетом специфики деятельности религиозных организаций и призвано ответить на во...
Все, что происходит с второклассником Митей Тимкиным в книге Екатерины Тимашпольской, взрослые (роди...