Рукопись Ченселора Ладлэм Роберт

— Не такой уж маленькой. Ты говорила, что тебе было пять или шесть лет, но это неправда. Тебе было девять лет. В отношении возраста газетчики обычно точны. Это же легко установить. И в статье о твоем отце они правильно указали твой возраст.

— Прошу тебя…

— Элисон, я люблю тебя и хочу помочь тебе и себе. Сначала пытались заставить замолчать только меня. Теперь дело дошло и до тебя, потому что тебе известна частица правды. Это события, происшедшие под Часоном.

— О чем ты говоришь?

— О досье Гувера. Они украдены.

— Не может быть! Об этом написано в твоей книге, но это же вымысел.

— Это всегда было правдой. Досье украли еще до смерти Гувера, а теперь их используют. Те, кто ими владеет, как-то связаны с событиями в Часоне. Это все, что нам известно. Твоя мать также имеет к ним непосредственное отношение, и отец твой скрывал это всю жизнь. Нам нужно установить, в чем, собственно, дело. Только тогда мы узнаем, у кого находятся досье, и найдем этого человека.

— Но это какая-то чушь. Мать была больным человеком, ее здоровье все время ухудшалось. Она не могла играть сколько-нибудь важную роль…

— Для кого-то она такую роль играла и все еще играет. Умоляю тебя, перестань изворачиваться. Ты не хотела лгать мне, поэтому просто умалчивала о тех событиях. Но провинции на берегу залива Бохай — это Китай, родители твоей матери умерли в Китае. И в Часоне мы воевали с китайцами.

— И это значит?..

— Не знаю. По-видимому, я все еще далек от истины, однако не думать об этом не могу. Пятидесятые годы… Токио, Корея… Китайские националисты были изгнаны с материка, но они свободно разъезжали повсюду. Если это так, в их среду могли проникнуть и коммунистические агенты. Может быть, они нашли подход к твоей матери? Предприняли попытки как-то скомпрометировать жену одного из старших военачальников в Корее и завербовать ее — ведь родители твоей матери находились в Китае. Но потом что-то произошло. Так что же случилось двадцать два года назад?

— Это началось за несколько месяцев до событий под Часоном, когда мы приехали в Токио, — заговорила Элисон, с трудом выдавливая из себя слова. — Временами у матери начало «ускользать» сознание…

— Что ты имеешь в виду?

— Когда я обращалась к ней, она глядела мимо меня, будто ничего не слышала. Потом, не дав никакого ответа, поворачивалась и выходила из комнаты, что-то напевая.

— Одну из таких песенок я слышал в Роквилле. Она напевала какую-то старинную мелодию.

— Это случилось гораздо позже. Она вдруг привязывалась к какой-нибудь мелодии и напевала ее по нескольку месяцев кряду. Доводила до конца и снова начинала…

— Мать была алкоголичкой?

— Она выпивала, но алкоголичкой, по-моему, не была. По крайней мере, тогда.

— Ты хорошо помнишь ее, — спокойно констатировал Питер.

Элисон взглянула на него:

— Я знала ее лучше, чем это казалось отцу, и хуже, чем полагаешь ты.

Ченселор пропустил ее колкость мимо ушей.

— Продолжай, — сказал он мягко. — Итак, у нее начало «ускользать» сознание. Кто знал об этом? Ей пытались помочь?

Элисон нервно потянулась за следующей сигаретой:

— По-моему, причиной того, что были приняты меры, стала я. Поговорить было не с кем, понимаешь? Все слуги были японцами. В гости к нам приходили только жены офицеров, а им о матери не расскажешь.

— Значит, ты была совсем одна?

— Да. И я не знала, что мне делать. Затем по ночам стали раздаваться телефонные звонки. Тогда мать одевалась и уходила из дома, нередко с безумным выражением на лице, и я не была уверена, что она вернется. Однажды вечером из Кореи позвонил отец. Обычно мать бывала дома, потому что он всегда предупреждал письменно, когда позвонит. На этот раз ее дома не было, и я все ему выложила. Наверное, это вырвалось у меня непроизвольно. А несколько дней спустя отец приехал в Токио.

— Как он реагировал на случившееся?

— Не помню. Я была счастлива, что наконец вижу его. Мне казалось, теперь все будет в порядке.

— Так и было?

— На какое-то время все стабилизировалось. Сейчас я бы выразилась именно так. В дом стал приходить военный врач. Потом он привел других врачей, и они раз в несколько дней увозили мать с собой. Телефонные звонки прекратились, и мать перестала исчезать по ночам.

— Почему ты сказала, что все стабилизировалось на какое-то время? Разве на этом дело не кончилось?

На глаза Элисон навернулись слезы.

— Случилось это как-то под вечер. Я только что вернулась из школы. Мать бушевала — громко кричала, выгнала слуг из дома, что-то ломала и била. И вдруг ее взгляд остановился на мне. Она никогда не смотрела на меня так. На какое-то мгновение я уловила в ее взгляде любовь, потом ненависть и, наконец, страх. Она боялась меня. — Элисон поднесла руку к дрожащим губам и бросила взгляд куда-то на одеяло, в глазах ее мелькнул испуг. — Затем мать подошла ко мне. Это было ужасно! В руках она сжимала кухонный нож. Она схватила меня за горло и попыталась вонзить нож в живот. Я вцепилась ей в запястье и стала кричать, кричать. Она хотела убить меня! Да, да, убить…

Элисон повалилась на бок, забилась в конвульсиях, лицо ее стало мертвенно-бледным.

Питер обнял ее и принялся баюкать, как ребенка, а немного погодя попросил:

— Попытайся вспомнить, что она кричала, когда ты вошла в дом, когда увидела ее. Что она говорила?

Элисон оттолкнула Питера, откинулась на спинку кровати. Ее глаза были закрыты, по щекам текли слезы, но истерика прекратилась.

— Я не помню.

— А ты вспомни!

— Не могу. Я не понимала того, что она кричала. — Элисон открыла глаза, взглянула на Ченселора, и обоим все стало понятно.

— Это потому, что она говорила на иностранном языке. — В устах Ченселора фраза прозвучала не как вопрос, а как утверждение. — Она кричала по-китайски.

Элисон кивнула в знак согласия:

— Видимо, так.

Однако на главный вопрос ответа не было. Почему мать бросилась на дочь? На несколько секунд Питер задумался, в его памяти всплыли сотни страниц, написанные им о том, как абсурдные на первый взгляд конфликты вели к страшным актам насилия. Он не был психологом, ему приходилось мыслить более простыми категориями.

Детоубийство на почве шизофрении, комплекс Медеи — это не та область, где можно было отыскать истину. Ответ следовало искать в чем-то другом, более простом… Питер попытался представить разгневанную женщину, неуравновешенную, утратившую над собой контроль. Да-да, именно утратившую над собой контроль. Вечер. Пронизанный солнечным светом дом — большинство домов в Японии светлые, просторные, залитые солнцем. В дверях появляется девочка…

Питер взял Элисон за руку:

— Постарайся вспомнить, как ты была одета.

— Это нетрудно. Мы носили одну и ту же одежду каждый день. Платья считались неприличными, и мы надевали легкие брюки свободного покроя и куртки. Это была школьная форма.

Он отвел взгляд. Может, все дело в форме?

— А волосы у тебя были длинные или коротко стриженные?

— Тогда?

— В тот день, когда мать увидела тебя входящей в дом.

— На мне была шапочка. Все дети носили шапочки и обычно коротко стриглись.

«В этом все дело, — догадался Питер. — Утратившая над собой контроль, разъяренная женщина… Лучи солнца, струящиеся через окна. И дверь, в проеме которой вдруг появляется человеческая фигура в форме…»

Он сжал другую руку Элисон:

— Она тебя не видела.

— Что?

— Мать не видела тебя. Причина все-таки кроется в событиях под Часоном. Этим объясняются и осколки флаконов, и клочья старого пеньюара под надписью на стене кабинета твоего отца, и испуганный взгляд Рамиреса, когда я упомянул о твоей матери…

— Что значит — она меня не видела? Я же была там.

— Но она тебя не видела. Она видела лишь форму, и больше ничего.

Элисон поднесла руку к губам. На лице ее застыло смешанное выражение — удивление и страх.

— Форма? Рамирес? Ты встречался с Рамиресом?

— Я не могу тебе рассказать все, потому что сам многого не знаю, но мы приближаемся к цели. Офицеры из зоны боевых действий в Корее и из штабов в Токио в порядке очередности сменяли друг друга. Это всем известно. Ты говорила, что мать часто уходила по ночам из дома. Возможно, в этом все дело, Элисон.

— Ты считаешь, что она изменяла отцу? Изменяла, чтобы получить нужную информацию?

— Я говорю, возможно, ее принудили к действиям, которые ставили ее в двойственное положение. С одной стороны, муж, видный военачальник на фронте, а с другой — любимый отец, оказавшийся в плену в Китае. Что она могла поделать?

Элисон подняла взгляд к потолку. До нее с трудом доходило, о чем говорил Питер.

— Я устала от этого разговора. Мне больше ничего не хочется знать.

— Но мы должны довести его до конца. Что произошло после того, как мать напала на тебя?

— Я выбежала из дома и столкнулась с одним из наших слуг. Он отвел меня к соседям и позвонил в полицию, а я ждала… Ждала, а японцы смотрели на меня, как на прокаженную. Наконец прибыла военная полиция и меня отвезли на базу. Несколько дней, пока не возвратился отец, я провела с женой одного полковника.

— Ну а потом? Ты видела мать?

— Примерно неделю спустя, точно я не помню. Домой она вернулась с медицинской сестрой и уже не оставалась одна — при ней всегда дежурила медицинская сестра или сиделка.

— Как она вела себя?

— Она замкнулась.

— Ее болезнь была неизлечимой?

— Трудно сказать. Сейчас для меня очевидно, что это был не просто припадок. Однако, вероятно, чувствовала она себя тогда намного лучше.

— Когда — тогда?

— Когда в первый раз вернулась из госпиталя с медицинской сестрой. Хуже стало после второго срыва.

— Расскажи мне об этом.

Элисон прикрыла глаза. Видимо, и эти воспоминания были для нее так же невыносимы, как и воспоминания о попытке матери убить ее.

— Было решено отправить меня в Штаты, к родителям отца. Как я уже говорила, мать казалась спокойной — она просто замкнулась в себе. Три медицинские сестры или сиделка круглосуточно дежурили около нее, она никогда не оставалась одна. Отцу нужно было возвращаться в Корею. Он уехал, полагая, что все устроилось. Мать навещали жены офицеров, они возили нас на пикники, ходили с ней после обеда за покупками. Они были очень любезны, даже слишком… Душевнобольные похожи на алкоголиков. Когда они одержимы какой-то идеей и хотят выйти из-под контроля, они начинают притворяться нормальными. Они улыбаются, смеются, убедительно лгут. А потом, когда никто этого не ожидает, вдруг срываются. По-моему, так случилось и с матерью…

— По-твоему? А точно ты не знаешь?

— Не знаю. Мне сказали, что волны прибоя прибили ее к берегу, что она пробыла под водой так долго, что едва не умерла. Я была ребенком и поверила этому объяснению. Оно звучало убедительно… Однажды мать повезли на пляж в Фунабаси. Было воскресенье, но меня оставили дома, потому что я была простужена. Вечером кто-то позвонил и спросил, дома ли мать… Потом… в дом прибыли два офицера. Они были чем-то взволнованы и явно нервничали, хотя ничего мне не сказали. Я ушла к себе, догадываясь, что что-то не так, но мне хотелось лишь одного — поскорее увидеть отца.

На глазах у Элисон снова выступили слезы. Питер взял ее за руки и сказал нежным голосом:

— Продолжай.

— Творилось что-то ужасное. Допоздна я слышала крики и топот. Визжали шины подъезжавших автомашин, выли сирены… Я поднялась с постели, подошла к двери и распахнула ее. Моя комната выходила на площадку над холлом. Там, внизу, толпились люди, в основном военные, но были и гражданские. Всего не более десяти человек. Они суетились, звонили по телефону, переговаривались по рации. Вдруг открылась входная дверь, и на носилках внесли мать. Она была укрыта простыней, на которой алели кровавые пятна. Ее лицо было белое как бумага… Взгляд застывший, как у мертвеца… По подбородку стекали струйки крови… В тот момент, когда мать вынесли на свет, она неожиданно зашевелилась, вскрикнула и замотала головой… Все ее тело начало извиваться. Только благодаря ремням она не упала с носилок. Я закричала и бросилась вниз, но какой-то майор (это был красивый негр) остановил меня, взял на руки и прижал к себе, все время убеждая, что все будет хорошо. Майор не разрешил мне подойти к матери и оказался прав. У нее была истерика, и она все равно не узнала бы меня. Носилки опустили на пол, ремни отстегнули… Врач разорвал кусок какой-то материи, достал шприц, сделал матери укол, и через несколько секунд она затихла. Я расплакалась, стала спрашивать, что случилось, но меня никто не слушал. Майор отнес меня наверх, в мою комнату, и уложил в постель. Он долго сидел со мной, успокаивал и рассказал, что произошел несчастный случай, что сейчас мать больна, но скоро поправится. Однако я понимала, что она не поправится никогда. Потом меня отвезли на базу, где я пробыла до тех пор, пока за мной не приехал отец. Это была его предпоследняя поездка в Токио перед отъездом домой, в Америку. В Корее ему оставалось служить всего несколько месяцев…

Ченселор привлек Элисон к себе:

— Ясно одно — несчастный случай, который произошел с твоей матерью, не имел ничего общего с рассказом генерала о подводном течении, утащившем мать в море. Странно, что ее привезли домой, а не в госпиталь. Это была довольно тонкая мистификация, и ты притворялась, будто веришь этим рассказам. Зачем же ты притворялась все эти годы?

— Так было проще, наверное, — прошептала Элисон.

— Потому что она пыталась убить тебя? Или потому, что она кричала по-китайски и тебе не хотелось вспоминать об этом?

Губы Элисон дрогнули, и она коротко ответила:

— Да.

— Но теперь ты должна узнать правду. Понимаешь? Об этом говорится в досье Гувера. Твоя мать работала на китайцев. Она несет ответственность за резню под Часоном.

— О Боже!

— Она действовала вопреки своему желанию, а может даже не сознавая, что делает. Когда я был у твоего отца, она спустилась вниз, увидела меня и начала кричать. Я было попятился назад, в кабинет, но генерал прикрикнул на меня и приказал подойти к лампе. Он хотел, чтобы она увидела мое лицо. Мать уставилась на меня, потом затихла и только тихонько плакала. Наверное, отец хотел, чтобы она убедилась, что я не с Востока. С моей точки зрения, в то воскресенье с твоей матерью произошел не несчастный случай, а нечто другое. Ее схватили и подвергли пытке люди, которые заставили ее работать на них. Возможно, твоя мать была более смелой женщиной, чем кто-либо предполагал. Может, она в конце концов взбунтовалась, пренебрегая последствиями. У твоей матери не было врожденного психического заболевания, Элисон. Ее сделали безумной.

Ченселор просидел с Элисон около часа, пока она не заснула тяжелым сном. На улице становилось все светлее, наступало утро. Через несколько часов Куин О’Брайен должен был переправить их в другое, более безопасное место. Питера клонило в сон. Но прежде чем лечь спать, он должен был разобраться в собственных выводах. Необходимо было убедиться в их правильности, а подтвердить это мог только один человек — Рамирес.

Питер вышел из спальни и направился к телефону. Он долго рылся в карманах, пока не нашел клочок бумаги, на котором был записан номер Рамиреса. Он не сомневался, что человек О’Брайена на коммутаторе станет подслушивать разговор, но это не имело значения. Важнее всего было узнать правду. Он набрал номер. Ему ответили почти сразу.

— Слушаю. В чем дело? — Голос звучал так, будто человек только что проснулся или хорошо выпил.

— Рамирес?

— Кто говорит?

— Ченселор. Я нашел ответ, и вы должны подтвердить, что я прав. Если вы попытаетесь отмалчиваться или солжете, я обращусь к своему издателю. Он знает, что следует предпринять.

— Я же предупреждал, чтобы вы не вмешивались в это дело. — Язык у Рамиреса заплетался — он был пьян.

— Речь идет о жене Макэндрю. Она была связана с китайцами, не так ли? Двадцать два года назад она передавала им информацию и несет ответственность за Часон.

— Нет, впрочем, да. Вы так ничего и не поняли. Бросьте это дело.

— Я хочу знать правду.

Рамирес умолк и после паузы сказал:

— Они оба мертвы.

— Рамирес!..

— Они приучили ее к наркотикам. Она полностью зависела от них, так как не могла прожить и двух дней без укола. Мы узнали об этом и помогли ей — во всяком случае, сделали все от нас зависящее. Дела обстояли плохо, и в сложившейся ситуации наши действия казались целесообразными. Все с этим согласились.

Зрачки у Питера сузились. Ему опять послышались фальшивые нотки, на этот раз более откровенные.

— Вы помогли ей, потому что это казалось вам целесообразным? Дела обстояли плохо и вы приняли решение осуществить дьявольский замысел?

— Все с этим согласились… — Голос Рамиреса был едва слышен.

— О Боже! Вы не помогли ей, вы снабжали ее наркотиками, чтобы она передавала противнику информацию, которую, по вашему мнению, ему необходимо было подсунуть.

— Дела обстояли плохо. На реке Ялу…

— Подождите. Вы хотите сказать, что и Макэндрю в этом участвовал?

— Макэндрю ничего не знал.

У Ченселора помутилось в глазах.

— Несмотря на то что вы сделали с ней, трагедия под Часоном все-таки произошла, — сказал он. — И все эти годы Макэндрю считал, что виновата его жена. Но ведь ее пичкали наркотиками, пытали, чуть не забили до смерти, заставили стать предательницей враги, державшие в плену ее родителей. Вы — ублюдки!

— Он тоже был ублюдком, не забывайте этого! Он был убийцей!.. — крикнул Рамирес.

Глава 32

«Он тоже был ублюдком, не забывайте этого! Он был убийцей!.. Он тоже был ублюдком… Он был убийцей!..» Слова пьяного Рамиреса еще долго звучали в ушах Ченселора. Сидя вместе с Элисон на заднем сиденье правительственного автомобиля, он следил за проносившимся мимо сельским пейзажем, пытаясь разобраться в собственных мыслях.

«Он тоже был ублюдком…» Эти слова казались совершенно бессмысленными, ведь Макэндрю и его жена были жертвами. Их просто использовали обе воюющие стороны, в результате чего женщина погибла, а генерал доживал жизнь в смертельном страхе перед разоблачением.

«Он тоже был ублюдком… Он был убийцей!..» Если Рамирес имел в виду, что Макэндрю стал действовать безрассудно и превратился в военачальника, готового любой ценой покарать врагов, которые искалечили его жену, то за это вряд ли можно назвать генерала «ублюдком». Макнайф послал на смерть сотни людей в тщетной попытке отомстить. Он утратил способность логически мыслить — все заслонила жажда мести.

Если Рамирес считает Макэндрю ублюдком именно по этим причинам, это его дело. Но перед Питером маячил неясный образ «нового» Макэндрю, «ублюдка и убийцы», который никак не походил на того человека, с которым встречался Питер, солдата, искренне ненавидевшего войну, потому что он слишком хорошо знал ее ужасы. Или же отец Элисон в течение каких-то нескольких месяцев нравственно опустился, что привело и его к безумию?

Итак, теперь он знал тайну Часона. Но к чему это привело? Каким образом история с женой Макэндрю, которую предали и бесстыдно использовали в грязной игре, могла привести его к одному из четырех людей, указанных в списке Варака? Агент Совета национальной безопасности был убежден, что тайна Часона приведет их к человеку, который завладел досье Гувера. Но каким образом? Или Варак ошибался? Тайна была раскрыта, но это ни к чему не привело.

Правительственная машина подкатила к перекрестку. Справа находилась заправочная станция, у бензоколонки стоял какой-то автомобиль. Водитель, рядом с которым сидел О’Брайен, повернул направо и подъехал к бензоколонке. Кивнув агенту, он вышел из машины, а тот занял его место. Затем водитель направился к стоявшему у бензоколонки автомобилю, поздоровался с сидевшим в нем человеком и устроился на переднем сиденье.

— Они будут сопровождать нас до самого Сент-Майклза, — сказал Куин О’Брайен.

Через минуту они снова катили по дороге. Вторая машина следовала за ними на почтительном расстоянии.

— А где это — Сент-Майклз? — спросила Элисон.

— Южнее Аннаполиса, на берегу Чесапикского залива. Там у нас есть одно безопасное место. Теперь вы можете поболтать: радиоприемник выключен, никаких магнитофонов нет, мы одни.

Питер понял, что имеет в виду О’Брайен.

— Вы записали на пленку мой разговор с Рамиресом?

— Нет, только стенограмму. Один экземпляр, и лежит он у меня в кармане.

— Не было времени объяснять все подробно, но кое-что Элисон известно. — Питер повернулся к ней: — Китайцы приучили твою мать к наркотикам, вероятно к героину. Тогда-то ее сознание и начало «ускользать», как ты описала это состояние. Ее использовали для сбора всякого рода разрозненной информации. Передвижения войск, их численность, пути подвоза снабжения — словом, сотни вещей, которые она могла услышать от офицеров, принимая их у себя дома. Но это еще не все. Китайцы держали в тюрьме ее родителей. Она была просто не в силах все это вынести.

— Как это ужасно! — прошептала Элисон, глядя в окно.

— Не думаю, чтобы подобное случилось с ней одной, — заметил Питер. — Уверен, были и другие.

— Мне прекрасно известно, что были, — добавил О’Брайен.

— От этого никому не легче, — возразила Элисон. — А мой отец знал об этом? Это должно было убить его…

— Ваш отец знал лишь то, что ему сочли возможным сообщить армейские боссы. Они сказали ему только часть правды, китайскую часть. Всего остального он так никогда и не узнал.

— Всего остального? — спросила Элисон, отворачиваясь от окна.

Питер взял ее за руку:

— Она была связана не только с китайцами, но и с нашим командованием. Ее использовали для передачи китайцам тщательно подготовленной дезинформации.

Элисон напряглась и впилась взглядом в Питера:

— Каким образом?

— Есть много способов. Например, время от времени ее лишали наркотиков или вводили ей препараты, усиливающие боли при вынужденном воздержании от них. Скорее всего, именно так и было. Невыносимые муки заставляли ее возвращаться к китайцам и передавать им дезинформацию, подготовленную командованием.

Элисон в гневе отдернула руку. Она закрыла глаза и тяжело дышала, видимо испытывая ужасные страдания. Питер не пытался даже обнять ее, понимая, что сейчас лучше оставить ее в покое.

Наконец Элисон повернулась к Питеру:

— Заставь их дорого заплатить за это!

— Теперь мы знаем, что произошло под Часоном, — сказал Куин О’Брайен. — Но куда это нас ведет?

— К одному из тех четырех людей, о которых говорил Варак. — Ченселор увидел, как агент резко вскинул голову и уставился на его отражение в зеркале заднего обзора. — Я рассказал ей об этой четверке, не называя фамилий, — объяснил Питер.

— А почему? — спросила Элисон.

— В целях вашей же безопасности, мисс Макэндрю, — ответил агент ФБР. — Я сейчас работаю над этим, хотя и не знаю толком, что же все-таки надо искать.

— Все, что имеет отношение к китайцам, — подсказал Питер.

— Вы, кажется, собирались связаться с пятым человеком. Когда вы намерены это сделать?

— До того как наступит завтрашний день.

О’Брайен молча вел машину. Прошло некоторое время, прежде чем он снова заговорил:

— Вы оставите для меня записку с его именем у адвоката.

— Мне не нужен адвокат. Я сообщу имя этого человека Моргану в Нью-Йорк. Затормозите у ближайшего телефона. Должна же здесь, на дороге, найтись хоть одна телефонная будка.

Агент неодобрительно сдвинул брови:

— У вас нет опыта в установлении контактов такого рода. Я против ненужного риска. Вы не отдаете себе отчета в том, что делаете.

— Вы будете поражены, если я расскажу, сколько «таинственных» встреч придумало мое воображение. Дайте мне простенькую машину, на несколько часов оставьте меня одного и, кстати, сдержите данное обещание. Если за мной установят слежку, то я ее обнаружу, уж вы поверьте мне.

— Что поделаешь, придется поверить. Пресвятая Дева! Ай да писателишка!

— Черт бы тебя побрал! Ты откуда звонишь? — заорал Тони в телефонную трубку, смягчая, впрочем, грубый тон последующими словами: — Из отеля мне сообщили, что ты выехал, а ночной портье сказал, что ты направился в Шенандоа. Звонил твой врач. Он хотел знать, не жду ли я тебя в Нью-Йорке. Не соблаговолишь ли объяснить мне…

— Нет времени что-либо объяснять. Скажу только, что ночной портье — агент ФБР… И сомневаюсь, что звонил мой врач. Видимо, это был человек, который меня разыскивает.

— Чем ты сейчас занят?

— Стараюсь найти человека, который завладел досье Гувера.

— Оставь ты это. Я думал, что мы объяснились и покончили со всем два месяца назад, а ты опять взялся за старое. Пойми же наконец, что ты не герой одной из своих дурацких книг.

— Досье в самом деле исчезли, исчезли с самого начала, в этом-то все и дело. Обещаю тебе, что вернусь в Нью-Йорк, но сейчас я хочу, чтобы ты позвонил одному человеку. Попроси его встретить меня в машине в том месте и в то время, которое я тебе назову. Он в Вашингтоне, и, должно быть, связаться с ним не так-то просто. Однако тебя соединят, если ты скажешь, что ты — Варак, Стефан Варак. Запомни это и в разговоре с ним своего имени не называй.

— Полагаю, я должен звонить ему из телефона-автомата, — с сарказмом сказал Морган.

— Вот именно. Позвони ему откуда-нибудь с улицы.

— Да будет тебе, это…

— Человека, которому ты должен позвонить, зовут Мунро Сент-Клер.

Имя произвело надлежащий эффект — Морган был просто ошеломлен.

— Ты не шутишь?! — выдохнул он, но в его голосе почти не было вопросительных интонаций.

— Нисколько! Когда дозвонишься до Сент-Клера, скажи ему, что действуешь в качестве моего связного. Скажи, что Варака нет в живых. Может, он уже знает об этом, а может, и нет. У тебя есть карандаш?

— Да.

— Запиши: «Сент-Клер пользуется псевдонимом Браво».

Питер сидел в неприметной, без всяких отличительных знаков, машине около проселочной дороги, которая вела к Чесапикскому заливу. Это был тупик, обрывавшийся у самой кромки воды. Берега залива были в этом месте заболочены, высокий камыш раскачивался под порывами пронизывающего декабрьского ветра. Хотя шел только третий час дня, уже темнело, потому что все небо было обложено тучами.

Элисон и О’Брайен находились в это время в нескольких милях к северу, в «цитадели» Сент-Майклза. Агент дал Питеру три часа — до пяти вечера и намекнул, что если тот не вернется к сроку, то он будет считать его мертвым и предпримет соответствующие меры.

Питер вспомнил слова Варака о каком-то сенаторе, человеке, который ничего не боится и к которому можно обратиться за помощью. Для него это было еще одним доказательством всеобщего безумия, ведь он сам придумал сенатора для своего «Ядра». И в этом случае сходство оказалось просто поразительным: вымышленный персонаж превратился вдруг в реально существующее лицо. Пришлось Питеру на тот случай, если он не вернется, сообщить О’Брайену имя сенатора.

Ченселор увидел, как вдали огибал поворот лимузин и медленно приближался к его машине. Он открыл дверцу и вышел. Лимузин остановился в двадцати ярдах от него. Переднее стекло было приспущено.

— Мистер Питер Ченселор? — спросил водитель.

— Да, — ответил писатель, испытывая некоторое беспокойство: на заднем сиденье лимузина никого не было. — Где посол Сент-Клер?

— Если вы сядете в машину, сэр, я отвезу вас к нему.

— Вы не последовали моим указаниям!

— Так надо.

— Ну уж нет!

— Посол передал, что это ради вашей же безопасности. Он просил напомнить о разговоре, который имел место четыре с половиной года назад. Тогда он помог вам найти свое призвание.

У Питера на мгновение перехватило дыхание. Мунро Сент-Клер действительно помог ему найти призвание четыре с половиной года назад, можно сказать, вернул его к жизни. Ченселор кивком выразил свое согласие и сел в лимузин.

Огромный, в викторианском стиле, дом стоял на самом берегу залива. Прямо от газона, разбитого перед фасадом, начинался пирс, который вдавался далеко в залив. В доме было четыре этажа. Вдоль первого этажа со стороны залива шла широкая крытая веранда.

Шофер указал Ченселору путь до входной двери, потом распахнул ее и пригласил писателя войти:

— Идите направо через сводчатый проход до гостиной. Посол уже ожидает вас.

Питер прошел в холл. Никто его не сопровождал. Миновав сводчатый проход, он оказался в комнате с высокими потолками. Он остановился, чтобы глаза могли привыкнуть к новому освещению. В конце комнаты, перед стеклянными дверями во французском стиле, которые выходили на веранду и Чесапикский залив, он увидел одинокую фигуру. Человек стоял спиной к нему и смотрел на воды залива, постоянно менявшие свою окраску.

— Добро пожаловать, — сказал Мунро Сент-Клер, поворачиваясь к Питеру. — Этот дом принадлежал человеку по имени Генезис. Он был другом Браво.

Было совершенно очевидно, что Сент-Клер проверял его, одновременно пытаясь скрыть свое изумление.

— Я слышал о Баннере и Парисе, Венисе и Кристофере. И конечно, о Браво. Но ничего не слышал о Генезисе.

— Теперь это уже не имеет значения. Он умер. Невероятно, что Варак назвал вам мое имя.

— Он не называл, он даже отказался его назвать. Это сделал человек по имени Бромли, сам того не ведая. В ФБР он был известен под псевдонимом Гадюка. Таким образом, в архиве Гувера его досье хранилось не на букву В, а на букву V и пропало вместе с другими. Частица правды, частица лжи. Меня запрограммировали именно так.

Сент-Клер отошел на несколько шагов от двери по направлению к Ченселору. Глаза его сузились.

— Частица правды, частица лжи? Так сказал Варак?

Страницы: «« « ... 1819202122232425 » »»