Глаза Клеопатры Миронова Наталья
Они снова вывели Кузю в парк, потом Нина насыпала ему корма и велела сторожить. Он жалобно заскулил, но она погладила его и обещала скоро вернуться. Он вроде бы понял.
— Интересно, как собаки воспринимают время? — задумчиво спросил Никита.
— Совсем не так, как мы. Их жизнь гораздо короче нашей, и для Кузи, например, несколько часов — это то же самое, что для нас с тобой несколько недель.
— Чувствую себя кровопийцей, — признался Никита.
— Ничего, он привык. В Москве мне приходится оставлять его каждый день. Кузя, сторожи!
Никита давно уже догадался, что Нина впервые за границей, и решил устроить ей небольшой сюрприз. Ни о чем заранее не предупредив, он вывел ее переулочками к церкви Святой Анны. Нина ахнула от восторга.
— Это же… Это же настоящая готика! Господи, я первый раз в жизни…
Она повернулась к нему. На глазах у нее блестели слезы.
Никита бережно обнял ее.
— Ну что ты, глупенькая! Разве можно плакать! Перестань, а то сейчас ресницы потекут, и мы на концерт опоздаем. Идем, нам нужно к кафедральному собору, концерт будет там. Между прочим, кафедральный собор далеко не так красив, как эта маленькая церковка. Кстати, она очень понравилась Наполеону, когда он был в Вильнюсе. Он сказал, что хотел бы поставить ее на ладонь и унести с собой.
— Красиво, но, к счастью, неосуществимо. — Нина немного успокоилась, даже улыбнулась. — Наполеон нещадно грабил завоеванные земли.
— Как и все завоеватели, — пожал плечами Никита.
— Хорошо, что не все можно унести с собой. Ладно, идем. Мы ведь можем вернуться сюда завтра?
— Мы свободные люди в свободной стране. Как пожелаем, так и сделаем.
Кафедральный собор конца восемнадцатого века, выстроенный в стиле ложного барокко, выглядел помпезно, но совсем не так впечатляюще, как маленькая готическая церковь Святой Анны. Но здесь было просторное помещение с хорошей акустикой, и большие концерты устраивали именно здесь. Впрочем, исполнение мессы Баха вряд ли можно было назвать концертом. Скорее это было некое религиозное действо.
Выйдя на улицу после мессы, Нина и Никита долго молчали.
— Я однажды слышал ее вместе с бабушкой, — начал он наконец. — В Москве, в консерватории. Еще при советской власти. Это была удивительная редкость: религиозное сочинение считалось идеологически сомнительным. Но и тогда играл тот же оркестр Саулюса Сондецкиса и пел тот же литовский хор, что мы слышали сегодня.
— Что, в Москве не смогли подобрать исполнителей для мессы Баха?
— Представь себе. Это же сколько нужно репетировать, сколько трудов положить, чтобы исполнить где-то раз в десять лет? Люди не хотят морочить себе голову, играют расхожий репертуар.
— Дай бог здоровья Сондецкису! — воскликнула Нина. — Ему ведь сколько уже? Восемьдесят?
— Нет, но где-то около того. Я спрошу у Бронюса.
— Я не думала… — Нина запнулась. — Я на всякий случай взяла это платье, но не думала, что придется надеть. Что я смогу пойти на концерт. Мне все это казалось таким сложным… Спасибо тебе, — повернулась она к нему. — И спасибо Бронюсу.
— Бронюса завтра поблагодаришь, — улыбнулся Никита. — Это же была твоя идея — пригласить его в ресторан.
— Нет, насчет ресторана — это была твоя идея. А что, ты не хочешь? — вдруг насторожилась Нина.
— Посидеть в ресторане? С Бронюсом? Конечно, хочу! — рассмеялся Никита. — Это как в старой шутке про водку, знаешь? Водку с утра? Теплую? Из мыльницы? Да с удовольствием! Ой, прости, — спохватился он, вспомнив, что Нина не любит водки.
— Все нормально, — улыбнулась она.
— Кстати, о ресторанах, — озабоченно заговорил Никита, когда они вернулись на улицу Лиейклос. — Давай зайдем сюда, — и он указал на роскошное, купающееся в подсветке здание отеля. — Нам ведь тоже надо поужинать.
Они поели в гостиничном ресторане. Нина явно торопилась.
— Мы и завтра пойдем сюда? — спросила она, когда они вышли на улицу.
— Нет, завтра мы пойдем в другое место. А что? Тебе здесь не понравилось?
— Понравилось, но мне хочется скорее вернуться к Кузе. И, честно говоря, слушать этот посредственный джаз после Баха… Мы можем завтра пойти куда-нибудь, где не играет музыка? Чтобы можно было пообщаться?
— Мы завтра пойдем в такое место, где музыка играет на грани подсознания. И это будет совсем другая музыка.
Они вернулись в квартиру, и Нина объявила, что ей нужно в последний раз вывести Кузю на ночь.
— Я пойду с тобой, — сказал Никита. — А ты разве не любишь джаз? — спросил он уже на улице.
— Люблю, но не такой доморощенный. Мне кажется, кто любит Баха, не может не любить джаз. Бах был мастером импровизации, а импровизация — душа джаза.
— А моя бабушка больше всех любила Шостаковича, — заметил Никита. — Меня с детства брала с собой на концерты. Все время повторяла мне стихи Ахматовой про музыку Шостаковича:
- Когда последний друг отвел глаза,
- Она была со мной в моей могиле…
— Я это очень хорошо понимаю, — кивнула Нина. — Насчет могилы. Я была на одном концерте в Москве… Отрывки из «Катерины Измайловой» в концертном исполнении. Курентзис дирижировал.
— Я тоже был на этом концерте! Там была «Свадебка» Стравинского и еще много интересного. Да, и что ты хотела сказать? — спохватился Никита.
— Финал… — задумчиво проговорила Нина. — Музыка обрывается так внезапно, так страшно… Доходит до высшего накала, и вдруг р-раз! Тишина. Это смерть Катерины, ее самоубийство. Черная пропасть. Пустота. Я тогда еще подумала, что Сталин недаром не любил эту оперу. Нет, конечно, он был бессовестным негодяем, но все-таки… он ведь когда-то учился в семинарии, в хоре пел. Ему эта черная бездна должна была о чем-то говорить.
— Правды мы никогда не узнаем, но… черт возьми, красивая версия! Неужели Сталина мучила совесть? Неужели он боялся ответить за то, что сделал… хотя бы на том свете?
— Пошли назад, — предложила Нина. — Как ты сам говоришь, правды мы не узнаем никогда.
ГЛАВА 10
— Давай спать, — сказала Нина, когда они вернулись в квартиру Бронюса. — Я могу лечь на диване в гостиной.
— Это с какой такой радости? — удивился Никита. — Тебе мало места в спальне?
— Я устала. Мне хочется выспаться. У нас был длинный день.
— Ясно, — кивнул он мрачно. — Я лягу на диване в гостиной.
— Тебе будет неудобно.
— А тебе?
— Нормально. Я маленькая, я помещусь на диване.
— Он раскладной, — буркнул Никита. — Я тоже помещусь.
— Только не обижайся, хорошо?
— Да я не обижаюсь, — проворчал он. — Просто не понимаю, чего ты так боишься.
— Ой, только не надо заводить эту песню! — поморщилась Нина. — Как-нибудь в другой раз, хорошо?
— И с тем же результатом, — заметил он с горечью. — Ладно, не будем портить такой хороший вечер. Иди в ванную первая. А завтра с утра, чур, я первый.
— Нет, давай наоборот. Я не буду долго возиться утром. Я быстро умоюсь и приготовлю тебе завтрак, пока ты будешь наводить красоту.
— Я буду наводить красоту? — Никита рассмеялся. Она все-таки сумела его рассмешить, эта женщина-сфинкс. — Ладно, договорились. Иди ты первая. И сегодня, и завтра.
— Я быстро, — повторила Нина и скрылась в ванной.
На следующее утро она поднялась раньше его и, как обещала, приготовила завтрак.
— Какие у нас планы?
— Погуляем по городу, — предложил Никита. — Ты же хотела еще раз увидеть ту готическую церковку. Тут есть и другие красивые места. И все, как говорится, «в шаговой доступности».
— Отлично. Но Кузю я возьму с собой.
— Тогда тебя в костел не пустят, — предупредил Никита.
— А я не хочу входить внутрь. Наверняка внутри не так красиво, как снаружи.
— Здесь и музеи есть.
— Не хочется мне оставлять его одного, — призналась Нина. Кузя бросил свою миску и подбежал к ней, словно понимая, что его хотят оставить дома.
Тут позвонил Бронюс, положив конец дискуссии.
— Я вас не разбудил?
— Нет, мы уже позавтракали, — ответил ему Никита.
— Уже? А я хотел пригласить вас в кафе на кофе с круассанами.
— А мы не откажемся. Как ты насчет кофе с круассанами? — повернулся Никита к Нине и, не дожидаясь ответа, заговорил в трубку: — А мы можем взять с собой пса?
— Мы уладим эту проблему, — весело засмеялся Бронюс. — Я сейчас подъеду.
Он подъехал на машине и повез их в какое-то необыкновенное кафе, где подавали необыкновенный кофе со свежевыпеченными круассанами. В кафе Бронюс явно был «своим»: переговорил, с кем нужно, и их пустили с собакой. Кузя вел себя как ангел: свернулся клубочком под столом у Нининых ног и голоса не подавал.
В кафе их уже ждала Нийоле. Она с готовностью согласилась побыть с Кузей, пока они пойдут осматривать церкви и музеи.
— А потом, — предложила она Нине, — мы можем пойти по магазинам, а мужики пусть сторожат собаку. Хорошо?
— Сегодня воскресенье, — возразила Нина. — Магазины закрыты.
— Нет, но кто хочет заработать, тот работает, — проговорила Нийоле с характерным литовским акцентом.
— Мне очень хотелось бы пройтись по магазинам, — призналась Нина. — Посмотреть, что тут и как.
— Значит, договорились.
Этот день прошел весело, дружно, без споров и ссор. После обеда женщины оставили мужчин пить пиво в открытом кафе у башни Гедимина и доверили им Кузю, а сами сели в крохотную двухместную машинку Нийоле и отправились по магазинам.
И тут, как рассказывала потом Нийоле, Нина «дала мастер-класс». Она почти ничего не купила себе, зато Нийоле под ее чутким руководством обзавелась несколькими новыми нарядами. В одном магазине Нина приглядела свитер из льняного трикотажа с огромным воротником-хомутом, попросила Нийоле его примерить и принялась экспериментировать. Она стянула связанный в резинку воротник до середины плеч, и оказалось, что это выглядит очень стильно. Продавщица что-то пискнула протестующее, но тут же смолкла.
— Тебе идет стиль Мэг Райан, — объявила Нина, окидывая взглядом дело своих рук. — Смелый, дерзкий, чуть небрежный, немного даже вызывающий, но не оголтелый.
— Я же не блондинка, — робко возразила Нийоле.
— Думаешь, она блондинка? Вот тут, — Нина присобрала свитер, превращенный в платье, на талии, — можно перетянуть тонким пояском. А можно и с напуском, — она передвинула пальцы ниже, — только тогда с широким кожаным поясом.
— У меня есть широкий кожаный пояс, — откликнулась Нийоле. — И тонкий тоже есть.
Потом Нина вновь подтянула воротник на шею смирно стоявшей Нийоле, попросила у продавщицы бижутерийную булавку, скреплявшую полу какой-то юбки (на этот раз продавщица выполнила просьбу беспрекословно), и, драпируя мягкий трикотаж то так, то этак, сделала несколько эффектных комбинаций с закалыванием. Булавку девушки вернули, но Нийоле ушла из магазина со свитером, а в лавке бижутерии они подобрали крупную декоративную брошь.
В других магазинах их уже встречали как родных: похоже, у продавцов было свое «сарафанное радио». Нина посоветовала Нийоле светлую блузку навыпуск под более короткий темный пиджачок, и опять они ушли с покупкой.
— А ты почему ничего не покупаешь? — спросила Нийоле.
— Я привыкла все шить себе сама, — рассеянно отозвалась Нина. — Вот, примерь эти льняные брючки. Мне нравится, что черные. Очень практично.
— А ты не хочешь купить такие же?
— Ну ладно, попробую.
Но брюк подходящего размера не нашлось: на Нине все висело мешком.
— Я сошью, — успокоила Нина новую подругу. — Покрашу в черный цвет и сошью. Мне идея понравилась.
— Зачем красить в черный цвет? Заедем в магазин тканей и купим отрез.
Сказано — сделано. Кроме отреза черного льна, Нина купила только мокасины из белой, мягкой, как лайка, кожи и тут же спросила у продавца, нет ли такой же пары сорокового размера.
Продавец ответил в точности как Нийоле, только с еще более заметным акцентом:
— Нет, но у нас много высоких девушек. Им же надо что-то носить! Момент!
Он ушел на склад и вынес коробку с парой сорокового номера.
— Подарок подруге, — сказала Нина.
Продавец продал ей туфли со скидкой, хотя она и не просила.
Еще Нина купила несколько разнообразно украшенных поясов и кое-что из бижутерии. Ее совершенно не волновало, престижный это бутик или дешевая распродажа.
— «Свою» вещь можно найти где угодно, — объяснила она Нийоле. — Хоть на рынке. Главное, как ее преподнести, с чем скомбинировать.
— У нас тут есть блошиный рынок, — оживилась Нийоле. — Хочешь?
— Конечно, хочу! — воскликнула Нина. — Никогда в жизни не была на блошином рынке. Я вообще нигде не была. Я первый раз за границей.
Оказалось, что Нийоле на своей малолитражке величиной с наперсток уже успела объездить всю Европу.
— А кем ты работаешь? — спросила Нина.
— Я… как это по-русски называется? Не знаю. Я — паралигал.
Нине это незнакомое слово показалось ужасным, напоминающим не то паралич, не то олигофрению, но Нийоле ее успокоила. Оказалось, что паралигал — это юридический помощник без степени, который подбирает и готовит материалы настоящему адвокату.
— Значит, вы с Бронюсом работаете вместе?
— Нет, я против служебных романов, — усмехнулась Нийоле. — Я работаю в другой конторе. Мы с ним на процессе познакомились.
— И вы представляли разные стороны? — удивилась Нина.
— Конечно.
— Интересно, кто выиграл.
— Он выиграл.
На блошином рынке Нина опять удивила свою новую подругу. Бродя между рядами, она остановилась возле одного подноса с табличкой «Любой предмет за 3 лита».
Нийоле перевела надпись.
— Это примерно один евро, — добавила она.
Нина оглядела поднос и в один миг выбрала в куче дешевых пластмассовых побрякушек единственный ценный предмет: китайскую коралловую брошь с тонкой резьбой. Расплатившись, она подарила брошь Нийоле.
— Будет тебе еще одна заколка к твоему новому свитеру.
Себе Нина купила вещь удивительную и экстравагантную: старинную испанскую мантилью черного кружева.
— Как тебе идет! — восхитилась Нийоле, когда Нина завернулась в мантилью, достававшую ей до пят.
В кружеве местами зияли разрывы, но Нина сказала, что она это исправит.
— Ну что, подводим черту? — спросила она.
— Ты гостья, тебе решать, — улыбнулась в ответ Нийоле.
— Давай возвращаться, — решила Нина. — Уже седьмой час. У нас сегодня торжественный ужин.
— Торжественный ужин начнется поздно. Время есть.
— Мне надо подкупить собачьего корма.
— Без проблем.
Они купили собачий корм и поехали к Бронюсу. По дороге Нийоле позвонила ему по сотовому и выяснила, что мужчины уже ждут их дома. Подкатив к дому Бронюса, она помогла Нине занести наверх ее покупки, забрала Бронюса и уехала. Договорились встретиться в девять.
— Мне нужно немного отдохнуть, — сказала Нина, приласкав Кузю.
— Валяй, — отозвался Никита. — Спальня в твоем распоряжении.
— А мы потом успеем еще разок погулять с Кузей?
Услышав любимое слово «гулять», Кузя подал голос и радостно завилял хвостом.
— Старик, — удивился Никита, — ты же только что три часа провел на воздухе! И опять хочешь? А вроде пива не пил…
— Не морочь голову псу. Кузя, не слушай его.
Нина приняла душ, легла и проспала час с небольшим. Поднявшись, бодрая и освеженная, она объявила, что выведет Кузю, а потом будет наводить, как она выразилась, «боевую раскраску».
Никита вышел вместе с ней.
— Что ты наденешь? — спросил он.
— То же, что вчера. У меня ничего другого нет.
— А то белое платье на пуговичках?
— Слишком простенькое для званого ужина. А что ты имеешь против черного платья? Вчера оно тебе вроде бы нравилось.
— Оно мне и сегодня нравится. Но у меня-то тем более никаких нарядов нет. Опять придется щеголять в джинсах.
— Боишься, что тебя не пустят в ресторан? — засмеялась Нина. — Вчера ты выглядел прекрасно. Все остальные рядом с тобой казались расфуфыренными.
— Правда? — спросил польщенный Никита. — Ты серьезно?
— Как говорили у нас в институте, «по чесноку». Нет, серьезно, я обожаю стиль кэжьюэл. Будь у меня собственное ателье, я бы сделала его своим основным направлением.
— А как ты понимаешь слово «кэжьюэл»? Что ты в него вкладываешь?
— Применительно к одежде? — Нина глубоко задумалась. — Я в языках не очень, — призналась она, — но я даже в словаре специально посмотрела. Там сказано «спортивный стиль», но, по-моему, это не совсем верно. Если и спортивный, то разве что в самом общем смысле.
— Небрежный? — подсказал Никита.
— Нет, не то… Я над этим долго думала… Я сказала бы, непринужденный. Вот представь, что ты женщина…
— Трудновато, — засмеялся Никита.
— Отставить мужской шовинизм, — скомандовала Нина. — Ну хорошо, просто представь себе работающую женщину. Ей некогда заезжать домой после работы и переодеваться. Допустим, ее пригласили на свидание, или она вечером после работы идет на концерт или в театр. Я хотела бы шить такие платья, чтобы на работе сослуживицы не мучили женщину расспросами, куда это она так выпендрилась. И в то же время она должна выглядеть отлично, зная, что ей предстоит. Или, допустим, наоборот, она в последний момент после работы неожиданно попала на какую-нибудь «пати». В моем платье она не будет чувствовать себя Золушкой. Вот что я называю стилем кэжьюэл.
— Очень интересно. — Никита взял ее под руку и мягко повернул назад. — Нам пора наводить марафет. И что же тебе мешает открыть такое ателье?
— Это долгий разговор. Нам действительно пора наводить марафет.
Они вернулись в квартиру Бронюса и начали готовиться к выходу. Когда Бронюс позвонил снизу, они были уже готовы. Нина в своем маленьком черном платье «а-ля Шанель» казалась Никите ослепительной. Она умела так накладывать макияж, что «боевая раскраска», не бросаясь в глаза, совершенно преображала ее. Спустившись на улицу, они увидели, как Бронюс вылезает из ореховой скорлупки Нийоле.
— Мы же все сюда не поместимся! — заметила Нина.
— А мы пешком пойдем, — отозвался Бронюс. — Сейчас Нийоле машину запаркует, и пойдем. Тут недалеко. В Вильнюсе все близко.
— Кроме Лаздиная, где я живу, — вставила Нийоле. — Это новый район, — сказала она Нине. — Там ничего интересного нет.
— Есть, раз ты там живешь.
Нийоле улыбнулась ей в ответ, лихо развернулась и укатила. Очень скоро она вернулась пешком — хорошенькая, в том самом свитере, который они с Ниной купили несколько часов назад. Свитер, стянутый вниз до середины плеча, составлял все ее одеяние. Получилось ультра миниплатье, открывавшее стройные ножки в лодочках. На груди сбоку была приколота коралловая брошь, купленная на блошином рынке.
— Подожди! — воскликнула Нина. — Подождите меня одну минутку! — обратилась она уже ко всем. — Можно мне ключи?
Удивленный и заинтригованный, Никита протянул ей ключи от квартиры. Нина скрылась в подъезде и через минуту вернулась со своим роскошным палантином «Перо жар-птицы». Она набросила палантин на голые плечи Нийоле.
— Вот. Это тебе.
— Насовсем? — прошептала потрясенная Нийоле. — А как же ты?
— А я себе другой нарисую, — беспечно отмахнулась Нина. — Носи на здоровье.
По дороге Нийоле принялась с жаром расписывать, как Нина всех «построила» в вильнюсских бутиках.
— Зато ты машину водишь прямо как Шумахер.
— Ты тоже умеешь водить машину, — ревниво, вставил Никита. — Я же тебя учил!
— Да, но у меня прав нет, а машины — тем более.
— Машина — дело наживное, права — тем более, — философски заметил Бронюс.
Никита вдруг вспомнил Оленьку. Давно он ее не вспоминал, ну, разве что когда Нина рассказала ему историю с платьем в стиле Уорта, но тогда повод был. А тут вдруг сам вспомнил. Оленька так и не научилась водить машину, хотя ей очень хотелось шикарно выглядеть за рулем шикарной тачки. Но она была не способна выучить правила дорожного движения, а развернуться без угрозы для жизни окружающих смогла бы разве что в казахской степи. Пришлось примириться с присутствием шофера.
Дело было не только в умении водить машину. Никиту поражало, как Нина, жившая в коммуналке с матерью-алкоголичкой, сумела сделать себя сама. Впитывала культуру прямо из воздуха.
А вот Оленька, выросшая в семье, где все много читали и всерьез занимались наукой, так и осталась темным валенком. Атмосфера учености, окружавшая ее с детства, никак на ней не сказалась.
Никита усилием воли стряхнул наваждение и прислушался к словам Нийоле, которая рассказывала, как Нина моментально выбрала ценную вещицу среди кучи барахла на блошином рынке.
— Орлиный глаз! — с восторгом заключила Нийоле.
— Быстрая Нога, — шепнул Никита, и они с Ниной впервые переглянулись как любовники и рассмеялись шутке, понятной только им одним.
Ресторан, до которого они добрались в пять минут, производил странное впечатление, по крайней мере снаружи. Маленькая железная дверь в глухой стене, вывеска не неоновая, а латунная, неярко подсвеченная.
А внутри было так темно, что Нина невольно схватила Никиту за руку.
— Куда вы меня привели? Что это за вертеп?
— Погоди, сейчас привыкнешь.
Столы в полутемном зале, расставленные отдельными островками, были окружены креслами с высокими закругленными внутрь спинками и такими низкими «утопленными» сиденьями, что на них страшно было сесть. Нина села и «утонула». Но кресло оказалось на удивление удобным.
На каждом столе помещалась кованая железная лампа с прорезями, бросавшая тусклый отсвет на лица сотрапезников. Более или менее ярко была освещена только поверхность стола. Но скоро глаза привыкли к полутьме, и атмосфера показалась Нине приятной, даже романтичной. Где-то тихо, как и обещал Никита, играла музыка — джазовые вариации на фортепьяно. Ей даже почудилось, что это играет кто-то из великих: Оскар Питерсон или Каунт Бейси…
Нина улыбнулась своей нелепой фантазии. Разве этих титанов могло занести в литовский ресторанчик? Не говоря уж о том, что Каунт Бейси двадцать лет как в могиле. Но все равно кто-то играл классно.
Официант принес меню. Они долго выбирали, советовались, решали, перерешали и наконец заказали.
— Теперь смотри, — предупредил Бронюс.
Официант вернулся и, ни о чем не спрашивая, ничего не уточняя, расставил закуски и напитки именно так, как они заказывали. Позже он то же самое проделал и с основными блюдами. Он возникал у стола бесшумно, совершенно незаметно, это было даже немного жутко.
— Как он это делает? — спросила Нина.
— Пятрас — великий профессионал.
Нина заказала форель, и Пятрас посоветовал ей взять шабли. Нина бросила испуганный взгляд на Никиту: она знала, что это очень дорогое вино. Но он лишь улыбнулся и одобрил заказ, не дав ей заглянуть в карту вин. Вино оказалось чудесным, форель тоже.
Невидимый пианист перешел на Вила-Лобоса.
— Кто это так замечательно играет? Я и не знала, что в Литве есть такие блестящие пианисты.
— Да это как раз один из ваших, — весело откликнулся Бронюс. — Классный парень. Мы потом к нему подойдем.
— Хорошо. Я думала, после развала Союза все культурные связи между нашими странами оборвались.
— Как это оборвались, когда наш Карбаускис считается чуть ли не первым режиссером у вас в Москве! — возмутился Бронюс.
— И Кама Гинкас! И наш Някрошус часто к вам приезжает, — подхватила Нийоле.
— А наш Будрайтис вообще советник по культуре при посольстве в Москве. И наша Дапкунайте все время у вас в кино звездит.
— Все, сдаюсь, сдаюсь! — Нина со смехом вскинула руки вверх.
— А у нас в прошлом году гастролировал ваш Басков, — добавила Нийоле.
— Ну, это неравноценный обмен, — возразила Нина.
— Она в него влюблена, — вставил Бронюс, кивнув на Нийоле.
— Ни в кого я не влюблена, — возмутилась Нийоле и даже стукнула его кулачком. — Тем более в какого-то глупого Баскова.
— Я даже не знаю, как он поет, — призналась Нина. — Как увижу его по телевизору, сразу переключаю. Боюсь подхватить сахарный диабет.
Читать бесплатно другие книги:
