Мозаика Парсифаля Ладлэм Роберт

Глава 32

— Этого не может быть! — воскликнул Майкл, вскакивая на ноги. — Вы ошибаетесь!

— Разве? Разве вы тоже медик, мистер Кросс?

— Мне не надо быть медиком! Я знаю людей, подобных Маккензи. Я сам — один из них!

— Я уже догадался, и это признание только подтверждает мою оценку людей вашего типа.

— Поймите меня правильно, — быстро произнес Майкл, качнув головой. — Это не детский лепет. Я первым готов признать, что мысль навсегда упаковать пожитки нередко посещает нас, а порой становится навязчивой. Но не таким образом. Не в одиночестве на яхте. Это исключено!

— Прошу прощения, но против вас — свидетельства патологоанатома. Это доказательство. Клянусь Всевышним, мне очень хотелось бы ошибаться.

Хейвелок, не в силах сдержаться, перегнулся через стол и заорал в лицо доктору:

— Против одной очень близкой мне женщины тоже были неоспоримые доказательства! Но они оказались ложью!

— Я понятия не имею о ценах на парфюмерию на Аляске, но это ничего не меняет.

— В данном случае — меняет. Здесь есть прямая связь.

— Вы говорите весьма невразумительно, молодой человек.

— Пожалуйста, выслушайте меня. Я не «молодой человек» и не буйно помешанный. Вы обнаружили именно то, что от вас хотели.

— Вы даже не знаете, что я обнаружил.

— Мне этого и не нужно знать. Постарайтесь меня понять, доктор. Черный оперативник, подобный Маккензи...

— Что? Мак был белым!

— О Господи! Манипулятор, специалист по «черным» операциям, создающим ситуации, при которых могут быть убиты — и обычно бывают убиты — люди, потому что это необходимо. Очень часто оперативники типа Маккензи испытывают сомнения, их охватывает чувство огромной вины, чувство... бесполезности всего! Конечно, возникает депрессия, бесспорно возникает мысль о том, чтобы разнести себе череп. Но никто не желает умереть таким образом, как умер Маккензи. Есть иные пути, имеющие больше смысла. Главное для этих людей — их функции, функции и еще раз функции. Позволь, чтобы тебя «убрали», но принеси этим хоть какую-то пользу. Умри со смыслом! Сделай все правильно!

— Психоаналитическая болтовня на уровне детского сада! — возмутился Рандолф.

— Называйте как вам угодно, но это правда. Это первое, самое главное качество, на которое обращают внимание при отборе кандидатов. Это — решающий фактор. Вы же сами сказали. Маккензи постоянно нуждался в борьбе, в яростной борьбе, и по самым высшим ставкам.

— В конечном итоге он и сделал высшую ставку. Своими руками.

— Нет, это чушь. Этим ничего никому не докажешь и не объяснишь... Я не врач, не психиатр, я знаю, что не смогу вас убедить, хотя уверен в своей правоте. Поэтому оставим эту тему. Расскажите, что вы обнаружили и как поступили.

— Мак вкатил себе наркотик и тихо ушел.

— Не может быть!

— Прошу прощения. Он все дьявольски ловко продумал. Он использовал стероидное соединение дигоксина в сочетании с таким количеством спирта, что хватило бы слону. Количество алкоголя в крови должно было скрыть наличие дигоксина, который и предопределил разрыв сердца. Это была совершенно убойная доза.

— Следовательно, рентгенограмма соответствовала истине?

Рандолф ответил не сразу. Он пожевал губами, поправил очки и только потом коротко бросил:

— Нет.

— Вы подменили пленки?

— Да.

— Почему?

— Чтобы не мешать намерению Мака. Чтобы все было как надо.

— Вернемся к истокам.

Доктор наклонился над столом.

— Он понимал, какую невыносимую жизнь за все эти годы создал для Мидж и ребятишек, и решил по-своему исправить дело и найти мир для себя. Мидж уже сделала для него все, что могла, у нее даже не осталось сил на мольбы. В конце концов она заявила, что он должен выбирать, откуда уходить: из ЦРУ или из дома. — Рандолф замолчал и покачал головой. — Мак знал, что не может сделать ни того, ни другого, а потому решил уйти совсем. Точка.

— Мне кажется, вы что-то упустили.

— Он был застрахован на огромную сумму. Учитывая характер его работы — о которой страховая компания, разумеется, не подозревала, — это вполне понятно. Страховка в случае самоубийства не выплачивается. Я проклял бы себя, если бы позволил таким образом отнять у Мидж и ребят то, что они заслужили... Вот моя история, мистер Кросс. Вы сделали его тем, чем он стал, я же сделал его лучше.

Хейвелок посмотрел на медика, затем отошел и сел в кресло, не сводя с него глаз.

— Даже если вы и правы, — устало произнес он, — хотя, поверьте мне, это не так, вам все следовало рассказать в ЦРУ. Не сомневаюсь, они бы вас поддержали. Они меньше всего заинтересованы, чтобы подобные убийства становились достоянием гласности. Вместо этого вы все спрятали, упустили драгоценное время. Размер ущерба, нанесенного вами, не поддается оценке.

— Что за черт! Двадцать минут назад вы хотели, чтобы все было по-моему. Вчера по телефону вы сказали, что желаете заткнуть рот возмутителям спокойствия.

— Я говорил неправду. Так же как и вы. Но я, в отличие от вас, по крайней мере, знал, что делаю. Если бы вы сказали правду хотя бы одному-единственному человеку, каждая минута последнего дня Маккензи уже была бы изучена под микроскопом и, возможно, что-то всплыло бы наружу, обнаружилась связь... Никто даже не удосужился обследовать лодку. Господи!..

— Вы меня не слушаете, — рявкнул доктор, выпучив глаза; казалось, что его сейчас хватит удар. — Мидж Маккензи предъявила ему ультиматум! Он оказался между молотом и наковальней. Он не мог больше «функционировать», как вы изящно излагаете. Он сломался!

— Это объясняет наличие алкоголя. Здесь у меня нет сомнений.

— И как следует набравшись, он принял окончательное решение. Все сходится.

— Ничего не сходится, — ответил Майкл, чувствуя себя значительно старше пожилого доктора. — Думаю, что вы со мной не согласитесь, но человек, подобный Маккензи, никогда не станет принимать какие-либо решения в пьяном виде.

— Чушь!

— Позвольте мне задать вам вопрос. Полагаю, вы иногда принимаете стаканчик-другой. В таких случаях вы знаете, когда следует остановиться? Что выпито достаточно?

— Безусловно.

— Вы оперируете в состоянии опьянения?

— Конечно нет. Но я не вижу здесь никакой связи.

— А она существует, доктор Рандолф. Когда люди, подобные мне или Маккензи — а я мог бы назвать не один десяток имен — находятся в «поле», они работают как хирурги. Даже наши дела зачастую называют «операциями». В нас с самого начала вколотили одну идею: все рефлексы, все реакции должны быть четко контролируемы, выполняться точно и максимально быстро. Мы хорошо подготовлены. Наши внутренние пружины взведены.

— Вы жонглируете словами, моими и своими! Мак не был в «поле».

— Если то, что вы говорите, истина, то он осуществлял операцию. Ставка была как нельзя высока. Он сам.

— Черт побери, вы извращаете все, что я сказал!

— Нет. Вовсе нет. Потому что сказанное вами — в целом очень убедительно. Я уважаю ваши слова... Но неужели вы не понимаете? Не говоря уж о прочих причинах. Маккензи не стал бы кончать с жизнью подобным образом хотя бы потому, что дигоксин мог и не подействовать! А этого он ни за что не допустил бы. Если уж он пошел на столь решительный шаг — он бы не сделал такой оплошности, это противоречит его сущности! Это-то вы можете понять?

Казалось, Мэтью Рандолфа сейчас хватит удар. Глаза округлились и остекленели, лицо превратилось в застывшую маску.

— Великий Боже... — прошептал он, медленно встал и замер. Беспомощный, старый человек, осознавший свою страшную ошибку. — Господи... — хрипло повторил он, снимая очки.

Хейвелок, глядя на него, решил как-то помочь старику.

— Вы по-своему были совершенно правы. Я бы на вашем месте поступил так же. И тоже ошибся бы, не зная всех обстоятельств. Но еще не поздно вернуться и пересмотреть все заново. Мне кажется, мы можем кое-что обнаружить.

— Заткнитесь!

— Что? — переспросил Майкл, меньше всего ожидавший подобной реакции.

— Заткнитесь, говорю!

— Доктор, вы полны сюрпризов.

— Сейчас я вам преподнесу настоящий.

— Маккензи?

Вместо ответа Рандолф быстро подошел к стоящему у стены шкафу, выбирая на ходу ключ из небольшой связки. Найдя нужный, он буквально вонзил его в замочную скважину верхнего ящика.

— Это — мой личный архив. К нему никто не прикасается. Эти бумаги, если о них когда-нибудь узнают, способны разрушить множество браков и заставить пересмотреть множество завещаний. Дело Мака — в их числе.

— Что же о нем?

— Не о нем, а о патологоанатоме, который проводил вскрытие и вместе со мной пытался убедить парней из Лэнгли, что это был разрыв аорты, простой и ясный.

— Позвольте вопрос, — остановил его Хейвелок. — Из докладов ЦРУ следует, что все процедуры осуществлялись в вашем центре. В ваших лабораториях, на вашем оборудовании, вашими сотрудниками... Почему они не отправили тело в Военно-морской госпиталь в Бетесде или в госпиталь Уолтера Рида?

Доктор обернулся, не вынимая рук из выдвинутого ящика с бумагами.

— Мне пришлось использовать довольно крепкие выражения и пообещать, что если они попытаются это сделать, то речь миссис Маккензи будет еще ярче. Я сказал, что она устроит им второй Залив Свиней[70], что она ненавидит их до самых потрохов, считает, что они довели его до смерти и что им лучше бы оставить тело в покое.

— Они разговаривали с ней?

— Пытались. Мидж дала этим людям пять минут, ответила на вопросы и велела убираться к дьяволу. Парни из Лэнгли поняли ситуацию и оставили Мидж в покое.

— Я бы удивился, если бы они этого не сделали.

— Кроме того, — продолжил Рандолф, вновь оборачиваясь к ящику, — у нас великолепная репутация, среди наших пациентов — самые выдающиеся люди страны. Кто осмелится назвать нас лжецами?

— Вы на это и рассчитывали?

— Совершенно верно... Ага, вот она.

— Что же нашел ваш патологоанатом такого, что может нам помочь?

— Дело не в этом. Я уже сказал — дело в нем самом. Он работал у меня временно.

— Что? — переспросил Майкл, чувствуя, как ухнуло куда-то сердце.

— Вы прекрасно слышали. — Рандолф достал папку, подошел к столу и уселся на свое место. — Он временно замещал моего сотрудника, который выбыл по причине моно.

— Мононуклеоза?

— Да... Инфекционного воспаления желез. Очень легко передается, особенно при желании.

— Я, кажется, теряю нить разговора.

— Напрягитесь, — посоветовал хирург, перебирая листки в папке. — За несколько дней до смерти Мака наш патологоанатом свалился с мононуклеозом. Тут же, спасибо судьбе, появляется высококвалифицированный специалист. Оказывается, он как раз меняет место работы, сейчас свободен, а живет у сестры в Истоне. Я, естественно, тут же за него ухватился.

— Ну и?

— Когда привезли тело, он проделал все первоначальные процедуры и попросил о встрече в моем кабинете. Мне никогда не забыть его первых слов: «Насколько хорошо вы знали этого Маккензи?»

— Он обнаружил нечто такое, — кивнул Майкл, — из-за чего тело оказалось невозможным доверить независимой экспертизе.

— Он обнаружил следы дигоксина.

— И, естественно, след от укола, местонахождение и угол которого указывали на то, что инъекция была произведена самим Маккензи.

— Вы все поняли.

— Я уверен, что он наверняка поинтересовался характером работы покойного, умственным состоянием, семейным положением... и где-то в ходе разговора коснулся проблемы страховки.

—Боже мой! Все было именно так.

— Не казните себя, доктор. Эти люди знают свое дело, как никто другой на всем земном шаре.

— Какие люди?

— Если я прав, то их зовут «памятливыми».

— Как?

— Не важно. И не пытайтесь найти прорех в его легенде. Он себя хорошо прикрыл, ничего не соврал. Это называется «крыша». Он все заранее предусмотрел. Теперь вы не посмеете разоблачить его, не обвинив при этом себя.

— Я ищу вовсе не прорехи, — ответил доктор, лихорадочно переворачивая страницы.

— Сестра в Истоне? Забудьте. Ее не существовало, он исчез и вы не знаете, где его искать.

— Последнее утверждено неверно. Я знаю, где он. Майкл резко подался вперед:

— Вы... что?!

— Его имя всплыло несколько недель назад. Я разговаривал с представителем фирмы, торгующей хирургическими инструментами, и тот сказал, что хотел бы посмотреть наши заказы, потому что один патологоанатом хочет приобрести оборудование такое же, как у нас. Я сразу узнал его имя. Но место работы оказалось совсем не тем, куда он намеревался перейти. — Рандолф помолчал, разглядывая собеседника. — Я поступил весьма странно, — продолжил он, — как-то по-детски. Я вовсе не хотел напомнить ему о себе или о том, что мы с ним сотворили... просто мне захотелось запомнить его. Я не стал, вопреки своему обычаю, просить секретаря внести данные в его личное дело. Вместо этого я прошел к себе и записал все в досье Мака. Не помню только, в каком месте. — Доктор вновь приступил к просмотру страниц.

Потрясенный, Хейвелок замер на краешке кресла. За многие годы работы в сумеречном мире разведки он понял, что в основе самых невероятных поворотов событий часто лежат весьма заурядные причины. Заговорив, он с трудом узнал собственный голос.

— Ваш патологоанатом не изменил имя, полагая, что вы будете последним, кто может пуститься на его поиски. И сделал это специально. Попросту говоря, его имя — это наживка; вы клюнули на нее и тем самым заглотили крючок. Поверьте, рано или поздно он сделает подсечку и безжалостно начнет таскать вас на этом крючке. Или выбросит на берег.

— Я это уже понял, — ответил доктор, поднимая взгляд на Майкла. — И он до сих пор может сделать это. Выбросит меня на берег, так сказать.

— Я тоже мог бы, но не стану так поступать, если вы не вознамеритесь уточнить информацию, которую сейчас ищете. Правда, последнее маловероятно, так как в любом случае я не позволю вам сделать это. С другой стороны, он никогда не появится рядом с вами, так как теперь я не дам ему такой возможности. В своей крайне необычной жизни этот человек сделал единственную, но совершенно непростительную, я бы сказал, фатальную ошибку. Итак, имя, пожалуйста...

— Колин Шипперс. Главный патологоанатом частного исследовательского центра «Ридженси-Фонда».

«Это гораздо больше, чем исследовательский центр, доктор. Это — место, где можно найти „памятливого“. Первый настоящий шаг в направлении „Двусмысленности“ и по пути к Парсифалю».

Вслух же он произнес:

— Я хочу, чтобы вы поступили следующим образом. И боюсь, вам придется это сделать.

Самым трудным для Майкла было действовать не просто на расстоянии, но и практически вслепую. Но так было необходимо. Тщательнейшее наблюдение пришлось оставить до следующего раза. Майкл ненавидел создавшуюся ситуацию, потому что его людям приходилось работать в полном неведении, только повинуясь приказам и не имея ясного представления о том, чем же они занимаются. В таком методе всегда есть заведомый риск: ответственность без знания или власти ведет к внутреннему сопротивлению, которое в свою очередь является ближайшим родственником небрежности. Этого никак нельзя допустить. Но, к сожалению, стандартное изучение привычек Шипперса, его друзей, коллег, любимых мест... всех тех мелочей, которые способны оказать большую помощь, тоже недопустимо.

Если смерть Маккензи связывала доктора Колина Шипперса с организацией операции на Коста-Брава, точнее — с той ее частью, которая не имела отношения к замыслу Белого дома, — то это означает, что Шипперс появился в центре Рандолфа по приказу «крота» из госдепа, «памятливого», который воспользовался паролем «Двусмысленность». «Памятливый» ни за что не поручит столь ответственное дело, как убийство сотрудника ЦРУ, и не простого, а специалиста по тайным операциям, кому-либо не из своих. Следовательно, надо исходить из того, что Шипперс — сам «памятливый путешественник»; при первом же намеке на тревогу он уйдет в подполье, оборвав все контакты с «Двусмысленностью» и, собственно, саму возможность обнаружить «крота» в госдепе. Все источники информации были доступны «памятливым». Личные дела персонала учреждений, кредитные и банковские операции, даже материалы проверок, устраиваемых ФБР, — все это находилось под пристальным вниманием добровольных или вынужденных информаторов — русских осведомителей и шантажируемых чиновников, предупреждающих советских агентов, которые были, по сути, стопроцентными американцами, о том, что к ним кто-то проявляет интерес. Такая практика в сочетании с Четвертой, Пятой и Шестой поправками к «Биллю о правах» делала практически невозможным поимку «памятливого». Как полноправный гражданин страны, он находится под защитой Конституции Соединенных Штатов. До того, как закончится расследование, Большое жюри вынесет решение о привлечении обвиняемого к ответственности, до официального уведомления о характере и причинах обвинения «памятливый путешественник» успеет благополучно скрыться, чтобы всплыть на поверхность через несколько недель или месяцев под Другим именем, с иной биографией, а иногда и с новым лицом благодаря усилиям московских хирургов.

Однако, как упоминал в Афинах Ростов, по иронии судьбы это «глубокое погружение» приводило к противоположным результатам. Очень часто американская действительность подрывала обязательства «памятливых» по отношению к Советскому Союзу. Во время своих редких, но необходимых посещений Москвы они неизбежно сравнивали обе страны. В конечном итоге «памятливые путешественники» оказались гораздо менее продуктивными, чем на то мог надеяться КГБ в свете затраченных усилий и ресурсов. При этом разоблачение одного из них в суде вело к полной дискредитации всей программы.

Но и в этом случае существовали исключения. «Крот» под кличкой «Двусмысленность», бродящий по священным коридорам госдепа, блестящий, респектабельный патологоанатом, прыгающий из одной лаборатории в другую. Кто знает, сколько из этих лабораторий могло принадлежать разведывательным службам? Уже эти двое оправдывали затраты Москвы на «памятливых». «Двусмысленность», несомненно, руководил Шипперсом и контролировал его, будучи одновременно и яркой звездой на небосводе КГБ. Однако он не информировал КГБ о развернувшемся кризисе. Площадь Дзержинского не просто отмежевалась от Коста-Брава и всего связанного с этой операцией безумия; их слабая осведомленность об этих событиях обеспокоила, вероятно, не одного Петра Ростова.

Это логично. Произошли события, которые не должны были иметь места без ведома Москвы. Сотрудник ВКР угодил в западню и был ранен в Париже Хейвелоком, основным действующим лицом с Коста-Брава. Не требовалось большого ума понять, что источники приказов, которым следовал сотрудник ВКР в Париже, сознательно скрывались, и установить их в сложной машине русских разведслужб было практически невозможно. Совершенно естественно, что Ростов встревожился. Призрак фанатиков из ВКР мог испугать самого правоверного марксиста не меньше, чем Хейвелока. Ясно, что неизвестный под кодовым именем «Двусмысленность» направлял своим руководителям в КГБ только рутинную информацию, приберегая поистине взрывные сведения для своих настоящих хозяев из ВКР.

Ростов все это почувствовал, но не смог точно определить, не говоря уже о том, чтобы разоблачить. Вот почему он сообщил об этом своему противнику — бывшему сотруднику Консопа. Он сказал, что больше не враг им, потому что появился другой, возможно, их общий враг.

Если бы Ростов знал, насколько он прав в своих догадках, он мог бы пойти и на более тесный контакт, даже под угрозой расстрела, подумал Майкл. Но в одном Ростов ошибался: Хейвелок не перестал считать русских врагами. По сути, никто не мог полностью доверять другому хотя бы по той простой причине, что ни Москва, ни Вашингтон никогда на это не пойдут. И даже страшная угроза Парсифаля ничего тут не изменит.

Безнадежный сумасшедший мир... Сумасшедший, как и его бывший спаситель Энтони Мэттиас; суперзвезда.

— Как ты думаешь, сколько времени это займет? — спросила Дженна, сидя напротив Майкла в небольшой, залитой солнцем нише на кухне, где они пили свой утренний кофе.

— Трудно сказать. Все зависит от того, насколько убедителен будет Рандолф и как скоро у Шипперса возникнут подозрения, что за страховой компанией может стоять некто иной. Возможно, все произойдет сегодня, завтра... послезавтра. Не исключено, что и этой ночью.

— Я думала, ты хочешь, чтобы Рандолф вынудил его действовать как можно поспешнее. Мы не можем позволить себе терять время.

— Я не могу позволить, чтобы мы потеряли Шипперса. Он — единственная нить, которая у нас есть. Его имя не фигурирует в медицинском заключении. Организовать это было не сложно, учитывая желание Рандолфа скрыть истинную причину смерти, ведь он считал, что Маккензи покончил с собой. Шипперс прекрасно понимает, что его имя всплывет только в том случае, если Рандолф решится на саморазоблачение, а на это он никогда не пойдет — не только из практических соображений, но и из самолюбия.

— Но быстрота для нас — все, — не соглашалась Дженна. — Боюсь, что я до конца не понимаю твою стратегию.

Хейвелок вопросительно посмотрел ей в глаза.

— Не уверен, что я сам все понимаю. Я всегда знал одно — для того чтобы иметь успех в этом бизнесе — в нашей так называемой профессии — необходимо научиться влезать в шкуру противника. Думать, как он, стать им, а затем поступить так, как он меньше всего ожидает. Сейчас же мне необходимо думать за человека, в шкуру которого я влезть не могу. За человека, который буквально состоит из двух личностей. — Майкл отпил кофе и, разглядывая свою чашку, продолжил: — Только подумай: американское детство, юношество... бейсбол, хоккей, книги и музыка... друзья в школе и колледже, встречи с девушками, рассказы о себе людям, которым симпатизируешь... И все эти годы приходится носить в себе тайну, которой невозможно ни с кем поделиться. Противоестественно. Скажи, как «памятливым» удается хранить свой секрет всю жизнь?

— Не знаю. Но ты сейчас обрисовал человека, которого я хорошо знаю.

— Кого же? Самого себя, милый.

— Чепуха. — Хейвелок поставил чашку. Было видно, что он хочет завершить разговор и убраться из кухни как можно быстрее.

— Разве? — Дженна через стол коснулась его руки. — Скольким друзьям в школе и колледже, скольким девушкам или людям, которые тебе нравились, ты рассказывал о Михаиле Гавличеке и о Лидице? Кто знает о твоих страданиях в Праге, когда ты доставлял тайные донесения, будучи обвязанным взрывчаткой? Скажи мне, сколько человек?

— Рассказывать не было смысла. Все ушло в историю.

— И я бы этого не знала — мы бы этого не знали, если бы наше руководство не настояло на глубокой и всесторонней проверке. Ваши разведывательные службы не всегда направляли в Восточную Европу своих лучших людей, а за ошибки приходилось платить нам. Но затем нам доставили досье на Гавличека и всю семью Гавличеков (все сведения, кстати, легко поддавались проверке). Пакет в запечатанном виде был привезен одним из высокопоставленных чиновников госдепа. Стало ясно, что твое непосредственное руководство, то есть те, с кем мы поддерживали постоянные контакты, ничего не знали о твоем прошлом. По какой-то причине оно хранилось в тайне. В тебе самом сидели две личности. Почему, Михаил?

— Я же сказал. Мы с Мэттиасом решили, что так будет лучше. Все должно остаться в моем прошлом.

— Значит, ты не хотел жить с этим, предпочел скрыть ото всех часть своей жизни.

— Так и будет.

— Я много раз была свидетельницей того, как люди старше тебя вспоминали те дни. Ты же молчал. Ничем не выдавал, что тоже помнишь их.

— Я был последователен.

— Как и Шипперс, ты был там и в то же время оставался невидим. Ты принимал участие, но твоя подпись нигде не появилась.

— Это совсем другое дело.

— Другое, согласна, да не совсем, — стояла на своем Дженна. — Ну да ладно. Итак, ты не можешь позволить начать обычное расследование в отношении Шипперса, потому что информаторы могут предупредить его, и он скроется, унеся с собой тайну. Ты ждешь его реакции на звонок Рандолфа. Ты надеешься, что он решит выяснить, действительно ли эта страховая компания... Как это говорят?..

— Заартачилась, — подсказал Майкл. — Они решили еще раз все перепроверить, прежде чем выплатить страховку. Это обычное дело. Они терпеть не могут расставаться с деньгами.

— Да. Ты считаешь, что Шипперс поступит именно так. И когда он выяснит, что у компании нет вопросов, то встревожится и обратится к своему руководителю, который, как ты опять же надеешься, окажется человеком под псевдонимом «Двусмысленность».

— Полагаю, что его поведение окажется именно таким. Это для него самый естественный и безопасный путь. При любых других действиях с нашей стороны он просто уйдет в подполье.

— И все время он будет...

— Думать об этом, — подхватил Майкл. — Зациклится.

— Вот именно, зациклится. Но с каждой лишней минутой увеличиваются шансы на то, что он может обнаружить слежку. Ведь ты беспокоишься, что не знаешь людей, которые ведут наблюдение, и не можешь дать им полную информацию об объекте.

— Мне это не нравится, но так делалось и раньше.

— Сомневаюсь, что обстоятельства были такими же, как сейчас, когда так высока цена ошибки. Быстрота — это для нас все, Михаил.

— Ты мне все время пытаешься что-то внушить, но не пойму что.

— Ты опасаешься спугнуть Шипперса, боишься, что он скроется.

— Не то слово. Меня это ужасает.

— Значит, не надо искать конкретного Шипперса. Ищи некоего человека из медицинского центра, который был при освидетельствовании смерти Маккензи, но чьей подписи не оказалось в протоколе вскрытия. Вспомни себя в Праге. Ты был там в двух ипостасях, а он — здесь. Вот и ищи того, который виден — ведь у тебя нет никаких оснований полагать, что он двулик, что он скрывает какие-то секреты.

Хейвелок взялся за свою чашку, не сводя глаз с Дженны.

— Искать некоего патологоанатома, — тихо произнес он. — Исходя из того, что таковой должен был быть рядом с Рандолфом... Подтверждение. Страховая компания настаивает на подтверждении заключения врача.

— В моей стране для патологоанатомического заключения, наверное, не хватит и пяти подписей.

— Он, разумеется, от всего откажется.

— Но каким образом? Он же там действительно был.

— Шипперс скажет Рандолфу, что не может поддержать его, не может открыто признать разрыв аорты.

— В таком случае, я считаю, доктор должен будет проявить твердость. Если такова позиция анатома, то почему он не заявил о ней раньше? Майкл улыбнулся. Он все понял.

— Здорово. Шантажируй шантажиста его же приемами?

— Почему бы и нет. У Рандолфа имеются... как вы это называете?.. Рычаги. Возраст, репутация, средства. Кто такой против него Шипперс?

— Результат будет тот же самый. Только мы заставим его шевелиться быстрее ради своей собственной безопасности. Не как «памятливого», а как обычного врача, спасающего репутацию. Шипперс попробует определить, насколько серьезно настроена страховая компания. Обычная ли это процедура или нечто иное. Когда он узнает, что компания здесь ни при чем, он сделает свой следующий шаг. Что нам и требуется.

— Какой распорядок дня на сегодня? — спросила Дженна.

— Первая группа возьмет его под наблюдение, как только он выйдет из дома. Вторая будет работать в здании «Ридженси-Фонда».

— Как?.. Прости, я не слышала твоего вчерашнего разговора по телефону.

— Знаю. Я обратил на это внимание. Готовишь мне очередной сюрприз?

— Чуть позже, возможно, узнаешь. Как наблюдатели попадут в здание?

— "Ридженси-Фонд" — частная фирма, частично работающая по заказам правительства. Видимо, по этой причине Шипперс и поступил туда. Большинство этих заказов связано с обороной. «Ридженси» была первой компанией, определившей ожоговый радиус действия напалма... Обычное дело, когда там присутствуют правительственные технократы или представители аудиторской службы. Они изучают документы и выглядят при этом весьма официально. С утра их количество увеличилось на двух человек.

— Надеюсь, что никто не станет задавать им вопросы?

— Даже если и спросят, они не обязаны отвечать. Так принято. На лацканах пиджака у них специальные пластиковые удостоверения личности, и солидные портфели говорят сами за себя. На случай проверки есть убедительные легенды. — Хейвелок взглянул на часы и поднялся из-за стола. — Рандолф собирался звонить между десятью и половиной одиннадцатого. Пойдем. Надо будет сообщить ему новую версию.

— Если Шипперс среагирует, — говорила Дженна, следуя вслед за Хейвелоком через зал в направлении кабинета, — то он наверняка не станет пользоваться телефоном в своем офисе.

— На ближайших улицах — три мобильные группы. У них радиосвязь и миниатюрные фотокамеры, которые приводятся в действие простым поднятием руки. Они могут работать пешком и в машинах. Машины меняются. Если они профессионалы, они не потеряют его.

— Все же они тебя беспокоят, не так ли?

— Да, беспокоят. — Хейвелок открыл дверь кабинета и придержал ее, пропуская Дженну. — Но они беспокоили бы меня гораздо больше, если бы среди них не было парня по имени Чарли. Того самого, который собирался пустить мне пулю в лоб на острове Пул.

— Он из Консопа?

Майкл кивнул, направляясь к письменному столу.

— Он прилетел вчера вечером по моей личной просьбе, что вряд ли вызвало у него бешеный восторг. Но он хороший знаток своего дела. Работает тщательно и знает, что Шипперс связан с проблемой Мэттиаса. Этого достаточно, чтобы он выложился на все сто и даже больше. Чарли поставлен во главе операции, и если он не проглотит микрофон, то сообщит мне обо всем, что происходит. Сразу даст знать, если что-то прорежется.

Дженна отправилась на свое рабочее место — софу. На журнальном столике лежали аккуратные стопки документов и несколько исписанных от руки листков. Она села и взяла картонную папку из левой стопки. Открыв ее, она как бы мимоходом поинтересовалась:

— Ты не связывался со страховой компанией?

— Нет, этого я не хочу делать, — ответил Майкл, думая о чем-то другом. — Боюсь, что они опротестуют страховку Маккензи.

— По-видимому, ты прав.

— Что ты там нашла? Кажется, ты и вчера это читала.

— Это доклад вашего ЦРУ. Список потенциальных перебежчиков из Советского Союза за последние десять лет, которые так и не появились на Западе.

— Ищи среди них ученых-ядерщиков и специалистов-вооруженцев, следы которых затерялись.

— Следы затерялись не только у них, Михаил, — откликнулась Дженна и потянулась за карандашом.

Хейвелок переключил внимание на список имен и телефонов, лежавший перед ним, пометил нужный, снял трубку и начал набирать номер.

— Должен сказать, он очень хладнокровный сукин сын, — выпалил доктор Мэтью Рандолф. — Когда я все выложил, он замкнулся как устрица, задал пару вопросов таким тоном, которым владелец погребальной конторы беседует с адвокатом семьи усопшего, а потом сказал, что перезвонит.

— Что вы ему выложили, и о чем он спросил? — поинтересовался Майкл, откладывая в сторону официальный бланк Пентагона с перечнем имен и чинов ответственных членов Комитета ядерного планирования. Одно имя в списке было обведено кружком. — Постарайтесь быть максимально точным, — добавил Хейвелок.

— Я буду абсолютно точен, — ворчливо произнес хирург.