Век Екатерины Великой Волгина София

Означенные провинции и города состоят из разных народов, купечества, помещиковых, дворцовых, монастырских и ясашных русских крестьян и разных иноверцев, служилых мурз, татар и ясашных татар же, мордвы, чуваш, черемис, вотяков, и из них новокрещен. Коих сколько в которой провинции состоит душ, тому учинена ведомость.

Андрей Квашнин-Самарин».

Закончив свое, как всегда, четкое и выразительное чтение, Бецкой поднял глаза на императрицу. Лицо его выражало вопрос – понравился ли оный текст Екатерине Алексеевне.

– Ну, как вы, Иван Иванович, находите? Не соскучимся мы там, в Казанской губернии? – спросила задорно Екатерина.

– Уж не ведаю, что и сказать, – ответил Бецкой. – Тут так много городов и рек, окромя Волги. Как жаль, что я не могу с вами поехать! – посетовал он.

– Полагаю, Иван Иванович, – засмеялась императрица, – вы столько наездились за пределами России, что географию паче знаете чужую, чем свою.

– Есть грех подобный за мной, государыня-матушка, не скрываясь говорю, есть…

Екатерина мягко усмехнулась.

– Меня не так города и реки интересуют, – сказала она, – пусть и такожде осмотреть их желаю, – как интересуют все множество народов, которые населяют те места. Красиво звучит – черемисы! На кого похожи? На татар али на русских?

– Того не ведаю, государыня-матушка, – стыдливо пожал плечами Бецкой.

– Вот я узнаю и непременно вам расскажу, – весело пообещала императрица.

В марте шестьдесят седьмого года вышел специальный указ Сената, предписывающий Ямской конторе иметь на каждой станции, где предполагались остановки императрицы, семьдесят лошадей для смены. К приезду императрицы Екатерины и придворных вельмож в Тверь приготовили триста дорожных колясок и соответственное количество лошадей. Специально оборудованные кареты везли гардероб, аптеку и прочее.

Проехав сухопутно Клин, Завидово и Гродню, государыня прибыла в сопровождении многочисленной свиты и дипломатического корпуса в Тверь, где были приготовлены для путешествия Ея Величества галеры, транспортные, экипажные, лазаретные и провиантские суда.

Осмотрев заново отстраивающийся после пожара, случившегося четыре года назад, город и оставшись довольной, она направилась к пристани. В путь отправились от дворцовой пристани, у коей пришвартовалась галера «Тверь».

В поездку с собой Екатерина пригласила в первую очередь всех Орловых, но Федор как раз перед отъездом заболел, как и близкая подруга, Мария Саввишна Перекусихина. В путешествие такожде отправились братья Чернышевы, генерал-майор Бибиков, граф Строганов, граф Андрей Шувалов, президент Мануфактур-коллегии Волков, сенатор и генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга Чичерин, директор Московского университета Херасков, князь Алексей Нарышкин, полковник князь Долгоруков и другие высокопоставленные чиновники. Среди них такожде имелось значительное число придворных чинов, фрейлин, лекарей, а такожде иностранные послы со своими свитами, таковые, как гишпанский виконт Дегерерский, австрийский князь Лобкович, прусский граф Сольмс, датский барон Ахац Фердинанд Ассебург, саксонский граф Сакчен.

Гавриле Жукову, помощнику секретарей императрицы, было поручено вести камер – фурьерский журнал – с тем, дабы он в хронологическом порядке описал все события их путешествия. Чем он и занимался в продолжение всего плавания по Волге. Первая его запись гласила:

«Третьего мая, в воскресение вся делегация взошла на борт галер в Твери, а пятого мая пристали к берегу посетить Троицкий Калязинский монастырь, построенный еще три века назад, самый крупный на тверской земле и один из самых могущественных монастырей России. Государыня и ее свита остались в восхищении от его величия. На следующий день императрица прибыла на шлюпке к пристани города Углича, где ее встречали губернатор Московской губернии Иван Юшков и угличский воевода Жеребцов с жителями города. Государыня побывала на литургии в Преображенской церкви и в доме воеводы, где встречалась с представителями местного дворянства. После краткого угощения императрица со свитой вернулись на галеры. Следующим пунктом следования была небольшая Рыбная слобода, где все за время краткого пребывания успели послушать обедню в Спасо-Преображенской церкви и пройтись пешком по Крестовой улице в токмо построенный для императрицы дворец. Отобедав неподалеку в селе Малшино, государыня Екатерина Алексеевна со свитой вернулись на галеры.

На следующий день, девятого мая, во вторник, в шестом часу утра, вся галерная эскадра под собственный барабанный марш подплыла к полюбившемуся императрицей городу Ярославлю. Горожане и селяне собрались к Успенскому собору, ожидая государыню Екатерину. Архиепископ Афанасий, духовенство, дворянство и купечество ждали в самом соборе. Лишь токмо из-за Полушкиной рощи показалась флотилия императрицы из шести галер и пяти транспортных судов, окруженная многочисленными лодками жителей прибрежных сел и деревень, как зазвонили на ближней приходской колокольне, что стало сигналом для звона колоколов по всему городу и пушечному грому с судов, стоявших на Волге. На стрелке Волги для схода устроили широкую лестницу, а на самой Волге – красивую пристань. В восемь часов пополудни флотилия встала на якорь, и императрица на богато убранной шлюпке переправилась на берег. Под непрерывное «Ура!» был сделан восемьдесят один выстрел из пушек, стоявших на берегу и на площади. Архиепископ, с крестом в руках, и воевода сошли на пристань, где первый поприветствовал гостью поздравительной речью, а второй отрапортовал о благосостоянии города. Тут же, на самом берегу, императрицу встретили хлебом и солью дворянство и купечество. При громовом «Ура!» и колокольном звоне императрица вошла в Собор, где приложилась к иконам и мощам благоверных князей, после чего отправилась в приготовленный для нее архиерейский дом. На следующий день, в одиннадцать часов утра, императрице представлялись архиепископ со знатнейшим духовенством, ярославское дворянство и купечество. Екатерине было приятно узнать, что сюда прибыли костромские посланники, дабы потом проводить Ея Величество в Кострому. Затем императрица посетила Спасский монастырь, а после обеда обозрела фабрики. В восемь часов вечера она принимала и жаловала к руке дам ярославского дворянства. На второй день утром ей представлялись дворяне и купцы».

Такожде в камер – фурьерском журнале отметили, что императрице был представлен весьма обаятельный и всячески приятный ярославский поэт Василий Иванович Майков, преподнесший ей «Оду на прибытие Ея Величества из Москвы в Ярославль». После обеда императрица побывала на заводах, а вечером посетила бал, организованный дворянством и купечеством. Екатерина выглядела замечательно – тем паче, что оделась на бал в русское ярославское платье и кокошник, чем полностью покорила все местное общество. В тот вечер она танцевала со всеми братьями Орловыми и Александром Строгановым. В предпоследний день, в шесть часов вечера Екатерина ужинала с ярославскими дворянами и беседовала с оказавшимся недалеко от нее за столом – напротив и чуть наискосок – тем самым поэтом Майковым, не спускавшим с нее восторженных глаз. Императрица пригласила его послужить отечеству в столице. После застолья устроили фейерверк. Жуков отметил такожде, что подряд три дня государыня находила время разбирать споры местного купечества. Видя, что воевода не справляется со своей работой, императрица велела Сенату заменить его, понеже он, как она полагала: «по нерасторопности своей должность свою исполняет с трудом и не может способствовать восстановлению мира между купечеством».

Далее фурьерский журнал гласил: «В шесть часов вечера, 13-го мая, императрица со свитой при колокольном звоне и громе пушек вернулась на галеру с тем, дабы продолжить свое путешествие. Ярославцы не хотели расставаться с императрицей и доверили нескольким своим депутатам сопровождать ее до Костромы вместе с приехавшими костромскими депутатами».

Екатерина осталась в таком восторге от приема, коим удостоили ее ярославцы, что она, полная впечатлений, всю ночь не могла заснуть. Единственным огорчением оказался воевода, коего требовалось заменить более достойным. В Кострому флотилия прибыла вечером четырнадцатого мая. Глаза Екатерины и ее свиты не могли охватить одним взглядом бесчисленное множество стоявшего по обоим берегам реки народа, чье единодушное восклицание «Ура!» заглушило грохот пушек и перезвон колоколов.

Жуков писал: «Предводитель и депутат стали против императрицы на колени со всем дворянством, народом и духовенством, как белым, так и черным. Семинаристы пели специально к оному случаю сочиненные кантаты. Азовский полк поприветствовал императрицу уклонением знамен, музыкою и барабанным боем. Приветственные крики огромной мощности не прекращались».

Здесь, на пристани, ее встречали: друг Никиты Панина генерал-майор Александр Бибиков, епископ Костромской и Галичский Дамаскин, а такожде местное духовенство, дворянство и купечество. Государыня Екатерина Алексеевна, повелев всем встать, откушала поднесенный хлеб с солью.

Затем галеры императрицы прибыли к Ипатьевскому монастырю, который часто называли «колыбелью дома Романовых» – там юный Михаил Романов сто пятьдесят пять лет назад получил сообщение об избрании его царем. Приветственные речи архиепископа Дамаскина и генерала Александра Бибикова говорили о безмерной к ней любви народа и о преклонении пред ней как пред законной представительницей династии Романовых. Императрица чувствовала, как от хвалебных речей краска удовольствия разливалась у нее по щекам. Глаза засияли еще ярче, довольная и благодарная улыбка не покидала ее лица.

Жуков отмечал: «Императрица слушала литургию, после чего пообедала с местным духовенством и дворянством. Обед, во время коего играла придворная музыка, был дан костромским дворянством в архиерейских покоях, построенных в Ипатьевском монастыре. Стол накрыли на сорок кувертов, а великолепный десерт в аллегорических изображениях представлял добродетели государыни. К столу носили и ставили пред Ея Величеством кушанье костромские дворяне, а не прислуга. За креслом императрицы служили две знатнейшие и благовоспитанные дворянские девицы».

Во время обеда государыня Екатерина вдруг настороженно обернулась по сторонам и с удивлением посмотрела на место, где сидел граф Иван Чернышев. Он, заливаясь слезами, твердил слова благодарности своему соседу, главе города Костромы. Всхлипывая и вытирая хмельные слезы, он повторял, что нигде не видел подобного единства всех сословий русского народа, что сие он никогда не забудет и оное будет помогать ему верить в силу родного отечества.

– Растрогало графа Чернышева благочинное и ласковое обхождение, – отметила с сочувствующей улыбкой императрица.

– Да, местное дворянство действительно на редкость гостеприимно, – заметил, улыбаясь, Александр Орлов.

– Граф, а что вы скажете на то, что при первой встрече с горожанами здесь даже чужестранцы – дипломатический корпус, сопровождающий нас – не раз плакали при виде народной радости, с коей нас встречали костромчане?

– Не токмо иноверцы и чужестранцы, Ваше Величество! Но и ваш покорный слуга, я, собственной персоной, прослезился. А из меня выбить слезы, как всем известно, не-воз-мож-но! – закончил он, весело взявшись паки за вилку.

Глаза у Екатерины загорелись.

– Ну вот! – воскликнула она негромко, обернувшись к Григорию и одновременно при том обращаясь к надворному советнику Ивану Золотухину, сидящему напротив нее: – Даже наш Алексей Григорьевич ощутил единение с народом. Сие дорогого стоит! А уж как я его прочувствовала! С трудом сдержала слезы.

– Да уж, вы, Ваше Величество, известная плакса, – вполголоса пошутил, склонив к ней голову, Григорий Орлов. – Я-то заметил слезы на ваших глазах.

Императрица не обратила внимания на его слова. Продолжив трапезу, она вдруг обратилась к застенчивому Золотухину:

– У вас здесь такие красивые места! Загляденье. Но сие не самое главное в вашем уезде. Люди у вас необыкновенной души и бесстрашия!

Побледнев и тут же покраснев, надворный советник не сразу нашелся, что и сказать. Он беспомощно обернулся к соседу, Дамаскину, но потом сам довольно бодро ответил:

– Вестимо, государыня, народ бесстрашный, ежели вы намекаете на нашего земляка Ивана Сусанина.

– Именно его я и имею в виду. Сумел он обмануть врагов лютых, задумавших убить нашего первого царя Романова. Не получилось в тот раз у подлых поляков, понеже сумел он заманить супостатов в дремучий лес и тем погубить себя – но вместе с ними.

Золотухин прямо-таки расцвел от таких слов, обернувшись красивым и совсем нестарым мужчиной. Голубые глаза его просияли, щеки зарумянились.

– Что и говорить, Ваше Величество, – радостно молвил он, оглядывая присутствующих, – народ наш жизнью завсегда пожертвует за-ради своего царя и отечества!

– Весьма похвально сие. Весьма! – императрица совсем перестала есть.

Они улыбнулись друг другу.

– Желаю полюбопытствовать, господин Золотухин, каков же герб у вашего города? – паки ласково обратилась она к нему.

Выяснилось, что Кострома не имеет своего герба – слишком мало времени была она отдельным самостоятельным княжеством. Тут же за столом герб был придуман быстрым и практичным умом Григория Григорьевича Орлова. Государыня Екатерина Алексеевна решила отправить письмо генерал-прокурору Сената, Александру Вяземскому, с повелением официально сделать в Герольдии герб, коим она намерена пожаловать город Кострому.

Далее, как отмечено в журнале, императрица со свитой переправилась на шлюпках на другой берег города, где проехала через триумфальные ворота в цветущий весенний город, где на сей раз посетила Успенский собор и роскошный дом воеводы, мало уступавший какому-нибудь вельможному дворцу. Здесь к руке императрицы были допущены дворяне и купцы. Одарив всех приветливыми взглядами и милостивой улыбкой, Екатерина Алексеевна возвратилась в Ипатьевский монастырь. Переговорив с Орловыми о помощи монастырю, перед отъездом она пожертвовала ему три тысячи рублев.

Осмотрев город, императрица и ее свита нашли его вполне достойным. Благовоспитанное, верноподданное и сплошь бородатое, городское купечество, выполняя непривычную для них роль сопроводителей, старалось изо всех сил, показывая им примечательные места Костромы и Нерехты.

Думая перед сном о прошедшем дне, Екатерина с теплотой вспоминала приятнейшие минуты того щемящего чувства всеобщего единения народа с ней, их императрицей Екатериной Второй. Какой счастливой она себя ощущала! Оное состояние невозможно передать.

Боже, благодарение Тебе!

Вечером следующего, знаменательного для костромичей, дня на правом берегу Волги засиял вензель Ея Величества под императорскою короною. На третий день, в день Вознесения Господня, императрица посетила усадьбу Борщовка на правом берегу реки. Вечером она со своей свитой отправилась далее по своему маршруту – к великой печали всех горожан.

Государыне Екатерине тоже взгрустнулось. Когда она еще прибудет сюда? Скорее всего, никогда! Слишком уж насыщена была ее жизнь в двух столицах. Сюда приедет уже Павел, али даже внуки ее… Стоя на палубе галеры в компании почти всей своей свиты, она оглядывала просторы Волги, на коей стояла добрая и гостеприимная Кострома. Действительно, Волга – великая русская река. Полноводная, широкая и спокойная. Слегка перегнувшись через борт, Екатерина долго смотрела на темную речную гладь.

– Широка матушка-Волга, – продекламировал оказавшийся рядом поэт Михаил Херасков.

– Дух захватывает, – ответила государыня Екатерина.

– То не река, а море! Что скажете, Ваше Величество? – спросил главный петербургский полицмейстер, Николай Чичерин, и провел широко рукой.

Екатерина, в легкой красивой шали, заботливо накинутой на нее фрейлинами, оторвала взгляд от воды. Посмотрела на обоих. Глаза ее как будто еще больше заблестели в наступающих сумерках. И поэт, и полицейский не сводили с нее глаз, ожидая ответа.

– Велика Волга, да! Согласна. И широка, как душа русская, – ответила она с грустью в голосе.

Мужчины переглянулись, кивнули императрице.

– Лучше и не скажешь, – согласился Чичерин, глубоко вдохнул, набрав полные легкие воздуху, и выдохнул. – И воздух здесь волшебный! – добавил он.

Улыбаясь своей вечной широкой улыбкой, Херасков сказал, хлопнув его по плечу:

– Магия силы и красоты! Можно вот так простоять всю ночь, переворошить всю свою жизнь, искренне помолиться – и найти для себя новый путь.

Екатерина, расчувствовавшись, незаметно смахнула слезу.

– Как дела ваши с переводом «Велисария», идут исправно? – спросила она, дабы переменить тему. – Много вы уже успели перевести во время нашего славного водного пути? Завтра у нас поэтический вечер.

– Весьма, Ваше Величество! Будет что продекламировать, не сомневайтесь!

Оставшийся в сей вечер на их галере Иван Орлов с удивлением полюбопытствовал:

– Ужели вы еще проводите здесь декламацию стихов?

На что Херасков весело ответил:

– Да, милостивый государь, мы здесь, – он обвел всех присутствующих рукой, – дабы не скучать, по предложению Ея Величества Екатерины Алексеевны договорились совместно перевести новое сочинение Жана Франсуа Мармонтеля «Велисарий». Как водится, кинули жребий, и каждому досталась своя часть сочинения.

– Мне досталась самая интересная, девятая глава, – сказала со смешком императрица.

– Ну, а мы с Нарышкиным еще переводим несколько разделов «Энциклопедии» и кое-что из Дидро, – увлеченно продолжал говорить Херасков, видя, что императрица, граф и некоторые другие с интересом его слушают.

– Похвально, Михаил! Чаю, и я не на последнем месте с моей частью перевода окажусь. Смотрите, не опоздайте, любезные кавалеры, – молвила государыня и нарочито пригрозила пальчиком. – А теперь, господа, пора мне, заждалась меня моя Авдотья.

Она кивнула своей фрейлине, стоявшей в шаге от нее. Оба кавалера поспешно приложились к руке.

– Я провожу вас, Ваше Величество! – предложил Херасков, опережая графа Орлова, и, взяв ее под локоть, повел к ее каюте, крепко придерживая. Чичерин вел Полянскую. Оставшаяся свита тоже стала медленно разбредаться.

Следующий причал, где бросили якорь на самый короткий срок, был в Городецком Феодоровском монастыре. Екатерина Алексеевна приняла участие в освящении собора, выстроенного в честь Феодоровской иконы Божией Матери, одной из святынь дома Романовых. Императрица внесла пожертвования на украшение храма и для братии. Пребывая ранее в хорошем настроении, она вернулась на галеру весьма рассерженная: дряхлый архимандрит еле шамкал беззубым ртом, и, что самое отвратительное, братия оказалась навеселе.

Остановка в Балахне такожде не порадовала государыню, понеже местный воевода по простоте своей душевной поведал о грядущем голоде, поскольку в сих местах три года подряд случился неурожай. Сердитая, она долго обсуждала со своим окружением положение дел в малых селеньях.

В тот же день галеры направились в Нижний Новгород.

Государыня Екатерина Алексеевна сидела в общей комнате, среди своих приближенных.

– Через три часа мы будем уже на месте. Припоминаю я прежнего главу Нижегородской губернии. Звали его Сергей Иванович Измайлов, бывал раз в год на приеме у императрицы Елизаветы Петровны, – рассказывала императрица во время игры в «Бостон». – Про теперешнего я ничего не знаю, окромя того, что имя его Яков Семенович Аршеневский, а в звании он генерал-поручика. Хотя вы наверняка знаете о нем, Александр Сергеевич, – обратилась она к графу Строганову. – Вы же не так давно ездили в Нижний Новгород.

– Аршеневского Якова Семеновича? – переспросил граф, внимательно глядя в глаза государыни. – Нет, Ваше Величество, не припоминаю такого. Да и пробыл я там не долго.

Екатерина ободряюще улыбнулась.

– Понравился город вам, Александр Сергеевич?

– Сам город-то? Как сказать, – Строганов задумался. – Улицы и переулки кривые, узкие. Площади немощеные и пыльные, особливо летом. После дождей – нельзя и пройти, кругом грязь сплошная.

– Бедные крестьянские женщины, из дома им не выйти, – жалостливо пробормотала фрейлина Полянская.

– Токмо ежели на телеге, – заметил с иронией князь Яков Шаховской.

– Есть у них там Ивановский съезд, так во время дождей там вечно ломались оси телег и колеса, рвалась упряжь и тонули в грязи лошади.

Екатерина покачала головой. Окинув всех взглядом, сказала:

– Ожидает, чаю, нас картина не из приятных… Чего еще любопытного вы нам поведаете, граф?

– Кто ж может знать больше вашего, Екатерина Алексеевна, – сказал с улыбкой Строганов. – Вам, стало быть, и докладывают…

– Докладывают, – согласилась императрица. – Сам губернатор, мне показалось, толковый человек – всегда вовремя рапортует на бумаге о протяженности и состоянии дорог в губернии, о торговле хлебом и солью, развитии ремесел и состоянии кожевенного производства. Четыре года назад, по моему именному императорскому указу, он изыскал десять девиц для поступления в новый институт благородных девиц на учебу. Ему надобно было при помощи уездных канцелярий установить имена помещичьих дочерей подходящего возраста и, при родительском на то согласии, отправить девиц в Санкт-Петербург. Аршеневский на диво быстро справился с той работой.

– Как такую работу не выполнить, Ваше Величество? – рассмеявшись, вмешалась в разговор Элизабет Штакельберг. – Искать юных девушек по указу обожаемой императрицы! Любому кавалеру таковые поиски по душе придутся.

Все заулыбались.

…В самом Нижнем Новгороде ожидали ее двадцатого мая. Задолго еще до сего дня в Нижний Новгород ехали и шли, даже из отдаленных концов губернии, люди всех сословий, дабы хоть раз в жизни взглянуть на государыню. В городе стало тесно, в тесные дома битком набился народ, а множество припозднившихся людей остались жить на улицах.

В назначенный день, с раннего утра Нижний Новгород кипел празднично одетым людом, устремившимся на берега Оки и Волги, на Нижний базар. В восемь часов прогрохотал выстрел со стен Кремля. С появлением богато убранных императорских галер по реке пронесся радостный гул. Прошло еще несколько минут – и гром пушек с Кремля и с судов, стоявших у берега, колокольный перезвон и бурные восторженные крики дали всем понять, что корабли достигли устья Оки. Под приветственные возгласы, пушечные залпы и звон колоколов императрица спустилась с галеры в шлюпку и вышла на пристань, нарочно устроенную на берегу против соляного двора. Встречали ее нижегородский губернатор Яков Семенович Аршеневский, вице-губернатор Максим Иванович Макшеев, дворянство и почетное купечество. Государыня удостоила их своего милостивого слова, поприветствовала народ, и воздух вновь сотрясло оглушительное «Ура!». Вверх полетели головные уборы. Императрица со свитой, рассевшись по каретам, отправились в Спасо-Преображенский собор. Губернатор Аршеневский, Макшеев и множество штаб– и обер-офицеров сопровождали ее верхами. После литургии перед императрицей Екатериной и ее окружением выступил протоирей Григорий Хатунцевский с краткой, но яркой речью. После нее государыня с окружением расположились в архиерейском доме, где перед обедом к руке были допущены все знатное дворянство. Несколько знатных лиц удостоились в тот день приглашения к обеденному столу императрицы.

В Нижнем Новгороде ей поднесли двести жалоб. По сей причине настроение у императрицы было не самым радужным, и в раздражении она говорила Григорию Орлову:

– Сей город расположением своим прекрасен, но строением ужасен, все либо на боку лежит, либо близко к сему…

– Зато, сказывают, люди здесь настоящие самородки, – последовал интригующий ответ фаворита.

– Самородки? Кто есть оные? – недоверчиво поинтересовалась государыня.

– А вот губернатор сулил представить одного из них. Зовут его Иван Кулибин.

– Фамилия смешная.

– Зато красавец и умница.

– Лучше Ползунова?

– Ценности сравнимой.

Следующий день Екатерина посвятила приему наиболее знатных и богатых горожан, одновременно поручив губернатору представить ей и достойнейших нижегородцев – в надежде увидеть того самого самородка, о коем говорил граф Орлов. Губернатор и в самом деле среди прочих представил государыне Екатерине мещанина, Ивана Кулибина. Молодой еще на вид человек явился пред ней в синем длиннополом кафтане, синих же штанах и чистой новой обуви. Видно было, что все куплено нарочно ради сего случая. Довольно бледное лицо с окладистой пшеничной бородой, серо-голубыми глазами и скромной улыбкой выражало бесконечную кротость. Нижегородский самородок не замедлил поразить всех сконструированными им весьма необычными часами, имевших форму яйца, в коем ежечасно растворялись меленькие царские ворота, при том за ними виднелся Гроб Господень с воинами по обе стороны. Сцена продолжалась явлением Ангела, отваливавшего камень от Гроба, стража падала ниц и являлись Божья Матерь и Мария Магдалена. Куранты же три раза играли «Христос Воскресе». Завершалось все закрытием царских ворот.

Государыня осталась в восторге от мастерства нижегородского умельца. Кулибин был милостиво допущен к руке. Императрица пообещала счастливцу, что он будет в скорости вызван в Санкт-Петербург.

Во время оного визита к императрице обратились местные купцы с просьбой разрешить им заведение торговой хлебной компании. Екатерина положительно решила оный вопрос, предложив именовать новое предприятие «Нижегородской торговой компанией».

Попрощавшись с Нижним Новгородом, эскадра взяла курс на Макарьево-Желтоводский монастырь.

– Как жаль, – говорила с сожаленьем Авдотья Полянская, – что мы чуть запоздали на макарьевскую ярмарку. Сказывают, ярмарка сия – настоящее чудо: толпы народа, экипажи, коляски, таратайки. Все оное движется и занимает пространство в несколько верст.

– А главное, – иронически заметил граф Григорий Григорьевич, – прилавки ломятся от различных товаров: и рыба, и заморские сладкие яства, и мех, и поделки, и ремесленные изделия, словом, все, чего душе угодно! Я б тоже походил по ярмарке, брагу попил бы мужицкую, – откровенно посмеиваясь, размечтался граф.

Екатерина Алексеевна иронически взглянула на него.

– Брагу? После заморских первосортных вин? Григорий Григорьевич, что-то вас заносит куда-то не туда.

– Не туда. Согласен. А хочется туда, на макарьевскую ярмарку. Монастырь, вестимо, от оной ярмарки процветает. Ужели ты не хочешь попасть туда, душа моя?

– Весьма! С превеликим удовольствием. Но нельзя объять необъятное, милый граф! К великому сожалению, даже и нам, первым людям в нашем государстве.

– Можем обозреть старинный монастырь. Я кое-что прочел о нем.

– Любопытно, – сказала Екатерина Алексеевна и переглянулась с Авдотьей Полянской и Элизабет Штакельберг.

– Мне весьма понравилось, что он хорошо укреплен и сумел даже отбить набег атамана Стеньки Разина почти сто лет назад.

Авдотья испуганно перекрестилась.

– А чем закончил свою жизнь оный донской казак?

– Ан не знаешь? – удивился граф.

– Ах, вспомнила! Казнен, четвертован на Болотной площади.

Авдотья паки испуганно перекрестилась.

– Да-а, кремень человек был, сказывают. Даже во время казни не охнул, терпел – и брату своему Фролу терпеть велел.

– Боже, какие страсти, – токмо и молвила императрица.

Вечером 23-го мая вся эскадра причалила к левому берегу Волги, дабы обозреть Макарьево-Желтоводский монастырь. Уже стемнело, но несмотря на то, что селение Макарьино и было совсем крохотным, встречала их огромная толпа. Встречал их архиерей монастыря с монахами, дворянство и мещане с близлежащих городков и селений. Отужинав, все улеглись пораньше, поелику Екатерина чувствовала себя усталой. Наутро, после литургии, государыня со всей свитой ходила осматривать монастырь.

Монастырская территория была огорожена мощной каменной крепостной стеной с круглыми башнями по четырем углам. Немудрено, что отбили набег Стеньки Разина! Главный вход, Святые ворота с надвратной церковью Михаила Архангела, с южной стороны был обращен к реке. Пять квадратных башен располагались по периметру основного укрепленного участка. Внутри монастыря располагался корпус келий для монахов, с другой стороны – трехэтажный корпус настоятельских покоев. Чуть в стороне, рядом с Успенской церковью стояла одноглавая каменная Всехсвятская церковь. Особливо всех поразил Троицкий собор, представлявший собой торжественное и грандиозное здание. Его украшал резной золоченый иконостас, с потолка свисали громадные паникадила, ризы икон сверкали золотом, серебром и драгоценными камнями. Стены собора сверху донизу покрывали яркие нарядные фрески. Роспись была поистине величественна. Ошеломленные красотой фресок, императрица и свита благоговейно рассматривали сцены жизни Спасителя.

– Надобно сей монастырь особливо беречь, – сказала императрица. – Мало где можно увидеть столь старинную живопись.

– Да, таковой собор, пожалуй, единственный – не токмо в Нижегородской губернии, но и во всей России. Подобное по пальцам можно перечесть, – согласился Владимир Григорьевич Орлов.

Отобедав, государыня изволила принять всех желающих, и к вечеру галерная эскадра снова была в пути.

В Чебоксарах государыня такожде задержалась ненадолго. Ее со свитой встретил губернатор Казанской губернии Алексей Квашнин-Самарин, чебоксарский воевода, тот самый, что прислал ей описание Казанской губернии. Встречали царственную гостью все слои населения, повторив практически такую же встречу для своей государыни, что и в предыдущих городах. Во время краткого пребывания в городе государыня Екатерина Алексеевна посетила собор Троицкого монастыря. Окромя того, она отправилась в карете за город, дабы собственными глазами осмотреть принадлежащие адмиралтейству дубовые рощи для корабельного строения, и вместе со своей свитой провела там изрядно времени.

Вечером эскадра уже отправилась далее по намеченному маршруту. Екатерина ожидала встречи с очередным приволжским городом – Казанью. «Даст Бог, – думала она, – будет не хуже, чем в Костроме. Будет ли в Казани чувствоваться такое же единение? Весьма хотелось бы!».

Под впечатлением от Кулибинских изобретений, она уже в уме прикидывала, на что можно будет употребить умение сего мастера. Что преподнесет ей Казань? Даст Бог, и там найдутся диковинные самородки, коих возможно будет употребить на пользу России-матушки.

К Казани подплыли вечером 26-го мая. Волга разлилась настоящим морем, переполнив из-за весеннего разлива все прилегавшие реки и речушки. Вдали показался Казанский берег, усыпанный людьми. Загрохотали барабаны императорской эскадры. Екатерине и ее свите было приятно слышать пушечную пальбу и видеть разношерстную толпу народа, радостно выкрикивающую приветственные слова, перекрывая звон колоколов и оружейную стрельбу. Капитан «Твери» Петр Пущин испросил разрешение подойти вплотную к самому Кремлю, поскольку поднявшаяся вода позволяла учинить сие. Получив разрешение, он мастерски подвел галеру к самым воротам. Сойдя с нее, государыня с сопровождением прошла через ворота Тайницкой башни к Благовещенскому собору по дорожке, устланной красным сукном. Встречали ее, вестимо, как и везде, первые лица города, а такожде приехавший специально повидаться с императрицей губернатор Оренбургской губернии, тайный советник, заметный своей статью даже издалека, князь Абрам Артемьевич Путятин со своими людьми. После молебна в соборе императрицу повезли отдыхать в огромный каменный, построенный в русском стиле, дом заводчика Осокина, где она и разместилась со своей свитой. Хозяева настолько сердечно их встречали, что порой Екатерине становилось неловко. Утром поехали слушать обедню в Казанском Богородицком девичьем монастыре, куда особливо стремилась попасть Авдотья Полянская, желавшая приложиться к иконе Казанской Божьей матери, самой почитаемой на Руси иконе. Императрица специально для сего случая имела при себе две небольшие бриллиантовые короны, дабы возложить их на образы Богоматери и Спасителя.

На выходе из монастыря императрица обратила внимание на стоявшего у ворот на вид очень старого, но все еще прямого, солдатской выправки, человека. Он смотрел на нее прозрачными глазами и кланялся. Захотев поговорить с ним, Екатерина Алексеевна направилась к нему вместе с графом Орловым. Оказалось, что пред ними стоял девяностолетний петровский ветеран Нефед Кудрявцев. Беседа со стариком оказалась весьма занимательной, они разговаривали довольно долго. Под конец старый солдат спросил:

– Вижу, государыня, любишь ты память Петра. Великим его прозывают. А не велеть ли тебе учинить ему памятник, дабы всей России быть ему в напоминание?

– Сама об оном думаю. Учиню, учиню. Вестимо, учиню. Да токмо надобно оный памятник учинить особенным, ни на что не похожим.

Нефед с пониманием посмотрел выцветшими слезящимися глазами.

– Так и вижу его скачущим на крепком жеребце, с развевающимися кудрями и ястребиным взглядом. Всегда наш батюшка-царь над всеми возвышался!

– Петр Великий на коне – весьма хорошая мысль, – заметил Орлов старцу.

Распрощавшись с ветераном, императрица Екатерина и граф Григорий в который раз отметили, что разговор с простым народом иногда куда более полезен, нежели с ученым людом.

В тот же день государыня принимала чиновников Казанской губернской канцелярии, купцов, купеческих жен и дочерей.

По случаю приезда императрицы в городе были иллюминированы дома, возведены две пары триумфальных ворот. Трех-арочные ворота с колоннадой и статуями купечество устроило рядом с местопребыванием государыни Екатерины Алексеевны. Директор гимназий же фон Каниц построил возле здания гимназии ворота с изображением государственного герба, что пришлось императрице весьма по душе. Она живо интересовалась просвещением, распространение коего по всей стране являлось одной из основных ею намеченных целей. Посему она встретилась с директором фон Каницом и учителями гимназии, желая узнать, чем живут они и как здесь образовывают детей. Гимназия нуждалась в дополнительной ассигнации, кою Ея Величество обещала непременно предоставить.

В последующие дни Екатерина побывала на суконной фабрике Дряблова, а такожде в Казанской семинарии. Отдельно императрице представили жителей Старой и Новой татарских слобод, которые преподнесли ей богатые подарки.

Она встретилась, на ее взгляд, со всеми слоями населения и успела рассмотреть некоторые их жалобы. Каждый день императрицы был предельно насыщен, но она никогда не жаловалась на усталость. Окромя того, что успевала писать письма своим приближенным и зарубежным друзьям, не упускала она и возможности по вечерам подолгу сиживать за столом с гостями, обсуждая впечатления последних дней.

Екатерина не спешила покидать понравившуюся Казань. Она чувствовала себя там «весьма хорошо, и истинно как дома». Она настолько была впечатлена многообразием национальностей, уживающихся вполне спокойно в одном городе, что поделилась мыслями со своей правой рукой, Никитой Паниным, выполняя его просьбу писать ему как можно чаще: «Сия империя – совсем особенная, и токмо здесь можно видеть, что значит огромное предприятие относительно наших законов, и как нынешнее законодательство мало сообразно с состоянием империи вообще».

Его Преосвященство Вениамин попросил государыню посетить его загородный дом, суля интересную беседу с знатным духовенством. Государыню встретили пением «Царю небесный», кою исполнили учащиеся, сжимающие в руках токмо распустившиеся веточки берез. Беседа с духовенством и в самом деле оказалась весьма содержательной. Касалась в основном чистоты веры и разницы православия с католичеством и протестантизмом. Святые отцы выразили ей благодарность за защиту православных людей за пределами государства. На прощанье они пригласили ее назавтра принять участие в празднике Святой Троицы и народном гулянье в Арском поле, и сие предложение она с удовольствием приняла. Екатерина и ее спутники остались в восторге от огромного количества людей, собравшихся на огромном поле, все в национальных костюмах. Императрица Екатерина Алексеевна попросила показать ей черемисов и поразилась красоте сего народа. На следующий день большая часть населения Казани собралась у дома губернского главы, дабы показать императрице национальные танцы. Было весьма жарко, но государыня не вставала со своего места в течение двух часов, настолько талантлив оказался казанский народ.

Утром следующего дня Екатерина Вторая с грустью расставалась с полюбившимся городом. За каретой императрицы бежало много народа, затрудняя движение. Палили пушки, звонили колокола, а на пристани по обеим сторонам, как и в первый день, стояли высокие чины и дворянство, купечество и мещане.

Стоя на палубе, прощаясь с казанским народом, паки высыпавшим на берега Волги, она не переставала восклицать:

– Как богат и приветлив сей город! Кое множество народностей его населяет!

Свита с радостью вторила ее словам.

Когда корабль уже изрядно отошел от берега – так, что люди стали размером с булавочную головку – государыня обратилась к графу Орлову. Тот решил на сей раз плыть вместе с ней на «Твери».

– Григорий Григорьевич, согласитесь, такого больше города нет на свете. Он второй после Москвы!

– Полагаю, да, Ваше Величество, государыня-матушка. А вы, стало быть, мать всех оных народов!

– Они так смотрели на нашу государыню – матушку! Везде стелили ей под ноги ковры, будто готовы были сами вместо оных пред ней стелиться, – восторгался казанцами Михаил Херасков.

– Весьма жаль, что при мужской гимназии закрылся театр, – заметила Екатерина Алексеевна. – Ведь с помощью него можно было бы объединить разные народы и приобщить их к русской культуре. Ужели не так, господа?

– Полагаю, сие может ускорить их объединение, – отозвался Александр Строганов.

– Надобно будет увеличить финансирование гимназии, – высказался Николай Чичерин. – И тогда театру быть!

– Мысль, господин Чичерин, хороша, – милостиво кивнула государыня. – Да и татарам-купцам надобно разрешить строить каменные мечети, меньше пожаров будет. По приезду надо приготовить указы касательно оного.

– Да, я удивлен лояльности местного мусульманства, – протянул задумчиво Александр Строганов. – Окромя того, идет уже четвертая неделя нашего вояжа, и везде люди оказывают таковой прием!

– Такие триумфальные ворота я нигде не видывала. Я отписала даже графу Никите Панину, что сей город может прослыть столицею большого царства.

– Согласен, матушка, согласен, – удовлетворенно кивал головой Григорий Орлов.

– Боже мой, законы должно нам издать таковые, которые бы служили для совсем разных людей, с их обычаями и понятиями, – продолжала изумляться императрица. – Токмо в Казани около двадцати различных народов, вовсе не схожих друг с другом. И, однако, надобно сшить платье, кое на всех них одинаково бы хорошо сидело… Что вы думаете, Александр Сергеевич? – обратилась она к Строганову и, не дожидаясь ответа, заметила: – Сказать по правде, я в растерянности. Напишу Вольтеру, – добавила она серьезно.

Во все время своего путешествия она находила время заниматься написанием своего «Наказа». Посещение Казанской губернии особенно помогло ей понять стоящие перед ней задачи в области управления страной и создания единой законодательной системы.

После Казани эскадра направилась далее к Болгарскому городищу, о коем много рассказывали окружающим Михаил Херасков и Андрей Шувалов, зело интересовавшиеся историей своего отечества.

– Волжские болгары выстроили прекрасный город, здесь развились разнообразные ремесла. В далекой древности сюда прибыли мусульмане из Ирана, и их обратили в ислам, – рассказывал Михаил.

Андрей продолжал:

– К сожалению, через столетия великому Тамерлану, такожде мусульманину, показалось, что-де неверно они исполняют ислам, и он сравнял город с землей.

– И тут существует легенда – слышал ее? – спросил Михаил. Тот пожал плечами:

– Сказывают, будто болгарский царь Абдулла с женой погиб, а два сына спаслись благодаря своей златовласой сестре, которая приглянулась самому Тамерлану. Он отпустил братьев, понеже она посулила стать женой завоевателя. Но как только братья оказались в безопасности, покончила с собой.

Внимательно выслушав сей рассказ, Екатерина промолвила:

– Говорят, сей Тамерлан был горазд на жестокости.

– Горазд, Ваше Величество! Целые пирамиды из человеческих голов воздвигал. Зато, когда почти четыреста лет назад подошел к Москве, не решился брать ее, развернулся и ушел, – заявил Херасков, – ему приснилась Богородица, пригрозившая ему поражением.

Глубоко верующий Строганов перекрестился, следом и остальные.

– Да, не будь заступничества чудодейственной Владимирской иконы Божьей Матери, неизвестно, в какой стране бы мы жили сейчас. Может, и вовсе нас не было.

Галеры причалили в полдень, и высокие путешественники переправились на шлюпках к специально отстроенной к приезду императрицы пристани, от коей была проложена дорога до городища. Отстояв молебен в церкви, все отправились осматривать развалины старинного города. Екатерина с интересом разглядывала остатки строений, состоявших из крупных каменных плит. Обошла два высоких минарета, но вовнутрь зайти не решилась, хотя некоторые смельчаки и не побоялись ветхости внутренних ступенек и перекрытий. Стоя посреди развалин, каждый из них почувствовал веяние чего-то вечного, непреходящего. Екатерине пришло в голову, что человек, созерцавший оные разрушенные глыбы, неминуемо задумается о бренности мира сего.

Сопровождавший их местный священник Охлобыстин поведал, что татары очень чтут сии развалины и приходят сюда молиться. Такожде он сообщил, что при императрице Елизавете Петровне, по указанию казанского архиерея Луки многие древние сооружения разрушили или перестроили. Сие весьма разгневало государыню Екатерину Алексеевну, особенно, когда святой отец добавил, что Петр Первый, посетивший городище сорок пять лет назад, издал специальный указ о сохранении сих памятников.

– Что же? Получается, для подобных архиереев закон не писан? Даже когда оный написан рукой самого Петра?! – гневно вопрошала она вмиг растерявшегося священника и сопровождавших его людей.

Екатерина закусила губу, подумав об архиерее Луке. Как бы ей хотелось наказать сего бездумного служителя Богу! Охлобыстин пришел в себя, и, словно бы читая мысли Екатерины, паки обратился к ней:

– Матушка – государыня, не гневайтесь! Сей архиепископ почил прошлой зимой. Мы, не допустим подобного разрушения древностей.

Екатерина Алексеевна милостиво улыбнулась ему.

– Весьма буду благодарна за службу, отец Алексий! Весьма!

Вечером она долго беседовала с графом Григорием о городище и о том, что надобно учинять, дабы сохранить древние памятники по всей России. Впечатлений от небольшого Болгарского городища осталось множество. Они оба решили поискать в государственных архивах любые упоминания о временах Тамерлана. Екатерина представляла себе сцены из жизни воинственного народа, историю золотоволосой принцессы, и ее неудержимо потянуло подробно узнать о славных болгарах, когда-то живших в сих местах. В голове даже мелькнуло: а не написать ли о них книгу?

При приближении к Синбирску, как и к прежним городам, на всех галерах отстучали барабанный марш. Сразу же от состоящих в городе пушек началась пушечная пальба, а на всех церквях – колокольный звон. С берега народ кричал громовое «ура».

В камер – фурьерском журнале Герасим Жуков записал: «Третьего июня, в воскресенье, в восемь часов утра эскадра стала на якоря чуть ниже села Спасова, где располагается вотчина Ивана Григорьевича Орлова, сопровождавшего царицу в походе. По его приглашению, Ея Императорское Величество и ее свита на шлюпках отправились к пристани, где их встретили выехавший вперед сам граф Иван Орлов, с ним духовенство и тамошнее обоего пола дворянство. С пристани, устланной красным сукном, в каретах проследовали в село Вознесенское, находившееся в десяти верстах от берега. При въезде в село по обеим сторонам дороги стояли крестьяне с семьями, бросая сплетенные из цветов венки под колеса кареты. Отдыхали в каменном дворце графа Орлова. После обеда, сопровождавшегося всеми положенными церемониями, гости на шлюпках отправились на другую сторону реки Урень, где гуляли в дубовой роще».

Что не говори, но как не любить лесной дух, тем паче – рядом с Великой рекой! Таковое близкое соприкосновение с могучей природой дает пищу для размышлений и прилив новой внутренней силы. Дубовая роща, принадлежавшая Ивану Григорьевичу Орлову, стояла ухоженной – видно, зачистили специально к приезду императрицы: не было ни валежника, ни сухих деревьев, ни гор многолетних гниющих листьев. Екатерина не стала расспрашивать, как граф расчищал рощу – целой деревней али токмо силами своих усадебных крепостных. Она наслаждалась воздухом и присутствием Григория, который особливо ухаживал за нею, как в начале их отношений. Екатерина понимала, отчего ее любимец так переменился: он, как и все ее окружение, был потрясен тем, как народ везде встречал ее. Как она держалась среди них, как хороша и величественна была в любых нарядах, как умела вести беседу, с кем бы ни приходилось разговаривать. Придворные и прежде на нее токмо не молились, теперь же еще более благоговели. Отдых Иван Орлов учинил для императрицы отменный! Екатерина Алексеевна поблагодарила его за таковой прием. Веселая улыбка не сходила с ее лица, глаза сияли ярче обыкновенного. В таком же настроении пребывал и Григорий Григорьевич, не говоря уже о его младшем брате и его невесте Элизабет Штакельберг, что радовало и веселило сопутствующих их придворных. Даже у всегда сосредоточенного князя Александра Вяземского нередко играла на лице улыбка, которая весьма украшала его строгий облик.

Пятого июня, во вторник, галерная эскадра встала на якоря против пристани города Синбирска, кою перестроили в честь прибытия Высочайшего посольства. Парад оной эскадры синбиряне увидели утром со Старого Венца над Смоленским спуском. Белоснежная Смоленская церковь, выстроенная в виде корабля, возвышалась над пристанью, где и встречали государыню Екатерину городской воевода, дворянство и купечество.

У Соборной Церкви во имя Живоначальной Троицы ее встретил архимандрит Созонт. После молебна гости отправились в дом коллежского асессора, содержателя медных и железных заводов Ивана Мясникова. На входе их встретил хозяин с семейством. Он поднес хлеб и соль на восьмигранном позолоченном блюде с золотою солоницею, сделанною в виде абрикосов на листьях.

Жуков писал в фурьерском журнале следующее: «На первом приеме были того города воевода и с ним дворянство, того дворянства жены, комендант, и с ним его команды офицеры, а такожде находящиеся в том городе Грузинского Гусарского полка штаб и обер-офицеры. Их пригласили к обеденному кушанью вместе со свитою. Затем состоялось награждение находящихся при галерной эскадре капитанов и прочих офицеров подарками, изготовленными из золота. В благодарность за службу в походе капитаны получили табакерки, офицеры – часы. Вручал дары граф Григорий Григорьевич Орлов.

Вечером Екатерина принимала приехавших с Яика, что на расстоянии от Синбирска в пятьсот верст, казацких старшин. Они поднесли свежей икры и провесной рыбы.

Шестого июня проходили приемы синбирского купечества и того купечества жен и дочерей, затем сызранского и самарского купечества. Вечером представлялись новокрещеные татары и чуваши.

Седьмого июня был прием у местных татар-мусульман».

Екатерина умела расположить к себе людей – для всех находила она доброе слово, всем оказала честь разделить трапезу с высокими гостями.

Два предпоследних дня императрица, занявшись вплотную бумагами и письмами, выходила из внутренних апартаментов перед самым полуднем. Все, начиная с собственной свиты, не говоря уже и о синбирянах, с нетерпением ожидали ее появления.

По вечерам она упражнялась с кавалерами в шахматы. Поскольку императрица была окружена чужеземными послами, всякому очевидно было, что сие не простая забава: за партией в шахматы решались серьезные государственные вопросы.

В Синбирске жило всего около шести с половиной тысяч человек. Несмотря на изнуряющую жару, Екатерина с графом Григорием Орловым и свитой осмотрела его весь. Ее поразило, что большая часть домов была у людей конфискована, то есть принадлежала государству. А коли государство – сама государыня, то ни к чему ей сии пустые дома, в то время как бездомные люди мучаются и страдают.

Государыня гневалась от подобного положения дел.

Все дни от жары некуда было деваться, но в предпоследний день пребывания в городе погода будто бы выправилась, и Екатерина изволила вместе со всеми Орловыми, Полянской, Штакельберг и некоторыми другими приближенными проехать три версты по Саратовской дороге. На следующий день, вечером такожде в карете в том же составе проехали по прохладному ветерку около четырех верст.

Герасим Жуков прилежно писал в камер-фурьерском журнале: «Восьмого июня прошли торжества по поводу отъезда. Архимандрит Созонт, настоятель Покровского монастыря, благословил иконою Благовещения Пресвятыя Богородицы. Окружаемая дворянством и купечеством, при многолюдстве и параде гарнизона с преклонением знамен, высокая гостья и ее свита предпринять изволили отсутствие из Синбирска к Москве».

Возвращаться решили посуху. По Московской улице и Богоявленскому спуску через Свияжскую переправу выехали на Тетюши, Подлесное, в полночь прибыли к последней остановке на синбирской земле – селу Спасское-Куроедово.

Неустроенность Синбирска подпортила радость поездки. На первой же остановке императрица говорила перед обедом:

– Как можно, живя на столь щедрой земле с богатой природой, быть такими нищими? Их кормят леса, река да собственное ремесло, а они настолько бедны, что дома их сплошь и рядом конфискованы за недоимки.

Видя, что все помалкивают, она спросила:

– Григорий Григорьевич, что скажете?

Он пожал плечами, поднял бровь и нехотя предположил: