Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду Энрикес Дайана

Ни Марк, ни его брат Эндрю не разговаривали с родителями со дня ареста отца. И все же отрыв от золотого прошлого, по-видимому, травмировал Марка глубже, чем брата. Эндрю довольно скоро стал невозмутимо относиться к гримасам официанта, вертящего в руках его кредитную карточку, или сотрудников службы безопасности в аэропорту, рассматривающих его водительские права. Да, пожимал он плечами, я тот самый Эндрю Мэдофф. Друзьям он говорил, что повсюду его встречает только учтивое сострадание. Но Марк, по-видимому, страшился возможной враждебности незнакомцев. Он не возражал, чтобы жена и дети сменили фамилию с Мэдофф на Морган.

«Он всегда так гордился своим именем, тем, что он сын Берни Мэдоффа, – вспоминал другой его друг. – И вдруг оказалось, что все только и видят в нем сына Берни Мэдоффа».

Однако к осени 2010 года его друзьям показалось, что он наконец пришел в себя. Понимая, что открыто работать на Уолл-стрит ему нельзя, Марк тем не менее поддерживал дружеские знакомства в финансовой индустрии. Кто-то предоставлял ему место в офисе, когда это требовалось, другие были рады повидаться с ним за ланчем и поговорить о делах. Его кошелек был в руках Пикарда: активы заморожены, а все расходы под надзором конкурсного управляющего. Но он искал новых способов содержать свою семью.

Его основной сферой деятельности был вновь созданный бизнес Sonar Report – электронная рассылка предложений на рынке недвижимости, и со временем он надеялся наладить разветвленную систему узко специализированных онлайновых финансовых публикаций. Ежедневно он вставал в 4.00 утра для прочесывания Интернета в поисках значимых для рассылки новостей, составлял бюллетень и примерно в 9.00 рассылал его по электронной почте. Это был толковый и полезный сервис, и некоторые из его постоянных читателей были готовы оформить платную подписку. Но большинство понятия не имело, что к рассылке имеет касательство Мэдофф: он знал, что его имя не должно появляться ни на страницах рассылки, ни в сведениях о предприятии.

Выпуск от пятницы 10 декабря был, как обычно, разослан в 9.00 с минутами. Жена Марка Стефани и их четырехлетняя дочь уехали вместе с тещей Марка во Флориду, в Диснейуорлд, оставив на его попечении сына, которому не было еще двух лет, и собаку, очаровательного лабрадудля по кличке Групер. Днем Марк пообщался с друзьями, провел запланированные встречи. Казалось, он чувствовал себя неплохо – по крайней мере, усилившееся в эту неделю внимание к нему СМИ удручало его не больше прежнего. В гараже, где стояли их семейные автомобили, он любезно кивнул работнику, поблагодарившему его за ежегодные рождественские чаевые. В тот вечер он минут на десять вывел погулять собаку, сказал позднее швейцар, и вернулся в квартиру.

В субботу, во вторую годовщину ареста отца, он, встав, как обычно в 4.00, разослал несколько электронных писем. Одно из них было адресовано его адвокату Марти Флюменбауму: «Никто не хочет верить правде. Пожалуйста, позаботься о моей семье». Он написал жене: «Я люблю тебя» и «пришли кого-нибудь» позаботиться о сыне.

Когда через несколько часов Стефани увидела записку, она позвонила своему отчиму и попросила его немедленно зайти в ее квартиру. Он пришел и увидел, что Марк висит на черном собачьем поводке, перекинутом через металлическую балку в потолке гостиной.

Это было явное самоубийство, что позднее подтвердит вскрытие, но о его намерении покончить счеты с жизнью говорили и улики на месте происшествия. Полиция нашла отрезанный шнур от пылесоса, привязанный к той же металлической балке, а на столе неподалеку – брошенную петлю из того же шнура. Сына Марка и собаку обнаружили в другой комнате «невредимыми», как гласит полицейский рапорт.

Человек, который был рядом с Марком с самого его детства, выразил мнение, что приближающаяся годовщина и сопутствующая ей волна разговоров о его вине или невиновности «разбередили рану Марка. Должно быть, он просто не мог больше выносить всего этого».

Самоубийство Марка Мэдоффа в возрасте сорока шести лет стало еще одним ударом по разваливающейся семье. У Рут разбито сердце, сказал ее адвокат. Берни, когда ему сообщили, зарыдал. Они не смогли посетить похороны – даже если бы их позвали, дикий шабаш в СМИ сделал их присутствие невозможным. Шейну, двоюродную сестру Марка, и его дядю Питера, может быть, и позвали, но их адвокаты отсоветовали любые контакты с зачумленной семьей. Жена Марка и его брат организовали закрытую церемонию кремации и скромные поминки – только две их семьи и немногие друзья; Рут в этот круг не включили.

Эндрю Мэдофф, в свои сорок четыре года переживший рак, выстоял на руинах. По-видимому, прошлое терзало его меньше, чем брата. Всего за несколько недель до смерти брата Эндрю со своей невестой Кэтрин Хупер собрали друзей на обед в честь Дня благодарения в своей квартире в манхэттенском Верхнем Ист-Сайде. Музыка всегда была частью его жизни, и он много времени проводил за фортепиано, занимаясь со своим давним учителем музыки. Хупер запустила новый бизнес семейных консультаций по стратегиям поведения при катастрофических жизненных крахах. По ее словам, в катастрофическом крахе под названием «скандал Мэдоффа» они с Эндрю намеревались вести себя разумно. «Когда это произошло, мы решили, что не станем сидеть с лэптопами на коленях и отравлять себя чтением блогов, – впоследствии говорила Хупер журналистам. – Мы не собирались снова и снова пережевывать, как все это ужасно».

Вероятно, все сводится к разнице в складе ума, открывшейся в резком противопоставлении два года назад. Как вспоминал Берни Мэдофф в одном из тюремных интервью, Эндрю, выслушав его признание, заплакал и в последний раз обнял отца, зато Марка с того дня сжигал невысказанный гнев. Пока адвокаты Эндрю занимались судебными процессами и торговались с Пикардом об условиях соглашения, сам Эндрю продолжал жить нормальной жизнью, не отказываясь носить фамилию Мэдофф, но и отказываясь вечно носить клеймо сына отца-преступника.

Ко времени наступления крайнего срока подачи исков Пикард представил в суд иски на общую сумму в 90 млрд долларов, хотя на «выцарапывание» даже малой доли этой суммы могли уйти годы. Его бульдожья хватка в погоне за активами ободряла «вчистую проигравших» – и тем рисковым спекулянтам с Уолл-стрит, которые скупили обоснованные претензии по двадцать – тридцать центов за доллар в надежде, когда дело окончательно решится, вернуть побольше. Но «вчистую выигравшим» снежный вихрь крупных исков принес жестокий холод – с ними, на основании действующего закона и решений суда, вряд ли поделятся хоть чем-то из возвращенных Пикардом средств. Пока (и если) «вчистую проигравшим» не вернут все их потерянные деньги, «вчистую выигравшим» нет места за столом.

Несколько «выигравших вчистую», чьи претензии были отклонены Пикардом (а его действия, еще не рассмотренные апелляционным судом, были поддержаны судом по банкротствам), обратились за помощью в Конгресс. С начала года они добивались законодательного акта, который потребовал бы от SIPC признания последних выписок по клиентским счетам всех жертв финансовой пирамиды в качестве доказательства величины потерь, независимо от того, кто сколько внес и сколько получил.

К лету некоторые из «выигравших вчистую» скрепя сердце поддержали «Билль о правах жертв финансовой пирамиды». Билль для них оказался в лучшем случае синицей в руках – в него не вошло их ключевое требование признания последних выписок. Но лидеры организованной группы жертв утверждали, что билль как минимум ускорит слушания и следствие, которые «вместе с нашим усиленным лоббированием позволят настоять на внесении необходимых поправок».

Несмотря на их лоббистскую деятельность, соответствующий законодательный акт к концу сессии Конгресса так и не прошел слушания в комитете. Но в конце декабря несколько поддерживающих его конгрессменов пообещали после начала новой сессии в январе 2011 года заменить этот билль более решительным законопроектом.

Этот новый билль, как предполагалось, запретит конкурсному управляющему SIPC подачу исков «по возврату ранее выплаченных сумм» против невинных жертв финансовой пирамиды и потребует у него санкционировать выплату компенсаций по последним выпискам инвесторов, если они не являются профессионалами Уолл-стрит, которые «знали… или должны были знать» об афере, но не предупредили о ней регуляторов.

Билль под названием «Акт о равноправии инвесторов», внесенный на рассмотрение в феврале 2011 года, в принципе не запрещал иски «по возврату ранее выплаченных сумм», но не позволял конкурсному управляющему требовать обратно те деньги, которые невинные жертвы изъяли из пирамиды до ее краха. Запрет сократил бы число тех инвесторов, от которых конкурсный управляющий вправе требовать возврата денег, тем самым уменьшив вероятность того, что «проигравшие вчистую» в конце концов получат все, что вложили. Самое любопытное то, что билль законодательно закреплял категорию тех, кто «должен был знать», что Мэдофф жулик, ограничивая ее брокерами и консультантами по инвестициям.

Согласно этому биллю, Пикарду запрещалось подавать иски против некоторых богатейших и наиболее квалифицированных инвесторов, которые не были брокерами или управляющими инвестициями. Более того: балансы на последних выписках по клиентским счетам этих инвесторов-«непрофесионалов» были астрономическими. Они могли бы претендовать на сотни миллионов долларов, тем самым резко уменьшив суммы, на которые могли рассчитывать «проигравшие вчистую». И Пикарду пришлось бы удовлетворить эти претензии, если ему не доказать, что эти лица на самом деле были в курсе аферы Мэдоффа. И наоборот: если менеджер только что получившего лицензию взаимного фонда оказался в числе «выигравших вчистую» в финансовой пирамиде, билль не защищал его от «возврата выплаченных ранее сумм», независимо от степени неопытности такого менеджера.

У некоторых из «выигравших вчистую» были основания заявлять, что Пикард не должен требовать у них возврата денег, которых у них нет, а если и есть, они не могут их выплатить, не скатившись в полную нищету. Но если «вчистую выигравший» подпадал под программу SIPC о «тяжелых случаях», то Пикард оставлял его в покое. В последние недели до истечения крайнего срока подачи исков изрядное число «выигравших вчистую» ходатайствовали о статусе «тяжелый случай» и получили его, и дела против более двухсот «выигравших вчистую» к декабрю были Пикардом закрыты.

Возвращаясь к пресловутому биллю, заметим, что он не требовал распространить защиту SIPC на непрямых инвесторов финансовой пирамиды. Между тем тысячи инвестировавших через «донорские» фонды Мэдоффа точно так же напрасно уповали на SIPC как «выигравшие вчистую». Конкурсный управляющий отказал им в удовлетворении исков не потому, что они получали фиктивные прибыли, а потому, что у них не было клиентских счетов в брокерской фирме Мэдоффа. Зато фидер-фонды, принимавшие у них деньги, были клиентами, имеющими право на помощь SIPC. Чтобы вернуть свои деньги, потерянные из-за банкротства Мэдоффа, такие инвесторы могли затребовать их только у своих фидер-фондов при условии, что притязания самого фонда были признаны обоснованными.

Более десяти тысяч непрямых инвесторов подали иски Пикарду, и тот их отклонил. Был ли Пикард правомочен отклонять их иски? Это была одна из узловых проблем, которая стояла перед судами и два года спустя после ареста Мэдоффа. Непрямые инвесторы доверили «донорским» фондам свои вложения и, по действующему праву, могли рассчитывать на возврат денег в связи с банкротством Мэдоффа от этих фондов либо от стоявшей за ними материнской корпорации. К несчастью, в случае многих малых или обанкротившихся фондов инвесторы могли рассчитывать только на многолетние судебные тяжбы.

В первые дни и недели после ареста Мэдоффа внимание публики было поглощено поиском его сообщников. Ко второй годовщине его ареста признание сделали сам Мэдофф и еще двое (незаменимый Фрэнк Дипаскали и нерадивый бухгалтер Дэвид Фрилинг). Еще пятерых обвиняли в поддержке финансовой пирамиды, но все они заявили о своей невиновности и готовились отбиваться от обвинений в суде. Прокуратура при каждой возможности утверждала, что уголовное следствие продолжается, но также поясняла и то, что бремя доказательства вины «при отсутствии обоснованного сомнения» куда тяжелее, чем бремя доказывания по гражданским искам, поданным в суд по банкротствам, независимо от того, насколько безусловными и впечатляющими представляются обвинения в таких делах.

Дни и недели после ареста Мэдоффа вызвали и гневные требования реформ всех структур – Комиссии по ценным бумагам и биржам, SIPC и судов, где работу этих двух агентств доводили до логического конца. Комиссия под председательством Мэри Шапиро претерпела одно из самых радикальных в своей истории преобразований. Ее отдел правоприменения enforcement наделили новыми инструментами – расширенной системой поощрения информаторов о правонарушениях («свистунов»), правом выписывать повестки в суд, упрощенной структурой управления, высвобождающей кадры для борьбы с мошенничеством «на месте», усовершенствованными программами обучения для юристов и следователей, – и выделили деньги на развертывание этих инструментов. Эти достижения могли быть сведены на нет будущими сокращениями бюджета, однако отдел правоприменения вновь обрел бесстрашие и получил поддержку в Конгрессе, где всего два года назад один конгрессмен назвал Комиссию «врагом».

В конце сентября 2010 года Шапиро заседала в экспертной группе школы права университета Фордхэм вместе с двумя экс-председателями Комиссии (оба были назначенцами республиканской партии), которые публично хвалили ее за сохранение оказавшейся одно время под большой угрозой независимости Комиссии, почти в одиночку. «Если вы всего лишь спасли Комиссию и не сделали больше ничего, это уже прекрасное начало», – сказал Ричард Бриден, возглавлявший Комиссию с 1989 по 1993 год. Харви Питт, председатель Комиссии в 2001–2003 годах, поддержал его, заметив, что Шапиро вступила в должность «во время сурового кризиса».

В SIPC изменения шли куда медленнее, но и они представлялись неизбежными. Организация, побуждаемая комитетами Конгресса, взвешивающими различные законодательные предложения, одно мудрее другого, сама учредила особую группу для изучения и устранения тех слабых мест, что выявил скандал Мэдоффа. Что до банкротства и судебных процессов, то на разрешение вопросов, поставленных делом Мэдоффа, уйдут годы. Как исчислять потери? Кто имеет право подавать иски? Какую ответственность за необнаружение такой гигантской аферы несут управляющие хедж-фондами, бухгалтеры, банкиры и консультанты по инвестициям, и несут ли они ее вообще? Можно ли привлечь к ответу в суде саму Комиссию по ценным бумагам и биржам?

В конце концов, в первые недели после ареста Мэдоффа его жертвы считали, что возврата денег можно добиться разве что волшебством.

К концу 2010 года было подано немногим более 16500 исков. Около двух третей этого числа составляли претензии непрямых инвесторов, которые не могли получить ничего, пока суды наконец не вынесли решение. Около 120 исков забрали назад. Более 500 исков оставались в обработке: это были иски крупнейших «проигравших вчистую», чьи суммарные потери Пикард оценил в 14 млрд долларов, хотя и понимал, что эта цифра может измениться по результатам судебных решений. Примерно половина этих щекотливых дел была уже в суде, а еще больше ожидало передачи в суд.

К концу года из оставшихся исков Пикард отклонил более 2700 исков от «выигравших вчистую» и принял более 2400 исков от «проигравших вчистую», доказанные потери по которым составили немного менее 6 млрд долларов.

Итак, во вторую годовщину ареста Мэдоффа у Пикарда для покрытия потерь, которые он скромно оценил в 20 млрд долларов, имелось около 2,5 млрд долларов, то есть примерно 10 центов на доллар. У него, конечно, были надежды выплатить больше, но надежду в банк не положишь и чек на нее не выпишешь. Неутомимая юридическая команда Шиэна подала иски к различным обвиняемым на сумму 90 млрд долларов, но фактически для того, чтобы собрать хотя бы скромную долю этих денег, понадобился бы кудесник под стать Мэдоффу.

И все же покрытие 10 центов на доллар (и вдвое или втрое больше, если считать судебные процессы, победу в которых Пикард считал возможной) было куда весомее, чем можно было ожидать мрачной весной 2009 года.

Через неделю, прошедшую с момента второй годовщины ареста Мэдоффа, арифметика для «вчистую проигравших» поменялась, да так резко, что этот день вошел в историю, как и многое другое в этой печальной саге.

Пятница, 17 декабря, была днем, которого Дэвид Шиэн боялся не дождаться – прокуратура переносила срок из месяца в месяц, надеясь достичь наилучшего для жертв Мэдоффа результата. Ясным и очень холодным утром резкий ветер хлестал на Манхэттене, у небоскребов Фоли-сквер. Еще прежде чем прокурор Прит Бхарара объявил, что в полдень проведет пресс-конференцию, чтобы объявить о соглашении по наследству Джеффри Пикауэра, многолетнего инвестора Мэдоффа, эта новость облетела Интернет. Адвокаты вдовы Пикауэра достигли всеобъемлющего соглашения с правительством и конкурсным управляющим на сумму 7,2 млрд долларов. Это была полная сумма, которой добивался Пикард в первоначальном иске – на 2,2 млрд долларов больше, чем конкурсный управляющий получил бы, не вмешайся прокуратура в переговоры несколькими месяцами ранее.

И это крупнейший в истории американской системы права единичный акт конфискации.

Пресс-конференцию проводили в небольшом странной формы уголке вестибюля главного здания Генеральной прокуратуры со стенами рифленого бетона, частью покрытого бархатными драпировками глубокого синего цвета. Над головами, на уровне второго этажа, свисал гигантский мобиль из металлических труб и сфер с напыленной на него краской. Перед шеренгой телекамер были установлены четыре ряда типовых металлических складных кресел. В 12.15 дверь, обрамленная синими драпировками, открылась, вошла группа людей и несколько неловко выстроилась вдоль стен: настроенный по-боевому Дэвид Шиэн, Ирвинг Пикард в скромном сером костюме. В темном углу встали двое руководителей SIPC, старшие правительственные функционеры из нью-йоркских подразделений ФБР и Налогового управления, а также сонм молодых прокуроров во главе с боссом, федеральным прокурором Южного округа Нью-Йорка.

Прит Бхарара, импозантный человек с редеющими темными волосами и уверенной манерой держаться, сразу встал за кафедру, а операторы пригибались и перебегали, ища ракурс, чтоб снять и его, и Пикарда у него за плечами.

–Сегодняшнее поистине историческое соглашение по наследству Джеффри Пикауэра – событие, меняющее развитие ситуации для жертв Мэдоффа, – начал Бхарара, читая по листку. – Вернув все семь и два десятых миллиарда долларов, которые ее покойный муж получил [от фирмы Мэдоффа], чтобы помочь наиболее тяжко пострадавшим, Барбара Пикауэр поступила по справедливости.

Сумма, которую передала Барбара Пикауэр, представляла собой разность между деньгами, которые ее муж изъял со своих клиентских счетов у Мэдоффа, и суммой, которую он на них положил, что, по оценкам, составляло лишь 620 млн долларов. Но эта сумма далеко не отражала всего чрезвычайно богатого наследства ее мужа. Остальное должно было пойти на образование нового Фонда Пикауэра, который продолжил бы филантропические деяния супружеской пары.

Многолетний адвокат Пикауэров и их советник Билл Забел больше года провел за подготовкой соглашения, которое позволило бы Барбаре Пикауэр спокойно жить и заниматься благотворительными трудами. Пока в даунтауне шла пресс-конференция, офис Забела в мидтауне выпустил заявление от имени вдовы: «Я полагаю, что соглашение исполняет пожелания Джеффри вернуть деньги так, чтобы они пошли непосредственно жертвам Мэдоффа. Я абсолютно уверена, что мой муж Джеффри никоим образом не замешан в аферу Мэдоффа… Я – свидетель его честности и в нашем браке, и в его жизни на протяжении всех сорока совместных лет».

Среди общей шумихи заявление не привлекло внимания, но в отрывке из него, приведенном в выпущенном в тот же день заявлении SIPC, цитировались слова Ирвинга Пикарда о роли Джеффри Пикауэра в огромной финансовой пирамиде и одновременно беглый обзор стратегий, которые в исках, поданных за предыдущие два года, навлекли на различных инсайдеров Мэдоффа и крупных инвесторов столько яростных обвинений.

«Когда весной 2009 года мы подали иск против мистера Пикауэра и остальных, имеющиеся у нас тогда документы привели нас к предположению, что мистер Пикауэр должен был знать или мог знать об афере Мэдоффа, – признавал Пикард. – Благодаря открывшимся дополнительным документам, я уверился в том, что у нас нет оснований преследовать мистера Пикауэра по суду, и вместо этого мы пришли к деловому решению».

Такое «деловое решение», несомненно, не станет последним в процессах, в которых Пикард обвинял различных ответчиков в умышленно неправомерных действиях или в преднамеренном соучастии в крупнейшей афере века. Но до сих пор это решение было крупнейшим, и, несмотря на то, что оно так и не пролило свет на роль Пикауэра в афере Мэдоффа, оно сразу улучшило перспективы и «выигравших вчистую», и «вчистую проигравших».

Имея на руках около 10 млрд долларов, Пикард был настроен вернуть примерно половину денег, инвестированных «проигравшими вчистую» в Мэдоффа. Возврат мог возрасти даже при самых скромных успехах Шиэна в суде, а сам Шиэн начал частным образом заявлять, что полагает, будто сможет привести «проигравших вчистую» к святому Граалю банкротных управляющих – к ста центам на доллар.

Если так и случится, то для «выигравших вчистую» откроется новое поле деятельности. Даже в отсутствие юридически действительных клиентских претензий у них имеются обвинения в мошенничестве, с которыми они могут по суду претендовать на наследство Мэдоффа, как делали все обманутые инвесторы, хотя этот факт до сих пор казался бесполезным и отвлеченным. Если блиц Пикарда «по возврату ранее выплаченных сумм» принесет куда более 20 млрд долларов, необходимых для выплаты «вчистую проигравшим» (а у него на руках было уже почти 10 млрд долларов), то выплата по искам о мошенничестве станет реально возможной.

И, если это произойдет, то самое крупное в истории, совершавшееся на протяжении долгого времени, очень разветвленное преступление поставит еще один рекорд. Им будет самый примечательный в истории возврат денег финансовой пирамиды. Рекордное соглашение по наследству Пикауэра подарило жертвам Мэдоффа то, что два года назад казалось им еще неостижимее, чем справедливость: надежду.

Странно, но о том, что в этом деле возможен возврат денег исторического масштаба, думали не только Пикард и Шиэн. Так считал и Берни Мэдофф.

В нескольких электронных письмах из тюрьмы после соглашения по наследству Пикауэра Мэдофф едва ли не с одержимостью боролся против расчетов Пикарда, заявляя, что они выглядят так, будто конкурсный управляющий «собирается из выплаченных ранее и ныне возвращенных сумм выплатить по юридически обоснованным искам клиентов, составляющим 20 млрд долларов, по меньшей мере 24 млрд долларов». Он был уверен, что весной 2010 года несколько европейских банков и хедж-фондов достигли со своими инвесторами конфиденциального соглашения в том, что они полностью покроют иски на 15,5 млрд долларов. И добавил: «Я знаю это со стопроцентной достоверностью, а больше не скажу ничего». Поэтому ему казалось, что Пикард ликвидирует имущества на сумму куда бльшую, чем нужно для возмещения причиненного самим Мэдоффом ущерба.

Разумеется, эти 20 млрд долларов лишь покрыли бы потерю непосредственно вложенных денег, а не прибыли – накопленное за многие годы богатство, которым его инвесторы рассчитывали обеспечить свое будущее и которое обернулось жестокой иллюзией. И никакими деньгами не излечить разбитые сердца, обездоленные семьи и сломанные жизни, которые он оставил в память о себе, как не восстановить веру в себя и в справедливость мира, которую навсегда утратили его жертвы. Да и на чисто денежном уровне – те иностранные инвесторы, которые посредством конфиденциальных соглашений якобы вернули свои потери, даже не могли подать иск Пикарду. А у иностранных банков и хедж-фондов, которые расплатились по этим соглашениям, возможно, и поныне имеются собственные юридически обоснованные претензии.

При всем том Мэдофф сохранял завидное хладнокровие и уверенность в благополучном исходе: «У меня складывается впечатление, что, если все заграничные иски были так или иначе на сто процентов улажены, а по внутренним искам инвесторы получат все причитающееся из возвращенных активов, то, значит, всем вернут основные инвестированные суммы».

Эпилог

Во вторник 14 июля 2009 года, через две недели после вынесения ему приговора судьей Денни Чином, проведя недолгое время в камере федеральной тюрьмы в Атланте, Бернард Л. Мэдофф прибыл в Федеральный исправительный комплекс площадью более 283 гектаров в Батнере, штат Северная Каролина.

В прежние годы в этом комплексе содержалось немало выдающихся беловоротничковых преступников, и среди нынешних заключенных тоже были знаменитости – израильский шпион Джонатан Поллард, пожилой гангстер Кармине Персико и севший в 2004 году за приписки один из учредителей Adelphia Communications.

Мэдоффа поместили в FCI-1, одну из двух тюрем общего режима на территории комплекса. Ему, официально названному заключенным 61727054, выдали стандартную тюремную робу – рубашку и брюки цвета хаки, и начались недели ознакомления и привыкания.

В памятке заключенного сказано, что все личные вещи должны умещаться в единственный запирающийся шкафчик, но с разрешения администрации можно использовать место под койкой. Дозволенные ювелирные изделия ограничены одними недорогими часами и обручальным кольцом без драгоценных камней. Покупки в тюремном магазине можно делать не более чем на 290 долларов в месяц.

Его контакты с внешним миром будут теперь сведены к написанным от руки перлюстрируемым письмам, ограниченному числу также подлежащих проверке электронных писем от заранее согласованного списка лиц и редким встречам с Рут и адвокатами.

В первое время он работал в тюремной библиотеке и образовательном отделе. Потом его определили в магазин – на хорошо оплачиваемую и всегда желанную для заключенных работу. Он не мыл полы и не чистил уборные, как потом напишут в некоторых репортажах. По его мнению, он был относительно здоров, и, вопреки «всем нелепостям», появлявшимся в СМИ, к нему «хорошо относились и заключенные, и персонал тюрьмы». Что до сообщений об уничижительных словах по адресу его сыновей или жертв, то Мэдофф категорически возражал: «Я никогда не говорил гадостей о сыновьях, я люблю их и тоскую по ним. Я чувствую огромную вину перед своими жертвами».

Двадцать четвертого августа 2010 года, больше чем через год пребывания в Батнере, Берни Мэдофф дает свое первое интервью под запись. Он сидит в почти пустой комнате для посетителей и повествует о своей долгой карьере на Уолл-стрит и афере, навсегда теперь связанной с его именем.

Первый животрепещущий вопрос: «Кто еще знал?»

Он настаивает, что семья ничего не знала об афере. «Я знал, что неминуема катастрофа, я должен был принять вину на себя, – говорит он. – Я понимаю, что заслужил наказание и принял его почти с облегчением, но я должен был отвести удар от семьи». Так что он, не дрогнув, встретил арест и, по его словам, был в ужасе от того, что оказались замараны имена его жены, брата и сыновей. Против членов его семьи не было ни свидетелей, ни документов, ни малейших улик, продолжает он, потому что они ни в чем не замешаны. «Я не понимал, как можно было их обвинить, – утверждает он, – я знал, что против них никто ничего не мог раскопать».

В таком случае кто еще мог заподозрить его в мошенничестве?

«Только Пикауэр, – говорит он. – То есть как он мог не заподозрить?» Джеффри Пикауэр предлагал его клиентам сомнительные схемы минимизации налогов и был клиентом нечистого на руку арбитражера Айвена Боски в жаркие восьмидесятые. «Он раздал много конвертиков», – говорит Мэдофф о Пикауэре, но не хочет признать, что другие гигантские фидер-фонды и крупные инвесторы знали, что инвестируют в пирамиду. Самое нелицеприятное, что он скажет по их адресу, – что некоторым из них «не хватило квалификации».

Второй из наиболее насущных вопросов: «Когда это началось?»

Мэдофф, как и на суде, продолжает настаивать, что его грандиозная афера началась не раньше 1992 года. До тех пор, по его словам, он занимался только законными инвестициями. Он заявляет, что прокуратура и конкурсный управляющий заблуждаются, утверждая, что афера началась раньше или что это с самого начала было жульничество.

Разумеется, от ответа на вопрос «Когда это началось?» многое зависит. Чем раньше началась афера, тем больше активов, пока еще остающихся у семьи Мэдоффа, сможет конфисковать правосудие в пользу жертв. Так что на этот простой вопрос прямого ответа не будет – по крайней мере, пока Мэдоффы не удовлетворят все предъявленные им финансовые претензии. И даже тогда сам Мэдофф вряд ли поставит под сомнение их легитимность, дав на этот вопрос ответ, отличный от сегодняшнего.

Прокуроры при каждом удобном случае говорили, что пирамида началась «по меньшей мере с восьмидесятых». Конкурсный управляющий заявляет, что в период, за который удалось восстановить внутренние отчеты Мэдоффа, начиная с конца семидесятых, по нескольким счетам крупных клиентов был проведен лишь минимум сделок. Но выписки по клиентским счетам за те же годы действительно показывают инвестиционные активы на этих счетах. Отчеты банков и расчетных палат сохранились только начиная с 2002 года, то есть отчетов из независимых источников, подтверждающих, что Мэдофф действительно делал эти инвестиции, попросту не существует. После двух лет расследования по-прежнему нельзя предъявить ни одного юридически обоснованного документа, который бы точно указывал, когда началась афера. Отчетности нет, а люди, способные дать ответ, либо не хотят отвечать, либо повторяют версию Мэдоффа.

Пирамида могла существовать с первого же дня, но такое предположение Мэдофф решительно отвергает. По его заверениям, в первые двадцать лет, во времена богатых возможностей для арбитражных сделок, он был достаточно успешным трейдером, чтобы построить витринную, законную часть своего бизнеса. И вряд ли наивно предположение, что некто столь удачливый в своей законной деятельности, как Мэдофф, вполне мог преуспеть и в управлении частными инвестициями, применяя типовые приемы арбитражных операций, по крайней мере, на первых порах – до того, как деньги потекли к нему рекой.

Анализ всех вероятностей чуть клоняется в сторону того мнения, что собственно пирамида в крупном масштабе началась где-то с середины или конца восьмидесятых. Многие инвесторы припомнили, как примерно в это время им говорили, что Мэдофф отходит от арбитражных операций – быть может, с умыслом замести следы. Вскоре после 1986 года он сказал Майку Энглеру, что теперь предоставляет свои услуги по управлению «корпоративными» деньгами также и частным инвесторам, – еще одна правдоподобная история. До 1985 года Мэдофф изредка подписывал родственникам Рут чеки на погашение, но никто не помнит, чтобы он так поступал и позже. В середине восьмидесятых клиентские счета «друзей и семьи», первоначально открытые Солом Альперном у Avellino & Bienes, начали расти с астрономической скоростью, возможно, перекачивая для Мэдоффа больше денег, чем он мог использовать в законном арбитраже. Даже Мэдофф признает, что вывод активов после обрушения рынка в 1987 году поставил его в крайне тяжелое положение, и тут как раз огромные деньги потекли к нему от первых его клиентов – хедж-фондов.

Как бы то ни было, сегодня из ответов Мэдоффа ясно, что с самых первых дней своей карьеры он скользил по грани между правдой и ложью. Он сам рассказывает, как в 1962 году, будучи молодым брокером, угодил в беду, потеряв деньги «друзей и семьи», но возместил потери, заняв средства у Альперна, – и позволил обманутым клиентам считать себя гением. Рассказывает он и об иностранцах, в восьмидесятые с его помощью обходивших законы о валютном регулировании своих стран, – и он помогал им не моргнув глазом.

Так что даже если бы Мэдоффа обязали пройти через детектор лжи, вполне возможно, что не получилось бы точно выяснить, когда именно он стал жуликом. Было ли это решение принято в один прекрасный день, или оно стало логичным итогом, к которому он десятилетиями шел, балансируя на грани правды и лжи?

Из ответов Мэдоффа очевидно еще и то, что он считает предателями крупных клиентов, которые после краха 1987 года вдруг начали вырывать деньги из его рук, – тех самых клиентов, которые среди тысяч других теперь числятся жертвами его собственного грандиозного предательства.

«Одним из условий моего соглашения с ними было то, что прибыли будут реинвестироваться, а не изыматься, – говорит он скорее обиженно, чем сердито. – И из всех клиентов только они одни не выполнили уговор. Пикауэр и Шапиро хуже всех, Чейз и Леви получше». Но он признает, что Карл Шапиро, Джеффри Пикауэр и Норман Леви выручили его новыми вливаниями, когда в 1992 году к нему с проверкой нагрянула Комиссия по ценным бумагам и биржам и ему отчаянно понадобились деньги. И все же он считает, что вышеперечисленные «меня подставили. Бросили на произвол судьбы».

Мэдофф без тени иронии говорит: «Пикауэр заявил, что потерял кучу денег на облигациях Goldman Sachs. Как оказалось, он соврал – никаких денег он не терял, и не потому он изъял у меня [деньги]». Другие крупные клиенты тоже выводили деньги, хотя и несопоставимо меньшие суммы. Он туманно намекает, что их инвестиционные портфели включали нереализованные прибыли по долгосрочным ценным бумагам, которые были компенсированы контрагентскими позициями его зарубежных клиентов, позициями, которые, по его словам, он мог закрыть лишь с огромными потерями.

Это на первый взгляд правдоподобное объяснение по зрелом размышлении начинает рассыпаться, как и многое из того, что говорит Мэдофф. Какие законные контрагентские позиции могли создать ему такие проблемы? Если имелась нереализованная прибыль по реальным бумагам, уж наверное можно было реализовать хотя бы часть этой прибыли. Почему его квалифицированные клиенты не понимали, что резкий сброс огромного числа акций вызовет снижение цен и, соответственно, сократит или даже обнулит их прибыли?

Но Мэдофф, прежде чем возникнут подобные вопросы, уже перескакивает к ударной концовке истории про нежелательные изъятия 1987 года: «Я и сам не заметил, как образовалась задолженность в несколько миллиардов долларов».

Просто признаться в потерях в такой момент – это «грандиозный скандал». Поэтому он прикрыл потери деньгами, украденными у других, в том числе родных и давних друзей, которые с каждым годом его несокрушимого успеха верили в него все безоговорочнее.

От просьбы объяснить отношения с рядом крупных инвесторов и менеджеров фидер-фондов он уворачивается и – впервые – едва ли не огрызается в ответ. «Люди алчны», – говорит Берни Мэдофф, похоже, не отдавая себе отчета в том, что кому-кому, только не Берни Мэдоффу рассуждать о чьей-то алчности. «Я всем говорил: не вкладывайте в меня больше половины своих денег – почем вы знаете, что я могу выкинуть». Но он тем не менее брал деньги, а тысячи людей, пропуская его мудрый совет мимо ушей и безоглядно в него веря, ставили на кон состояние своей семьи.

Возвращаясь к вопросу, почему он начал красть у крупных корпоративных клиентов, он объясняет: «Не знаю почему, но [поначалу] я считал, что все получится. Это когда я начал брать деньги у всяких хедж-фондов. И ведь как думал: мне бы только выбраться из ямы, а там разберемся».

Но выбраться он не смог. «Я увяз. Я не стал бы вот так просто воровать деньги», – говорит он.

И тем не менее воровал, строил гигантскую безысходную пирамиду. Если он не собирался покончить с собой или скрыться, какой выход он для себя видел?

«Это было почти как… теперь страшно сказать, но я мечтал о конце света. – Он замолкает, оглядывается на адвоката и пожимает плечами. Да, звучит страшно, но он продолжает, хочет объяснить. – Когда случилось одиннадцатое сентября, я подумал, что вот он, единственный выход, – мир кончится, я погибну, и не будет вообще никого».

Он, конечно, понимал, что просто исчезнуть с лица земли не получится, если только не наложить на себя руки или сбежать, и в обоих случаях он оставил бы семью один на один с позором. А этого, по его словам, он не мог допустить. «Такое мне и в голову не приходило», – добавляет он.

Вопреки всякой логике и доказательствам противного, он твердит, что мог и дальше продолжить свою грандиозную аферу, если бы захотел. Якобы тайфун, бушевавший на рынках летом и осенью 2008 года, вовсе его не сбил с ног: просто он решил завязать. «Я мог скрывать все и дальше, – говорит он. – У меня были договоренности, обязательства, влились бы новые деньги. И я еще мог бы… но устал… Ко Дню благодарения я понял, что хочу все бросить. Я решил поставить точку».

Он сдает назад. «Я шестнадцать лет хранил это в тайне от жены, брата, сыновей. Как я сумел провернуть все это и не повредиться в уме… сам не знаю, даже странно, если вдуматься», – говорит он, покачивая головой, словно до сих пор сам себе удивляется.

Даже в конце он говорит: «Я всегда считал, что именно хедж-фонды понесут наибольшие потери» – а не друзья, родные, управляющие благотворительными фондами, руководители колледжей и доверчивые инвесторы-индивидуалы, столько лет смотревшие ему в рот. Он вспоминает бесчисленные благотворительные вечеринки и обеды, дежурные события в его расписании: «Терпеть не мог ходить по этим тусовкам – все заискивают, распинаются, какой я необыкновенный, а я-то знаю, что это не так. Сплошной фарс. Вроде нового платья короля».

Самообладание изменяет Мэдоффу только раз, когда его спрашивают, благоразумно ли поступила Рут, не отступившись от него и после его ареста. По-видимому, это его больное место, и тут его язык теряет всякую бойкость.

«Я вовсе не просил Рут не бросать меня. Я сказал: если хочешь, уходи. И друзья ей советовали [уйти]. Это непросто понять. – Пауза. – Когда люди вместе пятьдесят лет… – говорит он, глядя в окно, и снова умолкает. – Для нее было бы лучше уйти».

Сыновья «все еще злятся на меня», признает он. «Им не понять, почему она не проклянет меня, почему не рвет и мечет, как они».

Она в ярости, говорит он, и его голос дрожит. «И все же она нашла в себе какое-то сочувствие ко мне».

Он утирает слезы грубыми бумажными салфетками, которые откуда-то достает его адвокат, и постепенно берет себя в руки.

Уже увереннее он встречает вопрос о том, как они с женой провели в марте 2009 года последнюю ночь дома, накануне того дня, когда он признал себя виновным. «Тогда еще оставалась надежда», что до приговора его отпустят под залог. Они немного посмотрели телевизор, вспоминает он, а может быть, она что-то читала. «Рут держалась – и я старался держаться ради нее». Наверное, так все и было.

Хотя он страшно возмутился, когда в 2009 году конкурсный управляющий подал иск против Рут, в последнее время Мэдофф начал сотрудничать с ним, чтобы помочь возместить убытки жертвам пирамиды. Он сообщает, и его адвокат это подтверждает, что члены юридической команды Пикарда этим летом опрашивали его в тюрьме почти шестнадцать часов подряд. Мэдоффу кажется, что он сумел им помочь.

Когда заканчивается отпущенное для интервью время, Мэдофф встает, жмет руки и благодарит посетителя за внимание и желание понять его, хотя, по правде говоря, его ответы породили еще столько же новых вопросов. Охранник, безмолвно дожидавшийся в уголке, отпирает дверь в дальнем конце комнаты для посещений, а помощник начальника тюрьмы, который препроводил его на интервью, жестом велит выходить. Он выходит в эту дверь во внутренний двор, и дверь за ним закрывается.

Дело Мэдоффа, мошенничество глобального масштаба, задевшее несколько поколений, преподало миру новый тяжелый урок о природе далеко не нового преступления. Мошеннические пирамиды по сути своей двояки. Как и ограбление, пирамида подразумевает перемещение богатства. Но, в отличие от ограбления, богатство здесь перемещается не только от жертвы к злоумышленнику, но и от жертвы к жертве. Это преступление, совершаемое прошлым против будущего; а в настоящем, на пике успеха, пирамида на удивление безвредна.

Возможно, тем, кто строит пирамиду, это помогает ладить с собой. Не режешь ножом, чтобы отобрать бумажник, не бьешь по голове, чтобы угнать роскошную машину, не похищаешь ребенка, угрожая пистолетом. Не видишь ужаса на лицах, крови, горя, отчаяния. Поначалу видишь одну только благодарность.

Преступление выглядит так благопристойно – пока не грянет гром. Но до тех пор любой, кому понадобится изъять деньги для личного употребления или на благое дело, может беспрепятственно их забрать. А те, кто их не забирает, тоже не тревожатся за свое богатство и чувствуют себя в безопасности от мировых финансовых невзгод. Пока деньги не иссякнут, народ любит афериста и благодарен ему. С чего бы ему страдать?

Нет сомнений, что именно так Берни Мэдофф и жил день за днем. Он не видел «жертв», он видел только «бенефициаров». Легко понять, как это соблазнительно. Кто не мечтал вытянуть счастливый билет и поиграть в бога, раздающего направо и налево деньги без счету, кто не мечтал ощутить пьянящий восторг, веселое всесилие?.. Пока гром не грянет, вероятность, что кто-то когда-то пострадает, остается всего лишь вероятностью. В конце концов, он мог и не дожить до развязки. А может, раньше случился бы конец света, как он надеялся.

А может быть, и того лучше – нашелся бы выход! Эли Визель говорил о способности преступника вообразить преступление, о котором его жертвы не в состоянии даже помыслить. Верно – но почему в таком случае не предположить, что преступник сумеет изобрести способ уйти от ответственности за свои действия? Если Мэдоффу хватило воображения, чтобы совершить преступление исторического масштаба, то, несомненно, ему, как всякому аферисту, хватило воображения и на мечту выйти сухим из воды. «Тут все спрашивают меня, почему я попросту не сбежал, – писал он в электронном письме из тюрьмы. – В последние несколько лет у меня были, конечно, возможности припрятать деньги, при моих-то связях… Но, по правде говоря, я всерьез об этом не задумывался. Наверное, мне не хотелось думать о том, что я у кого-то краду. Где-то в голове у меня сидела мысль, что я сумею все уладить… каким бы абсурдом это сегодня ни казалось». Преступники не скованы логикой, иначе не было бы никаких пирамид, логических выходов из которых для афериста раз, два и обчелся – самоубийство, тюрьма или жизнь пугливого беглеца.

Если бы Берни Мэдофф, несмотря на всеобщее обожание, в своем отражении в зеркале видел только жулика, он был бы честнее с самим собой, чем большинство из нас. Но, как всякий аферист, он потому умел изо дня в день смотреть в глаза своим, что они вовсе не казались жертвами, до самых последних дней и недель, когда – и тому есть неоспоримые свидетельства – он уже не находил себе места от страха и безысходности, как любой пойманный с поличным, загнанный в угол человек.

Такова финансовая пирамида: преступление эгоцентриста – не садиста. Испытывать удовольствие от чужой боли – не то же самое, что управлять финансовой пирамидой. Да никакой боли и нет до последних мгновений. Ты помогаешь, а не истязаешь. И эту изначально ложную иллюзию каждый благодарный клиент, что ни день, подпитывает словами: «Благослови тебя бог, Берни!»

Но пирамида Мэдоффа не просто подтвердила то, что мы всегда знали об этом виде преступлений. Она впечатала в нашу душу новый урок.

Все финансовые пирамиды перемещают богатство от одной жертвы к другой. Но ввиду специфики многих жертв Мэдоффа – благотворительных учреждений, целевых фондов, крупных филантропов, великодушных людей со всех ступеней экономической лестницы, – его пирамида перемещала богатство еще и от отдельных жертв в более широкое сообщество. Выходит, Мэдофф грабил Петра, чтобы заплатить Павлу, а Павел отдал награбленные деньги в помощь всем остальным, в помощь всем нам.

Случай Джеффри Пикауэра, конечно, неординарный, но показательный. Как и многие инвесторы Мэдоффа, Пикауэр накопил огромное богатство, отчасти, если не полностью, с его помощью. А потом пустил часть средств на поддержку медицины, научных исследований, образования – словом, на то, чтобы сделать мир лучше.

Так же поступал и Карл Шапиро, филантроп из Палм-Бич. Как и всякий инвестор пирамиды из первого эшелона, он получал деньги, взятые у следующих жертв, и использовал их на пожертвования больницам и художественным музеям, на помощь нуждающимся.

Норман Леви умер, оставив в фиктивной прибыли на руках Мэдоффа целое состояние, а его дочь использовала часть этого дутого состояния на создание фонда за справедливость и равенство для всех. Семейные фонды таких жертв Мэдоффа, как хозяин команды New York Mets Фред Уилпон и знаменитый кинорежиссер Стивен Спилберг, поддерживали множество благородных начинаний. Даже семейный фонд Мэдоффов вносил свою лепту в исследование лейкемии.

Вообще, если говорить о жертвах Мэдоффа, на какой бы социально-экономических ступени общества они ни стояли, то нельзя не заметить, что у многих сотен отдельных историй есть одна общая черта – щедрость к другим. Типичный пример – Гордон Беннетт, частный поставщик натуральных продуктов, накопивший благодаря инвестициям в Мэдоффа на безбедную пенсию. Скромные сбережения принесли приличный доход, и остаток жизни он смог посвятить жизнь делу охраны природы, чем принес обществу немалую пользу. По списку жертв Мэдоффа разбросаны скромные семейные фонды из малых и больших городов Америки, и каждый внес пусть небольшие, но несомненно ценные улучшения в жизнь тех, кто оказался в орбите его деятельности.

Богатые и, вероятно, эгоистичные менеджеры хедж-фондов инвестировали в Мэдоффа, а тот выплачивал их деньгами инвестиционный доход «Хадассы», шедший на благотворительность и разные полезные дела. Богатые арабские суверенные фонды национального благосостояния тоже инвестировали в Мэдоффа, а из их денег он выплачивал доход и комиссионные Стэнли Чейзу, который щедро жертвовал образовательным учреждениям в Израиле. Купающиеся в роскоши инвесторы давали деньги Мэдоффу, а он использовал их для постоянных, стабильных выплат скромным инвесторам, которые в результате жили уютнее и умирали достойнее, чем было бы в ином случае.

Эти благородные цели, конечно, никак не оправдывают недопустимых, преступных средств, которыми достигались. Но они добавляют новую грань к нашему пониманию того, как работают в обществе пирамиды и почему они способны занять такое место в жизни и мечтах людей.

Но пирамида Мэдоффа принесла и другую, новую и пренеприятную, весть тем, у кого хватает здравого смысла ее понять. Сумевший обезоружить самых квалифицированных корпоративных инвесторов, Берни Мэдофф наглядно показал, что сейчас, в двадцать первом веке, регуляторам дьявольски трудно защитить общество.

И если даже история Мэдоффа не доказывает ничего другого, она определенно доказывает, что регуляторы живут в мире грез, мало напоминающем тот мир грез, в котором обитают инвесторами. Пропасть между ними наводит на мысль о пресловутой дихотомии Марс – Венера. Регуляторы, даже очень хорошие, – с Марса. Инвесторы, даже очень богатые, – с Венеры.

Хорошие регуляторы исповедуют скептицизм, а инвесторы в массе своей – простые пути. Как только в поле зрения регуляторов попадает некто, сулящий безопасные высокодоходные инвестиции, прибыль по которым упорно растет, когда весь рынок падает, регуляторы хотят с ним судиться. А инвесторы хотят с ним пообедать. Они жаждут простого выхода из бесконечно сложных проблем, с которыми столкнулись после медленной кончины корпоративных пенсий и победного шествия пенсионных планов, которые каждый формирует самостоятельно. Эта тяга к чему-нибудь попроще способна, кажется, задушить любой скептицизм, прежде чем он успеет сказать свое слово.

Для регуляторов важнейшие качества инвестиций – прозрачность и ликвидность, и, по их убеждению, любой привлекательный инвестиционный план должен обладать обоими этими достоинствами. Инвесторов интересует исключительно надежность и доходность, и они упрямо, вопреки всякой логике, настаивают, что любой привлекательный инвестиционный план должен обладать обоими достоинствами. Они свято верят в то, что где-то на свете есть чародей, который обеспечит им абсолютно надежные инвестиции с годовым доходом минимум восемь процентов.

Регуляторы верят в примечания мелким шрифтом. Инвесторы вообще не читают мелкий шрифт – никогда.

Из-за этих «культурных различий» скандальная афера Мэдоффа почти у всех в Вашингтоне вызвала ошибочные вопросы: как поправить мир, в котором живут регуляторы? Как повысить эффективность регулирования, основываясь на том, что напечатано мелким шрифтом? А следовало бы задать другие вопросы: как поправить мир, в котором живут инвесторы? Какая система будет эффективно работать в мире, где никто не читает мелкий шрифт, где инвестирование – почти всегда прыжок наобум?

Урок Мэдоффа кристально ясен. Требование «полной открытости», в соответствии с которым уже больше семидесяти пяти лет составляются договоры для инвесторов с примечаниями мелким шрифтом, себя не оправдало – и не только потому, что Комиссия по ценным бумагам и биржам не сумела среагировать на полученные сигналы. Оно не оправдало себя, потому что не отражает критериев, которыми руководствуются нынешние инвесторы.

Причина катастрофических потерь многих жертв Мэдоффа коренится вовсе не в отсутствии «полной открытости». Причина в том, что инвесторы вовсе не интересовались, есть ли в договоре примечания мелким шрифтом, и уж подавно их не читали. Они пренебрегли фундаментальными принципами инвестирования: высокие доходы прямо связаны с высокими рисками: нельзя класть все яйца в одну корзину; не следует вкладываться в то, чего не понимаешь. Они забыли, что нельзя отдавать кому бы то ни было, просто потому, что ты этому человеку доверяешь, или потому, что ему доверяет кто-то, к кому ты прислушиваешься.

И все же миллионы людей именно так и поступают. Мы не читаем мелкий шрифт, чтобы решить, можно ли доверять человеку или фирме. Мы полагаемся на советы друзей, родных, сослуживцев, сыновей, отцов, состоятельных знакомых, мы полагаемся на свой жизненный опыт и свою интуицию. И при таком положении дел, как хорошо усвоил Берни Мэдофф, однажды завоеванное доверие надежно защищает афериста от всех тревожных сигналов. В конце концов, мошенник – тот же фокусник-иллюзионист, творящий чудеса на глазах у изумленной публики, которая хочет верить в волшебство и не замечает ловкости рук.

Сколько ни вводи правил, сколько ни пиши примечаний мелким шрифтом, это вряд ли остановит следующего Берни Мэдоффа. Что же остановит? Вот вам и новая игра на смекалку для будущих поколений – придумать такую регуляторную схему, которая оказалась бы эффективной не только на Марсе, но и на Венере. Возможно, кто-то предложит позаимствовать опыт из области медицины и продавать инвестиции строго по рецепту, согласно официально утвержденному перечню, гарантирующему их надежность. Регуляторы могут определить в качестве надежных ряд крупных, хорошо регулируемых категорий капиталовложений – взаимные фонды, аннуитеты (страхование ренты или пенсии), банковские депозитные сертификаты, ипотечные инвестиционные трасты – и с ястребиной зоркостью следить за этими категориями, чтобы ни один аферист не прошмыгнул. Инвесторы, конечно, будут вольны инвестировать во все остальное, но на свой страх и риск, по принципу caveat emptor: раз купил то, чего нет в списке надежных инвестиций, так не бегай к регуляторам, если нарвешься на жульничество.

А можно пойти и с другого конца – выдвинуть требование лицензировать частных инвесторов, обязать их сдать экзамен, как все сдают экзамен, чтобы получить водительские права. Пусть ответят экзаменатору, как распознать аферу, как выбрать лучшее помещение капитала из возможных вариантов ответа или как вычислить строителя пирамиды. Самостоятельно управлять пенсионным планом намного сложнее, чем автомобилем, и нам, пожалуй, стоило бы заставить инвесторов учиться и сдавать экзамен, чтобы они не пустили по ветру сбережения всей жизни.

А может быть, решение – в таких драконовских санкциях за малейшее жульничество, что Уолл-стрит будет рьяно надзирать сама за собой, немедленно донося о подозрительных лицах и защищая инвесторов от их же собственных низменных инстинктов. Штрафы – всего лишь деньги, а на Уолл-стрит денег больше, чем воды в туче. Серьезные наказания вроде потери свободы на ощутимый срок или серьезного сбоя в карьере могут оказаться действеннее новых, чуть более строгих правил, проводимых в жизнь чуть более многочисленными, но по-прежнему неопытными инспекторами.

Вопрос не в той или иной частной реформе, а в поиске целостных решений, которые были бы направлены на уязвимые места, четко выявленные аферой Мэдоффа, а не просто улучшали бы формулировки «примечаний мелким шрифтом». Без надлежащего обучения мы все ужасно переоцениваем свои способности обнаружить риски и распознать махинаторов на рынке. В этом состоит суровый урок дела Мэдоффа, с которым никто из нас не хочет согласиться. Мы все инвестируем на авось. Мы все считаем, что главное – доверие, оно и понятно: большинству из нас недостает ни времени, ни знаний, чтобы полагаться на что-либо, кроме доверия или информации. Если регуляторы и законодатели не осознют этого, их подход к решению хронической проблемы рыночных афер так и останется политикой неэффективных полумер.

Пятнадцатого февраля 2011 года Берни Мэдофф дает второе интервью в тюрьме Батнер. Тот же кордон безопасности, тот же учтивый помощник начальника тюрьмы, та же комната для свиданий, темноватая, немного обшарпанная. Но человек, ожидающий нас, страшно изменился. Он худ, почти изможден. Слишком просторная роба цвета хаки немного помята, воротничок как-то странно заутюжен. Длинный конец плетеного ремня сложен вдвое, чтоб не болтался сбоку. В середине беседы он замечает, что пуговица на рубашке не застегнута, и суетливо застегивает ее. На смену его «фирменной» спокойной уверенности пришла нервозная опасливость.

Он по-прежнему считает, что Джеффри Пикауэр – единственный, кто мог подозревать его в афере. Правда, теперь он также считает, что работавшие с ним крупные банки и фонды некоторым образом «соучаствовали» в его преступлении. Когда ему указывают на противоречивость двух этих утверждений, он обвиняет банки и фонды в «умышленной слепоте» – как еще объяснить неспособность видеть явные несоответствия между его обязательной отчетностью и всей той информацией, которая имелась в их распоряжении.

«Они намеренно игнорировали тревожные сигналы, – говорит он. – Они не могли не знать. Но отношение у них было примерно такое: если ты там что-то проворачиваешь, мы ничего не желаем знать». Как и в августовском интервью, он заявляет, что его задача – помочь конкусному управляющему взыскать с этих гигантских корпораций деньги для компенсации потерь жертвам.

Он вновь настаивает на том, что семья ничего не знала о преступлении, но уклоняется от всякого разговора о самоубийстве сына и говорит лишь, что не ожидал, что его арест принесет такие личные потери. Впервые он признается, что работает с психотерапевтом, желая докопаться до психологических корней своей жизни во лжи.

«Я всегда старался всем угодить, была у меня такая слабость, – говорит он. – Я преуспел в бизнесе, принял вызов Нью-Йоркской фондовой биржи… вот и решил, почему бы мне не попробовать управлять инвестициями? Почему бы не заняться еще и этим?» Он качает головой и смотрит в пол. «Как я уживался сам с собой? Мой адвокат говорит, что у людей есть способность к “раздельному мышлению”. Я не считал, что ворую. Я думал, что беру на себя деловой риск, как брал всегда. Я думал, что это все временно».

И добавляет: «Начинается все очень просто, это уж потом становится сложно». Когда помощник начальника тюрьмы объявляет, что время вышло, Мэдофф встает и направляется к двери во внутренний двор. Потом вдруг останавливается, вспомнив недавнюю статью в журнале People о его жене. «Зачем только они использовали ту ее фотографию с Марком, когда он был мальчиком!..» – говорит он, качая головой. На этом он отрывисто прощается и следует из комнаты за охранником в форме.

Дело Мэдоффа с беспощадной ясностью убеждает в справедливости еще одной истины об «аферисте среди нас», которой мы просто не хотим посмотреть в лицо: он не какой-то «другой» или «особенный». Он такой же, как мы, – только в утрированном виде.

Даже юристы в Комиссии по ценным бумагам и биржам считали, что старожил Уолл-стрит вроде Берни Мэдоффа, несомненно внушающий доверие, несомненно преуспевший, не вписывается в наше представление об организаторе пирамиды. Но именно таков и есть организатор пирамиды. Жалкий косноязычный жулик с бегающим взглядом, в скверно пошитом костюме и обшарпанных ботинках может совершить какие угодно преступления, но только не создать финансовую пирамиду. Однако почти все попавшиеся на удочку Мэдоффа, в том числе и Комиссия, доверяли ему именно потому, что он всем своим обликом и репутацией внушал доверие, – эту ошибку жертвы финансовых пирамид совершают снова и снова.

Почему? Может быть, потому, что они отказываются признать разоблаченного афериста обычным человеком в полном смысле слова.

Конечно, удобнее считать, что только бездушный, бессердечный монстр мог причинить столько зла тем, кого он знал и, вероятно, любил, что ни один нормальный человек не станет строить жизнь на такой наглой, убийственной лжи.

Мы льстим себе. Все люди способны на обман. Мы причиняем боль нашим любимым, заставляем в себе сомневаться. Мы и самих себя обманываем изо дня в день. Я не заболею раком, хоть и курю. Я даже лучше вожу машину после пары рюмок. Я выплачу долг по кредитной карте – в следующем месяце. Большинство из нас умеют лгать от рождения. Мы, по определению, не видим у себя «слепых пятен».

Так что настаивать, подобно множеству жертв Берни Мэдоффа, что он не человек, что он исчадье ада, психопат, – поспешное суждение, последний утешительный самообман, который навсегда оставит нас беззащитными перед чарами соблазна, наводимыми строителями пирамид.

Мэдофф не был бесчеловечным чудовищем. Он был чудовищно человечен. Он был жаден до денег и похвал, он был беспечно уверен в своей способности проворачивать дела, он самодовольно пренебрегал предостережениями скептиков – как и всякий, кто закладывал дом, чтобы вложиться в акции хайтек-компаний; или выводил деньги из неприкосновенного фонда колледжа, чтобы с риском вложиться в новый бизнес; или отдавал все пенсионные накопления в непонятный ему хедж-фонд; или слегка мухлевал с налоговыми вычетами или с накладными расходами или плел небылицы жене.

Ему были свойственны те же слабости, что и каждому из нас, – только в утрированном виде. Его фантазия возвела гигантские подмостки обмана, высоко вознесшиеся над нехитрыми выдумками, какие мы при случае сколачиваем на скорую руку. Его ложь была значительно масштабнее нашей, жизнеспособнее, надежнее защищена на случай внезапной проверки, амбициознее по замыслу и обстоятельнее по подготовке. В результате десятки тысяч уповавших на него жертв верили, что гений Мэдоффа мог год за годом воспарять над законами рынка.

И свою веру в него они поддерживали точно так же, как он свою веру в то, что ему все сойдет с рук, – веру, подкрепленную повседневным опытом, если видеть в нем то, что хочется видеть. Он не желал помнить, что нет никаких доходов от инвестиций для выплат клиентам. Его клиенты не желали знать, что его результаты становились все неправдоподобнее, а деятельность была подозрительно засекречена. Пока деньги капали, жертвы не терзались ежедневно и ежеминутно вопросом, не может ли статься, что все их богатство и положение в один день развеются как дым. Пока деньги капали, Мэдофф, вероятно, тоже не мучился подобными вопросами.

Но этот скрытый занавесом волшебник, накачивающий мехи, жмущий на кнопки и орудующий микрофоном – словом, создающий вполне правдоподобные иллюзии даже после того, как за ним захлопнулись двери тюрьмы, – сумел построить свой Изумрудный город только потому, что невероятное количество людей решило ему поверить. Его сообщники полагали, что могут сесть ему на хвост и огребать деньги и что до расплаты никогда не дойдет. Добавим сюда друзей и членов семьи, регуляторов – чинуш-формалистов или просто нестреляных воробьев, ушлых бухгалтеров и юристов, вкрадчивых брокеров из «донорских» фондов, международных банкиров, членов комитетов по благотворительным инвестициям, блистательных специалистов хедж-фондов по комплексной экспертизе – каждый из них уговаривал себя, что все будет хорошо, пусть это не вполне объяснимо, несколько непривычно и, возможно, даже немного подозрительно.

Мэдоффа снова и снова ловили на явной лжи, но всякий раз вовремя вспоминали о презумпции невиновности – не потому, что его считали особенным, наоборот, считалось, что он такой же, как все, только лучше: умнее, опытнее, увереннее, сдержаннее. Понятный человек, который жил, казалось, в том же понятном мире, что и мы все, и потому верилось, что все получится, что можно не обращать внимания на неприятные факты без риска расхлебывать потом пагубные последствия.

Словом, Берни Мэдофф, как и всякий неверный супруг, всякий предприимчивый плут, всякий отчаянный сорвиголова – как многие из нас, только еще хлеще, – думал, что сможет выбраться из тупика, избежать неизбежного финала любой пирамиды и выйдет сухим из воды.

И следующий Берни Мэдофф тоже рассчитывает выйти сухим из воды.

Когда бы вы ни читали это, следующий Берни Мэдофф уже тайно кирпичик за кирпичиком что-то где-то строит. Мир, не подверженный риску пирамид, – это мир, полностью лишенный доверия, и жить в подобном мире не хочет никто. И, разумеется, в подобном мире не может функционировать никакая здоровая экономическая система. Поэтому никому пока не ведомый новый Берни Мэдофф в этот самый момент эксплуатирует нашу потребность в доверии, чтобы построить еще одно царство лжи.

Мы прочтем о нем через месяц или через год. А пока его жертвы рассказывают друг другу, до чего он великодушен и как его уважают в обществе. Они любуются несуетной роскошью его жизни, им лестно, когда он их к себе приближает, они с завистью смотрят, как он делает деньги для их более преуспевающих друзей из круга избранных, которые на все лады его превозносят. Они убеждают себя, что он превосходный, благородный, человек – человек с большой буквы.

Как бы их ни точил червь сомнения, они в эту самую минуту уверяют себя в его благонадежности, а он тем временем плетет свою искрящуюся, прекрасную, фантастическую паутину.

Потом, когда эта новая паутина лжи и обмана разлетится в клочья, они станут проклинать его за то, что он принес им столько боли и столько потерь, заклеймят его как злокозненного, бесчеловечного монстра. Но, если они будут честны с собой, им придется признать, что в каждом своем шаге он был, сколь ни печально в этом признаться, по-человечески очень понятен – точно так же, как последний Берни Мэдофф и первый из Берни Мэдоффов.

Это и есть главный, непреходящий урок аферы Мэдоффа: в мире, где кругом столько лжи, самая опасная ложь – это самообман.

Примечания

По состоянию на февраль 2011 года судебные решения по всем упомянутым в книге гражданским и уголовным делам, кроме особо оговоренных случаев, вынесены не были.

… тюремная охрана носится со своим знаменитым подопечным … – Документальный телевизионный фильм «Алчность по-американски: Мэдофф за решеткой» (American Greed: Madoff Behind Bars) производства Kurtis Productions (продюсер Майк Уэст), снятый по заказу CNBC; премьера – 25 августа 2010 г.

… его якобы избил повздоривший с ним заключенный … – Searce, D. and Efrati, A. Madoff Beaten in Prison // Wall Street Journal. Mar. 18, 2010.

… он «чихать хотел» на собственных сыновей . – Со слов адвоката Джозефа Котчетта; цит. по: Ross, Brian and McCarthy, Kate. First Madoff Interview: Can’t Believe I Got Away with It. – ABC News. July 28, 2009.

«Жертвы, жертвы! Чтоб им пусто было!..» – Fishman, Steve. Bernie Madoff, Free at Last // New York. June 14–21, 2010. P. 32.

… припрятал миллиарды долларов . – Mangan, Dan . Madoff’s Hidden Booty // New York Post. June 21, 2010.

…в полтора раза крупнее банковского гиганта JPMorgan Chase…  – Согласно рейтингу Hedge Fund 100 журнала Institutional Investor, в 2008 г. в лидеры вышел JPMorgan Chase с активами 44,7 млрд долларов, Goldman Sachs занял седьмое место – 29,2 млрд, Soros Fund Management восемнадцатое – 17 млрд.

… сказал он в одном из тюремных интервью.  – Интервью с Бернардом Л. Мэдоффом 15 февраля 2011 г. (далее – Второе интервью Мэдоффа).

1. Катастрофа на Уолл-стрит

Он готов поставить точку … – Глава основана на следующих источниках: интервью автора с Бернардом Л. Мэдоффом, Элинор Скиллари, Ирвингом Х. Пикардом, Дэвидом Дж. Шиэном и Ли С. Ричардсом III; четырнадцать конфиденциальных интервью с участниками событий той недели; электронные и обычные письма Бернарда Л. Мэдоффа; личные впечатления автора от осмотра тех мест, где происходили описанные события, включая здание ФБР и вестибюль и офисные помещения в «Помаде»; протоколы судебных заседаний, расшифровки стенограмм и другие опубликованные документы.

… Fairfield Greenwich должна компенсировать утечку средств … – Электронное письмо Джеффри Такера от 8 декабря 2008 г.: In the Matter of: Fairfield Greenwich Advisors LLC and Fairfield Greenwich (Bermuda) Ltd., Commonwealth of Massachusetts, Office of the Secretary of the Commonwealth Securies Division, Docket No. 2009–0028 (далее – Galvin Fairfield Greenwich Complaint), Exhibit 44. 8 сентября 2009 г. Fairfield Greenwich пошла на мировую с секретарем штата Массачусетс У. Гэлвином, выплатив, без признания или отрицания обвинений со стороны штата, 50 тыс. долларов следственных издержек и согласившись выплатить около 8 млн долларов возмещения своим инвесторам из Массачусетса.

«Мои трейдеры сыты по горло всеми этими хедж-фондами» . – Там же.

Мэдофф высмеивает саму мысль о том … – Там же.

«Только что говорил по телефону с Берни, он рвет и мечет…» – Там же.

… сможет изъять с одного из своих счетов 35 млн долларов . – In re: Bernard L. Madoff Investment Securities, Debtor; Irving H. Picard, Trustee for the Liquidation of Bernard L. Madoff Investment Securities v. Stanley Chais, et al. (далее – Picard v. Chais), filed as Adversary Proceeding No. 09–01172 (BRL) in U.S. Bankruptcy Court for the Southern District of New York, Declaration of Matthew B. Greenblatt. Oct. 1, 2009. P. 3.

Исполнительный директор фонда Джей Фейнберг … – Интервью со Скиллари.

… никак не дозвониться до Нормана Бремена… но в конце концов они с ним связываются … – Там же.

…листки с изложением позиции фонда относительно конфликта интересов … – Gift of Life Bone Marrow Foundation, Boca Raton, Fla., Internal Revenue Service Form 990 for 2008, Schedule O.P. 2.

Мэдофф планировал встретиться с сыном своего друга Дж. Айры Харриса … – Интервью со Скиллари; рабочий календарь Берни Мэдоффа; его электронное письмо от 20 февраля 2011 г.

Он велит Марку набросать список сотрудников отдела трейдинговых операций … – Интервью с Берни Мэдоффом от 24 августа 2011 г. (далее – Первое интервью Мэдоффа); Margolick, David . The Madoff Chronicles. Part III: Did the Sons Know? // Vanity Fair. July 2009. Р. 72.

Не на шутку встревоженный, Марк советуется со своим братом Эндрю . – Margolick . Р. 72.

… Мэдофф пересекает овальную приемную, где сидят секретари, и входит в кабинет Питера . – Первое интервью Мэдоффа.

… спрашивает Питера, есть ли у него минутка для разговора . – Kirtzman, Andrew . Betrayal: The Life and Lies of Bernie Madoff. New York: HarperCollins. 2009. Р. 229.

«Я должен рассказать тебе, что происходит» . – Первое интервью Мэдоффа.

«Ты должен сказать сыновьям» . – Там же.

Просто все никак не решит когда . – Там же.

Вначале Мэдофф пытается их переубедить . – U.S.A. v. Bernard L. Madoff, criminal complaint by FBI special agent Theodore Cacioppi (далее – Madoff Criminal Complaint), U.S. District Court, Southern District of New York, Dec. 11, 2008. P. 3.

Сыновья стоят на своем . – Там же.

… больше не может «держать все в руках» . – Первое интервью Мэдоффа.

Элинор Скиллари вспоминает, что спросила Берни, куда они идут … – Интервью со Скиллари; Seal, Mark and Squillari, Eleanor . The Madoff Chronicles. Part II: What the Secretary Saw // Vanity Fair. June 2009. Р. 103.

… на то, чтобы подогнать к выходу седан, у него ушло часа полтора . – Kirtzman . Р. 231.

Марк впереди, Эндрю с отцом сзади . – Ross, Brian . The Madoff Chronicles: Inside the Secret World of Bernie and Ruth. New York: Hyperion, 2009. Р. 20.

… винного цвета кожа, гобелены…  – Первое интервью Мэдоффа; конфиденциальное интервью, видеоэкскурсия по комнате, заснятая судебными исполнителями, а также осмотр автором обстановки комнаты на конфискационном аукционе в ноябре 2010 г.

« … по сути, гигантская финансовая пирамида» . – Madoff Criminal Complaint. Р. 4.

…он планирует выплатить эти деньги самым верным своим соратникам, членам семьи и друзьям . – Там же.

… с нежностью, которая навсегда врезалась в память Мэдоффа . – Первое интервью Мэдоффа; конфиденциальные интервью.

…«предательство библейских масштабов».  – Margolick . Р. 68.

Братья уходят… – Kirtzman. Р. 233.

Лондон собаку съел на судебных тяжбах … – Margolick . Р. 72–73. Лондон был адвокатом на уголовном процессе против бесславного вице-президента Спиро Агню в 1973 г., которому предъявили обвинение во взяточничестве; Агню добровольно ушел в отставку.

… с младшим коллегой по имени Мартин Флюменбаум . – Там же; конфиденциальные интервью.

… Марк по телефону приказывает ему ехать в офис, где уже началась вечеринка . – Kirtzman . Р. 235.

…рассказ о недавнем потрясении … – Madoff Criminal Complaint. Р. 3.

…речь действительно идет о миллиардах?  – Конфиденциальные интервью.

C.38–39. Он припоминает, что вернулся из дома в офис … – Первое интервью Мэдоффа.

«Для нас вы наиважнейший деловой партнер и бесконечно уважаемый друг… » – In re: Bernard L. Madoff Investment Securities, Debtor; Irving H. Picard, Trustee for the Liquidation of Bernard L. Madoff Investment Securities v. Fairfield Sentry Fund LLC, et al. (далее – Picard v. Fairfield Sentry), Amended Complaint, Adversary Proceeding No. 09–01239 (BRL) in U.S. Bankruptcy Court for the Southern District of New York. Exhibit 78.

C.39–40. Даже не сняв пальто, он валится на кровать … – Margolick . Р. 73.

… механически продолжают делать что положено . – Первое интервью Мэдоффа.

Один из опрошенных утверждает … – Arvedlund, Erin. Too Good to Be True: The Rise and Fall of Bernie Madoff. New York: Portfolio, 2009. Р. 265.

Других поразила «печать смерти на его лице»…  – Margolick . Р. 73.

… выглядел потрясенным, зажатым, «отрешенным».  – Oppenheimer, Jerry. Madoff with the Money. Hoboken, N.J.: John Wiley & Sons, 2009. Р. 11.

… «будто … им не о чем волноваться». – Seal and Squillari . Р. 104.

Мэдофф скажет потом, что они провели там «пару часов» . – Первое интервью Мэдоффа.

… шведский стол с тако и гуакамоле … – Kirtzman . Р. 235.

… прежде чем пойдет сдаваться . – Первое интервью Мэдоффа.

… собирается одеваться на работу . – Там же.

«Нет никаких объяснений», – отвечает Мэдофф . – Madoff Criminal Complaint. Р. 4.

…« из несуществующих денег»…  – Там же.

«Их там нет» . – Seal and Squillari . Р. 104–105.

Скиллари впервые замечает его … – Там же. P. 106.

… Дипаскали пытается удалить компрометирующую информацию с компьютеров семнадцатого этажа . – U.S.A. v. Frank DiPascali Jr., filed in the U.S. District Court for the Southern District of New York (далее – DiPascali Criminal Information). P. 32.

… отвезти внучку в детский сад, расположенный в пригороде Мэриленда . – Конфиденциальные интервью; похожие подробности приведены в: Kirtzman . Р. 236–237; Ross . P. 1.

… что произошло и как он здесь оказался . – Первое интервью Мэдоффа.

Его расспрашивают со всей возможной учтивостью . – Там же.

…« не предпринял никаких экстренных мер и сидел дома в ожидании ареста». – Hamblett, Mark. Dreier Remains Jailed as Court Imposes Bail Beyond His Reach. – Law. com. Jan. 23, 2009. Комментарий сделан с занесением в протокол на дополнительном слушании о залоге для Марка Дрейера.

… устанавливают круглосуточное наблюдение за офисом … – Securities Investor Protection Corp. v. Bernard L. Madoff Investment Securities LLC (далее – Initial SIPC Filing), 08-CV-10791 (LLS); U.S. District Court, Southern District of New York, «Report of the Receiver Lee S. Richards and Application to Terminate the Receivership» (далее – First Richards Report). Feb. 26, 2009. Р. 8–10.