Дело испуганной машинистки Гарднер Эрл
— Да.
— Насколько больше?
— Возражаю из-за противоречия процедуре допроса свидетеля, состоящего в приведении факта, не представляющих доказательного материала. Вопрос не относится к делу и не имеет для него никакого значения, — выступил с очередным протестом Гамильтон Бергер.
— Отклоняю протест, — решил судья Хартли.
— Сколько вы получили за прокат лодки?
— Не могу вспомнить так, сразу, но наверное долларов пятьдесят, — ответил Джилли, избегая встречаться с Мейсоном взглядом.
— Вы потребовали такую сумму, или эту сумму предложил вам мужчина, который хотел взять лодку?
— Столько я потребовал.
— Вы уверены в том, что потребовали пятьдесят долларов?
— Не помню точно. Он дал мне что-то сверх того. Не помню сколько это было.
— Больше, чем пятьдесят долларов?
— Не помню точно. Он дал мне что-то сверх того. Не помню сколько это было.
— Больше, чем пятьдесят долларов?
— Может быть и так. Я не считал. Взял деньги, которые он мне подал и сунул их в шкатулку, закрываемую на ключ, в которой я храню деньги.
— Вы храните свои деньги наличными?
— Частично так.
— Вы пересчитали когда-нибудь, сколько составляла эта… премия?
— Не помню, чтобы я делал что-то такое.
— Могло там быть больше, чем пятьдесят долларов?
— Наверное так, но я не помню.
— А может быть тысяча долларов?
— Ох, это уже абсурдно! — запротестовал Гамильтон Бергер.
— Отклоняю протест, — рявкнул судья Хартли.
— Не знаю.
— Вы занесли в книгу этот дополнительный заработок?
— Я не веду бухгалтерии.
— Следовательно, вы не знаете, сколько денег находится в этой шкатулке, которая закрывается на ключ и в которой вы храните деньги?
— Не до цента.
— А до доллара?
— Нет.
— В вашей шкатулке сейчас больше, чем пятьсот долларов?
— Не знаю.
— Больше, чем пять тысяч долларов?
— Понятия не имею.
— Но, там может находиться такая сумма?
— Да.
— Когда вы были осуждены за ложные показания под присягой, это была ваша первая судимость или вторая? — голос Мейсона звучал холодно.
— Вторая.
Мейсон широко улыбнулся.
— Это все, мистер Джилли.
Судья Хартли посмотрел на часы.
— Пора на обеденный перерыв, — заявил он. — Суд соберется в этом зале в два часа. В течение этого времени присяжные не должны формулировать или высказывать мнения по существу дела. Только когда дело будет полностью представлено им, они смогут приступить к составлению выводов. Присяжные не будут также дискутировать между собой и не позволят, чтобы о деле дискутировали в их присутствии. Обвиняемого следует отослать обратно в камеру. Суд объявляет перерыв до двух часов.
Делла Стрит и Пол Дрейк, сидевшие в первом ряду, на специально зарезервированных для них местах, направились в сторону Перри Мейсона. Адвокат, встретив взгляд Пола Дрейка, дал ему знак подождать и обратился к своему клиенту:
— Я хотел бы знать, где вы были в ночь пятого и утром шестого июня?
— В квартире. Лежал на собственной постели и спал.
— Вы можете это доказать?
— Что за бред! — выкрикнул презрительно Джефферсон. — Я холостяк, мистер Мейсон, и сплю один. У меня не было причин доказывать, где я находился в это время. И сейчас таких причин у меня нет. Никто ведь не примет серьезно слов человека, осужденного за ложную присягу, воришки, который никогда меня в жизни не видел. Кто такой этот темный тип из портового района? Вся эта история просто глупа!
— Я согласился бы с вами, если бы не уверенность, которая просто выпирает из окружного прокурора, — Мейсон задумчиво почесал гладко выбритый подбородок. — Поэтому для меня крайне важно знать, где вы были ночью пятого и утром шестого июня.
— Понимаю, — сказал Джефферсон. — Ночью пятого… то есть вечером пятого я был… нет, не вижу причин говорить об этом. Шестого… С полуночи до половины девятого утра шестого июня я был в своей квартире. В девять утра шестого июня я находился в офисе и могу доказать, где был именно этим утром от нескольких минут седьмого.
— У вас есть свидетель?
— Да. Мой коллега, Уолтер Ирвинг. Он пришел ко мне в седьмом часу, мы вместе позавтракали, а потом пошли на работу.
— А что с ножом?
— Это мой нож. Он лежал в чемодане в моей квартире и был оттуда украден.
— Откуда он у вас появился?
— Это подарок.
— От кого?
— Это не имеет ничего общего с делом, господин адвокат.
— Кто вам его дал?
— Это не ваше дело.
— Я должен знать, кто вам дал этот нож, мистер Джефферсон.
— Я сам занимаюсь своими делами, мистер Мейсон.
— В суде вашим делом занимаюсь я.
— И продолжайте это делать. Прошу только не задавать мне вопросов о женщинах, это все. Я ни с кем не разговариваю о женщинах, с которыми поддерживаю отношения.
— А может быть есть что-то, чего вы стыдитесь в связи с этим подарком?
— Конечно нет.
— Ну, так скажите, кто вам его дал?
— Мне были бы неудобны разговоры на тему женщин, господин адвокат. Потому что, существует возможность, что вы подумаете о даче мною ложных показаний, когда я начну отвечать на вопросы прокурора…
Мейсон внимательно посмотрел на лицо Джефферсона.
— Послушайте, — медленно сказал защитник. — Очень часто дело, которое прокурору кажется ненадежным, укрепляется из-за того, что обвиняемый не выдерживает перекрестного допроса. Надеюсь, что это дело не дойдет до того пункта, в котором защита станет необходимостью. Но если дойдет, я должен быть уверен в том, что вы меня не обманули.
Джефферсон окинул Мейсона холодным взглядом.
— Я никогда никому не лгу, — коротко сказал он и, отвернувшись от Мейсона, дал знак полицейскому, что тот может увести его в камеру.
Делла Стрит и Пол Дрейк присоединились к Мейсону в проходе между стульями.
— Ну и что об этом думать? — заговорил Мейсон.
— Во всем этом деле есть что-то подозрительное, — проворчал под нос Пол Дрейк. — Пахнет жареным на расстоянии. И все признаки заранее устроенной махинации. Меня удивляет уверенность Бергера в том, что достаточно использовать такого типа, как Джилли, для обвинения человека вроде Джефферсона.
— Вот именно, — кивнул головой Мейсон. — Мы должны узнать на этот счет побольше. Есть еще что-нибудь новенькое?
— Вернулся Уолтер Ирвинг.
— Черт возьми! А где же он был?
— Никто не знает. Он появился около половины одиннадцатого утра. Был в зале суда.
— Где сидел?
— В заднем ряду. И внимательно все слушал.
— Хм. Одно противоречит другому, — задумался Мейсон. — Это дело повыкручено во все стороны.
— Полиция что-то скрывает, Перри. Мне кажется, что они готовят тебе большую неожиданность. Не могу узнать, что это такое. Ты заметил, что Гамильтон Бергер все время был возбужден и очень уверен в себе?
— Именно этого и я не могу понять, — признался Мейсон. — Бергер допрашивает свидетелей и у него такое выражение, как будто их показания, это только вступительный материал. Он не придает большого значения тому, что они говорят и не огорчается тем, что я подкапываюсь под их репутацию и правдивость показаний. Он явно ждет какой-то бомбы.
— А что с Ирвингом? Ты с ним не собираешься поговорить?
— Мы с Ирвингом в плохих отношениях. Когда я последний раз с ним разговаривал, он вылетел из моего кабинета взбешенный, как дикий конь, которого пытались оседлать. Он послал телеграмму руководству в Иоганнесбург, требуя, чтобы меня уволили… Ты узнал что-нибудь о Марлин Шомон и ее брате?
— Я не знаю, где они находятся, — покорно признался Дрейк. — Но мне кажется, что я знаю, как они сбежали.
— Как? Это меня очень интересует.
— Таким безнадежно простым способом, что меня доводит до бешенства мысль о том, что я раньше до этого не догадался.
— Как? Говори же!
— Марлин Шомон взяла чемоданы и велела носильщику сдать их в камеру хранения. Потом, как пассажиры, которые только что вышли из самолета, они заняли места в автобусе, принадлежащем аэропорту. Другому носильщику она дала два ключа от двух шкафчиков в камере хранения и велела принести два чемодана. Затем, на этом автобусе доехала вместе с братом до отеля, расположенного в центре города. Там вышла и все следы оборвались.
— А потом вернулась и забрала остальные чемоданы? — подсказал Мейсон.
— Наверное. Устроила в безопасном месте брата, поехала на такси в аэропорт и забрала остальной багаж.
— Пол, мы должны ее найти.
— Я делаю все, что могу, Перри.
— Ты не можешь проверить записи в книгах отелей? Не можешь…
— Успокойся, Перри, — перебил его Дрейк. — Я проверил все записи в отелях, сделанные приблизительно в это время. Узнавал во всех агентствах, сдающих квартиры, не сняли ли они чего-нибудь в этот день. Проверил все бюро посредников. Сделал все, что мог. Велел моим парням обзвонить владельцев домов, сдающих квартиры и узнать, не снимала ли Шомон квартиру в это время. Мы проверили даже записи в книгах мотелей. Я сделал все, что мог…
— Ты проверил агентства, занимающиеся сдачей напрокат автомобилей? — спокойно спросил Мейсон.
— Что ты имеешь в виду?
— Фирмы, в которых лицо, имеющее водительское удостоверение, может взять напрокат машину и уехать на ней, выплачивая определенную сумму за каждый день и за каждую милю.
На лице Дрейка появились смешанные чувства.
— Она не… черт возьми! Нет! Боже мой, Перри! Неужели я что-то пропустил?
— Она могла взять машину, погрузить багаж и поехать в какой-нибудь соседний город, снять там дом, вернуться назад с машиной и…
— Один шанс на тысячу, — недовольно сказал Дрейк, — но я его не пропущу. Это последнее, что нам осталось.
— О'кей, Пол. Проверь, может быть на этот раз повезет.
15
Ровно в два часа Суд снова собрался в зале заседаний.
— Прошу вызвать вашего следующего свидетеля, — обратился к окружному прокурору судья Хартли.
Гамильтон Бергер минутку поколебался.
— Вызываю Мэй Уоллис Джордан, — сказал он наконец.
Мэй Джордан, серьезная и сосредоточенная, медленным шагом, как бы заставляя себя делать что-то, чего делать бы не хотела, подошла к возвышению для свидетелей, принесла присягу, назвала свое имя и адрес и села.
Голос Гамильтона Бергера казался слаще патоки.
— Вы знаете обвиняемого, Дэвида Джефферсона, мисс Джордан?
— Да.
— Когда вы с ним познакомились?
— Вы имеете в виду, когда я с ним познакомилась лично?
— Когда вы с ним впервые встретились, — уточнил вопрос Гамильтон Бергер, — и при каких обстоятельствах.
— Я переписывалась с ним длительное время, но впервые увидела его только, когда он приехал в наш город.
— Вы помните точную дату этой первой встречи?
— А как же. Он приехал поездом, и я ожидала его на вокзале.
— Прошу назвать дату.
— Семнадцатого мая.
— Текущего года?
— Да.
— До этого времени вы были только в переписке с обвиняемым, не так ли?
— Да.
— Каким образом началась эта переписка?
— Все началось, как шутка…
— Вы можете это объяснить точнее?
— Я интересуюсь фотографией и когда-то, в одном из иллюстрированных журналов прочитала предложение обмена цветных стереоскопических фотографий Африки, на фотографии пейзажей Северной и Южной Америки. Меня это заинтересовало и я написала на номер почтового ящика, указанного в журнале.
— В Южной Африке?
— Все письма, обозначенные этим номером, направлялись в фотожурнал, но оказалось, что оттуда их пересылали лицу, которое поместило объявление. Этим человеком был…
— Минуточку, — перебил Мейсон. — Протестую против показаний, которые являются выводами, сделанными свидетелем. Свидетель не знает, кто дал объявление и только записи в регистратуре журнала могут быть убедительным доказательством.
— Мы покажем эти записи, — мягко сказал Гамильтон Бергер. — Однако… пока оставим этот пункт. Что произошло потом, мисс Джордан?
— Ну… я стала переписываться с обвиняемым.
— Каким был, в общем, характер этой переписки? — спросил Гамильтон Бергер и добавил, обращаясь к Мейсону: — Конечно, я понимаю, что вы можете внести протест, обосновывая его тем, что ответ на мой вопрос не предоставляет еще доказательства, но я стараюсь ускорить ход процесса.
Мейсон иронично улыбнулся.
— Я всегда подозрителен по отношению к тому, кто пытается ускорить течение процесса, предъявляя второстепенные материалы доказательств. Самым лучшим доказательством были бы письма.
— Я хочу познакомить суд с общим характером этой переписки, — объяснил Гамильтон Бергер.
— Вношу протест, потому что это не представляет существенного доказательного материала, — настаивал на своем Мейсон. — И вопросы такого рода вынуждают свидетеля делать выводы.
— Протест принимается, — решил судья Хартли.
— Вы получали письма из Южной Африки? — спросил Гамильтон Бергер голосом, который выдал легкую нервозность.
— Да.
— Как эти письма были подписаны?
— Ну… по разному…
— Я не очень понимаю, — откровенно удивился Гамильтон Бергер. — Я думал, что…
— Неважно, что думал окружной прокурор, — вмешался Мейсон. — Перейдем к фактам.
— Как были подписаны эти письма? — повторил вопрос Бергер.
— Некоторые, то есть первые письма были подписаны именем обвиняемого.
— А где теперь находятся эти письма?
— Пропали.
— Где?
— Я их уничтожила.
— Прошу сообщить содержание писем, — сказал торжественно Гамильтон Бергер. — Высокий Суд, обнаружив, что оригиналы уже невозможно получить, я хотел бы на основании косвенных доказательств…
— Не возражаю, — кивнул головой судья Хартли.
— Я намереваюсь как раз сказать, — быстро вмешался Мейсон, — что для того, чтобы определиться вносить мне протест, или нет, я хотел бы задать свидетелю несколько вопросов относительно содержания писем, а так же времени и способа, которым они были уничтожены.
— Вначале прошу внести протест, а потом вы можете задавать вопросы, — ответил судья Хартли.
— Высокий Суд, вношу протест на основании того, что не доказано достаточным способом необходимости выслушивания этих второстепенных доказательств. Тем более, что некоторые письма, как оказалось, даже не носили подписи обвиняемого. В связи с этим протестом я хотел бы задать свидетелю несколько вопросов.
— Слушаем, — с легкой улыбкой пригласил его Гамильтон Бергер.
Мейсон обернулся к свидетелю.
— Вы говорили, что письма были подписаны по разному. Что вы имели в виду?
— Ну… — начала она, колеблясь.
— Не стесняйтесь, — поддержал ее Мейсон.
— Некоторые письма были подписаны… ну… достаточно шутливо…
— Как, например?
— «Длинноногий паук», — шепнула она.
Громкий смех, раздавшийся в зале, стих только после того, как судья Хартли гневно нахмурился.
— А другие?
— По разному. Мы обменивались… обменивались между собой… трюковыми фотографиями.
— Прошу точнее объяснить, что вы обозначаете термином «трюковые фотографии», — обратился Мейсон к свидетельнице.
— Я большая поклонница фотографии, обвиняемый тоже и… вначале наша переписка имела формальный характер, но постепенно становилась все более личной. Я… он попросил у меня мою фотографию и я… шутки ради… я…
— Продолжайте, — нажимал Мейсон. — Что вы сделали?
— Взяла снимок приличной пожилой дамы с интересным, полным характера, лицом. У меня была своя фотография в купальном костюме и… при увеличении я воспользовалась фототрюком… поместила лицо старой дамы на своей фигуре и подписала: «Мисс Уэст». Затем я отослала этот снимок. Я думала, что если это обычный флирт, то подобная фотография его немного остудит.
— Это была шутка или это имело целью ввести обвиняемого в заблуждение?
Темный румянец покрыл щеки Мэй Джордан.
— Первый снимок имел целью обмануть его. Я сделала это очень хитро, так чтобы он не мог узнать, что это фотомонтаж… Во всяком случае, я думала, что он в этом не разберется…
— Вы попросили его послать вам в ответ свою фотографию?
— Да.
— И вы получили ее?
— Да.
— Что было на этом снимке?
— Морда жирафа в очках, помещенная на фигуре страшно мускулистого мужчины, наверное какого-нибудь борца или штангиста.
— И таким образом вы поняли, что фотомонтаж был расшифрован? — спросил Мейсон, не спуская глаз с ее лица.
— Да.
— И что произошло потом?
— Мы обменялись множеством подобных снимков. Каждый из нас старался сделать как можно более оригинальную композицию.
— А письма? — вернулся защитник к прежней теме.
— Письма подписывались разными именами, в зависимости от того, что представляла данная фотография.
— Вы подписывали письма таким же образом?
— Да.
— И он подписывал свои письма к вам так же?
— Да.
— Предполагаю, что он подписывал свои письма «Сэр Галахад», или же «Твой Принц», или еще как-нибудь в этом же роде? — спросил совершенно равнодушным тоном Мейсон.
— Да.
— «Принц из сказки»?
Мэй Джордан обеспокоенно вздрогнула.
— Да, — ответила она удивленным голосом. — Откровенно говоря, под конец нашей переписки он все свои письма подписывал «Принц из сказки».
— А где теперь находятся эти письма? — повторил вопрос прокурора Мейсон.
— Я их уничтожила.
— Вам известно, где в настоящее время хранятся письма, которые вы писали ему?
— Я… я их также уничтожила.