Санкт-Петербург. Автобиография Федотова Марина
По воскресеньям Александр II делал смотр определенной части своей гвардии в Михайловском манеже. Это были так называемые разводы. Они носили торжественный характер и составляли особое празднество для молодых офицеров конницы гвардии, из коих избиралось определенное число в качестве ординарцев, для доклада монарху. Послы иностранных держав присутствовали на этих разводах, и государь не раз заговаривал с тем или другим представителем иностранной державы. Раз даже – это было в 1879 году – он на этом разводе очень возбужденно упрекал французского посла за то, что Франция отказывается выдать России известного нигилиста Гартманна. <...>
Молодые ординарцы заказывали себе на этот день новые парадные формы – Александр II, как известно, был очень зорок на самые малейшие неправильности формы, – а иные из них подковывали своих лошадей серебрянными подковами.
Только в самых исключительных случаях Александр II пропускал этот развод.
В такие воскресенья весь Петербург был на ногах, желая полюбоваться великолепными формами знатных особ, а главным образом лицезреть монарха. <...>
Вот уже прошло несколько воскресных дней, как император не является на эти разводы. Не раз уже – в самый последний момент – становилось известным, что монарх не изволит прибыть, – и развод откладывался. Петербург изумлялся и не верил слухам о нездоровье монарха, ибо его не раз видели в недоступной народу части Летнего сада под руку с княгиней Юрьевской.
Опять воскресенье, сегодня 1 марта. Опять весь Петербург на ногах. В манеже все готово. Офицеры съехались. Всем известно, что монарх сегодня наверное прибудет на развод. Хотя к параду тронулся лейб-гвардии батальон саперов, не особенно любимая Александром II часть войск, однако ни для кого не подлежало сомнению появление государя на его любимом празднестве. Да, он даже приказал на этот раз снять траур с придворных экипажей, несмотря на то, что не прошло еще года со времени смерти его супруги – императрицы Марии Александровны...
Между тем во дворце разыгрались следующие сцены.
Утром 1 марта явился с докладом к государю всесильный граф Лорис-Меликов. Принятый по обыкновению весьма милостиво монархом, граф просил царя отложить смотр ввиду того, что полиция имеет в руках самые верные сведения о предстоящем в сегодняшний день покушении на его жизнь. Вчера в субботу был даже арестован один из главных вожаков нигилистов – Желябов.
«Тем лучше, – ответил государь, – арест вожака дает мне возможность не изменять моего решения. Я еду на смотр. Я не желал бы, чтобы мой народ счел меня трусом».
Сколько граф ни старался поколебать решение Александра II – все безуспешно.
Но граф очень хорошо знал, а может быть, и предчувствовал предстоящее несчастие: он велел доложить о себе княгине Юрьевской, имевшей большое влияние на своего супруга.
Слезам и просьбам женщины удалось достигнуть от монарха более благоприятных результатов, чем всемогущему министру. Александр II уступил. Княгиня с торжеством передала ожидавшему ответа Меликову результат ее ходатайства. Сейчас же был дан приказ об отмене смотра.
Жизнь монарха, казалось, на этот раз была спасена. Но кто колеблется и нерешителен, тому не везет. Еще хуже тому, кто подлежит влиянию женщин. Какому-то непредвиденному стечению обстоятельств угодно было, чтобы в то же утро, сейчас по уходе Лорис-Меликова, доложили государю о приезде великой княгини Александры Иосифовны, нежно любившей своего царского деверя. Явилась ли она случайно или была она подослана, так как узнали об отмене смотра, а ее влияние на Александра II всем было известно?
Известно только то, что в беседе с монархом она между прочим упомянула, что ее младший сын Дмитрий избран ординарцем и что он очень рад случаю представиться монарху ординарцем.
Эта политика «между прочим» очень умна. Доброму монарху жаль было лишить племянника радости – и он решил во что бы ни стало поехать в Михайловский манеж.
Его жизнь была в руках его врагов...
Ровно в три четверти первого показался придворный экипаж пред Зимним дворцом. Конвой выстроился. Фрол Сергеев, коего все знали по его длинной бороде, сидел на козлах. Александр II по обыкновению милостиво приветствовал своего кучера и лично приказал ему: «В Михайловский манеж, чрез Певческий мост!»
Экипаж покатил.
Во дворце осталась плачущая женщина.
В три четверти первого в Манеже показалась высокая серьезная фигура наследника цесаревича. Он приветствует батальон и вместе с другими начальниками занимаете место на правом фланге.
Насупротив батальона выстроилось 40–50 генералов и генерал-адъютантов: герцог Петр Ольденбургский, великий князь Константин Николаевич, граф Гейден, барон Притвиц, Непокойчицкий, граф Баранцов, князь Меньшиков, Исаков, Суворов и пр.
Ровно час.
Громкие крики «Ура» – Александр II въезжает на великолепном вороном в манеж. Монарх немного бледен, но он все еще одна из самых величественных и самых красивых личностей, какая когда-либо сидела на троне. Милостиво-любезно кланяется он на все стороны, бросает свой зоркий взгляд на генералов, приветствует войска.
«Здравия желаем вашему императорскому величеству!» – отвечает батальон.
Этому приветствию суждено было быть последним для Александра II: завтра его услышит серьезный наследник цесаревич.
Два раза Александр II пропустил мимо себя батальон, похвалил солдат и милостиво заговорил с начальником саперов генерал-майором Скалоном. Затем он принял рапорт молодых ординарцев и особенно милостиво приветствовал своего племянника великого князя Дмитрия Константиновича.
В свите монарха находились почти все уполномоченные послы и военные агенты иностранных держав.
Празднество кончилось. Монарх садится в коляску и приказывает ехать в Михайловский дворец, к великой княгине Екатерине Михайловне, герцогине Мекленбургской.
Все расходятся...
В Петербурге все знали, что из манежа Александр II обыкновенно возвращался в Зимний дворец или по Малой Садовой или вдоль Екатерининского канала. Из определенного пункта можно было видеть, по какому пути поедет монарх.
По Садовой была проложена нигилистами мина.
По Екатерининскому каналу она (Софья Перовская. – Ред.) предложила выстроиться недалеко друг от друга целому ряду заговорщиков с бомбами в руках.
На случай если бы император проехал по Садовой и мина не причинила бы ему вреда, она обещала дать условленный знак заговорщикам по каналу, которые должны были бы немедленно появиться на Садовой для исполнения своего плана.
Этот план был принят. Рассказывают, что 50 человек заявили свое согласие выстроиться с бомбами под мышками по каналу, около 26 приняли участие в этом ужасном деле.
Несколько слов еще о мине, проложенной по Садовой.
Садовая одна из самых оживленных улиц Петербурга. В один прекрасный день в подвале одного из домов по этой улице открылась молочная. Хозяин этой лавочки Кобозев (Богданович) с женою. Под видом покупателей здесь собирались заговорщики и занялись прорытием минного хода.
От Гольденберга полиция узнала о существовании минного хода на Садовой без указания дома, но соседи этого торговца молоком и сыром обратили внимание полиции на этого странного купца и его еще более странных покупателей. Полиция вынуждена была сделать обыск. Инженеру генералу Мровинскому поручено было расследовать означенную лавочку.
И что же, вы думаете, случилось? Этот старый опытный инженер открыл, конечно, минный ход, но заявил, что ничего не нашел, все в порядке. Как это объяснить? Говорят, Кобозев угрожал убить его, если он выдаст заговорщиков. Но разве Мровинский делал обыск наедине, а не в сопровождении чинов полиции?!
Как бы то ни было, торговца сыром и молоком оставили в покое. Подумай, любезный соотечественник, на досуге, что сей сон значит?
В этой лавочке заговорщики заседали, а утром 1 марта здесь было решено страшное цареубйство... Ужасно!
Царь пробыл около получаса у великой княгини Екатерины Михайловны, где прочитан был проект созвания представителей земства и городов в Петербург для обсуждения вопроса о народном представительстве.
И сегодня при своем выезде государь был окружен личным конвоем. На козлах сидел унтер-офицер Мачнев, Кубанского лейб-гвардии казачьего эскадрона; шесть казаков в великолепных пестрых формах сопровождали царскую коляску. За ними следовали сани полицмейстера полковника Дворжицкого, далее начальника охраны жандармского капитана Коха. В свите монарха находился командир терских казаков Кулебякин.
Кроме личного конвоя впереди царского экипажа и позади его тянулись отряды конной лейб-гвардии.
Казалось, жизнь монарха была вполне охранена.
Но человек полагает, а дворянство располагает...
Четверть третьего. Царь выезжает из дворца великой княгини Екатерины Михайловны. Вот он у Екатерининского канала; отсюда виден дворец императора Павла, видна комната, где 80 лет тому назад, тоже в марте месяце, придворные из дворян задушили этого несчастного царя.
2 часа 20 минут. Что это? Удар из пушки? Кто выстрелил и зачем? Ах, да это стоящий там молодой человек с длинными светлорусыми волосами бросил какой-то маленький белый узел, по направлению царского экипажа. Густой дым закрыл все на мгновение, но это только мгновение: туман рассеялся и взору окружающих представилась ужасная картина: экипаж, в котором сидел царь, сильно попорчен, а на дороге два казака и мальчик из булочной валяются в своей собственной крови. <...>
Царский кучер не останавливается и погоняет дальше. Однако царь понимает, в чем дело. Он полагается на волю Божию, отдает себя в руки провидения. Он приказывает остановиться и начинает вылезать из экипажа. Взволнованный и возбужденный он чуть не падает, но Кулебякин его поддерживает. Он направляется к тому молодому человеку, которого успели арестовать два гренадера Преображенского полка. Царь около него и обращается к нему со словами: «Что ты сделал, сумасшедший?»
Народ хочет разорвать на куски преступника, кричащего: «Не трогай меня, не бей меня несчастный, заблужденный народ!»
Царь цел и невредим, но при виде валяющихся в крови умирающих он с ужасом закрывает лицо и указывает окружающим на несчастных взорванных бомбой людей. «А ваше императорское величество не ранены?» – спрашивает один из приближенных свиты. «Слава Богу, нет!» – отвечает монарх. При этих словах преступник, его звали Рысаков, улыбаясь произносит знаменательные слова: «Что? Слава Богу? Смотрите, не ошиблись ли?»
В общей суматохе взволнованные лица из свиты и сам монарх пропускают мимо ушей эти многозначащие слова, произнесенные довольно громко и как бы приглашавшие к новому покушению на царя!
Государь наклонился над умирающим мальчиком, перекрестил его и пошел вдоль канальной решетки к своему экипажу.
Вдруг все видят: к шагающему монарху приближается молодой человек, лет приблизительно 30, и бросает прямо под его ноги белый предмет.
Опять взрыв подобно пушечному выстрелу, опять все покрылось мраком.
Но что представилось взору, когда рассеялся дым, трудно подается описанию...
Опершись на решетку канала полулежал царь Александр; лицо его было покрыто кровью, его шапка, его шинель были разорваны на куски, а его ноги были оторваны почти до колен. Они обнажены, и кровь бьет из них ключом по белому снегу...
Против монарха почти в таком же положении лежал цареубийца.
По улице было разбросано человек двадцать тяжело ранненых. Некоторые пробуют подняться, но тотчас же падают обратно в снег смешанный и грязью и кровью. Царя окружили. Все хотят ему помочь, но кто в состоянии сделать что-нибудь положительное в такую минуту?
Между тем кровь била ключом из ног.
Но вот приближается великий князь Михаил Николаевич, бывший вместе с царем у великой княгини Екатерины Михайловны. Он раздает первым приказания. Взорванного царя бережно кладут в сани полицмейстера Дворжицкого; раненый Кулебякин садится возле и держит оторванные ноги, подняв их вверх, чтобы уменьшить потерю крови.
Александр II теряет сознание; он спрашивает: «Жив ли наследник?» Затем он хочет перекреститься, но рука не подается – и он повторяет: «Холодно, холодно». Его любимый брат великий князь Михаил Николаевич обращается к нему со слезами в голосе: «Узнаешь меня, Саша?» И царь тихо отвечает: «Да». И когда великий князь его спрашивает, как он себя чувствует, он тихо заикаясь отвечает: «Пожалуйста, скорее домой... отвезите меня во дворец... я хочу... там умереть». И потом прибавляет: «Прикройте меня платком» – нетерпеливо тут же еще раз требует прикрыть его. Это требование было последнее, высказанное сознательно.
Ужас выразился на лицах присутствующего народа, не понимавшего еще полного значения совершившегося. Обнажаются головы, и люди крестятся.
Между тем сани, на которых помещался монарх, печально двигались вперед. Гроза разразилась, и в ожидании страшного грядущего все молча провожали удалявшиеся сани.
Сани остановились у подъезда дворца, где находится лифт. Видно руки у всех сильно дрожали, ибо никто не может отпереть дверей. Наконец они отперты, но лифт мал, а монарх за это время истекал кровью: вокруг саней стояла широкая канава крови.
Теперь ничего другого не оставалось, как на руках отнести монарха в его кабинет; наскоро там была поставлена кровать; здесь же была подана первая медицинская помощь – все было, однако, напрасно. Сильная потеря крови ускорила смерть, но и без того спасти монарха не было бы никакой возможности.
Странно все-таки, что медицинская помощь была подана столь поздно. <...>
Великий князь Михаил Николаевич дал знать наследнику и всем членам семьи о случившемся.
В кабинете первая у кровати монарха – самая несчастная из женщин – княгиня Юрьевская, старавшаяся просьбами и рыданиями призвать супруга к жизни и вызвать его сознание. Княгиня уверяет, что Александр II еще раз открыл глаза и сознательно посмотрел на нее.
Вскоре прибыл наследник цесаревич со своей августейшей супругой. Ужас выразился на их лицах, и они рыдали подобно маленьким детям. <...>
Кабинет наполнился августейшими членами царской семьи и высшими сановниками. Какой-то неподдающийся описанию ужас выразился у всех на лице, – как-то забыли, что и как случилось, и видели лишь ужасно искалеченного монарха...
Железнодорожные сообщения приостановлены. Чиновники вяло и неохотно исполняют свою службу. Город на военном положении. Беcпрестанно получаются сведения о новых арестах.
Комната, в которой умер монарх, убрана, мебель из нее удалена. На простой железной полевой кровати, сопровождавшей Александра II в последнем походе, лежит царь. Кровать стоит посреди комнаты, и лицо монарха обращено к находящемуся в углу образу.
На в бозе почившем форма Преображенского лейб-гвардии полка. Руки сложены на крест, на груди образ. Нижняя часть тела прикрыта тонким покрывалом, и можно было различить формы взорванных ног. Ужасно!
Выражение лица спокойно, монарх умер в сознании исполненного долга – и черты лица не искажены. Только в некоторых местах маленькие раны, у левого глаза большая рана.
Комната наполняется членами семьи и высшими сановниками. Вот пришли священнослужители. Первая панихида по усопшем. Молитвы прерываются рыданиями, как самих священнослужителей, так и присутствующих. «Вечная память» провозглашается лишь тихо. Напев раздирает душу! Вечная память тебе, дорогой отец! Народ твой никогда не забудет тебя и твоих дел!..
Только двое из преступников остались тверды и до последнего момента храбры: Желябов и Перовская. Порядочно, соответственно своему званию, они вели себя как истые преступники, признав себя вполне виновными, и все красноречивые слова прокурора не произвели никакого впечатления на их односторонние умы и фанатические характеры. <...>
Как и следовало ожидать, все преступники были приговорены к смертной казни чрез повешение. Судебные заседания были гласны, и речи как судебного следователя, так и подсудимых преданы гласности. Я помню очень хорошо, как читалась нарасхват оправдательная речь Желябова, но при всем том ни у кого в народе не заговаривало чувство малейшего сожаления к преступникам. Ужас совершенного был так велик, что и тайные приверженцы искренно отреклись от лжеучения – и таким образом взрыв Александра II удобрил лишь почву для дальнейшей консервативной политики. Дело цареубийц было делом реакции...
День казни назначен. Это 3 апреля. Еще накануне все знали, что казнь совершена будет всенародно в 9 часов следующего утра. Улицы от суда до Семеновской площади переполняются народом уже с самого раннего утра. На поворотах улиц устанавливаются войска.
На Семеновской площади, месте казни, народ расположился тысячами. Посередине площади черная виселица. На выстроенном деревянном возвышении в приблизительно 5 футов вышиною и шириною в 20 футов в квадрате стояли брусья, связанные поперек брусом. На поперечном брусе было прикреплено 6 железных колец. Сзади брусьев три столба с железными цепями. Ими имелось в виду приковать преступников, в случае если бы они вздумали оказывать противодействие во время чтения судебного приговора. Тут же находилась лестница, по которой палачи взбирались для укрепления веревок на кольцах. Пять черных гробов стояло здесь – и в каждом из них немного щепок для головы будущего владельца гроба. Неподалеку от возвышения небольшое пространство уложено досками. На нем установились офицеры и сановники, тут же было отведено место для представителей иностранной прессы.
Одним словом, все было так обставлено, что место казни производило самое ужасное впечатление, а народ спокойно стоял, созерцая и ожидая с нетерпением момента казни.
У подножия виселицы уже выстроились четыре помощника палача Фролова. Все бывшие тюремно-заключенные и одетые в платье арестантов со штемпелем тюрьмы на спинах.
8 часов утра. Закрытый экипаж въезжает на площадь. На козлах сидит жандарм, из экипажа выскакивает казак, за ним следует палач Фролов, одетый в черный костюм русского крестьянина.
Палачи обыкновенно бывшие убийцы, – они с жестокостью и хладнокровием животного исполняют свой долг, но никогда еще на долю палача не выпала более симпатичная, более приветствуемая народом казнь, чем настоящая. Фролов однако в своей «работе» до того уже успел огрубеть, что он и сегодняшнюю службу исполняет также равнодушно и как-то насмехаясь над любопытством народной массы.
Его сопровождает помощник, с мешком, в коем находятся веревки. Фролов ступает на лестницу, петли готовы, и он затягивает их в кольцах.
Три четверти девятого. Народ расступается. Казаки скачут, возвещая, что присужденные цареубийцы подъезжают.
Цареубийц разбудили в 6 часов утра и известили их о том, что их сегодня ожидает. Они спокойно выслушивают сказанное и просят чаю. После чаю входит священник и предлагает им причаститься. Желябов и Перовская отказываются. Это настоящие фанатики.
В 8 часов их посадили в повозки, запряженные клячами. Эти повозки выкрашены в черный цвет. В одной повозке Желябов и Рысаков, в другой Кибальчич, Перовская, Михайлов (Инесса Гельфманн беременна, и ее казнь отложена. Впоследствии она была помилована). На них черные платья тюремно-заключенных; ноги у них скованы, руки связаны на спине; у всякого на груди дощечка с надписью «Цареубийца».
Во время езды по городу мимо толпы, народ только изредка плюет в сторону цареубийц, в общем он безучастен. Сострадания никто не показывает, до того казалась народу справедливой казнь.
Повозки у возвышения на Семеновской площади, преступников отвязывают. Нервно возбужденный Желябов начинает говорить: «Несчастный народ, слушай...» Но барабан немедленно заглушает его слова.
Подсудимых подводят к виселице. Войска, выстроившиеся до сего вокруг возвышения, подымают на караул, – и начинается чтение приговора суда.
Молча цареубийцы выслушивают оный. Чтение кончилось. Священнослужители подходят к преступникам и подносят им распятие. Старший священнослужитель благословляет их к новой жизни, священники уходят, прокурор передает заговорщиков палачу, стоявшему уже в красной рубахе. Они целуют друг друга, пред смертью. Озлобленные, они приготовляются к отходу в тот свет. Ни слова прощения, ни слово «прости» не сходит с их уст. Со смертью тела для них умирает и их дух, и другой – загробной – жизни для них не существует. <...>
Начинается казнь. Вся процедура продолжается четверть часа. Кибальчич первый. Секунда – и он безжизненно висит на петле в воздухе. Михайлова петля не выдержала, и она два раза обрывается. Дрожь проходит по телу присутствующих, но начальник генерал Дризен делает выговор палачу... Михайлов висит крепко.
Наконец все повешены. Полчаса висят их тела в воздухе и возвещают о том, что на земле называют правосудием. Ужасная картина – эти висячие тела, гонимые ветром туда и сюда!..
По веревке их спускают затем в гробы. Врач констатирует смерть. Гробы увозят на подготовленных для сего повозках.
Через месяц после убийства царя по решению городской думы на набережной канала была установлена на средства города временная часовня. В 1883 году по указу императора Александра III рядом с Михайловским садом начали строить «искупительный храм» – собор Воскресения Христова, более известный как Спас на Крови. В конкурсе на проект храма принимал участие Л. Н. Бенуа, брат известного художника А. Н. Бенуа; последний оставил воспоминания о покушении на Александра II и об увековечении памяти «царя-освободителя».
На месте преступления я побывал с мамой дня через два. Однако к самому месту, т. е. к перилам набережной Екатерининского канала, нельзя было подойти из-за толпы. Издали было видно, что на том месте, где взорвалась вторая, убившая государя бомба, выросла целая гора венков и цветов, а вокруг этой горы стояли часовые и никого не пропускали. Запомнилось, как брат Леонтий приехал с эскизом временной деревянной часовни на месте покушения и как папа делал свои замечания насчет этого рисунка, а брат наносил тут же поправки. Еще через день окончательный проект был готов, а дней через десять выросла на месте покушения и сама часовня, скромная, но изящная, построенная из непокрашенного дерева и увенчанная золоченой луковицей. Внутри часовни перила набережной, панель тротуара и мостовая, обагренные кровью государя, оставались нетронутыми, и их можно было видеть, подойдя к двери. Все нараставшая гора цветов теперь была расположена вокруг часовни, и тут же стоял стол для пожертвований на постройку храма на месте убиения царя-мученика – иначе убитого государя не называли. Рассказывали, что уже собраны баснословные суммы. Все рассказы носили тогда одинаковый характер – ужас перед совершившимся и абсолютное осуждение преступников-террористов, тогда как до того «нигилисты» были «почти в моде». Наступил период усиленных арестов, доносов, слежек, обысков... Мне лично делалось невыносимо больно, когда я себе представлял, какие муки должен был испытать государь, пока он не впал в беспамятство, и как-то особенно кошмарным представлялось то, что врачи «насильно пытались ему вернуть кровообращение!» Ужасно было жаль и кучера и казаков, которые были убиты взрывом, и особенно того мальчика-разносчика, который случайно тут же проходил со своей корзиной и также был убит. О самом же происшествии ходило несколько версий, но все сходились на том, что государь мог еще спастись, если бы после первого взрыва он, выйдя нетронутым из разрушенной кареты, не оставался бы на месте взрыва и не пожелал сам удостовериться, не пострадал ли кто из сопровождающих.
Строительство и отделка Спаса на Крови завершились к 1909 году; в оформлении мозаичных панно храма принимали участие В. М. Васнецов и М. Н. Нестеров. Уже при советской власти, в 1923 году, собор был признан кафедральным, а четыре года спустя храм закрыли, позднее лишили его статуса памятника архитектуры и собирались уничтожить, но в 1968 году открыли в соборе филиал музея «Исаакиевский собор». В 1997 году собор открылся после длительной реставрации (сразу вспоминается строчка из песни А. Я. Розенбаума: «Я так мечтаю снять леса со Спаса на Крови», – реставрация растянулась на 17 лет).
В год убийства императора Петербург прощался с Ф. М. Достоевским, по свидетельству очевидцев провожавших было 50– 60 тысяч; а в год начала строительства «искупительного храма» (1883) состоялись самые массовые похороны в Петербурге – это были похороны И. С. Тургенева: Тургенев умер 3 сентября 1883 года в местечке Буживаль, близ Парижа, по желанию писателя его прах привезли в Петербург и похоронили на Волковом кладбище (Литераторские мостки). Такого стечения народа, как на похоронах И. С. Тургенева, не было ни на одних похоронах частных лиц. На Литераторских мостках Волкова кладбища шесть лет спустя будет похоронен М. Е. Салтыков-Щедрин. Газета «Новое время» писала: «Погода была прескверная. Моросил дождь. Это, впрочем, не помешало публике с 9 часо утра собираться густою толпою к подъезду квартиры покойного... Много было учащейся молодежи, несколько представителей адвокатуры и театра, почти весь литературный и журнальный мир, С. П. Боткин, городской голова В. И. Лихачев, но больше всего той пестрой, безымянной толпы, которая ходит под общим названием читающей публики...»
Вообще Литераторские мостки – это, позволим себе такое сравнение, своего рода аналог «Уголка поэтов» в лондонском Вестминстерском аббатстве. Первым из литераторов, похороненных здесь, был А. Н. Радищев; тут также покоится прах А. А. Дельвига, В. Г. Белинского, Н. А. Добролюбова, К. Д. Кавелина, великого химика Д. И. Менделеева и великого путешественника Н. Н. Миклухо-Маклая. Само название «Литераторские мостки» появилось в 1870-х годах; прежде эту часть Волковского кладбища именовали Надтрубными мостками...
После убийства царя начались массовые аресты и гонения, вступило в силу «Положение об усилении и чрезвычайной охране». Все это позволило справиться с революционной ситуацией в городе и стране, а полиция получила дополнительные полномочия.
Полицейский произвол, 1880-е годы
Из отчетов управления полиции Санкт-Петербурга
Дополнительные полномочия полиции обернулись не только усилением «гнета и произвола», если воспользоваться революционной терминологией, но и нарастанием взяточничества среди полицейских и поборов с населения. Эту ситуацию сухо констатировали отчеты управления городской полиции.
Переходя к рассмотрению материального положения городовых Петербургской полиции, оказывается, что они получают по штату 1876 года по 240 руб. в год и на эту сумму обязаны были нанимать себе квартиры и обмундировываться. В 1881 году им было прибавлено по 60 руб. из дополнительных кредитов, и в настоящее время городовые имеют 300 руб. в год... Между тем, по собранным сведениям, ежегодный расход городового на обмундировку, кроме расхода на обувь, летнюю и зимнюю, полушубка, теплых брюк и башлыка, необходимых для постовой службы в холодные дни, простирается до 43 руб. Стоимость помещений, занимаемых городовыми, за исключением живущих в будках, зависит, конечно, от семейного их положения: холостые в большинстве случаев нанимают углы или устраиваются вдвоем и втроем в одной комнате, платя каждый приблизительно около 2–3 руб. в месяц, а многие женатые снимают квартиры и пускают в них жильцов, так что помещение обходится им с отоплением до 10 руб. ежемесячно. В наиболее центральных участках городовые, по дороговизне цен, вынуждены приискивать себе помещение вне пределов участка, что вряд ли может быть признаваемо полезным для службы. При таких условиях женатому городовому остается на прокормление семьи весьма немного, и если даже, по строгому расчету, получаемого содержания достает на удовлетворение потребностей первой необходимости, то существующие вообще в Петербурге цены на труд, по своим несравненно более значительным размерам, затрудняют полицейское управление столицы в приискании благонадежных кандидатов на должности городовых. В действительности условия постовой службы, требующие от человека крепкого физического здоровья, настолько суровы, что поступающие на службу ради нужды лица после нескольких месяцев ищут себе других менее тяжелых и более выгодных занятий: по отзывам участковых приставов, всякий почти городовой охотно поступает в дворники, швейцары, кондукторы конно-железной дороги, и замещение вакансий делается с каждым годом труднее. Такое положение заставляет смотреть сквозь пальцы на получаемые городовыми от обывателей посторонние доходы. Последние удерживают на службе в каждом участке по несколько городовых, которые в течение многих лет, занимая одни и те же посты, успели создать себе правильные источники дохода из приношений уличных торговцев, извозчиков, трактирщиков и т. п. Но таких доходных постов не много; все они давно уже заняты, и потому громадное большинство городовых представляет собой постоянно меняющуюся массу людей, избравших себе полицейскую деятельность как переходную ступень к иным занятиям.
Петербургский быт и петербургские язвы, 1890-е годы
Анатолий Бахтиаров, Михаил Григорьев, Владимир Михневич
Девятнадцатое столетие – золотой век российской фольклористики: достаточно назвать лишь несколько имен – А. Н. Афанасьев, Ф. И. Буслаев, А. Н. Веселовский, В. И. Даль. Наряду с фундаментальными трудами все чаще публиковались и работы, представлявшие собой «живые картины», срезы жизни современного общества. В Москве собирал непосредственные впечатления знаменитый «дядя Гиляй» – В. А. Гиляровский, а в столице бродил по рынкам, местам народных гуляний и иным злачным местам А. А. Бахтиаров, позднее издавший книгу «Брюхо Петербурга».
В Петербурге насчитывается до 50 букинистов. Одни из них содержат лавочки, а другие – так называемые «книжные лари». У каждого букиниста имеется вывеска с надписью: «Покупка и продажа книг». Большинство букинистов приютилось на Александровском рынке, по Вознесенскому проспекту. Редкий букинист располагает большою лавкой: обыкновенно они нанимают угол какого-нибудь галантерейного магазина и отгораживают его дощатой перегородкой. Небольшая лавчонка битком набита разными книгами; даже снаружи лавки, за стеклянными рамами, выставлено несколько книг; на каждой из них, на ярлычках, имеются надписи: «вместо двух рублей – 75 копеек; вместо одного рубля – 25 копеек» и т. п. У самых дверей лежат кучи старых нот. На дверях прибиты разные старинные гравюры.
В глубине лавчонки, сложа руки, на ветхом стуле сидит старик с седою изжелта бородою, в потертом пальто и помятой шапке. Он так же стар, как и те книги, которыми он торгует. По-видимому, в расположении книг у букиниста царит полнейший беспорядок; однако, всматриваясь внимательно, вы заметите некоторую систему. В одном углу отведено место для естественных наук, в другом – для математических. Философия, как наука фундаментальная, занимает место прямо на полу; по всему видно, что спрос на этого рода книги очень невелик, потому что груды философских книг небрежно лежат в страшном беспорядке, покрытые толстым слоем пыли.
Несмотря на то что у букиниста нередко насчитывается от 5000 до 10 000 книг, он знает, где какая из них лежит. Книги расположены по отделам. Почти на каждой полке с книгами имеется собственноручная надпись букиниста, например: география, путешествия, романы, разные истории и приключения. При этом не обходится и без курьезов. Так, например, «Путешествие Гулливера» букинист непременно отнесет в отдел путешествий. Кроме того, если книги нельзя приткнуть ни к одной из вышеупомянутых рубрик, они размещаются по величине и толщине. Сперва идут книги солидные, потом средние и, наконец, субтильные. Особый угол отведен для текущей журналистики. «Отечественные записки», «Вестник Европы» и т. п., крепко перевязанные веревками, втиснуты между полками, где они и лежат, точно сельди в бочке; при этом номера страшно перепутаны.
Кто не мог вовремя подписаться на эти журналы, теперь может приобрести их у букиниста за бесценок.
Чьим потребностям удовлетворяет букинист?
Подобно тому, как благодаря тряпичникам старое поношенное платье с барского плеча переходит в руки бедняка, так точно благодаря букинисту старые книги попадаются «нищим духом». Обыкновенно у букинистов торговля бойко идет весною (по окончании экзаменов) и осенью (в начале учебного курса). Какой-нибудь гимназист, получив аттестат зрелости, приходит к букинисту и оставляет свой адрес, чтобы тот пришел за учебниками. Впрочем, многие и сами приносят ненужные более учебники...
Деятельность букинистов не ограничивается только столицей. Летом некоторые из них уезжают с книжным товаром в уездные города Петербургской, Псковской и Новгородской губерний. Они сбывают в провинции для более или менее достаточного класса из мещан занятные романы. Нередко бывает, что иной модный роман отживает свое время и еще при жизни автора попадает к букинисту. Тогда этот последний везет его в какой-нибудь Шлюшин – любителям чтения.
После смерти «любителя книг» наследники нередко сбывают их букинисту на вес, с пуда, по известной цене.
Осенью, с открытием учебного курса, букинисты приводят в порядок учебники. Перед началом курса к ним приходят разные школяры. Это больше бедняки, которые учатся на медные гроши и не в состоянии купить нового учебника. В это время у каждого букиниста, забившись в самый угол лавчонки, сидит какой-нибудь гоголевский Петрушка. Перед ним лежит груда учебников, выдержавших несколько учебных курсов, на табуретке стоит жестяная банка с клейстером и огромною кистью. Парень перелистывает учебники и немилосердно смазывает их клейстером, чтобы приклеить оторванные страницы; исправленные книги он откладывает в сторону.
Особый интерес составляет торговля книгами для простого народа.
В Апраксином рынке имеются две книжные лавки, где торгуют так называемым «московским товаром», т. е. книгами дешевого издания, а также и народными картинками. Всякая народная книжка, гуляющая по рукам фабричного населения столицы, всякая картинка, украшающая избу пригородного крестьянина, попала к ним не иначе, как из рук разносчика, с лотка.
Как известно, столичные разносчики торгуют всяким товаром, смотря по сезону: весною – рыбою, зимою – разною дичью и т. п., а осенью, во время народных гуляний на Марсовом поле, – дешевыми книгами и картинками. Разложив товар на земле, на рогоже, разносчики зазывают незатейливого покупателя. Рядом с картинками исторического содержания лежат картинки и с религиозными сюжетами: «Усекновение главы Иоанна Предтечи», «Мучение грешников в аду» и т. п.
Народные книжки в большинстве случаев – в один печатный лист. Обложки всегда ярких цветов: красного, малинового, желтого, зеленого и т. п. Это для того, чтобы книга бросалась в глаза. Кроме того, на обложке помещается какой-нибудь заманчивый рисунок.
Московские дешевые издания отличаются баснословною дешевизною – 15 рублей за 1000 экземпляров, т. е. полторы копейки за одну книгу. Самые дешевые народные картинки под именем «простовика» продаются по 7 копеек за десяток. Разносчики, торгующие народными книжками, толпами стекаются в Апраксин рынок и покупают товара на рубль, на два и т. п.
Два раза в году – на вербе и на елке – букинисты торгуют в Гостином дворе, у колонн, которые на это время арендуются у содержателей магазинов.
На свет божий вытаскивается залежалый товар, отряхивается пыль, и книга снова поступает в обращение.
Накануне масленой недели на Марсовом поле начинается невообразимая сутолока – строят балаганы, ставят карусели и воздвигают снеговые горы для катания. <...>
Места для балаганов покупаются с аукциона на два праздника: на масленую неделю и на пасху. Для каждого балагана требуется от 200 до 300 квадратных саженей.
Пьеса, избранная для представления, посылается предварительно в цензурный комитет на рассмотрение. У каждого содержателя балаганов имеются балаганные писатели, на которых лежит обязанность писать по два произведения ежегодно. Любопытно знать, какими соображениями руководствуются балаганные литераторы при составлении пьесы для народного театра.
Вообще, стараются избегать пьес с монологами и длинными диалогами, предпочитают выводить на сцену массы народа, что сильнее действует на простого человека.
Производятся репетиции. Артисты только что собрались и ожидают хозяина. Плотники за сценой стучат топорами. Одна из актрис, с поизносившимся лицом, пальто в рукава, с муфтой, обращается к своей подруге:
– Велят свой костюм сделать!
– Да что он, с ума сошел, что ли?..
Около балаганов остановились две наемные кареты, запряженные росинантами. Привезли хор цыган на репетицию. На сцену вышли смуглолицые, черноокие цыганки и уселись на доске, утвержденной на двух тумбах; впереди, с молодецкой осанкой, стоял бандурист, наигрывавший цыганские песни. Под аккомпанемент его игры хор пропел несколько номеров, сопровождая свое пение криками и взвизгиваниями. Поодаль, подбоченившись, стоял сам хозяин балагана: он заранее уже рассчитывал, какой эффект должны были произвести цыгане, тем более что ни в одном балагане их больше не будет, как только у него. Перспектива хорошего сбора вызывала благодушное настроение. <...>
В качестве актеров фигурируют на балаганах и дети, на долю которых выпадают роли амуров, гномов и т. п. <...>
Карусели и качели – любимая забава для простого народа. Карусели приводятся в движение поденщиками, которые при помощи рычагов вертят шестерню. Лишь только начнут ставить карусели, мужики слоняются на Марсовом поле от одного хозяина к другому с предложением – не надо ли «повертеть»?..
Карусели с зыбками вертятся наподобие крыльев ветряных мельниц. В каждую зыбку помещается по два человека; за удовольствие взимается по 3–5 копеек с персоны. Чтобы во время качания кто-нибудь не вылетел из зыбки, дверцы ее запираются на задвижку.
Снеговые горы устраиваются одна против другой, так что, скатившись с одной горы, тотчас можно подняться на другую и начинать удовольствие снова. По обеим сторонам раската насажены елки.
Масленица наступила, и балаганных дел мастера приготовились. Нигде в России не бывает такого шумного разгула, как на масленой неделе в Петербурге. Занятый тяжелой трудовою деятельностью, фабричный и мастеровой народ в своей повседневной жизни редко показывается на улицах столицы. Зато на масленой неделе, когда работы на фабриках и заводах приостанавливаются, рабочие на время свободны, – они слоняются по улицам и площадям, чтобы «разгуляться». Из окрестностей Петербурга приезжают десятки тысяч чухон: низкорослые выносливые лошаденки, запряженные в маленькие санки, то и дело шмыгают по улицам столицы, побрякивая бубенчиками и колокольчиками; впереди саней сидит чухонец, в полушубке, с трубкой во рту и с хлыстом в руке. На сиденье саней накинут коврик, сшитый из разноцветных лоскутьев руками трудолюбивой чухонки.
Принаряженные и приглаженные, по тротуарам двигаются сплошные массы серого люда, направляющегося на Марсово поле. <...>
На площади пестреет тысячеголовая толпа. Десятки медных труб и турецких барабанов фальшиво наигрывают общеизвестные русские песни. Там и сям заливаются шарманщики, раздаются деревенские песни. Сплошными рядами раскинуты холщовые шатры, где разносчики бойко торгуют вяземскими пряниками и кедровыми орехами. На столах стоят феноменальные самовары, вызывающие удивление прохожих: это – сбитенщики с горячим сбитнем.
У входов в балаганы – длинные хвосты публики, нетерпеливо ожидающей начала представления. Для наблюдения за порядком возле балаганов стоят верховые жандармы, приказывающие публике «честью осадить назад». <...>
В продолжение восьмичасовой игры, от 12 до 8 часов вечера, балаганы успевают дать от 8 до 10 и даже 14 представлений. Таким образом, за масленую неделю балаган дает от 80 до 100 представлений. За это время в каждом балагане перебывает от 50 000 до 100 000 посетителей. В первые дни артисты играют робко, а потом, когда войдут в роль, игра идет как по маслу: успевай только подымать и опускать занавес. Едва отопрут двери балагана, толпа бросается стремглав, чтобы занять получше места, народ ломится, теснит друг друга, кое-где раздаются крики о помощи. Во время представления простонародье грызет подсолнухи и кедровые орехи.
Мастеровые, горничные и кухарки – большие охотники покататься на каруселях. Любители сильных ощущений качаются до тех пор, пока не появится головокружение. При каждом взмахе люльки кверху, на воздух, раздаются крики и взвизгивания прекрасного пола.
На каруселях деревенские молодухи распевают сентиментальные песни. <...>
Балаганный дед во время гулянья бывает героем дня; все – от мала до велика – идут его послушать. И дед поучает не на шутку: отпускает тяжеловесные сальные остроты, и толпа хохочет. Борода и усы деда – из серой пакли, на нем сермяжный заплатанный кафтан и старая ямская шляпа, на ногах – мужицкие лапти. Карусели с дедом всегда полны публикой. <...>
На горах артели «каталей» приглашают публику прокатиться. Одетые в коротенькие полушубки, в рукавицах, с санками в руках, катали то и дело выкрикивают:
– Прокатиться не угодно ли?
– Пожалуйте, прокачу!
Некоторые седоки, особенно дамы, стремглав спускаясь с горы, вскрикивают, чем и доставляют немалое удовольствие толпе, шпалерами стоящей на протяжении всего раската.
– Эй, тетка, ребенка-то потеряешь! – кричит кто-то бабе, вздумавшей прокатиться со своей малюткой...
Посмотреть на народное гулянье приезжают и воспитанницы Смольного института. В царских каретах смолянки объезжают гусем вокруг Марсова поля и возвращаются домой. Народ толпится шпалерами, заглядывая в окна карет.
В конце масленой недели, в прощеное воскресенье, веселый разгул достигает наивысшей степени. Праздник зимы в полном разгаре. Кажется, что весь Петербург находится в стремительном, безостановочном движении. Все катаются. По Дворцовой набережной один за другим тянутся вереницы рысаков с накинутыми на них зелеными и голубыми попонами; солидные кучера в синих кафтанах, красных опоясках, в шапках о четырех углах едва сдерживают ретивых коней. Побрякивая колокольчиками, бешено мчатся «тройки удалые», подымая позади себя снежную пыль; на сиденье саней накинут богатый ковер, в ногах – медвежья полость; громко разговаривая и смеясь, веселая компания дам и кавалеров спешит в «Аркадию», «Ливадию» или какой-нибудь другой загородный притон. Чухны безжалостно бьют своих измученных лошаденок, подряжаясь катать публику по часам. В иные сани, точно снопы в возу, нагромождается такая многочисленная семья, что чухонцу не хватает места, и он тащится пешком, рядом со своею лошадью.
На улицах то и дело попадается разгулявшийся простой народ – душа нараспашку. Но вот среди всеобщего веселья мерно раздается вечерний звон церковного колокола: завтра начинается великий пост.
В чистый понедельник улицы заметно пустеют, как будто после морового поветрия.
Как известно, огородничество сосредоточивается преимущественно около больших городов. Например, количество продуктов, получаемых ежегодно из огородов в окрестностях Парижа, оценивается в 5 000 000 франков. <...>
В Петербурге большинство огородов арендуется ярославскими крестьянами, которые издавна стяжали себе славу на этом поприще; особенно между ними славятся ростовцы, известные по всей России. Всего в Петербурге насчитывается до 500 огородников-хозяев, которые арендуют несколько тысяч десятин земли. Вокруг столицы верст на 25 раскинуты огороды, и площадь под огородами далеко превышает собою площадь, занимаемую Петербургом. Арендная плата колеблется от 100 до 200 рублей за десятину и даже доходит до 10–15 копеек за 1 квадратную сажень. Заработная же плата невысока: поденщики получают на огородах от 15 до 30 копеек. Весною, по воскресным дням, огородники стекаются на Никольский рынок для найма рабочих. Так называемые «копали» нанимаются копать гряды: они работают задельно по 9–10 рублей со 100 гряд. Всякий более или менее солидный огородник насчитывает у себя до 10 000 гряд.
С января месяца начинается набивка парников; навоз покупается в кавалерийских казармах: каждому эскадрону платится по 200 рублей в год, так что воз навоза обходится в 10 копеек, не считая провоза. Некоторые огородники за один только навоз платят свыше 1000 рублей.
Осенью, в августе и сентябре, все огороды столицы бывают переполнены мелочными торговцами и зеленщиками, которые закупают овощной товар для заготовления его впрок на зиму. Нередко закупка товара происходит в то время, когда еще он бывает на корню. Для оптовых покупателей капуста, например, продается от 2 до 3 рублей с гряды, причем в каждой гряде насчитывается от 40 до 50 кочнов. Отмежевав известное количество гряд, зеленщик втыкает в каждую гряду ярлычок с обозначением своей фамилии.
Придерживаясь пословицы, что всякому овощу – свое время, торговцы за «первую зелень» назначают цену «по совести», например за десяток огурцов – 1 рубль, за фунт «сарайных вишен» – 2 рубля и т. п. В это время каждая рама парников дает от 1 до 3 рублей дохода.
Зеленной ряд имеется на Сенном рынке. Уже с вечера огородники упаковывают зелень в возы, чтобы к утру поспеть на рынок. Пока обыватели столицы еще спят, из окрестностей Петербурга уже тянутся многочисленные обозы: немцы-колонисты везут картофель, чухны – рыбу, чухонское масло и молоко, огородники – зелень. Все это ни свет ни заря сосредоточивается около Сенного рынка, на Никольской площади, где и производится так называемая возовая торговля. Некоторые торговцы, чтобы занять повыгоднее позицию, приезжают с товаром даже с вечера, часов в десять.
Дюжие ломовики с громоздкими возами стоят сплошными рядами в несколько сот саженей. Возы не распаковываются; но чтобы показать, в каком возу какой товар, перед каждым возом на земле лежит проба этого товара, например связка лука, пучок моркови и т. п.
Во втором часу ночи на Никольскую площадь стекаются мелочники и зеленщики со всего Петербурга. Но торговцы с Сенного рынка занимают первое место. <...>
В самом разгаре овощного сезона бывают дни, когда количество возов на Никольской площади простирается от 500 до 1000.
Дородные краснощекие зеленщики в белых передниках безукоризненной чистоты расхаживают около рынка в ожидании открытия торга. Чтобы раньше времени нельзя было проникнуть в овощные ряды, вход в рынок замкнут цепью. Но вот на ближайших городских часах пробило два часа, – взвился красный флаг, и торжище открылось. <...>
Спустя несколько времени (каких-нибудь полчаса) весь овощной базар бывает распродан преимущественно торговцам Сенного рынка.
Потирая от удовольствия руки, зеленщики возвращаются к своим лавкам. Ломовики с овощным товаром с Никольской площади подъезжают к Сенному рынку, который часам к четырем бывает со всех сторон окружен возами. В четыре часа приходит ключарь и отворяет Сенной рынок. В это время и производится выгрузка овощного товара с воза огородника в лавку торговца. Таким образом, обыватели столицы разную зелень покупают из вторых рук, так что ни одного огурца не пройдет мимо рук зеленщика. Маклаки и барышники скупают все и ночью складывают товар в свои лавки. Императрица Екатерина II, установив «возовую торговлю» на Сенном рынке, имела в виду, чтобы обыватель столицы за дешевую плату мог купить свежую провизию прямо с воза крестьянина или огородника: торговля производилась в разницу и оптом. В настоящее время торговля на Сенном рынке имеет совсем иной характер: между потребителями и производителями появились посредники, которые и наживаются за счет обывателя. Огородники привезенный товар распродают не по мелочам, а оптом, возами. Ясно, что при таких условиях обыватель по необходимости принужден иметь дело с маклаками. К тому же и сама торговля овощами производится по ночам, чтобы предупредить покупателя. Как велики барыши, получаемые маклаками Сенного рынка, можно судить по тому, что за одни только стены рынка они платят городу арендной платы свыше 200 000 рублей в год.
Построенный из камня и железа, Сенной рынок представляет три огромных корпуса со стеклянными крышами; до 500 лавок расположены в четыре линии. Все лавки перенумерованы, и над каждой из них обозначена фамилия торговца; каждый торговец содержит приказчиков и так называемых молодцов, которые бывают заняты разноскою товара, так что на рынке ежедневно занято торговлею до 2000 народа. Для соблюдения внешнего порядка и чистоты на рынке торговцы избирают из своей среды старосту, на обязанности которого лежит хранение ключей от рынка. Кое-где на стенах рынка вывешены печатные правила, касающиеся торговцев, например: держать в чистоте прилавки, на которых лежит мясо, иметь весы точные, гири клейменые и т. п.
Сенной рынок славится мясным, рыбным и зеленным рядами. Над входом каждого ряда прибита вывеска с соответствующей надписью.
В шесть часов утра зеленной ряд бывает уже нагружен овощным товаром. Войдя в зеленной ряд, увидите направо и налево всевозможных представителей русского огорода. На полках расставлены многочисленные корзины с салатом, спаржею, цветною капустою, стручками, бобами; на полу – холщовые мешки с картофелем, репой, брюквой; в углу навалена капуста.
Огромное количество овощного товара привозится из-под Москвы и Твери. В июле месяце по Николаевской железной дороге ежедневно приходит в Петербург от 100 до 150 вагонов московских огурцов, которые здесь продаются копеек по 20 за сотню. Сенная бывает буквально завалена огурцами: огромными кучами они лежат прямо на земле.
В окрестностях города, по дачам, разъезжают «на крик» торговцы с огурцами, капустою, луком, картофелем и прочею овощью. На улицах столицы, на панелях, стоят тысячи разносчиков с ягодным товаром на лотках, и торг идет на славу.
В мясном ряду, в видах гигиенических, стены лавок обиты цинковыми листами. Все лавки загромождены мясными тушами, подвешенными за задние ноги, на крючьях. Капли крови, стекая, падают в деревянные опилки, нарочно насыпанные на полу. На прилавках лежат кучи «легких» и «печенок», переливающихся темно-красными цветами. Точно живые, с открытыми глазами, висят вниз головой сотни замороженных зайцев, которых тысячами привозят новгородские крестьяне, продавая по 50 копеек за пару. На полках, вытянув ноги вверх и свесив вниз голову, лежит, завернутая в бумагу, разная дичь: тетерки, рябчики и т. п. В корзинах правильными рядами разложены ощипанные и замороженные воробьи, свиристели и дупеля. Нередко в одной корзине насчитывается до 1000 штук воробьев, которые продаются по 5 копеек за десяток. Тут же можно найти ощипанных голубей, которых продают под именем «пижонов». Под лавками стоят огромные корзины с гусиными потрохами: отрезанная голова и гусиные лапки тщательно завязаны и продаются отдельно от гуся. Целые стада замороженной свинины расставлены на полу. На каждой свиной туше, на коже, вдоль позвоночника, сделан надрез, чтобы показать толщину жирового слоя. Свинина привозится в Петербург из хлебородных губерний, например из Тамбовской, где обыкновенно свиней откармливают на барде. В столице главные потребители свинины – пригородные чухны, большие охотники до свиного жира.
Не говоря уже об окраинах столицы, на Сенной рынок приезжают за покупками мяса из окрестных деревень. Ежедневно по утрам в мясном ряду происходит страшная толкотня. В это время все лавки битком набиты покупательницами, с корзинками в руках слоняющимися из одной лавки в другую: производится закупка дневной провизии. Мясники – в белых передниках, в кожаных нарукавниках. На широком кожаном поясе висит вложенный в ножны мясничий нож для разрубки говядины. Посреди лавки – огромная деревянная тумба, на которой производится разрубка мяса; тут же лежит топор. Каждый торговец заманивает покупателя в свою лавку. Едва покажется прохожий, как раздаются голоса с предложением услуг, так что крики торговцев не умолкают ни на минуту. <...>
Торгуются горячо из-за каждой копейки, ибо торговцы, придерживаясь пословицы, что спрос в карман не лезет, заламывают цену втридорога. Если покупатель опытный и уходит из лавки, ему кричат вслед:
– Вернитесь, уступлю! Какая ваша цена?
По вечерам на Сенной рынок приходят содержатели всевозможных кухмистерских и ресторанов. Как известно, кроме русских кухмистерских в Петербурге имеется немало других, например немецкие, греческие, чухонские и даже татарские. Обитатели меблированных комнат – самые надежные посетители этих злополучных кухмистерских, где за 30 копеек можно получить обед «с третьим блюдом».
Любопытную картину представляет рыбный ряд, особенно зимою. Здесь собраны всевозможные обитатели многочисленных рек, озер и морей нашего обширного отечества, начиная от ничтожного белозерского снетка и кончая волжскою стерлядью. Куда ни посмотришь, всюду видишь кучи снега: на полу, на полках, в корзинах и т. д. В этом снегу сохраняется мороженая рыба. Груды судаков, уложенных в снег, громоздятся почти до самой крыши: рыба уложена слоями, в горизонтальном направлении. На полках – копченые сиги и серебристая семга с ярко-красным разрезом. В бочонках – маринованная минога с перцем и лавровым листом. На полу стоят особые водоемы, тут плавает разная живая рыба: окуни, щуки, ерши, угри и даже раки. Живую рыбу продают на вес – вытаскивают из воды и прикидывают на весы по фунтам.
Торговцы посылают в провинцию скупщиков для закупки раков. Каждый скупщик успевает за лето переслать до 1000 корзин раков, по 400 штук в одной корзине. Раки перекладываются в корзине мохом и могут быть в дороге не более 5 дней. Скупщики отправляются, например, в Финляндию, на озера, где ловля раков начинается 1 июля. Чухны доставляют в Петербург до 10 000 000 раков, цены на которые колеблются от 50 копеек и до 3 рублей за сотню. Во всяком ресторане непременно подают и раков.
Особенно много покупателей в рыбном ряду бывает в великий пост, когда большинство обывателей столицы переходит на рыбный стол. В это время и разносчики торгуют главным образом мороженой рыбой, преимущественно судаком, которую они развозят на себе, в маленьких санках.
Летом физиономия рыбного ряда несколько изменяется: вместо мороженой рыбы производится торговля фруктами. Правильными рядами расставлены корзины с яблоками, грушами, дынями, вишнями, садовой земляникой и т. п.
Сенной рынок питает собою несколько производств, например коптильщики коптят рыбу для рыбных торговцев.
Но особенного внимания заслуживает плетение корзин: ежегодно на рынок требуется на 100 000 рублей корзин разной величины. Громадный спрос на корзины бывает преимущественно в летнее время. Фрукты, ягоды и разная зелень укладываются в корзинки, которые целыми сотнями устанавливаются на полках каждой лавки. К тому же покупатель, купив два-три фунта продукта, требует непременно, чтобы его покупку упаковали в корзинку.
Наиболее крупные производители корзин приютились около Сенного рынка. Например, один из них выделывает до 500 000 корзин в год. Обыкновенно мастер при помощи ножа в состоянии сплести 100 корзин в день. Корзины плетутся из сосновой драни, которая щеплется из сосновых бревен. Так называемые «овощные корзинки» продаются по 80 копеек за сотню.
Нищие бродят на Сенном рынке целыми толпами: старики, женщины и дети. Торговцы не отказывают и подают «натурой» – кто мяса, кто рыбы, кто зелени. Подойдя к какой-нибудь лавке, нищий раскрывает свою суму и стоит в ожидании, пока ему не подадут.
– Подайте милостыню Христа ради.
Купец берет в руку какие-нибудь обрезки мяса, бросает в кошель нищего, и тот идет дальше – в соседнюю лавку.
Монахини ходят с книжкой в руках и собирают деньгами. Подойдя к лавке, по два или по три человека, монахини низко кланяются хозяину:
– Смилуйтесь для обители святой!
Купец берет с выручки нарочно наменянной на этот случай мелкой разменной монеты и наделяет каждую монахиню по копейке.
Монахини творят крестное знамение: «Господь вас спаси и помилуй!» и уходят в следующую лавку.
По вечерам нищие просят на ночлег...
Ежедневно около полудня производится сбор пожертвований натурой в пользу ночлежного дома.
Ночлежный приют, находящийся около Сенного рынка, продовольствуется за счет этого рынка. Ежедневно по утрам отправляется из приюта один из ночлежников за провизией на рынок; он надевает на плечи глубокую плетеную корзину на ремнях и с нею обходит все ряды Сенного рынка. На корзине имеется надпись: «В пользу ночлежного дома». Корзина разделена на два отделения с надписями: «для мяса» и «для зелени». Большая часть торговцев Сенного рынка жертвует в пользу приюта; зато остальные, напротив, смеются над жертвователями:
– Вон обиралы идут! Крохоборы! Подавайте больше объедалам-то!
Торговля не ограничивалась рынками и лавками; многочисленные торговцы заходили во дворы, как вспоминал художник М. А. Григорьев.
Рано утром появлялись разносчики. Молочницы (реже – молочники) – здоровые бабы, жительницы окраин и пригородов – «с кувшином охтинка спешит». В руках у них был бидон, с которым они прошагали неблизкий путь. Иногда молочница приезжала на тележке или в тарантасе, заставленном бидонами. Тарантас оставался на улице с мужиком или с мальчишкой, который стерег лошадь, пока хозяйка ходила по квартирам. Молоко часто бывало разбавлено водою, что в течение десятилетий служило неистощимым источником газетных острот.
Появлялся разносчик-мясник в картузе с белым передником, часто с черными кожаными манжетами. На голове у него была круглая, вроде большого бублика, кожаная подушечка с дыркой в середине, чтобы удобнее было нести на голове лоток. На лотке лежал товар, прикрытый белой тряпкой. Зеленщик тоже нес на голове корзинку, круглую или продолговатую, со всякой зеленью. С лотком на голове появлялся и кошатник. Он торговал печенкой для кошек. Каждая порция нарезалась на кусочки, которые были выложены цепочкой на бумаге; стоила порция две копейки. Кошки знали своего поставщика и опрометью бросались ему навстречу.
У разносчика булок за плечами была высокая, немного сужающаяся книзу плетенная из прутьев корзина, державшаяся на двух заплечных ремнях. Если откинуть крышку, то внутри виднелась мелкая корзинка с пирожными, под ней – более глубокая корзина со слоеными булками, а под ней – простые булочки, рогульки, розанчики, французские булки, большие и маленькие, сайки. Булочки прикрывала марля, на торговце красовался фасонистый фартук с нагрудником.
Недаром про него пели куплет:
- Сам румяный, ус лихой,
- Ростом молодецкий.
- Если спросят, кто такой?
- Булочник немецкий!
Эти разносчики были постоянными поставщиками. Они торговали по большей части не от себя, а от хозяина. Торговля шла в кредит, на «запиши». Некоторые из них ставили каждый день у двери условные знаки об отпущенном товаре. Расплата обычно производилась раз в месяц. Но были и непостоянные разносчики.
Звонил разносчик, разумеется, с черного хода и предлагал товар прислуге, а потом часто выходила и барыня. Все эти торговцы были великими знатоками своего дела, умели уговорить на покупку даже тогда, когда она вовсе не нужна. И опять-таки, в кредит. Он зайдет через месяц, через три, через полгода, спросит должок и продаст новый товар. Удивительно то, что они никогда не записывали ни адреса покупательниц, ни стоимости отпущенного товара, всегда, видимо, полагаясь на память...
По утрам же во дворе появлялись лавочные мальчишки, доставлявшие покупки на дом. По большей части несли они их тоже в лотках, на голове и при этом старались идти небрежной шикарной походкой, показывая свою ловкость. «Клю-у-ква подснежная, клю-у-ква!» – кричала баба. На спине у ней заплечница – большая лубяная корзина с ягодой...
Читать бесплатно другие книги:
