Грани воды Джордж Элизабет

Глава 33

Бекка помахала рукой с обочины, когда автобус тронулся – и Дженн автоматически махнула рукой в ответ. После этого она стукнула себя по лбу и пробормотала:

– Какого черта?

Она попыталась понять, в какой момент все переменилось. Ведь Бекка Кинг ей даже не нравится! Тогда с чего это она вдруг машет ей на прощанье рукой?

По мнению Дженн, в отношении этого дурацкого черного тюленя Бекка начала становиться такой же, как все остальные. Можно было подумать, что тюлень накладывает чары на всех, кто ее видит, и Дженн абсолютно не понимала, в чем дело. Празднество в честь Неры вопросов не вызывало. Чудесное ежегодное появление Неры в водах рядом с Лэнгли приносило всем доход. Это было совершенно понятно. Чего она не могла понять, так это страстности в отношении к тюленю всех остальных, кто не были продавцами или владельцами пансионов.

Даже Коротышка, это воплощение разумности, начал вписываться в уравнение Неры. Как раз этим утром, перед уроком по цивилизации Запада, он сказал ей:

– Нам нужны цифры с того передатчика, Дженн. Если они у нас будут, то будет и информация. Ты ведь сказала, что Энни Тэйлор ее сфотографировала? Заполучи эти снимки. Потому что если среди них окажется снимок с близкого расстояния, мы сможем разобрать на нем цифры.

«Уф! – подумала она. – Опять этот чертов тюлень!» И как, скажите на милость, она сможет заполучить те снимки? Единственный способ заключался в том, чтобы залезть в ноут Энни, но Дженн не знала, как это сделать так, чтобы Энни не узнала, что она задумала. Это придется делать в отсутствие Энни, но когда Энни не было, автоприцеп был заперт. Конечно, можно взломать замок или вышибить дверь, потому что она была настолько хлипкой и проржавевшей, что едва держалась. Однако это станет вроде как уликой… Или можно попытаться залезть туда, когда Энни находится где-то рядом: на берегу, разговаривает с отцом… короче, делает что-то за его стенами. Какое-то неожиданное происшествие оказалось бы весьма кстати. Четыре спущенные шины на ее автомобиле? Разбитое ветровое стекло? Пожар рядом с домиком? Катер, тонущий в проливе у мыса? Что еще можно придумать? Хорошо бы кто-то начал бултыхаться в воде – но, учитывая ее температуру, этот несчастный умрет еще до того, как Энни придет к нему на помощь. Дженн не могла придумать больше ничего, что сработало бы. Она решила, что удобнее всего было бы просто раздобыть запасной ключ.

Дженн пришло в голову, что у ее папы лишний ключ вполне мог оказаться: ведь Эдди Беддоу поручил ему заниматься его никчемным домиком. Так что когда она оказалась дома, пройдя пешком по Позешн-пойнт-роуд от того места, где ее высаживал школьный автобус, отправилась разыскивать отца.

Брюс оказался у себя в сарае-пивоварне, где проверял шесть громадных стеклянных бутылей с недавно сваренным пивом. Он записывал данные с какой-то штуковины, закрепленной на горле у каждой, бормоча себе под нос.

– Ты у папочки лучшая, – сообщил он одной бутыли. – А ты, подружка, получишь золотую медаль, – сказал он другой.

Когда Дженн заговорила с ним, он ее не услышал. Ей пришлось несколько раз окликать его: «Па! Па!» – чтобы заставить переключить внимание со строя его «маленьких красавиц», как он их называл. Она со вздохом подумала, что он, похоже, уже провел тщательную дегустацию того пива, которое находилось на продвинутой стадии приготовления. Когда мама вернется домой, то ее это не обрадует. Дженн понимала, что ей нельзя терять время: ма обычно приезжала на островном такси перед самым ужином.

Она сказала ему:

– Па, мне надо оставить Энни записку. От домика есть второй ключ?

– Ее нет дома, – сказал Брюс Макдэниелс и, не дожидаясь ответа, добавил: – А почему бы не оставить записку на двери? И у нее же есть мобильник, так? Может, позвонишь ей?

– А может, ты мне скажешь, есть ли ключ? – отозвалась Дженн.

– Не хами! – одернул он ее.

– Извини, – сказала она. – Просто это вроде как важно. Это насчет тюленя.

Брюс возвел очи горе.

– Кому-то стоило бы проклясть тот день, когда это животное первый раз здесь появилось. Однако поскольку я сам проклятьями не занимаюсь – ты ведь знаешь, как твоя мама относится к нехорошим словам, – то это буду не я. – Он потряс головой и добавил: – Сначала разлив нефти, потом этот тюлень, а потом все покатилось в тартарары и там и осталось.

– Например, Эдди Беддоу остался без баркаса?

– Ага. И Шарла день и ночь бродила по берегу, словно овдовевшая женщина, ожидающая, что муж вернется.

– А когда это случилось?

– После чертова разлива. Все началось с того мазута. Загрязнение берега, люди, разгуливающие в защитных костюмах, рыбаки перестали брать наживку – и кто их может винить, – тюлень этот стал появляться, словно ежегодное проклятье… и все здесь стало разваливаться.

– И баркас Эдди тоже?

– Чего?

– Он остался без баркаса тоже из-за нефтяного пятна?

– Он купил эту чертову штуку уже после разлива, и одному только Богу известно, как – если только кто-то ему не заплатил целую кучу денег из-за того, что загрязнил наш берег. Но сомневаюсь, потому что лично я не получил ни гроша.

«Интересно», – подумала Дженн. Ей было совершенно не понятно, что это может значить. А еще это никак неприближало ее к ключу от домика, если он вообще существовал. Так что она сказала:

– А ключ, па? Он есть? Я могу оставить ей записку?

Он ответил:

– Не-а, насколько я знаю. Но это ведь ее машина, да? Звук не такой, как у маминой.

Дженн прислушалась и уловила звук мотора. Она выглянула из сарая и убедилась в том, что ее папа не ошибся. В свете заката Энни Тэйлор как раз вернулась домой. В одной руке у нее был ее фотоаппарат, а под мышкой она несла свой ноутбук. Она вошла в домик, не заметив Дженн. «Точно так же, как вчера в море», – подумала Дженн. Энни интересовало только одно.

Примерно через двадцать минут после того, как Энни приехала, Дженн постучала в дверь ее домика. Ответа не последовало. Дженн попробовала ручку двери – и убедилась, что дверь не заперта. Она открыла дверь и зашла в дом.

Как это ни было странно для этого времени дня, Энни принимала душ. Дженн услышала звук льющейся воды из ванной, а где-то в глубине домика наигрывала музыка. Дженн собралась было громко поздороваться, когда вдруг сообразила, что вот он – ее шанс. Она скользнула туда, где Энни оставила на столе свой ноут. Дженн повезло: Энни уже его включила.

Дженн воззрилась на экран. Заставкой на экране оказалось изображение Неры – что вполне логично следовало из зацикленности Энни. Жизнь была бы идеальной, если бы это изображение оказалось снимком, где крупным планом был бы виден передатчик, который был на Нере. Увы – это было не так. Тут тюлень был снят в фас, близко от Энни: именно этот снимок Энни продемонстрировала на собрании. Взгляд у Неры был тот самый – от которого мурашки по коже шли. Дженн сказала себе, что, возможно, Бекка не ошиблась.

Душ отключился. Дженн решила, что Энни относится к тем людям, которые воду экономят. Она включила экран и стала просматривать файлы. Надпись «Изображения» подсказала ей, где именно следует искать нужное. Она кликнула по ней. Там оказались десятки папок с датами под ними. Она начала двигаться вниз по ним.

Энни начала что-то напевать. Было слышно, как открылся ящик. Включился фен.

Дженн добралась до последнего файла и открыла его. Он должен быть самым поздним по времени. Если и существует снимок с передатчиком Неры, то он должен оказаться именно здесь.

Однако это оказалась не Нера. Вместо нее там был Чад. Он был совершенно голый, совершенно возбужденный и совершенно по-идиотски лыбящийся в объектив. Фоном служила койка у него на яхте. На полу вокруг него неопрятной грудой валялась одежда. Среди нее Дженн заметила принадлежащую Энни водолазку.

Она уставилась на снимок. Ее тошнило. Этот снимок не был единственным. Она не смогла остановиться и начала их просматривать. Чад и Энни. Энни и Чад. Только Энни. Позирует, смеется – полуодетая и голая. «У меня есть пара, ее зовут Бет».

В чем еще Энни лгала? В чем еще она лгала? И какого дьявола это так важно?

– Дженн?

Дженн вздрогнула. Она не слышала ни звука. Она не заметила, что фен отключился. Голая Энни со снимков превратилась в голую Энни, стоявшую в коридорчике, который вел в спальню.

– Что ты смотришь?

Дженн окаменела. Она даже не смогла вспомнить, как можно выйти из файла, в который она залезла. Энни остановилась рядом с ней и посмотрела на экран.

– О! – сказала Энни. – Ой! Вижу, ты меня поймала. Ты именно это искала? Могла бы просто меня спросить. Я бы сказала тебе правду.

Единственные слова, которые нашлись у Дженни, оказались вопросом:

– А как же Бет?

Энни внимательно посмотрела на нее, даже не прикрывая наготу.

– А при чем здесь она?

– Ты говорила, что у тебя есть пара. Ты сказала, что ее зовут Бет. Ты заставила меня думать, что…

– У меня действительно есть пара. Ее зовут Бет.

– Ты ей изменяешь.

– Наверное, это действительно так выглядит, да?

Энни наконец отошла от нее и направилась в спальню в дальней части домика на колесах. Она вернулась в толстовке и тренировочных брюках, натянув на ноги носки. Дженн подумала, что в кои-то веки Энни не выглядит стильной. Но она не казалась и пристыженной или смущенной. Но ведь она должна была что-то испытывать, так ведь? Стыд, смущение, сожаление, раскаяние. Она не имела никакого права быть спокойной, уверенной в себе и совершенно довольной. И тем не менее именно такой она была.

– Мы с Бет в разлуке не воздерживаемся от секса, – сказала Энни. – У нас нет строгих правил. Насколько я знаю Бет – а я ее очень хорошо знаю, – она сейчас, скорее всего, трахается с каким-нибудь розовощеким практикантом в больнице, где у нее есть кое-какие права. Это ведь ничего не значит, видишь ли. Это просто… ну, просто секс.

Дженн непонятно почему почувствовала, что у нее к глазам подступают слезы. Она совершенно не понимала, почему готова расплакаться – и это ее взбесило.

Энни сказала:

– Ты расстроилась. Мне очень жаль. Но тебе не следовало смотреть мои личные снимки.

– А зачем ты их делала? – вопросила Дженн. – Там на них все… и это отвратительно!

Энни улыбнулась.

– Ну, на самом деле вовсе не отвратительно. Но тебе пока этого не понять. Если только ты сама не занималась сексом. С кем-то, кто хорошо понимает, что он – или она – делает.

– Я не лесбо!

– А я этого и не говорила. Но я видела, как ты на меня смотришь, и, давай говорить прямо, в моем возрасте гомо-радар уже работает неплохо.

– Прекрати! Я же сказала тебе – прекрати!

– Есть способ это выяснить, – сказала ей Энни. – Если тебе интересно. Ну, как?

Энни дотронулась до ее волос.

Это было похоже на удар тока. Дженн вскочила с банкетки и заорала:

– Не трогай меня, извращенка!

Она протиснулась мимо биолога и выбежала из домика.

Начался дождь.

На улице Дженн попыталась перевести дыхание и не расплакаться. Она старалась заставить свои мозги придумать хоть какой-то план.

Дождь падал ей на лицо и на волосы, стекал по спине – а она его почти не ощущала. Она понимала, что ей следует уйти из-под него, но ей невыносимо было даже думать о том, чтобы идти в дом к родителям. Островное такси уже стояло у дома, а это означало, что ее мама вернулась. Если Дженн пойдет туда и зайдет в дверь, то мама с первого взгляда поймет, что случилось нечто значительное. И она захочет узнать, что именно.

А Дженн решительно не желала об этом говорить. Ни об Энни. Ни о Чаде. Ни о снимках, которые ей не следовало видеть. Ни о том предложении, которое ей сделала Энни. От этого предложения Энни ее тошнило. Она не знает Дженн. Никто ее не знает.

Дженн поняла, что своим коротким пребыванием в домике Энни испортила все, что только можно было испортить. Она даже не смогла найти изображения Неры, не говоря уже о том, чтобы их внимательно просмотреть. Так что она ни на дюйм не приблизилась к тому, чтобы выяснить, существует ли настолько четкое изображение того передатчика, чтобы можно было разобрать на нем цифры. Тут она подвела Коротышку.

А еще она не поговорила насчет использования снаряжения для погружений – а это надо было сделать из-за Бекки и Беккиного плана добраться до того идиотского баркаса так, чтобы никто не заподозрил о том, что они задумали. Так что Бекку она тоже подвела.

Единственным способом почувствовать себя сейчас еще хуже было вспомнить о футболе – о приближающемся отборе в островную сборную и о том, как она подвела саму себя, не тренируясь ежедневно. Даже сейчас, даже несмотря на дождь, ей следовало бы тренироваться. А она этого не делает. Она – настоящая неудачница, и через несколько коротких недель, когда она не попадет в сборную из-за того, что мало тренировалась, все будут знать о том, какая она неудачница.

«А кому до этого есть дело?» – спросила себя Дженн. Кого это волнует, кого это волнует, кого это хоть как-то волнует? Она никогда не вырвется с этого дурацкого острова, и глупо было надеяться, что у нее это получится. Ей не дадут стипендии – ни спортивной, ни еще какой-то – а даже если у нее вдруг получится ее добиться, то ее даст самый плохой колледж в стране, расположенный в какой-нибудь невообразимой дыре, так что когда она его закончит по той специальности, которую выберет, то не сможет найти работу и все равно в конце концов окажется на этом острове. Она в ловушке, как крыса на тонущем корабле, и единственное, что хоть как-то улучшало ситуацию, это…

Она услышала стон. Она все еще стояла на ступеньке, ведущей к двери автоприцепа, но стон донесся не из домика. Он доносился… Дженн сосредоточилась. Дождь лил на домик и стучал по его крыше, но ветра не было, так что этот звук добавил не ветер. Было смутно слышно, что у Энни продолжает играть музыка – а потом к ней прибавился звонок ее мобильника. Но это было все. А потом… снова стон. Он звучал совсем близко – словно из-под домика.

Дженн спрыгнула со ступеньки. Разум подсказывал ей бежать: ведь ей нисколько не хотелось узнать, что именно находится под домиком. Разум говорил, что это может оказаться раненое животное, а раненые животные могут представлять опасность, так что ей надо позвать папу. А еще разум советовал ей игнорировать услышанное – и к завтрашнему дню все забудется. Но тут стон перешел в плач, а плач заставил Дженн действовать.

Она обошла домик, обогнула дрова, выпавшие из поленницы, потом – отцовские сети, четыре ведра для наживки и груду поплавков. С задней стороны домика, где крепился баллон с газом, она снова услышала стон, а потом плач. И они были совсем близко.

Юбка домика была убрана (Дженн сама это сделала, когда начала помогать Энни делать его пригодным для жилья). Ей следовало бы вернуть ее на место, но она до сих пор даже не вспомнила об этом. Теперь, снова услышав стон, она забралась под домик.

Она двинулась на звук. Послышались всхлипы – и снова плач. А потом – сильный грудной кашель. Дженн решила, что так кашлять может только человек. Это не животное. Под домиком прячется какой-то человек.

Тут она чуть было не сбежала. Под домиком было темно, а так как на улице стремительно сгущались сумерки, то вскоре уже вообще ничего видно не будет. Она осторожно двинулась вперед, сказав:

– Ты где? Я тебя не вижу. Ты кто? У тебя все нормально?

Единственным ответом был стон. А потом… впереди оказалась тень, которая была темнее остальных теней под домиком. Дженн двинулась туда с отчаянно колотящимся сердцем. Она спросила:

– Как ты, нормально? Тебе не нужна помощь?

Сначала ответа не было. Дженн еще немного продвинулась вперед. А потом вдруг увидела… это.

Узкая полоска света просачивалась из какой-то дырки в самом домике. В эту полоску света вытянулась рука с раскрытой ладонью и умоляюще согнутыми пальцами. Рука принадлежала грязнющей девушке со свалявшимися волосами – такими длинными, что, казалось, они у нее до колен. Лицо у нее было грязное, на одежде – полосы глины. На ней была только куртка, джинсы, пуловер и носки. Ботинок на ней был только один – сношенная кроссовка. Вторая ее нога выглядела травмированной. Да и сама она казалась полумертвой.

Она встретилась взглядом с Дженн и съежилась. Дженн велела:

– Жди меня здесь. – Это было лишним: в таком состоянии убежать девушка не могла. Она добавила: – Я схожу и позову папу.

И она пошла, чтобы это сделать.

Глава 34

– Надо бы ехать быстрее, – сказала Дженн матери.

Они неслись по дороге – по южной части Калтес-бэй-роуд. Отец Дженн позвонил в Лэнгли в медпункт и предупредил, чтобы Ронда Мэтисон не ушла с работы, так что у Дженн не было опасений, что медпункт окажется закрыт. Но, с другой стороны, у нее были большие опасения, что девушка на заднем сиденье умрет раньше, чем они успеют добраться до места.

– Нам все равно надо ехать осторожно, Дженни, – отозвалась Кейт Макдэниелс. – Если из леса выскочит олень – нас ждет беда, моя хорошая.

– Она очень плохо выглядит.

– Значит, нам надо молиться.

Что она и сделала. А поскольку Кейт Макдэниелс была по-настоящему верующей евангелисткой, то знала множество способов обращаться к Богу. Некоторые из них требовали разговора на неизвестных языках, но сейчас она к этому не прибегла, чему Дженн была весьма рада. Вместо этого она просто попросила Господа Иисуса пребыть с ними всеми и направить их по путям Отца Своего.

Дженн наблюдала за девушкой. Глаз она не открывала, дыхание было слабым. Они подтащили ее к машине и укрыли одеялом, но поврежденная нога торчала наружу и воняла протухшим мясом. Дженн увидела, что из носка сочится гной. От этого зрелища ее затошнило. Она отвернулась.

– Ты ее знаешь, Дженни? – спросила мать.

– Не-а.

– Странно.

Это действительно было странно. В южной части острова народу жило мало. На Позешн-пойнт – и того меньше. Любого, кто здесь оказывался, очень быстро узнавали все. Но не эту девушку. Дженн ее никогда раньше не видела.

Когда они остановились на парковке у медцентра, Ронда Мэтисон тут же вышла к ним, застегивая флиску от резкого апрельского ветра. Дженн с матерью вышли из машины, а Ронда заглянула на заднее сиденье. Она сказала:

– Давайте отнесем ее в дом.

Они втроем сначала усадили девушку, а потом перетащили на кресло-каталку.

Они завезли ее в один из боксов, который девушка быстро заполнила жуткой вонью от немытого тела, немытой головы, нестиранной одежды и воспаленной ноги. Ронда без слов вручила им медицинские маски. Она сказала:

– Брюс мне сообщил, что вы ее нашли?

– Под старым автоприцепом Эдди Беддоу, – пояснила Дженн. – Я услышала шум и пошла посмотреть.

– Молодец, Дженн.

Ронда надела хирургические перчатки и схватила стетоскоп. Голова девушки свесилась ей на грудь. Она сидела на кушетке для осмотра, но, похоже, была практически без сознания. Глаза у нее были закрыты, и она начала крениться набок. Кейт Макдэниелс подхватила ее и уложила.

Ронда начала осматривать девушку, сначала послушав грудную клетку. Она пробормотала:

– Дыхательные пути чистые, а вот в легких сильный застой.

– Пневмония, – прошептала Кейт.

– Скорее бронхит.

– Она умирает? – спросила Дженн.

– Нет. Но ей необходимо лечение.

– А как насчет ноги? – спросила Кейт.

– Давайте посмотрим.

Ронда взялась за стопу девушки и осторожно прощупала. Переломов не было, как она им сообщила, но состояние ступни было весьма серьезным. Им придется ею заняться. И наступать ей на нее будет нельзя.

«Занятие» ногой заключалось прежде всего в удалении отвратительного носка и открытии мерзкой зараженной кожи. Там всюду были гной и инородные тела. Когда Ронда начала обрабатывать ногу, у Дженн к горлу подступила желчь от вида, запаха и звяканья чего-то металлического, извлеченного из раны и брошенного в тазик из нержавеющей стали. Она отодвинулась от стола и отступила к стене. Девушка застонала, и ресницы у нее затрепетали.

– Кажется, будто она прошла многие мили, – тихо сказала Ронда. – Не могу понять, как она сумела это сделать при таком состоянии ноги. – Она внимательно посмотрела на девушку, которая лежала на спине с закрытыми глазами. – Кто ты, милая? – спросила она. – Откуда ты?

Один ответ они получили, еще не уйдя из медпункта: отец Дженн позвонил им и сообщил новые сведения. Когда Дженн с матерью уехали в Лэнгли, он с братьями Дженн, Энди и Пети, вышли осмотреть все вокруг. За поленницей обнаружился старый чемодан на колесах. Внутри оказалась одежда. Там же лежала масса сгнивших фруктов. Там был целый слой энергетических батончиков. А еще там была записка.

Он зачитал ее им всем: Ронда переключила телефон на громкую связь.

«Меня зовут Силла. Мне восемнадцать лет. Я хорошая девочка. Я не говорю. Я слышу, но не всегда понимаю, что вы говорите. Мне пора жить самостоятельно. Я могу работать, если вы покажете мне, что надо делать. Я готова работать за еду и ночлег».

Когда Кейт это услышала, ее глаза наполнились слезами.

Дженн спросила:

– Как это она может слышать и не говорить?

Кейт сказала:

– Аутизм, Ронда?

Ронда заявила:

– В этом случае родителей следовало бы пристрелить за… за то, что они сделали. Они что, просто бросили ее на Позешн-пойнт? – Она сказала в трубку Брюсу Макдэниелсу: – Сохрани ее, Брюс. Слышишь? Не потеряй эту записку!

– Ладно. А зачем?

– Потому что Дэйв захочет с этим разобраться. Кто-то бросил эту бедняжку где-то. А бросить юную девушку – даже если ей уже восемнадцать, – которая не умеет говорить… Лучше мне не начинать. Дэйв с тобой свяжется.

Ронда завершила свою помощь тем, что вручила им пару костылей, сообщив, что Силле нельзя наступать на больную ногу, и сложила в пакет запасные перевязочные средства и три вида антибиотиков. Как она объяснила, один был от легких, а два других – от инфекции на ноге.

– Проследите, чтобы она их все принимала, – проинструктировала она и добавила, обращаясь уже к девушке: – Силла! Тебе надо будет пить все эти пилюли. Не хитри, ладно? Силла! Ты меня слышишь, милая?

Тут Силла впервые открыла глаза. Ронда улыбнулась и сказала:

– Отлично. Ты ведь знаешь свое имя, правда? Ну, я дала тебе костыли, и ты сейчас довольно-таки больна, но все будет хорошо, если ты будешь делать, как я говорю. Не сомневаюсь, что нога у тебя болит дьявольски. Так что используй их, договорились?

Она протянула ей костыли.

Силла отпрянула, словно щенок, ожидающий удара. Ронда протянула руку и мягко погладила грязные и свалявшиеся волосы.

– Не бойся, – сказала она девушке. – С нами тебе ничего не угрожает.

– Я могу довезти ее до островной больницы, если вы считаете, что она перенесет дорогу, – сказала Кейт. – Дженни может сесть с ней – (чего Дженн хотелось бы меньше всего, так как немота девушки внушала ей ужас, а разило от нее так, что Дженн не сомневалась, что эта вонь к ней прилипнет) – на заднем сиденье. И если вы позвоните и предупредите, что мы едем…

– Кейт, эта девушка с ее проблемами?.. В больнице она перепугается. Я бы взяла ее к себе домой, но за ней надо следить круглые сутки. Ей надо принимать лекарство. Может… Мне неловко просить, но я знаю, что Брюс обычно дома.

Кейт не колебалась. Дженн этому нисколько не удивилась. Ее ма знала Священное писание наизусть, и помощь болящим наверняка должна быть записана в одной из заповедей.

– Помогите нам довести ее до машины, – попросила Кейт. – Она может спать в одной комнате с Дженн, пока Дэйв не найдет ее родных.

«Ну, класс! – подумала Дженн. – Всю жизнь мечтала!»

Когда Кейт и Дженн вернулись на Позешн-пойнт, на улицу вышли все. Даже Энни вылезла из своего домика: мальчишки рассказали ей о том, что прямо под ней пряталась полумертвая девушка, так что ее могли убить прямо во сне. Дженн ее нашла – а та была вся в крови и с пеной на губах, словно бешеная. Это поведал ей Пети. Отец дал ему подзатыльник и велел не болтать, но этих слов оказалось достаточно, чтобы Энни оторвалась от своих непонятно каких занятий, как только услышала звук подъезжающей машины.

То, что тут же заметили все, был исходивший от девушки запах. Мальчишки заорали: «Фу ты!» – и рванулись вперед, чтобы лучше ее рассмотреть.

– Па сказал, что она – Силла, – выкрикнул Пети.

– Эй, Силла! Эй, Силла! – завопил Энди.