Янтарный телескоп Пулман Филип

Глава один. Заколдованный сон

В затененной рододендронами долине, невдалеке от линии снегов, где плескался молочно-белый ручеёк талой воды, и где голуби и коноплянки летали промеж огромных сосен, находилась пещера, сверху скрытая нависающей скалой, а снизу — плотной тяжёлой листвой.

Лес наполняли звуки: ручей бежал по камням, ветер играл в сосновых иглах, жужжали насекомых, пели птицы, кричали древесные животные; а время от времени сильный порыв ветра заставлял ветки кедров или ёлок тереться друг о друга со стоном, похожим на звук виолончели.

Это было царство яркого, всегда пестрого солнечного света. Потоки лимонно-золотого сияния устремлялись к земле промеж колонн и озёр коричнево-зеленоватых теней, и всё это никогда не останавливалось, никогда не замирало в постоянстве плывущего тумана, который часто наползал на верхушки деревьев, окрашивал весь солнечный свет в жемчужно-серые тона и обволакивал каждую сосновую шишку влагой, которая сверкала и переливалась, когда туман исчезал. Иногда влажность в облаках оседала в мельчайшие капли чего-то среднего между дождем и туманом, которые скорее опускались вниз, нежели падали, тихо шелестя среди миллионов иголок.

У ручья была протоптана узкая тропинка, что вела от деревни (если так можно назвать кучку пастушеских хижин) у подножия долины, к полуразрушенному храму около ледника, где выцветшие шёлковые флаги полоскались на непрерывном ветру с вершин гор. У храма богобоязненные жители деревни оставляли подношения в виде ячменных лепёшек и высушенного чая. Над верхней частью долины свет, лёд и туман создавали странный эффект, окутывая долину бесконечными радугами.

Пещера находилась на некотором расстоянии над тропинкой. Много лет назад, святой человек обитал в ней, медитируя и предаваясь постам и молитвам, и место это почиталось в память о нём. Пещера была около десяти метров в глубину, с сухим полом: идеальное логово для медведя или волка, однако, единственными существами, обитавшими здесь на протяжении многих лет, были лишь птицы и летучие мыши.

И всё же, тот, кто сидел на корточках у входа, оглядывая окрестности чёрными глазами и настороженно прислушиваясь, не был ни птицей, ни летучей мышью.

Солнечный свет ярко освещал роскошный золотистый мех, а обезьяньи лапы поворачивали сосновую шишку, отколупывая чешуйки острыми пальцами в поисках сладких орешков.

За ним, там, куда едва достигал солнечный свет, миссис Коултер кипятила воду в маленькой кастрюльке на нафтовом примусе. Её деймон издал предупреждающее урчание, и миссис Коултер подняла глаза.

По лесной тропинке приближалась молоденькая деревенская девочка. Миссис Коултер знала её: Ама приносила ей еду уже несколько дней. Миссис Коултер, едва прибыв сюда, сообщила, что пришла для медитации и молитв, и что она дала обет никогда не говорить с мужчиной. Ама была единственной, чьи визиты она принимала.

Но в этот раз девочка пришла не одна. С ней был её отец, который ожидал на расстоянии, пока Ама поднималась к пещере.

Ама подошла ко входу в пещеру и поклонилась.

— Мой отец шлет меня с молитвами за ваше благополучие, — сказала она.

— Здравствуй, дитя, — кивнула миссис Коултер.

Девочка держала свёрток, завёрнутый в выцветшую хлопковую тряпицу. Она положила его к ногам миссис Коултер. Затем она протянула маленький букетик цветов (около дюжины анемонов) перевязанных хлопковой нитью, и начала говорить быстрым, нервным голосом. Миссис Коултер немного знала язык этих горцев, но не хотела давать им понять, насколько хорошо. Так что она улыбнулась и, жестом заставив девочку замолчать, показала на деймонов. Золотая обезьянка протянула свою маленькую чёрную лапку и деймон-бабочка Амы начал подлетать все ближе и ближе, пока не устроился на когтистом указательном пальце.

Обезьяна осторожно поднесла его к своему уху, и миссис Коултер ощутила маленький ручеёк понимания, втекавший в её разум, прояснявший слова девочки. Жители деревни были рады, что такая святая женщина, как она, поселилась в пещере, но появились слухи, что с ней есть кто-то ещё, кто-то опасный и могущественный.

Этого и опасались пастухи. Было ли то, другое существо, слугой миссис Коултер, или её хозяином? Не навлечет ли оно опасность? Почему оно вообще здесь? Как долго они тут пробудут? Ама передала ей все эти вопросы с большим количеством опасений.

По мере того, как миссис Коултер впитывала информацию через своего деймона, забавная мысль пришла ей в голову. Она могла сказать правду. Не всю, разумеется, но часть её. Однако, когда она заговорила, она убрала все следы смеха из своего голоса:

— Да, со мной есть ещё кое-кто. Но его не стоит бояться. Это моя дочь, и она под действием заклинания, которое погрузило её в сон. Мы пришли сюда, чтобы спрятаться от колдуна, который наложил на неё эти чары, а пока я стараюсь вылечить её и уберечь от вреда. Пойдём, посмотришь на неё, если хочешь.

Аму почти успокоил мягкий тон миссис Коултер, но она всё ещё была напугана, а упоминание колдунов и заклинаний лишь усилило то благоговение, которое она чувствовала. Золотая обезьяна держала её деймона так нежно, и, кроме того, ей было любопытно, так что она последовала за миссис Коултер в пещеру.

Её отец, стоя на тропинке внизу, сделал шаг вперёд, а его деймон-ворона несколько раз взмахнула крыльями, но он остался на месте.

Миссис Коултер зажгла свечу, потому что быстро темнело, и провела Аму в глубь пещеры. Глаза маленькой девочки мерцали в полумраке, а её руки непрерывно двигались в попытках отпугнуть злых духов: большой палец на безымянный, большой на безымянный.

— Видишь? — спросила миссис Коултер. — Она не представляет опасности. Нечего бояться.

Ама посмотрела на фигурку в спальном мешке. Это была девочка, старше самой Амы года на три или четыре; её волосы были цвета, которого Ама никогда раньше не видела, светло-охристые, как у льва. Её губы были плотно сжаты, и она несомненно находилась в глубоком сне, так как её деймон лежал без сознания, свернувшись у её шеи. Деймон спал в обличие зверька, похожего на мангуста, разве что был немного поменьше. Золотая обезьянка нежно разглаживала мех между ушами спящего деймона, который на глазах у Амы неловко шевельнулся и хрипловато мяукнул. Деймон Амы, приняв форму мыши, прижался к её шее и испуганно глядел через её волосы.

— Теперь ты можешь рассказать отцу, что ты видела, — продолжила миссис Коултер.

— Никаких злых духов. Всего лишь моя дочь, спящая под заклинанием, под моей опекой. Но, пожалуйста, Ама, скажи своему отцу, что это должно остаться тайной.

Никто, кроме вас двоих, не должен знать, что Лира здесь. Если колдун узнает, что она здесь, он найдет и уничтожит и её, и меня, и всех вокруг. Так что тихо!

Скажи только своему отцу, но больше никому.

Она опустилась на колени около Лиры и убрала влажные волосы с её сонного лица, а затем низко нагнулась и поцеловала дочь в щёку. После она взглянула вверх с такими грустными и любящими глазами и улыбнулась с такой храброй жалостью, что девочка почувствовала, как слёзы наворачиваются ей на глаза.

Миссис Коултер взяла Аму за руку, и отвела её обратно ко входу в пещеру, где они увидели её отца, который уже начал волноваться. Женщина сложила ладони вместе и поклонилась ему, на что он ответил ей с облегчением, а его дочь, поклонившись миссис Коултер и заколдованной спящей девочке, повернулась и поспешила вниз по склону в полумраке. Отец и дочь поклонились пещере ещё раз и отправились обратно, растворившись в тени тяжёлых рододендронов.

Миссис Коултер вернулась к воде на примусе, которая уже почти закипела.

Наклонившись, она высыпала туда немного сухих листьев, две щепотки порошка из одного пакетика, одну из другого, и добавила три капли бледно-жёлтого масла.

Затем она энергично размешала содержимое, засекая пять минут. После этого она сняла кастрюльку с примуса и уселась, ожидая, пока жидкость остынет.

Вокруг неё лежала часть снаряжения из лагеря на берегу синего озера, где умер сэр Чарльз Латром: спальный мешок, рюкзак со сменой одежды, средствами гигиены и прочим. Здесь также лежал полотняный чемоданчик на жёстком деревянном каркасе, обитом копаком, внутри которого находились разнообразные инструменты, среди которых — пистолет в кобуре.

Настойка быстро остывала в разреженном воздухе, и, как только она достигла температуры тела, миссис Коултер аккуратно перелила её в металлическую кружку с носиком и отнесла в глубь пещеры. Деймон-обезьяна бросил свою шишку и пошёл за ней.

Миссис Коултер аккуратно поставила кружку на низкий валун и опустилась на землю около спящей Лиры. Обезьянка присела с другой стороны, готовая схватить Пантелеймона, если тот проснётся.

Волосы Лиры были влажными, а её глаза двигались под закрытыми веками. Она начинала шевелиться. Миссис Коултер заметила, как ресницы её дочери шевельнулись, ещё когда поцеловала её, и знала, что у неё осталось не так уж много времени, прежде чем Лира проснётся.

Она подложила одну руку под голову девочки, а другой убрала влажные локоны с её лба. Губы Лиры разлепились, и она жалобно застонала. Пантелеймон передвинулся поближе к её груди. Глаза золотой обезьянки, не отрываясь, следили за деймоном Лиры, а его маленькие чёрные пальчики шевелились у края спального мешка.

Миссис Коултер бросила взгляд на своего деймона, и он немного отодвинулся от спального мешка. Женщина нежно приподняла Лиру, так, что её плечи оторвались от земли, а голова закатилась, и тогда Лира вздохнула, а её отяжелевшие веки наполовину открылись.

— Роджер, — пробормотала она. — Роджер… где ты… я не вижу…

— Тсс, — прошептала её мать. — Тихо, дорогая, выпей это.

Прижав носик кружки к губам Лиры, она наклонила её, чтобы капля настойки смочила губы девочки. Язык Лиры почувствовал влагу и слизнул капли, а затем миссис Коултер позволила небольшому количеству жидкости протечь в рот Лиры, очень осторожно, позволяя ей делать один глоток за другим.

Это заняло несколько минут, но, в конце концов, кружка опустела, и миссис Коултер положила свою дочь обратно на землю. Как только голова Лиры коснулась земли, Пантелеймон немедленно свернулся в клубок у неё на шее. Его золотисто-рыжий мех был таким же влажным, как и волосы девочки. Они снова крепко спали.

Деймон-обезьяна легко пробрался к выходу из пещеры и снова уселся там, наблюдая за тропинкой. Миссис Коултер окунула кусок фланели в тазик с холодной водой и вытерла лицо Лиры, а затем расстегнула спальный мешок и вымыла руки, плечи и шею девочки, так как она слишком перегрелась. Затем она взяла расчёску и нежно расправила спутавшиеся волосы Лиры, откинув их назад со лба, и аккуратно разделила их пробором.

Она оставила спальный мешок расстёгнутым, чтобы девочка могла остыть, и развернула свёрток, который принесла Ама: несколько плоских буханок хлеба, брикет спрессованного чая, немного липкого риса, завёрнутого в большой лист.

Пора было разводить огонь. По ночам в горах было холодно. Методично работая, она настрогала хвороста, разложила его и зажгла спичку. Уже пора было об этом задуматься: спички подходили к концу, равно как и нафта для примуса — отныне надо было поддерживать огонь круглые сутки.

Её деймон был недоволен. Ему не нравилось то, чем она занималась в пещере, а когда он попытался объяснить своё беспокойство, она отогнала его. Он повернулся к ней спиной, выражая сомнение каждым изгибом своего тела, и принялся отщёлкивать чешуйки от сосновой шишки в темноту. Она не обратила внимания, аккуратно и умело разведя костёр и поставив на огонь кастрюлю, чтобы разогреть воду для чая.

Тем не менее, его скептицизм повлиял на неё, и, кроша брикет тёмно-серого чая в воду, она размышляла, что она всё-таки делает, и не сошла ли она с ума, и что случится, когда Церковь узнает о происходящем. Золотая обезьяна была права. Она прятала не только Лиру — она пряталась сама от себя.

Глава два. Балтамос и Варух

«Тише, тише, — сказал Уилл, — только не волноваться».

Это было сразу после того, как Лиру украли, сразу, как Уилл спустился с верхушки горы и сразу, после того как ведьма убила его отца.

С помощью сухих спичек, Уилл нашел в рюкзаке отца крошечный фонарик, зажег его и пригнулся к земле, чтобы под защитой скалы исследовать рюкзак Лиры.

Он пошарил внутри здоровой рукой и нашел алетиометр, завернутый в бархат.

Алетиометр сверкал в свете фонарика. Уилл протянул алетиометр двум фигурам, стоящим рядом с ним, фигурам, которые называли себя ангелами.

— Вы можете прочесть это? — спросил Уил.

— Нет, — сказал голос. — Пойдём с нами. Ты должен идти. Пойдём теперь к Лорду Азраилу.

— Кто приказал вам следовать за моим отцом? Вы сказали, он не знал, что вы следите за ним. Но он знал, — ответил Уилл яростно. — Он сказал мне, что ожидает вас.

Он знал больше, чем вы думаете. Кто послал вас?

— Никто не посылал нас. Только мы сами, — был ответ. — Мы хотим быть полезными Лорду Азраилу. А мёртвый человек, что он хотел, чтобы ты сделал с ножом?

Уилл колебался.

— Он сказал, что я должен отнести это Лорду Азраилу, — ответил Уил.

— Тогда пойдём с нами.

— Нет. Я не пойду, пока не найду Лиру.

Уилл завернул алетиометр в бархат и положил его обратно в рюкзак. Оберегая его, он завернулся в мантию отца и вернулся на свое место, непрерывно следя за двумя тенями.

— Вы говорите правду? — сказал он.

— Да.

— Тогда вы сильнее людей или слабее?

— Слабее. У вас есть реальное тело, у нас нет. Все же, ты должен пойти с нами.

— Нет. Если я сильнее, то вы должны подчиняться мне. И, кроме того, у меня есть нож. Значит, я могу приказывать вам: помогите мне найти Лиру. Мне всё равно, сколько времени это займёт. Я сначала найду её, а потом пойду к Лорду Азраилу.

Ангелы молчали несколько секунд. Потом они отошли в сторону, чтобы поговорить вдвоём, однако Уилл мог слышать, о чём они говорят.

Наконец, они снова подошли ближе, и мальчик услышал:

— Очень хорошо. Ты делаешь ошибку, хотя и не даёшь нам выбора. Мы поможем тебе найти этого ребенка.

Сквозь темноту Уилл пытался разглядеть их более ясно, но дождь мешал ему сделать это.

— Подойдите ближе, чтобы я мог видеть вас, — приказал он ангелам.

Они приблизились, но казалось, стали еще более неясными.

— Я буду видеть вас лучше при дневном свете?

— Нет, хуже. Мы занимаем не самое высокое положение среди ангелов.

— Хорошо, если я не могу вас видеть, значит, никто не может, и вы можете оставаться невидимыми. Идите и посмотрите, можете ли вы узнать, куда ушла Лира.

Она, конечно же, не могла уйти далеко. Здесь была женщина, она будет с ней, женщина забрала ее. Идите и ищите, а потом возвращайтесь и расскажите мне о том, что вы видели.

Ангелы взмыли в бурное небо и пропали. Уилл чувствовал над собой тяжёлую неподвижность; у него осталось мало сил после схватки с отцом, и он был окончательно измучен. Всё, чего он хотел, — это закрыть глаза, которые стали тяжелыми и болезненно слезились. Он с усилием завернулся в мантию с головой, прижал рюкзак к груди и в тот же момент заснул.

— Нигде, — произнес голос.

Уилл услышал это слово сквозь глубокий сон и сделал усилие над собой, чтобы проснуться. В конце концов (и это заняло больше минуты, потому что он был абсолютно без сознания), он заставил свои глаза открыться навстречу яркому утру.

— Где вы? — спросил Уил.

— Рядом с тобой, — ответил ангел. — Сюда.

Солнце недавно взошло, и скалы, покрытые мхом и лишайником, блестели ярко и свежо в утреннем свете, но нигде Уилл не мог увидеть фигуру ангела.

— Я говорил, что нас трудно увидеть днем, — продолжал голос. — Лучше всего мы видны в сумерках, на закате или на рассвете, мы хорошо видны в темноте и меньше всего при солнечном свете. Мой товарищ и я искали их дальше у подножья горы и не нашли ни женщины, ни ребенка. Но там есть озеро с голубой водой. Должно быть, там у неё был лагерь. Там мёртвый человек и ведьма, которую поглотили Спектры.

— Мёртвый человек? Как он выглядит?

— Он старше среднего возраста. Полный и с гладкой кожей. Серебристые волосы.

Одет в дорогой костюм с запахом тяжелого аромата.

— Сэр Чарльз, — догадался Уилл. — Вот кто это. Должно быть, госпожа Коултер убила его. Ну, по крайней мере, хоть что-то хорошее.

— Она оставила следы. Мой компаньон следует по ним, он вернётся, как только узнает, куда она ушла. А я останусь с тобой.

Уилл поднялся и огляделся вокруг. Шторм расчистил воздух, и утро было свежим и ясным, что только делало пейзаж вокруг него более печальным; поблизости лежали тела нескольких ведьм, которые сопровождали их с Лирой к его отцу. И ворон с крючковатым клювом уже раздирал лицо одной из них, и Уилл мог видеть еще большую птицу, кружащую выше, как бы выбирающую деликатес повкуснее.

Уилл осмотрел каждое тело по очереди, но Серафины Пеккалы, королевы клана ведьм, близкого друга Лиры, среди них не было. Потом он вспомнил: она вдруг покинула их по другому поручению незадолго до вечера.

Значит, она могла быть все еще жива. Эта мысль подбодрила его, и он стал пристально разглядывать горизонт в надежде увидеть какой-нибудь знак от нее, но не нашел ничего, кроме голубого неба и скал во всех направлениях, по которым он смотрел.

— Где ты? — спросил Уилл ангела.

— Рядом с тобой, как обычно, — ответил голос.

Уилл посмотрел налево, откуда он услышал голос, но не увидел ничего.

— Итак, никто не может видеть вас. Может ли кто-нибудь слышать вас так же, как я?

— Нет, если я буду говорить шепотом, — сказал ангел раздражительно.

— Как тебя зовут? У вас есть имена?

— Да. Мое имя Балтамос. Моего друга зовут Варух.

Уилл обдумывал, что ему делать. Когда ты выбираешь один путь из многих, все остальные, которыми ты не последовал, гаснут как свечи, как будто их никогда и не существовало. В этот момент все пути еще существовали. Но сохранить их все — значило не делать ничего. Все-таки, он должен был выбирать.

— Мы вернемся к подножью горы, — сказал он. — Мы пойдём к тому озеру. Там может быть что-то, что я смогу использовать. И я хочу пить как-никак. Я пойду по этой дороге, и ты сможешь поправить меня, если я собьюсь с пути.

Прошло всего несколько минут с начала его прогулки по бездорожью, вниз по горному склону, когда Уилл вдруг осознал, что его рука не болит. На самом деле, он не думал о своей ране с тех пор, как проснулся.

Он остановился и посмотрел на грубую ткань, которой отец перевязал его руку после схватки. Она была грязной от мази, которой он помазал свою руку, но там не было следов крови; и после непрерывного кровотечения, он, наконец, почувствовал, что его пальцы были потеряны, это было так долгожданно, что он услышал, как его сердце забилось почти радостно.

Для эксперимента Уилл пошевелил пальцами. Правда, рана все еще болела, но это уже была другая боль: не глубокая изнуряющая, как за день до этого, а небольшое притупленное ощущение боли. Чувствовалось, что это было исцеление. Его отец сделал это. Заклинание ведьмы не исполнилось, а отец смог исцелить его.

Уилл двинулся дальше по склону, успокоившись.

Дорога до маленького голубого озера заняла три часа и несколько слов руководства.

Когда мальчик, наконец, достиг озера, он был абсолютно иссушен жаждой, и его мантия стала тяжёлой и горячей, хотя, сняв её, он потерял прикрытие для своих голых рук и шеи, которые вскоре обгорели на солнце. Он отбросил мантию и рюкзак и, пробежав последние несколько ярдов до озера, опустил в него лицо и стал жадно пить ледяную воду. Вода была такой холодной, что сводило зубы и скулы.

Утолив жажду, Уилл встал и огляделся вокруг. Раньше он был не в состоянии заметить некоторые важные вещи, но теперь он намного яснее видел яркий цвет воды и резкое жужжание насекомых, доносящееся отовсюду.

— Балтамос?

— Я всегда здесь.

— Где мёртвый человек?

— За тем высоким утесом, справа от тебя.

— Здесь есть Спектры?

— Нет, ни одного. У меня нет ничего, что им нравится, и у тебя тоже.

Уилл поднял рюкзак и мантию и пошел вдоль берега озера вверх по утесу, на который указал Балтамос. Сразу за утёсом был расположен маленький лагерь с пятью или шестью палатками и следами огня, на котором готовили пищу. Уилл осторожно двинулся вниз, опасаясь, что кто-нибудь мог остаться в живых или спрятаться.

Но тишина была абсолютной, был слышен только скрип насекомых, царапающих поверхность утеса. Палатки были неподвижны, вода безмятежна, по ее поверхности кругами от места, где Уилл пил воду, разбегались небольшие волны. Что-то зелёное, промелькнувшее у ног мальчика, заставило его отпрыгнуть в сторону, но это была всего лишь крошечная ящерица.

Палатки были сделаны из маскировочного материала, который еще больше выделял их среди надоевших красных скал. Уилл заглянул в первую палатку и убедился, что она пуста. То же было и во второй, но в третьей он обнаружил что-то ценное: банку похлебки и коробку спичек. Здесь также была полоска какого-то темного материала, такая же длинная и толстая, как и его предплечье. Сначала он подумал, что это кожа, но, разглядев её при солнечном свете, понял, что это сушеное мясо.

И у него как-никак был нож. Он отрезал тонкий ломтик и нашел мясо жестким и немного пересоленным, но все-таки оно было достаточно вкусным. Он сложил мясо, коробку спичек и банку похлебки в рюкзак и обыскал другие палатки, но они были пусты.

Самую большую палатку Уилл оставил напоследок.

— Здесь мёртвый человек? — сказал он в воздух.

— Да, — ответил Балтамос. — Он был отравлен.

Уилл осторожно подошел к входу в палатку, который был обращен к озеру. За неуклюже опрокинутым парусиновым стулом лежало тело человека, который был известен Уиллу как сэр Чарльз Латром, а Лире под именем Лорда Бореаля, человека, укравшего ее алетиометр, и который в свою очередь заставил самого Уилла украсть скрытный нож. Сэр Чарльз был нечестным, но привлекательным и сильным человеком, и вот теперь он был мертв. Его лицо было отталкивающе перекошено, и Уиллу не хотелось смотреть на него, но быстрый взгляд внутрь палатки рассказал ему, что здесь достаточно вещей, которые можно было украсть, и поэтому он переступил через тело, чтобы осмотреть всё поближе.

Его отец, солдат, исследователь, знал бы точно, что ему пригодится. Уилл должен был догадаться. Он взял маленькое увеличительное стекло в стальной коробочке, потому что оно могло понадобиться ему для разжигания костра, и он мог экономить спички; катушку прочной бечевки; металлическую флягу для воды, более легкую, чем его фляжка из козлиной кожи, и крошечную чашку; маленький бинокль; золотые монеты, размером с человеческий палец, завернутые в бумагу; аптечку; таблетки для очищения воды; пакет кофе; три пачки сжатых сухих фруктов; пачку овсяных печений; шесть кусков кендальского мятного кекса; упаковку крючков и нейлоновых ниток; и наконец, записную книжку, пару карандашей и карманный электрический фонарик.

Он упаковал все в рюкзак, отрезал еще один ломтик мяса, утолил свой голод и потом наполнил фляжку водой из озера, затем он сказал Балтамосу:

— Как ты думаешь, должен ли я сделать что-нибудь ещё?

— Ты сумел сделать всё правильно, — пришел ответ. — Какой-то дар дает тебе возможность распознать мудрость и заставляет тебя уважать и подчиняться ей.

— Ты мудрый?

— Намного больше, чем ты.

— Тебе виднее, я не могу сказать. Ты человек? Ты говоришь как человек.

— Варух был человеком. Я нет. Теперь он ангел.

— Значит, — Уилл перестал раскладывать вещи в рюкзаке, стараясь, чтобы самые тяжелые оказались внизу, и попытался увидеть ангела. Но он не смог ничего разглядеть, — значит, он был человеком, — продолжил он, — и потом… Люди становятся ангелами, когда умирают? Вот что происходит?

— Не всегда. Не в большинстве случаев… Очень редко.

— И когда он был живым?

— Четыре тысячи лет назад, меньше или больше. Я намного старше.

— Он жил в моем мире? Или в мире Лиры? Или в каком-нибудь другом мире?

— В твоем. Но здесь несметное число миров. Ты сам знаешь это.

— Но как люди становятся ангелами?

— В чем смысл этих метафизических размышлений?

— Я просто хочу знать.

— Лучше придерживайся своей цели. Ты украл все имущество этого мертвого человека, у тебя есть все те игрушки, которые помогают выжить; теперь мы можем идти дальше?

— Когда я узнаю, какой дорогой идти.

— Какой дорогой бы мы не пошли, Варух везде найдет нас.

— Тогда он найдет нас, даже если мы останемся здесь. Есть еще пара вещей, которые мне нужно сделать.

Уилл сел туда, где он не мог видеть тела сэра Чарльза, и съел три куска мятного кекса. Это было чудесно, каким освеженным и сильным он почувствовал себя, когда еда начала питать его. Потом он снова посмотрел на алетиометр. Каждая из тридцати шести картинок, нарисованных на слоновой кости, была сама по себе понятна: не было никаких сомнений, что это был ребенок, потом кукла, а вот на следующей картинке был батон хлеба, и так далее. Но их смысл был неясен.

— Как Лира читала это? — спросил он у Балтамоса.

— Вполне возможно, что она выдумывала все. Те, кто умеют использовать эти инструменты, учились много лет, и все равно они не могут прочесть его без помощи книг.

— Она ничего не выдумывала. Она читала правду. Она говорила мне вещи, которые она никак не могла узнать другим способом.

— Тогда это еще большая тайна для меня, уверяю тебя, — ответил ангел.

Смотря на алетиометр, Уилл вспомнил, что Лира рассказывала ему о чтении: она рассказывала, что должна была сконцентрировать все мысли на алетиометре, чтобы прочитать его, и это помогло ему почувствовать остроту серебряного клинка.

Испытывая любопытство, он вытащил нож и вырезал маленькое окно прямо перед собой.

Сквозь него он не увидел ничего, кроме голубого неба, но далеко, далеко внизу были деревья и поля: его собственный мир вне сомнения.

Таким образом, горы в этом мире не соответствовали горам в его мире. Он закрыл окно, первый раз используя для этого левую руку. Было восхитительно снова иметь возможность использовать ее.

Мысль, пришедшая к нему, была так внезапна, что он будто почувствовал удар электрического тока.

Если здесь несколько тысяч миров, то почему же нож открывает только окна между этим миром и его собственным?

Безусловно, он должен прорезать окна в любой из миров.

Уилл снова взял нож в руку и позволил своим мыслям перетекать на кончик лезвия, как учил его Жакомо Парадизи, пока его сознание не растворилось среди самих атомов и пока он не стал чувствовать крошечные прорехи и колебания в воздухе.

Вместо того, чтобы начать вырезать окно сразу же, как только он почувствовал первую маленькую зацепку, как он обычно делал, он позволил ножу двигаться дальше от одного отверстия к другому. Это было похоже на ряд стежков, до тех пор, пока давление было слабым, и ни один из них не был поврежден.

— Что ты делаешь? — спросил голос из воздуха, возвращая его назад.

— Исследую, — ответил Уилл, — потише и держись подальше. Ты можешь порезаться, если подойдешь ближе. И я не смогу предостеречь тебя, потому что не могу тебя видеть.

Балтамос издал звук тихого недовольства. Уилл снова схватил нож и почувствовал мельчайшие отверстия и колебания.

Их было больше, чем он мог себе представить. И он чувствовал их так, что не было нужды прорезать окна, он узнал, что каждая из них имеет свои отличия: одно было прочным и четким, другое мутным, третье было нестабильным, а четвертое — хрупким и изменчивым.

Но среди всех были такие, которые ему было почувствовать легче, чем другие, и, заранее уверенный в ответе, он прорезал одно окно, чтобы убедиться: это снова был его мир.

Он закрыл это окно и почувствовал, что кончик ножа наткнулся на отверстие с другими свойствами. Он нашел что-то эластичное и стойкое, и позволил ножу прорезать еще одно окно.

И вот оно! Мир, который он увидел сквозь него, не был его миром: земля здесь была ближе, и здесь пейзаж не радовал глаз зелеными полями и изгородями, только пустыня с холмистыми дюнами.

Уилл закрыл это окно и открыл другое: закопченный воздух промышленного города и цепочка угрюмых рабочих, устало идущих к заводу.

Он закрыл и это окно и вернулся в реальный мир. Он чувствовал небольшое головокружение. Впервые осознав настоящую силу ножа, мальчик положил его осторожно на камень перед собой.

— Ты собираешься задержаться здесь на целый день? — спросил Балтамос.

— Несомненно. Но можем мы…

— И ты должен знать, в каком мире земля находится в том же месте, или же у тебя не будет возможности открыть его, — продолжил Уилл больше для себя, чем для ангела. — Значит, это не так легко, как я думал. Возможно, нам просто повезло в Оксфорде и Цигейзе. Но я только…

Он снова поднял нож. Как только его чувства стали четкими и ясными, он почувствовал точку, из которой он мог открыть свой мир, это было совсем другое ощущение, которого он касался уже не один раз: отличие ответной реакции, похожее на удар тяжелого деревянного барабана, исключение составляло только то, как пришло это чувство из тончайшего движения воздуха, как и все, что он чувствовал раньше.

Это было так. Он двинулся в сторону и почувствовал то же самое: это снова было оно.

Уилл прорезал воздух и убедился, что его догадка снова оказалась верна. Отклик означал то, что земля в новом мире находилась в том же месте, что и в том, где он находился. Уилл увидел поросшее травой плато под затянутым облаками небом, в котором парила стая безмятежных зверей. Таких животных Уилл еще никогда не видел.

Создания размером с бизона, с большими рогами и заросшие густым голубым мехом.

На спине у них был хохолок жестких волос.

Уилл прошел сквозь окно. Ближайшее животное посмотрело на него безразлично и снова вернулось к траве на лугу. Оставив окно открытым, он почувствовал похожую зацепку в воздухе и попробовал прорезать ее.

Есть! Он смог открыть окно в собственный мир отсюда, и он все еще находился над полями и изгородями, и более того, он смог легко найти точку с надежной ответной реакцией, которая означала Цигейзу, мир который он только что покинул.

С чувством глубокого облегчения Уилл вернулся к лагерю у озера, закрыв за собой все окна. Теперь он всегда мог найти дорогу домой; он не мог больше потеряться; сейчас он мог спрятаться в тот момент, когда ему это понадобится, и переходить из одного мира в другой совершенно безошибочно.

С увеличением его знаний и сила его стала возрастать. Он закрепил нож на поясе вокруг талии и закинул рюкзак на плечо.

— Ну что? Теперь ты готов? — послышался язвительный голос.

— Да. Я могу тебе объяснить все, если захочешь. Но я вижу, тебе не очень интересно.

— Я думаю все, что ты делаешь — это источник твоего бесконечного обаяния. Но никогда не возражай мне. Что ты собираешься сказать тем людям, которые идут сюда?

Уилл испуганно посмотрел вокруг. Дальше по тропинке далеко внизу тянулась цепочка странников с вьючными лошадьми, неуклонно продвигаясь по направлению к озеру.

Они еще не видели мальчика, но если бы он остался на прежнем месте, то вскоре они бы заметили его.

Уилл подобрал мантию отца, лежавшую на скале под солнцем. Сейчас она весила намного легче, чем когда была мокрой. Он снова огляделся: больше не было ничего, что можно было взять.

— Пойдём дальше, — сказал Уил.

Он хотел бы поменять повязку, но это могло подождать. Он отправился вдоль кромки озера, подальше от путников, и ангел последовал за ним, невидимый в ярком свете.

В этот день после долгого пути они спустились с голых, лишенных растительности гор на уступ, покрытый травой и рододендронами. Уилл ужасно хотел отдохнуть и вскоре он решил, что им пора остановиться.

Он очень мало слышал ангела. Время от времени Балтамос говорил: «Не эта дорога» или «Слева есть более легкий путь», и Уилл слушался совета; но на самом деле он шел только ради того, чтобы идти, и чтобы быть подальше от тех путников, потому что пока другой ангел не вернулся с дальнейшими новостями, Уилл мог бы и остаться там, где он был.

— Балтамос, — сказал он, — я хочу найти ручей. Поблизости есть какой-нибудь ручей?

— Здесь есть источник, лежащий на полпути вниз по утесу, — ответил Балтамос, — прямо за теми деревьями.

— Спасибо, — поблагодарил Уил.

Он нашел источник и долго пил, а потом наполнил свою фляжку. Но перед тем, как он смог двигаться дальше к небольшому леску, Уилл услышал восклицание ангела и, повернувшись на звук, увидел как его очертание бросилось на другую сторону. К чему? Ангел был виден только как колебания воздуха во время движения, и Уилл мог видеть его более четко, если не смотрел прямо на него; казалось, что ангел приостановился, прислушался и с силой бросился обратно, слегка задев Уилла на скорости.

— Здесь, — сказал он, и в его голосе на этот раз не было неодобрения и сарказма.

— Варух прошел этой дорогой! И здесь есть одно из этих окон, почти невидимое.

Пойдём, Пойдём. Пойдём прямо сейчас.

Уилл с нетерпением пошел за ним, забыв о своей усталости. Окно, которое он увидел, было открыто в сумерках, сквозь него был виден пейзаж, похожий на тундру, более плоский, чем горы в Цигейзе, и более холодным, небо было сплошь затянуто облаками. Он прошел через окно, и Балтамос сразу же последовал за ним.

— Что это за мир? — спросил Уил.

— Это мир девочки. Здесь они прошли. И Варух следует прямо за ними.