Янтарный телескоп Пулман Филип

Глава восемь. Водка

Балтамос сразу ощутил смерть Баруха. Он закричал и взвился в ночь над тундрой, рыдая и молотя крыльями облака. Только через некоторое время он смог совладать с собой и вернуться к Уиллу, который уже совсем проснулся и всматривался в сырую и холодную темноту, сжимая в руке нож.

— Что случилось? Нам грозит опасность? — спросил Уилл ангела, когда тот, взволнованный, появился рядом. — Спрячься за меня…

— Барух мертв! — простонал ангел. — Мой дорогой Барух умер…

— Где?! Когда?!

Но Балтамос не мог сказать этого… Он лишь знал, что половина его сердца умерла, угасла. Он не мог оставаться на месте, снова взлетел и стал рыскать по небу, будто ища Баруха среди туч, и звал, и плакал, звал и плакал…Потом <его охватило чувство вины>, и он опустился к Уиллу, сказав тому затаиться, и пообещал неусыпно охранять его. Затем тяжесть утраты прибила его к земле; он стал вспоминать Баруха, все проявления его доброты и отваги — таких были тысячи — и он помнил каждое. Он кричал, что милосердие природы не может никогда умереть.

И снова взмыл в небеса и заметался в разные стороны, пораженный и безумный, проклиная тучи, звезды и даже воздух.

— Балтамос, иди сюда! — наконец произнес Уилл.

Беспомощный ангел явился, подчинившись его команде. Дрожа под плащом среди холодного мрака тундры, мальчик сказал:

— Ты должен попытаться успокоиться. Ты же знаешь, здесь есть твари, которые нападут на нас, если услышат шум. Я могу защитить тебя ножом только если ты будешь рядом, но если они нападут в воздухе — я не смогу помочь. Если и ты умрешь, то это будет и моим концом. Балтамос, мне нужна твоя помощь, чтобы найти Лиру. Пожалуйста не забывай этого. Барух был сильным — будь и ты таким же. Для меня.

Балтамос ответил не сразу:

— Да. Конечно, я должен. Спи, Уилл, я посторожу. Я не подведу тебя.

Уилл поверил — больше ему ничего не оставалось. Вскоре он снова заснул.

Когда он проснулся, мокрый от росы и продрогший до костей, ангел стоял рядом.

Солнце только вставало, и болотный ландшафт вокруг был словно залит золотом.

Прежде, чем Уилл пошевелился, Балтмос сказал:

— Я решил, как поступлю. Я буду заботиться о тебе — ради памяти Баруха. Я помогу тебе найти Лиру, если смогу, и проведу вас к лорду Азраилу. Я прожил тысячи лет — и, если не буду убит, проживу еще тысячи, но я никогда не встречал никого, кто бы также вдохновлял меня на добрые дела, как это делал Барух. Я много раз оступался, но каждый раз его доброта спасала меня. Теперь его нет, и мне придется искать путь самому. Наверное, я буду иногда заблуждаться, но я все равно должен пытаться.

— Барух бы гордился тобой, — сказал Уилл.

— Я полечу и посмотрю, где мы находимся.

— Лети. — ответил Уилл, — и скажи мне, что там видно впереди. А то эта прогулка по болотам может продолжаться вечно.

Балтамос поднялся в воздух. Он не рассказал Уиллу обо всех своих опасениях, потому что не хотел беспокоить мальчика. Но он знал, что Метатрон, от которого они с трудом скрылись, запомнил лицо Уилла. И не только лицо, но и все что ангелы могут видеть, в том числе то, о чем Уилл даже не подозревает, ту его часть, которую Лира назвала бы деймоном. Мальчик был в большой опасности, и, наверное, Балтамос должен предупредить его, но — позже. Сейчас это было бы тяжело для него.

Уилл, решивший, что быстрее согреется на ходу, чем у костра, который еще надо собрать и разжечь, просто закинул рюкзак за плечи, закутался в плащ и отправился на юг. Он шел по грязной и неровной дороге — а это означало, что сюда заезжали люди. Но плоская равнина простиралась во все стороны до далекого горизонта, так что никакого продвижения не чувствовалось.

Через некоторое время, когда солнце поднялось выше, рядом с мальчиком раздался голос Балтамоса:

— В нескольких часах пути отсюда впереди есть широкая река и город с пристанью.

Я поднялся довольно высоко и увидел что река уходит далеко прямо на юг. Если ты найдешь транспорт, ты сможешь добраться до Лиры намного быстрее.

— Отлично! — воскликнул Уилл, — А эта дорога ведет прямо к городу?

— Она проходит через деревню с фермами, садами и церковью, и потом идет к городу.

— Интересно, на каком языке там разговаривают? Надеюсь меня никуда не запрут из-за того, что я его не знаю.

— Как твой деймон, — сказал Балтамос, — я буду переводить. Я знаю многие человеческие языки. И, конечно, тот, на котором говорят в этой стране.

Уилл продолжал идти, механически переставляя ноги. Но все же он двигался — ведь каждый шаг приближал его к Лире.

Деревня оказалась запущенной: нестройная группа деревянных строений с загонами для оленей и собаки, лаявшие при его приближении. Дым, выползавший из жестяных печных труб, стелился по крышам. Тяжелая земля прилипала к его ногам. Похоже, здесь недавно было наводнение: стены были покрыты грязью до середины дверей, обломки дерева и ржавого железа указывали места, где раньше стояли смытые паводком сараи и веранды.

Но это было не самым удивительным в деревне. Уиллу показалось, что он потерял равновесие, он даже пару раз споткнулся: все здания были чуть наклонены в одну и ту же сторону. В куполе маленькой церкви был большой пролом. Неужели здесь было землетрясение?

Собаки истерически лаяли на него, не осмеливась, однако, приблизиться. Балтамос, изображавший деймона, принял вид большого белоснежного пса с длинной шерстью и черными глазами и рычал так свирепо, что настоящие собаки держались на расстоянии. Они были тощими и облезлыми, да и те олени, которых заметил Уилл, также не выглядели ухоженными.

Уилл остановился посреди маленькой деревни и осмотрелся, выбирая куда идти дальше. Два или три человека появились впереди и уставились на него; это были первые люди, которых он увидел в мире Лиры. Они были одеты в войлочные одежды, меховые шапки и грязные ботинки и выглядели недружелюбно.

Белый пес превратился в воробья и сел на плечо Уилла. Никто и бровью не повел: у этих людей тоже были деймоны — как увидел Уилл, большей частью собаки. Балтамос шепнул ему с плеча:

— Иди дальше. Не смотри им в глаза, опусти голову. Так ты покажешь им свое почтение.

Уилл продолжал идти. Он мог казаться незаметным, это был его конёк. Когда мальчик дошел до них, они уже потеряли к нему интерес. Но вдруг в самом большом доме у дороги открылась дверь, и громкий голос кого-то позвал.

— Это священник — мягко сказал Балтамос. — Тебе нужно вести себя вежливо с ним.

Обернись и поклонись.

Уилл последовал совету ангела. Священник оказался огромным седобородым человеком, одетым в черную рясу, на его плече сидел деймон-ворон. Его беспокойные глаза оглядели мальчика с ног до головы. Он кивнул. Уилл вошел через открытую дверь и снова поклонился.

Священник сказал что-то, и Балтамос прошептал на ухо:

— Он спрашивает, откуда ты. Скажи что-нибудь.

— Я умею говорить только по-английски — медленно и четко произнес Уилл. — Я не знаю никаких других языков.

— А, англичанин! — радостно пророкотал священник на английском, — Ну, молодой человек, добро пожаловать в наше маленькое больше-не-перпендикулярное[27] Холодное! Как тебя зовут, мальчик, и куда ты направляешься?

— Меня зовут Уилл и я иду на юг. Я потерялся и пытаюсь снова найти свою семью.

— Ну тогда ты точно должен зайти ко мне и освежиться, — сказал священник и, положив тяжелую руку на его плечи, протолкнул внутрь.

Его ворон проявлял живой интерес к Балтамосу. Но ангел проигнорировал его, превратился в мышь и скользнул к Уиллу за пазуху, как будто он был смущен.

Священник провел его в прокуренную гостиную, где уже закипал латунный самовар.

— Так как тебя зовут? Что-то я запамятовал…

— Уилл Парри. Но я не знаю, как к Вам обращаться.

— Отец Семён, — ответил свяшенник, сотрясая руку мальчика в рукопожатии, и предложил сесть. — Отец — это что-то вроде вашего Падре. Я служитель Святой Церкви. Моего отца звали Борисом, так что я — Семён Борисович. А как зовут твоего отца, мальчик?

— Джон Парри.

— Джон — это как наш Иван. Так значит, ты — Уилл Иванович. Ну, а я — Отец Семён Борисович. Так откуда ты тут появился и куда направляешься?

— Я потерялся, — сказал Уилл. — Я со своим отцом ехал на юг. Он исследовал Арктику, но потом что-то произошло, и я потерялся. И теперь я иду на юг, потому что надеюсь там встретить отца.

Священник развел руки и произнес:

— Исследователь из Англии? Нет, такие интересные люди, пожалуй, не забредали в наш грязный закоулок с начала времён. Но в наше неспокойное время не знаешь, что может случится завтра. Ну, здесь ты желанный гость, Уилл Иванович. Оставайся ночевать у меня. Мы с тобой славно поедим и поболтаем. Лидия Александровна! — позвал он.

Тихо вошла пожилая женщина. Священник что-то сказал ей по-русски, она кивнула и наполнила в стакан горячим чаем из самовара. Затем подала Уиллу чай и вазочку с джемом.

— Это варенье Лидия Александровна сварила из черники, — сказал священник. — Подсласти им чай.

Чай получился приторным и одновременно горьким, тем не менее Уилл выпил его.

Священник продолжал пристально рассматривать мальчика, и чтобы как-то его отвлечь, Уилл спросил, почему все здания в деревне перекосились.

— Здесь было землетрясение, — ответил Семён Борисович. — Похоже, начинается Апокалипсис, предсказанный Иоанном Богословом. Реки поворачивают вспять. Большая река, что находится недалеко отсюда, раньше текла на север, в сторону Северного Ледовитого океана. На всем пути от гор Центральной Азии она несла воды на север тысячи и тысячи лет, со времён Сотворения Мира. Но когда сотряслась земля, произошел потоп и появился туман — всё поменялось, — и великая река повернула на юг и текла так больше недели. Как будто весь мир перевернулся. А где был ты во время Великого Сотрясения?

— Далеко отсюда, — сказал Уилл. — Я не знал, что происходит. А когда туман рассеялся, понял, что потерялся. Вы сказали мне, как называется это место, но где оно находится? Где мы сейчас?

— Подай мне вон ту большую книгу с нижней полки. Я покажу тебе.

Священник подвинул свой стул ближе к столу и послюнявил пальцы, прежде чем перелистнуть страницы большого атласа.

— Вот, — сказал он, указывая [28] грязным ногтем куда-то в центр Сибири, далеко к востоку от Урала. Река находившаяся неподалёку, как и говорил священник, брала начало в северной части Тибета и текла в Арктику. Уилл пристально разглядывал карту, но не нашел в Гималаях ничего похожего на то, что начертил Барух.

Семён Борисович говорил и говорил, расспрашивая Уилла о его жизни, о семье, о доме, и опытный притворщик Уилл отвечал ему довольно подробно. Вскоре хозяин дома [29] принёс борщ и чёрный хлеб, и, после того, как священник прочёл молитву, они принялись за еду.

— Ну, чем займемся до вечера, Уилл Иванович? — спросил Семён Борисович. — Поиграем в карты или поговорим?

Он налил из самовара ещё стакан чая, и Уилл с сомнением взял его.

— Я не умею играть в карты, — возразил он. — И мне очень нужно идти дальше. Как Вы думаете, я смогу поплыть на юг на пароходе, когда доберусь до реки?

Огромное лицо священника потемнело, и он быстро перекрестился.

— В городе беда, — сказал он. — Сестра Лидии Александровны говорит, что туда приплыл корабль с медведями. Боевыми медведями. Они пришли из Арктики. Ты случайно не видел боевых медведей, когда был на севере?

Священник выглядел подозрительно, и Балтамос шепнул так, что мог услышать только Уилл: «Осторожней!». Уилл сразу понял, почему ангел так сказал: его сердце начало колотиться, когда Семён Борисович упомянул медведей — ведь Лира много рассказывала о них. Но он должен скрыть свои чувства.

— Мы были далеко от Свельбарда, а медведи всегда заняты своими делами, — ответил он уклончиво.

— Да, я слышал такое и раньше, — сказал священник <к облегчению Уилла>. — Но сейчас они покинули свою страну и двинулись на юг. У них пароход, но горожане не дают им заправиться. Они боятся медведей. И правильно, эти медведи — дети дьявола. Всё что живет на севере — от дьявола. И ведьмы, дочери зла! Церковь должна была истребить их много лет назад. Никогда не имей с ними дела, слышишь меня, Уилл Иванович? Знаешь, что они сделают, когда ты подрастёшь? Они попытаются соблазнить тебя. Они пустят на это всю свою ложь и коварство, свою плоть, свою мягкую кожу и сладкие голоса. Они заберут твоё семя, ты знаешь, о чем я говорю, они выпьют тебя до дна и бросят опустошенным. Они возьмут твоё будущее, твоих будущих детей — и ничего не оставят взамен. Они должны быть уничтожены, все до одной!

Он подошёл к полке за его стулом и взял бутылку и два маленьких стакана [30].

— Я хочу предложить тебе этот напиток, Уилл Иванович, — сказал он. — Ты еще молод, так что я налью немного. Но ты взрослеешь, и тебе нужно узнать некоторые вещи, например, вкус водки. Лидия Александровна набрала ягод в прошлом году, и я сделал из них ликёр. Эта бутылка — единственное место, где Отец Семён Борисович и Лидия Александровна лежат вместе [31]!

Он засмеялся и откупорил бутылку, до краёв наполнив стаканы. Эта горячая речь смутила Уилла. Как ему поступить? Как отказаться от напитка, не показавшись невежливым?

— Отец Семён, — сказал он, вставая, — Вы были очень добры ко мне, и я хотел бы остаться попробовать Ваш напиток и послушать Вас, — Вы рассказываете такие интересные вещи! Но Вы же понимаете, я беспокоюсь об отце, я должен найти его. И мне нужно идти дальше, как бы я ни хотел задержаться.

Священник надул губы и насупился, но потом пожал плечами и сказал:

— Конечно, ты можешь идти, если это тебе нужно. Но прежде, чем уйдёшь, ты выпьешь со мной водки. Бери и пей всё сразу, как я.

Он опрокинул стакан, проглотив содержимое одним махом. Затем поднял своё грузное тело и оказался совсем рядом с Уиллом. В его толстых грязных пальцах стакан казался крошечным, но он был полон почти чистого спирта. Уилл ощутил пьянящий аромат напитка, застарелый запах пота и остатков еды на рясе, и ему стало дурно прежде, чем он решился.

— Пей, Уилл Иванович! — пророкотал священник угрожающе страстно.

Уилл поднял стакан и не сомневаясь выпил обжигающую маслянистую жидкость одним глотком. Теперь он был готов бороться с подступающей дурнотой. Но ему предстояло ещё одно испытание. Семён Борисович склонился к нему с высоты своего огромного роста и обхватил за плечи.

— Мальчик мой, — сказал он, потом закрыл глаза стал читать то ли псалм, то ли молитву. От него разило табаком, алкоголем и потом, и он был так близко, что его пышная борода задевала лицо Уилла. Уилл задержал дыхание.

Руки священника обняли Уилла, и Семён Борисович поцеловал его в щёки — в правую, левую и снова правую. Уилл почувствовал, как Балтамос впился ему когтями в плечо и замер. Перед глазами у Уилла поплыло, желудок выворачивало наизнанку, но он не пошевелился.

Наконец, всё закончилось, и священник отступил, оттолкнув Уилла от себя.

— Ну, с Богом! — сказал он. — Иди на юг, Уилл Иванович.

Уилл забрал плащ и рюкзак, и попытался идти прямо, покидая дом священника и уходя из деревни. Он шёл два часа, чувствуя, как на смену тошноте постепенно приходит тупая давящая головная боль. Балтамос сказал ему остановиться, и приложил свои прохладные руки ко лбу Уилла. Боль немного утихла, но Уилл пообещал себе, что больше никогда не выпьет и капли водки.

Поздно вечером дорога расширилась, и Уилл увидел перед собой город. А за ним — речные просторы, больше похожие на море. Через некоторое время Уилл увидел, что в городе что-то происходит. Из-за крыш поднимались маленькие дымки, сопровождаемые запаздывающими на несколько секунд звуками пушечных выстрелов.

— Балтамос, тебе снова придется побыть деймоном, — сказал он. — Просто будь рядом и гляди в оба.

Он дошёл до окраин маленького неряшливого городка. Здания здесь были наклонены под ещё более рискованными углами, чем в деревне, и стены были покрыты илом выше чловеческого роста. Край городка был пустынным, но по мере того, как Уилл приближался к реке, шум, крики и треск ружейных выстрелов становились всё громче.

Наконец стали попадаться люди: кое-кто смотрел из окон верхних этажей, кое-кто опасливо суетился возле углов зданий, пытаясь увидеть берег, где металлические деревья кранов и мачты больших кораблей возвышались над крышами.

Взрыв сотряс стены, из некоторых ближних окон вылетели стёкла. Люди сразу отпрянули, но вскоре снова стали выглядывать, и крики в задымлённом пространстве стали громче и чаще.

Уилл дошел до конца улицы и посмотрел вдоль кромки воды. Когда дым и пыль немного рассеялись, он разглядел ржавеющий корабль, удерживающийся на течении вдали от берега, и толпу вооруженных ружьями и пистолетами людей, окружаюших большую пушку, стоявшую на причале. И пушка, как он увидел, бухнула снова: огненная вспышка, тяжелый откат и мощный всплеск рядом с кораблем.

Уилл прищурился. На судне были видны какие-то фигуры, но, он не верил своим глазам, хотя и знал, чего ждать, фигуры не были человеческими! Это были создания из металла, тяжелобронированные существа. На носу корабля вдруг расцвел огненный цветок, и люди на причале в страхе закричали. Пламя устремилось в воздух, поднимаясь и приближаясь, и потом упало рядом с пушкой, вызвав огромную огненную вспышку. Крик перешёл в вопль, люди бросились врассыпную, некоторые, охваченные огнем, побежали к воде и стали нырять, пропадая из виду.

Уилл нашёл неподалёку человека, похожего на учителя, и спросил:

— Вы говорите по-английски?

— Да, да, конечно…

— Что тут происходит?

— Это медведи. Они нападают, и мы пытаемся отбиваться. Но у нас плохо получается, у нас только одна пушка, и…

Огнемёт на судне выплюнул ещё одну струю пламени, опустившуюся совсем рядом с пушкой. Три подряд мощных взрыва говорили о том, что огонь нашёл боеприпасы.

Пушкари попрыгали в стороны, оставив бочки с порохом во власти огня.

— О, нет! — застонал человек, — Теперь нам нечем стрелять…

Капитан развернул нос судна и направил корабль к берегу. Многие люди завопили в страхе и отчаянии, особенно когда из строения на носу вырвался еще один огромный язык пламени. Те, у кого были ружья, сделали по одному-двум выстрелам и побежали.

Но на этот раз медведи не стали стрелять из огнемёта, и вскоре их корабль подплыл бортом к концу причала, натужно стуча двигателем в борьбе с течением.

Двое моряков (людей, а не медведей) спрыгнули на пристань, чтобы пришвартовать корабль, и были встечены громким свистом и криками горожан, разозлённых на этих предателей. Матросы не обратили на шум никакого внимания и принялись опускать трап.

Когда они собрались подняться обратно на борт, недалеко от Уилла раздался выстрел, и один из моряков упал. Его деймон, чайка, исчезла моментально, как гаснет пламя свечи.

Ответ медведей был быстрым и яростным. Огнемёт был моментально заряжен и развёрнут в сторону берега, огненное ядро взвилось и, распавшись на сотни огромных капель, просыпалось на крыши. На сходнях появился медведь, превосходивший размерами всех остальных, воплощение бронированной мощи, и пули, дождём поливавшие его, с бесполезным звоном отскакивали от массивных доспехов, не в силах разыскать даже малой бреши.

Уилл спросил у рядом стоящего человека:

— Почему они напали на город?

— Им нужно топливо. Но у нас нет никаких обязательств перед медведями. Они покинули своё королевство и плывут вверх по реке. Откуда мы знаем, зачем? Может они будут грабить и убивать людей? Поэтому мы и сражаемся с ними…

Огромный медведь спустился по трапу, и за ним собрались ещё несколько, настолько тяжёлые, что корабль накренился. Уилл увидел, как несколько человек вернулись к пушке и уже начали заряжать её.

Тут ему в голову пришла идея, и он побежал в сторону пристани, как раз на пустое место между медведями и пушкарями.

— Остановитесь! — закричал он. — Прекратите сражаться. Дайте мне поговорить с медведем!

Все замерли от неожиданности, поражённые его сумасшедшей выходкой. Медведь, собиравший свой отряд, чтобы напасть на пушкарей, остановился на месте, но каждый его мускул дрожал от гнева. Огромные когти целиком ушли в землю, чёрные глаза сверкали яростью из-под железного шлема.

— Кто ты такой? Что тебе надо? — прорычал медведь по-английски, так как Уилл заговорил на этом языке.

Люди переглядывались в недоумении, и те, которые знали язык, переводили для остальных.

— Я буду биться с тобой один на один! — прокричал Уилл. — И если ты уступишь мне, вы прекращаете сражение.

Медведь не пошевелился. Люди же, когда до них дошёл смысл сказанного Уиллом, стали кричать, улюлюкать и смеяться, показывая на него пальцами. Но это продолжалось недолго, поскольку Уилл повернулся к толпе и обвёл её холодным взглядом. Он стоял так, совершенно спокойно и сосредоточенно, до тех пор, пока не стихли все смешки. Уилл чувствовал, как дрозд-Балтамос дрожит у него на плече.

Когда люди замолчали, он прокричал:

— Если я смогу победить медведя, вы должны согласиться продать топливо. Тогда медведи отправятся вверх по реке и оставят вас в покое. Соглашайтесь! Или они просто сотрут вас в порошок…

Он помнил, что позади него всего лишь в паре метров стоит огромный медведь, но не оборачивался. Уилл видел, как горожане, переговаривались, жестикулировали, спорили, и через пару минут кто-то крикнул:

— Эй, парень! Будь по-твоему. Уговаривай медведя.

Уилл обернулся, сделал глубокий вдох и заговорил:

— Медведь! Соглашайся. Если ты уступишь мне, вы сможете купить топливо и спокойно плыть дальше вверх по реке.

— Мальчишка! — прорычал медведь. — Драться с тобой — для меня позор. Ты слаб и уязвим, как устрица без раковины. Я не согласен.

— Ладно. — ответил Уилл, и сосредоточил всё своё внимание на свирепом существе, стоявшем перед ним. — Это действительно получается нечестная схватка. Ты полностью бронирован, на мне же нет никакой защиты. Ты можешь отсечь мне голову одним взмахом лапы. Давай сделаем по-честному. Дай мне какую-нибудь часть твоего доспеха, любую какую хочешь. Ну, хотя бы, шлем. Тогда условия будут более равными, и наш поединок не будет для тебя позором.

С рыком, полным ненависти, ярости и презрения, медведь поднял огромный коготь и отстегнул цепь, крепившую шлем.

Над берегом повисла тишина. Все замерли. Было понятно, что происходит что-то, доселе небывалое, но никто ещё не мог понять, что именно. Слышен был только плеск речной волны о сваи, пыхтение корабельного двигателя, да беспокойные крики чаек. И в этой тишине с громким лязгом к ногам Уилла упал шлем, брошенный медведем.

Уилл положил свой рюкзак, и водрузил на него шлем. Он состоял из цельного листа железа толщиной в дюйм, почерневшего и иззубренного, с отверстиями для глаз сверху и массивной кольчужной бармицей. Шлем был длиной с локоть Уилла, он едва мог поднять его.

— Значит такие у тебя доспехи? Они выглядят не очень прочными. Не знаю, могу ли я положиться на этот шлем…Дай-ка проверю, — сказал Уилл и достал из рюкзака нож. Примерился, и отрезал кусок брони так, будто это было масло.

— Так я и думал, — произнёс он, один за другим отрезая кусочки от шлема. Меньше, чем за минуту массивное изделие превратилось к кучку обрезков. Он встал, и показал медведю горсть обломков.

— Вот какая у тебя броня, — сказал Уилл и шумно высыпал кусочки обратно в кучу, — и какой у меня нож. Ну, раз твой шлем мне не подошёл, придется драться без него.

Ты готов, медведь? Мы в равных условиях — я могу отсечь тебе голову одним взмахом ножа…

И снова полнейшая тишина [32]. Чёрные глаза медведя сверкали как уголья, и Уилл почувствовал, как по его спине заструился пот.

— Слишком мощное оружие, — сказал медведь, — я не смогу драться против такого.

Малыш, ты победил.

Уилл знал, что через секунду люди будут кричать, свистеть и веселиться, поэтому ещё до того, как медведь произнёс слово «победил», Уилл начал разворачиваться, и закричал, чтобы заставить толпу смолкнуть:

— Теперь вы должны выполнить свою часть сделки. Помогите раненым и начинайте ремонтировать дома. И дайте медведям пристать и заправиться.

Он понимал, что нужно время, для того чтобы весть была переведена и распространилась по толпе горожан, понимал он и то, что эта задержка позволит избежать вспышек злобы или веселья также, как песчаные острова замедляют и разбивают на протоки течение реки. Медведь видел, что и зачем делает мальчик, и ещё лучше, чем Уилл, понимал, чего ему удалось добиться.

Уилл убрал нож в рюкзак и снова обменялся с медведем взглядами, на этот раз полными симпатии. В то время, как позади них медведи начали разбирать огнемёт, другие два корабля повернули к пристани.

Люди на берегу начали расходиться, однако большая их часть собралась, чтобы поглазеть на Уилла и полюбопытствовать, кто этот мальчик, и как он смог управиться с медведем. И Уиллу, чтобы стать незаметным, пришлось применить своё волшебство, покров, отталкивавший все виды внимания от его матери и позволявший им жить спокойно все эти годы. Конечно, это было не волшебством, а просто способом поведения. Он прикинулся тихим и заторможенным, глаза его будто поскучнели, и меньше, чем за минуту он уже стал малоинтересным и почти не привлекающим внимания. Людям попросту надоедало смотреть на этого скучного ребёнка, и они отворачивались и уходили, забыв о своём недавнем интересе.

Но внимание медведя было более цепким, чем человеческое, и он оценил происходящее и в этом увидел ещё одно выдающееся умение, помогавшее Уиллу.

Медведь подошёл ближе и тихо заговорил голосом, напоминавшим глухой рокот корабельного двигателя.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Уилл Парри. Ты сможешь сделать себе новый шлем?

— Да. Тебе что-то нужно?

— Вы плывёте вверх по реке. Я хочу с вами. Мне нужно в горы, а река — самый быстрый путь. Возьмёте меня с собой?

— Да. Можешь показать нож?

— Я покажу его только медведю, которому могу доверять. Я слышал об одном, на которого можно положиться. Он король панцербьёрнов и друг девочки, которую я собираюсь искать в горах. Её зовут Лира Среброязыкая. А медведя — Йорек Барнисон.

— Я — Йорек Барнисон, — сказал медведь.

— Я это понял, — ответил Уилл.

Корабль наполняли топливом; вагонетки проезжали вдоль борта и опрокидывались в жёлоб, по которому уголь с грохотом скатывался в трюмы. В воздухе стояло высокое облако чёрной пыли. Незамеченный горожанами, занятыми уборкой осколков оконнных стёкол и спорами о цене за уголь, Уилл вслед за королём медведей поднялся по трапу на судно.

Глава девять. Вверх по реке

— Покажи мне нож, — сказал Йорек Байрнисон. — Я разбираюсь в металле. Нет ничего неизвестного в металле и стали для медведя. Но я никогда не видел ножа, такого как твой. И я был бы рад изучить его получше.

Уилл и Король медведей стояли на передней палубе в тёплых лучах заходящего солнца, и корабль быстро шёл вверх по течению. На борту было много горючего, еды, также он и Йорек Байринсон присматривались друг к другу после их первого знакомства.

Уилл передал нож Йореку рукояткой вперёд, медведь аккуратно взял его. Ноготь большого пальца распологался у медведя напротив остальных, поэтому он мог обращаться с предметами так же, как и люди. Он поворачивал нож и так, и этак, подносил близко к глазам, смотрел как нож ловит свет, тестировал его лезвие, стальное лезвие на куске железа.

— Этим лезвием ты разрезал мой шлем, — сказал он, — Другое же очень странное. Я не могу сказать что оно, какими свойствами владеет, из чего сделано. Но я хочу понять это. Как ты владеешь им?

Уилл рассказал ему всё, за исключением того, что касается только его: его матери, человека которого он убил и его отца.

— Ты боролся за него и потерял два пальца? — спросил медведь, — покажи мне рану.

Уилл протянул ему руку. Благодаря отцовской мази необработанные поверхности быстро заживали, но они всё также оставались очень чувствительными. Медведь понюхал их.

— Кровянной мох, — сказал он, — и что-то ещё, что я не могу узнать. Кто дал это тебе?

— Человек, который сказал мне, что следует делать с ножом. Потом он умер. У него было немного мази в коробке, и эта мазь заживила мои раны. Ведьмы тоже пытались, но их чары не подействовали.

— А что он сказал тебе делать с ножом? — спросил Йорек бережно возвращая Уиллу нож.

— Использовать его в войне, на стороне Лорда Азриэля, — ответил Уилл, — но сначала я должен спасти Лиру Среброязыкую.

— Тогда мы поможем, — сказал медведь, и сердце Уилла забилось с удволетворением.

В течении следующих нескольких дней Уилл узнал, почему медведи затеяли это путешествие в Центральную Азию, такое далёкое от их дома.

С тех пор, как произошла катастрофа, когда открылись миры, весь арктический лёд начал таить, и новые, странные течения появились в воде. С тех пор медведи зависели ото льда и созданий, которые жили в холодном море. Медведи поняли, что скоро вымерут, если останутся там, и оставаясь разумными они решили как им следует поступить. Им надо было переселится туда, где будет много снега и льда: им следовало идти на высочайшие горы, где горы касались неба, вдалеке от половины мира и непоколебимые, вечные, погруженные в снега. Из медведей морей они станут медведями гор, настолько долго, настолько пока мир не станет прежним вновь.

— Так вы не собираетесь начинать войну? — спросил Уил.

— Наши прошлые враги исчезли вместе с тюленями и моржами. А если мы встретим новых, мы знаем как бороться.

— Я думал, что грядёт война, в которую будет включен каждый. За кого в таком случае будете вы?

— На стороне, которая выгодна медведям. Что ещё? Но я также считаюсь с некоторыми людьми: первый — это человек, который летал на воздушном шаре. Он умер. Вторая ведьма — Серафина Пеккала. А треьтя — ребёнок, Лира Среброязыкая.

Сперва, не смотря ни на что, я служу медведям. А во-вторых, я также служу Лире, и ведьме, и мщу за своего умершего товарища Ли Скорсби. Поэтому я помогу тебе спасти лиру от отвратительной женщины Коултер.

Он рассказал Уиллу о том, как он и несколько его подчинённых переплыли устье реки и заплатили за захвартовку судна золотом, и наняли команду, как воспользовались арктическим течением, позволяя реке унести их настолько далеко, как это возможно.

А ещё источник реки находился в предножьи гор, где как раз и держат Лиру, так что всё удачно совпало.

Так прошло время.

На протяжении дня Уилл дремал на палубе, отдыхал, набирал силу, из-за того, что устал каждой частичкой своего тела. Он наблюдал за тем, как начинает изменяется пейзаж, и волнистая степь уступала низким травянным холмам, а потом более высоким землям с редкими ущельями или водопадами, а корабль всё шёл на юг.

Из вежливости Уилл поговорил с капитаном и командой, но из-за отсутствия Лириной непринуждённости при разговоре с чужими, он понял насколько это тяжело думать о том, что говорить, и в любом случае они не были заинтересованны им. Это была только их работа, и когда она закончится они уйдут, даже не взглянув назад, и к тому же они не долюбливали медведей, несмотря на всё их золото. А Уилл был чужеземцем, и пока он платил за еду, они немного заботились о нём. К тому же у него был странный деймон, похожий на ведьминский: иногда он был рядом, а иногда казалось, что он исчез. Суеверные, как и многие моряки, они предпочитали оставить его одного.

Бальтамос, в свою очередь держался тихо. Иногда его горе становилось настолько сильным, чтоб держать его в себе, что он улетал с корабля и взлетал высоко, паря среди облаков, ища свет или вкус воздуха, любую падающую звезду или давление гор, которые могли напомнить ему о том, что он разделили с Баруком. Если он и разговаривал, так только в ночной темноте каюты Уила, и для того, чтоб доложить насколько далеко они продвинулись и как долго им ещё плыть до пещеры и долины.

Он думал, что Уилл мало сочувствует ему, однако был не прав. Он становился всё более и более резким и официальным, однако не саркастичным, он выполнил хотя бы это обещание.

Что касается Йорека, то он тестировал нож, как одержимый. Он смотрел на него часами, тестируя оба лезвия, нюхая нож, подносил к свету, прикасался языком, прислушиваясь к звуку рассечённого воздуха. Уилл не боялся ни за нож, потому что Йорек был ремесленником высшего класса, ни за самого Йорека, из-за его изящного обращения в могучих лапах.

В конце концов Йорек пришёл к Уиллу и спросил:

— Это второе лезвие, ты мне о нём не рассказывал. Как оно действует?

— Я не могу показать тебе сейчас, — ответил Уилл, — потому что корабль движется.

Как только мы остановимся я сразу покажу тебе.

— Я могу думать об этом, — сказал медведь, — но я не понимаю, о чём я думаю. Это самая странная вещь, которую я когда либо видел.

И он вернул нож Уиллу с смущённым и нечитаемым взглядом в его глубоких чёрных глазах.

Тем временем река поменяла цвет, это означало, что её воды смешались с остатками наводнения арктических потоков. Каатаклизм по-разному подействовал на разные места, заметил Уилл. Деревни стояли по крышу в воде, а сотни бездомных людей пытались спасти остатки имущества и перенести его на лодки и каное. Земля немного опустилась, потому что река расширилась и замедлела своё течение. Для капитана было трудно следить за правильным курсом из-за мутных и широких потоков.

Воздух становился теплым, и солнце стояло высоко в небе, а медведи старались как-то охладиться: некоторые плыли рядом с кораблём, наслаждаясь родной водой на чужой земле.

Река окончательно уменшилась и углубилась вновь, а вскоре показались вершины гор великого Центрально-Азиатского плато. Однажды Уилл увидел белый ободок и наблюдал как тот рос и рос, делился на разные вершины, гребни гор и перевалы и ущелья между ними. Они находились так далеко, на расстоянии нескольких миль, но казалось, что до них рукой подать. На самом деле эти горы были необъятными, и приближаясь к ним с каждым часом они казались ещё более невероятной высоты.

Большинство медведей никогда не видели гор, кроме скал их острова Свальбарда, и молчаливо смотрели на далёкие гигантские горы.

— На что мы будем там охотиться? — спросил один из медведей, — Там есть тюлени?

Как мы будем там жить?

— Там есть лёд и снег, — ответил король медведей, — это главное. А ещё там много диких животных. Наша жизнь изменится, но мы должны выжить. А когда всё вернётся на свои места, и Арктика опять замёрзнет мы вернёмся туда и покорим её вновь. А если бы мы остались там, мы бы умерли от голода. Так что будьте готовы к новой и неизведанной жизни, мои медведи.

Остановив корабль в бывшей травянистой долине, а теперь озере, капитан отказался плыть дальше несмотря на мощные потоки с севера объяснив отсутствием глубины.

Они остановились на краю долины, и высадились.

— Где мы сейчас? — спросил Уилл у капитана, который немного понимал английский.

Капитан протянул Уиллу старую карту и показал где они находились сейчас.

— Вот эта долина, где мы находимся. Бери карту.