Янтарный телескоп Пулман Филип
— Я собираюсь найти гиптян, — сообщила Серафина. — Думаю, они понадобятся.
— Лорд Фаа, — сказал медведь, — да. Хорошие бойцы. Счастливого пути.
Он развернулся и, без всплеска нырнув в воду, поплыл, равномерно и без устали загребая лапами, в новый мир.
Некоторое время спустя Иорек Бирнисон пробирался через почерневший подлесок и потрескавшиеся от жара валуны на краю сгоревшего леса. Солнце светило сквозь дымную мглу, но он не обращал внимание на жару, как и на угольную пыль, оседавшую на его белом меху и мошкару, безуспешно пытавшуюся укусить его.
Путь был неблизким, и в один из моментов своего путешествия Иорек обнаружил, что он плывет в том другом мире. Он заметил, что вкус воды и температура воздуха изменились, но воздух по-прежнему был пригоден для дыхания, а вода держала его тело, и он продолжил плыть. Теперь, оставив море позади, он находился близко от места, которое описала Серафина Пеккала. Он зыркал по сторонам своими черными глазами, осматривая блестевшие на солнце скалы и известняковые утесы, которые стеной возвышались над ним.
Между границей сгоревшего леса и горами был каменистый склон, усеянный тяжелыми булыжниками и щебенкой, который был покрыт обгоревшими и скрученными металлическими балками и распорками, принадлежавших какому-то сложному механизму.
Иорек Бирнисон осмотрел их как кузнец и как воин, но среди этого металлолома не было ничего, что можно было бы использовать. Он провел по более-менее целому куску распорки мощным когтем и, ощутив непрочность металла, тотчас отвернулся и вновь принялся осматривать горы.
Наконец он увидел то, что искал: узкая лощина уходила вглубь между неровными стенами и вход в нее загораживал невысокий валун.
Иорек упорно карабкался туда. Под его массивными лапами хрустели кости, и этот звук громко раздавался в тишине. Здесь погибло много людей, останки которых были дочиста обглоданы койотами, грифами и другим зверьем поменьше. Однако огромный медведь не обращал на них внимания и осторожно продвигался к скале. Путь был ненадежным, а Иорек был тяжел и не один раз каменистая осыпь выскальзывала у него из-под ног, увлекая его обрано вниз в клубах пыли и песка. Но как только он скатывался, он вновь начинал свое продвижение вверх неустанно и терпеливо, пока не достиг скалы, где опора для ног была лучше.
Валун был выщерблен следами от пуль. Все, что рассказала ведьма, было правдой. И в подтвержение ее слов, совершенно невероятный здесь цветок арктической камнеломки цвел пурпурным цветом в трещине в скале, куда ведьма посадила его, как сигнал.
Иорек Бирнисон обошел валун. Он был хорошим укрытием от врагов внизу, но недостаточно хорошим. Поэтому среди града пуль, высекавших крошку из камня несколько все же нашли свою цель и остались там, куда они попали, в теле человека, который лежал, вытянувшись, в тени.
Тело все еще не превратилось в скелет, потому, что ведьма наложила на него заклинание, которое предотвращало разложение. Иорек смотрел на лицо своего старого товарища, неподвижное, искаженное болью от ран, и видел рваные дыры на одежде в тех местах, куда попали пули. Заклинание не действовало на кровь, которая пролилась, и насекомые, солнце и ветер не оставили от нее и следа. Ли Скорсби не выглядел ни спящим, ни умиротворенным. Он выглядел, павшим в бою, но павшим с осознанием своей победы.
И поскольку техасский аэронавт был одним из тех немногих людей, которые когда-либо снискали уважение Иорека, он принял его последний дар. Ловкими движениями когтей он разрезал одежду, вскрыл тело одним махом и принялся угощаться плотью и кровью своего старого друга. Это была первая пища за последние несколько дней и Иорек был очень голоден.
Но целый клубок мыслей сам по себе вертелся в голове у медвежьего короля, и не только об удовлетворении голода. Среди них было воспоминание о девочке Лире, которую он называл Среброязыкая, и которую видел последний раз переходящей непрочный снежный мост через расселину в леднике на его собственном острове — Свальбарде. Еще были мысли о волнениях среди ведьм, о слухах о договорах, союзах и войне. И мысли об исключительно странном факте существоватия этого мира, и уверениях ведьмы о том, что есть еще много подобных миров, и о том, что судьба всех их как-то зависит от судьбы ребенка.
И еще было таяние льдов. Он и его народ жили во льдах, льды были их домом и крепостью. С тех пор, как в Арктике начались невероятные потрясения, льды начали исчезать, и Иорек знал, что ему необходимо найти льды для своего племени, или они погибнут. Ли рассказывал ему о том, что на юге есть горы, такие высокие, что даже его воздушный шар не может перелететь их, которые покрыты снегом и льдом круглый год. Исследовать эти горы было очередной задачей Иорека.
Но теперь его сердцем завладело чувство более простое, но яркое и непоколебимое: месть. Скорсби, который спас Иорека на своем воздушном шаре и сражался с ним бок о бок в Арктике его мира погиб. Иорек будет мстить за него. Плоть хорошего человека укрепила его и он не будет знать усталости, пока не прольет достаточно крови, чтобы успокоить его сердце.
Солнце садилось и воздух похолодел, когда Иорек закончил трапезу. Собрав вместе то, что осталось от тела Ли, он взял в пасть цветок и бросил его в центр останков, как это делают люди. Теперь, когда действие заклинания над телом кончилось, любой мог угоститься им. Скоро оно станет поживой многих форм жизни.
Иорек стал спускаться по склону обратно к морю, на юг.
Скальные падальщики с доверием относились к лисам, когда могли их добыть.
Маленькие создания были хитрыми и поймать их было трудно, но мясо их было нежным и вкусным.
Перед тем, как сьесть одного, скальный падальшик дал ему поговорить и посмеялся над его глупой болтовней.
— Медведь должен идти на юг! Ведьма волнуется! Правда! Клянусь! Обещаю!
— Медведи не ходят на юг, лживый мерзавец!
— Это правда! Король должен идти на юг! Покажу тебе моржа. Хороший жир…
— Король медведей пошел на юг?
— А у летающих есть сокровище! У ангелов, драгоценности!
— Летающие, как мы? Сокровище?
— Они как свет, не как вы. Богатые! Драгоценности! Ведьма беспокоится, ведьма скорбит, Скорсби мертв…
— Мертв? Человек с воздушным шаром мертв? — Смех падальщика эхом разнесся среди иссохших утесов.
— Ведьма убить его. Скорсби мертв, медвежий король идет на юг…
— Скорсби мертв! Ха, ха, Скорсби мертв! — Скальный падальщик скрутил лису голову и вступил в драку с братьями за внутренности.
Глава четыре. Ама и летучие мыши
В голове Амы, дочери вождя, крепко засел образ спящей девочки: мысли об этой девочке не давали ей покоя. Она, конечно, ни на миг не усомнилась в правдивости слов миссис Коултер. Нет сомнений, что волшебники существуют, и, скорее всего, именно они наложили сонное заклятье, а мать просто пылко и нежно опекает свое дитя. Восторг Амы перерастал едва ли не в поклонение этой прекрасной женщине из пещеры и ее дочери.
Она пользовалась любым поводом попасть в долину, чтобы выполнить какое-нибудь поручение отшельницы или просто поболтать и послушать её, ведь эта леди знала столько чудесных историй. И каждый раз она надеялась хоть одним глазом посмотреть на спящую, но, поскольку Ама уже видела ее раньше, то смирилась с мыслью, что больше ей этого не позволят.
И выдаивая овец, вычесывая и прядя их шерсть, или перемалывая овес, чтобы испечь хлеб, Ама не переставала размышлять о пресловутом наложенном заклятии и о том, почему же это случилось. Миссис Коултер не обмолвилась об этом ни единым словом, ничем не ограничивая ее воображения.
И наконец, прихватив с собой немного сдобренных медом лепешек, она отправилась в трехчасовое путешествие по дороге к Чо-Лунг Ше[1], где располагался монастырь. Упорность, лесть, и, наконец, подкуп привратника медовыми лепешками, сделали свое дело — и она попала на аудиенцию к великому целителю Пагджину тулку[2], которому в прошлом году удалось остановить вспышку белой лихорадки и который слыл чрезвычайно мудрым.
Ама вошла в просторную обитель, низко склонившись и предлагая оставшуюся лепешку со всем почтением, на какое была способна. Летучая мышь — деймон монаха — ринулась вниз и устремилась к девочке, перепугав ее собственного деймона, Куланга[3] так, что бедняга в поисках укрытия зарылся в волосы хозяйки; Ама, тем не менее, пыталась сохранять спокойствие, пока Пагджин тулку не заговорит.
— Да, дитя? Не тяни, говори же! — поторопил он, дергая при каждом слове длинной седой бородой.
В полумраке только и можно было разглядеть, что эту бороду да еще сверкающие глаза. Его деймон наконец угомонилась и неподвижно устроилась на стропиле над мудрецом, и тогда Ама заговорила:
— Пожалуйста, Пагджин тулку, я хотела бы научиться мудрости. Мне хочется узнать, как творить чары и заклинания. Вы можете меня научить?
— Нет, — был ответ.
Этого она и ожидала.
— Хорошо, тогда могли бы вы дать мне всего лишь одно снадобье? — покорно спросила она.
— Возможно. Но я не скажу тебе, что это за снадобье. Я могу дать тебе лекарство, но секрета его ты не узнаешь.
— Отлично, благодарю вас за ваше великое благодеяние! — ответствовала Ама, кланяясь несколько раз кряду.
— Что же это за болезнь, и кто захворал? — спросил старик.
— Это сонная болезнь, — пояснила Ама. — Она напала на сына двоюродного брата моего отца.
Она знала, что поступает чертовски умно, изменив в рассказе пол больного, на всякий случай, если вдруг целитель слыхал о женщине в пещере.
— И сколько лет мальчику?
— Он на три года старше меня, Пагджин тулку, — наугад ответила девочка. — То есть, сейчас ему двенадцать. И он все спит и спит, и никак не может проснуться.
— Почему же ко мне не пришли его родители? Почему прислали тебя?
— Потому что они далеко живут — аж на другом конце моей деревни — и они такие бедные, Пагджин тулку! Я узнала о болезни родственника только вчера и как только смогла, поспешила к Вам за советом.
— Я должен сам увидеть пациента, полностью его осмотреть, а также вычислить положение планет к моменту его погружения в сон. С такими вещами нельзя торопиться.
— Неужели нет никакого лекарства, которое я могла бы взять с собой сейчас?
Летучая мышь сорвалась со своего насеста и, едва не ударившись об пол, заложила крутой вираж и принялась носиться по комнате с такой скоростью, что Ама едва могла за ней уследить; однако, яркие глаза лекаря ясно видели все движения деймона, и когда летучая мышь снова повисла вниз головой на балке, укутавшись в черные крылья, старик поднялся и стал ходить от полки к полке, от склянки к склянке, от ящика к ящику, здесь беря ложку какого-то порошку, там — щепотку трав, в том самом порядке, в каком облетала полки его деймон.
Он ссыпал ингредиенты в ступку и перемешал, как обычно, бормоча при этом заклинания. Затем позвенел пестиком о край ступки, стряхивая последние частички смеси, взял кисть, чернила и начертал на листике бумаги несколько символов. А когда чернила высохли, он пересыпал порошок на письмена и сноровисто свернул бумажку в квадратный пакетик.
— Пусть этот порошок всыпят кисточкой в ноздри спящему ребенку в момент, когда он будет делать вдох, и дитя проснется, — наставлял он девочку. — Это должно быть выполнено с величайшей осторожностью. Если порошка сразу будет слишком много, он задохнется. Возьмите самые тонкие кисточки!
— Спасибо, Пагджин тулку! — поблагодарила Ама, принимая пакетик, который засунула в самый укромный карман нижней рубашки. — Жаль, что у меня больше нет для Вас медовых лепешек!
— Достаточно и одной, — ответил целитель. — Ступай теперь, и в следующий раз рассказывай чистую правду, а не переполовиненную.
Пристыженная, Ама низко склонила голову, чтобы скрыть смущение. Оставалось надеяться, что она не выболтала слишком много.
Следующим вечером, едва освободившись, она поспешила в долину, неся с собой сладкий рис, завернутый в лист сердцеплода[4]. Ее так и подмывало рассказать женщине-отшельнице о своем поступке, отдать ей лекарство и получить взамен благодарности и похвалу; но больше всего она желала, чтобы заколдованная девочка проснулась и поболтала с ней. Ведь они могли бы подружиться!
Однако, миновав поворот тропинки и взглянув наверх, Ама не увидела ни золотой обезьяны, ни ее терпеливой хозяйки, сидящей у входа в пещеру. Пещера была необитаема. Напуганная, что жители и в самом деле больше не вернутся, последние несколько ярдов она преодолела бегом, но тут увидела, что стул, в котором обычно сидела дама, кухонные принадлежности и остальные вещи остались на своих местах.
С замирающим сердцем Ама заглянула в темный зев пещеры. Конечно, спящая еще не проснулась: в полумраке Ама разглядела очертания спального мешка, спящего деймона, и участок посветлее — волосы девочки.
Ама подобралась поближе. Не оставалось сомнений, что все ушли и оставили заколдованную девочку одну.
И тут голову Амы, подобно внезапной мелодии, посетила мысль: а что если разбудить девочку, до возвращения матери…
Но не успев даже почувствовать волнения от этой идеи, она услышала звуки на тропинке, и с трепетным чувством вины они с деймоном бросились за каменный гребень у стены пещеры. Не следовало ей здесь быть. Она же шпионит! Это так неправильно…
Но вот золотая обезьяна присела на корточки у входа, принюхиваясь и вертя головой. Ама увидела, как деймон оскалил острые зубы и почувствовала, как ее собственный деймон, обернувшись дрожащей мышкой, зарывется поглубже в ее одежду.
— В чем дело? — раздался голос женщины, обращенный к обезьяне, и ее силуэт закрыл свет, когда она показалась у входа. — Приходила девчонка? Да, вот и принесенная еда. Хотя, она не должна была входить. Нужно назначить ей место на тропе, чтобы оставляла еду там.
Не взглянув на спящую, женщина нагнулась, чтобы развести огонь, и поставила кипятиться кастрюльку с водой; деймон припал у ее ног, не отрывая вгляда от тропы.
Время от времени он вставал и осматривал пещеру, и тогда Ама, неудобно стиснутая в своем тесном укрытии, горячо сожалела, что не подождала снаружи, войдя в пещеру. Как долго ей придется тут торчать?
Женщина перемешивала в кипящей воде какие-то травы и порошки. Ама чувствовала вязкий аромат, разносящийся вместе с паром. Затем из глубины пещеры донеслись звуки: это беспокойно бормотала что-то спящая. Ама повернула голову и увидела, как заколдованная девочка начала двигаться, метаясь и поднося руку к глазам. Она просыпалась!
И женщина не обращала на это ни малейшего внимания!
О, дама все слышала, потому что на мгновение подняла взгляд, но тут же вернулась к своим травам в булькающей кастрюльке. Завар она вылила в стакан и отставила, и лишь затем все свое внимание обратила на просыпающегося ребенка.
Ама не могла уразуметь ни одного ее слова, но слушала со все возрастающим изумлением и подозрением:
— Успокойся, дорогая, — проговорила женщина. — Не стоит зря беспокоиться. Ты в полной безопасности.
— Роджер, — пробормотала девочка в полусне. — Серафина! Куда исчез Роджер… Где же он?
— Здесь нет никого, кроме нас, — приговаривала мать напевно и проникновенно. — Приподнимись и дай маме тебя умыть… Ну-ка встань, сердце мое…
Ама наблюдала, как девочка, бормоча и перебарывая сонливость, пытается оттлкнуть мать; та тем временем обмакнула губку в чашку с водой и обтерла ей лицо и все тело, а затем досуха вытерла.
К этому времени девочка почти проснулась, и движения женщины стали торопливее.
— Где Серафина? И Уилл? Помогите мне, помогите! Я не хочу спать. Нет, не надо! Я не буду спать! Нет!
Одной рукой миссис Коултер крепко сжимала стакан, а второй пыталась приподнять голову Лиры.
— Тише, дорогая, успокойся, выпей лучше свой чай…
Но девочка вырвалась, едва не опрокинув питье, и уже громче выкрикнула:
— Оставьте меня в покое! Я хочу уйти! Отпустите меня! Уилл, Уилл, о, помоги же мне, пожалуйста!..
Женщина крепко схватила ее за волосы, загибая ей голову назад и прижала ко рту стакан.
— Не буду! Посмеете меня тронуть, и Йорек вам голову оторвет! О, Йорек, где же ты? Йорек Барнисон! Помоги мне, Йорек! Я не буду, не буду…
Но тут, стоило женщине приказать, и золотая обезьяна набросилась на деймона Лиры и с силой сжала своими крепкими черными пальцами. Пантелеймон менял формы со скоростью, какой Ама раньше не видела ни у одного деймона: кот-змея-крыса-лисица-волк-гепард-ящерица-хорек…
Но захват обезьяны ни на секунду не ослабел; и наконец Пантелеймон обернулся дикобразом.
Деймон-обезьяна вскрикнул и отпустил. В его лапе, подрагивая, торчали три дикобразьих иглы. Миссис Коултер сердито заворчала и свободной рукой отвесила Лире увесистую беспощадную пощечину; оплеуха опрокинула девочку на спину, и не успела Лира собраться с силами, как стакан оказался у ее рта, и ей оставалось либо захлебнуться, либо проглотить его содержимое.
Аме неудержимо захотелось зажать уши: невыносимо было выслушивать эти звуки глотания, всхлипываний, мольбы, кашля и рвоты. Но мало-помалу они стихли, Лира тихонько всхлипнула еще пару раз и снова погрузилась в сон — чародейский сон?
Сон, вызванный зельем! Наркотический, коварный сон! Ама увидела, как на шее девочки появилась вдруг белая полоска: Пантелеймон с трудом перевоплотился в пушистое гибкое длинное существо, полностью белоснежное, если не считать сверкающих черных глаз и черного кончика хвоста, и обернулся вокруг шеи Лиры.
А женщина нежно напевала трогательные колыбельные, приглаживая дочери волосы надо лбом, вытирая покрытое испариной лицо и мурлыча при этом песенки, в которых даже Ама не могла разобрать ни слова, потому что они состояли их сплошных бессмысленных слогов, вроде «ла-ла-ла» или «ба-ба-бу-бу», превращая прекрасный голос в бессвязное бормотание.
Постепенно стихла и песня, и женщина вдруг совершила чудную вещь: взяла ножницы и остригла волосы дочери, так и сяк поворачивая ее безвольную головку, чтобы полюбоваться своей работой. Затем подняла один темно-золотистый локон и вложила в золотой медальон, который носила на шее. Ама догадывалась, для чего ей это нужно: не иначе, как собралась состряпать с волосами еще какое-нибудь колдовство.
Однако, прежде чем спрятать, женщина прижала локон к своим губам… Ох, странно все это!
Золотой деймон вынул последнюю иглу, что-то сообщил женщине, и та, поднявшись, схватила с насеста на пололке пещеры спящую летучую мышь. Крохотное черное созданьице захлопало крыльями и так пронзительно заверещало, что у Амы заложило уши, а затем она увидела, как женщина передала летучую мышь своему деймону; тот взялся за одно из черных крыльев и тянул, пока крыло не треснуло, сломавшись и повиснув на белой нити сухожилия. Умирающая мышь визжала, а ее сородичи в панике носились по пещере. С хрустом и щелканьем обезьяна по одной отрывала у своей игрушки конечности, а ее хозяйка с угрюмым видом улеглась на свой спальный мешок, у огня и неторопливо ела плитку шоколада.
Время шло. Огонь погас; взошла луна, и женщина с деймоном уснули.
Тело Амы затекло и разболелось; она выбралась из укрытия и на цыпочках прокралась мимо спящих, не издав ни единого звука, пока не прошла полдороги.
Страх придавал ей скорости, и она побежала по узкой тропке, а ее деймон, обернувшись совой, бесшумно парил рядом. Чистый холодный воздух, непрерывное качание древесных крон, сияние залитых лунным светом облаков в темном небе и мириады звезд слегка ее успокоили.
Она остановилась, завидев небольшое скопление каменных домов впереди, и деймон опустился ей на запястье.
— Она солгала! — воскликнула Ама. — Она солгала нам! Что же нам делать, Куланг?
Может быть, рассказать Dada? Что же делать?
— Никому не рассказывай, — посоветовал деймон. — Не оберешься проблем. У нас ведь есть лекарство. И мы ее разбудим. Проберемся туда, когда эта тетка опять уйдет, разбудим девочку и уведем.
Эта мысль привела их в ужас. Но что сказано — то сказано, а в кармане Амы покоился маленький бумажный пакетик, и оба знали как его использовать.
Глава пять. Адамантовая башня
Во всю длину необъятного каньона простиралось серное озеро, принося с внезапными порывами ветра и гейзерными извержениями ядовитые[5] испарения и преграждая путь одинокой крылатой фигуре, стоящей на его берегу.
Если переправиться по небу, вражеские соглядатаи, которые уже выследили его и успели упустить, тут же найдут его снова; оставшись же на земле, он потратит слишком много времени, обходя это адское пагубное озеро, и доставит свое послание слишком поздно.
Придется пойти на огромный риск. Он дождался, пока над желтой поверхностью не появилось зловонное облако, и ринулся вверх, в его туманную гущу.
Четыре пары глаз с четырех сторон неба уловили этот краткий миг, и тотчас четыре пары крыльев вспороли отравленный испарениями воздух, унося в облако четырех наблюдателей.
И началась охота, в которой преследователи не видели добычу, а добыча не видела вообще ничего. Первый, кто вырвется из облака на другой стороне озера, получит преимущество, означающее либо спасение, либо удачное завершение охоты.
К несчастью для одинокого крылатого посланника, он вылетел на чистый воздух несколькими секундами позже одного из охотников. Они тут же сцепились, вздымая потоки тумана, оба полуживые от тошнотворных испарений. Вначале преследуемый одерживал верх, но вот из облака появился второй охотник. В стремительной и яростной схватке эти трое мелькали в воздухе подобно языкам пламени, взмывая, падая и снова взлетая для того лишь, чтобы в конечном счете, рухнуть на скалы вдали от берега. Двое других преследователей так и не вынырнули из облака.
На западной оконечности гребня острых как зубья пилы гор, на одном из пиков, с которого открывался обширный обзор равнины впереди и всех долин позади, — на этой вершине высилась базальтовая цитадель, выросшая, казалось, прямо из горы, словно вулкан миллионлетней давности.
В бесчисленных пещерах под отвесными стенами хранились всевозможные, строго учтенные запасы; арсеналы и склады были заполнены откалиброванными, заряженными и испытанными боевыми машинами; в цехах, в недрах горы, вулканический жар питал мощные кузницы, в которых плавился титан и фосфор и смешивались в невиданные раньше сплавы.
Одним из наименее защищенных мест крепости, в глубокой тени могучих стен, выросших из давно застывших потоков лавы, были небольшие ворота — вход, круглые сутки охраняемый часовыми, которые проверяли всякого, кто желал войти.
Дожидаясь, смены караула на бастионах над воротами, часовой пару раз притопнул и похлопал одетыми в перчатки руками в надежде чуть согреться, — стояла самая холодная пора ночи, а маленький нафтовый[6] фонарь на стене не давал ни капли тепла. Через какие-то десять минут его сменят, и он уже предвкушал чашку горячего шоколада, затяжку дымлистом, а особенно — теплую кровать.
Меньше всего он ожидал услышать звонок в дверь. Тем не менее, он всегда был начеку, и открывая глазок в двери, одновременно открыл задвижку, позволяющую нафте течь не к горелке фонаря, а вытекать наружу, на опору за дверью. В ярком свете он разглядел троих в капюшонах, которые поддерживали четвертого, с неясными очертаниями, который казался больным или раненым.
Передний откинул капюшон. Часовой узнал его лицо, и тем не менее, пришедший сказал пароль, а затем сообщил:
— Мы нашли его у серного озера. Говорит, его зовут Варух. У него срочное послание для лорда Азраила.
Часовой отпер дверь, и его деймон-терьер задрожала, когда трое пришедших с трудом внесли ношу в узкий проем. Она тихо непроизвольно взвыла, но быстро умолкла, когда ее хозяин увидел, что принесенный — раненый ангел: низкого ранга и малой силы, но все же ангел.
— Положите его в караульной, — велел стражник, и когда они повиновались, дернул рычаг телефонного звонка и доложил о случившемся дежурному офицеру.
На самом высоком валу цитадели стояла башня из адаманта: всего один лестничный пролет вел к анфиладе комнат с окнами, глядящими на север, запад, юг и восток. В самой просторной из комнат располагался окруженный креслами стол с набором карт; еще в башне была спальня с походной кроватью, а замыкала свод комнат маленькая ванная.
Лорд Азраил сидел в адамантовой башне, взирая поверх кипы разбросанных бумаг на капитана своих разведчиков. Над столом висела нафтовая лампа, а в жаровне пылал уголь, смягчая промозглую ночную прохладу. На жерди рядом с дверью устроился небольшой синий ястреб.
Капитаном разведчиков был лорд Роук[7].
Внешность у него была внушительная: ростом с ладонь лорда Азраила и худой как стрекоза, но остальные капитаны лорда Азраила относились к нему с безмерным уважением: в шпорах на пятках лорда Роука скрывались Ядовитые жала.
Лорд Роук имел привычку сидеть на столе и отзываться высокомерием и язвительностью на всякое обращение, которое не звучало в высшей степени вежливо.
Как и все создания его вида — скитошпейны[8] — он не обладал выдающимися достоинствами отличного разведчика, кроме, конечно же, маленьких размеров: все скитошпейны так горделивы и заносчивы, что, будь они размером с лорда Азраила, нигде не остались бы неприметными.
— Да, — произнес Роук внятно и резко, и глаза его сверкали, как две капельки чернила, — ваш ребенок, милорд Азраил: мне о ней известно. Даже больше, чем Вам.
Лорд Азраил пристально взглянул на него, и крохотный человечек немедленно понял, что удостоился особого проявления вежливости своего командира: сила взгляда лорда Азраила была подобна щелчку его пальца, так что Роук потерял равновесие и вынужден был торопливо опереться о бокал, чтобы удержаться на ногах. В следующую секунду лицо Азраила являло образец кротости и добродетели, — такое лицо могло бы быть у его дочери — и лорд Роук с этого момента решил быть поосторожнее в выражениях.
— Не сомневаюсь в этом, — сказал лорд Азраил, — Но, по непонятным мне причинам, девочка стала центром внимания Церкви, и мне необходимо знать, почему. Что вы хотели о ней рассказать?
— Магистрат держится на лицемерии; одно отделение что-то выдвигает, другое еще что-то исследует, и все скрывают друг от друга свои открытия. Самые активные сейчас — Церковный Суд Благочестия и Сообщество Деяния Святого Духа[9]; и — добавил лорд Роук, — у меня есть шпионы в обоих отделениях.
— Значит, завербовали кого-то из Сообщества? — удивился лорд Азраил, — Поздравляю: они слывут совершенно неподкупными.
— Мой шпион в Сообществе — леди Сельмакия[10], — сообщил Роук. — Весьма талантливый агент. Есть некий священнослужитель, чей деймон — мышь, и мой агент забралась[11] к ним в спальню. Она пришла к выводу, что священник проводит запретный ритуал, с целью вызывания Мудрости[12]. В решающий момент леди Сельмакия предстала перед ним. Теперь священник думает, что может общаться с воплощенной Мудростью, когда только не пожелает, и что Мудрость имеет облик скитошпейна и обитает в его книжном шкафу.
Лорд Азраил усмехнулся и спросил:
— Так что же ей удалось выяснить?
— Сообщество полагает, что ваша дочь — самый важный ребенок из когда-либо живших.
Там считают, что близится великий кризис, и судьба всего сущего зависит от того, как она поведет себя в переломный момент. Что же до Церковного Суда Благочестия, то в настоящий момент там все еще идет следствие с привлечением свидетелей из Больвангара и других мест. Мой агент из Суда, шевалье Тиалис, связывается со мной каждый день посредством магнетитового резонатора[13], и сообщает, что им удалось выяснить. В двух словах я бы сказал, что Сообщество Деяния Святого Духа очень скоро выяснит, где находится девочка, но в конечном счете не станет ничего предпринимать. У Церковного Суда времени уйдет немного больше, но действовать они станут быстро и решительно.
— Сообщите мне, как только узнаете еще что-нибудь.
Лорд Роук поклонился, затем щелкнул пальцами — и сидящая у двери маленькая синяя птица ястреб расправила крылья и спланировала на стол. На ней была уздечка, седло и стремена. Лорд Роук вмиг вскочил ей на спину и парочка вылетела в окно, которое распахнул им лорд Азраил.
Он постоял у открытого окна еще с минуту, вопреки злому ветру, присев на подоконник и теребя уши своей белоснежной леопардихи.
— Она пришла ко мне в Свельбарде, а я не обратил на нее внимания, — пробормотал он. — Помнишь то потрясение… Мне нужна была жертва, и первой, кого мне привели, оказалась моя собственная дочь… Но когда я увидел, что с ней приехал еще один ребенок, — то есть, она была в безопасности — я успокоился. Было ли это ошибкой?
Я даже на секунду не задумывался о ней с тех пор, но она важна, Стельмария!
— Давай рассуждать здраво, — ответила деймон. — Что она может сделать?
— Сделать — не так уж много. Может она что-то знает?
— Она может читать алетиометр — а это источник знания.
— Это не столь уж важно. Другие тоже это умеют. И где, черт возьми, она может быть?!
Раздался стук в дверь за его спиной, и Азраил порывисто обернулся.
— Милорд, — сообщил вошедший офицер, — к западным воротам только что прибыл ангел, раненый ангел, который настаивает на разговоре с вами.
И через минуту Варух лежал на принесенной через центральную комнату походной кровати. Вызвали дежурного доктора, но и так было очевидно, что у ангела едва ли есть надежда на спасение: он был тяжко ранен; крылья были изорваны, глаза потускнели.
Лорд Азраил присел рядом и бросил на угли в жаровне пригоршню трав. Как с помощью костра обнаружил Уилл, дым действительно делал тело ангела яснее и четче.
— Что ж, сэр, — произнес лорд. — Что вы хотели мне сообщить?
— Три вещи. Пожалуйста, не перебивайте, пока я не закончу. Мое имя — Варух. Мой друг Балтамос и я — из отряда восставших, и потому встали под ваши знамена, как только вы их подняли. Но мы хотели принести вам какую-то пользу, ведь силы наши невелики. Недавно мы смогли отыскать путь к сердцу Облачной Горы[14], цитадели Королевства. И мы узнали…
Ему пришлось умолкнуть, чтобы вдохнуть дыма от трав, который, казалось, немного его укрепил. И ангел продолжил:
— Мы узнали правду о Власти. Мы узнали, что Власть удалился в хрустальную палату[15], в недрах Облачной Горы, и больше не управляет делами Королевства. Вместо этого он изучает более глубокие тайны. От его имени правит теперь ангел по имени Метатрон[16]. Я хорошо знаю этого ангела — думал, что знаю…
Голос Варуха стих. Глаза лорда Азраила сверкали, но он удержался от расспросов, ожидая когда Варух заговорит снова.
— Метатрон горд, — продолжал ангел, собрав силы, — его амбиции не имеют границ.
Власть избрал его своим Регентом тысячу лет назад, вместе они строили свои замыслы. У них был новый план, о котором удалось узнать мне и моему товарищу.
Власть полагает, что разумные существа всех видов стали угрожающе независимы, вот Метатрон и решил более активно вмешаться в дела людей. Зреет тайный заговор, состоящий в том, чтобы убрать Власть с Облачной Горы, навечно сослать его в какую-нибудь другую крепость и превратить Гору в орудие войны. Церкви в каждом мире слишком растлены и слабы, как считает Метатрон, они с такой готовностью идут на компромиссы… Метатрон собирается устроить в каждом мире вечную инквизицию, которой будет править непосредственно Королевство. И целью его самой первой войны будет уничтожение вашей Республики…
Оба — человек и ангел — дрожали, но один — от слабости, второй — от волнения.
Варух из последних сил продолжил:
— Второе. Существует нож, способный прорезать дыры как в мирах, так и между мирами. Его сила безгранична, но лишь в руках одного человека, которому известно, как использовать нож. И этот человек — мальчик…
Ангелу снова пришлось остановиться, чтобы чуть-чуть прийти в себя. Он был напуган; он чувствовал, что начинает развоплощаться[18].
Лорд Азраил видел, с каким трудом тот держится, и напряженно стиснул подлокотники кресла, пока Варух собирался с духом, чтобы говорить дальше.
— Сейчас с ним мой товарищ. Мы хотели привести его прямо к вам, но он отказался, потому что… Это и есть третья весть, которую я хотел рассказать: он друг вашей дочери. И не согласится прийти к вам, пока не отыщет ее. Она…
— Кто этот мальчик?
— Сын шамана. Станислава Граммана.
Азраил был так поражен, что невольно вскочил, и воздушный поток отнес завитки дыма к ангелу.
— У Граммана был сын?! — изумился он.
— Гамман родился не в вашем мире. Его настоящее имя даже не Грамман. Нас с другом привело к нему его желание лично отыскать нож. Мы следовали за ним, зная, что он приведет нас к ножу и его хозяину, и намеревались привести владельца ножа к вам. Но мальчик отказался…
И вновь ангелу пришлось умолкнуть. Азраил снова сел, проклиная собственное нетерпение и бросил в огонь еще немного трав. Его деймон улеглась рядом, медленно подметая хвостом дубовый пол и не сводя глаз с полного боли лица ангела. Варух сделал несколько глубоких вдохов и Араил затаил дыхание. Скрип веревки на флагштоке над башней был единственным звуком в воцарившейся тишине.
— Не спешине, сэр, — Мягко сказал лорд Азраил. — Вам известно, где моя дочь?
— Гималаи… что в её мире, — прошептал Варух. — Огромные горы. Там пещера рядом с наполненной радугами долиной…
— Далеко отсюда в обоих мирах. Вы очень быстро летели.
— Это единственный дар, что у меня есть, — был ответ Варуха — Кроме любви Балтамос, которой я уже никогда не увижу снова.
— Но если вам так просто было ее отыскать…
— То это сможет сделать и любой другой ангел.
Лорд Азраил схватил огромный атлас из набора карт и торопливо открыл, отыскивая страницы с изображением Гималаев.
— Вы могли бы быть поточнее? — спросил он. — Можете показать мне точное местоположение?
— С этим ножом… — Выдавил Варух, и лорд Азраил понял, что у того начинается бред. — С этим ножом он может посещать и покидать любой мир, какой пожелает… его имя Уилл. Но они в опасности — он и Балтамос… Метатрон знает, что нам известна его тайна. Нас преследовали… Они настигли меня одного на границах вашего мира… Я был его братом… Именно поэтому мы смогли попасть к нему на Облачную Гору. Раньше Метатрон был Енохом[19], сыном Яреда[20], сыном Махалалели[21]… У Еноха было много жен. Он любил плотской любовью… Мой брат Енох изгнал меня, потому что я… О, моя драгоценная Балтамос…
— Где же девочка?
— Да. Да. Пещера… ее мать… долина, наполненная ветрами и радугами… истрепанные флаги над гробницей…
Он приподнялся, чтобы взглянуть на атлас.
И вдруг белоснежная леопардиха вскочила и cтремительно прыгнула к двери, но было слишком поздно: постучавшийся связной офицер вошел без стука. Так было заведено; в случившемся не было ничьей вины; но, увидев выражение лица солдата, глядевшего ему за спину, лорд Азраил развернулся и увидел, как дрожит напряженное тело Варуха, пытающегося удержать в целости свое призрачное израненное тело. Усилия были слишком сильны. Сквозняк из распахнутой двери достиг кровати, и частицы ангела, растерявшего силы, взметнулись беспорядочным вихрем — и растаяли.
— Балтамос! — прошептал воздух.
Лорд Азраил опустил руку на шею своего деймона; она почувствовала его дрожь и утешила его. Азраил повернулся к солдату.
— Милорд, умоляю меня про…
— Вы здесь не виноваты. Передайте королю Огунви[22] мои приветствия. Я был бы рад, если бы он с остальными моими командирами выступил немедленно. Также я хотел бы, чтобы мистер Базилид[23] попробовал прочесть алетиометр. И, наконец, я хочу, чтобы Вторая Эскадра вооруженных и запасшихся горючим гироптеров[24] танкерный цеппелин были сейчас же выступили на юго-запад. Дальнейшие указания я дам им в воздухе.
Связной отсалютовал и, бросив напоследок мимолетный смущенный взгляд на пустую кровать, вышел и плотно закрыл дверь.
Лорд Азраил постучал по столу медным циркулем, пересек комнату и открыл южное окно. Далеко внизу неугасимые костры посылали в мрак небес дым и сияние, и даже на такую головокружительную высоту резкий ветер приносил перестук молотов.
— Что ж, Стельмария, мы много чего узнали, — тихонько произнес он.
— Много, но недостаточно, — отозвалась она.
Раздался еще один стук в дверь, и вошел чтец алетиометра [25] — бледный худощавый мужчина, едва успевший достичь среднего возраста; звали его Теукрос Базилид, а деймоном у него был соловей.
— Добрый вечер, мистер Базилид, — поздоровался лорд Азраил. — У нас появилась одна задача, и я хочу, чтобы вы отложили всё остальное, пока не решите ее…
Он передал рассказ Варуха и указал на атлас.
— Найдите расположение пещеры, — попросил он. — Дайте как можно более точные координаты. Это самое важное из заданий, какие у вас когда-либо были. Начните, если можно, прямо сейчас.
Глава шесть. Превентивное прощение
— Итак, Фра Павел, — сказал Обвинитель Церковного Суда Благочестия — Я хотел бы, чтобы вы в точности, если можете, вспомнили слова, сказанные ведьмой на корабле.
В тусклом послеполуденном свете двенадцать членов Суда посмотрели на последнего свидетеля. Монах, стоящий на свидетельском месте выглядел очень учёным, его деймон был лягушкой. Свидетельские показания по этому делу слушались уже восемь дней, в старинном колледже святого Джерома.
— Не могу точно припомнить её слова, — устало сказал Фра Павел. — Я никогда раньше не видел пыток, как уже упоминал вчера, и понял, что от этого мне становится плохо. Поэтому я не могу рассказать вам что точно она говорила, но я помню общий смысл. Ведьма сказала, что северные кланы узнали в Лире участника древнего пророчества. У неё есть возможность сделать роковой выбор, от которого зависит судьба всех миров. Кроме того, существует имя, напоминающее о другом похожем случае, из-за которого Церковь будет ненавидеть и бояться её.
— Назвала ли ведьма это имя?
— Нет. Другая ведьма, присутствовавшая под заклятием невидимости, убила её раньше, чем та смогла произнести его, и скрылась.
Читать бесплатно другие книги:
