Янтарный телескоп Пулман Филип
— Какого острова? — спросил Уилл и услышал, что его голос тоже звучит натянуто, да так, что сам на себя не похож.
— Врата в земли мёртвых находятся на этом острове, — сказал лодочник. — Все приходят сюда: короли, королевы, убийцы, поэты, дети — все приходят сюда, и никто не возвращается.
— Мы вернёмся, — горячо прошептала Лира.
Он ничего не ответил, но взгляд его древних глаз был полон жалости.
Подплыв поближе, они увидели свисавшие над водой ветви кипариса и тиса, тёмно-зелёные, густые и мрачные. Крутой берег так густо порос деревьями, что между ними едва мог бы проскользнуть хорёк — при мысли об этом Лира тихонько не то всхлипнула, не то икнула: Пан показал бы ей, как здорово у него это получается… но не сейчас, а может, уже никогда.
— Мы уже умерли? — спросил у лодочника Уилл.
— Это не имеет значения, — ответил тот. — Некоторые приплывали сюда, так и не поверив, что умерли. Всю дорогу они доказывали, что живы, что всё это ошибка, что кто-то за это ответит — но это не имело значения. Другие же, бедняги, при жизни желали умереть; их жизнь была сплошным мучением и болью; они убили себя в надежде обрести благословенный покой, а потом обнаружили, что ничего не изменилось, а стало только хуже, и теперь уже спасения нет — оживить себя невозможно. А другие, такие слабые и хилые, иногда совсем младенцы, едва успевают получить жизнь, как уже спускаются к мёртвым. Много-много раз мне приходилось грести в этой лодке с маленьким плачущим ребёнком на коленях, не знавшим разницы между тем, что там, наверху, и тем, что здесь, внизу. А старики: хуже всего богачи, они ворчат, и бесятся, и проклинают меня, бранят и орут: «Да кто ты такой? Мы же собрали и скопили столько золота, сколько могли, так возьми же его и отпусти обратно на берег. А то мы подадим на тебя в суд, у нас есть могущественные друзья, мы знакомы с папой, и с тем королём, и с этим герцогом, мы можем сделать так, что тебя накажут и выпорют…» Но в конце концов все понимали правду: Всё, что они могли, это сидеть в моей лодке и плыть в земли мёртвых, а что до тех королей и пап, то они тоже будут здесь, когда придёт их черёд, и раньше, чем им хотелось бы.
Пусть бесятся и плачут; они не могут причинить мне вреда; все в конце концов замолкают.
Так что если ты не знаешь, умер ли ты, а девочка божится, что снова выйдет в жизнь, я не стану возражать. Скоро вы сами узнаете, кто вы.
Всё это время он грёб и грёб вдоль берега, и наконец вставил вёсла в уключиныподнял вёсла опустил рукоятки в лодку и потянулся вправо, к первому деревянному шесту, торчавшему из озера.
Он подтянул лодку к узкой пристани и придержал её, чтобы дети вышли. Лире выходить не хотелось: пока она была в лодке, Пантелеймон может представить её себе, ведь такой он видел её в последний раз, но когда она уйдёт, он уже не будет знать, какой её воображать. И она помедлила, но стрекозы взлетели, держась за грудь, вышел из лодки бледный Уилл, и ей тоже пришлось выйти.
— Спасибо, — сказала она лодочнику. — Если увидишь моего дэмона, когда вернёшься, скажи ему, что я люблю больше всего в мире живых и в мире мёртвых, и клянусь, что вернусь к нему, даже если никто раньше этого не делал, клянусь.
— Да, я скажу, — ответил старый лодочник.
Он оттолкнул лодку от берега, и медленный плеск его вёсел затих в тумане.
Галливеспианцы, отлетев недалеко, тут же вернулись и посадили стрекоз, как раньше, на плечи детям: её стрекоза села на плечо Лиры, его — не плечо Уилла.
Путешественники, они стояли на краю земли мёртвых. Впереди был только туман, но по тому, как он темнел, они видели, что перед ними возвышалась высокая стена.
По спине у Лиры побежали мурашки. Её кожа как будто стала тканью, и сырой воздух хлестал сквозь её рёбра, обжигая холодом свежую рану в том месте, где всегда был Пантелеймон. Но ведь Роджер, наверное, чувствовал то же самое, падая с горы и пытаясь ухватиться за её протянутые в отчаянии пальцы, подумала она.
Они стояли, прислушиваясь. Слышно было только бесконечное «кап-кап-кап» воды с листьев; они подняли головы, и на щёки им упало несколько холодных капель.
— Тут нельзя оставаться, — сказала Лира.
Они сошли с пристани, стараясь держаться поближе друг к другу, и направились к стене. Гигантские каменные блоки, зелёные от вековой слизи, уходили ввысь, теряясь в тумане. Теперь, подойдя ближе, они слышали за стеной крики, но не могли понять, люди ли там кричат: пронзительные скорбные вопли и вой висели в воздухе, как щупальца медузы в воде, обжигая своим прикосновением.
— Вот дверь, — хрипло и натянуто сказал Уилл.
Под каменным выступом и правда скрывалась обшарпанная деревянная дверь. Не успел Уилл поднять руку и открыть её, как совсем близко раздался новый хриплый, режущий уши вопль, жутко всех испугав.
Галливеспианцы тут же метнулись в воздух; их стрекозы, как боевые кони, предвкушали битву. Но то, что слетело со стены, отбросило их в сторону одним жестоким ударом крыла и тяжело уселось на плиту прямо над головами детей. Тиалис и Салмакия собрались с духом и успокоили своих напуганных летунов.
Это была большая птица размером с грифа, с женскими лицом и грудью. Уилл видел таких на картинках, и как только он её разглядел, в голову ему пришло слово «гарпия».
У неё было гладкое лицо без морщин, но она была старше самих ведьм: жестокость и горечь тысячелетий превратили её лицо в маску ненависти. Но рассмотрев её получше, странники увидели, что она даже ещё отвратительней: её глаза были в мерзкой слизи, а красные губы были сплошной запёкшейся коркой, как будто её всё время рвало старой кровью. На плечи ей спадали грязные спутанные чёрные волосы; сломанные когти яростно впивались в камень; мощные тёмные крылья были сложены на спине; и при каждом движении от неё исходил запах гнили.
Уилл и Лира, превозмогая тошноту и боль, постарались выпрямиться и посмотреть ей в лицо.
— Но вы же живы! — насмешливо сказала гарпия своим хриплым голосом.
Уилл вдруг понял, что ненавидит и боится её больше, чем любого из людей, которых он встречал.
— Кто вы? — спросила Лира, испытывая такое же отвращение, как и Уилл.
В ответ гарпия закричала. Открыв рот, она направила поток звука прямо им в лицо, так что у них зазвенело в ушах и они чуть не свалились с ног. Уилл схватился за Лиру, и они прижались друг к другу; крик сменился дикими, язвительными раскатами смеха, на которые из тумана откликнулись голоса других гарпий по всему берегу. Глумливые, полные ненависти звуки напомнили Уиллу безжалостную жестокость ребят на детской площадке, только здесь не было учителей, которые могли бы всё уладить, некому было пожаловаться и негде спрятаться.
Он положил руку на нож, висевший на поясе, и посмотрел ей в глаза, хотя в ушах у него звенело и кружилась голова от одной только силы её крика.
— Если ты пытаешься нас остановить, — сказал он, — готовься драться, а не только кричать. Потому что мы пройдём в эту дверь.
Тошнотворный красный рот гарпии снова шевельнулся, но в этот раз чтобы сложиться в шутливом поцелуе.
Она сказала:
— Твоя мать совсем одна. Мы пошлём ей кошмары. Мы будем кричать на неё во сне!
Уилл не двигался, потому что краем глаза видел, что леди Салмакия осторожно пробиралась по ветке, на которой сидела гарпия. Её трепещущую стрекозу удерживал на земле Тиалис. А потом случилось две вещи: леди прыгнула на гарпию и молниеносно вонзила шпору в чешуйчатую ногу пернатой твари. Тиалис послал стрекозу вверх. Салмакия вмиг спрыгнула с ветки прямо на спину своего ярко-синего летуна и взмыла в воздух.
Эффект последовал немедленно. Тишину взорвал новый крик, намного громче прежних, и гарпия так яростно забила тёмными крыльями, что Уилл и Лира пошатнулись от ветра. Но потом она вцепилась когтями в камень с налитым багровым гневом лицом, и волосы её поднялись и зашевелились над головой, как гребень из змей.
Уилл потянул Лиру за руку, и они бросились к двери, а гарпия в ярости ринулась на них со стены, но не успела выровняться, как Уилл обернулся к ней, оттолкнув Лиру к себе за спину и сжимая в руке нож.
На гарпию тут же накинулись галливеспианцы: они метались у неё перед лицом, то приближаясь, то снова ускользая, не в силах нанести удар, но отвлекая её. Гарпия неуклюже забила крыльями и чуть не упала на землю.
Лира закричала:
— Тиалис! Салмакия! Стойте, стойте!
Шпионы осадили своих стрекоз и взлетели высоко над головами детей. Из тумана проступали новые тёмные тени, и по всему берегу были слышны крики сотен других гарпий. Первая гарпия встряхивала крылья, волосы, потягивала ноги и сжимала когти. Она не была ранена — это-то и заметила Лира.
Галливеспианцы ещё попарили в тумане, а потом спикировали обратно к Ларе, протянувшей им обе руки для посадки. Салмакия поняла, что имеет в виду Лира, и сказала Тиалису:
— Она права. Мы почему-то не можем причинить ей вреда.
Лира сказала:
— Леди, как вас зовут?
Гарпия широко расправила крылья, и странники чуть не лишились чувств от мерзкого запаха тления и гнили, исходившего от неё.
— Нет имени! — крикнула она.
— Чего вам от нас нужно? — сказала Лира.
— А что вы можете мне дать?
— Мы можем рассказать вам, где побывали — не знаю, может быть, это вас заинтересует. По пути сюда мы видели всякие странности.
— А, и вы предлагаете рассказать мне историю?
— Если хотите.
— Может, и хочу. И что с того?
— Вы могли бы пропустить нас в эту дверь, чтобы мы могли найти духа, которого мы здесь ищем; по крайней мере, я на это надеюсь. Если вы будете так любезны.
— Ну, попробуйте, — ответила Нет Имени.
И, как бы ни одолевали Лиру тошнота и боль, она тут же почувствовала, что у неё козырный туз.
— Ох, будь осторожна, — шепнула Салмакия, но голова Лиры уже была занята историей, которую она рассказывала прошлой ночью: то убрать, это добавить, там улучшить; родители умерли, семейное сокровище, кораблекрушение, побег…
— Ну, — сказала она, настраиваясь на повествовательный лад, — всё началось, когда я была ещё совсем крошкой. Понимаете, отец и мать мои были герцогом и герцогиней Абингдонскими, и богаты они были ужасно. Видите ли, мой отец был королевским советником, и к там приезжал в гости сам король — о, да постоянно.
Они вместе охотились в наших лесах. А дом, в котором я родилась, был одним из самых больших на всёи юге Англии. Он назывался…
Даже не крикнув, гарпия, распустив когти, кинулась на Лиру. Та едва успела пригнуться, но один коготь всё-таки зацепил кожу у неё на голове, вырвав клок волос.
— Врала! — кричала гарпия. — Врала!
Она снова подлетела, метя когтями прямо Лире в лицо; но Уилл вытащил нож и бросился между ними. Нет Имени едва успела увернуться от него, а Уилл толкнул в дверь оцепеневшую от шока и полуслепую от крови, бежавшей по её лицу, Лиру. Он понятия не имел, куда подевались галливеспианцы, но видел, что гарпия опять налетела на него, снова и снова яростно и злобно крича:
— Врала!!!
Её голос, казалось, звучал повсюду, и слово это, приглушённое и искажённое туманом, так отдавалось эхом от огромной стены, что казалось, будто гарпия выкрикивает имя Лиры и «Врала» и «Лира» одно и то же.
Уилл, прижимая девочку к груди и прикрыв её своим плечом, чувствовал, как она дрожит и всхлипывает. Вонзив нож в гнилое дерево двери, он быстрым движением лезвия вырезал замок.
Лира, Уилл и шпионы на юрких стрекозах ворвались в царство духов, а вдогонку им звучал крик, которому вторили другие гарпии на туманном берегу.
Глава двадцать два. Шепот призраков
Первое что сделал Уилл, это заставил Лиру сесть, а затем, вытащив из маленькой баночки мазь из кровяного мха, он осмотрел рану на её голове. Та продолжала кровоточить, как будто ранение задело и скальп, но рана была неглубокой. Он оторвал лоскут от рубашки и, нанеся на тряпку мазь, коснулся раны, стараясь не думать о костлявой руке, которая эту рану нанесла.
Глаза Лиры были остекленевшими, а сама она светло-пепельного цвета.
— Лира, Лира! — произнес он и аккуратно тряхнул её — Очнись, мы должны идти!
Она вздрогнула и замерла, сбивчивое дыхание и её сфокусированные на нем глаза были полны отчаянья.
— Уилл, я не могу этого больше делать, я не могу! Я не могу лгать! Я думала это так просто, но это не сработало, это все что я могу делать, и это не работает!
— Это не все что ты можешь делать! Ты можешь читать алетиометр, ведь так?
— Давай… давай мы сориентируемся, где мы сейчас находимся. Давай найдем Роджера.
Он помог ей встать, и они осмотрели окрестности, где жили призраки. Дети находились на великой равнине, которая протягивалась на многие километры вперед, исчезая в тумане. Свет, который они видели, казался тусклым и светящимся как будто изнутри, создавалось впечатление, что он идёт отовсюду. Там не существовало никаких истинных теней и истинного света, а все было такое же мрачное и угнетающее. Люди, стоящие на земле этого большого, безграничного пространства, взрослые и дети, были призраками, их было настолько много, что Лира не решалась даже предположить, сколько. По крайней мере, многие из них стояли, хотя некоторые сидели, а другие лежали, вялые или спящие. Никто из них не двигался, не бегал, не играл, хотя многие из них наблюдали за новоприбывшими с ужасным любопытством в расширенных глазах.
— Призраки… — прошептала она — Это место, куда они приходят, после того как они умирают в другом мире.
Лира не сомневалась, ведь с ней больше не было Пантелеймона, но она все-таки прильнула к руке Уилла, и он был рад, что она это сделала. Галатешпианцы летали впереди, и он видел маленькие яркие фигуры, парящие над головами призраков, которые смотрели и следили за ними с удивлением, но, несмотря на это, тишина угнетала, а серый свет наполнял юношу страхом. Лишь тепло Лиры позволяло ему чувствовать себя живым.
Позади них, за стеной призраков, до сих пор слышались крики гарпий. Некоторые из призраков выглядели встревожено, но большинство смотрели на Уилла и Лиру, не отрываясь, и потихоньку окружали их. Лира пятилась назад. У неё не осталось сил, чтобы встретиться с ними лицом к лицу, как она делала всегда, первой шагая навстречу опасности, и в этот раз Уилл взял инициативу в свои руки.
— Вы можете говорить на нашем языке? — спросил он. — Вы вообще говорите?
Дрожащие, испуганные и наполненные болью Уилл и Лира имели больше преимуществ и силы, нежели вся эта масса мертвецов в совокупности. Бедные призраки обладали очень маленькой собственной силой, и, слыша голос Уилла, первый настоящий голос, когда-либо звучавший здесь на памяти мертвых, многие из них двигались в их сторону, пытаясь вступить в разговор или хотя бы ответить. Но они могли только шептать. Слабый, жалкий звук, не сильнее, чем легкое дыхание, — все, что они могли произносить.
И поскольку они пробирались вперед, отчаянно толкаясь, Галатешпианец спустился вниз и бросился перед ними, чтобы спасти детей от возможной давки. Дети-призраки смотрели со страстной тоской на них, и Лира знала почему: они думали, что стрекозы были деймонами. Они от всего сердца желали вновь обрести собственного деймона.
— О, они не деймоны — сочувственно воскликнула Лира, — если бы мой деймон был здесь, вы бы смогли дотронуться до него, я обещаю…
Она протянула свои руки детям. Взрослые призраки отшатнулись, вялые и напуганные, но дети, собравшись в кучку, вышли вперед. Они были словно туман, бедняжки, руки Лиры прошли сквозь них, как и руки Уилла. Они столпились впереди, светлые и безжизненные, разогретые бурлящей кровью и биением сильных сердец двух странников. Уилл и Лира ощущали цепь холода, слабые эмоции призраков, которые проходили сквозь их тела, согреваясь. Два ещё живых ребенка чувствовали, как секунда за секундой силы покидают их, умертвляя. У них не было достаточного количества жизненной энергии и тепла, чтобы делиться ими с другими, тем более, что они уже смертельно замерзли, а призраки, казалось, и не собирались останавливаться. Но, в конце концов, Лира не выдержала, и ей пришлось умолять их остановиться. Она подняла руки и сказала.
— Пожалуйста, нам очень жаль, что мы потревожили вас, но мы пришли сюда, разыскивая одного человека, я хочу, чтобы вы мне подсказали, где он и как его найти. О, Уилл, — произнесла она, наклоняя свою голову к его — мне жаль, но я не знаю что делать!
Призраки были очарованы кровью на лбу Лиры. Она пылала так ярко, как ягода падуба в полумраке и некоторые из них любовались этим, желая дотронуться до этого яркого нечто, от которого веяло жизнью.
Одна девочка-призрак, которая когда она была живой, наверное, была в возрасте девяти-десяти лет, подошла застенчиво, чтобы попробовать и коснуться этого, но сразу же в страхе отпрянула назад. Лира произнесла:
— Не бойся, мы не причиним вам вреда. Поговорите с нами, если вы можете!
Девочка заговорила, но её голос был столь тонким и бледным, что представлял собой лишь шепот.
— Это гарпии сделали? Они пытались причинить вам вред?
— Да! — согласилась Лира — но если это все, что они могут сделать, то меня не волнует их существование.
— О, это не все, о, они могут причинить гораздо больший вред…
— Что? Что они могут сделать?
Но они не хотели отвечать ей. Они только качали головами и сохраняли тишину, пока один мальчик не сказал:
— Это неплохо для них, это существовало здесь сотни лет, тем более вы устали за это время, они не будут больше бояться вас.
— Они больше всего любят болтать с новенькими, — сказала та самая девочка — Это так… Это настолько отвратительно. Они… я не могу сказать вам.
Их голоса были похожи на тихое падение сухих листьев. Говорили только дети, взрослые казались погруженными в такую древнюю летаргию, что, казалось, они не смогут больше двигаться, или хотя бы говорить.
— Слушайте, — сказала Лира, — пожалуйста, слушайте! Мы пришли сюда, я и мои друзья, затем чтобы найти мальчика по имени Роджер. Он здесь совсем недолго, только несколько недель, так что он не знает здесь никого, но если вы знаете, где он…
Несмотря на свои слова, она знала, что даже если они останутся здесь навечно, ни капельки не старея и заглядывая в каждое лицо, то всё равно увидят лишь малую толику призраков из всего мира мертвых. Она чувствовала, что отчаянье тяжким грузом повисло на её плечах, словно сама гарпия взгромоздилась сверху. Однако стискивая намертво зубы, она старалась держать голову высоко. Мы добрались до этого места, а это значит, что прошли уже часть пути к своей цели.
Девочка-призрак проговорила что-то потерянным тусклым шепотом.
— Почему мы хотим найти его? — удивился Уилл — Ну, Лира хочет поговорить с ним.
Но есть ещё один человек, которого хочу найти я. Я хочу найти отца, Джона Парри.
Он тоже где-то здесь, я хочу поговорить с ним, прежде чем вернусь в другой мир.
Пожалуйста, попросите, если вы можете, попросите Роджера и Джона Парри прийти и поговорить с Лирой и Уиллом. Попросите их…
Но внезапно призраки развернулись и поспешно скрылись, даже взрослые сбежали, подобно сухим листьям, развеянным порывом ветра. Через мгновение пространство вокруг детей опустело, и тогда они услышали шум, объясняющий поведение призраков.
Крики, плач, вопли донеслись из воздуха сверху, затем гарпии рухнули на них с порывом гнилой вони, с градом ударов крыльев и с хриплыми криками, осмеянием, насмешкой, кудахтаньем.
Лира плотней прижалась к земле, зажимая уши, а Уилл с ножом в руке присел, прикрывая её от гарпий.
Он мог видеть Тиалуса и Салмакию, спешащих к ним, но они были далеко, а у него было мгновение или два, чтобы понаблюдать за незатейливыми движениями гарпий: те кружили и ныряли над их головами. Он видел, как их человеческие лица искажались в разнообразных гримасах, как будто они ели насекомых, он также слышал слова, которые они кричали, издевательские слова, грязные слова о его матери, слова, которые задевали его сердце, но какая-то часть его сознания была холодна, отдельна от другой части, рассудительна и спокойна. Никто из них не хотел отведать ножа, и они держались на расстоянии от Уилла. Чтобы увидеть происходящее, он приподнялся. Одна из них, которая, возможно, даже не имела имени, должна была свернуть со своего пути, потому что нырнула слишком низко, собираясь скользнуть по его голове. Её тяжелые крылья бились неуклюже, и она только что повернулась. Он мог дотянуться и полоснуть по её голове ножом. Но в этот момент прибыли Галатешпианцы и собрались атаковать гарпий, но Уилл крикнул: «Тиалус! Лети сюда! Салмакия, сядь на мою руку!»
Они приземлились на его плечах, и он произнес: «Смотрите! Смотрите, что они делают. Они только прилетают и кричат. Я думаю, она случайно ударила Лиру. Я не думаю, что они вообще хотят нас трогать. Мы можем игнорировать их».
Лира взглянула на него с широко раскрытыми глазами. Создания летали возле головы Уилла. Иногда совсем близко, а иногда далеко, но они всегда успевали отклониться в последний момент. Он мог ощущать двух всадников, рвущихся сражаться, крылья стрекоз дрожали с желанием броситься сквозь воздух с их смертельными наездниками на них, но они сдержали себя: они знали, что он прав.
И это произвело эффект на призраков: заметя, что Уилл стоит на том же самом месте неиспуганный и невредимый, они потихоньку стали возвращаться к путникам.
Призраки внимательно следили за гарпиями, но при этом, манящий запах теплой плоти и крови, сильные биения сердца, — они не могли сопротивляться им. Лира встала, чтобы присоединиться к Уиллу. Её рана открылась вновь и свежая кровь побежала по щеке, но она тут же её вытерла.
— Уилл, — сказала она — я так рада, что мы пришли сюда вместе.
Он знал, что больше всего на свете любит этот звук в её голосе и это выражение на её лице, которые значили, что она думает о чем-то смелом, но не готова пока произнести свою мысль вслух. Он кивнул, чтобы показать, что понял её.
Девочка-призрак заговорила, нарушив тишину.
— Пойдемте с нами, мы найдем их!
И они, Уилл и Лира, почувствовали странное ощущение, как будто маленькие ручки призрака, протянувшись к их ребрам, потащили их вперед, чтобы они следовали за ней.
Итак, они отправились по пологой пустынной равнине, гарпии кружили все выше и выше над головами, не переставая кричать. Но они не приближались, сохраняя дистанцию, Галатешпианцы летали чуть выше, пристально наблюдая за ними. Дети шли вперед и призраки говорили с ними.
— Извините, — девочка призрак обратилась к ним — где ваши деймоны? Простите, что я спрашиваю. Но…
Лира каждую секунду думала о своем любимом и брошенном Пантелеймоне. Она просто не могла разговаривать, и поэтому за нее говорил Уилл.
— Мы оставили наших деймонов во внешнем мире, — сказал он — Там безопаснее для них. Мы заберем их позже. А у вас был деймон?
— Да, — ответил призрак — Его звали Сандлин… о, как я его любила…
— Он успел стать стабильным? — спросила Лира.
— Нет. Он привык думать, что он птица, но я надеялась, что он передумает, потому что мне нравился мех, такой тёплый ночью в кровати. Он превращался в птицу все больше и больше. А как зовут вашего деймона?
Лира ответила, и призраки вновь стремительно направились вперед. Они очень хотели обсудить деймонов, принадлежащих странникам, и поэтому говорили наперебой, рассказывая о своих.
— Моего звали Матапан…
— Мы любили играть в прятки, она менялась словно хамелеон, и найти её было непросто…
— Однажды я повредил глаз и не мог видеть, и мой вел меня всю дорогу по пути домой…
— Он не хотел стабилизироваться, а я хотел вырасти, и мы постоянно спорили по этому поводу…
— Она обычно сворачивалась в моей ладони и засыпала…
— А они здесь до сих пор или где-то ещё? Мы можем их увидеть снова?
— Нет. Когда ты умираешь, твой деймон угасает, словно пламя свечи. Я видел, это случается. Я никогда не увижу Кастора, как и никогда не скажу ему «прощай»…
— Здесь их нет! Но они должны быть где-то! Мой деймон до сих пор там, где-то. Я знаю, он есть.
Толпящиеся призраки были взбудоражены и оживлены, их глаза сияли, а щеки горели, как будто они заимствовали частичку жизни у путников.
Есть ли здесь хоть один из моего мира, в котором у нас нет деймонов? — спросил Уилл.
Тощий мальчик-призрак кивнул, и Уилл повернулся к нему.
— О, да, — раздался его голос — Мы не понимали что такое деймоны, но мы знаем, каково чувствовать себя без них. Здесь люди из разных миров.
— Я знала свою смерть, — сказала одна девочка — Всё то время пока росла. Я слышала разговоры о деймонах и думала, что говорят о наших смертях. Я скучаю по ней. Я больше никогда ее не видела. «Я смирилась» — это последнее, что она мне сказала, прежде чем исчезнуть навсегда. Когда она была рядом, я знала, что есть кто-то, кому я могу доверять, кто-то, кто знал, куда мы собираемся идти и что делать. Но сейчас ее нет со мной. Я не знаю, что может произойти снова.
— Ничего не случится, — сказал кто-то. — Ничего! И так будет всегда!
— Ты не знаешь! — вмешался ещё один — Они пришли, не так ли? Никто не знает, что может случиться!
Она имела в виду Уилла и Лиру.
— Эта такая вещь, которая постоянно происходит здесь, — сказал мальчик призрак.
— Сейчас здесь все меняется.
— А что ты собираешься делать, если ты, конечно, можешь что-либо сделать? — спросила Лира.
— Снова вернуться в свой мир!
— Даже если бы это означало, что ты можешь его увидеть лишь однажды, всё равно?
— Да, да, да!
— Хорошо, в любом случае, я должна найти Роджера, — сказала Лира, загораясь новой мыслью, но для Уилла это было странно.
Они двигались по бескрайней долине, медленно перемещаясь между бесчисленным количеством призраков. Тиалус и Салмакия, летевшие над ними, наблюдали движение этой маленькой бледной стены, которая создавала впечатление какой-то миграции бесконечной стаи птиц или стада северных оленей. В центре движения находились двое детей, которые не были призраками, они не возглавляли толпу и не следовали за ней, но каким-то образом заставляли толпу двигаться к цели. Всадники, их мысли летели даже быстрее, чем их стреловидные стрекозы, отвели взгляд и отпустили летунов на отдых, позволив им опуститься на мертвую ветвь.
— У нас есть деймоны, Тиалус? — спросила Леди.
— С тех пор как мы вошли в эту лодку, я чувствую, как будто мое сердце обмыто слезами и брошено бьющимся на берегу, — ответил он — Но этого не может быть, потому что оно стучит в моей груди. И в то же время, словно какая-то частичка меня не во мне, а с маленьким деймоном девочки и какая-то твоя частичка тоже, Салмакия, потому что это написано на твоем лице, а твои руки такие бледные и сжаты в кулаки. Да, у нас есть деймоны, где бы они ни были. Возможно, люди из мира Лиры единственные живые существа, которые знают, что имеют. Может быть это потому, что один из них начал восстание.
Он соскользнул со стрекозы и аккуратно привязал её, а затем вынул компас. Он едва ли успел до него дотронуться, как всё понял.
— Никакой реакции, — сказал он мрачно.
— Значит, мы уже слишком далеко.
— И помощи ждать неоткуда. Ну что ж, мы знали куда идем.
— Мальчик пошел бы за ней на край света.
— Ты думаешь, нож Уилла откроет путь назад?
— Я уверена лишь в том, что он так думает. Но, Тиалус, я не знаю!
— Он очень молод. Хотя… они оба молоды. Ты знаешь, если она не переживет это приключение, то никому не будет дела, сможет ли она сделать правильный выбор.
Вопрос с выбором просто перестанет существовать.
— Ты думаешь, она уже сделала выбор? Когда решилась оставить деймона на берегу?
Что это за выбор, который она должна была сделать?
Рыцарь посмотрел вниз на медленно идущие миллионы призраков по земле мертвых, движущихся за яркой и искрящейся жизнью Лирой Среброязыкой. Он мог различить её волосы, светлое пятно во тьме, а рядом с ней голову мальчика, черноволосого, крепко сложенного и сильного.
— Нет, — немного погодя сказал он — пока нет. Она только собирается. Только когда это случится.
— Тогда мы должны обеспечить ей безопасность по дороге к её цели.
Леди Салмакия стегнула легкими поводьями, и её стрекоза сразу же слетела с ветки, направляясь в сторону живых детей, а рядом с ней летел Рыцарь. Но они не остановились около детей, а пролетели настолько низко, чтобы показать им, что все в порядке, а потом взмыли вверх, частично от того, что стрекозы были неугомонны и не могли долго находиться на одном месте, а частично потому, что они хотели узнать, насколько далеко протянулась эта мрачная равнина.
Лира видела их, мелькающих над головами, и чувствовала боль облегчения: в этом мире был ещё кто-то, кто стремился вперед и сверкал красотой. Тогда, неспособная больше сдерживать свои мысли, она повернулась к Уиллу. Она поднесла свои губы к его уху и в безудержном потоке сердечного тепла, он услышал её голос.
— Уилл, я хочу, чтобы мы освободили отсюда всех этих бедных детей и взрослых, если только сможем. Мы найдем Роджера и твоего отца, и тогда давай откроем проход в другой мир и освободим всех заточенных здесь.
Он повернулся и подарил ей дружескую улыбку, такую теплую и счастливую, что она почувствовала, как что-то внутри неё споткнулось и заколебалось, по крайней мере, ей так показалось, но без Пантелеймона она не могла спросить у себя, что это значит. Возможно, это был новый шанс согреть её сердце. Глубоко удивленная, она приказала себе идти прямо и не быть такой легкомысленной.
Так они продолжили путь. Шепот о Роджере распространялся быстрее, чем они могли двигаться. Слова: «Роджер, Лира идет, Роджер, Лира здесь» — передавались от одного призрака к другому, словно электрическое сообщение от одной клетки тела к другой.
Тиалус и Салмакия, кружили над ними на неугомонных стрекозах и осматривали местность, где пролетали, извещая о каждом изменении. Далеко впереди образовалась какая-то активность. Спустившись ближе, они поняли, что их не заметили, — впервые в этом мире — так как нечто более интересное занимало умы всех призраков. Те что-то возбужденно обсуждали с рядом идущими призраками и стремились к кому-то впереди.
Салмакия спустилась пониже, но она не смогла приземлиться, толпа была велика, но ни одно плечо или рука не выдержали бы её, даже будучи подставлены. Она увидела молодого мальчика-призрака с честным, несчастливым лицом, озадаченного тем, что ему говорили, и она позвала его:
— Роджер? Ты Роджер?
Он посмотрел вверх, пораженный и нервный, и кивнул.
Салмакия вернулась к Рыцарю, и они вместе полетели назад к Лире. Это был длинный путь, трудно было управлять, но, наблюдая за движением призраков, они наконец-то нашли её.
— Вон она, — указал Тиалус и закричал — Лира! Лира! Твой друг там!
Лира посмотрела вверх и протянула руку для стрекозы. Громадное насекомое сразу же приземлилось, сверкающее красным и желтым, словно эмаль, и с туманными, жесткими крыльями с обеих сторон. Тиалус пытался сохранять баланс, пока она подносила его к своим глазам.
— Где? — спросила она, задыхаясь от волнения — Он далеко?
— В часе ходьбы, — ответил Рыцарь — Но он знает, что ты идешь. Другие призраки сказали ему и мы уверены, что это он. Продолжайте идти и вы найдете его.
Тиалус видел, как Уилл попытался встать прямо и заставить себя собрать силы.
Лира уже сделала это и засыпала Галатешпианцев вопросами:
— Как Роджер? Он говорил с вами? Хотя как… но выглядел он хорошо? Знали ли другие дети о происходящем, и помогали ли они или только были в пути?
И так далее. Тиалус пытался отвечать на все вопросы правдиво и спокойно, и шаг за шагом девушка приближалась все ближе и ближе к мальчику, которого она привела к смерти.
Глава двадцать три. Выхода нет
«И будешь ты знать правду, и правда освободит тебя».
Св. Иоанн
— Уилл, — сказала Лира, — как ты думаешь, что сделают гарпии, когда мы начнём выпускать отсюда души?
Гарпии тем временем кричали всё громче и кружили всё ближе, их становилось всё больше и больше, как будто сама темнота собиралась маленькими злыми крылатыми сгустками. Души продолжали опасливо посматривать вверх.
— Мы далеко? — Крикнула Лира Леди Салмакии.
— Ещё немного, — отозвалась та, зависнув в воздухе, — с этой скалы его уже можно увидеть.
Но Лире не хотелось тратить время по пустякам. Она изо всех сил старалась сделать радостное лицо для Роджера, но мысленно всё время видела перед собой брошенного на пристани щенка-Пантелеймона, вокруг которого смыкался туман, и едва сдерживалась, чтоб не зарыдать. Но она должна, она обязана обнадёжить Роджера, как она это всегда делала.
Столкнулись они внезапно. В толпе душ показалось знакомое лицо, бледное, но настолько радостное, насколько возможно. Он бросился ей навстречу, но прошёл сквозь неё холодным туманом, и хоть Лира и почувствовала, как он дотронулся до её сердца, но сил удержаться у него не было. Они никогда уже не смогут друг друга коснуться.
Но он мог шептать, и Лира услышала: «Лира, я не думал, что увижу тебя снова, я думал, что даже если ты доберёшься сюда, когда умрёшь, то будешь очень старой, взрослой, и не захочешь разговаривать со мной…»
— Но почему нет?
— Потому что я сделал не то, что надо было, когда Пантелеймон вырвал моего деймона у деймона Лорда Азраила! Надо было бежать, а не пытаться сражаться! Надо было бежать к тебе! Тогда бы она не смогла снова схватить моего деймона и когда скала упала, мой деймон ещё была бы со мной!
— Но ты не виноват, дурачок! — Возразила Лира. — Я привела тебя туда, а надо было отпустить тебя с другими детьми и гиптянами. Это я виновата. Мне так жаль, Роджер, я во всём виновата, иначе бы ты не оказался здесь…
— Ну, — ответил он, — я не знаю. Может быть, я умер бы как-нибудь по-другому. Но ты не виновата, Лира, понимаешь.
Лира почувствовала, что сама начинает в это верить, но тем не менее видеть Роджера, такого холодного, такого близкого и, в то же время, такого недосягаемого, было очень горько. Она попыталась взять его за руку, и хоть её пальцы не захватили ничего, он понял и сел рядом с ней.
Остальные души немного отошли, оставив детей одних. Уилл тоже отодвинулся в сторонку, баюкая свою руку. Та опять кровила, и Салмакия помогала Уиллу её затянуть, в то время как Тиалис сердито отгонял души.
Но Лира и Роджер этого не замечали.
— Ты не умерла, — сказал он. — Как же ты оказалась тут, если ты живая? И где Пантелеймон?
Читать бесплатно другие книги:
