Бог пятничного вечера Мартин Чарльз
Отправлять парнишку домой я не собирался.
– Почему? Думаешь, тебе не пристало болтаться со стариком?
– Да нет, я…
– Вот и хорошо. Мне можешь сказать правду.
– Будешь со мной играть?
Я улыбнулся.
– Да, я буду с тобой играть. Обувайся.
Он сел и начал зашнуровывать бутсы.
– А как ты узнал?
– Почувствовал.
– Правда?
Я кивнул.
– Она довольно-таки упрямая.
Ди поднялся и принялся прыгать через скакалку, а я указал на две стены прессованных машин. Я заранее повесил четыре веревки с восемью шинами. Расстояние между ними варьировалось от восьми до сорока ярдов, и висели они под разными углами. Я прочертил на земле линию скримиджа. Потом выложил из сумки мячи и указал на висящие перед нами цели.
– Настоящих игроков у нас нет, поэтому вот тебе несколько принимающих. «Мишлен» – вон там твой гоу-раут. За ней «гудрич» – это слэнт. Та, со стальным диском, – твой бамп-энд-ран. – Ди заулыбался. – Вот та, лысая, – хитч-энд-гоу. Большая, тракторная, – это «Джон Дир», твой бэк-аут-оф-флэтс. Покрышка от «Мини-Купера» – фейд. «Пирелли» – пост. «Гудиер» – стрик. – Я показал на выстроившиеся справа машины, исполнявшие роль импровизированных боковых линий поля. – Видишь вон тот красный универсал?
Ди кивнул.
– Видишь открытое окошко над ним?
– Вижу.
– Это «Шевроле Импала». Точнее, то, что от нее осталось. Окошко – твой сайдлайн-раут. – Я повернулся влево. – То окошко?
Он кивнул.
– Не уверен, но, по-моему, «Фольксваген».
– Левый сайдлайн. Понял.
Я бросил ему мяч – он выронил скакалку и поймал его. Я опустился на колени перед ним. У ног моих лежало с десяток мячей.
– Я бросаю мяч – ты отступаешь на три шага, и в это время я называю принимающего. Понял?
Он пробежал глазами по висящим покрышкам.
– Вроде бы да.
– Готов?
Он улыбнулся.
– Нет, но попробую.
Я бросил ему мяч.
– «Джон Дир».
У квотербека бросок начинается с ног. Они – его якорь, его фундамент. Ноги удерживают квотербека на позиции, и с них начинается передача мощности или кинетическая цепь. При введении мяча первым шагом назад Ди покрыл почти три ярда. Следующие два были короткими, рублеными и быстрыми – ноги работали хорошо, и я мог бы держать пари, что этому его никто не учил, что этим его наградила природа. Одним такое дано, другим – нет. Парень бросил быстрый взгляд на принимающих, исключил одного или двух – это дало бы ему примерно полсекунды от сейфти – и сделал выбор в пользу «Джона Дира». А потом последовал бросок.
Если это можно было так назвать.
– Ух ты. – Я почесал голову, пытаясь понять, что же такое видел. – И что это было?
Ди пожевал губу.
– Да, проблема. Проблема есть.
– Еще какая. Ты всегда так бросал?
Он покачал головой.
– Кто это с тобой сделал?
– Коуч Деймон.
– Я знаю, он твой тренер, но если хочешь чего-то добиться, никогда больше не слушай, что он говорит касательно техники броска. Кивай, улыбайся, говори «да, сэр», но не слушай, что он говорит. Отныне твой лучший друг – кнопка стирания.
Он рассмеялся.
– Это и к тебе относится?
Я улыбнулся и пожал плечами.
– Хороший ход.
По сути, движение при броске есть простая передача энергии. Симфония мускулов и памяти. Однако при детальном же рассмотрении оно представляет собой пошаговое усиление рычажной тяги с финальным высвобождением ее на стадии пальцев.
Представим себе средневековую катапульту. Накопленная энергия залегает в самой структуре. Решение принято, рычаг приходит в движение, и энергия высвобождается, проходя через механизм, задействующий другие рычаги и конвертирующий эту энергию в поворотную руку, запускающую снаряд. Чем больше энергии накоплено, тем больше ее может быть высвобождено. Чем больше высвобождено энергии, тем дальше летит снаряд. Расстояние есть функция двух вещей: накопленной энергии и эффективности структуры, передающей эту энергию объекту.
Футболист и есть катапульта. Энергия накапливается в его теле. В определенные моменты, например, когда принимающий открыт или вот-вот откроется, мозг квотербека приказывает телу высвободить накопленную энергию, которая проходит затем по кинетической цепи. Цепь начинается с пальцев ног, проходит по ногам и бедрам и дальше по торсу. На всем пути энергия возрастает в геометрической прогрессии. В цепь включаются плечи, руки и, наконец, кончик указательного пальца совершающей бросок руки.
Просто?
И да и нет.
Высвобождаемую при передаче футбольному мячу энергию можно измерить в таких показателях, как скорость в момент сброса, угол выпуска и угловая скорость. Ученые, тренеры, игроки, даже мнящие себя квотербеками зрители – все зациклены на этом. Вложить мяч в руки принимающего так, чтобы его не перехватил защитник, столь же трудно, как вдеть нитку в ушко иголки, находясь при этом в движении.
Хорошие квотербеки доставляют мяч в одно и то же место пять раз из десяти. Великие дают стопроцентный результат. Именно они, великие, и обеспечивают победу в игре. Постоянство великих – залог чемпионства. Постоянство – вот король.
Проблема с броском у Ди объяснялась просто. Кто-то испортил катапульту. Для квотербека одинаково важны обе руки – то, что начинается в небросковой руке, заканчивается в бросковой. Общепринято мнение, что самые эффективные и точные – броски верхом, то есть мяч уходит где-то над ухом. Для того чтобы правая рука совершила нужный маневр, левая должна пойти строго вниз, вдоль туловища. Если левая делает широкий взмах, как лопасть вертолета, мяч уходит в сторону. Исключения бывают, но редко. Такие квотербеки не отличаются точностью, и их карьера довольно коротка, учитывая, что плечо не справляется с крутящим моментом, возникающим при боковом броске. Короче – и это правило для праворукого квотербека, – положение левой руки строго вниз и назад обеспечивает движение правой вверх и вперед.
У Ди при каждом броске левая рука уходила в сторону. В результате то же самое делала и правая рука. Что еще хуже, для компенсации крутящего момента он опускал правый локоть. Рей был прав. Делать такое с Ди было равносильно тому, чтобы связать передние ноги фавориту Дерби, укоротив его шаг на один-два фута. Парень обладал огромной силой, но использовал ее при броске только наполовину, а его точность резко снижалась. При этом он еще и чувствовал себя некомфортно. В итоге Ди только нервничал и злился.
Как ни смотри, все плохо.
Но это было поправимо.
Вполне поправимо. Проблемой оставалась та веревка, связывающая ноги, что была у него в голове.
Ди отступил, выбрал цель и запустил мяч, промахнувшись примерно на три фута.
Я все понял.
– Идем.
Отличительной чертой автомобильного лабиринта, в котором мы тренировались, было то, что в некоторых местах высота штабелей достигала двадцати футов, причем стояли они вплотную, тесно прижавшись друг к другу. Ширина проходов не превышала двух-трех футов, так что идти между ними приходилось слегка развернувшись боком.
Мы с Ди прошли по одному такому проходу. Потом я отстал футов на пятнадцать и сказал:
– А теперь брось мне мяч.
Он рассмеялся.
– Шутишь.
– Когда речь идет о броске, я себе шуток не позволяю.
Он показал на торчащие из стен куски ржавого металла.
– Я уже забыл, когда прививку от столбняка делал.
– Ты со мной споришь?
Он поднял мяч и попытался запустить в меня, но задел левой рукой смятую в лепешку машину, и мяч запрыгал между стенами, словно шарик, выстреленный пинбольной машиной. Я бросил мяч ему.
– Здесь возможен только один вариант – верхний бросок.
Ди поймал мяч.
– Как ты это делаешь?
– Подумай. Проблема в твоей левой руке. Вытяни ее вниз. Держи левую руку так, чтобы она постоянно касалась тела. Потом, когда движение изменится в лучшую сторону, контакт станет необязательным, но сейчас тебе нужно акцентироваться на нем.
Ди повторил попытку с тем же успехом.
Я показал еще раз, медленно.
– Левую руку вниз. Правую вверх.
Парнишка собрался и бросил. Левая рука вниз, правая вверх – и мяч полетел прямиком ко мне, хотя в конце и вильнул вправо.
– Небольшое отклонение не страшно. Плохо, когда большое. При броске на тридцать ярдов мяч может отклониться ярдов на пять. Давай еще раз.
Так мы и провели остаток дня, бросая мяч между стенами из спрессованных машин. Отработали, наверно, пару сотен бросков.
Мы вышли из автомобильного лабиринта. Ди посмотрел на исцарапанные руки и сбитые в кровь костяшки пальцев правой руки и, покачав головой, улыбнулся. Бросок действительно стал лучше.
– Как рука?
Он покрутил ею вверх-вниз.
– Усталость есть, но ощущение хорошее.
– Приложи лед. Лед – твой новый лучший друг. – Я повернулся к нему. – То, что тренер закладывал в тебя два года, за один день не исправишь. Потребуется время. Но задача выполнимая. Так что продолжай.
Он недоверчиво посмотрел на меня.
– Готово?
– Закончили.
– Что?
– Готово – это то, что случается в духовке. Здесь мы либо заканчиваем, либо нет.
– Кого-то ты мне напоминаешь.
– Это она меня учила. – Я указал на холм. – И, отвечая на твой вопрос, нет, не закончили. Ты знаешь, что делать.
Ди улыбнулся.
– Бегом на вершину.
Я наклонился и поднял две упряжки.
– Вот в этом.
Парень с сомнением посмотрел на то, что я ему предложил. Это была большая шина.
– Круто… – простонал он, натянув ее на себя, – эти твои старомодные штучки меня убивают.
– Вперед, – бросил я, рванув вверх. – Боль, которую ты сейчас чувствуешь, – это уходящая из тела слабость.
– Ага, знаю.
– Откуда?
– Видел на стене в нашей раздевалке.
– Это я написал.
– Понятно, – буркнул Ди у меня за спиной.
Через несколько минут мы стояли на вершине, глядя на далекое поле. В центре тренер дул в свисток и отдавал какие-то распоряжения квотербеку и нескольким принимающим. Плотный, мускулистый квотербек больше походил на штангиста, чем на футболиста. Коуч суетился и кричал, да так громко, что эхо долетало и на вершину Ведра. Броски, быстрые и сильные, не достигали цели. Отличаясь неточностью, квотербек то и дело срывался на крик. Предрасположенность к вспышкам гнева, насколько я мог судить, досталась ему от папаши. Ошибаясь, он указывал на принимающих. Слов слышно не было, но по жестам становилось ясно, что виноваты во всем именно они.
– Я так понимаю, это твой коуч и его сынок?
– Да, – медленно кивнул Ди. – Они самые.
Броски следовали один за другим, мячи летели ввысь и в сторону, и с каждым броском язык тела как квотербека, так и тренера становился все откровеннее.
– Ого. Парень-то с характером.
– Ты еще мало видел. Он только разогревается. Подожди немного и увидишь, как он швыряет мяч им в лицо, когда они стоят в хадле. Или как коуч раздает оплеухи планшетом по маске.
Я усмехнулся.
– Не могу разобрать, что он говорит, но принимающим сейчас точно не до смеха.
– Коуч Деймон говорит, что веселиться надо, когда выигрываешь.
– Выигрывать, конечно, весело, но радоваться можно не только победам.
– Можно вопрос? – спросил после паузы Ди. – Только ответь в любом случае, даже если ответ будет мне неприятен.
В его словах мне послышалось эхо моей жены.
– Это Одри сказала тебе так сформулировать вопрос?
Он улыбнулся.
– Да.
– Ладно. Валяй.
– Ты занимаешься со мной достаточно долго и уже понял, могу я поправить то, что нужно поправить, и, – он кивнул в сторону поля, – смогу ли играть на следующем уровне. Так смогу или нет?
Я снял обе шины, поставил на попа и толкнул. Шины устремились вниз и, скатившись, врезались в штабель машин в четырехстах ярдах под нами.
– А хочешь? – спросил я, сворачивая веревку.
– Хочу.
– Тогда мое мнение значения не имеет.
– Конечно, имеет.
Я покачал головой.
– Нет. На самом деле значение имеет только то, что у тебя здесь. – Я постучал его по груди, повыше сердца, и кивнул в сторону поля. – Послушай, давай разберемся прямо сейчас. Кто может стать квотербеком? У кого самая сильная рука и самые быстрые ноги, кто лучше видит поле. Журналисты ошибаются, да я и сам одно время рассчитывал только на это. До некоторой степени так оно и есть. Это все, что требуется. Хочешь услышать – я скажу. Все эти инструменты у тебя есть. Такого одаренного парня я давно уже не видел. И уж тот тупица тебе точно не ровня. Но, по правде говоря, лучшие квотербеки это не всегда ребята с лучшими показателями, но всегда самые благородные. Не спрашивай себя, лучше ли ты того стероидного парня. Спроси, насколько сильна твоя любовь.
Он растерянно посмотрел на меня.
– Что?
– Для квотербека главное в футболе не показать, как велик ты лично, но помочь проявить себя другим. – Я кивнул в сторону принимающих внизу. – Взять хотя бы этих пятерых ребят. Как по-твоему, они примут за него пулю или воспользуются им как живым щитом? – Ди рассмеялся. – Парням в хадле наплевать, что там говорит статистика. Или какой у тебя где-то рейтинг. Им нужно знать, готов ли ты вычерпать из себя последнее, когда все твое тело твердит, что ты не можешь и не хочешь. А когда ты сделаешь это один раз, им нужно знать, готов ли ты повторить.
– А если у меня не будет такого шанса?
– Не заморачивайся насчет того, что не в состоянии контролировать. Свой шанс ты получишь. Твоя задача – использовать его по максимуму, когда он выпадет. Может, другого и не будет. А еще ты должен произвести такое впечатление, чтобы коуч понял, что останется без работы, если не выпустит тебя на поле. – Ди рассмеялся. Ветер стирал пот с наших лиц, а снизу снова доносились крики и вопли. – Сразу после свистка, как только ты делаешь шаг в войну – а это именно война, так что не обманывайся, – парни в хадле должны увидеть в твоих глазах нечто такое, что нельзя измерить, что нельзя выработать тренировками, что не дают стероиды. Три главных слова для тебя: «Мы можем победить». Тем ребятам внизу нужен кто-то, в кого они смогут поверить. И я абсолютно уверен, что в того парня они не верят. Ответ, который они ищут, не в сильной руке, бросающей мяч на сорок ярдов, не в смазливой физиономии и не в том факте, что твой папаша – тренер. Ответ идет отсюда. – Я постучал себя по груди.
Внизу игроки бегали по полю. Брошенный квотербеком мяч улетел вправо.
– Великая игра, – сказал я. – Может быть, величайшая на свете. Сколько осталось добрых воспоминаний…
– Ты придешь посмотреть меня?
Я подмигнул.
– Конечно. Но не туда. Может, воспользуешься сотовым Одри и позвонишь мне в перерыве.
– У тебя же нет телефона.
Я шутливо ткнул его в бок.
– Ради тебя что-нибудь придумаю.
Мы уже повернулись и потрусили вниз, когда что-то вдруг привлекло внимание Ди. У него даже глаза полезли на лоб. Я оглянулся и увидел идущую к нам Одри. На плече у нее лежала та самая палка, с помощью которой она так ловко расправилась с пугалом. Выражение ее лица не обещало ничего хорошего. Печатая шаг, Одри подошла ко мне и, выставив палец, медленно и четко процедила сквозь зубы:
– Не смей мне указывать.
Чувствуя, что она не закончила, я ждал.
Одри подняла палку. В глазах набухли слезы. Последнее слово прозвучало чуть слышно.
– Никогда.
Высказавшись и решив, что раскроить мне череп лучше в другой раз, моя жена повернулась и зашагала прочь. Ди проводил ее взглядом и, понизив голос, спросил:
– Ты что натворил?
– Вывел ее из себя. Снова.
– Никогда ее такой не видел, – прошептал он.
Одри исчезла в окружившей нас темноте. Над ухом закружились, пища, москиты. Мы пошли вниз, и я похлопал Ди по плечу.
– Завтра утром. В то же время и на том же канале.
– Что?
– Ничего. Это до тебя было. Увидимся утром здесь, как всегда.
Я повернул к домику.
– Коуч?
Никогда раньше он так ко мне не обращался.
– Называй меня Мэтью или Мэтти.
Ди шагнул ближе, и в свете уличного фонаря его лицо перечеркнула тень. Пальцы сжали бутсы.
– Ты… ты сделал то… – Он кивнул назад. В прошлое. – То, про что говорят?
– А что?
– Просто… – Он пожал плечами.
– Ди, почему ты должен верить всему, что я скажу?
Он снова пожал плечами.
– Виновен или нет, я ничего не могу доказать.
Ди покачал головой.
– Я же не прошу доказать. Просто спрашиваю. Чтобы ты ответил мне в лицо.
– Домашнее задание ты выполнил. А что сам думаешь?
– Думаю, если ты это сделал, то получил по заслугам. И, – Ди оглянулся через плечо в том направлении, где исчезла Одри, – до сих пор получаешь. А если не сделал, то… – Он опустил голову, потом посмотрел на меня в упор. – Тогда мне очень жаль.
– Давай-ка больше смотреть на мяч, чем по сторонам. Я не знаю, сколько еще мы будем заниматься, но если мы не станем об этом говорить, то потом, когда тебя спросят о наших отношениях, ты сможешь ответить честно. Возможно, это убережет тебя от каких-то неприятностей в будущем. Ты сможешь просто повторить то, что я сказал. Договорились?
– Можно еще один вопрос?
– Конечно.
– Ты еще любишь Маму Одри?
Я удивился.
– Ты так ее называешь?
– Она сама так сказала, когда мы познакомились… – Он помолчал, словно подсчитывая что-то. – Наверно, через несколько недель после того, как ты попал в тюрьму. Она спала в одной комнате со мной, потому что мне не нравилось оставаться одному. Однажды меня что-то напугало, и я крикнул: «Мама!» Она всегда была рядом. Ей, наверно, не хотелось, чтобы я называл ее так в присутствии других сестер, поэтому она сама добавила «Одри». Теперь, когда мы не одни, я называю ее «мисс Одри» или «сестра Линн», но когда мы вдвоем… она для меня просто «Мама».
Я сложил руки на груди и посмотрел в сторону Сент-Бернара и монастыря, повернув голову так, чтобы Ди не видел моего лица. Его вопрос остался без ответа.
Не знаю почему, но Ди заговорил снова. Может быть, ему хотелось сделать приятное – и себе, и мне. Так или иначе я многое узнал и о самом Далтоне Роджерсе.
– Укладывая спать, Мама рассказывала мне на ночь всякие истории, – усмехнулся он. – О великих квотербеках. Все и не сосчитать. От одной переходила к другой. Кто с кем соперничал из чемпионата в чемпионат. У нее это получалось – заслушаешься. А мне все было мало: постоянно ее просил – мол, пожалуйста, еще. Даже не представлял, пока не повзрослел, что это все правда. И очень долго не знал, что вы двое… Наверно, классе в седьмом мы смотрели видео с одной вашей школьной игрой, и она не успела выключить, и я увидел вас обоих после игры. – Парень пожал плечами. – Прикинул одно к другому… Мама говорит, ты любишь эту игру больше жизни. Больше, чем ее.
Я кивнул.
– Да, футбола мне не хватает.
– Так почему бы не попробовать? Попытайся.
Я покачал головой.
– Дело сложное.
Он посмотрел в сторону монастыря.
– Мама уверена, что ты вот-вот соберешь вещички, что за тобой пришлют самолет, и ты улетишь куда-нибудь на просмотр. Постоянно твердит, чтобы я не надеялся зря, не думал, что ты протянешь здесь до конца лета, чтобы я брал, что можно, и не привязывался.
Это в ней говорила боль.
– Послушай, я не собираюсь никуда улетать.
Выражение невинного любопытства на его лице сменилось искренним желанием понять.
– Я вчера в Интернете посидел…
Ди бросал мне крючок. Я подождал.
– И?
– Читал старые отчеты. Смотрел видеозаписи суда.
Снова пауза. Еще одна наживка. Подыграть?
– И?
– Та женщина, мисс Кастодиа… Она выступала… убедительно.
– Ее зовут Джинджер, и присяжные согласились с ней.
– Трудно сказать, но, судя по записи, ты это сделал.
– Вот и присяжные так посчитали.
Ди покачал головой.