Джонни и мертвецы Пратчетт Терри
В трубке щелкнуло. Воцарилась тишина. Вновь потеплело.
Спустя полминуты за двадцать миль от города в маленьком деревянном домике, где размещался радиотелескоп Сплинберийского университета, резко похолодало.
– Работает!
– А что вы себе думали? Самая страшная сила во всей этой вашей вселенной, чтоб ей повылазило, – сила привычки. Тяготение мосье Ньютона рядом с ней – пшик.
– Когда же вам пришла в голову эта мысль?
– Помню, я тогда работал ну очень крупную треску.
– Да? Ну-с… посмотрим, что можно сделать…
Мистер Флетчер оглядел комнатушку. В настоящий момент в ней не было никого, кроме Адриана Миллера по прозвищу Любопыт, мечтавшего стать астрономом, поскольку работа астронома в его представлении состояла исключительно в том, чтобы допоздна не ложиться спать и смотреть в телескоп. Он страшно удивился бы, если бы узнал, что основное ее содержание – складывать длинные колонки цифр в маленькой хибарке посреди продуваемого всеми ветрами поля.
Информация, поступавшая сейчас от телескопа, представляла собой единственную память о звезде, взорвавшейся двадцать миллионов лет назад. Взрыв бесследно уничтожил на двух планетах миллиарды миролюбивых, спокойных, маленьких и упругих как резина существ. Несмотря на прискорбный факт своей гибели, они определенно служили Адриану большим подспорьем в его стремлении получить степень доктора философии, и кто знает – быть может, на вопрос, считают ли они свой труд напрасным, ответ поступил бы отрицательный…
Адриан поднял голову: моторы телескопа внезапно включились. На панели управления замигали лампочки.
Он схватился за главные переключатели. Они оказались такими холодными, что обжигали.
– Ай!
Огромная тарелка развернулась к Луне, висевшей над самым Сплинбери.
Принтер рядом с Адрианом зажужжал и залязгал, и на бесконечной бумажной ленте, которая поползла из него, появилось вот что:
0101010010101010001000010000110011001010
ЕСТЬПОШЕЛНИЧЧПУСТООО00000000011101111
ЛАДНОВОЗВРАЩАЮСССЬ000010001…
Мистера Флетчера рикошетом отбросило от Луны.
– И какая она?
– Я не успел толком рассмотреть, но вряд ли мне хотелось бы там жить. Однако мы добились своего. Небо – это что-то, мистер Эйнштейн!
– Согласен, мосье Флетчер! А кстати, куда подевался этот молодой человек?
– Мне показалось, он вспомнил о каком-то очень срочном деле.
– Ах вон что. Нуте-с… надо бы доложиться остальным, а, мосье Флетчер?
Ночь в Центральном полицейском участке Сплинбери выдалась спокойная. Сержант Славни сидел и глядел на маленькие огоньки рации.
С юных лет сержант невзлюбил рацию. Она стала проклятием его жизни. Запоминать позывные было для Славни сущим мучением: все эти «Танго-Полька-Фокстрот» нипочем не желали держаться у него в голове, особенно когда он в два часа ночи гнался по улице за нарушителями законности и порядка. В конце концов он передавал какие-нибудь позывные вроде «Тряпка-Холка-Капот», что категорически и полностью исключало возможность его продвижения по службе.
Особенно Славни ненавидел рацию в такие ночи, как эта, когда ему выпадало дежурить. Не затем он поступал в полицию, чтобы осваивать всякую технику.
Телефон вдруг ожил. Звонил главный администратор «Одеона». Сержант Славни не сразу понял, чего от него хотят.
– Ну да, знаю, специальный сеанс по случаю Хэллоуина, – сказал он. – Стало очень холодно? Ну и что? Что, по-вашему, я должен сделать? Арестовать кинотеатр за то, что в нем холодно? Я полицейский, а не специалист по центральному отоплению! И кинопроекторы я тоже не ремонтирую!
Но едва он повесил трубку, как телефон зазвонил вновь. На звонок ответил один из молодых констеблей.
– Это из университета, – доложил он, прикрывая трубку ладонью. – Говорят, в радиотелескоп вселилась неизвестная сила внеземного происхождения. Знаете, у них за Слэйтом стоит такая огромная штуковина вроде спутниковой тарелки?
Сержант Славни вздохнул.
– Сможете получить описание? – спросил он.
– Я смотрел такой фильм, сержант, – вступил в разговор другой полицейский. – Там инопланетяне высадились на Земле и превратили всех до единого в городе в гигантские овощи.
– Да что ты? Ну, здесь это заметят дай бог через месяц-другой, – сказал сержант.
Констебль положил трубку.
– Он сказал только «неизвестная сила внеземного происхождения». И еще пожаловался на жуткий холод.
– Ага. Стало быть, жутко холодная неизвестная сила внеземного происхождения, – резюмировал сержант.
– К тому же невидимая.
– Ясно. Он опознает ее, если не увидит еще раз?
Молодой полицейский озадаченно взглянул на начальника. Не мечите бисер перед свиньями, подумал сержант.
– Хорошо, – сказал он. – Итак, нам известно следующее. В Сплинбери вторглись неизвестные невидимые пришельцы. Они заглянули в «Гадкого утенка», взорвали там игровой автомат «Космические захватчики» – на мой взгляд, вполне разумный поступок – и отправились в кино. Что ж, тоже можно понять. Пока новые фильмы доберутся до арфы Кадавра…
Телефон снова зазвонил. Констебль поднял трубку.
– Ну-с, как развиваются события, позвольте вас спросить?
– Это хозяин «Чудо-пиццы», сержант, – сказал констебль. – Он говорит…
– Ага! – перебил сержант. – Все правильно! Они зашли за пиццей номер три «Экстра пепперони»! Надо полагать, она напоминает им кого-то из друзей.
– Надо бы съездить туда, перекинуться с ним словечком, – неуверенно сказал констебль. Обед был давно. – Просто чтоб показать…
– Я сам съезжу. – Сержант Славни взялся за шляпу. – Но если я вернусь гигантским огурцом, кому-то не поздоровится.
– Мне без анчоусов! – крикнул констебль вслед выходящему в ночь сержанту.
В атмосфере витало нечто странное. Сержант Славни всю свою жизнь прожил в Сплинбери, но ничего подобного не припоминал. Все словно наэлектризовалось, а воздух отдавал жестью.
И внезапно пришло озарение.
Вдруг это правда? Конечно, про пришельцев без конца снимают дурацкие фильмы, но ведь это вовсе не исключает возможности их существования, верно? Он и сам много раз видел по ночному каналу подобные сюжеты. Пришельцы всегда выбирают для посадки окрестности маленьких городков…
Славни помотал головой. Не-ет…
Сквозь него прошел Уильям Банни-Лист.
– Ну зачем вы так, Уильям, – упрекнул его Олдермен, когда сержант Славни вздрогнул и заспешил прочь.
– Он олицетворяет угнетателей трудящихся масс, – объявил Банни-Лист.
– Но без полиции нельзя, – сказала миссис Либерти. – Иначе все начнут делать, что их левая нога захочет.
– Ну, нам-то это все равно, – заметил мистер Порокки.
Олдермен оглядывал ярко освещенную улицу, по которой они шли. Живых было немного, зато мертвецов более чем достаточно – они заглядывали в витрины магазинов, а те, что постарше, заглядывались на витрины и ломали голову над тем, что видят.
– Не припомню, чтоб в мое время было столько лавочников, – сказал он. – Должно быть, недавно понаехали. И мистер Садд О’Водд, и мистер Детски-Мир, и мсье Рэмон Обуви…
– Кто? – переспросила миссис Либерти.
Олдермен указал на вывеску на другой стороне улицы.
– Ре-монт о-бу-ви. – Мистер Порокки хмыкнул.
– Ах вот как это произносится? – сказал Олдермен. – А я подумал, он француз. Слово чести. И везде электричество. И нигде ни грана… э-э… навоза.
– Фи! – фыркнула миссис Либерти. – Прошу не забывать, что вы находитесь в обществе Настоящей Леди!
– Именно поэтому он сказал «навоз», – радостно хохотнул Уильям Банни-Лист.
– А еда! – продолжал Олдермен. – Индусская! Китайская! Цыплята из Кентукки! А одежду их вы видели? Из чего ее шьют, как по-вашему?
– По-моему, из пластика, – сказал мистер Порокки.
– Очень броско, красиво и долговечно, – заметила миссис Либерти. – И столько девушек в панталонах… В высшей степени практично и эмансипэ.
– А какие они все красотки! – прибавил Уильям Банни-Лист.
– И все такие рослые… и ни одного калеки! – сказал Олдермен.
– Так было не всегда, – промолвил мистер Порокки. – В тридцатые годы нам пришлось несладко.
– Да, но теперь… – Олдермен раскинул руки и обернулся. – Лавки ломятся от синематографических приемников! Повсюду яркие краски! Высокие люди со здоровыми – своими! – зубами! Эпоха дивных чудес!
– Лица у них не слишком веселые, – заметил мистер Порокки.
– Игра света, – отрезал Олдермен.
Время подходило к полуночи. Мертвецы собрались под сводами безлюдного Пассажа. Все решетки были спущены и заперты, но, когда ты мертв, это не имеет значения.
– Недурственный получился вечерок, – сказал Олдермен.
– Не могу не согласиться, – поддержала его миссис Сильвия Либерти. – С самой смерти я так не веселилась. Как жаль, что придется вернуться…
Олдермен скрестил руки на груди.
– Вернуться?
– Полноте, Томас. – Однако голос миссис Либерти звучал куда менее уверенно, чем в начале вечера. – Не хочу уподобляться Эрику Строггу, но вы же знаете правила. Мы должны вернуться. Ведь День настанет.
– Я не вернусь. Я натуральнейшим образом наслаждался. Я не вернусь.
– И я, – подхватил Уильям Банни-Лист. – Долой тиранию!
– Мы должны быть готовы к Судному дню, – напомнила миссис Либерти. – Как знать, возможно, он наступит завтра. Только представьте – придет Судный день, а мы его прозеваем!
– Ха! – сказал Уильям Банни-Лист.
– Я гнил на этом кладбище восемьдесят лет, – заговорил Олдермен Боулер. – И ничего подобного, к вашему сведению, не ждал. Я думал, на миг все окутает тьма, а следом явится некто раздающий арфы.
– Стыдитесь!
– А вы ожидали от своей кончины чего-то иного? – не сдавался тот.
– Я – да, – ответил Уильям Банни-Лист. – Вера в загробную жизнь того, что кто-то курам на смех окрестил «душой», есть не что иное, как примитивное суеверие, коему нет места в динамично развивающемся социалистическом обществе!
Все посмотрели на него.
– А вы не думали, – осторожно сказал Соломон Эйнштейн, – пересмотреть свое мнение в свете экспериментально полученных объективных данных?
– Не воображайте, будто посадили меня в галошу, если ненароком попали в точку! Да, я обнаружил… что в основном я еще здесь, – горячился Уильям Банни-Лист, – но это не опровергает теорию в целом!
Миссис Либерти пристукнула призрачным зонтиком.
– Не могу сказать, что мне не понравилось, – сказала она, – но, согласно правилам, к рассвету мы должны вернуться на места. Что будет, если мы запоздаем и забудем, кто мы? Что, если завтра настанет Судный день?
Томас Боулер вздохнул.
– Ну и что? – сказал он. – Хотите знать, что я тогда скажу? Я скажу: это было лучшее, что я сделал за последние восемьдесят четыре года. Между прочим, никто не предупреждал меня, что я и за гробовой доской останусь тучным стариком, страдающим одышкой. Откуда у меня одышка? Я ведь не дышу! Я испустил дух, и что же? Извольте, мистер Боулер, сидеть сиднем в мраморном сарае и ждать – точно… точно в приемной у врача! И это справедливость, позвольте вас спросить? Чего мы ждем? Зачем? «Настанет День»! Мы все… прибываем, уже извещенные об этом, но никто не говорит, когда этот день настанет! Я только начал наслаждаться жизнью, – проговорил он. – Ах, как мне хотелось бы, чтобы эта ночь не кончалась!
Мистер Флетчер подтолкнул локтем Соломона Эйнштейна.
– Сказать им?
– Что сказать? – спросил Уильям Банни-Лист.
– Да тут такое дело… – начал Эйнштейн.
– Пришли иные времена, – сказал мистер Флетчер. – Вся эта чепуха насчет того, чтобы успеть домой до зари, пока не пропел петух, возможно, и годилась в ту незапамятную старину, когда люди считали, что Земля плоская. Но сейчас в это никто не верит…
– Э-э… – Один из мертвецов поднял руку.
– Ах да, – сказал мистер Флетчер. – Спасибо, мистер Рональд Ньютон (1878–1934), экс-председатель «Сплинберийского общества сторонников теории плоской Земли». Я знаю, у вас Свои Взгляды. Но я пытаюсь сказать, что…
– …заря – она и время, и место, – взмахнул руками Эйнштейн.
– Потрудитесь объяснить! – потребовала миссис Либерти.
– Мадам Либерти, – Эйнштейн взволновался, – день с ночью вечно гоняются друг за дружкой.
– Но есть ночь без конца и края, – подхватил мистер Флетчер. – Если как следует разогнаться…
– Выражаясь в духе релятивизма… – вставил Эйнштейн.
8
Ночь без конца и края…
В серебряной луковице Мироздания без устали крутятся зубчатые колесики часового механизма, тикают, отсчитывая секунды. Полночь не стоит на месте, она стремительно облетает планету, делая тысячу миль в час, и, словно черный нож, отсекает ломти хлеба насущного – сегодня – от вечной ковриги Времени.
Время течет повсюду. Но дни и ночи – явления местного значения, они касаются лишь домоседов. Перемещаясь достаточно быстро, можно обогнать стрелки часов…
– Сколько нас в этой телефонной будке? – спросил мистер Флетчер.
– Семьдесят три, – откликнулся Олдермен.
– Отлично. Куда направимся? В Исландию? В Исландии полночь еще не наступила.
– А в Исландии можно развлечься? – спросил Олдермен.
– Вы любите рыбу?
– Терпеть не могу.
– Тогда Исландия отпадает. Мне кажется, без рыбы в Исландии нельзя развлечься на славу. Ну что ж… в Нью-Йорке вечер только начинается.
– Америка? – вскрикнула миссис Либерти. – А с нас там не снимут скальпы?
– Боже правый, нет! – сказал Уильям Банни-Лист, который чуточку лучше разбирался в современном положении дел.
– Вероятно, нет, – сказал мистер Флетчер. Он в последнее время регулярно смотрел выпуски новостей и разбирался в текущей ситуации даже лучше Уильяма Банни-Листа.
– Послушайте, мы же мертвые, – сказал Олдермен. – О чем нам тревожиться?
– Ну-с, приступим. Вас может шокировать необычный способ перемещения, – сказал мистер Флетчер, когда в телефоне что-то защелкало. – Но все, что от вас требуется, – это следовать моему примеру. Нет ли здесь случайно Стэнли Нетудэя?
Футболист высоко поднял руку.
– Мы отправляемся на запад, Стэнли. Раз в смерти попробуйте не перепутать направление. А теперь…
И один за другим они исчезли.
Джонни лежал в кровати и смотрел, как подбитый шаттл тихонько вращается в лунном свете.
После собрания навалились хлопоты. Кто-то из «Сплинберийского стража» взял у него интервью, потом его снимали для Мид-Мидлендского телевидения, и все жали ему руку, и домой он попал лишь к одиннадцати.
Но хотя бы тут обошлось без проблем. Мама еще не вернулась, а дедушка смотрел велогонки, проходившие где-то в Германии.
У Джонни не шел из головы Батальон. Они вернулись аж из Франции. А кладбищенские мертвецы боялись сделать лишний шаг. Но на самом-то деле между ними не было разницы. В чем же причина?..
Мертвецы с кладбища совершали вылазки только в ближайшие окрестности. Почему? Батальон, когда понадобилось, совершил марш-бросок из-за моря. Совсем не обязательно оставаться там, куда тебя поместили.
– Нью-Йорк, Нью-Йорк.
– Почему «Нью-Йорк» написано дважды?
– Но это же АМЕРИКАНЦЫ! Полагаю, они просто боялись напутать.
– Сколько света! Что это?
– Статуя Свободы.
– Немного похожа на вас, Сильвия.
– Чушь!
– Кто-нибудь поглядывает, нет ли поблизости этих Охотников за привидениями?
– Думаю, они лишь детище синематографа, Уильям.
– Далеко ли до утра?
– Не один час! Все за мной! Отсюда вид лучше!
Отчего все лифты во Всемирном Торговом Центре почти целый час сами собой ездили вверх-вниз, навсегда осталось тайной…
Утро тридцать первого октября выдалось туманное. Джонни прикинул, не заболеть ли на денек, чтобы подготовиться к обещающему быть весьма насыщенным вечеру, но решил все же сходить в школу. Там радуются, если ты время от времени показываешься.
Он пошел через кладбище.
На кладбище не было ни души. Джонни терпеть не мог такого безлюдья. Оно напоминало ему мгновения кинофильмов, заполненные ожиданием внезапного появления пришельцев. Эти минуты почему-то пугали намного сильнее, чем вид клыков и когтей.
Потом он наткнулся на мистера Строгга. Любой другой, кто пошел бы по тропинке вдоль канала, заметил бы лишь разбитый телевизор. Но Джонни увидел опрятно одетого маленького человечка, который смотрел призрачную передачу.
– А, это ты, мальчик, – сказал он. – Ну, наделал хлопот? – И показал на экран.
Джонни ахнул. На диване в телестудии преспокойно беседовал с какой-то дамой мистер Аттербери. Еще там был представитель «ОСП», явно переживавший трудные минуты. Он пришел с заранее заготовленным текстом выступления и теперь никак не мог смириться с мыслью, что привычный номер не пройдет.
Мистер Строгг прибавил звук.
– …уверяю вас, на всех этапах в полной мере учитывалось общественное мнение, но договор, заключенный нами с нынешними городскими властями, вне всяких сомнений, является совершенно законным и юридически правомочным.
– Но «Сплинберийские добровольцы» утверждают, что слишком многое решалось за закрытыми дверями, – возразила ведущая. Она просто упивалась ситуацией. – Якобы всестороннее обсуждение не имело места и мнение местных жителей никого не интересовало.
– В чем, разумеется, нет ни капли вины «ОСП», – благожелательно улыбаясь, поддел мистер Аттербери. – Компания продемонстрировала подлинные чудеса служения обществу и сотрудничества с общественностью. По-видимому, мы имеем дело скорее с недочетами, нежели с полукриминальной деятельностью, поэтому «Добровольцы» с величайшей радостью окажут компании любую конструктивную помощь и даже, возможно, предоставят компенсацию.
Вероятно, никто, кроме Джонни и оэспэшника, не заметил, что мистер Аттербери достал из кармана монетку в десять пенсов. Он вертел ее в пальцах, а представитель компании смотрел на нее, точно мышонок на кота.
Сейчас он предложит ему возместить их затраты в двойном размере, подумал Джонни. В прямом эфире!
Но нет. Мистер Аттербери лишь продолжал вертеть монетку в пальцах – так, чтобы собеседник ее видел.
– Предложение, кажется, очень дипломатичное, – заметила тележурналистка. – Скажите, мистер… э-э…
– Представитель компании, – подсказал человек из «ОСП». Вид у него был бледный. В свете юпитеров ярко блеснула монетка.
– Скажите, господин представитель… чем, собственно, занимается холдинговая компания «Объединение, слияние, партнерство»?
Джонни сказал себе, что мистеру Аттербери самое место в испанской инквизиции.
Мистер Строгг убавил звук.
– А где все остальные? – спросил Джонни.
– Не возвращались, – с чудовищным злорадством сообщил мистер Строгг. – В могилах сегодня никто не ночевал. Вот оно, непослушание. Знаешь, что их теперь ждет?
– Нет.
– Они исчезнут. Да-да. Ты напичкал их идеями. Они вообразили, будто могут разгуливать где вздумается. Но те, кто шляется невесть где, вместо того чтобы сидеть на месте… для них нет возврата. И точка. Вот грянет завтра Судный день, а их где-то носит. Так им и надо.
В мистере Строгге было нечто такое, отчего у Джонни чесались кулаки… но, во-первых, попусту и, во-вторых, бить такого – только мараться.
– Не знаю, куда они ушли, – сказал он, – но, думаю, ничего плохого с ними не случилось.
– Думай что хочешь. – Мистер Строгг отвернулся к телевизору.
– А вы знаете, что сегодня Хэллоуин? – спросил Джонни.
– Да? – Мистер Строгг внимательно смотрел рекламу шоколада. – Значит, нынче ночью придется проявить осторожность.
У моста Джонни обернулся. Мистер Строгг сидел на прежнем месте. В полном одиночестве.
Мертвецы вместе с радиосигналом мчались над Вайомингом…
Они уже начали меняться. Их еще можно было узнать, но только когда они вспоминали, кто они такие.
– Видите, я же говорил, что это возможно, – сказал тот, кто по временам становился мистером Флетчером. – Нам не нужны провода!
Высоко над Скалистыми горами они наткнулись на грозу. И повеселились от души.
А потом заскользили по радиоволнам на юг, в сторону Калифорнии.
– Который час?
– Полночь!
Джонни стал своего рода школьным героем. «Сплинберийский страж» поместил на первой странице статью под заголовком «РЕЗКАЯ КРИТИКА МЭРИИ В СВЯЗИ С ГРОМКИМ СКАНДАЛОМ ИЗ-ЗА ПРОДАЖИ КЛАДБИЩА». В «Страже» вообще очень любили обороты вроде «резкой критики» и «громкого скандала»; читатели поневоле задумывались, в каких выражениях редактор общается с домашними.
В статье упоминался Джонни (фамилию переврали), а в одном месте говорилось: «Герой войны Артур Аттербери, председатель недавно образованного общества «Сплинберийские добровольцы», в интервью нашему корреспонденту сказал: «В нашем городе есть молодые люди, у которых в одном мизинце больше чувства преемственности поколений, чем у некоторых облеченных полномочиями взрослых – во всем теле». Вероятно, здесь кроется намек на главу городской администрации мисс Этель Либерти. К сожалению, вчера вечером нам не удалось задать ей наши вопросы».
Нашлись даже учителя, поставившие Джонни в пример своим подопечным: учащиеся их школы редко появлялись в прессе, разве что под заголовками вроде «ПО ПРИГОВОРУ СУДА НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЕ УГОНЩИКИ ОТПРАВЛЕНЫ В КОЛОНИЮ».
Историк спросил у Джонни про «Дружных сплинберийцев». И Джонни с удивлением обнаружил, что рассказывает классу про Олдермена, Уильяма Банни-Листа и миссис Сильвию Либерти (хотя он предусмотрительно соврал, что раскопал все это в библиотеке). Одна из девочек сказала, что обязательно напишет реферат о миссис Либерти, Неутомимом Борце За Права Женщин. Ага, поддакнул Холодец, за что боролись, на то и напоролись, – и завязался бурный спор, продлившийся до конца урока.
Интерес выказал даже директор. Вероятно, он испытал огромное облегчение от того, что Джонни не замешан ни в каких историях вроде «БАНДА ПОДРОСТКОВ, ПРОМЫШЛЯВШИХ МЕЛКИМИ КРАЖАМИ В МАГАЗИНАХ, ОКАЗАЛАСЬ ЗА РЕШЕТКОЙ». Джонни пришлось самому искать дорогу в его кабинет (рекомендуемый литературой метод состоял в следующем: привязать один конец бечевки где-нибудь в знакомом месте и наказать друзьям выходить на поиски, если вы не объявитесь через пару дней). Там он выслушал короткую речь об «активной гражданской позиции» и через минуту был свободен.
На большой перемене он собрал друзей.
– Пошли, – сказал он.
– Куда?
– На кладбище. По-моему, что-то не так.
– Я еще не поел, – сказал Холодец. – Мне очень важно регулярно питаться. А то желудок заболит.
– Прекрати ныть.
Когда они летели наперегонки над сердцем Австралии, им уже не требовались радиоволны.
Заря не спеша плелась через Тихий океан за ними следом, но для них не существовало преград.
– И нам не нужно останавливаться?
– Нет!
– Мне всегда хотелось перед смертью посмотреть мир!
– Ну, тогда это был всего лишь вопрос времени.
– А кстати, который час?
– Полночь!
Кладбище больше не пустовало. Во-первых, там слонялись фотографы, один так даже из воскресной газеты. Во-вторых, съемочная группа с Мид-Мидлендского телевидения. И наконец, местные собачники и целая орава зевак.
В заброшенном уголке миссис Тахион деловито оживляла собой могильную плиту.
– Впервые вижу тут столько людей, – сказал Джонни. И добавил: – По крайней мере, живых.
Читать бесплатно другие книги:
