Хозяин собаки Кэмерон Брюс

49

В назначенный день мать не явилась – впервые за все лето. Мор прождал ее до самого вечера. Его запасы давно закончились: у Собаки был волчий аппетит, а Калли не знала, что сын делит свой кусок с волком. Мор и Собака голодали вот уже двое суток.

Мор полдня провел на берегу ручья, переворачивая камни и бревна в поисках червей и насекомых. То немногое, что он раздобыл, не могло притупить настойчивой боли в желудке. Собака жадно слизала червей с его руки и выжидающе на него посмотрела.

– Извини, больше ничего нет. Мать почему-то не пришла, – виновато произнес Мор.

Собака терпеть не могла оставаться одна; она начинала скулить и повизгивать, как только Мор взбирался наверх, чтобы вылезти наружу через расщелину: вход на уровне земли оставался надежно завален камнями. Мор все обдумал. Если его растерзают дикие звери, Собака не сможет выбраться из пещеры и в конце концов умрет от голода. Но сколь бы ни была жестока голодная смерть, рассуждал Мор, уж лучше тихо угаснуть и незаметно отойти в небытие, чем попасть в зубы свирепого хищника.

На следующий день Мор позавтракал травой. На отмели он разглядел мелких рыбешек, лениво шевелящих плавниками в прозрачной воде, но ни копье, ни дубинка не помогли ему их поймать.

Мать не пришла и в этот день. Он снова прождал почти до самого вечера, удрученно поглядывая на небо. Где же она?

На обратном пути судорогой свело живот; пришлось сесть на корточки, задыхаясь от боли. Когда он встал, закружилась голова, и сначала он даже не понял, что там шевелится впереди: чуть поодаль, среди низких кустарников у реки копошились несколько кроликов.

Мор дрожащей рукой поднял копье и прицелился. Он знал, что у него только один бросок, после чего испуганные кролики нырнут обратно в норы.

– Тихо, тихо, – шептал Мор себе под нос. Сердце застучало сильней, рот приоткрылся. Просвистев в воздухе, копье с силой вонзилось в землю всего на полпальца в стороне от самого жирного зверька, который молнией метнулся в кусты. Мор даже не заметил, в каком направлении он исчез, – как в воду канул.

Почуяв знакомый шум, Собака радостно взвизгнула, бросилась к хозяину и стала просительно облизывать пустые ладони.

– Я ничего не принес, Собака. Может, завтра.

Он взглянул ей в глаза, и его больно кольнуло чувство вины.

Калли не явилась и на следующий день. Дорога к условленному месту вымотала Мора, и на этот раз он не стал задерживаться до вечера. Требовалось во что бы то ни стало раздобыть хоть какой-нибудь пищи. Он пошел туда, где вчера спугнул кроликов, однако не нашел даже их следов и отправился вверх по течению, надеясь обнаружить что-нибудь съедобное.

Вскоре Мор поймал себя на том, что идет, понурив голову и ни о чем не думая. В таком состоянии можно пройти мимо оленя, не заметив его; надо прилечь и отдохнуть. Но стоило ему опуститься на землю, как его охватила неимоверная усталость, словно он брел целый день, как во время зимнего кочевья.

Лежа на спине, он пустыми глазами смотрел в небо и гадал, хватит ли ему сил снова подняться на ноги.

Где-то хрустнула ветка. Мор испуганно вздрогнул и очнулся. Сердце оглушительно заколотилось, и он резким движением сел. О чем он думал, когда уснул под открытым небом? А если бы мимо проходил лев?

По обеим сторонам ручья нависали скалы, гораздо более высокие, чем те, которые окружали приютившую его пещеру. Мор задрал голову, оглядывая крутые склоны, и вдруг заметил огромную стаю сов, описывающую круги над одной из вершин; птицы клубились над ней, словно мошкара над болотами. Из трещин в скале торчали веточки. Гнезда.

А в гнездах могли лежать яйца.

Мор опустил на землю дубинку и копье. Карабкаться на почти отвесный склон было куда тяжелей, чем подниматься к расщелине, служившей входом в волчье логово. Дрожащими от напряжения руками он нащупывал одну зацепку за другой, медленно продвигаясь вверх.

Так высоко он еще никогда не забирался; страшно подумать, что будет, если сорваться. Внизу все казалось крохотным, как рисунки Лиры на стенах. Вдалеке виднелся дым от костров Сородичей, и вилась большая река, отделявшая земли Сородичей от владений Волколюдей.

И вдруг что-то оцарапало его щеку. Должно быть, камешек. Когда обожгло болью затылок, Мор понял: на него напали разъяренные птицы.

Неужели эти птицы охотятся на людей? Они клевались и царапались, били крыльями ему в лицо, рассекли кожу под глазом. Мор отмахнулся рукой и чуть не сорвался, в последний момент схватившись рукой за выступ.

Он заорал от боли и отчаяния, нашарил узенькую площадку, с трудом взобрался на нее и яростно замахал руками над головой. Совы продолжали кружить, не спуская с него холодных глаз. Их было несметное количество, этих серых пернатых хищников с крючковатыми носами на сплюснутой голове. Воздух наполнился шумом крыльев. Мор поискал глазами камень или комок земли и вдруг приметил гнездышко, приткнувшееся между трещинами на расстоянии вытянутой руки. В гнезде лежали крошечные буроватые яйца величиной не больше его ногтя. Мор быстрым движением перебрался на край площадки, запустил руку в гнездо и, продавив скорлупу, жадно выпил яйца одно за другим. Рядом оказалось еще одно гнездо, за ним еще и еще.

Птицы царапали ему лицо, изрезали руки в кровь, но Мор уже не отгонял их, спешно обирая гнезда. Утолив терзавший его голод, он стал класть яйца в котомку, лениво отбиваясь от наседающих птиц. Наконец, Мор опустошил все гнезда, до которых мог дотянуться; котомка тяжело оттягивала плечо.

Путь вниз оказался еще страшнее. Здоровой ногой Мор нащупывал уступы в скале, больная нога беспомощно болталась в воздухе. Изодранные в кровь руки ломило. Разъяренные совы в последний раз накинулись на него и вдруг, захлопав крыльями, серым вихрем взмыли ввысь так же внезапно, как и налетели.

Мор так сосредоточенно цеплялся за скалу, что вздрогнул от неожиданности, коснувшись ногой земли. Он весь дрожал и упал на колени, тяжело дыша. К горлу подступила тошнота.

Чтобы запах крови не привлек хищников, Мор помылся в ручье, затем собрал оружие, перебросил через плечо тяжелую котомку и посмотрел на горизонт.

Битва дня с ночью вскоре закончится, и по небу растечется кровь солнца.

Мор заковылял обратно так быстро, как позволяла больная нога. Тени сгущались, только поблескивающий в стороне ручей указывал ему путь, и Мор следовал вдоль извилистых берегов, не отваживаясь пойти напрямик.

На землю спустилась недобрая тьма. Холмы, темневшие рядом с выкорчеванными ураганом деревьями, казались медведями, камни – волками, толстое бревно – припавшей к земле гиеной.

Панический страх обуял Мора, и он помчался, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая. Когда на небе зажглись яркие капли солнечной крови, рассудок вернулся к нему. Мор соорудил факел, примотав к концу дубинки пук сухой травы и веток, и зажег его.

Теперь можно было различить землю под ногами, зато тьма, лежавшая вне круга света, стала и вовсе непроглядной. Пришлось перейти на шаг.

Ручей повернул еще раз, и разбросанные по берегу валуны стали приобретать знакомые очертания. До пещеры оставалось совсем немного.

И тут за спиной что-то зашуршало.

Мор резко обернулся, взмахнув факелом над головой, и помертвел: позади него готовился к нападению огромный лев, припав передними лапами к земле. В его зрачках играли отблески пламени. Один прыжок – и хищник запустит в него свои кривые когти.

Мор замахал единственным оружием, которое держал в руках, – пылающим факелом. К его удивлению, лев не только не прыгнул, но даже слегка вздрогнул. Огонь испугал его!

Мор поймал себя на том, что перестал дышать. Он неслышно выдохнул и медленно попятился. С каждым шагом мрак все плотнее сгущался над хищником, и наконец лишь его глаза остались сиять во тьме жадным, пристальным блеском.

Осторожно ступая, Мор отправился дальше, нутром чувствуя, что лев крадется за ним по пятам, выжидая удобный момент. Вскоре гигантская кошка выдала себя глухим рыком, в котором отчетливо слышалась досада: перед самым ее носом шел одинокий мягкий зверь – ни рогов, ни когтей с клыками, и все же наброситься на него означало получить по морде огненным цветком.

Мор подвязал к факелу еще немного травы и вгляделся в черную тень, где, как ему казалось, затаился преследователь. Так они и проделали остаток пути: Мор не давал факелу погаснуть, невидимый глазу хищник злобно рычал. Наконец Мор узнал скалы, темневшие по правую руку, и рассмотрел знакомые выступы, ведущие к пещере. Он был дома.

Возник непростой выбор. Пологие скалы – не преграда для льва, Мор это хорошо знал. Однако ему не подтянуться на выступ с факелом в руке. Успеет ли он добраться до расщелины, когда отбросит факел?

Нет, не успеет.

Он судорожно вздохнул и еще раз все обдумал. Есть котомка, полная яиц; возможно, она отвлечет хищника. Если оставить ее и ринуться к скале с факелом в руках, лев накинется на яйца. Пока он будет их пожирать, надо преодолеть подъем.

С глубоким огорчением Мор стащил котомку с плеча, бросил на землю и начал подъем, одной рукой цепляясь за выступы, а другой крепко сжимая факел, свою единственную защиту. На середине пути он застопорился. Теперь ему требовалось подтянуться, то есть нужны обе руки. Он глянул вниз: лев мог одним прыжком преодолеть разделявшее их расстояние. Площадка, где Мор часто грелся на солнышке, была прямо над ним, а внизу…

Внизу из-за кустов вышел лев, обнюхивая землю, словно недоумевая, куда подевалась жертва. Зверь поднял глаза. Нет, он отлично знал, где жертва, и только думал, как до нее добраться.

«Яйца! Жри яйца!» – чуть не закричал Мор.

Но лев не заинтересовался котомкой с яйцами. Он не спускал глаз с живой добычи, дожидаясь, когда угаснет огонь.

50

Мор попал в ловушку: он повис на одной руке и не мог сдвинуться с места, пока держит факел в другой. Лев глухо зарычал – скорее удовлетворенно, чем раздосадованно.

Надо закинуть факел на площадку, подтянуться и снова подхватить, решил Мор, а если лев ринется следом, ткнуть его факелом в морду.

Хищник невозмутимо сидел у подножия скалы и не спускал с него глаз, нервно поигрывая кончиком хвоста. Казалось, он готовился прыгнуть на уходившую от него добычу, несмотря на горящий факел.

Пора, решил Мор. Хрипло вздохнув, он размахнулся и бросил факел на площадку, но не рассчитал: факел ударился о выступ, разбросав искры, и, едва не задев Мора, полетел вниз.

Мор увидел, как лев испуганно отпрыгнул в сторону, и торопливо стал подниматься, нашаривая знакомые щели и выступы. Всякий раз, как под ногами с шумом осыпались мелкие камни, его тянуло посмотреть вниз.

Факел, упавший в щель между камнями, в последний раз вспыхнув, погас. Лев осмелел и, казалось, взглянул Мору в глаза, прежде чем припасть к земле, готовясь к прыжку.

У Мора перехватило дыхание. Не помня себя от страха, он отчаянно карабкался вверх, с силой отталкиваясь здоровой ногой. Путь освещал лунный свет. Слишком медленно, надо быстрее!.. И тут донесся скрежет когтей по камню. Лев бросился в погоню.

Мор достиг площадки, расположенной почти на вершине скалы, и метнулся к расщелине. Тем временем лев готовился совершить финальный прыжок. Буквально чувствуя позади себя горячее дыхание, Мор из последних сил добежал до темнеющей расщелины и прыгнул в нее, отчаянно цепляясь за стены, чтобы замедлить падение.

Наконец-то он был в безопасности. Вцепившись обеими руками в стену, он запрокинул лицо и посмотрел наверх.

Снаружи у расселины, загораживая лунный свет, стоял лев.

Теперь он знал, где прячется его добыча.

Собака едва не сбила Мора с ног, как только он спрыгнул на пол пещеры, а Мор первым делом схватил рожок с тлеющими угольями и разжег костер из собранного заранее сушняка, аккуратно сложенного в кругу камней. Он опасался, как бы лев не решил протиснуться в расщелину вслед за ним.

Когда затрещал огонь и закурился дым, поднимаясь к естественному дымоходу в потолке пещеры, Мор расслабился и позволил Собаке лизнуть себя в щеку. Они, как обычно, принялись возиться и играть, но на сердце у Мора было тяжело. Пища, которую он принес Собаке, осталась снаружи.

– Львы охотятся по ночам, – сказал он Собаке. – Завтра я вылезу и подберу котомку.

В глазах Собаки мелькнуло отчаяние – ведь она ждала его целый день, рассчитывая, что он вернется с едой. Мор горестно вздохнул.

Вспомнилось, как в детстве над ним насмехались старшие ребята: прижав к земле, заталкивали ему в рот траву и грязь. Вывернувшись и встав на четвереньки, он пальцем вычищал мерзкие комки, забившие горло, и его тошнило. Это повторялось каждый раз, когда он пытался очистить горло, а ребята показывали на него пальцем и смеялись.

Мор сел и отстранил от себя Собаку. Она вновь полезла ему на колени, но Мор, улыбаясь, снова терпеливо отодвинул ее от себя.

– Подожди. – Отвернувшись, он сунул палец в горло, и содержимое его желудка вывалилось на пол пещеры. – Теперь ешь, – сказал он, утирая рукой рот.

Наконец охотники засобирались на поиски добычи. Калли, притворившись занятой своими делами, нетерпеливо наблюдала за их сборами, кусая губы от досады, когда из-за общего промедления Урс решил на день отложить отправление. Только на следующее утро мужчины простились с женами, наказали юношам стеречь лагерь и собрались на мужской стороне, готовые выступать на охоту. Калли хлопотала у костра, стряпая похлебку из требухи, и всем сердцем желала только одного – чтобы мужчины поскорей ушли.

Позади послышались хорошо ей знакомые мягкие шаги Валида. В последнее время он часто приходил к общему костру поговорить с ней: то спрашивал, не пора ли собирать ягоды, то нахваливал ее похлебку из кролика, но чаще всего они просто болтали ни о чем. Однако сегодня Калли была не в настроении для беседы.

– Что с тобой? У тебя грустный вид.

– Все хорошо. Просто переживаю, что охотники медлят.

Валид как-то странно на нее посмотрел. На миг Калли показалось, будто сквозь туман и сумрак он сумел разглядеть, почему ей так не терпится, чтобы мужчины поскорей покинули лагерь. Словно в подтверждение опасений Калли, старший копейщик бросил мимолетный взгляд на Пэллока и снова посмотрел на нее.

– Копейщики! В строй! – рявкнул Валид, не отрывая глаз от Калли. Копейщики поспешили выстроиться за спиной Урса. Ловчему передался их порыв, и через несколько мгновений все охотники были в сборе. Валид, с тенью улыбки на лице, отвернулся от Калли и направился к Урсу.

Да, Валид знал.

Днем, когда женщины и дети обедали, Калли спешно набила котомку мясом и ушла. Ее уход не остался незамеченным, но Калли было наплевать: охваченная страхом и смятением, сдавливавшим ей горло, она помчалась туда, где обещала встретиться с сыном много, много дней назад.

Мора не было. Калли посмотрела на небо, убеждая себя в том, что еще рано. Все хорошо. Сын вот-вот придет. Просто надо немного подождать.

Она ждала. Потом зашла по колено в ручей и стояла в ледяной воде, пока не оцепенела от холода и не погрузилась в отрешенное бездумье, не желая представлять себе, что могло произойти с Мором.

Здесь, меж этих камней, она впервые прижала к себе Урса. Каким безоблачным представлялось ей тогда будущее, какой понятной и беззаботной виделась жизнь! Что же произошло? Как вышло, что она осталась вдовой при живом муже, что один ее сын умер, а второй стал изгнанником?

– Мама, – послышалось за ее спиной.

В одной руке Мор сжимал дубинку, в другой – копье. Его руки и лицо были исцарапаны, глаза помутнели, губы потрескались и опухли, в грязных волосах запеклась кровь. Из-под обветренной кожи выпирали ребра.

Они обнялись. Калли что было силы вцепилась в своего тощего, изголодавшегося мальчика.

– Все хорошо, мама, – утешал он ее. – Ты принесла еды?

Калли протянула ему котомку. Мор жадно запихнул в рот несколько кусков жареного мяса, закрыв глаза и покачиваясь от удовольствия. Утолив первый голод, он взял себя в руки и протянул раскрытую котомку матери.

– Хочешь есть?

Калли, рассмеявшись, отчаянно замотала головой.

– Нет, спасибо. Это все тебе.

Он вытащил еще кусок, медленно сжевал его и запил водой из ручья.

– Мор, – проговорила Калли, – ты так…

– Со мной все в порядке, мама, – перебил он. – Все хорошо.

Все хорошо? Ей было очевидно, что это далеко не так, но в облике сына появилось что-то новое, какая-то решимость во взгляде, которой Калли не замечала раньше. Она сказала ему, что не могла прийти, покуда мужчины не ушли на охоту. Мор ничуть не удивился тому, что его отец не выпускал Калли из лагеря.

– Он прав, – сказал Мор. – Тебе опасно сюда приходить.

Калли решила, что ослышалась.

– Ты не хочешь, чтобы я приходила?

Мор грустно улыбнулся.

– Конечно, хочу, – кивнул он и рассказал матери, как разорил птичьи гнезда, умолчав о том, что полез за ними не на деревья, а на скалы. – Но яйца были крошечные, а птицы живого места на мне не оставили. Ты не против, если я возьму котомку? Свою я потерял. Оставил вчера в одном месте, а сегодня она исчезла.

Вечером Мор устроился на тесной площадке, расположенной почти ровно посредине склона. Рядом с ним со связанными ногами лежала Собака, отчаянно пытаясь освободиться от пут. Ее громкий жалобный плач разносился над лесом.

У подножия скалы и по ее склону были разбросаны куски оленины. Мор затаился, крепко сжимая в левой руке дубинку. Рядом, прямо под рукой, лежало копье с остро заточенным наконечником. С площадки открывался вид на берег ручья, густо поросший кустарником, и полянку у подножия скалы.

На миг ему показалось, что кусты шевельнулись, потом опять все стихло. Собака заскулила пуще прежнего – если лев неподалеку, скулеж обязательно привлечет его внимание.

Мор рассчитывал, что лев не сможет устоять перед запахом мяса и беспомощным повизгиванием Собаки и ринется к ней вверх по склону. Как только над выступом покажется львиная голова, Мор, застав зверя врасплох, обрушит на нее из засады дубинку, а когда лев рухнет на землю, пронзит его копьем. Вряд ли он промахнется с такого расстояния.

План был хорош – вот только в случае провала они с Собакой окажутся один на один с гигантским разъяренным хищником. Мор покрепче обхватил пальцами дубинку, стараясь унять дрожь в руках, и в очередной раз взглянул на копье.

В кустах что-то шевельнулось. Да, лев знал, где прячется Мор, и предвкушал вонзить зубы в человечью плоть, а потом разорвать молодого волка.

Собака смотрела на человека перепуганными глазами и вдруг разразилась истошным визгом. То был полный страдания крик о помощи. У Мора разрывалось сердце от одного взгляда на ее доверчивую мордочку, на которой читалось бескрайнее отчаяние.

В ответ на щенячий скулеж из кустов медленно вышел лев. Он крался, припадая к земле, опасливо поглядывая по сторонам. Огромный, настоящее чудище, с длинными острыми когтями и двумя рядами смертоносных зубов. Мору представилось, как эти зубы впиваются в его тело, и он невольно прикрыл глаза. В племени поговаривали, что когда Харди схватился со львом, зверь едва не отхватил ему голову.

– Я не хочу погибать. Я не хочу, чтобы погибла Собака, – прошептал Мор, чувствуя комок в горле. Но жить в соседстве со львом было невозможно. Рано или поздно он растерзает их обоих, если от него не избавиться.

Лев подозрительно обнюхал кусок оленины, лежавший у подножия скалы, и сожрал его в один присест. Затем поднял глаза.

Собака продолжала оглушительно визжать и лаять, и Мор заволновался – а вдруг он не услышит, как лев взбирается на скалу? Ему во что бы то ни стало требовалось подпустить его поближе – но не слишком близко, чтобы зверь не успел взобраться на выступ, иначе им конец.

Лев продолжал оценивать ситуацию. Запах крови. Раненый волчонок. Человек. Добыча.

Мор представил себе, как гигантская кошка легко прыгает с камня на камень. Он навострил уши: вот-вот она подкрадется, и тогда он взмахнет дубиной.

51

Собака продолжала выть и скулить. Внизу все стихло. Где же лев? Ушел? Может, выглянуть?..

И вдруг прямо перед ним возникла косматая голова.

От неожиданности Мор заорал не своим голосом. Когтистые лапы вцепились в кромку выступа, и Мор изо всех сил хватил льва дубинкой по голове. Зверь мотнул головой, но удержался. Испустив страшный крик, Мор снова огрел его дубинкой. Лев зарычал, занес над ним когтистую лапу и выбил дубинку из рук. Дубинка, запрыгав по камням, исчезла внизу. Лев на миг отвел глаза – взглянуть на съежившегося волчонка, и Мор нашарил копье, однако вместо того, чтоб метнуть его, бросился с ним на хищника, целясь в шею.

Как раз в этот момент лев обернулся, раскрыл пасть и закусил древко совсем рядом с наконечником. Мор всем телом наваливался на древко, лев отпрянул, вскинул обе лапы к морде и, наконец, полетел вниз, увлекая Мора за собой.

Мор отчаянно вцепился в копье – свое единственное спасение. Зверь и человек кубарем покатились по склону. Лев рухнул на землю, и Мор грудью упал на копье, сломав себе ребро и охнув от острой боли. Дубинка лежала совсем рядом. Он схватил ее и вскочил на ноги.

Лев лежал на боку без движения. Из пасти, обагренной густой кровью, торчало копье. Остекленевшие глаза были широко раскрыты.

Зверь был мертв.

Мор уронил дубинку и без сил упал на колени. Он задрал на себе тунику: под грудиной, там, куда уткнулось древко копья, вокруг ссадины расплылось багрово-сизое пятно. Мор осторожно прикоснулся к нему и охнул от боли.

Поморщившись, он встал и тут же сложился пополам, опершись ладонями о колени. Его подташнивало. Рана саднила; должно быть, она будет мучить его еще много дней. Зато теперь они с Собакой были в безопасности. Дурнота отступала, и Мор в ошеломлении уставился на огромного мертвого хищника. Он, проклятый калека, мальчик-рогонос, в одиночку убил льва.

Связанная собака притихла, напуганная внезапным появлением хищной кошки. Но стоило Мору взобраться наверх, как Собака, едва завидев его, радостно залаяла, дергаясь всем телом. Он попытался ослабить узлы, связывавшие ей ноги, однако она извивалась как змея, облизывала его руки и лицо и, повизгивая от нетерпения, пыталась вскарабкаться ему на колени.

Туши убитого льва им хватит на несколько дней, прикинул Мор, хотя с непривычки желудок может взбунтоваться. Утром надо освежевать тушу и выдубить шкуру: отыскать деревья, которые когда-то показывала ему Лира, собрать кору, истолочь ее в горячей воде и, облив шкуру полученной смесью, оставить сушиться на солнце, – в точности так, как он поступил со шкурой волчицы. Только двое мужчин среди Сородичей могли похвастать львиной шкурой – Урс и Мор.

– Ладно-ладно, девочка, – счастливо рассмеялся он. – Погоди, дай я тебя развяжу.

Калли была безутешна. Недалеко от стойбища охотники наткнулись на многочисленное стадо оленей. Мужчины вернулись с богатой добычей и в последующие дни выходили на охоту небольшими отрядами, но Пэллок ни на один день не отлучался из лагеря, довольствуясь тем, что приносили другие. Он постоянно околачивался вокруг общего костра, лениво поглядывая на Калли. Стоило ей куда-нибудь засобираться, как Пэллок следовал за ней по пятам, ни в чем ей не препятствуя и ни на шаг не отставая. Реши Калли встретиться с сыном, она бы привела Пэллока прямиком к нему, а уж этого она никак не могла допустить.

Изобилие преобразило Сородичей. Размолвки и трения между женщинами прекратились, и все пребывали в радостном умиротворении. Одна лишь Альби бродила по становищу мрачнее тучи.

Калли убеждала Беллу, что Урсу необходимо вывести мужчин на охоту.

– Пора запасать мясо на зиму, – пояснила Калли.

Белла вяло отмахнулась.

– Это пускай Урс решает, – пренебрежительно ответила она. – У меня новости поважней.

– Ты Старейшина. Передай ему, что женщины волнуются, – настаивала Калли.

– Я жду ребенка! – объявила Белла. – Разве не замечательно?

Она округлила глаза и уставилась на Калли в ожидании, что подруга заверещит от счастья.

– Поздравляю.

– Что-то ты не очень рада, – надула губы Белла.

– Что ты, я очень за тебя рада. Просто я переживаю, что мы не успеем запастись едой перед кочевьем.

– Ну, до зимы еще далеко.

– Представь себе, что будет, если у нас в пути выйдут все запасы, а ты беременна, – не сдавалась Калли.

По лицу Беллы пробежала тень.

– Нам грозит голод?

– Да, если охотникам не удастся и впредь возвращаться с добычей, – увильнула Калли.

– Понятно, – проговорила Белла и постучала ногтями по зубам. Из всего племени она единственная принимала ванны каждый день, и потому у нее под ногтями не было ни пятнышка грязи, отчего они выглядели очень странно и непривычно.

Прошло целых два дня, прежде чем Урс собрал охотников на совет. Оттуда долго слышались веселые голоса и взрывы раскатистого хохота. Мужчины пребывали в прекрасном расположении духа. Жены страстно обнимали их по ночам, дети не плакали от голода, а олени паслись на прежнем месте.

– Завтра мужчины выходят на охоту, – сказала Рене. С того дня, когда вместе с Собаком погиб Никс, ее муж, Рене частенько приходила поговорить с Калли.

– Вот и хорошо, – с облегчением ответила Калли.

– Женщины будут тосковать по своим мужьям, – запинаясь, проговорила Рене. – Но вы с Пэллоком не похожи на другие пары.

– От нашего брака осталось одно название. Пэллок не заботился о наших детях, да и я ему не нужна.

– Значит, тебя не оскорбляет, что Пэллок, наверное, ходит по вдовам?

– Наоборот, я рада, что он оставил меня в покое, – ответила Калли, нехотя вспомнив о свиданиях с Урсом. Мужчины могли хотя бы ходить по вдовам, и только Калли не к кому было пойти.

Она взглядом отыскала Валида. Тот сидел, обернувшись спиной к дочери, которая, умастив его волосы липким древесным соком, тихонько напевала. Это был своеобразный обмен, догадалась Калли: Валид позволил дочери за собой поухаживать, – если она сложит песню. Он был хороший отец и добрый человек. Его жена, Сайди, нередко ворчала, подобно остальным женщинам, которые придирались к мужьям. Удивительно, как некоторые ухитряются создавать много шума из ничего.

Позже, перед тем, как заснуть, Калли кое-что пришло в голову.

Рене спрашивала, как она относится к тому, что Пэллок ходит к вдовам.

Рене сама была вдовой.

Сайлекс спал на подстилке из лосиной шкуры, для большего удобства разложенной поверх вороха мягких сухих трав, собранных весной. Ови спала поодаль; временами она всхрапывала во сне, и тогда Сайлекс просыпался. Поэтому Ови широко распахнула глаза от удивления, когда Сайлекс начал устраиваться на ночлег рядом с ней. Над лагерем сгущались сумерки, скрывая мужчин и женщин, улегшихся друг с другом, от посторонних глаз.

– Ови, – шепотом позвал Сайлекс.

Приподнявшись на локте, она обернулась к брату и вопросительно посмотрела на него.

– Мне надо с тобой поговорить. Это важно.

– Важно? – переспросила Ови.

Он вгляделся в ее лицо. Нет, ей ничего не известно о том, что он развратничал с другой женщиной.

– Очень важно, – повторил он и запнулся.

Ови терпеливо ждала.

– За все годы, что мы женаты, мы никогда не спали вместе как муж и жена, – со вздохом сказал Сайлекс.