Плач Сэнсом Кристофер

Глава 23

Полубегом я добрался до дома Барака в нескольких кварталах от конторы, привлекая любопытные взгляды прохожих. Мне внушала ужас мысль, что Джек нашел похожую записку у Николаса и отправился на охоту самостоятельно. Я убеждал себя, что действовать импульсивно не в духе моего помощника, тем более в такое время, но действительно боялся за них обоих и снова проклинал себя, что мое участие в деле со «Стенанием» несет беды всем окружающим меня людям.

Когда я добрался до нужного дома, мне было уже совсем тяжело дышать. Я весь вспотел и, отдуваясь, постучал в дверь. Мне стало ясно, что в последние месяцы я физически сдал, просиживая целыми днями в конторе, а дома поглощая вкусные ужины Агнессы Броккет.

Дверь открыла Джейн Моррис. Сделав книксен, она уставилась на меня.

— Вы бежали сюда бегом, мастер Шардлейк?

— Почти бегом. Из конторы.

Женщина неожиданно улыбнулась.

— Все хорошо, сэр. Хозяйка испугалась, но оказалось, ничего страшного. С ней доктор Малтон.

Я нахмурился, не понимая, о чем она говорит, но встревоженно, с колотящимся сердцем, прошел вслед за ней через маленькую прихожую. В чистенькой гостиной побледневшая Тамасин сидела на подушках. К моему несказанному облегчению, Барак сидел на стуле рядом с ней, и она держала его руку со снятой повязкой, а Гай в своей длинной робе врача склонился над столом и лопаточкой смешивал на блюде травы. Сверху донесся плач Джорджа.

— Джейн, — сказала Тамасин. — Ты бы не поднялась к малышу? Он чувствует, что что-то не так.

— Что случилось? — спросил я, когда ее помощница по хозяйству вышла из комнаты.

Джек посмотрел на меня. Этим теплым летним вечером он был в одной рубашке, и я снова заметил отцовскую древнюю мезузу на золотой цепочке у него на шее.

— Утром Тамасин почувствовала страшную боль в животе, — рассказал он. — Боль все усиливалась, и она испугалась, что что-то не так с маленьким. Я зашел домой на обед и увидел, что она посылает записку Гаю. Все хорошо, — успокоил он меня, — это были всего лишь газы.

Я заметил сдержанность в его голосе, когда он обращался ко мне. Тамасин смущенно отвела глаза.

— Она меня напугала, — сказал Барак, и его жена погладила рукой его аккуратную бороду. Он взглянул на меня. — Извините, я не вернулся на работу. Откуда вы узнали, что я здесь?

— Я… Я не знал точно. Но мне нужно было кое-что срочно с тобой обсудить, и я пришел.

— Извините, что причиняю неудобства, — тихо сказала Тамасин.

— Это тебе нужны удобства, — ответил ее супруг с нехорошей ухмылкой.

— Фу, Джек! — покраснела она.

Гай встал.

— Смешивайте эти травы с пивом и принимайте во время еды, — проинструктировал он. — Иногда эта микстура помогает — в таких случаях. — Он улыбнулся. — Больше ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться.

Тамасин взяла его за руку:

— Вы очень добры к нам. Но мы беспокоимся, что после…

— Я знаю, — сказал Малтон. Было ясно, что миссис Барак вспомнила своего первого, мертворожденного ребенка.

— Я вас провожу, — предложил Джек.

— Спасибо.

Гай сухо поклонился мне, что задело меня больше, чем могли бы задеть суровые слова, и вышел вместе с Бараком. Я остался наедине с Тамасин. Женщина откинулась на подушки.

— Я встревожилась, — тихо сказала она.

— Понимаю. В вашем состоянии любое… недомогание… должно быть, вызывает страх, что что-то не так с ребенком.

— Да, — задумчиво проговорила жена Джека. — Надеюсь, на этот раз будет дочка. Маленькая девочка, которую я буду одевать в платьице и делать для нее кукол.

— Дай Бог.

Миссис Барак улыбнулась какой-то своей мысли и сказала:

— Гай осмотрел руку Джека. Она хорошо заживает. Но такая неосторожность — это на него не похоже, и столь страшная рана от ножа для резки бумаги… — Она чуть прищурилась, и я удержал себя, чтобы не заерзать. Я знал, как наблюдательна Тамасин, и сказал только одно:

— Я рад, что рана хорошо заживает.

Барак вернулся. Взглянув на меня, он сразу понял, что случилось что-то серьезное.

— Мы пойдем поговорим в спальне, Тамми, — сказал он. — Тебе не нужно слышать про наши юридические дела.

— Мне все равно, — пожала плечами его супруга.

— Следуй советам Гая, женщина, — проговорил мой помощник с наигранной суровостью, — и отдохни немного.

Затем он отвел меня по лестнице в их спальню, где сел на кровать и понизил голос, так как Джейн все еще была в соседней комнате у Джорджа.

— Что случилось?

— Ты сегодня заходил к Николасу? — спросил я.

— Да. Я обещал зайти. Другие студенты, с которыми он делит этот свинарник, сказали, что он ушел куда-то вчера вечером и не вернулся. Они решили, что он нашел шлюху, у которой и заночевал.

— Однако нет. Прочти вот это. — Я достал записку и протянул ее Джеку. — Ее подсунули под дверь конторы меньше часа назад.

Прочитав записку, Барак на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, то посмотрел на меня в бешенстве, но проговорил по-прежнему спокойным голосом:

— Ладно. Что же, ради бога, происходит?

— Я не могу все рассказать тебе. Я поклялся хранить тайну…

— К черту! — Голос Джека гневно загремел. — Происходит что-то серьезное, верно? Вы позвали меня и Николаса, чтобы помочь в решении каких-то аспектов этого дела. Тот украденный перстень королевы в замке Бэйнардс, убитый печатник, на родителей которого вы якобы работаете, те двое, что напали на нас в пивной, тот перепуганный молодой парень, которого вы допрашивали у себя в кабинете вчера — все это связано, верно? Вы послали меня с запиской во дворец, а потом пришел целый отряд стражников и забрал несчастного говнюка. Он был в ужасе. А тот молодой юрист, что пришел с ними, с наростами на лице, он ведь работает на королеву, верно?

— Да.

— Я понял по его манерам, по покрою его робы, что это дворцовый юрист — я достаточно долго работал среди таких людей. А вас я знаю шесть лет, знаю, каким вы бываете нервным и раздражительным, когда творится что-то опасное! — Барак ткнул в меня пальцем: — Королева снова впутала вас во что-то, верно? И кто-то из-за этого похитил Ника, а вы хотите, чтобы я помог его выручить… Нет, сначала расскажите мне всё! Всё!

Я поднял руки.

— Тише, а то услышат женщины. — Я колебался: если рассказать помощнику всё, я нарушу клятву и его же подвергну опасности этими секретами, но если я собираюсь как-то спасти Николаса, мне сейчас нужна помощь Джека. Поэтому я рассказал ему всю историю — про то, как меня в первый раз вызвала к себе королева, про пропавшее «Стенание», про двух погибших и тех, кто исчез, про признание Милдмора и про записи Анны Эскью. Я говорил тихо, а Барак таким же тихим голосом изредка задавал вопросы.

Когда я закончил, он немного посидел в задумчивости, гладя бороду, по-прежнему с сердитым видом.

— Разве вы не можете призвать на помощь людей королевы? — спросил он наконец.

— В записке сказано, что у них во дворце шпион.

— Это может быть блеф.

— Я не смею рисковать.

— А разве вы не можете написать личную записку самой королеве — ведь вы тот, кто сделает для нее все? — В голосе Джека по-прежнему звучало раздражение.

Я покачал головой:

— Нет времени. Помни: сегодня в девять. Сейчас полседьмого.

— Если у них действительно есть шпион в Уайтхолле, как они написали, они не выпустят вас живым. Не говоря уже об освобождении Ника.

— Я только хочу, чтобы ты пошел туда со мной и спрятался неподалеку, когда я войду. Ты мастер на такое, — тихо сказал я и глубоко вдохнул. — А потом, если я не выйду через двадцать минут, попытайся сообщить об этом тому юристу, Уильяму Сесилу. Ничего опасного для тебя.

Мой помощник покачал головой, внезапно поникнув.

— Вы отдадите жизнь ради королевы, верно?

— Да, — просто ответил я.

Барак сделал несколько шагов по комнате, а потом воскликнул:

— Черт! Я пойду. Хотя, думаю, Тамасин уже заподозрила что-то насчет моей раны.

— Спасибо, Джек, — робко сказал я. — Спасибо. Мне не выразить словами мою благодарность.

— Еще бы! А теперь ждите здесь, пока я схожу попрощаюсь с женой и расскажу историю про свидетеля, с которым нужно срочно встретиться. Не хочу, чтобы она снова увидела вашу вытянутую физиономию. Встретимся внизу.

— У нас пара часов, — сказал я.

— Достаточно, чтобы зайти в таверну и как следует обдумать план.

Мы пошли в город, а затем спустились к реке. Барак надел поверх рубашки старый кожаный камзол и принес еще один мне, который я надел поверх своего шелкового, когда мы вышли из дома, чтобы тоже не выделяться в бедных кварталах, куда мы направлялись.

— У вас есть сколько-нибудь золота в кошельке? — спросил он.

— Да. И немного серебра, — сказал я.

— Золото гораздо лучше.

Мы еще кое-что обсудили, продвигаясь по Сент-Питер-стрит к Темз-стрит. На юге виднелись портовые краны, а за ними река, белая от парусов. На западе уже садилось солнце. Барак не сбавлял шага — он всю жизнь провел в этом городе и знал каждую улочку и переулок. Наконец он остановился. На пересечении Темз-стрит с каким-то захудалым переулком стояла приличная с виду таверна, а вдоль этого переулка, выходящего к реке, стояли узенькие развалюхи, наклонившиеся под странными углами друг к другу, построенные за десятилетия на речной глине. Чуть ниже по переулку я увидел вывеску другой, более неказистой таверны, с нарисованным красно-белым крестом святого Георгия. Это и был упоминавшийся в записке флаг.

— Нидлпин-лейн, — сказал Джек. — Самое дешевое жилье. Давайте зайдем в таверну и сядем у окна.

Мы вошли. Внутри было людно: лавочники и работники зашли выпить после работы. Барак взял две кружки пива, и мы заняли места с видом на переулок. Ставни в знойный вечер были открыты, и с улицы просачивалась пыльная вонь города. Только мы сели, как мой помощник снова встал. Мимо прошел мощного сложения человек в красном мундире констебля, с дубинкой на плече и фонарем в руке. Позже он зажжет фонарь и будет ходить дозором по улицам, следя, чтобы после вечернего звона никто не выходил из дому. Джек наклонился ко мне:

— Ваш кошелек. Скорее!

Я протянул ему кошелек, Барак метнулся на улицу, и я увидел, как они с констеблем, сдвинув головы, говорят о чем-то. В какой-то момент служитель порядка обернулся и взглянул на меня, а потом направился вниз по Темз-стрит. Джек вернулся в таверну.

— Порядок, — сказал он. — Я с ним договорился.

— Я не видел, чтобы ты передавал ему деньги, — удивился я.

— Он мастер брать деньги незаметно. Как и я — давать. Я сказал ему, что мы ведем официальное расследование о пропаже драгоценностей и в девять встречаемся с одним осведомителем в том доме. Попросил его быть наготове, чтобы войти в дом с кем-нибудь, кого сможет собрать, если я крикну.

— Хорошая работа.

Из всех, кого я знал, никто не был так хорош в подобных делах, как Джек. Его интуиция всегда работала превосходно.

— Я спросил его, не знает ли он, кто там живет, и констебль ответил, что порой там бывают двое каких-то типов, но по большей части дом пустует. Он подозревает, что какой-то джентльмен держит там свою девушку, но ежели и так, он ее не видел. Вы обеднели на четыре шиллинга, но дело того стоит, — рассказал мой товарищ и, помолчав, добавил: — Вполне может быть, что дом принадлежит какому-нибудь придворному и там собираются люди для чего-то запрещенного. У лорда Кромвеля были такие дома, и, полагаю, люди королевы держат того тюремщика из Тауэра в подобном месте.

Он замолчал, когда мальчик, ходивший вокруг столов с зажженными свечами на грязных тарелках, поставил одну нам. На улице смеркалось. Барак отхлебнул пива и снова встал.

— Хочу быстренько пройтись туда-сюда по улице — посмотреть, не зажжен ли свет в том доме.

Он снова вышел и через несколько минут вернулся.

— Ставни и в самом деле зеленые, как сказано в записке. Они закрыты, но я заметил в щелях свет на первом этаже. — Джек приподнял брови и улыбнулся. — Делать пока нечего, только ждать вечернего звона. — Он сделал еще один большой глоток пива.

— Спасибо, — тихо сказал я. — Я бы ничего такого не придумал.

Мой помощник кивнул:

— Мне было довольно интересно убедить констебля помочь нам, проследив за этим домом. И даже та стычка в трактире, сказать по правде, понравилась, несмотря на раненую руку. Старые привычки так просто не умирают. — Он вдруг нахмурился. — Но у меня уже не та быстрота и энергия, как раньше. У меня хорошая жена, хорошая работа, ребенок, и скоро будет еще один… — Какое-то время Джек смотрел куда-то вдаль, а потом сказал: — Когда я был мальчишкой, лорд Кромвель вытащил меня из канавы. У него мне тоже работа понравилась — там требовался острый ум, а иногда и острый нож. Но такая работа — для молодых и для тех, кому нечего терять.

Мне на ум пришел стих из Священного Писания, и я процитировал его:

— «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое»[38].

— У меня никогда не было возможности что-то делать по-младенчески. — Барак снова припал к пиву и жестко посмотрел на меня: — Старые пристрастия — я по-прежнему люблю возбуждение от того, что быстро двигаешься, быстро думаешь и быстро замечаешь, а не сидишь за столом. Сегодня я снова это понял. — Он задумался, а потом взглянул на меня и тихо признался: — Вы знаете, несколько месяцев назад я прошел на улице мимо своей матери.

Я изумленно уставился на него. Мне было известно, что после смерти его отца его мать быстро вышла замуж за другого человека, которого Барак терпеть не мог, и что к двенадцати годам он оказался на улице.

— Она была старая, сгорбленная и несла охапку хвороста, — рассказал мой помощник. — Не знаю, что стало с отчимом — надеюсь, что умер.

— Ты поговорил с ней?

Джек покачал головой:

— Она шла навстречу, и я сразу ее узнал. Я остановился, не зная, сказать ей что-нибудь или нет. Мне было ее жаль. Но она быстро прошла мимо, не узнав меня. Вот так. Оно и к лучшему.

— Как ты мог ожидать, что она тебя узнает? Ты не виделся с ней больше двадцати лет!

— Хорошая мать узнала бы собственного ребенка, — упрямо проговорил Барак.

— Ты сказал Тамасин?

Мой собеседник покачал головой:

— Она стала бы уговаривать меня, чтобы я ее разыскал. А я не хотел. — Он сжал челюсти.

— Извини.

— Что сделано, то сделано, — сказал Джек и сменил тему. — Вы понимаете, что Ника может не быть в этом доме, если даже он еще жив. Этим людям нужны вы, чтобы выяснить, что вам известно, и они не будут церемониться. А после этого вы им будете не нужны.

Я встретил его взгляд.

— Знаю. Но если они собираются допрашивать меня, это займет время. Поэтому мне и понадобился ты — чтобы следить за домом. Если я не выйду через двадцать минут, зови своего нового друга-констебля. Я собирался сказать тебе, чтобы бежал в Уайтхолл, но так будет лучше и быстрее.

— Хорошо. — Барак твердо посмотрел на меня своими карими глазами и серьезно сказал: — Вам нужно удалиться от королевы. Каждый раз, когда вы подходите к этой выгребной яме, называемой королевский двор, то попадаете в опасность.

— Королева в опасности.

— Похоже, что по собственной вине.

Я снизил голос до шепота:

— Король умирает.

— Да, я слышал слухи.

— Это уже не слухи. Я дважды мельком его видел. Судя по его состоянию — не вижу, как он может протянуть больше нескольких месяцев.

— А потом?

— Потом, если реформаторы возьмут верх, королева может стать одной из тех, кто будет править от имени принца Эдуарда, возможно, даже сделаться регентом, как это было, когда два года назад король повел войско во Францию. Но эта книга, если попадет не в те руки, может убить ее.

Барак наклонил голову:

— Даже если она уцелеет и реформаторы победят, на власть будут претендовать Сеймуры. В конце концов, они в кровном родстве с принцем Эдуардом. Если они возьмут власть, королева сможет снова выйти замуж. — Он пристально посмотрел на меня. — Вероятно, еще одно политическое замужество, за кого-нибудь, имеющего влияние при дворе.

Я криво усмехнулся:

— Джек, у меня никогда не было никаких отдаленнейших надежд для себя лично, если ты это имеешь в виду. Екатерина Парр была гораздо выше меня по положению еще до того, как вышла за короля. Я всегда это знал.

— Тогда пусть это будет последний раз! — сказал Барак с внезапной свирепостью.

В девять с церкви сквозь сумерки донесся вечерний звон, и таверна опустела. Мы вышли на улицу, и я увидел на углу констебля с зажженным фонарем. Рядом стоял здоровенный парень помоложе.

— Только что заступил, джентльмены, — многозначительно сказал он Бараку, и тот кивнул.

Мы оставили их и пошли по Нидлпин-лейн до вывески с флагом, где тоже расходились посетители. Здесь люди были помоложе и погрубее. Среди них я увидел нескольких подмастерьев. Джек кивнул на дверь позади.

— Я буду ждать там. Чтобы не было видно.

Я набрал в грудь воздуха.

— Двадцать минут.

— Буду отсчитывать. Удачи.

— Спасибо.

Я пошел дальше на подрагивающих ногах. Пройдя мимо бедной хижины, где за окном виднелась семья оборванцев, ужинавших при свете дешевой свечи, я оказался у дома с зелеными ставнями. Как и Барак, я разглядел свет сквозь щели, а взглянув на верхний этаж, заметил и там слабое свечение — кто-то следил за улицей. Но Барака этим людям оттуда видно не было.

Я постучал в деревянную дверь, и внутри тут же послышались шаги. Дверь открылась, и на меня уставился невысокий, плотного сложения человек в заляпанной рубашке. В одной руке он держал свечу, а другой придерживал кинжал на поясе. Элиас описал людей, пытавшихся проникнуть в дом Грининга, довольно расплывчато, но этот человек вполне мог быть одним из них. Ему было под тридцать, и из-под его густой шевелюры на меня смотрело квадратное грубое лицо со злобным выражением, говорившим о вспыльчивости.

— Я мастер Шардлейк, — сказал я. — Я получил записку.

Незнакомец коротко кивнул и посторонился. Я вошел в комнату с тростниковой циновкой на полу. Единственной мебелью здесь был стол на козлах со стоящим на нем большим шандалом и табуреты вокруг. Расшатанная лестница вела на верхний этаж. На одном из табуретов сидел Николас со связанными за спиной руками и кляпом во рту. У него был синяк под глазом, а на губах и рыжих волосах запеклась кровь. Позади него стоял другой молодой человек, высокий, одетый как джентльмен, в хорошем зеленом камзоле, с кружевными рукавами и воротничком рубашки. У него были острые лисьи черты лица и аккуратно подстриженная светлая борода. Внешняя половина левого уха у этого мужчины отсутствовала — когда-то ее отрубили, оставив только гладкий рубец. Он держал у горла Николаса меч, и мой ученик смотрел на меня безумными глазами.

Коренастый закрыл дверь.

— Никого больше не заметил, Гоуэр? — вежливым тоном спросил его товарищ с поврежденным ухом.

— Нет, мастер Стайс. А он наблюдает сверху. — Впустивший меня человек мотнул головой в сторону лестницы.

Стайс кивнул, по-прежнему держа меч у горла Николаса. Я подумал, что раз эти двое открыли нам свои имена, это не сулит нам ничего хорошего. Одноухий уставился на меня — его холодные глаза смотрели холодно, оценивающе. Он медленно убрал меч от горла Николаса и улыбнулся:

— Значит, пришли, мастер Шардлейк… Мы думали, вы не придете, но наш хозяин не согласился с нами. Сказал, что вы обладаете и мужеством, и преданностью.

Гоуэр подошел и тоже посмотрел на меня злобными глазами.

— Наверное, тебе нравится этот парень, а, горбун? Таким, как ты, не очень везет с женщинами. Подумал, наверное, что может выйти с этим долговязым?

— Отстань от него, Гоуэр, — раздраженно перебил его Стайс. — У нас дело, и нет времени для шуток.

Я презрительно посмотрел на него:

— Что вы сделали с Николасом?

— Пришлось как следует стукнуть его, чтобы доставить сюда. И он был не очень дружелюбен, когда очнулся. Гоуэру пришлось поучить его манерам.

— Я пришел, как вы просили. Отпустите его.

Стайс кивнул:

— Можете его получить, хотя Леонард получил бы удовольствие, готовя к отправке его голову. — Он взглянул на сердито насупившегося Гоуэра. — У него куча странных идей. Он, например, считает вас содомитом.

Я бы не посмел дразнить такого человека, как этот Гоуэр, но тот терпел насмешки от Стайса. Одноухий подошел к Николасу сзади и отвязал кляп, а потом мечом перерезал связывающие его веревки. Леонард подошел к нему и встал рядом, многозначительно положив руку на кинжал, пока мой ученик вынимал изо рта кляп. Наконец Овертон проговорил сухим, сиплым голосом:

— Извините, сэр.

— Это моя вина, — тихо сказал я. — Я впутал тебя в это дело.

— Вчера вечером я пошел в таверну, — просипел мой ученик, — а когда возвращался домой, меня хватили по голове сзади. Очнулся я здесь. Где мы?

— В доме у реки. — Я повернулся к Стайсу: — Ну, вы отпустите его?

Тот покачал головой:

— Пока нет. Кое-кто хочет с вами поговорить, а потом, если он останется доволен, мы отпустим вас обоих. А тем временем Леонард посторожит малыша Никки.

Не выпуская меча, Стайс прислонился к стене и стал ждать. Николас по-прежнему сидел на табурете.

— Ради Бога, — взмолился он, — можете мне дать воды? — С трудом глотнул и сморщился от боли.

— Бедный мальчик, — ответил одноухий с наигранным смехом. — Джентльмен должен уметь терпеть… Ладно, дай ему воды из бочки, Леонард.

Когда Гоуэр вышел через заднюю дверь, Овертон встал, покачиваясь, а я, услышав скрип половиц наверху, вспомнил, что в доме есть кто-то еще. Что ж, я уже пробыл здесь пять минут. Еще пятнадцать — и появятся Барак с констеблем. Я надеялся, что они одолеют наших врагов. А пока придется попритворяться. Николас потянулся и ощупал свои синяки. Стайс по-прежнему стоял, прислонившись к стене и положив руку на рукоять меча, и насмешливо наблюдал за ним.

И вдруг мой ученик бросился на одноухого, одним прыжком преодолев разделяющие их несколько футов, и схватил его за запястье, прежде чем тот успел выхватить меч. Застигнутый врасплох, Стайс издал злобный крик, а Овертон схватил его за другое запястье и прижал к стене, а потом ударил коленом в пах. Стайс закричал и согнулся.