Плач Сэнсом Кристофер
— Миссис Слэннинг настояла, чтобы я дал ей список экспертов, и выбрала мастера Адама вопреки моему совету, — заявил я. Неужели ее память до такой степени могла исказить то, что было на самом деле? Взглянув на Изабель, я понял, что вполне могла.
И тогда Уильям Парр, граф Эссекский, совершил то, что совершенно изменило отношение к допросу. Он рассмеялся.
— Здравый выбор, — сказал он. — Никого и не могло быть до Адама, учитывая начальные буквы его фамилии.
Хартфорд и Рич тоже рассмеялись, и унылая улыбка даже коснулась уголка губ Пэджета. Лицо Изабель побелело как мел. Однако Гардинер ударил кулаком по столу.
— Это не повод для веселья! Какую ересь говорили эти трое?
Филип ясно и спокойно сказал:
— Милорд, не было никакой ереси. Слова, на которые миссис Слэннинг ссылается в письме, произнес не мастер Шардлейк. Их сказал я, прощаясь с ним у дверей.
Я с благодарностью посмотрел на своего коллегу.
— И я ни слова не произнес о реальном присутствии, не говоря уже об отрицании его, — добавил Коулсвин.
— Ну, мадам? Это верно? — резко спросил Эдвард Сеймур.
Изабель поистине растерялась.
— Я думала… Я думала, что это Шардлейк говорил про Библию, но это мог быть и мастер Коулсвин. Да, да, думаю, так и было. — На секунду она смутилась, но быстро оправилась: — В любом случае это были те самые слова.
— Про мессу? — спросил Пэджет.
— Я… Я думала, что они говорили это. Я уверена, что я думала… — Женщина покраснела и повернулась к Дирику, но тот безучастно сказал:
— Там были вы, мадам, меня там не было.
Изабель посмотрела на него беспомощно — наверное, впервые в жизни — и задрожала. Известно, подумал я, что Винсент берет любых клиентов, и чем агрессивнее, тем лучше, но миссис Слэннинг оказалась слишком непредсказуемой даже для него.
Тут Рич проговорил высокомерным тоном:
— Эта женщина только отнимает у нас время.
Гардинер снова сердито посмотрел на него и обратился к Филипу:
— Но вы говорили те слова, что вера приходит только через изучение Библии и молитву?
— Да. Но это не ересь.
Уже не сдерживаясь, епископ проревел:
— Всем известно, что король не любит эти бесконечные разговоры о религии! Как он сказал в своей речи перед Парламентом в прошлое Рождество, хотя слово Божие и позволено произносить по-английски, оно должно использоваться, чтобы воодушевлять совесть людей.
— Именно это мы с мастером Шардлейком и делали — воодушевляли нашу совесть. — Филип посмотрел на Изабель. — Это скорее миссис Слэннинг легкомысленно обращается со словом Божьим, чтобы использовать его в личных ссорах.
Он хорошо сказал, и после его слов последовало молчание. Потом Ризли повернулся к нему:
— Вы клянетесь, что никто из вас не отрицал реального присутствия при вашей встрече?
— Мы не отрицали, — ответил я.
— И я не отрицал, — сказал Филип.
Пэджет посмотрел на беспомощную Изабель.
— Что вы делали у дома мастера Коулсвина в тот вечер, миссис Слэннинг? Вас не было на ужине?
Женщина глотнула:
— Я считала своим долгом, когда подозреваю ересь, следить за ней и подстерегать ее. Чтобы сообщить властям.
— Вы шпионили за ним, — прямо сказал лорд Хартфорд.
Государственный секретарь наклонился над столом и жестко заметил:
— Однако вы не нашли уместным сообщить об этом якобы сговоре еретиков, пока казначей Линкольнс-Инн не отверг ваших обвинений.
— Я… Я сначала не подумала. Я была так рассержена, что адвокат моего брата сговорился с моим… — Миссис Слэннинг взглянула на Эдварда, который странно смотрел на нее, пустым, но пристальным взглядом.
Уильям Парр заявил:
— Разве всем не очевидно, что заявления этой женщины — это заявления злобной склочницы, безосновательные, мотивированные одной злобой, а эти трое ни в чем не виновны?
Лорд Пэджет посмотрел на нас и наклонил голову:
— Да, думаю, это так. Миссис Слэннинг, вы порочное и надоедливое существо. Вы только отняли наше время.
Изабель задохнулась и теперь всеми силами пыталась совладать со своими чувствами, а Пэджет обратился к нам:
— Джентльмены, мы обсудим это между собой еще немного. А вы все подождите, пока заседание Совета закончится.
Он сделал знак страже, и нас вывели.
Мы вернулись в комнатушку, где ждали раньше. Как только дверь закрылась, я прочувствованно обратился к Филипу:
— Вы поступили хорошо, и спасибо вам! Вы хорошо отвечали.
Коулсвин горестно ответил:
— Когда дело касается веры, нужно говорить скорее с мудростью змеи, чем с простодушием голубки. Сам Иисус Христос сказал, что так должно делать при необходимости. — Он посмотрел на меня. — Думаете, нас теперь отпустят?
— Очень на это надеюсь. Изабель выставила себя дурочкой. Нам повезло, что у меня друзья в Совете, а у Рича были свои основания не уничтожать меня. Пэджета, кажется, тоже перетянули на нашу сторону.
— Да. — Коулсвин нахмурился. — Гардинер и Ризли могли получить шанс расспросить нас подробнее о наших верованиях, что, по крайней мере для меня, было бы… непросто.
Эдвард сел на подоконник спиной к великолепному виду на реку и оперся головой на руки. Я сказал ему:
— Вы тоже хорошо держались, сэр.
Коттерстоук взглянул на меня. Из него как будто снова ушла вся энергия, и опять этот человек выглядел опустошенным и измученным, как вчера. Он проговорил:
— Вы сказали, что нужно сохранять твердость, чтобы они не использовали этих утверждений для нападения на друзей королевы. Теперь с этим делом покончено, но остается другое — то, что совершили мы с Изабель. — Эдвард посмотрел на Филипа: — И я знаю, что должен расплатиться за это.
Не успел мой коллега ответить, как дверь без стука отворилась и вошел Ричард Рич. Он посмотрел на Филипа и его клиента, которые торопливо встали, и скомандовал:
— Вы двое — выйдите. Подождите в коридоре со стражей. Я хочу поговорить с Шардлейком.
Филип и Эдвард вышли к стоявшим в коридоре стражникам из Тауэра. Рич закрыл за ними дверь и повернулся ко мне. На лице его было странное выражение — смесь злобы и восхищения.
— Ну, Шардлейк, ты отделался! С моей помощью… Было странно помогать тебе, сидя между Ризли и Гардинером, которые, зная историю наших отношений, думали, что я буду рад увидеть тебя на костре. — Ричард безрадостно рассмеялся. — Странное ощущение…
Я посмотрел на тайного советника. Он не заслуживал благодарности, так как, подобно Дирику, просто спасал свою шкуру, и поэтому я тихо спросил:
— Кто это придумал, сэр Ричард, — вытащить этот вздор на Тайный совет? Ведь обычно такие глупые обвинения, конечно, не попадают сюда. И зачем? Это как-то связано с королевой? Гардинер сказал…
Рич отмахнулся:
— Гардинер ловит всякую возможность на своем пути, чтобы напасть на королеву. Он зря тратит время: ему пора понять, что корабль уже уплыл. — Ричард снял шапку, открыв густые седые волосы. — Впрочем, ты прав: это глупо — и я пытался разузнать, кто внес этот вздор в повестку дня. Со мной не советовались. Такие вопросы решает Пэджет на основании советов из разных кругов. Не знаю, кто уговорил его включить это дело. Никто не признается, а я не смею слишком настаивать. — Его худое лицо на мгновение исказилось беспокойством, напомнив мне, как он смотрел на сожжение Анны Эскью. Должно быть, теперь Рич пребывал в страхе, что ее книга появится на улицах.
— Значит, это мог быть кто угодно? — уточнил я.
— Гардинер, Ризли, герцог Норфолкский, хотя его сегодня и не было, — любой… — Мой давний недруг злобно возвысил голос: — Насколько мне известно, мог и лорд Хартфорд. Он и его брат Томас были вчера у Пэджета, и были слышны их крики, я знаю.
— Но Хартфорд на стороне реформаторов. Он выручил меня.
Рич нехорошо улыбнулся:
— Так показалось, можешь мне поверить. Но в Совете люди могут вести одну линию публично и другую тайно. — Его голос понизился до злобного шепота. — После смерти короля и Парры, и Сеймуры захотят регентства над малолетним Эдуардом, а братья Сеймуры вечно ссорятся. Сэр Томас Сеймур считает, что должен получить место в Тайном совете, но королю известны его способности. И другие ножи точатся каждую неделю. — Он с ненавистью посмотрел на меня. — Что касается моих личных чувств, то не думай, что я снова тебе помогу, горбун. Если только это не будет в моих интересах. Я бы с радостью увидел тебя на костре. И с удовольствием любовался бы этим.
Я криво усмехнулся:
— Никогда в этом не сомневался, сэр Ричард.
— Значит, мы понимаем друг друга, — огрынулся он. — Ну, Совет решил, что вы можете идти, стража проводит вас, — сообщил Рич, а затем вдруг с горящими серыми глазами проговорил: — Тебе повезло. Если у тебя еще осталась хоть капля ума, ты будешь держаться подальше отсюда. Не думай, что время кризисов прошло. — И он тихо, скорее себе самому, чем мне, добавил: — В последнее время и мне иногда хочется удрать, подобно зайцу.
Глава 37
Нас отвели на Общую пристань. Стражники сели в свою лодку, оставив нас среди переезда. Пока четыре человека с трудом выносили из дверей огромный разукрашенный шкаф, один его выдвижной ящик открылся, и оттуда на причал выскочила мышка. Она на мгновение замерла среди леса ног, не зная, куда бежать, пока кто-то не увидел ее и не сшиб ногой в реку.
Мне удалось поймать проплывавшего перевозчика, и мы отправились вниз по течению, прочь от Уайтхолла — я надеялся, что навсегда. Все мы молчали, приходя в себя после этого испытания. Я заметил у Эдварда на щеке слезу: он беззвучно плакал. Лодочник посматривал на нас с любопытством.
Я тихо сказал Филипу, кивая на Коттерстоука:
— Вы можете за ним присмотреть?
— Я возьму его к себе домой и сделаю что могу. — Коулсвин с грустью посмотрел на своего клиента. — Пойдемте ко мне, Эдвард?
Тот посмотрел на него и прошептал:
— Да. Теперь я знаю, что нужно делать. — Он с тоской покачал головой. — Бесчестье, бесчестье моей жене и детям.
— Мы можем поговорить об этом позже. Когда вы отдохнете. О том, чего требует от вас Бог.
Коттерстоук неистово замотал головой.
— Я теперь никогда не отдохну. Я не заслуживаю этого.
— Мне нужно домой, — сказал я Филипу.
Мне и в самом деле нужно было поговорить с Тимоти. Невозможно было представить, что это он донес на меня, но я должен был узнать, что же случилось в тот день, когда я сжигал книги.
Мы прошли поворот реки. Вдали, за домами на берегу и за причалами, виднелись внушительные очертания Тауэра. Я отвернулся.
Я нашел Тимоти на его обычном месте в конюшне: он сидел на перевернутом ведре и ел хлеб с сыром. Когда я вошел, парень подскочил, и на лице его отразились удивление и облегчение.
— Сэр! Слава богу, что вы вернулись! Мы думали… — Он осекся.
Усталый и растрепанный, я смотрел на него.
— Меня отпустили, — сказал я тихо.
— Мы никто не знали, почему…
— Меня допрашивали в королевском Тайном совете. Ты знаешь, насколько это серьезно?
— Все это знают, — тихо ответил мальчик.
— Среди прочего там сказали, что я хранил запрещенные книги.
Тимоти попятился, его глаза расширились, и мое сердце упало при мысли, что он все-таки донес на меня. Но я сдержался и продолжил говорить спокойным голосом:
— Ты помнишь тот день несколько недель назад, когда Мартин с Агнессой и Джозефина ушли? Я велел тебе не пускать посетителей, потому что мне нужно было кое-что сделать.
Мой слуга отступил еще на шаг и наткнулся на стену. Худенький мальчик выглядел хрупким, его руки и ноги казались прутиками. Бытие оглянулся, почувствовав, что между нами происходит что-то странное. Я спросил напрямик:
— Ты следил за мной в тот день, Тимоти? Ты видел, что я делал в саду?
Подросток со страдальческим видом кивнул.
— Вы сжигали книги, сэр. Я вошел в дом и подсматривал за вами из окна. Я знаю, что не должен был этого делать, но я… Мне было интересно, что это была за тайна, сэр.
— В этом мире избыток тайн, — сказал я, уже сердито. — А мальчики-конюхи, подглядывающие за своими хозяевами, могут сотворить большую беду. Ты слышал об указе короля?
— Каком указе, сэр? Я только знаю, что все мы должны выполнять его указы.
— Недавно он издал указ, запрещающий хранение определенных книг. У меня было несколько таких, и я сжег их. В саду, в тот день.
— Я… Я не знал, что они запрещенные, сэр.
Стоя у стены, парень выглядел жалко, и я подумал: ему всего тринадцать лет, а дети в таком возрасте всегда любопытны.
— Кому ты рассказал, Тимоти? — спросил я еле слышно.
Мальчик опустил голову.
— Никому, сэр, никому. Только когда мастер Броккет вернулся, миссис Броккет сказала, что в огороде сожгли что-то, похожее на бумагу. Мастер Броккет пошел, поворошил золу и вернулся с несколькими несгоревшими листами. Я был на кухне и видел его. Он знал, что в тот день я один оставался в доме, и спросил, кто жег бумагу. Сказал, что побьет меня, если я совру, и я сказал ему, что вы.
— Мартин… — проговорил я тягостно.
Значит, Джозефина была права насчет моего стюарда. И он был не просто вором, он хотел причинить мне зло.
— Ты подвел меня, Тимоти, — строго сказал я. — Я поговорю с тобой позже. Но сначала, — мрачно добавил я, — мне нужно поговорить с Мартином.
Подросток крикнул мне вслед:
— Я не хотел сделать вам ничего плохого, сэр, клянусь! Если б я знал, что вас арестуют… — Его голос перешел в рыдания.
Мартин Броккет был в столовой — полировал серебро, водя салфеткой по большому блюду, которое принадлежало еще моему отцу. Он посмотрел на меня, как обычно, почтительно, ничем не напоминая про мой арест.
— Положите это, — холодно сказал я.
Тень каких-то эмоций, может быть страха, пробежала по лицу стюарда, когда он положил серебряное блюдо на стол.
— Я поговорил с Тимоти, — объявил я ему. — Очевидно, это он сказал вам, что видел, как я сжигал в саду книги.
Я уловил лишь легчайшее колебание на лице Мартина, после чего он спокойно ответил:
— Да, сэр. Агнесса увидела сожженную бумагу и спросила об этом Тимоти. Я думал, он что-то набедокурил.
— Набедокурил кое-кто другой, — прямо сказал я. — Сегодня утром меня спрашивали о тех сожженных книгах на Тайном совете.
Броккет замер неподвижно, как столб, по-прежнему держа в руке салфетку.
— Никто не знал, что я сделал с книгами, кроме одного моего друга, которого допрашивали вместе со мной, — добавил я.
Мартин по-прежнему стоял неподвижно, как статуя, ничего не отвечая. Он не знал, что мне сказать.
— Кому вы рассказали? — резким тоном спросил я. — Кому вы донесли на меня? И зачем?
Стюард положил салфетку на буфет, и я заметил, что его рука вдруг задрожала. Побледнев, он спросил:
— Можно мне сесть?
— Да, — односложно ответил я.
— Я всегда верно служил своим хозяевам, — тихо проговорил Броккет. — Стюард — почтенная профессия. Но мой сын… — Его лицо дернулось. — Он в тюрьме.
— Я знаю об этом. Однажды я застал Агнессу в слезах.
При этих моих словах Мартин нахмурился, но я продолжал допытываться:
— Какое это имеет отношение к вашему доносу?
Броккет глубоко вздохнул:
— Хоть я и понимал, что мой сын — негодяй, я боялся, что он может умереть от голода и болезней в этой тюрьме, если я не пошлю ему денег, а я мог освободить его, только заплатив его долги. — В его глазах вдруг вспыхнули боль и страх.
— Продолжайте.
— Это случилось в начале апреля, вскоре после того, как мы с Агнессой поступили к вам. Прошлой зимой у Джона случилось легочное заболевание в том чертовом месте, и он едва не умер. Мы чуть с ума не сошли от тревоги.
— Вы могли обратиться ко мне.
— Это я должен заботиться об Агнессе и Джоне, я! — неожиданно возвысил голос Мартин в сердитой заносчивости. — Я не мог прибежать к вам, моему хозяину, как ни добры вы были с Джозефиной и мальчишкой. — В его голосе послышалось презрение.
Так вот почему он не любил меня, подумал я. У него были твердые взгляды на место и обязанности слуг и хозяев, и из-за этого он донес на меня, вместо того чтобы попросить помощи.
Взяв себя в руки, Броккет снова понизил голос:
— Я собирался отправить все деньги, что сумел наскрести, Джону в тюрьму с одним купцом из Лестера, который часто приезжает в Лондон. Он знал историю Джона. — Мартин издал долгий вздох. — Однажды, когда я выходил от него, ко мне подошел человек. Светловолосый молодой джентльмен в богатом наряде.
Я пристально посмотрел на стюарда:
— У него, случайно, не недоставало половины уха?
Мартин опешил.
— Вы знаете его?!
— К несчастью, знаю. Каким именем он назвался?
— Крэбтри.
— Это не настоящее его имя. И что он сказал?
— Что он знакомый этого купца, что слышал, в какую беду попал мой сын, и, возможно, в состоянии помочь. Это меня озадачило: я знал, что в городе много мошенников, но он был хорошо одет и разговаривал как джентльмен. Он отвел меня в таверну и сказал, что представляет кое-кого, кто будет платить мне за сведения о вас.
— Продолжайте.
Мартин закрыл глаза, и я закричал:
— Говори!
— Он хотел, чтобы я докладывал обо всех ваших перемещениях, но особенно хотел знать, не получаете ли вы работы от людей в окружении королевы или не имеете ли каких-то контактов с ними. Или с радикальными реформаторами. — Он потупился.
— И это случилось в апреле? — допытывался я.
— Да, я хорошо запомнил этот день, — с горечью ответил Броккет. Впервые он выглядел пристыженным.
Я провел рукой по волосам. Стайс, человек Ричарда Рича, с которым я неохотно сотрудничал, следил за мной с весны. Но когда я обдумал это, то увидел в этом смысл. В апреле началась охота на еретиков, связанных с королевой. А Рич знал, что раньше я работал на нее. Если б ему удалось установить связь между мной и религиозными радикалами, то он мог бы попытаться связать меня с ней. Это могло быть малой каплей в его с Гардинером кампании против Ее Величества. Но, конечно, он ничего не нашел. Потом, когда в июле их кампания провалилась и Ричард узнал, что я охочусь за убийцами Грининга и, как ему показалось, за книгой Анны Эскью, он мог легко переключиться со слежки на использование меня.
И тем не менее складывалось не всё. До конца июля, пока мы со Стайсом работали вместе, я еще не сжег книги, и если мое дело в действительности довел до Тайного совета Рич, то зачем же он сегодня помог мне, рискуя оказаться в немилости у Гардинера? Хотя пути Ричарда были так извилисты, и все это могло быть частью какого-то более обширного плана… Сегодня утром я подумал, что он говорит искренне, но ему никогда, никогда нельзя доверять. Нужно будет обсудить это все с Бараком, решил я.
Теперь Мартин смотрел на меня, и уголок его рта подергивался.
— Крэбтри дал мне денег, чтобы я начал выплачивать долг. Но лишь понемногу, а его интерес тем временем возрастал. Агнесса сходила с ума.
— Я знаю.
— А Крэбтри все требовал сведения. — Броккет посмотрел на меня с какой-то безнадежной мольбой. — Я был повязан с ним, он мог в любое время раскрыть, что я делал.
— Это трудность работы шпиона. Где вы встречались?
— В одном доме, бедном, почти без мебели. Думаю, его использовали только для дел.
— На Нидлпин-лейн?
Стюард покачал головой:
— Нет, сэр, в Смитфилде, рядом с больницей Святого Варфоломея.
— А точнее?
— В маленьком переулке, идущем от Гриффин-стрит. Третий дом от угла, с синей дверью и тюдоровской розой над крыльцом.
Меня не удивило, что у Рича было несколько мест для тайных встреч. Ему принадлежала половина домов вокруг церкви Святого Варфоломея.
— Полагаю, мы с Агнессой теперь должны уволиться, сэр, — тихо проговорил Мартин.
— Как я понимаю, она ничего не знала обо всем этом.
— Не знала, сэр. Она не позволила бы мне так поступить. Она бы стала отговаривать меня, и это страшно вывело бы ее из себя — женщины, они не понимают, на что может толкнуть мужчин страшная необходимость. — Броккет попытался выдавить улыбку, как будто мы с ним могли, как мужчина с мужчиной, сойтись в вопросе о причудах женщин.
Однако, признавая, как бесчестно он себя вел, этот человек до сих пор не попросил прощения. К тому же он с самого начала невзлюбил меня, как и я его. От этого мне было проще сказать ему:
— Пока не уходите, Мартин. Игра еще не закончена. Ваше предательство втянуло вас в игру, затрагивающую высших лиц королевства. Когда вы последний раз виделись с Крэбтри?
Стюард, похоже, обеспокоился.
— В прошлую среду. Я встречался с ним раз в неделю в доме у больницы Святого Варфоломея, чтобы передавать ему сведения. Если было что-то срочное, мне полагалось оставить сообщение в ближайшей таверне, что мне нужно с ним увидеться. Так я и сделал, когда узнал, что вы сожгли книги. — Он понурил голову при этих словах — очень любезно с его стороны!
— Отныне вы не будете следить за мною. Но с виду все останется как прежде. Пока не знаю точно, но мне может понадобиться, чтобы вы пошли в таверну с сообщением.
Тут Броккет обеспокоился всерьез.
— А нельзя нам с Агнессой теперь просто уйти?
— Нет. И если вы уйдете без моего согласия, я позабочусь, чтобы вы больше не нашли работы. А теперь мне нужно послать сообщение в Хэмптон-Корт.
Мартин совсем перепугался. Он, наверное, понимал, что Стайс связан с охотой на еретиков и что здесь замешана политика, но, несомненно, предпочитал не думать об этом.
— Понятно? — строго спросил я его.
— Да, сэр. Я сделаю, как скажете.
Стюард глубоко вздохнул, и у меня на глазах его лицо превратилось в его обычную бесстрастную маску. Чуть покачиваясь, он встал и взял серебряную тарелку.
Моя встреча с Роулендом была назначена на два часа, и время уже подошло. В животе у меня урчало от голода, но я вышел из дома и направился в Линкольнс-Инн. Когда я вошел в кабинет к казначею, он, как всегда, сидел за своим столом и без всякого стыда улыбнулся мне.
— Значит, Тайный совет вас отпустил, брат Шардлейк?
— Да. Они признали обвинения миссис Слэннинг вздором, как то и было.
Роуленд наклонил свою голову с носом-клювом и потеребил кончик бороды.
— Хорошо. Значит, дело закончено без ущерба для Линкольнс-Инн. Государственный секретарь Пэджет прислал мне записку с просьбой не встречаться с вами до нынешнего дня. — Он улыбнулся. — Они это любят — чтобы людей приводили к ним без предупреждения.
Наверное, моя злоба стала проявляться у меня на лице, потому что казначей добавил:
— В следующий раз будьте осторожнее в словах, брат Шардлейк. И не оскорбляйте меня, как это было однажды: помните, кто я такой.
Я тихо ответил:
— Я прекрасно знаю, кто вы такой, мастер казначей.
Он сердито посмотрел на меня своими бесчувственными глазами.
— Поскольку дело миссис Слэннинг закончено, — продолжал я, — я понимаю, что обсуждать больше нечего. Разве что после моего ареста, я полагаю, принимать участие в церемонии встречи адмирала на следующей неделе будет кто-то другой.
Роуленд покачал головой:
— Это вы так полагаете. В послании государственного секретаря Пэджета говорилось, что если ваше разбирательство в Совете приведет к вашему аресту за ересь, я должен найти замену, но если вас отпустят, вы по-прежнему должны будете присутствовать. Они хотят кого-то в ранге сержанта, а вы у нас единственный такой, не считая сержанта Уэллса, который уже впадает в старческое слабоумие и, вероятно, что-нибудь перепутает. Так что вы будете участвовать как запланировано, начиная с парада по улицам в пятницу. Полагаю, у вас есть соответствующая роба и цепь.
— Роба есть, цепи нет. Кто нынче может себе позволить золотую цепь?
Казначей сдвинул брови:
— Тогда достаньте цепь, сержант, от имени Линкольнс-Инн, который вы будете представлять.
Я не удержался от дерзости:
— Может быть, инн сможет мне ее предоставить? В конце концов, он недавно завладел имуществом брата Билкнапа. У вас наверняка осталась его цепь.
— Она отправлена в Тауэр, в монетный двор на переплавку, как и остальное его золото, — отрезал Роуленд. — На сегодня хватит, брат Шардлейк. — Он ткнул в меня своим костлявым, запачканным чернилами пальцем: — Добудьте цепь. И побрейтесь. Вы похожи на бродягу.
Мне было нужно как можно скорее доставить известие о Броккете лорду Парру, но я был голоден и уже изнемог, хотя день едва перевалил за половину. Пересекая двор, в направлении трапезной, я вдруг осознал, что сжимаю руки в кулаки. Тупость Тимоти, предательство Броккета и безразличная грубость Роуленда привели меня в ярость.
Читать бесплатно другие книги:
