Заклятые супруги. Леди Смерть Эльденберт Марина
Как ни странно, Софи не спешила рассказать мою судьбу. Сдвинула угольные густые брови, ресницы едва дрогнули, бросив тень на впалые щеки. Перехватила другую мою руку – бесцеремонно потянула к себе. Возмущенный возглас мадемуазель Риа остался без внимания, а вот мои ладони только чудом не прожгли насквозь жгуче-черными глазами.
– Не вижу, – заявила хмуро, сложила руки на груди и насупилась.
– Все настолько страшно?
Глаза гневно сверкнули, она мотнула головой.
– Вы мне не верите!
– Просто я не очень-то верю в гадания, Софи.
Ага, настолько не верю, что потащилась ночью на башню, начертила собственной кровью древний узор и нагадала себе ненормального мужа, обручальные браслеты и крест армалов. Кстати, очень надеюсь, что «гибель и возрождение» уже состоялись, когда Эрик чудом не отправил нас всех за грань.
– А зря! – Девочка подалась вперед и горячо прошептала: – Такие руки, как у вас, означают неопределенную судьбу. Судьбу, которую никто не способен прочесть.
Скажите это армалам и винехейшу.
Все-таки исподтишка вгляделась в ладонь: линии как линии. Ничего необычного.
Вроде бы.
– Софи, достаточно! – мадемуазель Риа повысила голос и поднялась. – Не надоедай графине своими глупостями.
– Она ничуть не надоедает. – Я последовала примеру воспитательницы, и девочка тут же вскочила следом. – Давай обойдемся без «мадам», можешь называть меня просто Тереза.
– Хорошо, Тереза.
Софи ослепительно улыбнулась. Мадам Риа лишилась дара речи, кухарка, которая резала овощи на разделочном столе в конце кухни, снова что-то уронила. Немая сцена грозила затянуться, но многозначительное молчание прервала молоденькая воспитательница с заплаканными глазами – та самая, которую я видела в кабинете. Опустив глаза, она прошла к столам, присела в реверансе.
– Его светлость просил передать, что ждет вас в парке, мадам Феро.
Ну, если его светлость ждет…
Я вздохнула: расставаться с маленькой нонаэрянкой не хотелось. И судя по тому, как сникли худенькие плечи, ей тоже.
– Я приеду к тебе в гости, Софи, – слова сорвались с губ раньше, чем я сумела их остановить.
Какой надеждой сверкнул ее взгляд! Затаенной, в которой она вряд ли могла бы признаться самой себе, но такой отчаянно живой. Сверкнул – и тут же погас, как молния, бесследно растворившаяся в темноте.
– Не давайте обещаний, которые не сумеете исполнить, – тихо сказала девочка.
Я жестом остановила собирающуюся отчитать ее воспитательницу, присела и заглянула в глаза.
– Я никогда не обещаю того, что не смогу сделать, Софи.
Она кивнула, но по глазам не понять – поверила или нет.
Как бы там ни было, вышла я слишком поспешно.
Потому что с каждой минутой все больше хотелось забрать девочку с собой.
31
Смерть отца. Всполохи силы прокатываются по Мортенхэйму и затихают с его последним вздохом.
Побелевшие губы Винсента, безжизненно запрокинутая голова Луизы.
Лави, вцепившаяся в покрывало и в мою руку, потому что от головной боли не спасает даже магия армалов.
Этого хватило, чтобы тьма рванулась из своих глубин в мое сердце, вытесняя клубящийся в нем безудержный гнев. Мой или Анри – уже неважно. Рванулась, я впустила ее, не стала закрываться – и алаэрнит на пальце засиял так, что им можно было осветить все царство мертвых. Очень вовремя: стоило экипажу остановиться, а кучеру опустить подножку, как бедняга отлетел в сторону. Сверкнули переполненные яростным золотом глаза, дверь Анри только чудом не сорвал с петель.
– Тереза!
Вероник мгновенно подобралась, положив руку на бедро, но я пренебрегла этикетом. Вскочила первой и шагнула в руки мужа с выдвинутой лесенки. Даже притворяться не пришлось: напряжение и встряска Эльгера сделали свое дело. Ноги напоминали соломенные метелки, кожу покалывало иголочками, а оказаться в объятиях Анри было все равно что ополоснуться студеной водой в изнурительный жаркий день.
Так хорошо, но… пробирает.
– Снова моя сила, граф. – Я виновато вытянула руку с сияющим камнем. – Если бы не его светлость… не знаю, что могло бы случиться.
Анри вгляделся в мое лицо, но оно дышало чистотой и невинностью. Вся надежда на жалкие зачатки актерского таланта, потому что дуэль между Эльгером и мужем мне точно не нужна. Его ярость вилась вокруг золотисто-огненными лентами, я же боялась только одного – что не сумею ее удержать. Не хочу, чтобы он пострадал из-за моей глупости: сама подставилась, сама получила. Все.
– Наверное, нужно больше тренироваться. Проводите меня?
Главное сейчас – увести его от Эльгера.
Перехватила взгляд герцога, полный холодного удовлетворения, изобразила слабую улыбку:
– Еще раз благодарю, ваша светлость.
– Не за что, леди Тереза.
В низком сильном голосе не было ни тени насмешки.
– Прошу меня извинить, – голос Анри звучал по-прежнему жестко, но гнев понемногу отпускал. И я позволила себе выдохнуть.
– Не стоит, граф. Я бы на вашем месте поступил так же.
Минуты, что мы шли к дому, показались нескончаемой вечностью. Все ждала, что напряженное спокойствие разлетится по ветру, как истлевшая бумага, что муж обернется и обрушит всю силу золотой мглы на герцога. А тот ответит – и тогда ничего уже нельзя будет исправить. Ментальная атака – одно из сложнейших заклинаний, но я даже не почувствовала, как Эльгер его сложил. Нам не выиграть войну против него даже вместе, по крайней мере, не сейчас. Шаги за спиной – ровные, сильные, жесткие и хруст гравия, напоминающий хруст костяной пыли. Негромко хлопнула дверь, Жером – неестественно спокойный, занялся гостями.
А мы поднялись наверх.
– Как ты себя чувствуешь?
Анри смотрел на меня в упор, я не стала закрываться.
– Намного лучше.
Мы молчали. Смотрели друг на друга и молчали.
Долго. Ужасающе долго.
Я – опираясь о стену со стороны спальни, он – со стороны коридора.
Глаза, постепенно меняющие сияние мглы на привычный ореховый цвет, были слишком близко. Что он чувствовал, когда я корчилась на полу от боли? О чем думает сейчас? Поверил ли? Ведь если не поверил, то…
– Отдыхай, Тереза, – негромко произнес Анри.
Развернулся и ушел, а я доползла до кровати и, как была в одежде, рухнула на нее. Как пришла Мэри, уже не слышала, потому что точно помню – шлепнулась поверх покрывала, бессовестно помяв шляпку. Еще помню, как развязала ленты, а вот что доползла до подушек, разделась до белья, сняла корсет и укрылась пледом – уже нет. Это как же можно было так отключиться, чтобы даже не услышать камеристку и не почувствовать, как тебя раздевают?
Впрочем, жаловаться не приходилось: чувствовала себя уже гораздо лучше. За окном смеркалось, этот долгий день наконец-то закончился. А вместе с ним и желание раствориться под струями дождя, которые накрыли Лавуа. Сейчас, когда он барабанил по стеклам, хотелось только одного: снова провалиться в облако подушки и спать, спать, спать. Но сон не шел – слишком много мыслей, слишком много эмоций. Всю свою жизнь я пряталась в стенах Мортенхэйма. Пряталась, иначе и не скажешь, потому что она проходила мимо меня. Понимала, что в мире еще множество сиротских школ, по сравнению с которыми Равьенн – королевский дворец. Понимала, но забыть все равно не могла.
Когда мы уезжали, навстречу нам попались старшие воспитанницы. Затянутые в коричневую форму с глухими лифами и тугими корсетами, которые сдавливают грудь и делают плоскими даже самых полненьких девушек. Они поздоровались и все как одна присели в реверансах, не смея даже поднять глаз на его светлость или на нас с Вероник. Все были с одинаковыми прилизанными прическами, в грубых для девичьих ног башмаках. Именно в тот момент я поняла, что идея с купленными платьями провалилась глубже, чем леди может себе представить.
Из-за закрытого окна в комнате было душно. Я поворочалась, встала и подошла к окну, повторяя пальцами следы капель.
– Теперь ты слишком громко думаешь.
Обернулась к мужу: судя по одежде, спать он не собирался. Хотела бы я рассказать ему о Софи, но что именно? Спросить, не можем ли мы забрать из приюта маленькую девочку, потому что она очень похожа на меня и в Равьенн ей придется тяжело? Действительно, почему бы и нет. Будем вместе воспитывать ребенка и передавать данные каждый своей стороне. Он – Комитету, я – лорду Альберту Фраю.
Смутно представляю себе лицо Анри, когда сообщаю ему:
«Граф, знакомьтесь, это Софи. Она будет жить с нами».
И закономерный ответ:
«Миледи, вы сдурели окончательно?»
Вот тут я даже с ним соглашусь.
Наше сумасшедшее семейство с интригами, магией смерти, золотой мглой, Лигой и прочими отягчающими никак не подходит для девочки, у которой должно быть настоящее детство и любовь родителей, к которым можно прибежать ночью, если вдруг станет очень страшно. Особенно актуально, если вспомнить, что Анри не хочет детей. Да что там, он и меня хочет исключительно потому, что… хочет.
– Эльгер тобой доволен.
– Замечательно.
– Замечательно?
– Его светлость лично явился за мной в Лавуа. Случись ему потратить свое время зря, он был бы очень зол, не так ли?
Некоторое время Анри просто смотрел на меня. Прищурившись.
– Настолько доволен, что нас пригласили на ежегодный благотворительный сезон. – Муж подошел и встал рядом со мной. – Он проходит в Шато ле Туаре в последний месяц осени.
В замке Эльгера под Ольвижем?
Что же, первую проверку я прошла. Надо радоваться.
А вот вторая будет уже посложнее.
– И в чем же заключается благотворительность?
– В том, что за все или почти за все нужно платить. Чтобы пригласить даму, нужно внести определенную сумму. Женщины могут пожертвовать драгоценности или наряды, средства от продажи которых пойдут в сиротские дома или клиники для душевнобольных. (Ну вот я и придумала, куда деть все лишнее.) На закрывающем балу хозяин праздника выбирает себе королеву на все танцы, а за это вносит в благотворительную казну сумму, на которую можно отстроить и открыть новую школу. Дама тоже может позволить себе широкий жест.
– Как это мило.
– Не то слово. Последний танец с королевой благотворительности танцует его величество Альтари. К слову, он и присутствует только на последнем балу.
– Почему?
– У них с Эльгером достаточно напряженные отношения.
Анри привлек меня к себе, и я не стала сопротивляться.
– Кто был королевой в прошлом году?
– Евгения.
Как-то это слишком предсказуемо. Возможно, потому, что герцог де ла Мер и графиня д’Ортен рядом смотрелись как две половинки единого целого, а танцевать с собственным кузеном она достойна по определению. Не знаю, какое у меня в этот миг было выражение лица, но Анри нахмурился.
– Не стоит ее дразнить, Тереза. Эта женщина по-настоящему опасна.
Нужна она мне. Но если сунется первой, с нее слетят не только корсет и спесь.
– Она входит в Совет Лиги и управляется со стихиями с той же легкостью, как человек дышит… Ты вообще слушаешь, что я говорю?
Конечно, слушаю. Интересная информация для лорда Фрая.
– Тереза.
Вот только не надо делать такие страшные глаза! Я сегодня испытала истинную силу Эльгера на себе, еле разогнулась потом. Если магия графини хотя бы наполовину сравнима с его мощью, это серьезная проблема. Но ко всему привыкаешь, даже к яме со змеями, а факелы еще никто не отменял. Особенно если это факелы смерти.
В Лиге выживают только шипящие пресмыкающиеся. О, теперь я знала это лучше, чем мне того хотелось. В мире Эльгера живут по другим законам, здесь все решают хитрость и сила, как в дикой природе. Можно было сразу догадаться, что герцог не спустит мне такого поведения, – когда тебя окружают наделенные неукротимой мощью маги, нельзя показывать слабину даже в мелочах. Потому что с мелочей все и начинается.
– Вы говорили, что супруга Эльгера долго болела. Почему?
– С чего вдруг ты о ней вспомнила? – Анри приподнял брови.
– Просто задумалась, каково это – жить рядом с таким человеком?
– Ее светлость потеряла рассудок.
Выходит, у Эрика это наследственное?
– Леди Николь была с ней знакома?
Иногда о дальних родственниках знают только имена. В лучшем случае.
– Они были подругами.
Настала моя очередь удивляться.
– Дружили с детства. Несмотря на дальнее родство, их принимали за сестер, так они были похожи. Ее светлость часто гостила в Ларне. Очень переживала, что не смогла приехать, когда умер мой брат.
Я вскинула голову, но Анри спокойно смотрел на меня.
– Он прожил всего несколько минут, Тереза. Целитель ничего не смог поделать.
Ну вот и что теперь?
Кажется, мы подошли друг к другу гораздо ближе, чем я рассчитывала.
– Хочешь прогуляться?
Это прозвучало неожиданно.
– Под дождем?
– Боишься растаять?
Я недоверчиво посмотрела на него.
– Но Мэри спит.
– Ты все еще не веришь, что я способен помочь тебе одеться?
– С раздеванием у вас получается лучше.
О-ой. Я прикусила язык и поспешно отвела взгляд.
Платье без кринолина и нижних юбок смотрится смешно: этакий ворох шуршащих тряпок, ползущих за тобой по полу. А вот без корсета обойтись не получилось: лиф сползал, грозя обнажить мою грудь во всей красе.
– Почему мы крадемся? – шепотом спросила я, когда мы шли по коридору.
– Потому что я хочу тебя украсть, – таким же шепотом.
– Но я же ваша жена.
– Иногда красть собственную жену гораздо интереснее, чем чужую.
Особенно если поблизости спит Симон Эльгер, да.
Небо сегодня было без единой звездочки – закутанное в тучи, как я в накидку с головой. Прохладный ветер тут же растрепал волосы, забрался везде, где только можно, а дождь отхлестал по щекам – видимо, за довольную улыбку, стереть которую с лица ну никак не получалось. Искорка и Огонек, если и были рады прогулке, то виду не показали. Когда мы выводили их из-под навеса, прядали ушами и смотрели на нас так, словно мы сошли с ума. Может, так оно и было, но, когда неслись через лес, сердце заходилось от радости.
Дикая, первозданная свобода, бушующая вокруг стихия и перехватывающие дыхание порывы ветра. Я не спрашивала, куда мы направляемся, знать заранее не хотелось – мне вполне хватало безуминки в глазах Анри, а еще предвкушения. Волнующе-сладкого, как летние ароматы, и терпкого, словно крепкое молодое вино. Листва над головами волновалась, шумела, срывалась под тяжестью капель. Цеплялась за мою накидку и за его волосы, чтобы потом все-таки соскользнуть вниз, под копыта. Изогнутые пальцы-ветки тянулись к темному небу, не отбрасывая теней.
Это было жутко… и восхитительно!
Вдали показался домик – деревянный, сложенный на совесть.
– В этом году я не устраивал охоту, – заметил муж, помогая мне спешиться и быстро приматывая поводья к крепким, высоким кольям забора. – А все из-за вас.
Мягкий укор с низкими, бархатными интонациями. Влекущими, усыпляющими разум и заставляющими позабыть обо всем на свете.
– Из-за меня? – Я передернула плечами, стараясь не смотреть на его губы. – Значит, я спасла жизнь какой-то дикой зверушке?
– Лучше бы спасала себя, – хрипло заявил муж и подхватил меня на руки.
– Себя не так интересно.
Он отпер дверь, не отпуская меня, толкнул ее плечом и вошел.
Полумрак, сомкнувшиеся вокруг нас стены, пахнет деревом и смолой. Шаги оглушающие, в такт биению сердца – туда, где из-под задернутых портьер тянется полоска неяркого света. Едва уловимое движение темного бархата, и мы оказались в просторной комнате: пламенел зев камина, перед ним растянулось белое пятно ковра с густым ворсом и накрытый на двоих низенький стол. Насквозь мокрую накидку сбросила сразу, шагнула поближе к мягко потрескивающим дровам. Растирая руки, осматривалась – на полу чуть поодаль ковер поменьше, намийской расцветки, диваны и кресла. Запах хвои щекотал обоняние, тени плясали на стенах и раме лесного пейзажа, подчиняясь пламени. К счастью, никаких отрубленных голов и чучел, только крючья на стене, на которых висят длинные веревки. А еще стеллажи у стен, в которых застыли ружья и ножи.
Взгляд скользнул самую чуточку влево, вроде бы просто так: муж расстегивал рубашку. С потемневших волос текла вода, а в потемневших глазах отражалось пламя. И точно так же внутри бушевал огонь, в самом сердце которого застыла ледяная искра. Искра, о грани которой я ранилась всякий раз, когда позволяла себе к нему приближаться.
Анри стянул сапоги и шагнул ко мне. Потянул за тесемки платья, и оно поползло вниз, стирая последнюю преграду между нами.
– Ты меня ослушалась, – хриплым низким голосом сказал он.
От неожиданности дернулась назад.
– А?
– Я запретил тебе ехать в город, но ты поехала.
– Мне казалось, мы решили этот вопрос два дня назад… Ай!
Пикнуть не успела, как оказалась прижатой спиной к груди. Горячая ладонь поглаживала мою шею, а тело покалывало, словно искры с поленьев долетали до обнаженной кожи. Всякий раз, когда ладонь добиралась до кромки корсета, гуляя вдоль нее, приближаясь к соскам, хотелось приподняться на носочки и позволить себе эту бесстыдную ласку. Но я держалась, потому что меня здорово насторожили его слова на тему ослушаться. Не понравились как-то.
Он что, решил припомнить мне то, что я сбежала в Ларне?
– М-м-м… Граф…
Попыталась вывернуться, но ладонь плотнее легла на шею, и я замерла.
– Если я что-то запрещаю, лучше два раза подумать, перед тем как это сделать.
Вот теперь я поняла, что насторожилась не зря.
– А ну пустите меня немедленно-о-о…
Бессовестные пальцы скользнули по внутренней поверхности бедер, прямо в разрез панталон. Я судорожно втянула воздух и запрокинула голову: безуминок в его глазах стало больше. Хотя больше – не то слово, там их была самая настоящая толпа, как людей на иньфайском карнавале. А улыбка на мягких красивых губах не понравилась мне еще больше: слишком уж медленно она проявлялась. Почти как коварные планы лорда Фрая.
– И не подумаю.
Меня подтолкнули к стене быстрее, чем я успела подумать: «Ой». Нельзя соглашаться ехать в лес поздно ночью. Особенно когда за окном хлещет дождь, угрожая смыть с карты мира все окрестности. Нельзя ни в коем случае, даже с мужем. Особенно с мужем. Особенно с ненормальным мужем-извращенцем. Даже если очень хочется позволить ему делать все что угодно.
Сумасшедшее и неведомое доселе чувство обожгло, скрутилось тугой спиралью между ног.
Анри перехватил мои запястья, завел их за спину и подтолкнул поближе к себе. Корсет – этот дурацкий корсет со шнуровкой спереди сейчас сжимал болезненно-напряженную грудь так, что хотелось выпрыгнуть из него рыбкой.
– Все-таки решили меня выпороть? – подозрительно тонко пискнула я. – Рискнете собственной соблазнительной задницей?
Глаза мужа потемнели, как ночь перед рассветом. Что ж, что бы он ни задумал, «продолжение нашего союза» отразит ему мои чувства в полной мере!
– Ты сказала – соблазнительной?
Я чуть не откусила себе язык. А надо бы, надо бы, честное слово!
Анри наклонился и коснулся губами ложбинки между грудей. От короткой и бессовестно-невинной ласки по груди и животу побежали мурашки. А потом он наклонился и зубами потянул шнурок: медленно, еле-еле. От этого усилия корсет на миг стал еще туже, заставив хрипло втянуть почему-то ставший раскаленным воздух. Узелок разошелся, и стало самую капельку легче дышать. Ненадолго, потому что этот изувер лизнул оголившийся треугольник кожи и принялся расшнуровывать меня дальше. Тем же самым способом. Набухшие соски задевали елозившие туда-сюда края, и стоило невероятных усилий не стонать в голос. Когда корсет свалился к ногам, вздохнула с облегчением. По пылающей коже пробежал легкий холодок сквозняка, а потом с меня сдернули панталоны.
Анри коснулся губами моего живота обманчиво-нежно.
Медленно поднялся, и я захлебнулась колкостью, готовой вот-вот сорваться с языка: он провел пальцами между моих ног. Сильно и жестко, заставив вздрогнуть от острого прикосновения к самым чувствительным точкам. То ли огонь выпрыгнул из камина и перекинулся на мои щеки, то ли я сама была слишком близко к огню. Золотому.
Тело плавилось в ожидании большего, а муж стоял и просто смотрел. Смотрел так, что по коже бежали горячие волны. Хотелось то ли провалиться сквозь пол, то ли отдаваться снова и снова до умопомрачения. Лента все-таки соскользнула с волос. Я тряхнула головой, и они рассыпались по плечам шелковистым каскадом. Умопомрачительный жар растекался по каждой клеточке тела, наполняя ее странным будоражащим возбуждением. Закусила губу, глядя прямо в эти сумасшедшие глаза.
– Нравится… – шепот сорвался на стон, когда горячая ладонь легла между ног, надавив на самое чувствительное местечко. Я медленно втянула воздух и также медленно облизнула губы, – …видеть меня такой?
– Ты слишком быстро учишься.
Это прозвучало хрипло. Слишком хрипло для того, кто так отчаянно хотел насладиться долгой игрой. По нашим запястьям уже растекалось сияние золота. Анри подался вперед и коснулся пальцами напряженных сосков, легко потянул. Я всхлипнула и прогнулась сильнее.
– У меня отличный учитель.
Его руки творили какую-то магию, к магии не прибегая. Повторяя скольжение губ по телу: шелковые касания пальцев и жалящие искры укусов. Поцелуи – медленные, неторопливые вспыхивали на коже кострами. Ласки – то невесомо скользящие, невинные, то изнурительно-жаркие, на грани: грудь, живот, внутренняя поверхность бедер… Я плавилась, сгорала и воскресала снова и снова. Дыхания не хватало, а низ живота превратился в сгусток подступающего наслаждения, поднимающегося изнутри мягкой пульсацией. Дыхание сбивалось, я цеплялась за стену пальцами, умирая от желания запустить их в потемневшее золото волос и потянуть сильнее, вжимая в себя.
Умирая от желания…
В миг, когда натиск языка и губ оборвался дразнящими поглаживаниями бедер, дернулась всем телом. Жалобно всхлипнула, позволяя ему почувствовать свою власть, насладиться ею сполна, продолжая сладкую пытку. Срывающиеся стоны я не смела запирать в груди. Когда разгоряченной кожи снова коснулась прохлада, колени задрожали.
Лишь на миг опустила глаза – и меня подбросило от его взгляда: яростного, ласкающего, жесткого и нежного одновременно.
– Моя Тереза.
От сумасшедшей властности этих слов в сочетании с мягкими, вкрадчивыми интонациями потемнело в глазах. Стоило пальцам скользнуть внутрь, а губам накрыть болезненно-напряженный комочек, мир полыхнул золотыми искрами. Полыхнул и рассыпался. Не может быть настолько умопомрачительно, бессовестно приятно, просто не может… Я выдыхала стоны один за другим, сползла в руки Анри, а пришла в себя уже на диване, сидя поверх обнаженных бедер, ощущая его налившееся силой желание.
Вжалась в него ягодицами, поймала рождающееся в груди мужа глухое рычание коротким дразнящим поцелуем. Теперь жгло не только моей страстью, словно я превратилась в оголенный комок удовольствия, двигающийся над бездонной пропастью по натянутому до предела канату. Когда Анри потянул меня за волосы, заставляя запрокинуть голову, застонала во весь голос. Не без удовольствия отметила, как яростно он приник к моим губам, желая подчинить, владеть без остатка, раствориться в этом безумии.
Медленно, возвращая его же издевательства, приподнялась и подалась назад. Глядя на увитые жилами напряженные руки, дрожащие от невозможности одним рывком потянуть вниз, вбиваясь до предела, прогнулась и коснулась сосками его груди.
– Какой вы… собственник, граф, – провела пальцами по его губам и медленно опустилась вниз, заставив дернуться и застонать от пронзительных ощущений. Сердце только чудом не выскочило из груди. Я задохнулась, вцепилась в раскрытые ладони Анри, переплетая наши пальцы.
Вверх…
Поймать хриплый стон губами.
Вниз.
От томительно-медленных движений до яростно-сильных. И наоборот.
Воздух сгустился, как под пологом, я смотрела ему в глаза, полные расплавленного, полубезумного желания. В каком-то смысле оно было и моим тоже, закручивая вихри тянущей сладости в самом низу живота.
Вверх…
Как же мучительно-остро: не меньше, чем когда его ласки полыхали в каждой клеточке тела.
Вниз.
Мы перестали сдерживаться, а мир перестал быть единым целым – раскололся на части, чтобы собраться заново в нас двоих. Я положила руку на смуглую грудь, царапая кожу, а потом осталось только золото браслетов и сбивающееся дыхание. Полыхающее внутри пламя, заставляющее кричать, и его губы, поймавшие этот крик. Только хриплый, сдавленный стон Анри и последнее движение, следом за которым нахлынула странная ошеломляющая истома. Я прильнула к нему, уткнулась лицом в плечо. Под моими пальцами бешено колотилось сердце, из-под ладоней расползались светящиеся узоры. Наверное, надо бы к этому привыкать, но я не могла. Это было странно… и неправильно. Неправильно быть с ним единым целым.
Неправильно, но в этот миг я была его.
Только его, как и всегда.
Он все еще был во мне, и от этого мысли путались и сбивались. Слегка покусывала губы, чтобы быстрее прийти в себя, но приходить в себя не спешила. Еще минуточку. И еще. Их так мало… Но это все, что можно себе позволить.
Быть рядом с ним.
Чувствовать всем телом. Всем сердцем. Всей душой.
Пальцы мужа скользнули по моей руке, кольцо с алаэрнитом едва уловимо дернулось. И я вместе с ним. Широко раскрытыми глазами смотрела, как Анри осторожно повернул камень, искорка мглы скользнула по внутренней стороне перстня, и оранжевая дымка с легким шипением растаяла в воздухе.
– Теперь это просто кольцо. Следящей магии в нем больше нет.
Анри запрокинул голову на спинку дивана, но смотрел по-прежнему на меня из-под полуприкрытых век.
– Обещай себя беречь, Тереза. Обещай, что в случае чего сразу свяжешься со мной через Жерома.
В ответ на безмолвный вопрос муж выпрямился.
– Мне нужно уехать, – сказал он. – Завтра. С Эльгером.
– Надолго?
– На месяц. Вернусь за несколько дней до благотворительного сезона.
Кажется, сбылась матушкина мечта. Я буду вертеться на балах, как девица на выданье в погоне за лучшей партией. Только успевай наряды менять.
Анри очертил пальцами контур моих губ. Смотрел так, словно не хотел отпускать.
И я не хотела. Только не его, только не с Эльгером.
Хотя и не время сейчас для таких мыслей. Ой не время.
– Вернемся домой или останемся здесь?
Он хотел что-то сказать, щека едва уловимо дернулась, но… все-таки промолчал. Покосился в сторону окна, которое ливень грозил смыть в землю вместе с лесом. Пересадил меня на диван, взбил подушки и укрыл нас пледом. Запоздало вспомнила про вино и фрукты, про которые мы благополучно забыли, но вставать уже не хотелось. Положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Это было правильно, потому что проснуться с ним в охотничьем домике или в собственной спальне – разные вещи. Хватит и того, что я назвала поместье проникновенно-теплым словом «дом».