Безмолвие Харт Джон

— Хочешь поговорить о том, что происходит?

Кри горько рассмеялась, как будто всхлипнула.

— С тобой? Нет. Даже не притворяйся.

— Может быть, я помогу…

— Не поможешь.

— Кри…

— Просто оставь меня в покое.

Она опустилась на матрас, и Луана положила руку на мокрое от слез дочери колено.

— Я никогда не была хорошей матерью…

— Ты никакой матерью не была.

Луана согласно кивнула.

— Я уйду ненадолго. Ты точно не хочешь, чтобы я осталась? Мы можем поговорить. Я ведь тоже была когда-то в твоем возрасте.

— Передавай привет своим приятелям в баре.

— Милая…

— Ты же вроде куда-то собралась…

Луана молча кивнула. В коридоре она на мгновение прикоснулась ладонью к двери, потом прошла в свою комнату и оделась: отложила халат, отставила шлепанцы, поправила волосы и нашла скромное платье, подходящее к ее простеньким туфлям. Собрав в сумочку имеющиеся деньги, еще раз взглянула на бутылку, но из квартиры вышла, так и не прикоснувшись к ней. Трудно, но самым трудным было не это. Остановившись у квартиры напротив, она постучала и даже попыталась изобразить улыбку, когда дверь открыла хмурая соседка.

— Ты за кого себя выдаешь? В церковь собралась?

Луана смущенно разгладила платье. Надо же, женщина, по соседству с которой она прожила десять лет, никогда не видела ее в чем-то другом, кроме халата, короткой юбочки или треников.

— Мне нужно воспользоваться твоей машиной.

Соседка затянулась сигаретой.

— Ты же пьяна.

— Не более, чем ты.

— Может быть, но машина-то моя.

— Давай не сейчас, Тереза. Обойдемся без твоей обычной ерунды.

Тереза рассмеялась. Женщина иногда решительная и жесткая, в прочих отношениях вялая и ничем не примечательная, за исключением ясных, сияющих глаз. Время от времени они выпивали на двоих в одной или другой квартире и раз в неделю встречались в местной пивнушке за сигаретой и стаканчиком. Они были подругами в том же смысле, как могут быть подругами две сокамерницы.

— Дело важное. Мне нужна машина.

— Куда поедешь?

— На восток. На несколько часов.

— Нет.

— Это для дочери.

Тереза прищурилась, так что ее мраморные глаза почти закрылись. Машине было тридцать лет, и стекло в правом окне заменял кусок пластика. Стоила она несколько сотен баксов, но, с другой стороны, Луана была ее единственной подругой…

— Ладно. Я сама тебя отвезу.

Поездка из Шарлотт получилась долгая и гремучая. Пластик хлопал по раме и потрескивал, из дыры в полу тянулся выхлопной газ. В первый час Тереза несколько раз пыталась завязать разговор, но у Луаны не было настроения.

— Поверни здесь. Следующее шоссе на восток.

Чем дальше от города, тем меньше встречалось машин. Восемь полос сократились сначала до четырех, потом до двух, и, наконец, осталось только узкое черное шоссе, пролегавшее через сосновый лес и песчаные холмы, которое и привело их в округ Рейвен.

— И какого черта мы здесь делаем?

Тереза распечатала вторую пачку ментоловых сигарет. Слева мигал огнями город, но они проехали мимо и покатили через открытую местность с небольшими домами и высушенными солнцем полями.

— Мы с тобой давно знакомы, — сказала Луана. — Ты обо мне почти все знаешь. Про разводы. Про тюрьму. Но это другое. Об этом я говорить не могу.

— Почему?

— Потому что ты мне не поверишь.

— Ну конечно, — недоверчиво отозвалась Тереза, но Луана не стала ни извиняться, ни объяснять. Вдалеке показалась стена леса. Еще дальше за ней виднелись холмы.

— Мили через две будет перекресток. Там и останови.

Пятью минутами позже Тереза съехала на обочину перед образуемой двумя дорогами гигантской Х. Лес уходил влево. Справа широкое кукурузное поле охватило со всех сторон некрашеный домишко. Прикусив губу, Луана посмотрела сначала на одну, потом на другую дорогу. Все было по-прежнему, но сомнения оставались.

— По-моему, туда. — Она показала налево, и они еще милю проехали по лесу. — Да, теперь вон там еще раз налево. — Шоссе раздваивалось, и дальше шла уже гравийная дорога. Они проехали еще немного и остановились в низинке, перед пересекающим дорогу ручейком.

— Я его не перееду, — заявила Тереза.

За ручьем, под деревьями, виднелась старая лачуга.

— Ладно, — сказала Луана. — Тебе все равно рады не будут.

— А тебе будут?

— Не уверена. Жди здесь.

— Отличный план. — Тереза открыла бардачок и достала небольшой револьвер, лет двадцать назад оставленный на ночном столике неким мужчиной, ныне благополучно забытым.

— Если сумеешь вернуться, я буду здесь.

— Не шути так.

Она открыла протестующе скрипнувшую дверцу. Ручей оказался неглубоким, но обувь промокла, и следы тянулись за Луаной по пыли еще двадцать футов. Последний раз она была здесь шестнадцать лет назад и даже не знала, жива старуха или уже нет.

— Далековато забралась.

Голос прозвучал из тени под навесом. Луана прищурилась и увидела неясную фигуру в кресле на крыльце.

— Вердина?

— А кто спрашивает?

— Луана Фримантл.

— Ты не можешь быть Луаной Фримантл. Шестнадцать лет назад я сама сказала Луане Фримантл, что застрелю ее, если только она ступит на мою землю.

— Это было давно, и я была девчонкой.

— Ты называла меня старой каргой, нахальной всезнайкой, не имеющей никакого права смотреть свысока на тех, кто лучше.

— Я привела тебе свою дочь.

— Ты привела ее лишь потому, что не посмела посмотреть мне в глаза.

— Так я могу подойти или нет?

— Опять пьяная?

— Нет.

— Так это что, дружеский визит? У меня здесь, знаешь ли, не клуб беглянок.

— Моей дочери снятся сны.

— Только не за пределами Пустоши.

— Иначе б меня здесь не было.

Луана ждала. Вердина ушла из Пустоши, когда ей было за пятьдесят, и уже поэтому отличалась от других. Большинство уходили рано или умирали там же, где и родились. Вот почему ее воспринимали как своего рода посредника, к ней обращались, чтобы передать лекарства и новости, а то и весточку для ушедших и для вернувшихся. Наверное, поэтому, думала Луана, старуха держала ружье на коленях, а не у плеча.

— Ладно, поднимись, — сказала Вердина.

Луана поднялась по ступенькам на крыльцо, где подверглась неторопливому и придирчивому осмотру. Даже в платье и скромных туфлях она вызвала у старухи разочарование. Луана была беглянкой, разбившей материнское сердце, неблагодарным дитятей, унесшим последнюю большую надежду тех, кто остался.

— Здесь никого уже нет. И ты это знаешь. — Старуха обошла ее по кругу. — Не только твоей матери и бабки. Никого. Такова жизнь.

— Знаю. Я пыталась вернуть землю.

— Ради денег, как я представляю.

— Не делай вид, будто знаешь меня.

— А ты не пререкайся. Ты всегда была жадная, даже ребенком, и я это видела. Ежевики мало было, тебе персики подавай. А когда персики надоели, шоколад да табак потребовались. Тот шелковый шарф, он еще у тебя?

Луана покраснела. Шарф она украла у зазевавшегося туриста на придорожной остановке, где ее бабушка продавала медовые соты и сушеную рыбу.

— У Кри сны, — сказала она.

— За Пустошью снов никто не видит.

— Моя дочь видит.

Зрячий глаз Вердины полыхнул жестким блеском. Сны видели немногие. С большинством ничего такого не случалось. Для тех, кто, подобно старухам, хранил веру, сны о прошлом были знаками и мольбами, теми нитями, что привязывали видящего их к Хаш Арбор.

— Здесь был мальчишка Мерримон.

— Что?

— Вчера. Ему снится Джон Мерримон и умирающая от лихорадки жена. Не ровен час, увидит и остальное.

— Так ты ему помогаешь? — спросила Луана.

— Мерримоны всегда были ключом.

— Кри тут ни при чем.

— Ты так говоришь, будто есть выбор.

— Я этого не допущу.

— Видения станут только хуже. Они сломают ее. Девочка потеряет себя. Сможешь ли ты помочь? Приведи ее ко мне. Со мной она будет в безопасности.

— Ты ее используешь.

— Это то, чего мы ждали.

— Только не с моей дочерью.

— Тогда отправляйся домой. — Вердина махнула рукой в сторону машины за ручьем. — К своей сломленной дочери. А сюда вернешься, когда совсем плохо станет.

— Я не уйду, пока не получу ответ.

— Леон. — Вердина повысила голос, и на крыльцо вышел Леон, высокий, сильный и решительный. — Ты ведь помнишь его, да? Леон, эта неблагодарная невежда уходит. Помоги ей, хорошо?

— Да, мэм.

Расставив руки, Леон надвинулся на гостью, выталкивая ее с крыльца.

— Подожди, — сказала Луана. — Извини.

— Никто не будет разговаривать со мной свысока на моем собственном крыльце. Уходи. Убирайся. Вернешься, когда она высохнет, будет кричать во сне или забудет собственное имя.

— Она уже высохла и кричит во сне.

— Тогда тебе следовало бы выказать побольше уважения. Уходи.

Леон согнал ее с нижней ступеньки. Уже перейдя ручей, Луана оглянулась и лишь затем села в машину.

— Проследи за ней до дома, — сказала Вердина. — Узнай, где живет.

— А если она меня увидит?

— Неважно, увидит она тебя или нет. Ты только выясни, где она держит девчонку.

Машина, на которой приехали две женщины, развернулась. Грузовик Леона последовал за ней. Когда все скрылись из виду, Вердина устроилась поудобнее в старом кресле и закурила сигаретку. За всю долгую жизнь видение случилось у нее лишь однажды, но она так и не смогла забыть девушку с ножом, ту великую женщину, которая и начала это все.

Сто семьдесят лет…

Вердина втянула дым в легкие.

И все это время в земле…

Девушка была ключом, наконец-то… Девушка и Джонни Мерримон.

Если только к нему снова придет сон.

Если только он увидит.

Глава 25

Джонни проснулся уже ночью. Под веки словно набился песок. Он сидел у костра под полуночным небом, смотрел, как тлеют угли, как искры поднимаются вверх, будто по тонким черным нитям.

Он боялся уснуть.

Чувства оказались слишком глубокими и реальными. К такому жизнь его еще не подготовила.

Она была его женой.

Если он снова уснет, то, быть может, увидит, как она умирает.

Сигареты Вердины притягивали взгляд как магнит. Они лежали на столе по другую сторону костра. Несмотря на страх, ему хотелось еще раз увидеть Мэрион, узнать, выжил ли ребенок…

— Она не моя жена.

Правда, но не совсем. Он был Джонни Мерримоном, и он же был Джоном. Разделить их он не мог, и это сводило его с ума. Поднявшись со стула, Джонни подошел к воде и посмотрел вдаль, через болото. Представил старуху с горящими глазами.

И в этот раз узнать правду, что еще темнее…

Она им манипулировала. Она чего-то хотела. Джонни думал, что так может чувствовать себя алкоголик, в глубине души понимающий, что все равно сорвется. И всю ночь мысли ходили по кругу.

Он хотел обнять жену.

И знал, что она не его жена.

— Это не моя жизнь!

Джонни вернулся к костру и еще несколько долгих часов сидел, пока в лесу не зашевелилось что-то. Поначалу — лишь мерцание, игра света в зарослях, пробуждающихся перед рассветом. Но глаза Джонни снова уловили движение. Он смотрел поверх догорающего костра, и когда пустота пришла в движение, она показалась ему знакомой, как потерянные друзья и забытые места. Сон словно навалился снова, придавив своей тяжестью. В чаще разошлись лианы, и его объял страх, словно что-то не теплое и не холодное коснулось тела. Ноги и руки отяжелели, воздух в легких сгустился, как жидкость. Он моргнул — показалось, что во всей этой пустоте проступает нечто плотное: изгиб плеча, склоненная голова.

Любить ее — это нормально…

Слова всплывали в сознании Джонни, но это были не его слова. Все казалось нереальным. Он твердил себе это, пытался произнести вслух, повторял: «Уходи, оставь же меня в покое».

Оно не уходило.

Оно кружило возле костра, и Джонни слышал шорох и сухой шелест неглубокого дыхания.

Я хочу, чтобы ты полюбил ее…

Джонни в ужасе закрыл глаза. Уловил запах дождя и прелой кожи, ощутил тоску, зов и почти забытую надежду. Вжавшись в кресло, он против собственной воли уснул. А когда наконец открыл глаза, смотреть было не на что. Костер догорел; после восхода прошло не менее двух часов. Джонни чувствовал росу на коже и скованность во всем теле. Он встал, размышляя, просыпался ли вообще, или так и проспал целую ночь, свалившись от усталости. Взял сигареты, посмотрел на лес, потянулся к нему, как любил делать, чувствуя, воспринимая обычные, нормальные вещи, первые слабые шевеления нарождающегося дня.

Приходило ли оно за ним при первых проблесках зари?

Или сон просто подсказывал — люби?

Глава 26

В дверь позвонили ранним утром. Джек не знал, который час. Шесть? Половина седьмого? Поднимаясь с дивана, он натянул штаны поверх шортов, пригладил спутанные волосы. Джек давно не выходил из квартиры. Рисунки висели на стене, валялись на полу.

— Кто там?

— Лесли.

Джек заколебался. Лесли четырежды звонила, прислала три сообщения. Она злилась. Джек ее понимал.

— Рано еще.

— Мне плевать.

Вздохнув, Джек обвел взглядом квартиру. Мало того, что повсюду рисунки. Здесь же коробки из-под пиццы, пивные бутылки, холодные китайские закуски.

— Мы можем поговорить позже?

— Ты пропустил встречу у Римера. Тебя четыре дня никто не видел.

— Что тебе нужно, Лесли?

— Ты мне все еще должен.

Он снова вздохнул.

— Впусти меня, Джек. Я серьезно.

«Надо бы по-быстрому навести порядок», — подумал он. Но вместо этого нажал на кнопку, впустил. Приоткрыв дверь, слушал, как по ступенькам стучат высокие каблуки. Лесли появилась из-за угла, и, преодолевая последние четыре ступеньки, разглядывала его.

— Дерьмово выглядишь.

Джек поскреб щетину. Трое суток он почти не спал. Когда закрывал глаза, видел рисунки как черно-белые вспышки. Он не смог бы объяснить ту власть, которую они возымели над ним, но то, что Джек узнал о пропавших и умерших, вызывало ощущение опустошенности и страха.

— Где ты был? — спросила Лесли.

— Не в себе.

— Да, похоже на то. — Переступив порог, она огляделась. — Господи, Джек… — Осторожно переступила через бутылки и рисунки. Наброски покрывали все стены, не оставив пустого места. Она взяла один, тут же бросила. — Что все это значит?

— Что-то типа проекта.

— Ну и вонища тут… — Открыв окно, Лесли посмотрела на Джека недовольно и озабоченно. — Ты ведь понимаешь концепцию большой юридической фирмы? «ТекСтоун» — это большое дело. Ни один серьезный партнер не позволит себе вот так исчезнуть, как ты. Какого черта, что за проект? — Она наткнулась на записи по Хаш Арбор, но Джек отобрал страницы прежде, чем Лесли успела прочитать об убийствах и исчезновениях.

— Слушай. — Положив бумаги на стол лицом вниз, он развернул гостью к двери. — Извини, что забил на Римера и «ТекСтоун». Извини за все, но время сейчас не самое лучшее.

— Не самое лучшее? Ты рехнулся? Про тебя говорят. Партнеры, Джек. Люди, которые тебя наняли. Что бы все это ни значило, чем бы ты здесь ни занимался, — она обвела рукой стены, холодильник, шкафы, — тебя вышвырнут.

— Вообще-то, мне наплевать.

— Тогда я определенно приняла тебя не за того человека. Ты мог стать у нас самым молодым партнером за всю историю. Я разглядела в тебе что-то.

— Это «что-то» изменилось. Прости.

— За тобой еще должок.

— Ага. Бизнес.

— Не делай такое лицо. Я тебя с самого начала предупредила, что это всего лишь секс. — Лесли достала из кармана карточку. — Хочу, чтобы ты позвонил этому человеку. Он редактор в Нью-Йорке. Жаждет поговорить с Джонни Мерримоном.

— И зачем мне это?

— Ради денег. Возможно, больших.

— Для Джонни?

— Конечно.

— А у тебя какой интерес?

— Быть может, мне когда-нибудь захочется написать книгу. Заручиться поддержкой редактора никогда не вредно.

— Шутишь, да?

— Слушай, в моей жизни есть не только секс, право и деньги.

— Ладно, сколько?

— Полагаю, много. Похоже, они задумали что-то грандиозное. Цветные фотографии. Специальное издание в твердой обложке. Криминальная история, основанная на реальных событиях. Книга станет бестселлером, какого у них еще не было. Планируют отправить Джонни в поездку с автором. Ток-шоу. Все такое. Они уже несколько месяцев пытаются связаться с ним. А ты его просто попроси.

— Он никогда на это не согласится. — Джек бросил визитку на стол и подтолкнул Лесли к выходу.

— С ним хотят всего лишь поговорить…

— До свидания, Лесли.

Джек вывел ее на лестничную площадку и захлопнул дверь. Вернувшись в квартиру, остановился в центре и, поворачиваясь по кругу, просмотрел рисунки, как кадры кинофильма. В набросках, передававших ощущение злобы и изломанности, присутствовала некая последовательность, нарушенная и потому трудноуловимая. Работы Берти Шоуолтер определенно не выглядели случайными. Это была головоломка, обломки тусклого серого сланца.

Убрав один рисунок, он заменил его другим, потом передвинул еще пару. Отступив назад, оценил композицию свежим взглядом. В Пустоши что-то двигалось. Это ощущение порождалось всей совокупностью набросков. Оно угадывалось на пустых участках и в полосах черного, в сплошной штриховке, нанесенной угольным карандашом так яростно и густо, что бумага местами отдавала глянцем. Что бы это ни было и по какой бы причине ни пропало и ни погибло столько людей, Джонни находился в самом центре происходящего. И в этом узорчатом полотне насилия и обмана в чем ответственность Джека перед другом, не желающим никакой помощи? Каков он на самом деле, долг одного друга перед другим? Чем Джек обязан Джонни?

Всем.

Джек снял один ряд рисунков, передвинул еще три.

Он обязан Джонни всем.

* * *

К следующему утру Джеку пришлось признать, что он дрейфует в опасном направлении. Карьера разваливалась. Джонни на звонки не отвечал.

Может быть, попробовать так…

Очистив одну из стен, он прикрепил рисунки с пещерой и разбросанными костями. В девять позвонила Лесли, но Джек мог думать только о Джонни, Пустоши и своих предчувствиях. В полдень он выпил пива, но решить проблему это не помогло.

Он зарылся в рисунки.

Ему было страшно.

* * *

Вскоре после полудня Джек понял, что пора выбираться. Трещины ширились. Ему были нужны ответы.

Сбежав по лестнице, он, щурясь, ступил на тротуар. В булочной к прилавку выстроилась очередь, и некоторые смотрели на него сквозь стекло. Свернув за угол, Джек скользнул в машину и взял курс на Пустошь. Проехав два квартала, остановился у обочины и прижал ладони к глазам.

— Проклятие…

Расправив скомканный листок, Джек уставился на рисунок с замерзшим водопадом и расколотым деревом. Он знал, что нужно делать, но вместо этого уперся лбом в лобовое стекло.

Пустошь была домом Джонни.

Джонни не хотел его помощи.

Глянув в зеркало, Джек увидел воспаленные глаза и нездорового цвета лицо.

— Ты не должен этого делать, — произнес он, а потом попробовал еще раз.

Ты не должен делать это сейчас…

Страницы: «« « ... 1718192021222324 » ... »»