Чистилище для невинных Жибель Карин
— Конечно. Я позвоню ей завтра.
— Отлично.
— А что… что ты делал с ней сегодня?
Папочка повернул голову к племяннице:
— Странно, что ты задаешь все эти вопросы, моя сладкая. Что с тобой?
— Я хочу знать… Я хочу быть ближе к тебе.
Удивленный, он улыбнулся ей через пару секунд:
— Ну что же, я заставил ее читать отрывок из «Жюстины».
— Тот, где Софи попадает в монастырь францисканцев?
— Совершенно верно, моя сладкая.
— Она покраснела?
— Конечно. Она почти готова, но я хочу, чтобы с ней все было подольше. Очень долго. Ее подружка была всего лишь маленькой сумасбродкой, бесхарактерной дурочкой. А вот Джессика… Она многообещающая.
— Ты… ты собираешься оставить ее в живых? — встревожилась Сандра.
Папочка погладил ее по лицу:
— Не бойся, моя сладкая. Я сотворил тебя по своему образу… Никто никогда не займет твое место рядом со мной.
Рафаэль, 36 лет
Километры в фургоне. Бесчисленные километры.
Часы за часами, скован по рукам и ногам, в темно-синем микроавтобусе под надзором пары жандармов, вооруженных до зубов.
Они выехали из центральной тюрьмы Клерво рано утром, под проливным дождем.
Рафаэль добился разрешения на выход, как они говорят.
— Вы довольны? — спросил его директор.
У этого типа своеобразное чувство юмора.
Дождь все идет, окна фургона залеплены грязью; впрочем, они так малы, что через них едва ли вышло бы полюбоваться пейзажем.
Это не увеселительная прогулка. Всего лишь увольнительная на день, под должной охраной.
Наконец они прибывают в пункт назначения, двери фургона открываются. Первое, что видит Рафаэль, — направленный на него оружейный ствол.
Он колеблется. Впрочем, у него нет выбора. Он должен туда пойти, отступать некуда.
— Вы можете снять с меня наручники? — спрашивает он.
Он едва ли надеется, что его просьбу услышат, но не может не попытаться.
— Это невозможно, — отвечает старший по званию. — А теперь выходите.
Четверо жандармов конвоируют его по аллее. Двое держат оружие на изготовку.
Рафаэлю еще повезло: его охраняют простые жандармы, а не звери из спецназа Национальной жандармерии.
Они подъехали на фургоне к самому кладбищу, можно сказать, незаметно.
Тут Рафаэлю снова везет: похороны еще идут, а ведь они могли бы приехать слишком поздно.
Ему не разрешили проводить Энтони в последний путь, не позволили держать за руку мать на ее смертном одре. Но он хотел присутствовать хотя бы на ее погребении.
Грабитель чувствует сильнейшее головокружение. Он так долго не выходил из тюрьмы, из заключения.
Он поднимает взгляд к небу. Он так долго его не видел…
Его внимание привлекает небольшая группа людей возле семейного склепа. Здесь покоятся их предки по материнской линии. Он замечает спину своего брата. И в какой-то момент надеется, что среди этих людей окажется его отец. Как он надеялся на это в каждый тягостный момент своей жизни.
Внезапно лица людей оборачиваются к нему, по толпе пробегает шепоток.
Вильям не говорит ничего. Он делает несколько шагов, заключает Рафаэля в объятия:
— Она не страдала, будь спокоен.
— Спасибо, Вилли.
— А теперь идем…
Можно было бы подумать, что юноша и его брат одни посреди этого огромного кладбища. Что он не видит четверых жандармов. Что он не замечает враждебных взглядов соседей, родни, тех немногих, кто собрался вокруг гроба их матери. Кто разглядывает этого преступника, этого недостойного сына, этого вестника несчастий.
Когда приходит смерть, всегда нужно искать виновника.
Появляется Рафаэль. Люди расступаются перед ним. И умолкают при его приближении. Безусловно, они под впечатлением. От этого лица, такого же непроницаемого, как могильные камни, что стоят вокруг.
Или их просто поразило присутствие зла во плоти.
Рафаэль подходит к гробу, возлагает руки. Затем наклоняется и целует ее.
У жандармов наконец появляется благопристойный повод слегка расступиться. Они наблюдают за окрестностями, несомненно опасаясь, что на выручку грабителю прибудет некая группа наемников.
Что Рафаэль воспользуется смертью собственной матери, чтобы сбежать.
Он замер перед могилой. Он не способен плакать, в то время как Вильям утопает в слезах, стоя рядом с ним.
Мама, я знаю, что это из-за меня ты умерла. Я просто тебя убил. Я знаю, как ты страдала из-за меня. Знаю, что я был очень плохим сыном.
Я все это знаю.
Я только надеюсь, что ты простила меня перед смертью.
Мамочка, дорогая… я обещаю тебе присмотреть за Вилли.
А теперь покойся с миром.
Гроб медленно опускается на веревках, которые держат люди в черном.
Горло Рафаэля сжимается, он едва может дышать.
Вильям дает ему розу, Рафаэль бросает ее в могилу и замирает на мгновение. Не сводя глаз с этого деревянного ящика.
Не сводя глаз со смерти.
И в этот момент он осознает. Осознает по-настоящему. Он больше никогда ее не увидит.
Он больше никогда не обнимет ее, чтобы приподнять над полом или покрутить в воздухе.
Он больше никогда не почувствует аромата ее духов. Больше не услышит ни ее голоса, ни упреков.
В том, что он не смог сделать ее счастливой. Не позволил ей гордиться.
Что он не был на высоте.
Что уже слишком поздно.
Теперь он пытается вспомнить, сказал ли он ей хотя бы раз.
Как он ее любит. Как он ею восхищается.
Но жандармы уже уводят его к фургону. Он едва успевает обнять своего брата и тут же оставить его наедине с горем.
Брата, который теперь должен справляться в одиночку.
Плохой сын, плохой брат.
И снова километры, в обратном направлении. Час за часом под этим проклятым дождем.
Рафаэль не проронил ни слезинки. Но его горе беспредельно.
Он ждет, когда вернется в свою камеру, чтобы дать ему волю. Между двумя обходами он сможет скулить, сколько захочет.
Но не здесь. Не перед ними.
К концу дня фургон останавливается перед тюрьмой. Рафаэля обыскивают, затем отводят в камеру.
По дороге они встречаются с директором, который пришел присутствовать при возвращении заключенного.
— Ну что, мсье Оржон, вы довольны?
Среда, 12 ноября
Глава 52
Сандра оставила Джессику на кровати, заперла дверь на два оборота ключа. Выходя из пристройки, она нос к носу столкнулась с Патриком.
— Я поеду за покупками, — объявил он. — Меня не будет пару часов.
— Хорошо.
— Не забудь позвонить своей помощнице.
— Конечно, я все сделаю.
Он забрался в «кашкай» и выехал с территории фермы.
Как только он скрылся из виду, Сандра устремилась на кухню и заварила кофе. Пока кофеварка наполнялась, она побросала в корзину кое-какую еду, пачку «Мальборо», которую она благоговейно сохранила, а также бумажные стаканчики и сахар.
Затем она в спешке вернулась в пристройку.
Ее рука дрогнула, когда она поворачивала ключ в замочной скважине.
Вильяма удивило ее появление на пороге. У него покраснели глаза от усталости, лицо вытянулось. Все же ему удалось изобразить то, что казалось ему улыбкой. Отчасти это, конечно, была улыбка облегчения оттого, что к ним пришел не ее дядя.
Рафаэль, растянувшийся на своем импровизированном матрасе, немного приподнялся, удивленный не меньше брата.
Сандра поставила корзину между ними, достала из нее термос с кофе, пару стаканчиков и какую-то снедь.
Все это без единого слова.
— Он уехал? — предположил Рафаэль дрогнувшим голосом.
— Да.
— Мило, что вы подумали о нас, — добавил Вильям.
— Надо торопиться, — предупредила Сандра, наполняя стаканчики. — Это вас согреет…
Сначала она подала кофе Рафаэлю, устраивая дымящийся стаканчик в его искалеченной руке. Затем взяла второй, добавила сахара, подала его Вильяму.
— Спасибо, — поблагодарил юноша.
— Я принесла и поесть. И твои сигареты…
Рафаэль попытался скрыть чувство радости за своим бандитским видом. Рассеянная улыбка озарила его лицо.
Он знал, что она пойдет на риск, чтобы его увидеть.
Он знал, что не безразличен ей.
— Как твой глаз? Дай взглянуть… — Она опустилась перед ним на колени, осмотрела его. — Вроде бы все хорошо.
— Тем лучше. Но мне все равно подыхать, так что какое это имеет значение.
— Мне нравятся шрамы.
Сандра прикурила сигарету и дала ему.
— А мне? — спросил Вильям.
— Сейчас, — ответила Сандра, зажигая еще одну.
Они курили, попивали свой кофе, смакуя это простое удовольствие. Это отступление от правил, которое давало им видимость надежды.
— Зачем ты пришла? — спросил Рафаэль.
Он прочитал ответ в ее глазах.
Ответ, на который он надеялся.
Он поставил свой стаканчик на пол, чуть подался к ней. Она едва заметно отстранилась, но ему удалось погладить ее лицо, завести руку за ее голову и мягко привлечь ее к себе.
Она едва заметно попыталась воспротивиться.
До тех пор, пока не сдалась.
Он поцеловал ее. Так, как ни один мужчина никогда не целовал.
Время остановилось, ей показалось, что она совсем другая женщина. В другой жизни. В другом мире.
Она тоже коснулась его лица, взяла его в ладони.
Она захотела еще, он не возражал.
Вильям предпочел отвернуться. Он чувствовал себя не в своей тарелке.
Странно видеть, как его брат целует эту женщину.
Эту женщину, сообщницу ужасов, которые творились день за днем по ту сторону стены. И конечно, свидетельницу многих других.
Пусть даже он знал, что Рафаэль играет, что он всего лишь осуществляет их план и пытается спасти их шкуры, — ему все равно было не по себе от этой сцены.
— Вчера ты пыталась меня убить, — нежно зашептал Рафаэль. — А что ты хочешь сегодня?
— Я не знаю.
— Спасти мне жизнь?
— Я не могу.
— Конечно можешь.
Улыбка на ее лице поразила его. В этой улыбке было что-то развязное.
Можно подумать, что она пришла позабавиться. Что она просто играла с папочкой в непослушание.
А Рафаэль был для нее всего лишь игрушкой.
— Если я тебя освобожу, то больше никогда не увижу.
Он отстранился от нее, оперся уставшей спиной на холодную стену.
— И то правда, — сказал он. — Но если ты меня не освободишь, ты меня тем более не увидишь. Потому что я буду мертв.
— Но я смогу каждый день ходить на твою могилу, — отшутилась она. — Ты будешь рядом со мной.
Она засмеялась, как ребенок.
Вильям закрыл глаза от боли и безнадежности.
— Ты хочешь, чтобы я умер? — снова спросил грабитель.
Она пожала плечами.
Тут Рафаэль понял, что он действительно перевернул вверх дном ее мир. Он перестал узнавать женщину, которую взял в заложницы.
Этого хладнокровного монстра.
Она явно менялась. Превращалась в нечто другое. Возможно, возвращалась к более ранней версии себя.
— Не смейся, пожалуйста. Просто ответь мне на мой вопрос, — попросил он.
— Иногда да, иногда нет.
— Это не ответ. Если ты позволишь своему отцу, я…
— Он мне не отец! — выкрикнула Сандра.
— Кто же он тогда? Твой дядя?
— Да, — подтвердила она, стыдливо опустив взгляд.
— Ладно, если ты не помешаешь своему дяде, я и Вилли — мы умрем. Ты это понимаешь?
— Я говорила тебе, что лучше бежать, — напомнила Сандра. — Я тебя предупреждала.
Патрик шагал по деревне, не забывая поздороваться со стариками, завсегдатаями кафе, с теми, кто пришел за хлебом в единственную здешнюю булочную. Он встретил одну из клиенток Сандры, хозяйку фермы лет тридцати.
— Добрый день, как ваши дела, мсье Тюйе?
— Все отлично, прелестное создание!
Она засмеялась этой лести, они поцеловали друг друга в щеку.
— Как вы любезны! У вас всегда наготове комплимент. Как ей повезло с вами…
Патрик наклонился, чтобы ласково провести рукой по волосам маленькой девочки, которая послушно следовала за матерью. Он нежно коснулся ее кукольного личика:
— Как ты выросла, моя милая! И сколько тебе уже лет?
— Шесть лет, — ответила Мадлен.
Патрик представил себе, как овладевает ею. И мгновенно будто получил мощный электрический разряд между ног.
— Она такая красотка. Вырастет такой же прелестной, как ее мама.
«И может быть, однажды она станет моей», — понадеялся он.
Но он старался не охотиться на своих собственных землях. Базовое правило.
Так что этот милый ребенок, несомненно, ускользнет от него, чтобы дать себя испортить первому встречному. Прыщавому и неопытному подростку, который даже не сможет насладиться ее свежими прелестями.
Но никогда нельзя признавать свое поражение. Поскольку эта девчушка обещала вырасти настоящей красавицей.
Он еще некоторое время поболтал с ее матерью, прежде чем отправиться в деревенскую скобяную лавку, возможно последнюю в своем роде в этих местах.
Он приехал забрать инструменты, которые недавно заказал.
Папочка всегда любил поработать руками.
— Что ты там затеял? — спросил хозяин магазина.
— Я должен починить лошадиный загон, — вздохнул папочка.
— Удачи! — улыбнулся лавочник.
Все такой же обходительный, Патрик поблагодарил его, пожелал хорошего дня и наконец уселся в свою машину.
Все здесь его знали. Все его уважали и ценили.
Он был таким приятным, таким вежливым. Таким улыбчивым и скромным.
Чудесный человек.
Он направился к ферме, нажал на газ.
Конечно, он не пробыл в деревне двух часов. Даже получаса не прошло.
Он остановился перед тропинкой, двинулся по ней пешком и ловко вскарабкался на первую же ветку дерева, с которой открывался отличный вид на вход в дом.
— А что, если я возьму тебя с собой? — предложил Рафаэль.
Сандру поразило это предложение.
— Ты так говоришь, чтобы я тебя освободила, а потом ты бросишь меня. Или убьешь.
— Нет. У меня есть только мое слово, и ты это знаешь. Если ты нам поможешь, я заберу тебя с собой.
Она недоверчиво посмотрела на него, пытаясь отыскать ложь в глубине его глаз. Но не нашла.
— Я не могу уехать отсюда. Я не могу оставить его.
— Ты его любишь?
— Конечно, — ответила она так, будто это очевидный факт.
— Ты любишь этого типа, который бьет тебя по любому поводу? Который, конечно, изнасиловал тебя, когда ты была еще девочкой… Ты не понимаешь, о чем ты говоришь! Ты не знаешь, что такое любовь!
Сандра резко отшатнулась. Она вскочила так, словно перед ней вдруг появился разъяренный зверь.
— Прости меня, — сказал Рафаэль. — Я не должен был так говорить.
Она второпях собрала все, что принесла, не оставляя никаких следов своего визита.
— Сандра, извини меня, — повторил налетчик. — Я просто хотел поговорить с тобой наедине…
Но она сделала вид, что не слышит, и поспешно вышла из комнаты.
Рафаэль принялся пинать пустоту. Вильям потрясенно смотрел на него.
— Тебе не в чем себя упрекать, — сказал он. — Эта девчонка совершенно фригидная. Замороженная, как айсберг.
— У меня почти получилось! — неистовствовал его брат. — Дерьмо!
— Она никогда не поможет нам по своей воле, — предположил Вильям. — Она полностью во власти этого психопата.
— Видимо, не совсем, раз она пришла проведать нас, рискуя получить трепку…
— Придется попробовать снова в другой раз.
— Другого раза может не быть…
Папочка заулыбался, наблюдая, как Сандра вышла из пристройки и быстрым шагом вернулась в дом.
— Что же у тебя в корзинке, дитя мое? — пробормотал он себе под нос.