Клиника: анатомия жизни Хейли Артур

Люси сказала о задержке и ее причинах. О’Доннелл задумался, потом произнес:

— Наверное, он поступил разумно. Не думаю, что у нас есть повод для недовольства. Но ты все же поторопи Джо. Это надо решить сегодня.

Люси взглянула на часы.

— Я встречусь с Джо после обеда. К этому времени он надеется получить окончательный ответ.

О’Доннелл поморщился:

— Такой же окончательный, как и все в этой жизни. — Он задумался. — Бедное дитя. Сколько ей лет?

— Девятнадцать. — Люси всмотрелась в лицо О’Доннелла. Она уже давно знала: в Кенте очень много достоинств, но он словно бы не знает о них, предпочитая видеть их в других. Именно это сделало такими теплыми и значимыми те слова, которые он сказал ей несколько минут назад. Внезапно, как гром среди ясного неба, Люси поразила открывшаяся ей истина: она так давно любит этого человека, а не признавалась себе в этой любви из страха, что ничего не получится, из страха страдания. На мгновение она испугалась: вдруг лицо выдало ее?

— Мне надо идти, Люси, — извинился О’Доннелл. — У меня еще масса дел.

Сердце Люси отчаянно билось, пока она шла к двери. На пороге О’Доннелл обнял ее за плечи — это был дружеский жест, который мог себе позволить любой давно знакомый коллега, — но у Люси перехватило дыхание.

— Если будут трудности, Люси, дай знать, — сказал О’Доннелл. — Если не возражаешь, то сегодня я навещу твою пациентку.

Собравшись с мыслями, Люси ответила:

— Уверена, она будет рада — так же как и я.

Выйдя из кабинета, Люси прислонилась к стене и закрыла глаза, чтобы привести в порядок мысли и чувства.

Переживания, связанные с ожиданием диагноза Вивьен, изменили Седдонса. Раньше он был веселым и открытым по натуре человеком, душой веселой и шумной компании резидентов, любимцем персонала клиники. Теперь он избегал компаний, настроение его было подавленным, он со страхом ждал приговора патологоанатомов, понимая, чем это может обернуться для Вивьен.

Приехали родители Вивьен. Когда, познакомившись, они все вместе навестили Вивьен в палате, разговор, как и следовало ожидать, не получился: все, даже Вивьен, вели себя напряженно, обменивались формальными дежурными фразами. Седдонсу показалось, что встреча Лоубартонов с будущим зятем не произвела на них никакого впечатления. Видимо, они не могли думать ни о ком и ни о чем, кроме дочери.

Правда, в отеле Генри Лоубартон, чья массивная фигура едва умещалась в вычурном гостиничном кресле, поинтересовался планами Майка на будущее, но сделал он это, по мнению Седдонса, больше из вежливости. Майк, не вдаваясь в подробности, рассказал, что после окончания резидентуры в клинике Трех Графств намерен работать хирургом в Филадельфии. Лоубартоны вежливо кивнули и больше ни о чем не спрашивали.

Против брака родители Вивьен возражать не стали.

— Вивьен всегда знала, чего она хочет, — сказал Генри Лоубартон. — Так было, когда она захотела стать медсестрой. Мы сильно сомневались в правильности выбора, но она приняла окончательное решение. Нам просто нечего было ей возразить.

Майк Седдонс спросил, не считают ли родители Вивьен, что она слишком молода для брака. В ответ Анджела Лоубартон улыбнулась.

— Здесь мы едва ли имеем право возражать, — сказала она. — Видите ли, я вышла замуж в семнадцать лет. Для этого мне пришлось сбежать из дома. — Она улыбнулась мужу: — У нас не было ни копейки, но мы выстояли.

Седдонс тоже улыбнулся:

— В этом мы будем на вас похожи, по крайней мере до того, как я начну работать хирургом.

Это было вчера вечером. Сегодня утром, после визита к Вивьен, Седдонс почему-то испытывал радостное облегчение. Может быть, он слишком долго пребывал в подавленном состоянии и его природная жизнерадостность просто нашла выход. Как бы то ни было, сегодня Майк был уверен, что все кончится хорошо. Настроение это не покинуло его, когда он пришел в отделение, где должен был помочь Роджеру Макнилу вскрыть пожилую женщину, умершую этой ночью в клинике. Он принялся рассказывать Роджеру анекдоты, которых знал великое множество. Именно благодаря анекдотам за Седдонсом прочно укрепилась репутация шутника.

Рассказывая очередной из них, он вдруг приумолк и спросил:

— У тебя не найдется сигареты?

Резидент-патологоанатом кивком указал на свой карман. Руки его в этот момент были заняты сердцем, которое он только что извлек из грудной клетки.

Седдонс подошел к Макнилу, достал из его кармана пачку, вытащил сигарету и закурил. Вернувшись на место, он продолжил:

— Так вот, она и говорит сотруднику похоронного бюро: «Спасибо вам за все. Наверняка это было очень трудно». Но он ответил: «Да что вы, на самом деле у нас не было никаких трудностей, мы просто поменяли им головы».

Макнил громко расхохотался. Анекдот как нельзя более соответствовал мрачной обстановке прозекторской. Он продолжал смеяться, когда дверь открылась и в прозекторскую вошел Дэвид Коулмен.

— Доктор Седдонс, будьте любезны, затушите сигарету. — Негромкий голос Коулмена отчетливо прозвучал в наступившей тишине.

Майк оглянулся и приветливо сказал:

— Доброе утро, доктор Коулмен. Простите, но я не сразу вас заметил.

— Сигарету, доктор Седдонс, — ледяным тоном повторил Коулмен, сверля Майка своими серо-стальными глазами.

Не вполне понимая, чем вызвано недовольство старшего коллеги, Майк засуетился:

— Да… да. — Он вынул сигарету изо рта и положил ее на край стола для вскрытий.

— Не сюда! — резко произнес Коулмен.

Седдонс пересек прозекторскую и затушил сигарету в пепельнице.

— Доктор Макнил!

— Слушаю, доктор Коулмен, — безмятежно отозвался второй резидент.

— Прикройте, пожалуйста, лицо умершей.

Испытывая внутреннее неудобство и прекрасно понимая, о чем сейчас думает Коулмен, Макнил потянулся за полотенцем. Это было уже использованное полотенце с пятнами запекшейся крови.

Коулмен с прежним спокойствием сказал:

— Возьмите, пожалуйста, чистое полотенце. То же самое сделайте с гениталиями.

Макнил посмотрел на Седдонса, и тот подал ему два чистых полотенца. Одно из них Макнил аккуратно положил налицо, вторым прикрыл гениталии умершей.

Оба резидента стояли и во все глаза смотрели на Коулмена. Оба явно испытывали немалое смущение. Оба понимали, что последует дальше.

— Джентльмены, думаю, мне стоит вам кое о чем напомнить. — Дэвид Коулмен по-прежнему сохранял полное спокойствие. Войдя в прозекторскую, он ни разу не повысил голос. Но за его ледяным хладнокровием были власть и авторитет. Четко и раздельно Коулмен произнес: — Проводя вскрытие, мы делаем это с разрешения семьи умершего. Без такого разрешения не может быть никакого вскрытия. Я полагаю, что это вам ясно.

— Совершенно ясно, — сказал Седдонс. Макнил молча кивнул.

— Очень хорошо. — Коулмен посмотрел сначала на стол для вскрытий, потом на обоих резидентов. — Наша цель — установление верного диагноза и усовершенствование медицинских знаний. Семья усопшего, в свою очередь, отдает нам его тело, надеясь, что мы будем обращаться с ним бережно, с подобающим уважением и достоинством.

Он сделал паузу. В прозекторской стояла мертвая тишина. Седдонс и Макнил пристыженно молчали.

— Именно так мы и будем обращаться с умершими, джентльмены. — И Коулмен еще раз повторил: — Бережно, с уважением и достоинством. — Помолчав, он продолжил: — Во время всех вскрытий лица и гениталии умерших будут прикрыты. Курить в прозекторской я запрещаю. Что же касается вашего поведения и юмора, то это я оставляю на ваше личное усмотрение.

При этих словах Седдонс покраснел как рак.

Коулмен по очереди посмотрел на каждого из них:

— Благодарю вас, джентльмены. Можете продолжать работу. — Он коротко кивнул и вышел.

Несколько секунд после его ухода Седдонс и Макнил молчали. Потом Седдонс тихо заметил:

— Кажется, нас очень вежливо размазали по стенке.

— И кажется, задело. Ты не находишь? — грустно ответил Макнил.

Как только они смогут это себе позволить, решила Элизабет Александер, она купит пылесос. Старая механическая щетка для ковров, которой она до сих пор пользовалась, собирает пыль только сверху. Она провела взад и вперед щеткой по ковру и критически оценила результат. Не очень хорошо, но пока сойдет. Надо будет вечером поговорить с Джоном. Пылесос не так уж дорог, и дополнительный ежемесячный платеж погоды не сделает. Беда в другом — им нужен не только пылесос, но и многое другое. Просто пылесос надо купить в первую очередь.

В каком-то смысле, подумала Элизабет, Джон прав. Легко говорить о жертвах и согласии обходиться без удобств ради того, чтобы Джон мог учиться на медицинском факультете. Но когда сталкиваешься с реальностью, приходится признать — очень трудно смириться с падением доходов, если уже успел привыкнуть к какому-то определенному образу жизни. Взять, например, зарплату Джона в клинике. Конечно, они не стали богачами, однако жизнь их стала удобной — они теперь могут доставить себе те радости, которые всего несколько месяцев назад были для них недоступны. Смогут ли они теперь от них отказаться? Элизабет подумала, что смогут, но это будет тяжело. Поступление на медицинский факультет будет означать еще четыре года лишений, а ведь потом будут еще и интернатура, и резидентура, если Джон решит стать узким специалистом. Стоит ли овчинка выделки? Может быть, им лучше наслаждаться тем, что у них есть, довольствоваться достигнутым положением — пусть даже скромным — и жить, просто жить, здесь и сейчас?

Это же здравое рассуждение, разве нет? Но полной уверенности у Элизабет не было. Может быть, все же стоит уговорить Джона поступить учиться? Доктор Коулмен считает, что стоит. Ведь он сказал Джону: «Если вы действительно хотите стать врачом, но не поступите на медицинский факультет, хотя имеете такую возможность, то потом будете жалеть об этом всю жизнь». В тот момент слова эти произвели большое впечатление на Элизабет и, как ей показалось, на Джона тоже. Теперь же замечание доктора Коулмена показалось ей еще более важным. Она нахмурилась. Надо будет обсудить это сегодня вечером. Если она убедится в том, что Джону это действительно надо, то она уговорит его принять нужное решение. Уже не в первый раз у Элизабет сложился в голове собственный план относительно того, что касалось их обоих.

Элизабет отставила в сторону щетку и прошлась по квартире, смахивая с мебели пыль. Отбросив на время серьезные мысли, она продолжала убираться, вполголоса напевая. Стояло чудесное утро. Теплое августовское солнце освещало небольшую, но уютную гостиную сквозь новые занавески, которые Элизабет сшила, а вчера повесила на окна. Элизабет остановилась у стола, чтобы поправить букет цветов, стоявший в вазе. Она выдернула из букета два увядших цветка и уже собралась идти в маленькую кухню, когда вдруг ощутила сильную резкую боль. Она наступила внезапно, без предвестников. Внутри словно вспыхнул огонь. Боль была сильнее, чем вчера в кафетерии. Задержав дыхание и прикусив губу, чтобы не закричать, Элизабет опустилась на стул. Боль на мгновение отпустила, а потом возобновилась с новой силой. Приступы боли продолжались со зловещей цикличностью, и до Элизабет наконец дошел их смысл.

— О нет, нет! — невольно крикнула она.

Несмотря на плотную завесу боли, она поняла, что действовать надо быстро. Номер клиники был записан в блокноте, лежавшем у телефона. В промежутках между приступами Элизабет добралась до телефона. Она набрала номер и, когда ей ответили, задыхаясь, вымолвила:

— Доктора Дорнбергера… Это срочно. — В трубке повисла тишина, и Элизабет снова заговорила: — Это… миссис Александер. У меня… начались роды.

Дэвид Коулмен постучал в дверь кабинета доктора Пирсона и вошел. Старый патологоанатом сидел за столом, рядом с ним стоял Карл Баннистер. На лице старшего лаборанта застыло угрюмое, сосредоточенное выражение. Он поднял глаза, увидел Коулмена и тут же отвел взгляд.

— Вы хотели меня видеть? — Коулмен занимался приготовлением замороженных срезов в хирургическом отделении, когда его вызвали по громкой селекторной связи.

— Да, хотел. — Голос Пирсона прозвучал холодно и отчужденно. — Доктор Коулмен, на вас пожаловался один из сотрудников отделения, Карл Баннистер.

— Вот как? — Коулмен удивленно вскинул брови.

Баннистер продолжал смотреть прямо перед собой.

— Как я понимаю, сегодня между вами произошла небольшая стычка, — сказал Пирсон.

— Я бы не стал это так называть, — пренебрежительно ответил Коулмен.

— А как бы вы это назвали? — Старик не скрывал своей желчности.

— Честно говоря, я не собирался занимать этим пустяком ваше внимание, — спокойно заговорил Коулмен, — но поскольку это сделал мистер Баннистер, то придется рассказать все с самого начала.

— Да, если это не очень вас затруднит.

Пропустив мимо ушей сарказм, Коулмен продолжил:

— Вчера днем я сказал обоим лаборантам, что буду периодически проверять качество их работы. Сегодня рано утром я произвел такую проверку. — Коулмен посмотрел на Баннистера: — Я перехватил один анализ, взятый у некоего больного до того, как пробу доставили в лабораторию. Пробу я разделил на две части и вписал в журнал одну из частей под вымышленным именем, как анализ другого больного. Позже, проверяя результаты, я увидел, что мистер Баннистер выдал по этим пробам абсолютно разные данные, хотя ясно, что они должны быть одинаковыми. — Помолчав, он добавил: — Если хотите, мы можем заглянуть в лабораторный журнал.

Пирсон отрицательно покачал головой. Он встал и на пол-оборота отвернулся от Коулмена. Было заметно, что он напряженно о чем-то думает. Коулмену стало любопытно, что произойдет дальше. Он понимал, что его позиция в данном случае неуязвима. То, что он сделал, было рутинной практикой в лабораториях всех хороших клиник. Добросовестные лаборанты не протестовали против таких проверок, считая их частью повседневной работы. Более того, он предупредил Баннистера и Александера о таких проверках.

Пирсон резко обернулся к Баннистеру:

— Что ты на это скажешь?

— Я не люблю, когда за мной шпионят, — зло ответил он. — Я никогда так не работал и не собираюсь так работать и впредь.

— А я говорю тебе, что ты глупец! — сорвался на крик Пирсон. — Ты просто дурак, раз делаешь такие глупые ошибки, и ты еще больший дурак, потому что явился жаловаться мне после того, как тебя поймали за руку. — Он замолчал, тяжело дыша и плотно сжав губы. Коулмен понимал, что отчасти гнев старика вызван подавленностью, ведь он был вынужден поддержать действия более молодого коллеги, несмотря на всю свою неприязнь к нему. Встав перед Баннистером, Пирсон снова зарычал: — Чего ты ждал? Что я похлопаю тебя по спине и дам медаль?

Баннистер сморщил лицо. Ответа у него не было.

Мрачно посмотрев на старшего лаборанта, Пирсон собрался было сказать что-то еще, но потом передумал. Резко отвернувшись от него, он крикнул:

— Убирайся вон!

Не сказав ни слова, Баннистер с каменным лицом вышел из кабинета и тихо прикрыл за собой дверь.

Теперь Пирсон повернулся к Коулмену и неприязненно посмотрел ему в глаза:

— И какого черта вы хотели этим доказать?

По глазам старика Коулмен видел, что тот кипит гневом. Он понял, что взбучка, которую тот задал Баннистеру, была лишь разведкой боем. Твердо решив не терять спокойствия, Коулмен мягко ответил:

— Что я, по-вашему, хотел доказать, доктор Пирсон?

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду! По какому праву вы учиняете в лаборатории проверки без моего ведома?

— В любой момент, когда мне покажется необходимым, я буду проверять работу лаборантов, — холодно ответил Коулмен.

Пирсон ударил кулаком по столу:

— Это я буду проверять работу лаборантов. И я буду делать это, когда сочту нужным!

— Но проверка сделана по вашему указанию. Я говорил вам вчера, что намереваюсь проверить работу серологической лаборатории, и вы согласились.

— Я этого не помню, — подозрительно посмотрел Пирсон на Коулмена.

— Уверяю вас, этот разговор имел место. Не в моих правилах заниматься измышлениями. — Дэвид Коулмен чувствовал, что его самого охватывает гнев. С трудом сдерживая презрительный тон, он добавил: — Правда, в тот момент вы думали о чем-то другом.

Кажется, он сумел осадить Пирсона, хотя бы отчасти. Старик проворчал:

— Если вы это утверждаете, то я вам верю. Но вы в последний раз сделали это от своего имени. Ясно?

Коулмен понял, что наступил решительный момент как для него самого, так и для Пирсона, и ледяным тоном осведомился:

— Не будете ли вы так любезны еще раз перечислить мои обязанности в отделении?

— Вы будете делать то, что я вам скажу.

— Боюсь, что меня это не удовлетворит.

— Вот как! Не удовлетворит? — Пирсон стоял перед Коулменом, угрожающе вскинув голову. — Меня, кстати говоря, тоже кое-что не удовлетворяет.

— Что, например? — Коулмен не имел ни малейшего желания уступить. Если старик хочет конфликта, он его получит. Лучше сразу же выяснить отношения и поставить точку над i.

— Например, я слышал, что вы завели новые порядки в прозекторской, — сказал Пирсон.

— Вы сами поручили мне руководство вскрытиями.

— Я поручил вам последить за вскрытиями, а не устанавливать надуманные правила, например не курить. Это относится и ко мне?

— Думаю, что это вы решите сами, доктор Пирсон.

— Думаю, я решу сам, и не только это! — Спокойствие Коулмена бесило Пирсона. — Теперь слушайте меня, и слушайте внимательно. Возможно, вы, мистер, обладаете фантастической квалификацией, но вам еще многому надо учиться, и, кроме того, пока еще я руководитель отделения, а не вы. Более того, я собираюсь быть им долго. Поэтому пришло время решать. Если вам не нравится мой стиль руководства, то вы знаете, что в таких случаях надо делать.

Прежде чем Коулмен успел ответить, раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказал Пирсон.

С любопытством посмотрев на обоих мужчин, в кабинет вошла девушка-секретарь. Коулмен понял, что голос Пирсона был хорошо слышен в коридоре.

— Извините, доктор Пирсон, на ваше имя только что пришли две телеграммы. — Девушка протянула ему два темно-желтых конверта. Пирсон взял их.

Когда девушка вышла, Коулмен хотел было ответить, но Пирсон жестом остановил его. Вскрывая первый конверт, он сказал:

— Это ответы насчет девочки, пациентки Люси Грейнджер. — Тон старика разительно переменился. — Как долго они шли.

Дэвид Коулмен почувствовал острый интерес. Мысленно он согласился с Пирсоном: спор можно отложить, дело важнее.

Когда Пирсон начал вытаскивать первую телеграмму, на его столе зазвонил телефон. Издав раздраженный возглас, патологоанатом взял трубку:

— Слушаю.

— Доктор Пирсон? Говорят из акушерского отделения, — послышалось из трубки. — Вам звонит доктор Дорнбергер. Одну минуту.

Наступила пауза, потом в трубке раздался голос Дорнбергера:

— Джо, что происходит с твоими людьми? — Не дожидаясь ответа, он продолжил: — Жена твоего лаборанта, миссис Александер, рожает. Роды преждевременные, ребенок будет недоношенным. Она едет сюда в машине «скорой помощи», а у меня нет заключения об антителах к резусу. Пришли его мне, и поскорее!

— Сейчас, Чарли. — Бросив трубку на рычаг, Пирсон потянулся к стопке анализов, лежавших на подносе с надписью «На подпись», и взглядом показал Коулмену на телеграфные конверты: — Возьмите их. Посмотрите, что написано.

Пирсон принялся рыться в бланках. Не найдя в спешке нужный анализ, он начал перебирать их заново и наконец нашел то, что искал. Подняв телефонную трубку, отрывисто произнес:

— Пришлите ко мне Баннистера. — Положив трубку, он подписал анализ.

— Вы меня звали? — Тон Баннистера и выражение его лица говорили о том, что он еще не забыл полученный нагоняй.

— Естественно, звал! — Пирсон протянул ему подписанный анализ: — Быстро отнеси это доктору Дорнбергеру. Он в акушерском. Беда с женой Джона Александера — у нее преждевременные роды.

Выражение лица Баннистера стремительно переменилось.

— Парень знает? Он внизу, в…

Пирсон торопливо перебил его:

— Да иди же, наконец!

Баннистер, взяв листок с анализом, поспешно вышел.

Дэвид Коулмен смутно воспринимал то, что происходило в кабинете, — его ум не схватывал подробностей. Он был поглощен зловещим смыслом полученных телеграмм, которые он, снова и снова перечитывая, держал в руках.

Пирсон наконец повернулся к нему.

— Потеряет девочка ногу или нет? — спросил старик. — Они дали определенный ответ?

«Вот где начинается и заканчивается патологическая анатомия, — думал в это время Коулмен. — В этой пограничной зоне мы убеждаемся в том, как мало мы на самом деле знаем, что за нею мрак, бушующее море непознанного». И он тихо ответил:

— Они оба дали вполне определенные ответы. Доктор Чоллингхэм из Бостона пишет: «Опухоль определенно злокачественная». Доктор Эрнхарт из Нью-Йорка утверждает: «Опухоль определенно доброкачественная. Нет никаких признаков малигнизации».

В кабинете повисла тягостная тишина. Потом Пирсон медленно произнес:

— Это два самых знающих человека в стране. Один голосует «за», другой — «против». — Он посмотрел на Коулмена. Теперь в его голосе не было неприязни — одна лишь ирония. — Ну что ж, мой молодой друг-патологоанатом. Люси Грейнджер сегодня ждет нашего ответа. Она получит ответ, и этот диагноз будет окончательным. — Криво усмехнувшись, он добавил: — Вам нравится роль Господа Бога?

Глава 16

Патрульный полицейский, дежуривший на перекрестке улиц Мейн и Либерти, услышал дальний вой сирены «скорой помощи» и машинально, повинуясь отработанной годами привычке, принялся освобождать перекресток. Когда вой сирены приблизился и стали видны проблесковые маячки, полицейский, раздув щеки, дважды подул в свисток, останавливая движение на обеих улицах. Потом он вышел на середину перекрестка и знаком велел машине «скорой помощи» ехать на красный свет.

Элизабет Александер смутно понимала, что ее везут через забитый автомобилями деловой центр города. Она чувствовала, что едут они очень быстро. Временами, между приступами острой боли, она видела впереди спину водителя, быстро крутившего руль то влево, то вправо. Он старался вписаться в любой просвет на дороге, чтобы не терять ни секунды. Потом снова накатывала боль, и Элизабет вскрикивала, думая только о том, что надо держаться.

— Держите меня за руки! Хватайтесь за что хотите. — Над ней склонился парамедик[6]. У него была куцая бородка, и Элизабет показалось, что это пришел ее отец, чтобы поддержать и успокоить свою дочь. Но ведь отец давно умер. Разве он не погиб на железнодорожном переезде под колесами поезда? Или это неправда и он остался жив и теперь пришел к ней, в машину «скорой помощи», которая скоро доставит их туда, где им обоим помогут? Потом в голове ее прояснилось, и она поняла, что это не отец, а какой-то незнакомец, на запястьях которого ее ногти оставили красные отметины.

Она осторожно коснулась царапин, прежде чем снова нахлынула боль; это было единственное, чем она могла выразить свою признательность. Но парамедик только покачал головой:

— Не тревожьтесь, держитесь изо всех сил. Мы скоро приедем. Наш старина Джо — лучший водитель в городе.

Потом последовал новый приступ боли, тяжелее первых. Элизабет показалось, что у нее ломаются кости, перед глазами заплясало пламя, ослепляя ее своими красными, желтыми, пурпурными языками. Ее ногти еще глубже вонзились в руки парамедика.

— Чувствуешь, что ребенок идет? — спросил он, наклонившись к Элизабет.

Она нашла в себе силы судорожно выдохнуть:

— Да. Кажется, да.

— Понятно. — Он мягко высвободил руки. — Подержись пока вот за это. — Он протянул Элизабет скрученное жгутом полотенце, снял с нее одеяло и принялся расстегивать на ней одежду. Работая, он тихо приговаривал: — Мы все сделаем как надо, если начнется. Не впервой. Мне приходилось принимать роды в машине. Я ведь уже дед, знаю, как это бывает.

Последние его слова потонули в крике Элизабет. Боль возникла в пояснице, затопила все тело, лишила разума — это была нарастающая, неизбывная мука, страшная и беспощадная.

— Пожалуйста! — Она снова вцепилась в запястья парамедика, и он не стал возражать. Обернувшись, парамедик крикнул водителю:

— Как наши дела, Джо?

— Только что проехали еще один перекресток. — Большие руки водителя вывернули руль вправо. — Там тоже был коп, сэкономил нам добрую минуту. — Водитель на мгновение обернулся: — Ты еще не крестный отец?

— Пока нет, Джо, но, кажется, скоро буду.

Снова движение руля и резкий поворот вправо.

— Мы уже подъезжаем, старик. Удержи дитя еще минуту.

В мозгу Элизабет застряла одна мысль: «Мой ребенок! Он рождается слишком рано! Он умрет! О Боже, не дай ему умереть! Не теперь! За что второй раз?!»

Доктор Дорнбергер вымыл руки и надел операционный халат. Выйдя в холл, отделявший предродовую от родового зала, он осмотрелся. Увидев его через стеклянную стену своего кабинета, к нему вышла старшая сестра отделения миссис Йео и показала доктору картонный планшет, к которому был приколот лист бумаги:

— Это результат анализа на антитела вашей больной, доктор Дорнбергер. Его только что принесли из отделения патологической анатомии. — Сестра держала планшет так, чтобы врач мог читать, не касаясь его руками.

— Как вы вовремя! — раздраженно прорычал Дорнбергер, что было для него нехарактерно. Глядя на листок, пришпиленный к картону, он уже более мирно сказал: — Результат отрицательный. Хоть с этим проблем не будет. Все остальное готово?

— Да, доктор. — Миссис Йео улыбнулась. Она была терпеливой женщиной и понимала, что каждый мужчина, включая ее мужа, имеет право иногда поворчать.

— Где кувез?

— Уже здесь.

Дорнбергер оглянулся. Медсестра открыла дверь, санитарка ввезла в холл кувез и вопросительно взглянула на миссис Йео.

— Во второй бокс.

Санитарка кивнула и повезла кувез во второй бокс.

Тут же в холл заглянула девушка-секретарь, вышедшая из сестринской.

— Простите, миссис Йео.

— Что случилось?

— Только что позвонили. — Девушка обратилась к Дорнбергеру: — Привезли вашу больную, доктор. Ее поднимают к вам. Говорят, что роды уже начались.

Впереди каталки, на которую переложили Элизабет в приемном отделении клиники, шел молоденький интерн. Он шел твердым, неторопливым шагом, расчищая путь в запруженном народом коридоре первого этажа.

— «Скорая»… пропустите «скорую»…

Слова эти произносились спокойно, машинально, но оказывали магическое действие. Люди расступались, прижимались к стенам, чтобы пропустить маленькую процессию — интерна, пациентку на каталке и сестру, которая ее толкала. В конце коридора лифтер, увидев их, начал освобождать лифт.

— Дождитесь следующего раза. Везут скоропомощную больную.

Люди безропотно вышли. Сестра вкатила каталку в кабину. Механизм клиники работал безотказно и без напряжения.

Это спокойствие передалось и Элизабет. Несмотря на то что боль не отпускала ее и матка продолжала ритмично сокращаться, Элизабет теперь лучше переносила схватки. Прикусив нижнюю губу и судорожно вцепившись в край прикрывавшей ее простыни, она могла сдерживать крик. Правда, Элизабет поняла: это заключительный период родов. Она стала непроизвольно тужиться и почувствовала, что ребенок начинает выходить.

Двери лифта закрылись, сестра наклонилась вперед и взяла Элизабет за руку:

— Потерпите еще минуту.

Двери лифта открылись, и Элизабет увидела ожидавшего ее доктора Дорнбергера в операционном халате.

Словно надеясь, что он что-то не так понял, доктор Пирсон стал сам читать телеграммы. Прочитав, одну за другой положил их на стол.

— Доброкачественная! Злокачественная! И в обеих ни тени сомнения. Мы остались с тем, с чего начали.

— Не совсем, — возразил доктор Коулмен. — Мы потеряли почти три дня.

— Знаю, знаю! — Джо Пирсон ударил массивным кулаком свою ладонь. Вся его фигура источала неуверенность. — Если это злокачественная опухоль, ногу надо ампутировать немедленно, иначе мы опоздаем. — Он обернулся к Коулмену и посмотрел ему в глаза. — Но девочке девятнадцать лет. Если бы ей было пятьдесят, я написал бы «опухоль злокачественная» не моргнув глазом. Но девятнадцать! Лишиться ноги, хотя, быть может, в этом нет никакой необходимости.

Невзирая на свою неприязнь к Пирсону, невзирая на собственную убежденность в том, что опухоль доброкачественная, Коулмен почувствовал растущую симпатию к Пирсону. В данном случае на старике лежал груз тяжкой ответственности. Понятно, почему он так встревожен. Прийти к окончательному решению было чрезвычайно трудно.

— Такое решение требует большого мужества, — осторожно сказал Коулмен.

Пирсон вспыхнул, словно Коулмен поднес к нему горящую спичку:

— Не надо кормить меня школьными штампами! Я занимаюсь этим уже тридцать лет! — Сверкая глазами, он посмотрел на Коулмена с прежней неприязнью.

На столе зазвонил телефон.

— Да, слушаю. — Первые слова Пирсон произнес резким тоном, но затем черты его лица смягчились. — Хорошо, Люси. Думаю, тебе надо зайти ко мне. Я жду в кабинете. — Положив трубку, он встал и уставился в середину стола. Потом, не поднимая головы, сказал: — Люси Грейнджер идет сюда. Если хотите, можете остаться.

Как будто не слыша обращенных к нему слов, Коулмен задумчиво произнес:

— Знаете, есть еще один способ, который, вероятно, поможет нам принять верное решение.

— Какой способ? — Пирсон резко поднял голову.

— Я имею в виду рентгеновские снимки. — Коулмен говорил медленно, вслед своим мыслям. — Они были сделаны две недели назад. Если это злокачественная опухоль, то она за это время, наверное, увеличилась и рентген это покажет.

Не говоря ни слова, Пирсон снял трубку и набрал номер.

— Соедините меня с доктором Беллом из рентгеновского отделения. — Ожидая ответа, старик странно посмотрел на Коулмена. Потом, прикрыв микрофон трубки, он ворчливо, но с видимым восхищением сказал: — Могу сказать вам одно: вы все время думаете.

Джон Александер затушил очередную сигарету в пепельнице, установленной в помещении, которое остряки клиники окрестили парилкой для будущих отцов. Александер встал с кожаного кресла, в котором просидел уже полтора часа, напряженно глядя на каждого, кто входил в помещение из коридора. Однако каждый раз новости предназначались другим, и теперь, спустя девяносто минут, из пяти мужчин в комнате осталось только двое.

Подойдя к большому окну, выходившему на двор клиники, Джон принялся смотреть на здания промышленного центра Берлингтона. Он вдруг увидел, что улицы и крыши блестят от влаги. За то время, что он сидит здесь, на улице прошел дождь, а он этого даже не заметил. Район, окружающий клинику, выглядел в такую погоду отвратительно — запущенно, грязно и печально. По обоим берегам реки тянулись к фабричным и заводским корпусам с их дымящими трубами ряды некрасивых домов и хозяйственных построек. На улице, куда выходил фасад клиники, Джон заметил стайку выбежавших из переулка детей, ловко огибающих лужи, оставленные дождем на разбитом тротуаре. Один из мальчишек резко остановился и подставил ножку девочке четырех или пяти лет. Разбрызгивая грязную воду, она с разбега упала в большую лужу. Девочка, плача, встала и принялась вытирать с лица грязь и выжимать промокшую одежду. Остальные дети остановились, окружили девочку и, приплясывая, начали кричать ей что-то обидное.

— Детки! — раздался рядом недовольный голос.

Джон только теперь заметил, что второй мужчина тоже встал и подошел к окну. Это был высокий, худой, как карандаш, человек, одетый в грязную вельветовую куртку, из-под которой выглядывал засаленный комбинезон. От него пахло машинным маслом и пивом. Впалые щеки придавали лицу мужчины изможденный вид. К тому же ему стоило бы побриться. Он был лет на двадцать старше Джона.

— Детки! Все они одинаковые! — Мужчина отвернулся от окна и, достав из карманов курительную бумагу и кисет, начал сворачивать самокрутку. Пристально взглянув на Джона, он спросил: — Это твой первый?

— Нет, второй. Наш первый ребенок умер.

Страницы: «« ... 910111213141516 »»

Читать бесплатно другие книги:

Частный детектив из Бруклина Митчелл Хилл ввязывается в расследование нескольких дел. На первый взгл...
Эта первая книга в России, которая дает практический системный подход к управлению стрессом. Поэтому...
Милкомеда – это то, что ждет нас через миллиарды лет.Огромная супергалактика, образовавшаяся в резул...
Колька — обычный десятилетний мальчик, живущий с родителями в селе. Вот только однажды он начинает в...
Помогать раненым надо с осторожностью. Кто знает, кем он окажется и к чему тебя приведет эта непроше...
Книга американского автора Шарлин Идальго посвящена кельтским ритуалам и природной магии. Из нее вы ...