Клиника: анатомия жизни Хейли Артур

Глава 19

Просунув руки в похожие на корабельные иллюминаторы отверстия в стенках кувеза, доктор Дорнбергер тщательно обследовал сына Джона Александера. С момента рождения прошло трое с половиной суток, что само по себе уже обнадеживало. Правда, за это время у младенца появились новые симптомы, которые сильно беспокоили Дорнбергера.

Закончив осмотр, доктор отошел от кувеза и задумался. Он снова и снова перебирал в уме возможные причины ухудшения состояния ребенка, опираясь на годы опыта и сравнивая данный случай с виденными им раньше. Опыт и интуиция подсказывали — прогноз исключительно плох.

— Знаете, — обратился к медсестре Дорнбергер, — до сих пор я считал, что он справится.

Молодая дежурная сестра отделения недоношенных та самая, которую три дня назад видел Джон Александер, — сказала:

— Дыхание было стабильным всего час назад, а потом стало слабее, и я позвонила вам.

Практикантка, стоявшая по другую сторону кувеза, внимательно прислушивалась к разговору, то и дело переводя взгляд с Дорнбергера на медсестру.

— Да, дышит он неважно, — медленно произнес Дорнбергер. Он принялся рассуждать вслух, чтобы ничего не упустить: — Желтуха больше, чем должна быть, появились отеки стоп. Напомните мне анализ крови.

Дежурная сестра заглянула в папку:

— Эритроцитов четыре и девять десятых миллиона, эритробластов — семь на сто лейкоцитов.

Наступило молчание. Две медсестры смотрели на продолжавшего размышлять Дорнбергера. Анемия, пожалуй, слишком велика, подумал он, хотя это может быть и крайним вариантом нормы. И высказал вслух мнение:

— Знаете, если бы не отсутствие антител, я бы сказал, что у ребенка эритробластоз.

Дежурная сестра удивленно вскинула брови.

— Но антител нет, доктор, — возразила она, но быстро осеклась.

— Я знаю, и поэтому эритробластоза не может быть. — Он посмотрел на папку в руках медсестры. — Все равно, дайте мне еще раз посмотреть лабораторное заключение об антителах в крови матери.

Сестра перебрала листки в папке и достала заключение, которое было подписано Пирсоном после стычки с Коулменом. Дорнбергер внимательно прочитал его, вздохнул и сказал:

— Ну что ж, вывод вполне однозначный. В крови матери антител нет.

Он должен быть однозначным, подумал врач, но гнетущее ощущение не уходило. Вдруг заключение неверное? Хотя это невозможно, отделение Пирсона никогда не допустило бы такой ошибки. Все равно после обхода надо будет поговорить с Джо.

Дежурной медсестре Дорнбергер сказал:

— В данный момент мы пока ничего не можем сделать. Позвоните, если будут еще какие-то изменения.

— Хорошо, доктор.

Когда Дорнбергер ушел, практикантка спросила:

— Что такое эритро… — Она споткнулась на трудном слове.

— Эритробластоз — это заболевание крови новорожденного. Оно иногда возникает, когда у матери кровь резус-отрицательная, а у отца — резус-положительная. — Молодая рыжеволосая медсестра говорила медленно, но, как всегда, уверенно. Практикантки любили дежурить с ней. У нее была репутация одной из лучших сестер отделения, хотя она всего лишь год назад с отличием окончила школу сестер. Зная это, практикантка не смогла сдержать любопытства.

— Я думала, что в таких случаях новорожденным меняют кровь.

— Ты имеешь в виду обменное переливание крови? — Да.

— Это делают не всегда, — терпеливо продолжила дежурная сестра. — Это зависит от наличия антител к резус-фактору в крови матери. Если они есть, то обычно ребенок рождается с эритробластозом и ему сразу же после рождения делают обменное переливание крови. Если же антител нет, то переливание не нужно. — Медсестра замолчала, а потом задумчиво добавила: — Но при таких симптомах все это очень странно.

После спора по поводу проверок работы лаборатории Джозеф Пирсон перестал вмешиваться в действия Дэвида Коулмена. Тот не мог понять, что означает это молчание. Либо он достиг своей цели и теперь волен распоряжаться серологической лабораторией, либо старик решил возобновить атаку позднее. Тем не менее Коулмен стал регулярно наведываться в лабораторию и контролировать ее работу. В результате он пришел к выводу о необходимости изменения некоторых методик, и теперь они выполнялись по-новому в течение последних двух дней.

Между Коулменом и Карлом Баннистером, старшим лаборантом, установились отношения, которые можно было назвать вооруженным перемирием. Напротив, Джон Александер от души радовался вниманию Коулмена к лаборатории и даже предложил несколько усовершенствований, которые врач одобрил.

Александер вернулся в лабораторию на следующий день после того, как его жену доставили в клинику, несмотря на то что Пирсон, как всегда пряча доброту под ворчанием, предложил ему взять краткосрочный отпуск. Коулмен слышал ответ Александера: «Огромное спасибо, доктор, но если я не буду работать, то начну слишком много думать, а это все равно ничему не поможет». Пирсон кивнул и сказал, что Александер волен поступать как пожелает, но в любое время может отлучиться из лаборатории, чтобы навестить жену и ребенка.

Дэвид Коулмен открыл дверь и вошел в лабораторию. Джон Александер, сидя за микроскопом, смотрел на стоявшую лицом к нему женщину в белом халате и с необъятной грудью. Коулмен смутно припомнил, что уже несколько раз видел ее в клинике.

Когда он вошел, Александер говорил женщине:

— Думаю, вам стоит спросить доктора Пирсона или доктора Коулмена. Я подготовлю рапорт, который подам им.

— Какой рапорт? — поинтересовался Коулмен.

Александер и женщина в белом халате одновременно посмотрели в его сторону. Женщина заговорила первая:

— О, доктор! — Она окинула его внимательным взглядом. — Это вы доктор Коулмен?

— Совершенно верно.

— Меня зовут Хильда Строган. — Она протянула Коулмену руку: — Главная диетсестра.

— Здравствуйте. — Пожимая руку миссис Строган, Коулмен как зачарованный смотрел на груди главной диетсестры, которые, колыхаясь и переваливаясь, словно два кита, двигались в такт ее движениям. Отбросив от себя эту чепуху, он спросил: — Какие у вас проблемы, и чем мы можем вам помочь?

По опыту Коулмен знал, что диетологи и патологоанатомы, как правило, сотрудничают в вопросах соблюдения пищевой гигиены.

— В последние несколько недель в клинике участились случаи кишечного гриппа, — сказала диетсестра. — Главным образом среди медперсонала.

Коулмен рассмеялся:

— Назовите мне клинику, где бы эта проблема время от времени не возникала.

— Я знаю. — Миссис Строган дала понять, что ей не нравится такая несерьезность, и заговорила снова: — Если причина в пище — а именно так чаще всего и бывает, — то я хочу ее выяснить. Тогда мы сможем ее устранить, чтобы такое не происходило впредь.

В женщине чувствовалась серьезность, достойная уважения.

Коулмен вежливо спросил:

— У вас есть какие-то идеи на этот счет?

— У меня есть вполне определенная идея. Все дело, как я подозреваю, в посудомоечных машинах, доктор К.

Коулмена поразила такая форма обращения. Оправившись от изумления, он спросил:

— Почему вы так думаете?

Краем глаза он заметил, что в лабораторию вошел Баннистер. Теперь оба лаборанта с интересом слушали разговор.

— У меня неисправна система подачи горячей воды, — сказала диетсестра.

Манера этой женщины выражаться вызывала улыбку, но Коулмен сумел ее подавить.

— Вы кому-нибудь говорили об этом?

— Конечно, говорила, доктор К. — Очевидно, это был больной для миссис Строган вопрос, и она с чувством продолжала: — Несколько раз я говорила об этом администратору, мистеру Томазелли. Мой последний разговор с ним привел к тому, что мистер Т. попросил доктора Пирсона проверить посудомоечные машины.

— Я понял, — сказал Коулмен и повернулся к Джону Александеру: — Вы делали анализы?

— Да, доктор.

— Что вы обнаружили?

— Температура воды недостаточно высока. — Александер вынул из папки несколько листков. — Я взял три пробы в разное время суток. Температура колебалась от сорока трех до пятидесяти пяти градусов.

— Вот видите! — Диетсестра с чувством вскинула руки.

— Да, да, — сказал Коулмен, — температура действительно низковата.

— Это не все, доктор. — Джон Александер отложил папку и взял со стола стекло с препаратом. — Боюсь, что мы обнаружили фекальные газообразующие бактерии. На тарелках, после того как они прошли через посудомоечные машины.

— Дайте посмотреть. — Коулмен взял стекло и подошел к микроскопу. Настроив окуляры, он сразу увидел характерные червеобразные силуэты бактерий. Коулмен выпрямился.

— Что это? Что это значит? — спросила миссис Строган.

— В препарате обнаружены газообразующие бактерии, — задумчиво сказал Коулмен. — Обычно горячая вода их уничтожает, но, как видим, они невредимыми проходят через ваши посудомоечные машины.

— Это серьезно?

Коулмен задумался, прежде чем ответить.

— И да и нет. Возможно, именно эти бактерии являются причиной кишечного гриппа, как вы его называете, но сами по себе они не слишком опасны. Серьезным это станет только в том случае, если нам удастся выявить в клинике носителей болезни.

— Носителей болезни?

Коулмен объяснил:

— Носителем болезни мы называем человека, в организме которого живут болезнетворные бактерии. Сам человек этого не чувствует. Никаких симптомов у него нет. Это обычный, здоровый человек, но он может заразить других. Такие случаи встречаются чаще, чем мы думаем.

— Да, я поняла, о чем вы говорите, — задумчиво произнесла миссис Строган.

Коулмен обернулся к лаборантам.

— Надеюсь, мы регулярно обследуем работников кухни? — спросил он.

— О да, — важно ответил Баннистер. — Доктор Пирсон очень трепетно к этому относится.

— Мы вовремя делаем обследования?

— Да, — сказал старший лаборант, потом подумал и добавил: — Правда, некоторое время мы их не делали.

— Когда были взяты последние анализы? — спросил Коулмен.

— Минутку, я посмотрю журнал. — Баннистер встал и пошел к стеллажам в противоположном конце лаборатории.

Коулмен мысленно оценивал ситуацию. Если посудомоечные машины неисправны — а судя по всему, так оно и было, — то надо что-то срочно с ними делать; здесь не может быть никаких сомнений. С другой стороны, если работники кухни регулярно сдают анализы, то нет никаких поводов для тревоги. Но и бездействовать тоже нельзя. Он обратился к Джону Александеру:

— Как можно скорее подайте рапорт доктору Пирсону.

— Хорошо, доктор.

В это время Баннистер открыл нужный журнал.

— Последний раз мы брали анализы двадцать четвертого февраля, — объявил он.

— В феврале? — изумленно спросил Коулмен.

— Именно так.

— Прошло уже почти полгода! — Он снова повернулся к диетсестре: — У вас большая текучесть кадров на кухне?

— К несчастью, да, — горестно покачала головой миссис Строган. — С февраля мы приняли на работу много новых людей, доктор К.

Коулмен снова обратился к Баннистеру:

— Вы уверены в этой дате?

— Это последняя, — самоуверенно ответил Баннистер. Он получал громадное удовольствие от того, что мог хоть чем-нибудь досадить этому всезнайке. — Посмотрите сами, если хотите.

Пропустив мимо ушей это предложение, Коулмен спросил:

— Что насчет обследования новых работников? Тех, которых взяли на работу после двадцать четвертого февраля?

— Здесь больше ничего нет, — пожал плечами Баннистер. — Мы можем обследовать новых сотрудников только в том случае, если департамент здравоохранения присылает нам пробы для исследования. — В тоне старшего лаборанта было полное безразличие, если не презрение.

Коулмен почувствовал, что в нем закипает гнев. Овладев собой, он обратился к диетсестре:

— Думаю, что вам следует обратить на это дело самое пристальное внимание. — Теперь ему было ясно, что в каком-то месте системы есть серьезный сбой.

Кажется, миссис Строган была того же мнения.

— Я обращу, и не откладывая. Спасибо, доктор К. — Покачивая невероятным бюстом, она вышла из лаборатории.

После ее ухода наступила тишина. Коулмен видел, что Баннистер забеспокоился. Их взгляды встретились, и Коулмен ледяным тоном спросил:

— Вам никогда не приходило в голову поинтересоваться, почему нет назначений на обследование новых работников кухни?

— Ну… — Баннистер заволновался. Вся его самоуверенность мгновенно улетучилась. — Я бы поинтересовался — рано или поздно.

Коулмен неприязненно посмотрел на старшего лаборанта:

— Мне кажется, что слишком поздно, особенно если учесть, что это потребовало бы от вас способности думать. — В дверях он обернулся: — Я буду у доктора Пирсона.

Кровь схлынула с лица Баннистера. Старший лаборант стоял, как зачарованный глядя на дверь, через которую только что вышел Коулмен. Губы Баннистера дрогнули, и он с горечью произнес:

— Он все знает. Как по книге. Каждую мелочь.

Сейчас Баннистер являл собой воплощение поражения и упадка. Знакомый ему мир — мир, который он считал непоколебимым, — рушился на глазах. Возникал новый порядок, и в этом порядке ему, Баннистеру, уже не было места. Он потерпел поражение, выпал из насиженного гнезда. Он жалкий неудачник, время которого прошло.

Джозеф Пирсон поднял голову, когда в его кабинет вошел доктор Коулмен.

— Джон Александер нашел газообразующие бактерии на чистых тарелках, прошедших через посудомоечные машины, — объявил Коулмен без предисловий.

Пирсон не выказал ни малейшего удивления.

— Все дело в системе подачи горячей воды, — мрачно сказал он.

— Я знаю. — Дэвид Коулмен не сумел удержаться от сарказма: — Кто-нибудь пытался хоть что-нибудь с этим сделать?

Старик насмешливо посмотрел на молодого коллегу, а потом с поразительным спокойствием произнес:

— Вы полагаете, что здесь, в нашей клинике, все без исключения делается из рук вон плохо?

— Если вам это интересно, то да, я так полагаю. — Губы Коулмена плотно сжались. Он подумал, как долго они еще смогут вместе работать в такой обстановке.

Пирсон рывком выдвинул нижний ящик стола и принялся копаться в папках и бумагах. Роясь в ящике, он говорил зло и одновременно печально:

— Вы молоды, зелены и полны высокомерия. Вы пришли сюда одновременно с новой администрацией, когда с деньгами стало свободнее, чем раньше. Поэтому вы думаете, что здесь все плохо, потому что до вас никто не хотел ничего менять. Никто даже не пытался!

Он нашел то, что искал, и швырнул на стол пухлую папку.

— Я этого не говорил, — сказал Коулмен, почему-то стараясь оправдаться.

Пирсон пододвинул ему папку:

— Это переписка относительно системы горячего водоснабжения кухни. Если вы возьмете на себя труд ее прочитать, то увидите, что я годами требовал установки новой системы. — Пирсон повысил голос и с вызовом сказал: — Так читайте же!

Открыв папку, Коулмен просмотрел верхний лист, потом другой, затем перебрал все бумажки. Он сразу понял, что сильно заблуждался. В записках содержались уничтожающие отзывы Пирсона о санитарно-гигиеническом состоянии кухни, составленные в таких выражениях, на которые сам Коулмен никогда бы не решился. Судя по всему, переписка продолжалась несколько лет.

— Ну? — произнес Пирсон, внимательно глядя на Коулмена.

Коулмен ответил не колеблясь:

— Прошу меня простить. Я просто обязан извиниться перед вами, во всяком случае, по этому поводу.

— Ничего страшного. — Пирсон раздраженно махнул рукой, потом помолчал и продолжил: — Вы хотели сказать мне еще что-то?

— Занявшись посудомоечными машинами, я обнаружил, что бактериологическое обследование сотрудников кухни не проводилось в течение шести месяцев.

— И почему? — Вопрос щелкнул, как выстрел.

— Очевидно, из департамента здравоохранения не поступило ни одной пробы. Сейчас этим занимается главная диетсестра.

— И вы думаете, что мы этим совершенно не интересовались? Никто из отделения патологической анатомии не спрашивал, почему к нам не приходят материалы для анализов?

— Никто не спрашивал.

— Идиот Баннистер! Это действительно серьезно! — Пирсон был по-настоящему озабочен, забыв свою вражду с Коулменом.

— Я счел, что вам необходимо это знать, — добавил Коулмен.

Пирсон уже поднял телефонную трубку и поднес ее к уху.

— Свяжите меня с администратором.

Последовавший разговор был коротким и деловым.

Закончив его, Пирсон положил трубку на рычаг и встал.

— Томазелли идет сюда. Давайте встретим его в лаборатории.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы во второй раз изложить уже известную Коулмену историю администратору Томазелли. Джон Александер записал резюме, а Пирсон посмотрел препараты. Когда он оторвался от микроскопа, в лабораторию вошла главная диетсестра. Администратор повернулся к ней:

— Что вы узнали?

— Невероятно, но это правда. — Миссис Строган недоуменно покачала головой и обратилась к Пирсону: — В начале года департамент здравоохранения взял на работу новую сотрудницу, и никто не сказал ей о бактериологических анализах сотрудников кухни. Именно поэтому никто не присылал нам материалов для анализов.

— Значит, анализы не делались. Сколько времени?

— Приблизительно шесть с половиной месяцев.

Коулмен заметил: Карл Баннистер нарочито держится подальше, делая вид, что поглощен работой, хотя было видно — он внимательно следит за происходящим.

— Что вы предлагаете? — спросил администратор у Пирсона.

— Сначала надо обследовать всех новых сотрудников — чем скорее, тем лучше. — Старик на этот раз говорил отрывисто, коротко и ясно. — После этого надо провести повторное обследование остальных, то есть сделать анализ кала, рентгенографию грудной клетки и выполнить врачебный осмотр. Обследование должно охватить всех работников кухни и всех, кто так или иначе соприкасается с пищевыми продуктами.

— Вы займетесь этим, миссис Строган? — спросил Томазелли. — Свяжитесь с департаментом здравоохранения, они отработают все детали.

— Хорошо, мистер Т. Я сейчас же этим займусь.

Главная диетсестра выплыла из лаборатории.

— Что-нибудь еще? — Томазелли снова обратился к Пирсону.

— Нужна новая система подачи горячей воды в посудомоечные машины. Сами машины надо отремонтировать или заменить новыми. — Пирсон начал заметно горячиться. — Я говорил об этом много лет.

— Знаю, — сказал Томазелли. — Я унаследовал от предшественника архив, и машины стоят у нас в плане. Беда в том, что у нас слишком большие расходы на капитальное строительство. Кстати, сколько это приблизительно может стоить?

— Откуда я знаю? Я же не водопроводчик, — возмущенно огрызнулся Пирсон.

— Я немного разбираюсь в этом, может быть, смогу чем-нибудь помочь.

Все повернули головы на тихий голос, произнесший эти слова. Это был доктор Дорнбергер, державший в руке неизменную трубку. Никто не заметил, как он вошел в лабораторию. Увидев Гарри Томазелли, он спросил:

— Я не помешал?

— Нет, все в порядке, — неприветливо отозвался Пирсон.

Дорнбергер почувствовал пристальный взгляд Джона Александера, повернулся к нему и сказал:

— Я только что смотрел твоего ребенка, сынок. Боюсь, что дела его не так хороши, как хотелось бы.

— Есть ли надежда, доктор? — тихо спросил Александер. Остальные тоже повернулись к нему. Лица присутствующих смягчились. Баннистер отложил пипетку и подошел ближе.

— Думаю, что надежды мало, — медленно выдавил из себя Дорнбергер. Наступила тишина, и гинеколог, словно что-то вспомнив, обернулся к Пирсону: — Я полагаю, Джо, что нет никаких сомнений в правильности заключения об антителах к резус-фактору в крови миссис Александер?

— Сомнений?

— Я хочу сказать, что оно, вероятно, ошибочное.

Пирсон покачал головой:

— Здесь не может быть никаких сомнений, Чарли. Я сам делал этот анализ, и делал очень тщательно. — Он с любопытством добавил: — Почему ты спрашиваешь?

— Просто хочу удостовериться. — Дорнбергер затянулся и выпустил клуб дыма. — Сегодня утром я заподозрил, что у ребенка эритробластоз. Хотя пока это лишь предположение.

— И весьма маловероятное, — энергично возразил Пирсон.

— Я так и подумал, — сказал Дорнбергер.

В наступившей тишине все посмотрели на Александера.

Дэвид Коулмен почувствовал, что ему надо что-то сказать — успокоить молодого человека, переключить его внимание. Почти не задумываясь, он обратился к Дорнбергеру:

— Сомнения относительно результатов такого анализа могли быть раньше, когда применяли только методы с физиологическим раствором и раствором белка. В этих случаях антитела к резус-фактору иногда не обнаруживаются. Сейчас, однако, есть непрямая проба Кумбса, и она абсолютно надежна и достоверна. — Коулмен вдруг осознал, что это нововведение появилось в лаборатории только после его прихода. А он ведь не собирался вредить Пирсону, копать под него. В этот момент он искренне надеялся, что старик просто ничего не заметит. Они и так уже много раз ссорились, и нет нужды умножать вражду.

— Но, доктор Коулмен… — Александер хотел что-то сказать, но замолчал с открытым ртом. В его глазах застыла тревога.

— Да? Что такое? — Коулмен был озадачен — он не сказал ничего такого, что могло бы возбудить такую тревогу.

— Мы не делали непрямую пробу Кумбса.

Несмотря на все сочувствие к Александеру, Коулмен ощутил раздражение. Из-за Пирсона он не хотел дальше развивать эту тему, но теперь выбора у него не оставалось.

— Да нет же, вы ее делали, — быстро сказал он. — Я же помню, что подписал требование на сыворотку Кумбса.

Александер смотрел на Коулмена, в глазах молодого лаборанта была уже не тревога, а отчаяние.

— Доктор Пирсон сказал, что это не обязательно, и анализ был сделан в физиологическом растворе и в растворе белка.

Коулмену понадобилось несколько секунд, чтобы осознать то, что он услышал. Он вдруг заметил, что за разыгрывающейся сценой с любопытством наблюдает Гарри Томазелли. Как насторожился доктор Дорнбергер.

Пирсон явно испытывал неловкость. Эта неловкость проскользнула в его тоне, когда он обратился к Коулмену:

— Я собирался вам об этом сказать, но запамятовал.

Но Коулмен уже все понял. Правда, прежде чем продолжить, он решил уяснить для себя один факт.

— Если я все правильно понял, — спросил он Александера, — то, здесь, в этой лаборатории, вообще никогда не делали и не делают непрямую пробу Кумбса?

Александер кивнул, и в разговор резко вмешался доктор Дорнбергер:

— Минутку! Позвольте мне поставить вопрос прямо. Вы хотите сказать, что у матери — миссис Александер — все-таки могут присутствовать в крови антитела к резус-фактору?

— Конечно, могут, — повысив голос и не думая о последствиях, ответил Коулмен. — Анализы в физиологическом растворе и в растворе белка хороши в большинстве случаев, но не во всех. Тот, кто хотя бы немного знаком с современной гематологией, обязан это знать. — Он искоса взглянул на Пирсона, который безучастно следил за происходящим, и обратился к Дорнбергеру: — Именно поэтому я заказал сыворотку для непрямой пробы Кумбса.