Клиника: анатомия жизни Хейли Артур
Седдонс вернулся в прозекторскую.
— Пирсон в серологии и сейчас придет.
Они ждали молча. Наконец за дверью послышались знакомые шаркающие шаги, и старый патологоанатом вошел в прозекторскую. Он стал рассматривать труп, а Макнил докладывал подробности происшествия. Час или два тому назад ребенка возле его дома сбила машина. Мальчик умер в машине «скорой помощи» по дороге в клинику. Полицейский следователь приказал произвести вскрытие. Макнил рассказал Пирсону, что было обнаружено на вскрытии.
— Ты хочешь сказать, что это все? — спросил старик.
— Это все, что послужило причиной смерти, — ответил Макнил. — Больше я ничего не нашел.
Пирсон хорошо знал Макнила и был уверен, что резидент провел вскрытие безошибочно.
— Так, значит, они просто стояли рядом и смотрели…
— Скорее всего они просто не понимали, что происходит, — вставил Майк Седдонс.
Пирсон согласно кивнул. Седдонсу очень хотелось знать, о чем думал в тот момент старик.
— Сколько лет было ребенку?
— Четыре, — ответил Макнил. — Такой красивый малыш.
Все посмотрели на стол с неподвижно лежавшим на нем маленьким тельцем. Глаза были закрыты, светлые спутанные волосы были уже на месте — Макнил натянул скальп на место после того, как удалил мозг. Пирсон печально покачал головой и направился к двери.
— Я сам выйду к ним и все скажу, — сказал он, обернувшись.
В приемной клиники сидели три человека. Они дружно подняли головы, когда Пирсон вышел к ним. Один из ожидавших был патрульный полицейский в форме. Рядом с ним сидел высокий мужчина с покрасневшими от слез глазами. Третьим был маленький, похожий на мышку человек с задиристо торчавшими усами, одиноко сидевший в дальнем углу.
Пирсон представился.
— Моя фамилия Стивенс, пятый округ, — сказал полицейский и достал из кармана блокнот и карандаш.
— Вы были на месте происшествия? — спросил у него Пирсон.
— Я прибыл сразу же после того, как все случилось. — Он показал сначала на высокого мужчину, а потом на похожего на мышку: — Это отец мальчика, а тот джентльмен — водитель машины.
Водитель обратился к Пирсону:
— Он неожиданно выбежал прямо под колеса. Он выскочил из-за дома. Я не лихач, у меня тоже есть дети. Я ехал медленно и почти остановился, когда…
— А я говорю, что вы лжец, — сдавленным от гнева и горя голосом произнес отец погибшего ребенка. — Вы его убили и пойдете за это в тюрьму.
— Одну минуту, — спокойно сказал Пирсон. Наступила тишина. Все трое напряженно ждали, что скажет старый доктор. Пирсон посмотрел на патрульного: — Для следователя мы представим полный отчет, а пока я могу сообщить вам лишь предварительные данные. — Он сделал паузу и медленно произнес: — Вскрытие показало, что причиной смерти послужило не столкновение с автомобилем.
Патрульный недоуменно посмотрел на Пирсона:
— Но я был там! Говорю вам…
— Мне бы очень хотелось сказать что-нибудь другое, — сказал Пирсон, — но боюсь, что не смогу. — Он обратился к отцу: — От столкновения с машиной ваш сын упал на дорогу, ударился и получил легкое сотрясение мозга, от которого потерял сознание. Кроме того, у него оказался небольшой перелом носовой перегородки, очень небольшой, но, к несчастью, он вызвал продолжительное кровотечение. — Пирсон повернулся к полицейскому: — Полагаю, что мальчик лежал на спине на том же месте, где упал?
— Да, сэр, это так, — ответил патрульный. — Мы не хотели трогать его до приезда «скорой помощи».
— Как долго вы ждали?
— Около десяти минут.
Пирсон медленно кивнул:
— Этого времени было больше чем достаточно. Хватило бы и пяти минут. Причиной смерти стало кровотечение. Кровь из носа текла ребенку в дыхательные пути. Он не мог дышать и умер от удушья.
Лицо отца исказилось от ужаса. Он не верил своим ушам.
— Вы хотите сказать, что если бы мы перевернули его на живот…
Пирсон порывисто поднял руки:
— Я хотел сказать то, что сказал. Может быть, надо было как-то по-другому. Но я могу сказать только правду: ваш сын получил легкую травму.
— Значит, удар автомобиля?.. — произнес полицейский.
— Нельзя сказать с полной определенностью, но, на мой взгляд, удар был скользящий и сравнительно слабый. — Пирсон кивнул в сторону маленького человека, который теперь стоял рядом: — Думаю, этот человек говорит правду, утверждая, что машина ехала медленно.
— Боже мой! — воскликнул отец. Это был даже не крик, а отчаянный, мучительный вой. Он зарыдал, прижав ладони к лицу. Маленький человечек обнял несчастного отца за плечи и усадил на кушетку. Глаза его блестели от выступивших слез.
Патрульный побледнел.
— Доктор, я же был там все время, — проговорил он. — Я мог бы перевернуть мальчика. Но я не знал.
— Не надо винить себя.
Но полицейский не услышал этих слов и продолжал, словно в горячке:
— Я окончил курсы оказания первой помощи, получил свидетельство. Нас все время учили: не двигать пострадавших, все, что угодно, но только не двигать их.
— Я знаю, — сказал Пирсон и ласково взял патрульного за руку. — К несчастью, в любом правиле есть исключения. Одно из них — это когда кровь течет из носа в рот.
Доктор Дэвид Коулмен шел на обед по коридору первого этажа, когда навстречу ему из приемной вышел Пирсон. Сначала Коулмену показалось, что старый патологоанатом заболел. Он выглядел рассеянным и, казалось, плохо ориентировался в окружающей обстановке. Увидев Коулмена, он шагнул ему навстречу. Молодой врач остановился.
— Ах да… доктор Коулмен, я ведь хотел вам что-то сказать… — начал Пирсон.
Коулмен видел, что патологоанатому по какой-то причине трудно собраться с мыслями. Пирсон протянул руку, взялся за лацкан халата Коулмена, и тот заметил, как подрагивает рука старика. Коулмен осторожно освободил халат.
— Что вы хотели мне сказать, доктор Пирсон?
— Это касается лаборатории. — Пирсон тряхнул головой: — Нет, не помню… я скажу вам позже. — Он уже собрался идти дальше, когда в голову ему пришла другая мысль. — Думаю, вам надо взять на себя прозекторскую. Начните завтра, последите за резидентами и сотрудниками, чтобы они работали как следует.
— Очень хорошо, буду рад этим заняться. — У Коулмена были идеи относительно организации вскрытий, и теперь представлялась возможность воплотить их в жизнь. Он вдруг подумал, что надо воспользоваться случаем и поговорить также и на другие темы. — Могу ли я поговорить с вами о лабораториях?
— Лабораториях? — Казалось, мысли старика продолжали блуждать где-то далеко.
— Помните, в письме я предлагал, чтобы вы отдали под мое руководство часть лабораторий? — Было странно обсуждать этот вопрос здесь и сейчас, но Коулмен чувствовал, что возможность его решить может представиться не скоро.
— Да, да, припоминаю что-то в этом роде. — Пирсон смотрел вслед группе из трех человек, шедших по коридору к выходу. Полицейский и маленький человечек с двух сторон поддерживали высокого мужчину.
— Я бы хотел начать с серологической лаборатории, — сказал Коулмен. — Мне хотелось бы верифицировать некоторые лабораторные процедуры. Верифицировать по стандарту.
— Что вы имеете в виду?..
Коулмена всегда раздражала необходимость объяснять что-то по несколько раз.
— Я хотел бы проверить и привести к стандарту некоторые аналитические процедуры в серологической лаборатории.
— Да, да… конечно, — с отсутствующим видом сказал Пирсон. Он продолжал смотреть в сторону выхода.
Элизабет Александер чувствовала себя великолепно. Собираясь на обед в столовую клиники Трех Графств, она вдруг поняла, что прекрасно себя чувствует уже несколько дней, но сегодня ей было особенно хорошо. Ребенок в ее чреве был жив и активно двигался. Даже сейчас она чувствовала его шевеление. Она только что побывала в универмаге, где в толчее женщин победоносно приобрела несколько кусков яркой ткани на занавески для их с Джоном квартиры. Самую лучшую ткань она купила для маленькой спаленки, где будет жить их ребенок.
Элизабет и Джон впервые вместе обедали в столовой клиники. Пользование ею было негласной привилегией членов семей сотрудников, но Джон узнал об этом лишь несколько дней назад. Отстояв в очереди, Элизабет выбрала салат, суп, жареную баранину с картошкой и капустой, пирог с сыром и стакан молока. Джон шутливо поддел жену:
— Ты уверена, что тебе хватит?
Элизабет подцепила палочку сельдерея и впилась в нее зубами.
— Наш ребеночек просит кушать.
Джон улыбнулся. Всего несколько минут назад, по пути в столовую, он чувствовал себя совершенно уничтоженным и подавленным. Он никак не мог забыть выволочку, которую задал ему доктор Пирсон. Заразительная жизнерадостность Элизабет заставила его забыть все неприятности, во всяком случае на время. В конечном счете, подумал он, теперь у него не будет никаких неприятностей в лаборатории — он станет умнее и начнет обдумывать каждый свой шаг. Доктор Пирсон лично сделал анализ на антитела — в физиологическом и белковом растворе, — и оба результата оказались отрицательными. «Пока нет никаких оснований тревожиться за анализ крови твоей жены», — сказал он. Под конец Пирсон даже подобрел — по крайней мере в сравнении с той вспышкой, которую он себе позволил.
Надо крепко усвоить и еще кое-что. Патологоанатом — доктор Пирсон, а не он — Джон Александер. Скорее всего доктор Пирсон прав в том, что Джон придает слишком большое значение вещам, которым его научили в колледже медицинских технологий. Разве мало примеров того, что колледжи и училища впихивают в учащихся массу теорий, которые потом не находят никакого применения?
Сколько предметов изучаются в средней школе и колледже, предметов, которые забываются тотчас после выпускных экзаменов. Может быть, он слишком серьезно отнесся к теории о необходимости третьего анализа, а доктор Пирсон, с его огромным опытом, прав, что посчитал его лишним?
Как там выразился доктор Пирсон, когда утром делал анализ? «Если мы будем менять лабораторные методы всякий раз, когда появляется что-то новое, то нашим перестройкам не будет конца. В медицине новые идеи появляются каждый день. Но мы, в клинике, должны быть уверены, что эти идеи проверены временем и их стоит применять на практике. Мы отвечаем за человеческие жизни и не можем полагаться на случай».
Джон, правда, удивился, каким образом третий анализ может повредить здоровью и жизни больного, но теперь все равно решил, что доктор Пирсон в отношении новых идей в принципе прав. Из прочитанного Джон вынес твердое убеждение, что идей действительно много и отнюдь не все из них хороши. Конечно, доктор Коулмен очень хорошо объяснил необходимость третьего анализа, но он намного моложе доктора Пирсона и опыта у него меньше.
— Твой суп остынет, — прервала Элизабет мысли Джона. — О чем это ты так глубоко задумался?
— Да так, ни о чем, моя прелесть. — Так как Элизабет обладала сверхъестественной способностью выведывать его мысли, он решил выбросить свои размышления из головы и поговорить о другом. — Я давно хотел тебя спросить, — сказал он. — Как у тебя с весом?
— Все в порядке, — бодро ответила Элизабет. — Доктор Дорнбергер говорит, что я должна много есть.
Она покончила с супом и яростно атаковала жареную баранину.
Александер поднял голову и увидел, что к их столу приближается доктор Коулмен — новый патологоанатом шел к столам, за которыми обычно обедали врачи. Повинуясь неясному импульсу, Джон Александер встал:
— Доктор Коулмен!
Дэвид Коулмен обернулся:
— Да?
— Доктор, мне бы хотелось познакомить вас с моей женой. — Когда Коулмен подошел, он добавил: — Элизабет, дорогая, это доктор Коулмен.
— Здравствуйте, миссис Александер, — сказал Коулмен и остановился у стола, держа поднос с обедом.
Джон Александер выдвинул стул:
— Может быть, вы присоединитесь к нам, доктор?
Мгновение Дэвид Коулмен колебался, но потом решил, что отказаться было бы невежливо.
— Хорошо, — согласился он, поставил на стол поднос со спартанской едой — маленькой порцией фруктового салата и стаканом молока — и сел.
С неловкой шутливостью Александер сказал:
— Помнишь, дорогая, я говорил тебе, что доктор, как и мы, из Нью-Ричмонда?
— Конечно, — ответила Элизабет и обратилась к Коулмену: — Добрый день, доктор Коулмен. Я очень хорошо вас помню. Вы ведь иногда заходили в магазин моего отца.
— Верно, заходил. — Теперь он отчетливо вспомнил Элизабет, длинноногую услужливую веселую девчонку, которая носилась по допотопной лавке, умудряясь находить, казалось бы, безнадежно потерянные в невероятном беспорядке товары. Она почти не изменилась с тех пор. — Кажется, однажды я купил у вас бельевую веревку.
— Кажется, я это помню, — радостно подтвердила Элизабет. — Как наша веревка?
Коулмен задумался.
— Теперь, когда вы о ней спросили, я вспомнил: она порвалась.
Элизабет рассмеялась:
— Если вы принесете ее обратно, мама ее заменит. После смерти отца она по-прежнему занимается лавкой. Беспорядка там стало еще больше.
Юмор Элизабет был заразителен. Коулмен улыбнулся:
— Если я правильно помню, у вас тогда были две косички.
— Да, — с готовностью ответила она. — А на зубах — скобки, но я давно из них выросла.
Коулмен поймал себя на мысли о том, что ему положительно нравится эта девушка. Он был рад ее видеть. Она позволила ему заглянуть в безоблачное детство, проведенное в чудесном краю — в Индиане, вспомнить летние месяцы, свободные от школы, поездки с отцом на его старом разбитом «шевроле». Откинувшись на спинку стула, он задумчиво произнес:
— Я очень давно не был в Нью-Ричмонде. Отец умер, мать переехала на Западное побережье. Теперь там меня никто не ждет. — Он отвлекся от воспоминаний. — Скажите, — обратился он к Элизабет, — каково это, быть женой человека от медицины?
Джон Александер ответил раньше, чем Элизабет:
— Я не человек от медицины, я просто техник-лаборант.
Только произнеся эти слова, он понял, почему их сказал. Причина в том, что произошло сегодня утром. Несколько минут назад, когда Коулмен сел за их стол, Джон хотел рассказать новому патологоанатому об инциденте в лаборатории, но теперь решил этого не делать. У него и так случилась масса неприятностей из-за откровенных разговоров с доктором Коулменом, и он решил не искушать судьбу.
— Вы слишком низко цените профессию технолога-лаборанта, — сказал Коулмен, — она очень важна.
— Он очень высоко ценит свою профессию, — сказала Элизабет. — Но иногда он признается, что хотел бы стать врачом.
Коулмен повернулся к Александеру:
— Правда?
Александер пожалел, что Элизабет его выдала, и неохотно ответил:
— Когда-то у меня была такая идея.
Коулмен подцепил вилкой немного фруктового салата.
— Почему же вы не поступили на медицинский факультет?
— Причина самая банальная — нехватка денег. У меня их не было, поэтому надо было начать их зарабатывать.
Коулмен проглотил салат и сказал:
— Тем не менее вы могли это сделать. Сколько вам лет?
За мужа ответила Элизабет:
— Через два месяца Джону будет двадцать три.
— Какой он глубокий старик! — Все рассмеялись, и Коулмен добавил: — У вас еще есть время.
— Я знаю, — сказал Александер медленно, словно понимая, что все его аргументы звучат неубедительно. — Беда в том, что моя учеба будет означать большие финансовые трудности для нашей семьи, когда мы только встаем на ноги. Кроме того, ребенок… — Он не закончил фразу.
Коулмен взял со стола стакан молока, сделал большой глоток и сказал:
— На медицинском факультете много студентов, имеющих детей и финансовые проблемы.
— Я говорю ему то же самое! — порывисто воскликнула Элизабет и подалась вперед. — Я очень рада, что не одна так думаю.
Коулмен вытер губы салфеткой, положил ее на стол и посмотрел в лицо Александеру. Кажется, его первое впечатление от встречи с этим молодым лаборантом оказалось верным. Парень интеллигентный и добросовестный; кроме того, он интересуется своей работой. Это было ясно с первого взгляда.
— Знаете, что я думаю, Джон? — сказал Коулмен. — Я думаю, что если вы действительно хотите быть врачом, но не поступите на медицинский факультет, хотя имеете такую возможность, то потом будете жалеть об этом всю жизнь.
Александер опустил глаза, машинально вертя в руках нож и вилку.
— Ведь правда же, что у нас не хватает патологоанатомов? — спросила Элизабет.
— О да! — с жаром подтвердил Коулмен. — В патологической анатомии специалистов не хватает больше, чем в какой-либо другой отрасли медицины.
— Почему?
— Патологоанатомы нужны, чтобы двигать медицину вперед, а кроме того, заполнять бреши.
— Как это заполнять бреши? — живо среагировала Элизабет.
Коулмен вдруг подумал, что с этими молодыми людьми он чувствует себя свободно и непринужденно. Эти двое были как глоток свежего воздуха. Они казались ему невероятно молодыми, тем более в сравнении с доктором Пирсоном. Он уже был готов высказать вслух идеи, которые обычно держал при себе. На вопрос Элизабет он ответил:
— Медицина — это, если допустимо такое сравнение, война. И, как на войне, медики иногда совершают удивительные прорывы. Когда это случается, врачи бросаются туда, где наметился успех. В тылах знаний остаются бреши, которые надо заполнять.
— Заполнять их — это задача только патологоанатомов? — опять задала вопрос Элизабет.
— Это задача любой отрасли медицины, но в патологической анатомии для этого иногда больше возможностей. — Коулмен задумался, потом продолжил: — Есть и еще одно. Медицинские исследования в их совокупности напоминают постройку стены. Кто-то закладывает в нее первый камень знания, кто-то — второй, и она постепенно растет. Наконец кто-нибудь укладывает последний, завершающий камень — и стена готова. — Он улыбнулся: — Немногим дано совершить в медицине впечатляющий подвиг, не всякий может стать Флемингом[4] или Солком[5]. Самое большее, что обычно доступно патологоанатому, — внести скромный вклад в медицинское знание — в своей области и в свое время. Но он должен это сделать.
Джон Александер слушал Коулмена не менее заинтересованно, чем Элизабет.
— Вы будете заниматься в клинике наукой? — с искренним любопытством спросил он.
— Надеюсь, что да.
— И чем?
Коулмен заколебался. Прежде он никогда ни с кем об этом не говорил. Хотя сегодня он и без того сказал очень много; какая разница, если скажет еще что-то.
— Меня интересуют липомы, доброкачественные опухоли жировой ткани. Мы о них очень мало знаем, — оживился Коулмен. Заговорив о своем любимом предмете, он отбросил привычную холодность и сдержанность. — Бывают случаи, когда люди умирают голодной смертью, но при этом в их организме прекрасно живут опухоли. Я надеюсь… — Посмотрев на Элизабет, он внезапно замолчал и спросил: — Миссис Александер, что с вами?
Элизабет, с трудом хватая ртом воздух, судорожно прижала ладони к лицу. Потом она опустила руки и тряхнула головой, словно стремясь избавиться от какого-то наваждения.
— Элизабет, что случилось? — Александер вскочил со стула и кинулся к жене.
— Все… все хорошо. — Элизабет жестом отправила мужа на место. Она закрыла, потом снова открыла глаза. — Мне просто на какой-то миг стало больно. Сначала появилась боль, потом — головокружение. Но сейчас все прошло.
Она сделала глоток воды. Да, теперь и в самом деле все прошло. Да, боль была сильной, она вонзилась в тело тысячами раскаленных игл туда, где шевелился в ее чреве ребенок, а потом в голове возникла странная легкость и зал столовой закружился вокруг Элизабет.
— Это случалось с вами раньше? — спросил Коулмен.
Элизабет отрицательно покачала головой:
— Нет.
— Тыуверена, дорогая? — встревоженно спросил Джон.
Элизабет взяла мужа за руку:
— Перестань волноваться. Для родов слишком рано.
— Все равно, — посерьезнев, сказал Коулмен. — Я предлагаю вам позвонить доктору и рассказать ему, что произошло. Может быть, он захочет вас осмотреть.
— Я позвоню. — Она бросила на Коулмена теплый взгляд. — Обещаю.
В тот момент Элизабет действительно решила позвонить врачу. Но потом, выйдя из клиники, ей показалось глупостью беспокоить доктора Дорнбергера из-за единичного приступа боли, которая пришла и ушла очень быстро. Если это повторится, она, конечно, позвонит, но не сейчас. Элизабет решила подождать.
Глава 15
— Вы что-нибудь узнали?
Сидевшая в кресле-каталке Вивьен умоляюще посмотрела на вошедшую в палату Люси Грейнджер. Прошло четыре дня после биопсии и три дня после того, как Пирсон отправил стекла в Нью-Йорк и Бостон.
Люси покачала головой.
— Я скажу тебе, Вивьен, сразу, как только узнаю.
— Когда, когда же вы будете знать это точно?
— Может быть, уже сегодня, — буднично ответила Люси. Ей не хотелось показывать Вивьен, что и она встревожена долгим ожиданием. Вчера вечером она разговаривала с Джо Пирсоном; он сказал, что если к полудню не получит ответов по телеграфу, то сам позвонит консультантам и поторопит их. Ожидание было тягостным для всех, в том числе и для родителей Вивьен — они вчера прилетели в Берлингтон из Орегоны.
Люси сняла повязку с колена девушки. Заживление раны шло нормально. Снова перевязав ее, Люси сказала:
— Я понимаю, что тебе трудно ждать, но ты постарайся думать о чем-нибудь другом.
Девушка грустно улыбнулась:
— Это нелегко.
Люси, уже стоявшая в дверях, сказала:
— Тебе поможет один гость. Сегодня у тебя ранний посетитель. — Она открыла дверь и сделала приглашающий жест рукой.
В проеме возникла фигура Майка Седдонса в белой хирургической форме.
— Я вырвался на целых десять минут. Они твои. — Он подошел к Вивьен и поцеловал ее. Она зажмурила глаза и тесно прижалась к Майку. Он нежно провел ладонью по волосам Вивьен и ласково прошептал ей на ухо: — Наверное, это очень тяжело — просто сидеть и ждать?
— О, Майк, если бы я только знала, что меня ждет! Думаю, я бы так не переживала. Это так мучительно — неизвестность.
Он отстранился и посмотрел ей в глаза.
— Вивьен, дорогая моя Вивьен, как бы мне хотелось хоть что-то для тебя сделать!
— Ты и так много для меня сделал. — Вивьен уже улыбалась. — Хотя бы тем, что ты есть и что ты здесь. Я не знаю, что бы делала без… — Она замолчала, потому что Майк протянул руку и прижал палец к ее губам.
— Не говори так! Я должен был появиться, так было предопределено космическими силами. — Он широко улыбнулся. Он один знал, какая гнетущая пустота прячется за этой его улыбкой. Как и Люси Грейнджер, он прекрасно понимал, почему так долго нет ответа из отделения патологической анатомии.
На этот раз Майку удалось по-настоящему рассмешить Вивьен.
— Ерунда! Если бы я тогда не пришла на вскрытие и если бы тебе на глаза попалась другая студентка…
— Ох, ох! — тряхнул он головой. — Это тебе так кажется. А на самом деле с тех пор, как наши далекие предки, почесывая подмышки, спрыгнули с деревьев, наши с тобой гены стремились друг к другу сквозь пыльные пески времени, жизни и судьбы. — Он говорил первое, что приходило ему в голову, и только для того, чтобы что-то говорить, но это действовало!
— Майк, какую великолепную чушь ты несешь! Как я тебя люблю!
— Очень хорошо тебя понимаю. — Он слегка коснулся губами ее губ. — Думаю, что твоей маме я тоже понравился.
Вивьен слегка отстранилась.
— Вот видишь, как много ты для меня делаешь! Мне сразу надо было тебя спросить. После того как вы вчера ушли, все было нормально?
— А как же иначе? Я поехал с ними в отель. Мы сели за стол и немного поговорили. Мама была немногословна, но папа очень внимательно ко мне присматривался и, наверное, думал: «Что это за тип собрался жениться на моей прекрасной дочери?»
— Я сегодня расскажу ему, что ты за тип, — пригрозила Вивьен.
— И что ты скажешь?
— Ну, не знаю. — Она протянула руки, взяла Майка за уши и принялась разглядывать, поворачивая его голову то вправо, то влево. — Возможно, я скажу: «У него самые прекрасные в мире нечесаные рыжие волосы, очень приятные и мягкие на ощупь». — Она зарылась пальцами в его буйную шевелюру.
— Да, это здорово мне поможет. Какая свадьба без рыжих волос! Что еще?
— Я скажу: «Конечно, он далеко не красавец, но у него золотое сердце и он станет блестящим хирургом».
Седдонс притворно нахмурился:
— Нельзя ли добавить: «уникальным и блистательным»?
— Я скажу, если…
— Если что?
— Если ты меня поцелуешь.
Люси остановилась у двери главного хирурга клиники, легонько постучалась и вошла.
Оторвавшись от сводок, Кент О’Доннелл поднял голову и сказал:
— Сядь, дай отдохнуть своим старым изношенным костям.
— Теперь, когда ты это сказал, я почувствовала, что они и правда изношены. — Она упала в глубокое кожаное кресло напротив стола О’Доннелла.
— Сегодня утром ко мне приходил мистер Лоубартон, — сказал он Люси.
О’Доннелл вышел из-за стола, сел рядом с Люси в другое кресло и достал из кармана золотой портсигар.
— Сигарету?
— Спасибо. — Люси взяла сигарету, прикурила от зажигалки, которой щелкнул О’Доннелл, и глубоко затянулась успокаивающим дымом. — Родители Вивьен приехали вчера вечером. Естественно, они растеряны. Кроме того, они меня не знают. Наверное, поэтому мистер Лоубартон решил поговорить с тобой.
— Все хорошо, — заверил ее О’Доннелл. — Я сказал ему, что его дочь попала к самому лучшему врачу клиники, к врачу, в котором я уверен на все сто процентов. Должен сказать, что это его ободрило и немного успокоило.
— Спасибо. — Люси была очень благодарна О’Доннеллу за эти слова.
Главный хирург улыбнулся:
— Не надо меня благодарить, это честный и беспристрастный отзыв. — Помолчав, он спросил: — Что с девочкой, Люси?
Люси коротко пересказала О’Доннеллу историю болезни Вивьен, назвала предварительный диагноз и упомянула о биопсии.
О’Доннелл поинтересовался:
— Никаких проблем с патанатомией? Джо Пирсон все сделал вовремя?