Гимназия Царима Сурикова Марьяна
— Сам? — Послышался шорох бумаги. — Обычно у аристократов секретари послания составляют.
— Можно сказать, нам оказана большая честь. Видишь, вот оттиск внизу, похожий на отпечаток фамильного кольца, значит, письмо написано лично им, еще и подпись имеется: Эсташ тен Лоран.
— Печать на крылья похожа, а почерк у него красивый. Что про Маришку-то говорит?
— Вот эта строчка, глянь: «Не имею чести быть знакомым с вашей дочерью».
— О-о-о…
— Ну да.
— Думаешь, правда?
— Даже уверен. Сама посуди, какое положение у тен Лоранов и какое у нас. Мы даже в свете вряд ли могли с ним пересечься. А Маришка за время учебы тем более не была на таких мероприятиях. Это же элита, туда даже с очень большими деньгами вход закрыт.
— Ты абсолютно нрав. Но как объяснить Маришкино состояние? Дочка Эсташем тен Лоран бредит. Я несколько раз слышала, как во сне она его зовет.
— Я ради этого и летал в столицу, вопрос лично с директором школы обсуждал. Он даже пригласил на беседу преподавателя, специалиста по различным зельям, а после этого письма все и сошлось.
— Что в итоге?
— Думаю, придется согласиться, что приворотное средство, которое Маришка выпила, плохо на ее здоровье сказалось. Во-первых, директор с преподавателями разобрали состав по ингредиентам. Выяснили, что намудрили девчонки немного. Маришка вон одной травки больше, чем нужно, положила. Мне еще доктор говорил, что, если у дочки чувствительность повышенная к какой-то составляющей, это может к отравлению привести. Ну а во-вторых, касательно влюбленности ее, там тоже пояснения сделали. Ученицы ведь средство выпили, чтобы в споре выиграть, кто больше теонов покорит, но, как преподаватель объяснил, если с ингредиентами напутать, эффект на противоположный меняется. И Маришке достаточно было после зелья просто имя мужчины услышать, чтобы как будто влюбиться. Начудили они с варевом, я тебе скажу.
— А Эсташ тен Лоран, выходит, в школе не появлялся?
— Уверен, что нет. И письмо это совсем с другого конца Кенигхэма отправлено. Я конверт изучил досконально. Оно из зоны пустынь пришло. Туда еще гвардию Роберта послать собирались, новые территории исследовать. Помнишь?
— Как же не помнить? Напугали меня тогда, ведь опасно в пустынях, земли неизведанные совсем. Что наследник известного рода там позабыл?
— Кто его знает? Скучно на балах да приемах стало, вот и подался. Острых ощущений захотелось.
— А слабость Маришкина чем объясняется? Тоже все на зелье списали?
— Им теперь только этим и прикрываться, а иначе ведь не гимназистки глупые виноваты, а руководство школьное. Директор даже лично записку подписал, хотел меня успокоить.
— Какую записку?
— К светилу столичному. Говорят, очень известный врач, но просто так к нему не попасть, по знакомству только. А директор с ним чуть ли не дружбу водит. Вот рекомендовал Маришку показать, говорил, там и приворот, и последствия отравления, все снимут. Завтра дочку в дорогу собери, повезу ее в столицу.
Укутав меня, точно летели не в Сенаториум, а на север страны, мама дала с собой в дорогу еще горячих пирожков и любимый чай моего наставника.
— Передашь учителю, если там встретитесь, — улыбнулась она, — за эти дни уже несколько писем от него пришло, все спрашивает, как ты.
— Спасибо. — Я положила коробку рядом на сиденье и поцеловала маму, а после помахала ей на прощанье из окошка взлетевшего экипажа.
Судьба оказалась ко мне добрее, чем можно было надеяться. В этой новой жизни я была знакома с Олайошем. Он перевелся в элитную гимназию Кенигхэма два года тому назад и преподавал магические плетения. Интересно, а раньше ведь вел совершенно другой предмет, только я позабыла какой.
С каждым новым днем все больше подробностей стиралось из памяти, точно терялись воспоминания, которых и не было вовсе. В первый момент после пробуждения дома я ощущала панику, когда на меня накатывали разом прошлое и… я бы назвала его будущим, ведь оно случилось после, однако формулировка «другое прошлое» подходила больше. Сперва казалось, что разум серьезно пострадал и налицо явные признаки сумасшествия, выручали лишь три самых ярких картинки, оказавшиеся последними в той жизни: золотая статуя, туманное ущелье и алая вспышка от меча Царима.
Даже не верится, что он подчинился моему желанию. Насколько же велико было его изумление, когда незнакомая жрица выпала из пространства прямо в огненный круг, если даже высший пропустил роковой удар, увидев меня там. Какие чувства защитник испытал, только что потеряв, не сумев уберечь и вдруг снова встретив? Какой силы эмоции заставили его позабыть обо всем и опуститься предо мной на колени? Он успел разрубить кольцо времени в последний момент. Сумел ли понять, из какого далекого времени я пришла, и осознать, что есть надежда, что жрицы вернутся? Защитник сразу меня послушал, не усомнился ни на миг. Не понадобилось доказательств, уговоров, на которые попросту не хватило бы времени. Впрочем, Эсташ всегда был таким… или Царим.
В подобные моменты, когда начинала задумываться, стараясь припомнить детали, все ускользало, сменяясь другими воспоминаниями. Я хотела уловить подробности прошлой жизни, а память услужливо подбрасывала детали из этой. Безумно желала вспомнить дорогое лицо, но день за днем его облик тускнел, зато я отчетливо припомнила происшествие с зельем.
Глупый спор с моими одногруппницами. И дело было вовсе не в том, чтобы очаровать больше теонов и получить статус королевы гимназии. Разве может считаться приобретенный путем обмана статус настоящим? Все обстояло иначе. Я убеждала девчонок, что глупо использовать приворот, пытаясь вызвать чьи-то чувства, и некоторые подруги встали на мою сторону. Остальные поддержали вечную противницу по школе — Иреллу, она утверждала, будто чувства есть чувства, наведенные они или настоящие. Я предложила ей доказать все на практике.
Приворот предполагалось сварить кратковременный, на пару дней, не больше, а в итоге половина экспериментаторш отравилась. Следовало внимательнее отмерять ингредиенты, хотя не берусь утверждать, что здесь обошлось без вмешательства Иреллы, уж очень гаденькая была эта тэа. Вполне могла подсунуть нам что-нибудь в процессе варки.
Жаль, безумно жаль, что моя нынешняя гимназия называлась Кенигхэмской, а не Царимской и в этой жизни рядом не было Доминики, Селесты и остальных девчонок из нашей группы. Их лица я тоже постепенно забывала, как и совместные игры, проказы, споры. Кажется, прежде все было лучше и светлее. В школе на краю света сам воздух казался чище отравленного снобизмом и властью воздуха столицы. Однако я никогда не училась в гимназии Царима.
Башни вот уже многие века стояли непоколебимо и служили нам защитой от тварей. Защитники, едва достигнув совершеннолетия, отправлялись в древние сооружения на службу, и их количество там никогда не уменьшалось. Отношение к истинным воинам в этой реальности было совсем иным. На них практически молились, их почитали, не существовало несправедливых законов, лишавших их семьи содержания. Они были недосягаемой верхушкой, элитой, по-прежнему закрытой и обособленной, только теперь никто не думал упрекать их за это, ведь они берегли нас, людей.
Когда-то Царим исключил саму возможность возрождения чудовищ, а теперь они существовали. Ценой своей жизни защитник поймал их всех в ловушку, чтобы не допустить повторения страшного прорыва, чтобы не потерять вновь самое дорогое, а в итоге люди легко позабыли об этом подвиге.
Зато сейчас даже в школе нам рассказывали о «приходивших извне», говорили, что у них существует строгое подчинение, например, как у Архъаны и ловцов. Управляют всегда более умные, направляя вперед более сильных. И если вам удалось сбежать от страшного монстра, это не значит, что с другой стороны не ждет кукловод, который дергал марионетку за ниточки. Нас учили предвидеть, рассчитывать собственные силы, чтобы уметь противостоять, но совершеннее защитников никто не мог совладать с чудовищами. И в этой реальности рождались наследники неизмененной крови, передавали потомкам свой дар и память, а самым легендарным было имя Царима и наследников его рода. Ведь с главной битвы, унесшей жизни многих, когда последний удар воина лишил чудовищ поддержки, твари больше не смогли собрать достаточно сил, чтобы прорвать оборону крепости.
Вероятно, в тот момент, когда монстр подло ударил Царима в спину, я пожелала, чтобы высший никогда не возродился вновь. Было ли это молитвой или причина крылась в переполнявшей меня силе жриц? Я тогда даже не стремилась загадать, поглощенная совсем другими эмоциями, но, кажется, желание исполнилось.
Что изменилось в моей семье, в моей жизни? В этой реальности о жрицах не знали, как и в той, но Олайош однажды поведал мне об одаренных девушках. Говоря о собственной службе в башнях, упомянул об ущелье, а после рассказал о хранительницах, попросив никогда ни словом не упоминать о них в разговоре с другими. На тот момент я, конечно, не знала о собственном даре, как и не знала об Эсташе тен Лоран. В новой жизни моя семья владела рудниками и благодаря добытому в них металлу считалась очень богатой, однако вращаться в кругах, куда допускались самые высокородные представители света или связанные родством с защитниками, мы не могли. Даже просто попасть на прием, устраиваемый старинными семьями, было большой проблемой. А потому все прочие мои переживания по силе перекрывала мучительная тоска по Эсташу.
Меня мало что интересовало, одно только имя крутилось в голове, один образ преследовал постоянно, и только о нем я могла думать. В доме собрали целую кипу журналов с любой информацией касательно рода тен Лоран, и их я перечитывала снова и снова, хотя сведения подавались в общем виде и без подробностей.
Пока еще были свежи воспоминания, раз за разом переживала его гибель, а после повторную смерть Царима. Просыпаясь ночами, глотала слезы, вспоминая, как он опустился на колени, как отвлекся, и задавалась вопросом: не я ли погубила его, не я ли запустила цепочку перерождений, заставляя наследников Царима погибать? Не передать, как мучилась от осознания этого, а потому снова и снова хваталась за журналы, упоминающие о жизни Эсташа. Мне безумно хотелось встретиться с ним, и однажды я попробовала загадать, но…
Не вышло.
Вновь и вновь повторяя разные формулировки, пыталась пожелать полнейшую мелочь, самый ничтожный пустячок, но нет. Наверное, тем желанием, невероятным по силе и энергии, которая требовалась для его исполнения, я выпила досуха собственный дар. Перевернув весь мир с ног на голову, расплатилась за это умением воплощать в реальность собственные мечты. А ведь так хотелось загадать случайную встречу с мужчиной, который стал совсем недосягаем.
— Хороший район, спокойный, презентабельный, — твердил специалист по поиску и съему жилья.
Папа подобрал лучшее агентство в столице, поскольку не собирался останавливаться в гостинице и жутко их не любил.
— Здесь по соседству живут самые уважаемые люди и первые лица Сенаториума. Вон тот роскошный особняк рядом с вашим принадлежит самому сенатору Орселю.
Кому?
У меня сердце екнуло и в груди похолодело.
— Я знаком с сенатором, — не без тайной гордости ввернул отец.
— О, это прекрасно!
— Приятные соседи — залог спокойной жизни.
— Вы, бесспорно, правы. — Мужчины посмеялись удачной шутке, а я зацепилась за папин рукав и вмешалась в их разговор:
— К чему нам такой огромный особняк? Когда я поправлюсь, то вернусь в школу, а ты поедешь домой. Может, стоит подобрать дом попроще?
— Ну, во-первых, дочь, я уже внес залог, во-вторых, дома попроще представляют собой однотипные коробки, и к ним не прилагается собственный сад, а тебе необходимо каждый день гулять на свежем воздухе. И в-третьих, мы с мамой подумываем переехать на летний сезон в Сенаториум, поближе к вам с Робертом. Твоего брата вскоре должны перевести в столицу.
Папа бросил взгляд на меня и встревожился:
— Ты опять бледна, Мариона. Это перелет так сказался?
Приступы слабости в последнее время посещали меня часто, хоть и накатывали необъяснимо и спонтанно. Вот и сейчас упадок сил наступил, когда я услышала имя Орселя, я даже ногу на ступеньку занести не могла, хотя отчетливо объяснить, чего испугалась, не выходило. Ведь соседство наших особняков вовсе не означало повторения той прежней истории. Однако паника нахлынула сама по себе, неожиданная и неконтролируемая.
— Ничего, ничего, доченька, сегодня уже врач приедет, осмотрит тебя. Он же светило, быстро на ноги поставит, а пока стоит прилечь. — И папа с агентом подхватили меня под руки и повели в дом.
Прославленный доктор много времени на осмотр не потратил, а резюмировал мое состояние следующими слова: «Ну, все понятно. Сильное отравление, интоксикация всего организма, налицо признаки магического приворота».
Папа скептически хмыкнул, поскольку заключения светила соотносились с позицией директора школы, однако расходились с мнением нашего семейного врача, утверждавшего, что я, по сути, здорова.
— Я выпишу капли, которые непременно помогут и уберут слабость, а приворот снимем прямо сейчас. Откиньтесь на спину, дорогая, прикройте глаза. Могут быть неприятные ощущения, покалывание в грудной клетке, не стоит обращать внимания.
Я послушно сделала как велели, и врач начал водить над моим телом руками и что-то шептать. Сперва было тепло, потом действительно появились покалывания, и ощущения нарастали так, что даже стало больно и грудь сдавило. — Потерпите, потерпите, совсем немного осталось. Вдохните.
В следующий момент терпеть стало совсем сложно, а потом будто что-то тренькнуло в груди, как отпущенная тетива, которая сперва больно бьет по пальцам, а затем отскакивает, оставляя бедные конечности гореть. Вот и в груди возникло похожее ощущение. Я бы описала это так, что бедное сердце не выдержало попыток вытравить из него Эсташа и горячо этому воспротивилось.
— Выдохните. Готово. Осталось только выпить вот это. Ну же, будьте послушной девочкой. Вещь хоть и горькая, но действенная.
Это было не просто горько, а отвратительно горько, но разве со светилом поспоришь? Особенно с таким, кому страшно слово поперек сказать. Этот точно обрубит раз и навсегда: «Не нравится, ищите другого врача».
— Полчасика подождем, эффект будет весьма и весьма ощутимым. Увидите сами. — И доктор вольготно развалился в кресле и даже задремал. Мы с папой сидели тихо, боясь его разбудить. Глаза врач открыл ровно тридцать минут спустя, словно внутри его сработал магический будильник.
— Отличненько, взглянем…
Он потер руки и склонился надо мной, проводя повторный осмотр.
— Ну вот, я же говорил. Видите? — Он махнул рукой, призывая отца выступить свидетелем и убедиться в безусловном врачебном таланте.
Папа с выводами не спешил, а в первую очередь уточнил у меня: «Как себя чувствуешь?»
— Как будто легче стало и слабость не такая сильная.
— Не как будто, дорогая, а значительно легче. Итак… — Врач достал из саквояжа и сунул папе в руки пузырек с приклеенной этикеткой. — Вот это принимать пять раз в день, строго по часам и не пропускать. Через неделю она полностью поправится.
Глава 19
ОБМАН
Убедиться в правоте доктора мы смогли уже на следующий день, когда я проснулась сама, и папе даже не пришлось долго будить, как это бывало в последнее время. А самым приятным сюрпризом в тот день стал визит любимого наставника. Все такой же цветущий и довольный жизнью Олайош ворвался в наш дом ближе к вечеру, был радушно принят и допросил меня с пристрастием о нынешнем состоянии. Папа пригласил наставника к ужину, и тот с удовольствием согласился. Время мы провели просто чудесно, даже я, если не считать легкой грусти, возникавшей при взгляде на учителя.
До дверей провожали его вместе. Чтобы не пугать отца новым всплеском интереса к защитнику, я словно ненароком поинтересовалась о семействе тен Лоранов, придумав, что услышала в столице про их особняк, который и правда описывался в одном из журналов. Что в прошлой жизни, что в этой неизменной осталась моя любовь к старинным строениям, и о ней Аллар был хорошо осведомлен.
— Ты бы желала посмотреть на их особняк?
— Я не могу. Это закрытая часть города, где стоят только дома защитников, туда невозможно попасть и охрана очень серьезная.
— Я приглашен на торжество по случаю помолвки, если хочешь, попробую раздобыть еще одно приглашение. Вероятно, ты достаточно окрепнешь к тому моменту.
Приглашение на помолвку Эсташа? В этот миг такая резкая боль скрутила все тело, что я выпалила:
— Нет!
Вышло резче, чем хотелось бы, и, совершенно смутившись под удивленным взглядом Олайоша, попыталась оправдаться:
— Нет — в том смысле, что уверена, лучше станет. Мне уже намного легче. Однако буду чувствовать себя не в своей тарелке, словно навязалась. Благодарю за ваше щедрое предложение, арис.
— Как хочешь, девочка. — Он улыбнулся знакомо, по-доброму. — Ты, главное, не болей больше и не пугай старика. А то ведь места себе не находил, когда любимая ученица перестала на уроки приходить. Уж этот случай вас, неразумных, научит не пить на спор всякую гадость.
— Конечно. — Я нашла в себе силы улыбнуться в ответ, а арис немного задержался возле открытой двери и внимательно на меня посмотрел:
— Если вдруг что-то понадобится, Маришка, и смогу помочь, просто дай знать.
Я даже немного растерялась из-за резкого перехода от шутливости к серьезности и ответила:
— Обязательно, арис, спасибо.
Лекарство столичного доктора хорошо помогало. Я почти вернулась к нормальному ритму жизни и уже задумывалась над тем, что пора отправляться в гимназию. Из школы приходили послания каждый день с вопросами о моем самочувствии, а отец отошел от первой, самой гневной реакции, и уже не заводил разговоров о том, чтобы я сменила место учебы. И вот стоило мне только настроиться на возвращение, как произошло еще одно событие.
Спускаясь по ступенькам в холл, я оказалась внизу в ту минуту, когда слуга отворил входную дверь и впустил в дом высокого мужчину в плаще. Когда незнакомец снял его, я застыла на самой нижней ступеньке.
Сенатор!
Астаил вскинул голову и заметил меня. Первый взгляд, быстрый, оценивающий, прошелся по всей моей фигуре, замер на лице, но тут сенатор улыбнулся и склонил голову:
— Добрый вечер. Мариона, если не ошибаюсь?
Чувства, охватившие меня, можно было охарактеризовать как прокатившийся от самого горла и до кончиков пальцев ледяной внутренний озноб, лишивший на время способности вежливо приветствовать гостя. Это была наша первая встреча, и я вдруг вспомнила ощущения беспомощности, растерянности и страха, испытанные в иной жизни, когда, разговаривая о посторонних вещах, сенатор вдруг абсолютно спокойно предложил мне ужасную сделку.
— Сенатор Орсель! — Громкий голос искренне обрадовавшегося приходу гостя отца вывел меня из ступора. — Вы уже здесь! Я боялся, что и в этот раз дела не позволят присоединиться к нам за ужином. Где же ваша супруга и сын?
Орсель оторвал взгляд от меня и улыбнулся, пожал протянутую руку и притворно (он всегда притворялся, потому что был жестоким, расчетливым и умным змеем) вздохнул:
— Супруга нездорова.
— О, простите. Полагаю, временное недомогание.
— К большому сожалению, все гораздо серьезнее, но мы не теряем надежды.
— Конечно, конечно. Медицина сейчас достигла таких высот… — Папа попытался уйти от щекотливой темы. — А как ваш сын?
— Он в гимназии.
— Насколько помню, в Анрийской?
— Верно. На мой взгляд, она одна из лучших.
— Как и Кенигхэмская.
— Бесспорно. Требования в обеих достаточно строги, что, безусловно, радует. При этом Арто учится лучше всех на курсе и подает большие надежды. Преподаватели его хвалят.
Арто. Я вспомнила юношу, не дававшего мне прохода три года подряд. Каким он был сейчас? Наверное, для семьи Орселя мало что изменилось, как и для моей, ведь основные перемены коснулись жизни защитников. Но самое яркое, что вспоминалось об Арто, были не подначки и обиды с первого дня в школе Царима, а его руки, крепко обнявшие в последнем желании уберечь. Он оказался лучше и смелее, чем я могла представить, невольно сравнивая его с жестоким отцом.
— А это ваша очаровательная дочь, полагаю?
Воспоминания отступили так же резко, как и нахлынули.
— Да, познакомьтесь, — Мариона.
Весь вечер, пока мы сидели за общим столом, а сенатор очаровывал остроумной беседой, я холодела от страха. Решение завтра же вернуться в гимназию только окрепло. Подальше, подальше от этого мужчины, пока он не нашел способ сломать мою новую судьбу!
На середине беседы с отцом, когда Астаил коснулся в разговоре наших рудников, у меня вилка выпала, громко звякнув о край тарелки. Я быстро извинилась и спрятала дрожащие руки под стол, а мужчины продолжали обсуждать свои дела. Причем сенатор привел какие-то характеристики нашего металла, еще что-то, мне непонятное, производя впечатление человека, хорошо разбирающегося в конкретном вопросе. И не сказать чтобы он настойчиво выпытывал подробности, но меня его интерес просто оглушил. В прошлый раз я стала неким приятным дополнением к собственному приданому, потому что Орселю очень нужен был рудник.
— Он обладает такими уникальными свойствами, — говорил меж тем сенатор, — которые позволили бы создать почти совершенное оружие. Согласитесь, без защитников мы, люди, слишком уязвимы. Даже в приграничье невозможно поехать без их на то разрешения.
Что ответил папа, я не расслышала. В голове стучало набатом: «Совершенное оружие, совершенное оружие».
Каждый новый взгляд мужчины, брошенный в мою сторону, заставлял внутренне вздрагивать. До конца вечера я так и не высидела. Ушла, сославшись на усталость, но в комнату не поднялась.
Сенатор не просто так нашел время заглянуть к нам в гости. Этот змей уже что-то задумал. Он привык использовать людей для своей выгоды и пользы, ведь не зря и в новой реальности добился прежних успехов, заняв очень высокий пост. Мне необходимо было понять, каким образом он собирался добиться желаемого в этот раз, потому я и караулила, спрятавшись под лестницей, откуда видна была дверь в столовую. Папа с Орселем действительно вышли немного позже и направились к кабинету.
Точно вор я кралась за ними, а когда дверь в комнату захлопнулась, приникла к ней ухом, чтобы подслушать.
Сперва речь велась о каких-то векселях и вложениях. Из сказанного я уловила основную мысль, которую хотел донести до сенатора отец: все богатство семьи Эста в рудниках. В прямом смысле. Все было вложено в разработку того самого металла, а прибыль тратилась на нужды семьи.
— Пора задуматься о новых вложениях, — говорил сенатор, и мое сердце сжималось от дурного предчувствия. — Прекрасно понимаю, каковы траты в свете, и знаю, сколько уходит на содержание семьи, на гвардию и обучение в лучшей гимназии, только потеря рудников может грозить вам разорением.
Папа, не верь ему, пожалуйста. Что бы он ни говорил, к чему бы ни склонял, не иди на поводу. Не соглашайся на его предложения!
— Насколько велика вероятность принятия этого закона?
Закона?!
Сердце так екнуло, что показалось, будто его стук могут услышать за дверью.
— О нем даже не объявлено официально, а потому есть надежда, что удастся отложить рассмотрение и отсрочить на неопределенный срок. Все зависит от количества моих сторонников. Поверьте, я активно склоняю остальных сенаторов разделить мою позицию.
— Спасибо. Даже не знаю, что бы мы делали без вашей помощи, Астаил.
— Но задуматься о новых вложениях стоит.
— Да, безусловно. Только они в данный момент могут пошатнуть мое положение. Прежде чем что-то начнет приносить доход, придется потратить большую сумму. Это грозит нам огромными долгами в случае принятия закона. Необходимо обезопасить семью.
— Согласен, и у меня есть одно предложение…
А дальше то ли сенатор перешел на шепот, то ли позаботился магически обезопасить кабинет от прослушивания, но их голоса стихли. Что Астаил хотел предложить отцу, в тот вечер узнать не удалось.
К огромному сожалению, врач не позволил вернуться в школу на следующий день, более того, потребовал (если я так сильно желала как можно скорее приступить к учебе) провести последние дни дома и набраться сил. Даже поездки в магазин были отменены, а прогулки ограничены садом. Папа, убедившись, что доктор знает свое дело, настоял, чтобы я придерживалась рекомендаций. Возразить было нечего, но, мучимая неясной тревогой, я написала Олайошу, попросив его приехать перед выходными. А однажды, гуляя вечером в саду, услышала оклик «Мариона», заставивший замереть на месте от испуга. По ту сторону ограды, увитой густыми лианами, которые на моих глазах расползлись в стороны, стоял Астаил Орсель.
— Добрый вечер, — улыбнулся он мне. — Он сегодня чудесный, не правда ли?
С этой минуты он мне таким не казался. Я вся подобралась и замерла, как перед ударом.
— Действительно чудесный. Сенатор, извините, но мне нужно идти.
— Не стоит грустить из-за известий, Мариона, все еще может разрешиться к лучшему, — донеслось в спину.
Нехорошее предчувствие заставило замедлить шаг.
— Что?
— О, отец вам не сказал о последних новостях? Тогда извините.
— Новостях? — Я не смогла заставить себя проигнорировать его слова, тревога била в колокол.
Накануне как раз пыталась убедить отца не связываться с сенатором, а он только посмеялся. «Астаил не предлагает того, чего не предпринял бы сам. Утверждения, будто сенатор пытается втянуть меня в сомнительную аферу, когда он рискует не меньше и наравне с нами окажется в проигрыше, совсем нелогичны», — говорил отец. И убедить папу не выходило. Помимо ничем не обоснованных аргументов я располагала весьма скромными доказательствами — собственными предчувствиями. Досадно, что в этой реальности я никогда прежде не интересовалась денежными вопросами, и отец по праву считал только себя ответственным за благополучие семьи. Конечно же он не рассматривал различные страхи и подозрения как веский довод. «Просто Астаил тебе не нравится, — вынес вердикт отец, — и твое состояние еще не пришло в норму, поэтому эмоции бушуют. Ничего, дочь, все разрешится благополучно».
— О чем не сказал мне папа? — Я еще на шаг отошла от ограды и руки спрятала за спину, на всякий случай.
— Как наш совместный вклад оказался неудачным. Наверное, вы меня вините в случившемся? Простите, что поднял этот вопрос, я полагал, вас следует успокоить. Есть еще шанс получить выплаты…
Нет! Нет! Не хочу слушать сейчас. Не надо мне рассказывать. Не останусь и не попадусь снова. Не желаю оказаться перед выбором, в котором принять можно лишь один вариант развития событий. Сперва выясню все, но не у вас, Астаил.
— Простите, — перебила я мужчину, — мне что-то нехорошо, давайте перенесем на другой раз, сенатор.
— К чему эта официальность, Мариона? Зовите меня по имени, Астаил. — Он улыбнулся и слегка поклонился, а я помчалась по дорожке к дому.
Возможно, дело было в моем моральном состоянии в целом (непросто балансировать на грани, разрываясь между двумя реальностями, путаясь в воспоминаниях и то и дело норовя сорваться, потерять понимание, где я настоящая), иначе как объяснить, что не выходило совладать с волнами паники, успокоиться, прийти к некоему рациональному решению? В голове лишь стучало: «Почему Орсель снова на моем пути?» А хуже всего было то, что меня начали терзать сомнения: «Вдруг именно он и есть моя судьба? Возможно, она уготовила мне жизнь с мужчиной, вызывающим лишь дрожь отвращения, в то время как любимый человек всегда останется далеким и недосягаемым, и этого не изменить».
Нервный озноб и головокружение — вот до какого состояния я себя довела подобными размышлениями. И вечером, ожидая возвращения отца, весь день занимавшегося делами в городе, я не находила себе места. Однако добил меня неожиданный подарок.
Черный лебедь влетел в окно, покружил под потолком и уронил на пол длинную коробку. Я отшатнулась от нее, словно от ядовитой Архъаны. Черные блестки переливались и сверкали, а ленты развязались сами. Крышка отскочила в сторону, и воздух наполнил приятный аромат. Нежный цветочек покачивался на тонком стебле, поражая своей хрупкостью и красотой, а я снова начала трястись и закрылась руками, будто вот-вот ожидала услышать свист отравленных шипов.
Все повторяется! Высшие силы! Повторяется! Он найдет способ, как обмануть всех, как обмануть саму жизнь! И обыграет, вновь обыграет! Астаил уже начал свое представление.
Со всех ног я помчалась в кабинет отца и, ворвавшись туда, принялась рыться в документах. На столе их была целая кипа, но разобраться в чем суть я смогла, лишь пересмотрев не менее полусотни различных бумаг. Первым попался на глаза экземпляр уже знакомого мне закона, отпечатанного на бумаге, которую невозможно подделать. Она искрила под пальцами, а магический оттиск герба Кенигхэма переливался в уголке. Одно лишь отличие: его только собирались принять, и подписей внизу не было. Он пока находился на рассмотрении в Сенате. Закон о владении землей с полезными ископаемыми. А вот под ним обнаружился вексель. Трясущимися руками схватила его и принялась читать. Согласно бумаге, папа совместно с Орселем вложился в какие-то копи. Сумма вклада потрясала воображение и была одинаковой у обоих вкладчиков. Пытаясь дотянуться дрожащей рукой к графину с водой, я смахнула с края стола газету. Присела на корточки, попыталась поднять развернутый лист и выронила графин. Вся бумага мигом промокла, и на месте статьи, рассказывающей о банкротстве горнодобывающей компании, расползлось темное пятно.
О!
Я уронила голову на руки. Перед глазами рисовалась картина, как Орсель провел папу. Сперва убедил в необходимости вложиться куда-то кроме рудников, что было логичным и оправданным поступком в преддверии принятия подобного закона. Опять же, вращаясь в кругах власти, где обсуждались различные законопроекты, Астаил был настоящим кладезем информации. Естественно, и данные о различных компаниях ему было проще получить, а чтобы поймать отца на крючок, он пожертвовал огромной суммой. Сенатора даже не в чем было упрекнуть, разве только в том, что информаторы его провели и он оказался пострадавшей стороной. Только я понимала: Орсель нарочно пошел на подобный шаг, желая, проиграв одну битву, победить в войне.
Чего же теперь Астаил мог потребовать — в частности, от меня — ради спасения семьи? Того же, что и в прошлый раз. Прикрыв глаза, словно наяву услышала его голос: «Я могу гарантировать, что закон не примут, но вы должны согласиться на мое предложение».
Светлые силы! Что же мне придумать, как опередить его? Сбежать и спрятаться? В таком состоянии я далеко не уйду, да и папа все сыскные службы поднимет на ноги. Ведь пока мы еще не разорены, денег на поиски хватит.
Я пришла в такое дикое волнение, что почти уверовала во всемогущество сенатора и приписывала ему сверхъестественные магические способности. Пальцы тряслись, по щекам текли слезы.
— Маришка!
Дернулась всем телом от неожиданности и страха, хотя голос звал тихо и спокойно.
— Арис!
Олайош, неслышно вошедший в комнату, явно не ожидал, что я резко вскочу на ноги и кинусь ему на грудь.
— Арис! Арис!
— Девочка, что ты… Где-то болит? Плохо тебе?
Я ревела и ревела. Аллар пытался сперва объясниться: «Получил послание, приехал, слуга впустил в дом, тебя нет нигде, стали искать, а тут вдруг…» Он сам себя оборвал на полуслове, обнял крепко и держал до тех пор, пока всхлипы не стали реже и истерика не пошла на убыль. Усадив на диван и тихонько поглаживая мои руки, он заглянул в заплаканные глаза:
— Ну, что у тебя случилось? Рыдаешь, будто весь мир рухнул.
Рухнул, мой мир рухнул. Я Эсташа потеряла, а судьба взамен подкинула Астаила.
— Девочка, не молчи. Ну чем могу помочь? Скажи хоть что-то!
Я подняла голову, долго-долго смотрела на него, и когда в голове окончательно оформилась мысль, единственная показавшаяся правильной и по-настоящему спасительной для всех нас, я наконец решилась:
— Женитесь на мне, арис, — прошептала я.
— Что? — Полное недоумение высветилось в глазах Олайоша, морщинки прочертили высокий лоб.
А я вместо ответа, чувствуя, как снова начинают мелко дрожать руки, встала на колени и изо всех сил обняла ноги наставника:
— Помогите! Женитесь на мне, арис.
В тревоге Аллар смотрел на опущенную голову плачущей девушки, растерянно поглаживал растрепавшиеся волосы и слушал сумбурные объяснения. Сперва совсем ничего не мог понять, а после принялся выстраивать общую картину по обрывкам фраз.
Он сделал вывод, что Мариону шантажировал некто, обладающий немалой властью, кто-то, задумавший жениться на девочке из-за ее приданого. В этот момент на место встали некоторые детали головоломки, в которой он не мог разобраться с тех пор, как увидел любимую ученицу после болезни. Тогда его поразили необъяснимые перемены в Марионе, он явственно ощутил непохожесть этой Маришки на ту, другую, которую знал все два года. Из веселой и смешливой гимназистки она вдруг превратилась в задумчивую, молчаливую девушку со странной тоской в глазах. Чувство, будто в одночасье повзрослела на несколько лет.
Что произошло? Он не взялся выяснять у нее в тот свой приезд, поскольку она едва пришла в себя и выглядела слишком слабой, зато теперь сумел объяснить эту печаль сложной ситуацией, в которой Мариона оказалась. Предложенный выбор был настолько нежеланным, что сейчас спровоцировал совершенно несвойственную девочке истерику. Спасение для себя она видела в браке с Алларом и так горячо убеждала его согласиться, что он даже боялся начать спор. Не желал вновь увидеть ее слезы и всерьез опасался, как бы девушка вновь не свалилась из-за болезни теперь уже душевного характера.
— Тише, тише, милая. Неужели твой отец не может разобраться с тем самым человеком? Почему не расскажешь родителям, не снимешь этот груз со своих плеч?
— Папа уже в ловушке. — Приглушенные слова звучали неразборчиво, но имя Аллару разобрать удалось. — Сенатор Орсель нас не отпустит. Я могу помешать ему только сейчас, пока есть возможность. Нужно спешить, нужно. Я не достанусь змею, и рудник тоже, ничего он не получит. Не позволю снова навредить ему. Не позволю!
— Кому навредить, Маришка? — ласково спросил Олайош, но вместо ответа вновь услышал горький плач, сквозь который прорывались слова:
— Нужно спешить, нужно.
По всему выходило, что шантажировал Маришку сенатор Орсель? Этого аристократа Аллар не любил, хотя они совсем мало общались, да и встречались не более нескольких раз, случайно столкнувшись в свете. Олайош не признавал Орселя на некоем интуитивном уровне, хотя тот вел себя безупречно. Сейчас мужчина даже скривился при мысли, что подобный человек нацелился получить такую молоденькую и чистую девушку, а потом словно молнией пронзила мысль: «Но он же женат!»
— Ты не путаешь, Маришка? — нежно спросил он, ласково погладив темные прядки. — Ведь у сенатора уже есть сабен.
Плач стал тише, она вскинула голову, в глазах отразилось смятение, а надежда, горевшая в их глубине, начала угасать, точно маленький умирающий светлячок. Аллару вдруг стало нестерпимо больно при виде ее страдания.
— Вы не верите мне?
И такая обреченность прозвучала в ее голосе, что он испугался.
— Его жена сильно болеет и… впрочем, я понимала, никто не поверит, только надеялась, что именно вы…
Она не договорила, замолчала, спрятала лицо в ладонях и сидела у его ног тихо-тихо, а Олайош ощутил страх, потому что успел заметить безысходность в ее взоре. Молчаливая безнадежная покорность, которая жутко напугала. В голову закралась мысль: а что, если эта обреченность выльется в иное решение, которое и представить было страшно? Возможно, не зря девочка заболела столь серьезно, и дело вовсе не в последствиях отравления неумело сваренным зельем. Вдруг, если он сейчас уйдет, оставит ее в подобный момент, после помогать будет поздно? Ведь она уже даже не надеялась и больше ни о чем не просила.
— Маришка, — он снова ласково погладил ее волосы, — я тут, признаться, от счастья обомлел. Ведь уже раз двадцать предлагал тебе замуж за меня пойти, а ты все не соглашалась. Ну как я от такой сабен откажусь?
Он надеялся, что шутка немного разрядит обстановку, что Маришка сейчас улыбнется и хотя бы чуточку расслабится, а она подняла голову и совершенно серьезно ответила:
— Девятнадцать.
— Что? — не сразу сообразил Аллар.
— Вы предлагали девятнадцать раз, а на двадцатый я сама предложила.
Глава 20
ЗАМУЖЕСТВО
Олайош помог Марионе подняться наверх и собрать необходимые вещи, беспрестанно обдумывая ее слова и все еще не до конца уверенный в правильности принятого решения. Но снова и снова глядя на бледную, пошатывающуюся от слабости девушку, он не находил в себе сил ее переубедить. Она видела в этом браке спасение для себя, так неужели он ее подведет и бросит одну? После непременно придумает что-то, а пока… В этот миг Мариона снова покачнулась и выронила из рук небольшой саквояж. Аллар придержал девочку, после сам добавил к уже уложенным вещам пузырек с лекарством и постоял рядом, пока она писала ослабевшей рукой послание отцу. Взял ее вещи, накинул на дрожащие плечи плащ и вывел Маришку к ожидавшему его экипажу.
Да, в этой ситуации он поступил точно не как учитель, несущий ответственность за свою ученицу. Он поступил даже не как взрослый человек, который вряд ли бы сразу и без тщательных разбирательств поверил на слово юной девушке. Он среагировал исключительно как защитник, и пробудившиеся инстинкты оказались сильнее доводов рассудка.
К утру следующего дня Аллар неожиданно для себя вдруг оказался снова женат и увез юную супругу в родовое поместье. Она об этом просила, боясь встречи с разгневанным отцом. Олайош пока и сам видел, что Маришка не в состоянии с кем-либо объясняться. Создавалось ощущение, будто внутреннее напряжение давало ей силы ровно до того момента, когда у нее на пальце оказалось фамильное кольцо, подтверждавшее, что теперь она свободна от чьих бы то ни было притязаний. Девушка облегченно выдохнула — так, как если бы сбросила тяжелейший груз со своих плеч, а после упала прямо на руки Олайоша.
Наспех вынутое из саквояжа лекарство, которое Аллар по каплям влил в рот Марионы, привело ее в чувство, но бодрости не добавилось, и она быстро уснула под ритмичное покачивание летящей кареты.
Легкий ветерок шевелил за окном шары гортензий, приносил в кабинет приятный цветочный аромат. Веселое щебетание птиц и чудесная солнечная погода, однако, никоим образом не помогали Олайошу отвлечься. Перечитывая послание от айна Эста, он то и дело качал головой и печально вздыхал. Стоило только представить, как тот вернулся домой и нашел записку, в которой дочь заявляла, что сбегает со своим учителем, выходит за него замуж и папе с мамой не стоит переживать за нее или мешать ее счастью, как перед глазами вставало красное от гнева лицо пораженного отца.
— Ну и натворили мы дел, Маришка, — качал Аллар головой, — ладно ты, но я, я-то чем думал?
Разгневанный айн прислал ему послание размером не менее трех листов, исписанных мелким почерком, суть которого сводилась к той мысли, что Аллар соблазнил ученицу, воспользовавшись ее молодостью и неопытностью. Между этих строчек читался укор самому себе, что не разглядел за восхищенными фразами дочери об Олайоше зарождающуюся влюбленность, не предотвратил опрометчивого шага. Отец сокрушался, что не смог помешать тайной женитьбе. А заканчивалось письмо фразой: «Вы для нее слишком стары, разве сможете сделать мою дочь счастливой? Это пока она не понимает очевидного, а что будет потом?»
— Да, — вздохнул Аллар, — заварили мы кашу… Ну что ж теперь, буду расхлебывать, раз поддался на уговоры. Вот только поправишься, Маришка, и все-все мне объяснишь подробно и без истерики. Теперь ты в безопасности и, надеюсь, больше не будешь реветь и дрожать от страха.
Снова вздохнув, Олайош положил письмо на столик и крепко задумался, как быть дальше, однако поток его мыслей прервал тихий стук. В кабинет заглянула служанка, которую Аллар нанял для присмотра за Маришей. Вернувшись в поместье, когда солнце еще не встало, он сперва сам отнес спящую девушку в ее новую спальню, отдал необходимые распоряжения и только после этого позволил себе поспать несколько часов.
— Что случилось, Габриэла?
Едва увидев встревоженное лицо женщины, он тотчас поднялся из кресла.
— Айн, — поклонилась она, — сабен Аллар не просыпается.
Мелодичный звон колокольчика, раздавшийся у входной двери, заставил Олайоша со всех ног помчаться в главный холл. Распахнув створки настежь, он с громким возгласом, больше подходившим безусому мальчишке, крепко обнял стоявшего на пороге друга.
— Не передать словами, — увлекая в дом высокого мужчину, одетого в традиционный светлый костюм пустынной окраины Кенигхэма, твердил Аллар, — просто не передать словами, как я рад тебя видеть! Так боялся, что ты не приедешь.
— Разве я мог?
Читать бесплатно другие книги:
