Гимназия Царима Сурикова Марьяна
— Вы преподаете в гимназии, а не лечите. Не знаю, обладают ли защитники силой исцелять, но даже в таком случае нельзя браться за тяжелый случай…
— У моей дочери тяжелый случай? Маришка! — Папа бросился к кровати, а дона следом за ним.
— Я имела в виду, что самозваные лекари могут принести больше вреда, чем пользы. А девочка в порядке. У нее лишь рука пострадала. Очень удачное стечение обстоятельств.
Папа присел на кровать, тихонько погладил по голове, а я перевела непонимающий взгляд с Эсташа на возмущенную дону.
— Как — удачное? Арис Лоран ведь спас меня.
— Девочка, когда вас доставили в лазарет на диагностику, внутренние повреждения были несерьезны, больше всего пострадала именно рука, но и она срослась. Завтра снимем гипс…
— Зачем же вы ее ломали? — обратилась к Эсташу. В голове снова начинало шуметь, мысли путались, слова Эстелы совсем не совпадали с заключением, выданным незнакомой доной, в которой я признала-таки нового врача лазарета. И только поняв, что произнесла вопрос вслух, я сообразила, насколько большую глупость сделала.
— Вы — что? — Надо было видеть, как побелело лицо доны. — Что вы сделали?
Она быстро склонилась над моей рукой.
— Гипс наложен не нами, этот способ используют… Арис Лоран! Как вы осмелились?! Это подсудное дело. Вы понимаете, что вас заключат под стражу? Объяснитесь, объяснитесь немедленно!
Папа вскочил на ноги и замер рядом с врачом, сжимая кулаки, и эти кулаки были такими, что могли раскрошить в пыль твердую скальную породу.
— Не смейте на него кричать!
От гнева и отчаяния я даже привстала и оперлась ненароком на загипсованную конечность. А Эсташ, являвший собой живое воплощение ледяной статуи, мигом среагировал, обронив короткое «рука, Мариона», и потянулся ко мне. Думаю, это движение было неосознанным, продиктованным тревогой, а папа расценил его как попытку нападения. Он замахнулся на защитника, и его кулак с силой впечатался в молниеносно выставленную ладонь.
— А ну убирайтесь! Не прикасайтесь к моей дочери!
Тен Лоран просто защищался, потому что отец, снедаемый тревогой за меня, накрученный до состояния слепой ярости врачом, готов был выплеснуть весь гнев на того, кто, возможно, уже навредил бесповоротно его ребенку. Я понимала, защитнику ничего не стоит ударить в ответ так, что папа даже не поднимется, но Эсташ лишь блокировал его удары, отступая.
— Папа! Перестань!
— Айн Эста! Лазарет не место для драки! Айн! Я выгоню сейчас вас обоих! Тэа, не смейте вставать!
Врач надавила на грудную клетку, не позволяя мне подняться, и с неожиданной для такой худой женщины силой придавила к койке, заодно обездвижив больную руку.
Когда отец опустил кулаки, шумно выдохнув и отвернувшись от защитника, я прекратила сопротивляться, а дона перестала придавливать меня к кровати, Эсташ невозмутимо прошел к стулу для посетителей и спокойно сел. Честно говоря, я полагала, что он в гневе покинет лазарет после такого-то приема, но защитник умел выносить чужие нападки с завидным хладнокровием.
— Все успокоились? — посмотрела на нас с отцом доктор. — Отлично.
— Не понимаю, почему вы говорили о запрете, если арис Лоран меня спас?
Успокоилась я только внешне, а в душе все переворачивалось от негодования.
— После исчезновения прежней доны-врача и до выяснения обстоятельств дела арису запрещен вход в лазарет даже с целью проведать кого-либо.
— Напрасная трата времени, — раздался невозмутимый ответ Эсташа, — я уничтожил одержимую тварь на глазах директора, в этом деле нечего выяснять.
— Тем не менее, арис, как другим объяснить ее исчезновение?
— Слово защитника, дона, о существовании подселенной сущности в самом сердце школы.
— Ни я, ни директор не подвергаем сомнению слово защитника, но там, за пределами школы, условия изменились, арис. Без доказательств на веру ваше объяснение не примут. Как нам рассказать об этом случае попечительскому совету? Вы ощутили боль ученицы, вы догадались о наличии сущности и вы же с ней расправились.
— Не нанеси я удар первым, она бы убила ученицу.
— Простите, арис, но я не вправе выносить решение, а директор высказался вполне определенным образом. Вы нарушили запрет. Теперь же я вынуждена доложить об еще более вопиющем случае. Однако если вы скажете, что каким-то счастливым образом где-то там, в родовом поместье, у вашего поверенного или, в конце концов, в вашей комнате хранится лицензия хотя бы на целительство, я смогу держать ответ перед директором и советом, буду иметь шанс объяснить, как допустила подобное происшествие в лазарете.
Они беседовали приглушенно, словно между собой, а мы с папой внимательно прислушивались.
— Учитель не может иметь лицензию доктора, вы это знаете.
— Печально, — грустно вздохнула дона-врач.
Она поднялась с моей кровати, стиснула руки и тихо принялась перечислять:
— Лечение пациентки без лицензии, без разрешения ее опекунов, в обход прямого запрета влечет за собой самое суровое наказание. Не имея соответствующих документов, вы без диагностики и заключения специалистов сами провели повторную операцию.
— Кости руки срослись неправильно, — коротко заметил Эсташ.
— Ничего подобного не было обнаружено при проверке.
— Иллюзия, заметная лишь при глубокой диагностике.
— Арис Лоран, вы… — Дона-врач пыталась сдерживаться, это было видно по тому, как крепко она сжимала руки и раз за разом делала глубокий вдох. — Никто не поверит, вы это понимаете? — сорвалась женщина. — На каком, на каком основании вы сделали свое заключение?
— Основание только одно, дона. Если оно окажется достаточным для вас, даже ввиду отсутствия лицензии, то на ваше усмотрение оставляю объяснения с директором и советом, при условии, что до них дойдет.
Эсташ поднялся и, развернувшись к нам лицом, снял сюртук и стал закатывать рукав рубашки. По мере того как над локтевым сгибом проявлялись детали темного рисунка, лицо врача приобретало все более изумленное выражение.
— Тагирская метка?! Арис… простите, энсгар Лоран. Я бы ни в жизнь не подумала… Никто бы не подумал! Сколько вам лет?
— Двадцать семь.
— Сколько лет практики?
— Семь.
— Так мало! Так невозможно мало для звания энсгара, но ведь глаза не лгут? Тэа, айн, вы видите метку? Скажите, что видите! Я уже сомневаюсь, что это мне не пригрезилось.
Мы с отцом крайне мало понимали, о чем идет речь, но метку, напоминающую две сложенные вместе ладони, оба видели достаточно ясно.
— Какой же груз с моей души вы сняли, энсгар! — Дона-врач словно на крыльях подлетела к Эсташу. Мне кажется, она хотела его обнять, но не решилась. — Спасибо, — с трудом выговорила она с таким восторгом в глазах, что мы с отцом недоуменно переглянулись.
— Это тагирская метка, — словно она могла заметить затылком наш взгляд, заговорила врач, указывая на рисунок, вновь скрывшийся под рукавом рубашки. — Уникальная символика, которую есть шанс увидеть, возможно, один раз за всю жизнь. Она гарантия того, что ваша жизнь в этот момент не закончится.
— Очень патетично, дона. — Отец скрестил на груди руки и смерил женщину недоумевающим взглядом. — Но только что вы говорили, будто арис едва не навредил моей дочери.
— Есть много лекарей, айн Эста, считающих себя светочами медицины. Они практикуют с переменным успехом по всей стране, иногда спасая жизни, но чаще отбирая, поскольку у них нет соответствующих знаний, лишь внутренние, как они их называют, ощущения. О наличии знаний нам может сказать лишь официальная лицензия практикующего врача. Но в нашем случае, в нашем совершенно уникальном случае я могу утверждать, что энсгар Лоран, — увидев метку, дона окончательно презрела учительское обращение арис, — спас жизнь вашей дочери и не оставил ее калекой.
Я повернула голову к Эсташу, но он выглядел отстраненным и смотрел мимо нас. На интуитивном уровне мне казалось, будто монолог доны-врача для него мучителен, хотя тому не было доказательств.
— Есть удивительные и одаренные люди, и это действительно чаще всего люди, поэтому наш случай уникальный. Они обладают тем редким внутренним зрением, которое позволяет увидеть болезнь, найти повреждения без диагностики, без каких-либо дополнительных приборов и даже там, где вмешалась магия или где она оказалась бессильна. Они умеют устранять последствия очень многих опасных для человека происшествий, что дает шанс избежать смертельного исхода. Эти люди получают подобную метку, которую невозможно подделать, и звание энсгара лишь спустя много лет, когда долгая практика подтвердит наличие дара.
Женщина замолчала, крепко стиснув у груди ладони и продолжая смотреть на уже опущенную руку Эсташа, а потом негромко, больше для самой себя проговорила:
— Многие врачи мечтают о подобном даре, о возможности спасать тех, кто почти обречен. Я не видела ни одного энсгара, отказавшегося от своего уникального таланта, пускай и в пользу преподавания.
— Сейчас самое время посмотреть, дона, — уголками губ улыбнулся Эсташ, — и если увиденного оказалось достаточно, то для меня самое время вас покинуть.
Врач отступила, не смея задерживать защитника, а у меня лишь успела мелькнуть мысль: и вот так он уйдет? — как отец окликнул тен Лорана:
— Постойте!
Эсташ замер у двери, уже протянув руку. Я не берусь судить о его мыслях и чувствах, они были для всех точно закрытая книга, спрятанные глубоко внутри, однако мне казалось, будто мы его мучаем, заставляя задерживаться, вынуждая объяснять собственные поступки и практически оправдывать себя.
— Постойте, тен Лоран. — Отец подошел ближе; защитник смотрел на него без какого-либо выражения на лице. — С моей стороны была допущена чудовищная ошибка. Извинит ли меня то обстоятельство, что я насмерть перепугался за дочь?
Папе тоже оказалось непросто заговорить о своих чувствах. По его лицу, в отличие от Эсташа, было заметно, какие усилия он прикладывал, когда просил прощения.
— Я вас понимаю, не стоит, — промолвил защитник, взмахом руки прерывая эти объяснения.
— Не хочу оставлять это вот так, — сказал папа. — Не хочу прощаться на подобной ноте и не могу допустить, чтобы спасение самого драгоценного для меня существа на свете стоило вам одного спасибо.
— Вы говорите от всей души, айн, и повторяю, этого достаточно.
— Достаточно не будет, даже если я отдам вам все, что имею, но уже понимая разницу в наших взглядах, я могу предложить в знак самой искренней благодарности вот это…
Он вытащил из-за ворота рубашки цепочку и, расстегнув ее, снял то, что я приняла за подвеску. Это оказалось кольцо. Широкое, мужское кольцо с символикой крыльев.
— Я хотел подарить его… а впрочем, более не важно. Возьмите, арис, я знаю, насколько оно ценно для вашей семьи.
— Благодарю.
Эсташ только начал произносить это слово, не спеша принимать ценный дар, а я уже поняла: не возьмет.
— Я не могу принять настолько дорогой подарок.
— Арис… — Рука с кольцом сжалась в кулак так, что побелели костяшки, и снова раскрылась. А мне хотелось заслониться ладонями, спрятаться, но оставалось лишь беспомощно переводить взгляд с Эсташа на папу, понимая, как тяжело сейчас им обоим. Отец наступал на горло своей гордости, упрашивая принять баснословно дорогое кольцо стоимостью в целое родовое поместье. Он желал хоть каким-то образом отблагодарить того, кто спас меня. И я понимала папины чувства, он действительно мог отдать все на свете за нас с братом, а здесь совершенно искренне пытался отблагодарить и извиниться за допущенную ошибку. А вот Эсташ не мог взять обратно древнюю и невероятно ценную для него реликвию, за которую была уплачена чрезвычайно высокая цена.
— Если жизнь Марионы что-то значит для вас, примите. Если нет… если нет, тогда я приму ваш отказ.
Папа замолчал, и мы все тоже не произносили ни слова. Я во все глаза смотрела на Эсташа, дона-врач растерянно и огорченно глядела на обоих мужчин, а папа не отрывал взгляда от защитника.
Когда Эсташ вздохнул, я даже вздрогнула, таким сильным было напряжение, охватившее всех в этой комнате.
— Благодарю, — повторил он, взяв кольцо с протянутой к нему ладони.
Мне казалось, вот сейчас он точно уйдет, но Эсташ повернулся и направился почему-то ко мне. Склонился, поднял безвольно лежащую поверх одеяла руку и надел кольцо на палец.
— Оно сохранит вас лучше прочих защитных реликвий, Мариона. Берегите себя.
Когда я опустила глаза на руку, а после вновь подняла, мне довелось лишь проводить защитника взглядом. Он вышел за дверь, и в комнате опять стало тихо-тихо.
Теплое мужское кольцо вдруг уменьшилось в размере, обняв мой палец, а раскрытые золотые крылья прямо на наших изумленных глазах сложились. Удивительная древняя вещица исчезла, став совершенно невидимой.
— Я покину вас, мне нужно уточнить диагноз и рекомендации, — поспешила объяснить свой уход дона врач и быстро скрылась за дверью.
— Все-таки гордец, — вздохнул папа, вновь устроившись на кровати. — И принял, не оскорбив отказом, и тут же подарил тебе, объяснив так красиво свой жест.
Все верно. Кольцо осталось в нашей семье, но сумело отплатить за мою жизнь в полной мере. Я крепко прижала руку к груди, а папа осторожно погладил по голове и помог лечь обратно на подушки. Он сидел еще долго, пока за окном не наступила ночь и я не уснула.
Глава 13
ДАР
Девчонки были так счастливы видеть меня, что, стиснув со всех сторон, минут пять не выпускали из объятий, а когда отпустили, сразу засыпали вопросами.
— Говорят, тебя арис Лоран донес на руках до самого лазарета! — принялась делиться горячими сплетнями Селеста.
— А если точнее, то с арисом Алларом и на носилках.
— Мальчишки болтают, будто гимназисты и преподаватели полдня таскали тяжеленные камни, чтобы тебя освободить.
— Согласно фактам, гимназистов выгнали из башни почти сразу после взрыва и только преподаватели остались.
— Девчонки утверждают, когда арис Лоран услышал взрыв…
— В звукоизолированном кабинете на другом этаже?
— Ага. Так вот, когда услышал, тотчас оказался на месте и все камни сдвинулись сами, повинуясь движению его руки.
— Да-а-а…
— Знаешь, мы ужасно переживали. Вся группа.
— Не только ваша группа, — чуточку обиженно заявила Доминика.
— Девчонки просили сообщить им, как только тебе станет лучше, — отмахнулась от Ники Селеста. — Тогда все соберутся в гостиной. Очень хотят проведать, убедиться, что с тобой все в порядке, но сюда не идут, боятся побеспокоить.
— Сегодня вечером выступление, наверное, они уже репетируют?
— А тебе разве можно танцевать?
— Можно, ар… дона врач сказала, что рука в полном порядке.
Я не стала раскрывать девушкам тайну своего выздоровления. Мне почему-то казалось, если вся гимназия начнет судачить об Эсташе и его способностях, защитника это не обрадует. Как упомянула дона врач, никогда еще энсгары не отказывались от своего дара подобным образом, но мне-то известны истинные причины. За спасение чужих жизней тен Лораны не получали денег, а значит, защитник, как глава рода, вынужден был выбрать новую профессию. Имея отличные навыки в защитной магии, он сдал лицензию врача, обменяв ее на разрешение преподавать. В нашей элитной гимназии и оплата труда преподавателей была на уровне, однако вряд ли Эсташ гордился собственным выбором, едва ли он этого хотел, просто ему пришлось так поступить. Не зря никто из нас понятия не имел о наличии тагирской метки и ее значении, даже не догадывались. Я однажды прямо ему заявила: «Вы же не врач», — а он насквозь видел все ухищрения и попытки сбежать с урока. Потому я и охраняла его тайну так, как не оберегала собственные, чтобы не тревожить лишний раз, не делать ему больно.
— Видела в лазарете Эстелу, — решила немного сменить тему и увести в сторону от своей персоны.
— Да, — переключилась на другие новости Селеста, — она переборщила с веселином. Оказывается, он как-то там накапливается в организме, а если кто-то привык его употреблять постоянно, как наша Эла, тому грозят серьезные проблемы со здоровьем. Сейчас он под запретом, веселии изъяли у всех учеников. Но мы ведь не знали прежде о его вреде. Если бы арис Лоран не обратил внимания, что Эстела выглядит нездоровой и не подошел осведомиться о ее состоянии, никто бы и не узнал. Как он умудряется все замечать? Даже мы особо не обратили внимания на ее жалобы. Ну кружится иногда голова, но причина, возможно, в недосыпании. Ведь сейчас с репетициями у нас на уроки остается меньше времени, поэтому допоздна засиживаемся. Да и, вообще, мелочь такая.
— Головокружения для здорового и крепкого организма вовсе не мелочь. А еще подругами называетесь! В нашей группе подобного не могло случиться, — заявила Ника.
— Потому что вы чересчур умные, сами кому хочешь диагноз поставите прямо с ходу.
— А что это за запах чудесный, у кого-то новые духи? — Я поспешила сменить тему, пока девчонки снова не сцепились. Любили же они подначивать друг друга по каждому поводу.
— Маришка, это не духи. У нас за окном расцвели малисы, представляешь?
— Что расцвело?
Я не ослышалась?
— Малисы, — повторила Доминика. — Селеста обратила внимание, что прямо из стены проклюнулся маленький побег. Видимо, семена занесло ветром и они между камнями пустили корешки. В эти щели за все годы набилось немало земли. Понять, что это, мы не могли, и я использовала зелье роста.
— Зелье роста? — переспросила, все еще боясь поверить, что сработало.
Силы небесные, напрасно тогда расстроилась, нужно было просто подождать, ведь растениям требовалось время прорасти.
— Да. Я их поливала, и вот малисы расцвели.
— Запах опьяняющий, — кивнула Селеста. — Повезло, что за нашим окошком распустились.
Работает! Мой дар работает! Я знаю, теперь я знаю, как им пользоваться! Но нужно непременно закрепить этот способ, научиться входить в подобное состояние в любое время и попробовать прямо сейчас.
— Девочки, я устала немного, а выступление пропустить не хочу. Что, если я отдохну, а после уже спущусь в гостиную, заодно станцую разок на финальной репетиции и со всеми увижусь?
— Конечно, приляг, мы не будем мешать, — мигом согласилась Доминика.
— Отдыхай, Маришка, — обняла меня Сеша, — а я сбегаю и девчонкам новости расскажу. Ника, идем со мной, пусть Маришка поспит.
Подруги ушли, а я действительно прилегла на кровать, но вовсе не для сна. Мне требовалось сосредоточиться и расслабиться. Да, подобные явления принято считать взаимоисключающими, но именно так ощущался мной процесс воплощения желаний. Четко представить себе загаданное, но при этом не дрожать от внутреннего напряжения и нестерпимой жажды осуществления мечты. Расслабленно, спокойно пожелать, чтобы воплотилось в реальность.
Что ж, попробуем с чем-то таким, имеющим возможность исполниться сразу, так проще экспериментировать. А если и правда быстро осуществится, значит, можно переходить к более сложным вещам. В первую очередь я, конечно, отменю эту ужасную помолвку. Или сперва попробую избавить себя от клятвы и немедленно все рассказать Эсташу.
Цахарис! А что он обо мне сейчас думает? Вот чужая невеста набрасывается на него и целует. Но ведь он и сам поцеловал в ответ, причем так, так… Ну нельзя же подарить другому волшебство, когда сам его не испытываешь? Стоит ли пожелать для себя все-все узнать о его чувствах? Ведь когда он сказал: «Берегите себя, Мариона», — то словно попрощался. Разве приемлемо для защитника увлекаться чужой невестой, пусть та и искромсала в клочки внутреннюю защиту? Пожелать или прямо спросить? Но тогда прежде лучше освободиться от кольца и жениха. А пожелания разрушить сильную магическую клятву относятся к выполнимым мечтам? Как говорил Олайош, «не берется из ниоткуда и не исчезает в никуда». Как много желаний за раз можно загадать? Стоит ли соблюдать перерывы между ними и ждать, пока одно исполнится, а то вдруг хуже сделаешь? И важно ведь правильно сформулировать мысль, иначе выйдет как с защитником: не зная важной особенности, такого нажелала! Значит, сперва необходимо лучше разобраться в магии родового кольца, а с учетом его свойств правильно загадать. Ой, я чуть не забыла про последствия! Как быстро они наступают?
Обхватив голову руками, застонала: «Как же все сложно! Почему нет рядом того, кто подскажет?»
Минут через пять подобных стенаний сама себе приказала: «Довольно. Хватит раскисать, возьми себя в руки и загадай нечто попроще и побыстрее».
Я закрыла глаза и попыталась настроиться.
Что привело меня на чердак под крышей центральной башни, той самой, где наверху гордо высилась статуя Царима с мечом в руке? Я надеялась, это было мое желание. В целом все ощущалось как обычно. Меня никуда не звали, не давали заданий, и даже никто не беспокоил, полагая, будто сплю. Просто когда я вышла из состояния молитвы (так назвала про себя эти ощущения), захотела почитать книгу о гимназии, ища в ней хоть малую подсказку о жрицах. Вдруг у них тайники были? Однако информации не оказалось. Вообще ничего, что могло бы свидетельствовать о присутствии жриц. Книга точно была составлена позже, в ней описывалось ущелье и переходы над ним, а в одном разделе шел рассказ о центральной башне, возведенной прежде остальных. Полагаю, в ее основании и лежал когда-то центральный камень, на котором обманувшаяся в ожиданиях жрица написала подсказанное заклятие.
На вершине, под крышей находился чердак, откуда открывался вид на окрестности, в том числе на ущелье. Мне подумалось, а вдруг я смогу разглядеть его дно, ведь сегодня стояла удивительно ясная и солнечная погода. А если увижу обломки камней, смогу представить старые строения, по лестницам которых легко взбегали девушки с похожим на мой даром. Так хотелось хотя бы в душе ощутить единение с ними, прикоснуться к старой тайне, спрятанной от людей. Это ущелье скрыло в себе дар, уже многие века считавшийся утерянным.
Считала ли я себя уникальной после объяснений Олайоша насчет жриц? Вовсе нет. Но я желала, чтобы и у меня была наставница или подруга, которая могла бы направлять и подсказывать, учить правильной формулировке желаний, говорить мне о возможных последствиях. Ужасно захотелось увидеть с высоты то место, которое в мыслях уже считала почти священным. Сестры, так ведь они себя называли, они бы и меня считали сестрой, приняв в свой особый круг.
Подъем на чердак занял у меня около получаса, вот только дверь, ведущая в помещение под крышей, оказалась заперта. Я подергала ручку, она не поворачивалась.
Жаль, что здесь, согласно книге, не имелось тайных проходов. Или они все же имелись? Интересно, как много скрытых путей было описано в книге, а какие даже не были упомянуты? Ведь я не знала ничего про дорогу в лазарет, но защитник знал. Теперь не сомневалась, что Эсташ изучил башни лучше нас всех, а еще в тот день у пруда он точно догадался, по какой дороге в обход купален мне удалось пробраться, однако ничего не сказал, даже не намекнул. Полагаю, возьмись я расспрашивать, мужчина ни словом бы не обмолвился о других переходах. Не к чему делиться подобной информацией с остальными, а особенно с девушкой, которая так и норовит попасть в переделку. В памяти свежо было воспоминание о намерении защитника меня куда-нибудь спрятать, подальше от неприятностей. При этих мыслях улыбка расцвела на лице, а фантазия услужливо нарисовала наши поцелуи. Я покраснела, в груди стало жарко. Взглянув на руку с бесценным, но невидимым даром, прижала ее к сердцу и накрыла другой ладонью. Семейная реликвия Орселей никак не реагировала на кольцо Царима, зато у меня на душе теплело всякий раз, когда касалась незримого подарка.
Ох, Мариша, прекращай отвлекаться…
Я еще раз подергала ручку, вздохнула, что придется идти обратно, как вдруг вспомнила одну вещь. Когда выступала проводником по школе для Орселя, мне был дан доступ почти ко всем помещениям — то есть универсальный ключ, отпирающий двери. Приложил ладонь, прошептал нужное слово, и замок открылся. Директор еще торопился тогда и потому не высчитывал количество разрешенных мест, просто открыл универсальный проход на один раз повсюду, кроме подвалов.
Стоило попробовать.
Я прижала ладонь к дверному полотну, шепнула «ривилар» — и замок щелкнул. Забавно! Как же много пользы от сенатора! Может, зря я решила загадать желание и избавиться от этой помолвки?
Посмеявшись над собой, вошла в пустое помещение. Мягкий полумрак, разгоняемый солнечными лучами, лившимися из большого круглого окна, придавал совершенно пустой восьмиугольной комнате налет загадочности, а пылинки, плясавшие в золотистом свете, казались искорками волшебства. Я пересекла чердак и выглянула наружу, посмотрев на ущелье. К большому разочарованию, на дне снова клубился туман.
— Не видно ничего, жаль. — Вздохнув, приложила к стеклу ладони и обвела взглядом потрясающий вид: синие горы, бескрайнее прозрачное небо, яркое солнце, золотящее зелень лесов и желтые ковыли пустоши. Очень красиво. Наверное, снег, который выделялся белыми пятнами на вершинах гор, тоже сейчас искрился в ярких лучах. Будь здесь теон Венсан, он непременно воспел бы прелесть пейзажа в своих уникальных стихах.
Что ж, пора возвращаться. Вероятно, знак об исполнении желания поджидает меня в комнате. Не хотелось бы пропустить.
Я собиралась направиться к двери, когда услышала шорох, донесшийся откуда-то сверху. Запрокинув голову, сперва увидела стропила, а затем, к собственному изумлению, разглядела пожелтевший тюк. Вот тебе и знак!
Аккуратно сплетая узелки цепляющих чар, я с третьего раза ухватила пакет. С глухим стуком он шлепнулся на пол, подняв клубы пыли, а с него мигом соскочил мелкий грызун, напугавший меня неожиданным появлением.
— Ой! — Я отпрыгнула с траектории бега ошалевшей мыши, до этого спокойно прогрызающей старый бумажный пакет, а проводив взглядом укрывшееся в норке создание, подошла к крепко перевязанному веревками тюку.
Исполнилось!
Чтобы утащить добычу в общежитие, мне пришлось сперва отправить сообщение Селесте, а после почти вся группа помогала втаскивать тюк в окно гостиной. Пока девчонки доставали из пакета белоснежные платья и подбирали каждая свой размер, я раздумывала, что Орсель может, мягко говоря, огорчиться. Но поделом ему. Ведь это в духе Астаила дарить подарки, не оставляя мне выбора, которые я не желала бы принимать (и он точно об этом догадывался). Пускай теперь бесится, увидев нас на сцене не в голубых нарядах. Безусловно, в платьях-бабочках была своя прелесть, но очаровательные, легкие, белоснежные одежды жриц отличала загадочная притягательность. Девчонки, даже зная, что рискуют схлопотать наказание, никак не могли оторвать от них восторженных взглядов. А я наблюдала со стороны и рассуждала, что в этот праздник, собравший в башне защитников, уместнее всего почтить память тех девушек, которые пожертвовали ради воинов своими жизнями. Мы все им должны, и пускай Эстель хоть на неделю лишает еды.
— Маришка, это точно твой размер! — Селеста поднесла воздушный наряд. Я пропустила сквозь пальцы гладкую ткань и подумала, что в этих платьях они, наверное, молились о своих защитниках, собираясь вместе.
Группа ужасно нервничала перед танцем. Надев поверх нарядов плащи, мы сгрудились за кулисами, наблюдая за всеобщей суетой. Хористки распевались, другие участники пытались повторять собственные номера, теоны сновали туда-сюда, перетаскивая декорации, а те гимназисты, кто участвовал, с независимым и гордым видом просматривали программку, чтобы определиться с порядком выступления. Среди парней за кулисами я заметила теона Венсана, который поклонился, поймав мой взгляд, однако подойти не решился, поскольку меня окружали подруги.
Селеста говорила, что младший Орсель тоже собирался демонстрировать номер с силовыми заклятиями, только Арто нигде не было видно. Возможно, он, как обычно, практиковался в стороне от всех, чтобы ему не мешали. Теперь, когда я почти уверилась в возможности отказаться от помолвки, воспринимать семейство Орселей стало проще, а моя злость на младшего представителя рода почти прошла, ведь я ближе познакомилась с его отцом. Это оказался веский довод, чтобы пожалеть единственного ребенка в их семье. Каково ему было расти под таким давлением, ведь давить Астаил умел весьма виртуозно.
— Скоро наш номер. — Пальцы подруги, вцепившиеся в мой локоть, подрагивали, а на лицах других девчонок читалось необычайное волнение. — И как мы решились на такое? Это будет фурор, но нам влетит.
— Вы решились на это, чтобы поразить защитников, — улыбнулась Селесте, которая в пылу обсуждения доводов «за» и «против», повторяла именно эти слова.
— Поразить их и довести до сердечного приступа всех остальных.
— Платья-бабочки вон в том пакете, еще можно передумать.
— Ха! Скажешь тоже! Мы эти наряды ни на что не променяем.
— Мариона!
Цахарис! Вот этот голос я точно не ожидала услышать.
Обернувшись, увидела неподалеку Астаила. Он поманил к себе, и пришлось подойти, но я ужасно растерялась. Что ему понадобилось от меня перед выступлением? Хочет проверить, на месте ли платье? Я поплотнее запахнула плащ.
— Как вы себя чувствуете, Мариона? — В его голосе звучало неподдельное беспокойство.
— Э-э-э, замечательно. Доброго дня, сенатор.
Его рука дрогнула, как если бы мужчина собирался прикоснуться ко мне. На всякий случай отступила на шаг назад, однако при таком количестве свидетелей за кулисами Астаил не рискнул выразить свои чувства. Одно дело, когда инспектор попечительского совета хочет лично удостовериться, что с пострадавшей гимназисткой все в порядке, и совсем другое, если начинает проявлять к ней иной интерес.
— Я пришел, чтобы вас увидеть. К огромному сожалению, был в другом конце страны, когда ощутил реакцию кольца. Сообщение директора настигло уже в дороге. Сегодня, едва добравшись до башен, оказался вынужден дожидаться вечера.
Вот и славно. Все-таки люблю порой правила гимназии, которые не позволяют мужчинам, даже инспекторам, врываться в личные покои девушек.
— Знаете, весь день отдыхала, чтобы набраться сил, не хотелось пропустить танец и подвести подруг. Однако теперь я в полном порядке, не стоит волноваться.
— Это происшествие будет вынесено на рассмотрение совета.
Вот не нужно ничего выносить. Еще не хватало, чтобы сенатор узнал об участии Эсташа. Вряд ли он преисполнится к защитнику благодарности, скорее снова обвинит во всех грехах.
— Это досадная случайность, я просто оказалась не в том месте и не в то время, Астаил, но теперь все в полном порядке.
Наверное, маленькая уступка сенатору смирит его с моим нежеланием участвовать в подобных разбирательствах.
А мужчина все-таки не выдержал. Стоило произнести его имя, как он протянул руку и крепко сжал мою ладонь.
Ох, как же хотелось забрать ее обратно!
— Тот гимназист уже исключен из школы.
— Э-э-э, благодарю.
Ну не сжимайте так мою руку!
— Я слышал, в лазарете новый доктор? Вас лечила прежняя дона врач? Не знаете, отчего она так спешно уехала?
— Там… — Так, семьи у прежней лекарши не было, она давно жила в гимназии. Если сказать о допущенной врачебной ошибке, сенатор, чего доброго, начнет искать уже упокоенную дону, чтобы показать, как сильно печется о моем благополучии. — Когда я находилась в лазарете, слышала ее разговор с персоналом. Кажется, дона заявила, что ей предложили более высокооплачиваемую работу.
Хм, нахмурился. Но деньги ведь именно та тема, которая близка Астаилу, так что должен проглотить.
— По слухам, директор не согласился повысить ей зарплату на требуемую сумму, чтобы не обременять попечительский совет еще более высокими тратами, поэтому дона обиделась и ушла. Даже не попрощалась.
— Вот как? — Сенатор наконец выпустил мою руку и потер подбородок. — Директор объяснил, что по личным обстоятельствам.
Отлично! Обстоятельства ведь разные бывают. Молодец директор. Лучше придумать некое общее объяснение, тогда к нему какие угодно подробности привязать можно.
— Извините, — до меня донеслись звуки музыкального вступления, — после этого номера нам выходить, мне нужно к подругам.
— С нетерпением буду ждать вашего танца, Мариона.
Он снова ловко перехватил мою руку и поцеловал пальцы.
Ага, ждите, сенатор, будете приятно удивлены.
Глава 14
ПРЫЖОК
Музыка заиграла; нежное вступление ласкало слух, и постепенно в прекрасные звуки мелодии вплетались чудесные голоса. Это была старая песня о чести и смелости. Песня о доблестных воинах, которые пришли в Кенигхэм, чтобы защитить его от ужасных тварей. Исполнение было таким, что заставляло заслушаться. И наверное поэтому даже наше волнение отступило. Мы растворились в мелодии, стали ее частью и одна за другой устремились на сцену, чтобы исполнить свой танец в честь защитников. И только я знала, что мы танцуем не только во славу воинов, но и в память об их хранительницах.
Мы выплыли на середину сцены, синхронно по знаку мелодии повернулись спиной к залу и дернули за завязки плащей. Новый аккорд — и тяжелые покровы слетели, а мы вскинули вверх руки и закружились. Громкий пораженный «ох» из зала на миг вплелся в переливы мелодии, но зазвучавшие с новой силой голоса исполнительниц заставили все возгласы утихнуть.
А мы танцевали.
Отдавшись всецело музыке, не боясь сбиться с шага или оступиться, легко скользили по сцене. Это были удивительные мгновения, когда мы ни на что не обращали внимания, это был маленький рассказ о чужих жизнях длиною в танец.
Нет доказательств, что так же ощущали себя остальные, но мне казалось, мы едины в общем порыве и забыли думать о том, как шокированы зрители. Все выходило столь слаженно, единодушно и гармонично, что ни одна не допустила ошибки, никто не столкнулся друг с другом, не сбился, не пошел в другую сторону. Наверное, чудесные платья хранили в себе древнее волшебство.
Музыка отзвучала, мы замерли. Голоса певиц затихли, а зрители не шевелились и не двигались не меньше минуты. Мы ожидали аплодисментов или (к собственному отчаянию) гневных возгласов, но вот в зале послышался шорох и скрип отодвигаемых стульев. Защитники, совершенно спокойно и равнодушно просматривающие предыдущие выступления, удостоившие исполнителей лишь сдержанных хлопков, вдруг поднялись слаженно со своих мест и так же единодушно, как мы исполнили этот танец, нам поклонились.
Они нам поклонились!
Мы замешкались на пару секунд, так сильно оказались поражены, а потом присели в ответном поклоне и не успели выпрямиться, как тяжелый занавес упал, отрезав нас от зала.
С этой стороны кулис, на краю сцены стояла разгневанная Эстель, а за ее спиной возвышался директор.
— Вы все, — обвела она нас подрагивающим пальцем, — лишены каникул. Ни одна не поедет домой!
Астаил дожидался выступления, но конечно же с гораздо меньшим пылом, чем продемонстрировал Марионе. Безмерно раздражало, что его заставили до вечера торчать в гимназии, прежде чем увидеться с ней. Что-что, а беспокойство было не наносным. Он едва не лишился своего рудника, который был уже почти в кармане.
Стоило лишь отлучиться по делам на окраину Кенигхэма, как почти одновременно пришло два сообщения, а еще раньше сработали оба кольца. Одно, подаренное невесте. Простенькое с виду, но обладающее сильными защитными свойствами колечко, которое не только охраняло избранницу от поползновений со стороны других мужчин, но и берегло ее здоровье. Такую ценную добычу и правда следовало стеречь. А вот вторым просигналил старинный родовой перстень. Тот, что надевался на руку женщины, принявшей обеты рода Орсель. Оно в положенное время сменяло помолвочное колечко, что и позволило Астаилу надеть второе на пальчик другой девушки. Вряд ли кто-то из предков до него разделял эти вещи. Но ведь помолвка и замужество отличны друг от друга. Не всегда выходило жениться на той, кого выбрал в невесты. Подобные случаи происходили и с его родственниками, а потому закреплял брак именно родовой перстень, который пока еще сидел точно влитой на другом, изрядно похудевшем, ставшем почти прозрачном пальчике. Однако помчался сенатор в первую очередь не домой, а именно в башни. Увидел девчонку невредимой и сам удивился, когда перевел от облегчения дух.
Неужели и правда понравилась? Астаил задавался вопросом, наблюдая за отворачивающейся от него Марионой. Все в ней — взгляд, движения, поза — выдавало нежелание говорить с ним, видеть его. Он усмехнулся про себя. Это пока. Придет время, и она, как прочие женщины в его жизни, тоже начнет кидаться ему навстречу, обнимать и спрашивать, что так задержало его. А после умолять не уходить, побыть подольше. Жена, любовницы — поведение всех в какой-то момент становилось схожим и начинало утомлять своим однообразием.
Он вновь задумался, что могло привлечь его именно в этой симпатичной мордашке. Обычно им руководил интерес, иногда азарт, порой даже страсть, а сейчас… отчего-то сложно было сказать наверняка. Но одна ее черта точно выделяла девушку из общей массы — она вела себя независимо, не пыталась добиться чьего-то расположения, достичь некой выгоды, что определенно усложняло процесс ухаживания. Мариона спокойно могла обходиться сама по себе. Эта внутренняя самодостаточность и привлекала. Хотелось добиться ее внимания, получить ответный интерес.
Легкое движение справа внезапно заставило повернуть голову. Астаил поднял взгляд и в полумраке зала, который уже наполнили звуки чарующей музыки, увидел Эсташа тен Лоран. Защитник только вошел и, не желая беспокоить устроившихся с комфортом зрителей, замер возле стены, прислонившись к ней плечом. Тут занавес поднялся, и сенатор перевел взгляд на сцену, чтобы понаблюдать, как непокорная невеста будет танцевать в подаренном им платье. Вот девушки плавно вышли одна за другой, замерли в определенном порядке спиной к зрителям, закутанные в длинные плащи, а потом одновременно сбросили верхнюю одежду, и Астаил поймал себя на том, что невольно привстал со стула, впиваясь взглядом в лица повернувшихся девушек. Хотя неправда, в лицо одной из них, которая, легко улыбаясь, чуть прикрыв глаза и вскинув руки вверх, совершила первый поворот. Изящество исполнения, красивые плавные движения и совершенно невообразимое платье. Не его подарок!
Конечно, он видел более откровенные вещи, и вовсе не простой, изумительно обрисовывающий стройную фигурку наряд вызывал внутреннее раздражение вперемешку с восхищением.
Пошла наперекор. Молодец. Обыграла его, причем красиво. Через минуту после начала танца именно это слово уже занимало все его мысли. Красиво. Она красивая. Нет, не той завлекательной соблазнительной грацией уверенной в себе женщины, которая так раззадоривала мужчин, подобных ему, а какой-то одухотворенной, неземной, заставлявшей позабыть на время остальные мысли и просто любоваться. Сейчас Астаил даже вспомнить не мог того времени, когда на протяжении всего выступления не хотел глаз отводить от женщины или же мысленно переключиться на обдумывание посторонних вопросов и насущных проблем. Когда он в последний раз смотрел и наслаждался настолько, что последние аккорды музыки оказались абсолютно неожиданными?
Ему хотелось продолжения, чтобы танец повторили, чтобы она танцевала лично для него, потому что за это время остальных исполнительниц так и не заметил. А потом, как и все зрители, мужчина повернул голову в сторону поднявшихся защитников. Они сидели чуть в стороне и встали все одновременно, после чего поклонились. Это безмолвное выражение восхищения заставило сенатора бросить собственнический взгляд на Мариону. Он заметил порозовевшее от смущения личико, расцветшую на губах улыбку, а потом ее глаза вдруг стремительно обежали всех гостей, пройдя мимо него, и замерли на ком-то. Все девушки присели в ответном поклоне, и она тоже поклонилась, но лишь одному.
Сенатор быстро обернулся, проследив за этим взглядом, и ревность, совершенно неожиданная, а потому ошеломляющая, процарапала острыми когтями глубокие борозды на сердце. Да, именно туда она и взглянула, прежде чем упал тяжелый занавес, отрезавший исполнительниц от зала. Тому она поклонилась, кто сейчас замер возле стены, почти равнодушно созерцая представление. Не обернись Орсель на секунду раньше, не успел бы уловить совершенно непередаваемое, особенное выражение, с каким мужчина смотрел на его невесту. Его невесту! Впервые за столько лет сенатор в холодной ярости поднялся со стула и, не обращая внимания, что мешает остальным, направился следом за уходившим защитником. Значит, Эсташ тен Лоран? Преподаватель? А он-то искал гимназиста. И защитник пришел в этот зал исключительно за тем, чтобы посмотреть лишь один номер.
— Лоран! — Оклик эхом пронесся по пустому коридору.
Защитник обернулся и остановился, спокойно ожидая, пока сенатор к нему подойдет. Глухое раздражение сменялось бешенством.
— Добрый вечер, Орсель, — равнодушно, но явно с тонкой подколкой вернув ему его же обращение, ответил Эсташ. В этот самый момент Астаил его практически ненавидел. Защитники всегда настораживали, выводили из себя своей замкнутостью, загадочностью. Понять, составить точное представление об их мыслях, их слабостях было почти невозможно. И в том, помимо их неведомой силы, крылась еще одна опасность.
— Я просил вас оставить глупые затеи с закрытием школы. Боюсь, что, продолжая свою деятельность, вы изрядно подрываете собственное положение в гимназии. Думаете, спустя века, за которые не произошло ни одного нападения, совет поверит в неожиданное появление тварей? Именно здесь, вблизи гимназии? Кого вы пытаетесь обмануть?
Читать бесплатно другие книги:
