Скромница для злодея Маклейн Сара

– Дьявол, – сказала она, зная, что если сейчас уйдет с крыши, то потеряет его навсегда. – Пожалуйста. Я хочу тебя. Я… – Снова поколебалась. А затем произнесла те единственные слова, которые сумела найти. – Я люблю тебя.

Его глаза широко распахнулись, рука, лежавшая у нее на бедре, дернулась. Потянулась к ней? Пожалуйста, пускай потянется к ней!

– Фелисити… – Ее имя прерывисто вырвалось из его губ. – Нет…

Она изо всех сил сдерживала слезы. Конечно, он не отвечает ей взаимностью. Он не тот мужчина, который мог бы ее полюбить. И все же она не сдержалась и добавила:

– Ты все, чего я желаю. Тебя. Этого. И плевать, что будет дальше.

Он покачал головой.

– Ты думаешь, Лондон примет тебя, если ты свяжешься со мной? Думаешь, ты снова сможешь занять свое место в бальных залах Мейфэра? Пить чай с королевой, или чем там такие, как ты, занимаются?

– Я не хочу пить чай с королевой, идиот ты эдакий! – воскликнула она, позволив раздражению и досаде взять над собой верх. – Я устала от того, что за меня выбирают мою жизнь! Моя семья решает, куда мне идти, что делать, за кого выходить замуж. Аристократия указывает, где мое место в бальном зале, на что я могу надеяться как женщина и где пределы моим желаниям. «Не проси слишком многого, – предостерегают они. – Ты слишком старая, слишком заурядная, слишком странная, слишком несовершенная». Я не должна хотеть больше, чем могу с благодарностью получить – объедки от остального мира.

Вот теперь он к ней потянулся, но она впала в гнев и не обратила на это внимания.

– Я не слишком старая!

Он покачал головой.

– Вовсе нет.

– Я не заурядная!

– В тебе нет ничего заурядного.

– И мы все несовершенны!

– Только не ты.

«Тогда почему ты меня не хочешь?»

Она обняла коленки, прижав их к груди, и призналась в грехе:

– Я не хочу их спасать.

– Твою семью.

Она кивнула.

– Я их последняя надежда. И должна хотеть пожертвовать ради них всем. Ради их будущего. Но я не хочу. Меня это возмущает.

– Тебя и должно это возмущать, – сказал он.

– Они обо мне вообще не думают, – прошептала она в колени. – Наверное, они любят меня, и терпят, и будут скучать, если меня не станет, но, честное слово, я не уверена, что они сразу это заметят – мать ни разу не заметила, что я провожу вечера в Ковент-Гардене, а Артур так беспокоится за свой собственный брак, что у него нет ни секунды времени подумать о моем. А отец… – Она помолчала. – У него едва ли есть роль в этой пьесе. Он бог из машины, который выскакивает в самом конце, чтобы подписать документы и забрать деньги. – Она посмотрела на Дьявола. – И я всего этого не хочу.

– Знаю.

– Я никогда не хотела завоевать герцога. Ну, не по-настоящему.

– Ты хотела большего.

– Да, – прошептала она.

– Ты хотела замужества, мужчину, любовь, страсть, жизнь, весь мир.

Она обдумала его слова, точно описывающие то, чего она хочет. Но только не Мейфэр. Больше не Мейфэр. Здесь. Сейчас. Ковент-Гарден. С его королем.

Больше, чем она может иметь. Всегда больше.

– Сказать тебе кое-что правдивое?

Он длинно, с силой выдохнул ее имя как молитву.

– Нет.

– Что ж, я все равно скажу, учитывая, что уже рассказала тебе самое худшее, – проговорила она, не в силах сдержать поток слов. – Я ненавижу чай. Хочу пить бурбон. Такой, какой ты, хоть и не признаешься, контрабандой привозишь из Америки со всем этим льдом. Я хочу заниматься с тобой любовью в ледовом хранилище и купаться в твоей огромной ванне. И чтобы ты на это смотрел. Хочу носить штаны, как Ник, и узнать каждый дюйм в Ковент-Гардене. Хочу стоять рядом с тобой тут, на этой крыше, и там, на улице внизу, хочу, чтобы ты научил меня орудовать клинком из трости так же хорошо, как я орудую отмычкой. – Она помолчала, наслаждаясь ошеломленным выражением его лица. – Но больше всего этого… я хочу тебя.

– Этот мир порочен, Фелисити, и я в нем самый главный грешник.

Она покачала головой.

– Нет. Этот мир просто заперт от других. И ты в нем заперт. Как что-то особенно драгоценное. – Она поймала его взгляд и не отвела глаз. – И я хочу попасть в него. Сегодня ночью.

Навсегда.

– Это кончится твоим бесчестьем, другого пути нет.

– Я уже обесчещена.

Он покачал головой.

– Не в том смысле, в каком это имеет значение.

Она подумала, что это аргумент скорее семантический. А затем, как обещание, прорвалось воспоминание, дикое и безумное, в точности какой была она, когда поняла это.

– Знаешь, я никогда не завоюю герцога. Оглашение состоялось, да и объявление подано, но даже если я за него выйду, все равно его не завоюю. Я его не хочу. И он меня не хочет. Никакой страсти. Никакой цели.

– Для него это неважно, – сказал Дьявол. – Он ничего не знает о страсти.

– Зато ты знаешь, – отозвалась она.

Он выругался в темноте.

– Да, черт побери! Да, я знаю, что такое страсть. Она поглотила меня здесь, сегодня ночью, голого на крыше в Ковент-Гардене, где на нас может наткнуться кто угодно.

Услышав это, Фелисити улыбнулась. В ней бушевали любовь и гордость. Этот мужчина великолепен! Она потянулась к нему, и он ей позволил, разрешил прикоснуться к своему бедру, подойти ближе.

– А что, если кто-нибудь и правда о нас споткнется? – повторила она его слова.

– Мне придется убить их за то, что они увидели твою наготу.

Фелисити кивнула. Боже милостивый! Она никогда никого не полюбит так, как его.

– Дьявол… – прошептала она, скользя рукой по его обнаженной груди.

Он перехватил ее руку.

– Фелисити… – Ей не понравилась обреченность в его голосе.

– Несколько ночей назад мы заключили сделку, – сказала она, потянувшись к нему и поцеловав в уголок чувственных, прекрасных губ. – Мне обещали, что кто-то будет пускать слюнки.

Он видел, к чему она клонит. Покачал головой.

– Фелисити…

– Нет. Это была сделка. Ты же не нарушишь обещание?

Он задумался. Она смотрела, как на его красивом лице отражается внутренняя борьба. Шрам на щеке побелел. Дьявол поверх ее плеча уставился на дальнюю крышу. Фелисити воспользовалась этим, чтобы нежно поцеловать его в щеку.

– Дьявол, – прошептала она ему на ухо, наслаждаясь пронизавшим его трепетом. – По условиям нашего соглашения ты все еще должен мне приз.

Он обвил ее рукой. Притянул к себе.

– Да.

– Какое чудесное слово.

Он засмеялся ей на ухо, низко, скрипуче, безрадостно.

– Это верно.

– Так что насчет моего приза?

Волна удовольствия нахлынула на нее, когда он погладил ее обнаженную спину.

– Проси.

Фелисити прижалась губами к его уху.

– Я хочу сегодня.

Прежде, чем ее слова растаяли в воздухе, Дьявол развернул ее, уложил на пальто и навис над ней, лаская и целуя. От его поцелуев все ее тело запело – груди, бедра и то нежное местечко между ними, которое он так искусно любил и которое все еще томилось по нему.

Фелисити приподняла бедра и качнула ими. Он с шипением оторвался от ее губ, запрокинул голову назад, демонстрируя длинные сухожилия на шее. А когда снова посмотрел на нее, его красивые янтарные глаза исполнились желанием и чем-то близким к боли.

– Одна ночь, – сказал он. – Одна ночь, и ты меня покинешь. Одна ночь, и ты займешь свое место в мире, к которому принадлежишь.

Как будто одной ночи хватит.

– Да, – солгала она.

– Я все сделаю правильно, – прошептал он. – Я о тебе позабочусь.

Она кивнула.

– Наверняка.

Он – прекрасный человек, потративший всю свою жизнь на защиту других.

Он посмотрел ей в глаза.

– Ты получишь все.

«Но только не тебя».

Она выкинула эту мысль из головы, потянулась к нему.

– Пожалуйста. – И приподняла бедра. – Не останавливайся.

Он выдохнул смешок, наклонился и прильнул к ее соску. Тот быстро напрягся и затвердел.

– Я и не собираюсь останавливаться, моя жадная девочка.

Его пальцы пробрались в самое ее естество, они гладили и замирали, растягивали и ласкали, она дышала все чаще и чаще, наслаждение накатывало волнами. В какой-то момент его прикосновения сделались гораздо нежнее, и Фелисити попыталась крепче прижать его руку.

– Еще, – сказала она. – Я хочу все.

– Я тоже, – прошептал он, прижавшись лбом к ее лбу и снова ее целуя. – Боже, как я хочу быть в тебе, когда ты кончишь.

– Да. – Она его поцеловала. – Пожалуйста.

– Такая жадная.

Она кивнула.

– Распутная.

Он коротко, натянуто рассмеялся.

– Ты не должна знать таких слов.

– Ты научил меня и худшим, – ответила она.

– Это правда, – согласился он. Голос его прозвучал несколько задушенно, потому что он качнулся к ней.

– И обратно забрать уже не можешь, – сказала Фелисити, шире раздвигая ноги, чтобы принять его. Головка его члена оказалась прямо напротив входа, жаркая, гладкая и…

– О…

– Ммм, – хрипло протянул он. – О…

А затем он вошел в нее, осторожно, медленно и плавно, и ей показалось, что сейчас она сойдет с ума от ощущений. Он был таким твердым и большим, растягивал ее так, что и вообразить невозможно. Она испытывала не наслаждение и не боль, а какое-то невыносимое, восхитительное сочетание того и другого. Нет. Наслаждение. Столько наслаждения… Она ахнула.

Он застыл.

– Фелисити? Ответь мне.

Она замотала головой.

– Любимая… – Он нежно ее поцеловал. – Ненаглядная, скажи что-нибудь.

Ее взгляд метнулся к его лицу.

– О…

– Что-нибудь еще, кроме «о», любовь моя. Я не хочу делать тебе больно.

Ее лоно полностью растянулось, принимая его, и он еще глубже вошел в нее и застонал, глаза его закрылись.

– Ой, мамочки… – сказала она.

Он снова хрипло засмеялся.

– Солнышко, если ты не скажешь что-нибудь еще, кроме коротких вариаций от «о», я все прекращу.

Ее глаза мгновенно распахнулись.

– Только посмей!

Его брови взлетели вверх.

– Что ж. Это уже немного отличается от «о».

Она положила ладони ему на плечи, погладила мышцы, напрягавшиеся все сильнее.

– Тебе нужны еще слова?

– Они мне необходимы, – мягко ответил он. – Я должен знать, что тебе хорошо.

Она улыбнулась, приподнялась и впилась в его губы долгим поцелуем. А когда он закончился, обвила рукой шею Дьявола, заглянула ему в глаза и произнесла:

– Я хочу все.

И он – какое счастье – начал двигаться. Длинными, неспешными рывками, от которых внутри нее начала закручиваться пружина наслаждения.

– Скажи, что ты чувствуешь, любимая.

Она и хотела бы, но не могла, потому что все слова опять куда-то подевались. Он похитил их поцелуем, и своими прикосновениями, и восхитительно длинным естеством, ласкающим, направляющим, ублажающим ее. Его движения, такие медленные и дивные, прогнали последние следы боли, оставив только вздохи, ахи и безупречный ритм – тот, к которому она с радостью подстроилась.

И как только ей это удалось, он открыл глаза, поймал ее взгляд, и она, увидев в его глазах незамутненное, неподдельное желание, снова утратила все слова. Фелисити потянулась к нему, провела пальцем по подбородку, где шрам выглядел особенно неровным и белым.

– Ты тоже хочешь все.

– Да… – Он зашипел от удовольствия. – Черт, да, я хочу все.

Он качнул бедрами, и она закричала, потому что он снова попал в то дивное местечко. Дьявол замер, приподняв бровь.

– Здесь? – Он повторил движение.

Она вцепилась ему в плечи.

– Да!

Снова.

– Пожалуйста.

Еще раз.

– Дьявол, – выдохнула она.

– Скажи это снова, – прорычал он, помогая ей взлетать все выше и выше. – Повтори те твои слова.

Она распахнула глаза и увидела, что он пристально на нее смотрит.

– Я люблю тебя, – прошептала она, когда он вонзился в нее.

– Да.

– Я люблю тебя. – Она льнула к нему, повторяя слова как молитву. Литанию. – Я люблю тебя.

– Да!

И все это время он смотрел ей в глаза, шепча это единственное, прекрасное слово, снова и снова, давая ей все, чего она хочет. Все, о чем она когда-либо мечтала. А она признавалась ему в любви, и они вместе стремительно неслись к наслаждению. И когда оно нахлынуло на нее, как волна, он поймал поцелуем ее крики, а затем смех. И только потом, все еще слыша звуки ее буйного наслаждения, он тоже получил разрядку, глубокую, мощную. И на его устах было ее имя.

Спустя несколько минут, а может, часов, они молча лежали под звездами в ошеломительном изумлении от происшедшего. Дьявол поменял положение, уложив Фелисити себе на грудь, и выписывал пальцами круги на ее коже.

Он крепко прижимал ее к себе, согревая объятиями, запустив пальцы в волосы, ласкал их нежно, ритмично, и всю эту короткую вечность она представляла себе, что эта ночь преобразила его так же, как ее.

Фелисити закрыла глаза, слушая ровное биение его сердца, и мечтала – это были такие спокойные, домашние фантазии, заканчивающиеся тем, что он брал ее за руку и клялся в вечной любви. Она вдыхала его запах – табак, можжевельник и грех – и представляла, что теперь любой намек на что-нибудь из этого будет вечно пробуждать в ней фальшивые воспоминания, которые она соткала, лежа в его объятиях.

Свадьба в Ковент-Гардене, шумное празднование, полное вина и песен, и ночь после него на этой самой крыше – повторение сегодняшней ночи, только лучше, потому что в конце он ее не покинет.

Та ночь кончится их совместной жизнью. Браком. Партнерством. Чередой детишек с красивыми янтарными глазами, сильными плечами и прямыми носами. Детишек, которые будут знать, что мир велик и прекрасен, и аристократы ничто по сравнению с трудолюбивыми мужчинами и женщинами, построившими город, в котором живут, и делающими его лучше с каждым днем.

Мужчинами, как их отец. Женщинами, как та, которой надеялась стать рядом с ним она.

Она закрыла глаза и представила себе этих детишек. Захотела их. Уже полюбила.

Так же, как любит их отца.

– Фелисити. – Он негромко произнес ее имя, и она приподняла голову, заглянув ему в глаза. – Приближается рассвет.

Рассвет уже собирался прогнать прочь темноту, а вместе с ней такие драгоценные неосуществленные воспоминания.

«Не отсылай меня домой. Оставь здесь. Мое место тут».

Она не сказала этого вслух, но он, похоже, все равно услышал.

– Ты заслуживаешь большего, – проговорил он. – Заслуживаешь брачной ночи. С мужчиной в десять раз лучше меня. С мужчиной, который сможет дать тебе высшее общество и титул, имя и состояние, дом в Мейфэре и загородное имение, принадлежавшее его семье много поколений.

Фелисити почувствовала гнев.

– Ошибаешься.

– Нет.

– Я ничего этого не хочу.

Он целую вечность смотрел на нее.

– Расскажи-ка мне снова, почему ты плакала в спальне в тот день, когда взломала замок. В день, когда твои друзья отвернулись от тебя. Расскажи мне еще раз, что ты оплакивала.

Теперь вспыхнуло жаркое смущение.

– Это другое, – возразила она. – Я другая. Мне больше не нужны Мейфэр и балы.

– Если бы я в это поверил… – Он посмотрел на звезды. – Я бы приполз к тебе без колебаний, но если я это сделаю, у тебя никогда не будет той жизни. Тебя не примут.

– Но ты бы любил меня? – прошептала она голосом едва слышным, голосом, почти не отличающимся от шелеста ветра над черепицей крыши. Шелеста кожи о кожу.

Их смешанного дыхания.

Звука надежды.

Дьявол выдохнул, длинно, прерывисто. А затем сказал ей кое-что правдивое.

– Недостаточно.

И там, под звездами, в месте, которое она полюбила, Фелисити твердо решила доказать ему, что он неправ.