Возлюбленная герцога Маклейн Сара

Глава 14

Она пришла ради него.

Это был обдуманный риск – он без тени сомнения знал, что какое бы наказание Дьявол и Уит для него ни придумали, в результате он будет весь в синяках, сильно избит, и скорее всего, не только братьями.

Но еще он знал, что это, с большей долей вероятности, то единственное, что приведет ее к нему. Он пообещал себе, что будет держаться от нее подальше. Что позволит ей самой сделать этот шаг. Что даст ей то, о чем она просила.

Так он и поступил. Уехал и изменил себя, стал лучше, чем раньше. Достойнее. Сильнее. Разумнее.

И решил, что будет ждать ее решения.

Но когда братья потребовали, чтобы он вернулся в Гарден и выплатил свои долги потом и кровью, а не только деньгами, он согласился, не в силах устоять перед приглашением в этот мир, в котором он родился, а теперь принадлежавшем им. Ей.

С его стороны это была уловка. Способ обойти обещание, которое он дал, и позволить ей самой к нему прийти. Позволить выбрать его, без маски. И пусть это шло в разрез с правилами, он готов был их нарушить, лишь бы ее вернуть.

Так что он согласился преодолеть все препятствия и начал перетаскивать лед, каждым своим дюймом ощущая, что это спектакль, полностью сосредоточившись на толпе, жаждавшей его крови. Они не знали правды – что в свое время он принадлежал такой толпе. Что глазел на бои людей, псов и медведей, что он родом из мира, где жестокость – привычное дело, а бесчеловечность – броня.

Он всегда считал, что отец разглядел в нем это с самого начала. Отчаянную решимость мальчишки, готового на все, лишь бы выжить. Преуспеть. Победить.

И он оценивал толпу, чувствовал каждое ее движение, каждый намек на угрозу; то, как одни наблюдали за ним с восхищением, а другие со злостью, ненавидя тонкое полотно его рубашки, начищенные сапоги, гладко выбритый подбородок. Атрибуты денег и власти, раздаваемые при рождении.

Они не знали, что он пришел не случайно.

Он бросил двенадцатый блок у дверей склада и повернул назад, за следующим, зная, что единственный способ покончить с работой – выполнить ее, хотя это закончится либо полным изнурением, либо дракой. Только эти два варианта, а первого он не допустит никогда.

Гордость его – родом из Гардена, так же, как и любого из них.

Он едва заметно замедлил шаг – настолько, насколько возможно без привлечения внимания; потратил долю секунды, чтобы расправить плечи – столько, сколько можно без привлечения внимания. Левое плечо горело огнем, его до мяса натерло грубой веревкой.

Они не должны видеть, что ему больно. Он немного размял шею, притворившись, будто рассматривает собравшихся – сначала тех, кто во дворе, а потом – на крыше.

Она пришла ради него.

По бокам стояли братья, наблюдавшие за всем этим с самого начала. Дьявол улыбается, как последний негодяй, а Уит выглядит так, словно готов убивать. Но Эвана они не интересуют.

Только она.

Ее длинные ноги кажутся еще длиннее благодаря черным бриджам, плотно обхватывающим бедра. Благодаря черным кожаным сапогам выше колен, благодаря черному длинному пальто, подбитому блестящим сапфировым шелком, развевающемуся на ветру.

Ему очень нравился этот подбой – признание ее любви к ярким тканям. Доказательство того, что от девочки, которую он любил, кое-что осталось, хоть она и выросла в женщину, что смотрит на него сверху вниз, как чертова королева.

Высоко на крыше, наблюдает за своим воином.

И он, готовый сделать что угодно ради ее благосклонности.

Ветер вздымал ее волосы вверх, откидывал их назад, вот они поймали солнце, превратившись в пламя. Обращая в пламя его, когда он видел ее лицо. Без маски.

Само совершенство, она не отводит от него глаз. Он блаженствует под этим испытующим взглядом, желая широко раскинуть руки, наслаждаясь тем, как она оценивает его мускулы под влажной одеждой, наслаждаясь тем, как ее взгляд задерживается на его горящем плече, волшебным образом уменьшая боль. Наслаждаясь тем, как ее взгляд скользит по его шее, лицу.

Иисусе, он ее любит.

Он увидел, как она сглотнула.

Увидел, как приоткрылись ее губы, вдыхая воздух.

Он запрокинул голову, обратив к ней лицо, давая понять, что заметил ее внимание. Гадая, что бы она сделала, если бы он забрался к ней вверх по стене.

Возможно, столкнула бы его вниз, но идея заслуживала внимания, и на мгновение он представил себе альтернативу – он взбирается на крышу, подхватывает ее на руки и уносит куда-нибудь в укромное место, где сможет доставить ей достаточно удовольствия, чтобы она забыла всю боль, которую он ей причинил.

– Эй! Герцог!

Окрик из толпы вернул его в реальность, и все его отлично отточенные инстинкты немедленно изменили течение мыслей. Рявкнули откуда-то слева, и он замедлил шаг, едва заметно повернув голову – недостаточно, чтобы разглядеть противника, но в самый раз, чтобы его засечь.

Не требовалось особых усилий, чтобы его заметить – здоровенный широкоплечий детина, судя по всему, большой любитель потасовок. Собравшаяся толпа как будто выплюнула из себя этого головореза, вытолкнула на несколько ярдов вперед, во двор, и он остановился в полудюжине ярдах от Эвана. Почувствовав нетерпение толпы, он сделал то, что обычно стараются сделать мужчины, не владеющие особым мастерством и не слишком смышленые.

Он начал хорохориться и всячески запугивать соперника.

Не слушая угроз, Эван обвязал веревкой еще один ледяной блок и сосредоточился на толпе, зная, что, если ирландец начнет драку, Гарден ее завершит. А Эван окажется в самой гуще. При этой мысли его охватило истинное удовольствие. Он был готов к бою.

Он был готов к бою много дней. Месяцев. Пару десятков лет.

Волоча тяжелый лед, он игнорировал жгучую боль в плече и просто шел через двор, на этот раз хорошо видя громилу, который кинется на него первым. Отмечая невнятность его ирландской брани. Отмечая, что он слегка покачивается, теряя равновесие, даже когда стоит на месте.

Этот человек пьян. Что означает – драка вот-вот начнется.

Толпа тоже это знала. Все образовали круг, надвигаясь на Эвана. Создали им ринг. Он продолжал смотреть в дальний конец двора, при этом наблюдая за лицами. С дюжину уже напряглись. Готовы ввязаться.

Комок грязи ударил Эвану в затылок.

Он остановился. Замер. Обернулся.

Головорез приближался.

– Я с тобой разговариваю, герцог.

Их разделяли восемь футов.

Шесть.

Эван посмотрел на крышу, откуда наблюдала Грейс, не отрывая глаз, как и весь остальной Гарден. Сердце его заколотилось, грудь словно расширилась.

Он хотел показать ей, на что способен.

Четыре.

Эван положил лед.

Два.

И когда нанесли удар, он был готов.

Он поймал кулак напавшего, испугав его. Челюсть ирландца отвисла, а брови Эвана взлетели вверх.

– Не ожидал, что герцог владеет правым хуком, а? – негромко произнес он, подпуская в голос немного Гардена.

Глаза противника широко распахнулись, но он тут же нахмурился.

– Ниче ты еще не добился, франтик.

И собрался подкрепить свои слова, широко замахнувшись кулаком размером с окорок.

Эван уклонился от удара, выпрямился и всадил кулак прямо в рожу ирландца.

– А теперь?

Если ответ и последовал, он затерялся в реве, который издала толпа; он эхом отражался от кирпичных стен склада. На мгновение Эван подумал, что это мог быть рев восторга.

Но скоро понял. Это был не зрительский восторг. Это было упоение битвой.

Весь двор наблюдал и ждал, желая пустить в ход и свои кулаки. И теперь их одарили настоящей дракой.

Он нанес второй удар – резкий апперкот, заставивший противника отшатнуться и едва не упасть, голова его при этом сильно откинулась назад, но, прежде чем ирландец успел восстановить равновесие, кто-то схватил Эвана за разодранное плечо (от боли тело запылало огнем) и резко повернул лицом к себе.

Он взревел от боли. Когда его развернули, он уже размахнулся, и удар пришелся прямо по носу неизвестному, а затем тот всадил свой кулак в живот Эвана.

Герцог Марвик согнулся пополам, но быстро оправился и выпрямился в полный рост, к восторгу нового противника.

– Да ты не такой, как те герцоги, которых я видал, – сказал он.

– Я не такой, как те герцоги, которых видали все остальные, – ответил Эван, и обмен ударами продолжался до тех пор, пока в драку не ввязался еще кто-то, желавший попытать счастья и уложить герцога, заявившегося в Гарден.

И так это тянулось секунды, минуты, часы – время пропало между необходимостью уклоняться от ударов и наносить собственные, причем так, чтобы они оказались достаточно мягкими и не причиняли серьезного вреда. Он знал, зачем его притащили сюда – чтобы его как следует поколотили. Что ж, он выдержит это испытание.

Он докажет Бесперчаточникам, что способен предложить не только деньги.

Даст Гардену бой, которого они жаждут, – на равных, без титулов, власти и денег.

И даст ей возможность посмотреть на человека, которым он стал.

Грейс.

Эта мысль отвлекла его всего на секунду, он не успел уклониться и получил сильный удар в нос. От боли голова резко закружилась, а когда искры перед глазами погасли, он не смог удержаться – снова взглянул на крышу.

Она ушла.

Он застыл. Ошибка. Еще один здоровяк выскочил вперед, чтобы задать ему взбучку. Эван блокировал его замах и толкнул здоровяка обратно в толпу, радостно поглотившую его – там шла собственная драка.

Она ушла, но братья остались. Уит наблюдал за побоищем с таким пристальным вниманием, словно изучал, как можно использовать любые слабости в стратегии Эвана для своих собственных целей. А Дьявол взирал с презрительной усмешкой, от которой Эвану во второй раз за этот день захотелось взобраться на крышу – стереть улыбочку с надменного лица брата.

«Куда она делась? Почему они не последовали за ней? В безопасности ли она?»

Очередной раунд поединка отвлек его от крыши – со всех сторон на него надвигались с полдюжины бойцов. И дрались они грязно. Чья-то рука схватила его за волосы, еще одна – за пояс брюк. Третья держала своего рода дубинку. Он приподнял бровь.

– Это бесчестно.

Громила ухмыльнулся, обнажив рот, в котором не хватало половины зубов, и замахнулся. Эван уклонился от удара, но опасность ему по-прежнему угрожала. Кто-то напал на него сзади, а кто-то другой обхватил за шею. Крепко его удерживал. Начал душить. Эван отбивался, а головорезы приближались, бросая тягучие взгляды на его торс.

Удары были достаточно сильные, чтобы выбить из него дух, и он снова посмотрел вверх, на крышу, сначала в глаза Уиту, затем Дьяволу. Ни один из братьев не шевельнулся, чтобы помочь.

Рука, сжимавшая его горло, надавила сильнее. Дьявол вытянул вперед руку в перчатке и поднял большой палец. Эван понял мгновенно.

«И что, вы назовете меня гладиатором и скормите львам?»

Дьявол резко опустил палец вниз, к земле.

И, словно боец дожидался сигнала императора, рука стиснула горло Эвана еще сильнее. Он попытался схватить ее, но уцепиться толком не получалось. Зря он щадил этого ублюдка!

Он снова взглянул на своих братьев. Уит что-то говорил, устремив взгляд куда-то за спину Эвана. Дьявол внимательно слушал, тоже глядя в ту сторону.

«Они даже не хотят посмотреть, как я умру».

Рев толпы начал стихать, сменившись другим ревом, у него в ушах. Он терял сознание. Вокруг становилось все тише, драка вроде бы прекращалась. Он дернул головой вперед в последней попытке вырваться из хватки. Затем мотнул головой назад и ударил затылком по носу того, кто его держал. Тот заорал от боли и ослабил захват.

Эван вырвался и повернулся. Тот самый ирландец. Нет. Другой, но лицо такое же. Те же руки-кувалды. Братья?

«Каково это? – думал он, пошатываясь, отступая назад и хватая ртом воздух. – Иметь братьев, которые постоят за тебя?»

Когда-то он это знал.

Не обращая внимания на кровь, струившуюся из носа – похоже, Эван его сломал, – ирландец снова бросился на него, чтобы довести дело до конца.

Эван пятился медленно, ожидая рук и кулаков с другой стороны. Но ничего не происходило. Напротив, наступила тишина. И не у него в голове.

Похоже, драка прекратилась.

Нет, драку прекратили, причем специально. Он взглянул на крышу, где недавно часовыми стояли его братья.

Внимание Сломанного Носа привлекло что-то на расстоянии, за спиной Эвана, и то, что он там увидел, заставило его замереть на месте. Что бы это ни было, оно заставило сдержаться Гарден – место, где про выдержку и ограничения никто не слыхивал.

Не зная, чего ждать, Эван оглянулся.

И там стояла она.

Их королева.

Нет. Не их.

Она и взглядом не удостоила этот сброд, проходя сквозь толпу, расступавшуюся, как море, и ее волосы – буйство пламени – разлетались по плечам; полы черного пальто, безупречно скроенного, отлетали назад, демонстрируя сапфировую подкладку, непонятным образом остававшуюся девственно-чистой в этой грязи, в пару с таким же девственно-чистым сапфировым корсетом, сшитым так, чтобы бесстыдно носить его поверх всего. Повседневная одежда.

А талию ее охватывал алый шарф, который он помнил по прошлому году – не намек на фривольность, не прихотливый аксессуар… оружие.

В ее движениях чувствовалось королевское величие, поступь ровная и твердая. Она не ускоряла шаг и не замедляла его, зная с уверенностью, что путь для нее расчистят.

И так и происходило с каждым ее шагом, а ее взгляд не отрывался от точки назначения.

От него.

Сердце его колотилось, пока он смотрел, как она приближается, упивался прекрасными чертами ее лица, золотом заходящего солнца на ее щеках, твердым подбородком и решительно сжатыми губами, мягкими и сладкими, как грех. Она была великолепна, царственна, и он всю жизнь ждал этой минуты – чтобы она пришла к нему.

И она пришла к нему.

Вслед за осознанием этого его пронзило единственное слово.

«Моя».

Когда она подошла, его захлестнуло искреннее наслаждение. Взгляд ее оставался непроницаемым, пока она рассматривала его – лицо, где, знал он, наливается уже не меньше полудюжины синяков; затем взгляд скользнул ниже, на грудь – белая рубашка потемнела от грязи и пыли, вырез надорван и обнажает большой участок груди. Губы ее сжались в прямую линию, вероятно, от неприязни и неудовольствия, и она снова посмотрела ему в глаза.

Она стояла всего в нескольких дюймах, такая высокая, что ему не пришлось бы наклоняться для поцелуя… и на какой-то безумный миг он чуть не сделал это, отчаянно желая вновь попробовать ее на вкус. Ощутить ее дыхание на своем лице. Мягкость ее кожи.

Он хотел прикоснуться к ней здесь, в ее владениях, в Гардене, где без маски она была гораздо красивее, чем когда-либо раньше, потому что здесь она принимала каждое решение, угадывала каждое движение, прежде чем кто-нибудь успевал шевельнуться. Она была всевластна, останавливала жестокую драку усилием воли, и это могущество заставляло его желать ее еще сильнее.

Она видела в нем это желание – он позволил ей увидеть, наслаждаясь пониманием в этих прекрасных карих глазах, в точности таких, как ему помнилось, – единственным, что осталось от девочки, которую он любил. Она прищурилась, но он не отступил, не отвел от нее взгляд. Только не после долгих лет поисков.

Он застыл, не обращая внимания на боль в плече, в ребрах, в носу, не желая показывать эту боль. Сердце его бешено колотилось, пока он готовился к тому, что произойдет дальше, понимая – какую бы игру они сейчас не затеяли, результат изменит все.

Кем она будет, когда заговорит? Женщиной в маске из его сада? Или Грейс, наконец-то открывшей правду?

Нет. Новой личностью. Надевшей другую маску.

Она заговорила, и слова ее предназначались только ему:

– Ведь я не велела тебе возвращаться.

Год назад, когда оставила его на ринге и отправилась жить своей жизнью без него.

– Меня пригласили.

Она склонила голову набок.

– Ты мог отказаться.

«Никогда».

– Такого варианта не предусматривалось.

Она довольно долго смотрела ему в глаза.

– Мои братья привели тебя сюда для развлечения.

– И я его им предоставил, хотя предпочел бы, чтобы они спустились со своих насестов.

У нее на щеке дернулась крошечная жилка. Он сумел ее развеселить? Господи, как ему хочется увидеть эту улыбку, ту, что расцветала навстречу ему, когда они были юными.

– Они предпочитают зрелище.

– А ты? – негромко спросил он. У него просто пальцы ныли, так хотелось к ней прикоснуться. Она была так близко. Он мог обвить рукой ее талию и стремительно притянуть к себе. Мог подарить ей наслаждение, о котором она молила в его саду. – Что предпочитаешь ты?

– Я предпочитаю мир, – заявила она. – Однако ты всегда приносишь нам только войну.

Он не пропустил мимо ушей ее намек на хаос, который разразился в Трущобах, когда он обезумел от потери и страданий. На боль, которую он принес в это место, которое когда-то поклялся беречь.

Но сегодня это место сберегла она. А еще она защитила его.

И во всем этом крылось невыразимое наслаждение. Ведь то, что она его защитила, означало, что она ничего не забыла. В том, что она его защитила, таилась надежда.

Она остановила их, не дав его убить.

– Тебе не следовало приходить, – сказала она.

– Я бы ни за что не упустил такого случая, – ответил он.

– Почему?

«Из-за тебя».

– Ты поверишь, что я пришел за искуплением?

– Искупление в Трущобах – это спорт, – сказала она. – Но ты знаешь это лучше, чем любой из нас, верно? Ты собаку на этом съел. – Она вскинула подбородок. Вызывающе. Гневно. – А еще ты знаешь, что и близко не подошел к тому, чтобы получить то, на что надеешься. Не знаешь, какова цена вопроса.

– А ты? Какова эта цена для тебя? – Вопрос должен был прозвучать надменно, но не вышло. Он прозвучал искренне.

Грейс ответила ему тем же:

– Все то, что ты получишь от них, и еще больше.

Он продолжал смотреть ей прямо в глаза.

– И все-таки ты остановила драку.

Она прищурилась. Эван молчал. Слов не требовалось.

– Ты придерживал свои удары, – сказала она.

Чистая правда, но она единственная, кто мог это заметить.

– Позволь я им продолжить, они бы тебя убили. – Грейс демонстративно осмотрела его лицо – нос и челюсть, где пульсировала боль от ударов. – Одной ногой ты уже стоял там.

Он вскинул бровь.

Она продолжила:

– Мертвые герцоги имеют обыкновение привлекать внимание, а я не люблю, когда корона сует нос в мои дела.

– Ей тут нет места, – ответил он. – В Гардене уже есть королева.

И в собственных словах он услышал эхо той ночи, когда она пришла к нему в маске, свободная от прошлого.

«Ты королева. Сегодня ночью я буду твоим троном».

Она это тоже услышала. Он увидел, как у нее на миг перехватило дыхание. Заметил, что ее зрачки слегка расширились – как раз достаточно, чтобы выдать правду. Она услышала, и она все помнила. И хотела повторения.

Она пришла к нему.

И словно уловив его тщеславное удовольствие, она сжала губы в тонкую линию.