Возлюбленная герцога Маклейн Сара

Глава 17

Он вернулся ради нее.

Не должно иметь значения, почему он вернулся или как изменился и изменился ли вообще. И не должно иметь значения, что когда он ее целует, она теряет способность мыслить здраво.

Но он не целовал ее. Это она его поцеловала.

И от низкого рокота наслаждения в его горле она ощутила такой же восторг в себе, подпитывающий уже разгорающееся пламя. Она перевязывала его, и это делало ее неистовой, заставляя буквально вибрировать от желания, особенно когда она почувствовала, как дрожат и напрягаются его мускулы от ее прикосновений, как ускоряется дыхание – как хищника, готового к прыжку. Но он сдерживался. Ради нее.

Ждал. Ради нее.

Хотел ее.

И когда она его поцеловала, это его освободило. Он повернулся, схватил ее, поднял, усадил на колени, руки его нырнули ей под пальто, скользнули вверх, к грудям, заключенным в несколько слоев шелка, жаждущих его прикосновений.

Неужели он всегда так искусно целовался? Неужели всегда мог угадать мысли женщины? Или же он провел два десятка лет, готовясь поцеловать Грейс так, чтобы она забыла, где и с кем находится, забыла о всех разумных причинах, почему ей ни в коем случае нельзя с ним целоваться?

Ничего невозможного в этом нет, думала она, отвечая на его поцелуй с такой же страстью.

«Всего один, – врала она самой себе. – Только один этот, и больше никогда».

Она прижалась крепче, желая, чтобы поцелуй длился вечно, и он застонал, на этот раз не от наслаждения, от боли.

Услышав это, она отпрянула и всмотрелась в его лицо, дыша быстро, словно только что забралась на стену.

Его нижняя губа сильно распухла, и она тотчас же нежно прикоснулась к ней. Погладила ссадину, затем пробежала пальцами по носу, тоже распухшему и болезненному, затем по скулам.

– Ты целую вечность будешь весь сине-черный. Тебе от них досталось, да еще как.

– Мне плевать, – ответил он, проводя руками по ее плечам, и снова притянул к себе. – Иди сюда, поцелуй меня.

Она уже хотела повиноваться и ему, и своему желанию, но вместо этого потянулась, чтобы взять со столика мешочек. Он подхватил ее ладонями под ягодицы, когда она невольно прижалась к его стальной плоти, большой и невозможно теплой даже сквозь брюки.

– М-м-м… – застонал он, когда она села и взглянула на него.

Он устремил на нее взгляд из-под опущенных век, взгляд, на мгновение полностью поглотивший ее.

Эван всегда был красивым, высоким, белокурым, с прекрасным лицом, будто высеченным из мрамора. Дьявол сломал ему нос во время схватки в Бергси, и этот изъян сделал его еще более совершенным. Но сейчас, весь в синяках и ссадинах, с распухшей губой и множеством царапин под глазом, он казался даром, доставленным ей из места, принадлежавшего ему до того, как стало принадлежать ей.

Не обращая внимания на жаркий гул желания, Грейс сосредоточилась на стоящей перед ней задаче. Открыла мешок и вытащила чистую белую салфетку и маленькую металлическую коробочку. В его пылающем взгляде мелькнуло любопытство. Она открыла коробочку и показала ее содержимое.

Он вскинул бровь.

– Один из блоков, которые я сегодня таскал?

Она коротко улыбнулась, выкладывая лед в салфетку и аккуратно ее завязывая, а затем положила компресс ему на глаз, большим пальцем поглаживая щеку.

– Мне это не нужно, – буркнул он.

– Еще как нужно.

– У тебя получилось очень здорово, – проворчал он. – Сделать ледовую примочку.

– Я делала их и раньше.

– Я понял по твоей специальной коробке. – Он серьезно посмотрел ей в глаза. – И как часто?

Она сглотнула, понимая, о чем он спрашивает на самом деле, и пожала плечом.

– Когда мы оказались в Гардене, один из нас дрался каждую ночь. Даже если ты это отлично умеешь, как мы… как ты, – добавила она, – противники все равно наносят немало ударов.

Подбородок напрягся под ее ладонью.

– Ужасно, что тебе приходилось драться.

– Это ты напрасно, – сказала она небрежно. – В Гардене драться – все равно что дышать, а во мне было достаточно ярости, чтобы делать это хорошо. Нам повезло, что мы все дрались хорошо, и повезло еще сильнее, потому что нам за это платили. – Она посмотрела на него. – Сказалась твоя выучка, верно?

– Жаль, что она тебе пригодилась.

Да, жаль. Им бы следовало иметь хорошее детство с матерями, которые их любили, и отцами, которые ими гордились. А вместо этого они оказались здесь, потрепанные и побитые тысячью разных способов.

Но Грейс не стала задерживаться на рассказах о драках.

– Вот так Девон с Уитом и занялись льдом. Мы быстро поняли разницу между дракой с ним и дракой без него, и они нашли способ сделать так, чтобы мы никогда безо льда не оставались.

– В таком случае, полагаю, что контрабанда – это так, для развлечения? – улыбнулся он.

Она коротко рассмеялась.

– Нет, контрабанда для денег и для того, чтобы втянуть в нее аристократов.

Он негромко фыркнул и положил руку на ее ладонь.

– А ты, значит, местный доктор.

Она кивнула на книжки на столе.

– Я не доктор Франкенштейн.

– Не надо себя недооценивать.

– Будем возвращать тебя к жизни, когда я тут все закончу? Посмотрим, какой монстр из тебя получится?

Эван забрал у нее лед.

– Грейс, – прошептал он, привлекая ее к себе, и она сразу почувствовала, как ее окутывает теплом и еще чем-то, в чем она не решалась себе признаться. Он прижался лбом к ее лбу и закрыл глаза. – Каким бы монстром я ни стал… это не ты меня сотворила.

Она услышала в его голосе душевную боль, которая ей совсем не понравилась.

Не понравилось и смятение, охватившее ее вместе с внезапно возникшей мыслью о том, что, возможно, он вовсе не такое чудовище, каким они привыкли его считать.

Становилось все сложнее сопротивляться тому, как память о прошлом наталкивается на реалии настоящего – на воспоминания о нем, о его доме. О том, как он безропотно сносил удары в клубе. Стирал вместе с женщинами Гардена. Отдавал долги людям из Трущоб. О его юморе.

И о том, как он дрался сегодня днем, словно был создан для этого.

«А ведь так оно и есть».

О том, как пришел к ней, словно был создан для этого.

«А ведь так оно и есть».

Но больше всего ей не нравилось, как сильно она тосковала по нему, по этому новому, изменившемуся мужчине, которого она совершенно не ожидала увидеть, когда он вернулся. Не нравилось, как сильно она его хотела, несмотря на то, что из-за него вся ее жизнь была полна страданий.

Не нравилось, что даже сейчас, когда он мучается от последствий сегодняшней драки, она хочет только одного – ухаживать за ним. Хотя он этого и не заслуживает.

Она решила прийти сюда, чтобы сказать ему именно это – что он не заслуживает ее внимания, ее защиты в Гардене, и вообще ничего, как бы ему этого ни хотелось. И уж точно не заслуживает ее заботы – в свое время она обеспечила его заботой больше, чем достаточно, и видела, как он от всего этого отказался.

Она всего лишь хотела ответить на вопрос, который он так настойчиво ей задавал. Что ей нужно? Нужно, чтобы он исчез. Нужно, чтобы он обрел будущее, которое ищет, или искупление, о котором просит, и зажил своей жизнью. Подальше от нее.

Она всего лишь хотела оставить ему мазь.

Всего лишь хотела наконец-то узнать, что же ей нужно.

А потом вошла в эту темную комнату с кучей свечей и зеркал, полную его запаха – табака и чая, сочетания, едва учуяв которые, она начинала тосковать о нем.

Хотя ненавидела его за предательство.

Следовало сразу же уйти. Не обращать внимания на эту комнату, созревшую для греха и плотских утех. Следовало проигнорировать его.

А вместо этого она затерялась в другом воспоминании, возникшем без ее согласия. Воспоминании, пришедшем не со страхом, или болью, или душевными терзаниями, но с желанием. Он без одежды – даже брюки толком не застегнуты – выглядел совсем не так, как в прошлый раз, когда она обрабатывала его раны; тогда вокруг горели свечи, он лежал свежий после ванны, с перевязанными ранами после предыдущей схватки – схватки, в которой он мог бы и победить, если бы дрался как следует.

Но он этого не сделал, потому что больше не хотел причинять Гардену мучений.

Она одинаково любила и ненавидела его за это.

И теперь, когда она думала, не сказать ли ему, что ей нужно, оказалось, что ей больше не требуется, чтобы он ушел и никогда не возвращался. Нет, теперь это было кое-что более опасное, то же самое, что ей требовалось в прошлый раз, когда они встретились в темноте.

Еще один поцелуй.

Еще одно прикосновение.

Еще одна ночь.

Всего одна.

И не имело значения, что он, возможно, куда более ужасающий монстр, чем те, что описываются в книгах.

Он ощутил в ней перемену, когда она взяла его лицо в свои ладони и всмотрелась в глаза – эти янтарные глаза, которые она любила так сильно и так давно, пока не закрылась от них, боясь, что они будут преследовать ее вечно.

Но вот они здесь, перед ней, и на эту ночь они принадлежат ей.

– Возьми же, – сказал он.

«Все, что тебе нужно».

Она снова его поцеловала, ее руки задвигались, но больше они не лечили. Не утешали. Хотели. Требовали. Он резко втянул в себя воздух, когда она провела руками по его груди, чуть нежнее, когда скользила по перевязке на животе. Его мускулы напрягались и вздрагивали, напоминая ему о ранах.

Он зашипел от боли, и она отдернула руки, словно обожглась.

– Я сделала…

Эван мгновенно замотал головой.

– Не останавливайся.

Она какое-то время неподвижно смотрела на него. Неуверенно.

– Не останавливайся.

Она не хотела останавливаться. Хотела начать и никогда не прекращать. И удержать этот миг, эту ночь навечно, отогнав подальше прошлое, настоящее и ту правду от них, которую невозможно игнорировать.

В голове вспыхнуло единственное слово.

«Мой».

Он взял ее руку и положил на свой плоский живот, под повязкой, над брюками, где мускулы сходились в букву «V» и убегала вниз полоска темно-каштановых волос.

Перед глазами возникла картинка, и Грейс сглотнула, прижав пальцы к его коже.

– Я буду осторожной.

– Я не хочу осторожности, – сказал он. – Я хочу тебя.

Она дала ему то, что он просил – ее пальцы скользили по нему, играли, проводили дорожку к тому месту, где откидной клапан у него на брюках так и остался незастегнутым.

У него перехватило дыхание, когда она задержалась там, завороженная темной дорожкой и большой выпуклостью, которую невозможно было не заметить, понимая, что ей всего-то и надо сдвинуть пальцы чуть ниже и заявить свои права на него.

«Мой».

Что за слово. Что за порочное, чудесное слово.

Эван поднял руку, погладил ее по волосам, пальцы его запутались в буйстве рыжих кудрей.

– Скажи мне.

Губы ее приоткрылись, пухлые, безупречные.

– Сегодня ночью.

Он громко сглотнул. Она поняла, что он хотел сказать. Этого недостаточно. И она знала это. Но она подумает об этом завтра, когда заново укрепит стены, возведенные, чтобы не впускать его, и вернется в мир, который выстроила без него.

Он кивнул – несколько неестественно, давая согласие, давать которое не хотел. И все же оно ее освободило. Она его приняла. А потом взяла его, соскользнув с его колен, опустившись на колени перед ним, наслаждаясь тем, как он откинул голову на спинку кресла, позволяя ей делать все, что она хочет; глаза его потемнели, веки тяжело нависли над ними, он наблюдал за ней, и мышцы на шее напряглись с такой же силой, как мышцы рук, когда он вцепился в подлокотники кресла, чтобы не потянуться к ней.

Отдавая ей инициативу.

А внизу его напрягшаяся плоть, твердая и восхитительная.

«Мой».

Она провела руками по брюкам, оценивая эти очертания, а Эван наслаждался тем, как ее прикосновение раскрепостило его, тем, как все его тело натянулось, будто тетива. Ему отчаянно хотелось прикоснуться к ней. Она это видела. И все же он сдерживался. Глубоко, прерывисто вздохнул, и в этот момент, поняв, что только силой воли он сдерживается, позволяя ей самой управлять происходящим, что-то внутри Грейс отомкнулось. Что-то, что – она знала – принесет ей столько же боли, сколько наслаждения.

Но эта ночь для наслаждения.

Она приподнялась на коленях (и это добавило удовольствия ее прикосновениям), наклонилась и поцеловала его в грудную мышцу, повернула голову и потерлась щекой о его теплое тело, затем поцеловала в основание шеи, туда, где та встречается с ключицей.

Еще один поцелуй в середину груди, и сердце его под этим поцелуями колотилось все сильнее и сильнее.

Еще один, несколькими дюймами ниже.

Он выругался, негромко и грубо, и это грязное слово вызвало в ней всплеск желания.

– Я так долго этого ждал, – прошептал он, пока она покрывала короткими, мягкими поцелуями кожу вдоль повязки, распаляя их обоих.

– Скажи мне, – повторила она его слова, прижимаясь губами к коже, а пальцы ее ловко расстегивали пуговицы, широко раздвигая ткань и высвобождая ошеломительно длинный орган.

Даже тут он был идеален.

Особенно тут.

Она села на пятки, не трогая, просто глядя – длинный, гладкий, твердый, как камень, вздымающийся из куста темно-каштановых волос.

– Тысяча чертей, – прошептал он, и это не было ругательством. Это была молитва.

Она с трудом оторвала от него взгляд и посмотрела Эвану в глаза.

– Больше.

Одна его бровь приподнялась, он отпустил подлокотник и потянулся к ней, взял ее лицо в ладони и долго смотрел в глаза пылающим взглядом.

– А тебе он нравится.

Она снова посмотрела на свою награду.

– Да.

– Вижу. Я вижу, что ты его хочешь. – Он помолчал, едва заметно шевельнул бедрами. – Господи, Грейс…

– Попроси, – шепнула она. – Скажи, что тебе нравится.

– Твои прикосновения, – ответил он. – Позволь мне почувствовать… – Его бедра дернулись, когда она дала ему то, чего он хотел. Ее пальцы на горячей плоти, и он снова выругался, и грешные слова раздались в тихой комнате, как выстрел. – Да. Черт. Да! Я целую вечность ждал, когда ты так меня потрогаешь.

– Вот так? – спросила она, осмелев.

Он приподнял бедра ей навстречу, глубже запустил пальцы в ее волосы.

– Господи, да. Вот так.

– Но не только это, – отозвалась она и сжала его крепче. Скользнула рукой от толстого основания до прекрасной головки с каплей жидкости на ней. Повторила движение, и он застонал. – Еще вот это.

– Все это, – проговорил он чувственным голосом.

– Покажи мне, – прошептала она.

Он накрыл ее руку своей, и картинка – его большая, грубая ладонь сжимает ее ладошку и учит, как доставить ему удовольствие – была чистым вожделением. Он сжал крепче. Двинул бедрами.

Еще капля.

– Не нужно быть нежной, – прохрипел он. – Я этого не хочу. Я хочу, чтобы ты… – Он осекся, не договорив, и она сделала бы что угодно, лишь бы услышать все до конца.

– Что? – подтолкнула его Грейс. Рот наполнился слюной, таким жарким он был. Такая картинка представала перед глазами. – Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты взяла от меня все, – сказал он. – Хочу, чтобы ты знала – чего бы ты ни захотела, что бы тебе ни потребовалось, я могу это дать. Я обязательно это дам.

Было почти невозможно выдержать эти слова, и Грейс наклонилась вперед, к их сомкнутым рукам, покрывая поцелуями его ободранные костяшки пальцев, и он застыл под этой лаской, сидел, не шевелясь, лишь прерывисто дышал. Она подняла голову и посмотрела на него. Невозможно было игнорировать желание в его взгляде.

– А это ты мне дашь?

Он закрыл глаза, положил свободную руку ей на волосы и стиснул зубы. Прошептал ее имя – негромко, таинственно, восхитительно.

– А ты…

Она была уверена.

– Я твоя королева, – прошептала она в тыльную сторону его ладони и полностью отдалась фантазии. Желая, чтобы он сделал то же самое. – Позволь мне получить это.

Он отпустил ее ладонь.

Она снова погладила, наслаждаясь его гладкостью и величиной – и позволением делать все, что пожелает. Еще шире раздвинула брюки, сунула внутрь руку, нашла тяжелый мешочек и взяла его в ладонь с нежной твердостью, которая заставила Эвана подскочить в кресле. Еще одно грязное ругательство. Еще одна капля.

Слишком сложно устоять. Она прошептала его имя и лизнула головку, едва прикоснувшись языком, только чтобы ощутить эту соленую сладость. Его руки метнулись к ее волосам, но опустились на них, как перышки, нежно лаская, хотя она чувствовала, что все его тело напряглось, чтобы помешать ему взять ее. Не дать ворваться ей в рот и получить удовольствие, которое она предлагает.

Удовольствие, которого она хочет.

Удовольствие, которое он передал в ее владение. Она наслаждалась им и властью, которую он ей отдал, и какая-то небольшая часть ее хотела проверить его, посмотреть, до чего можно его довести, чтобы он потерял над собой контроль.

Но другая ее часть хотела потерять контроль вместе с ним.

– Посмотри на меня, – прошептал он. Она мгновенно повиновалась, и он погладил ее нижнюю губу большим пальцем. – Ты не обязана…

Она прервала его.

– Тебе больно?

Он тяжело выдохнул.

– Сильнее, чем ты можешь себе представить. Но возможно, ты можешь себе представить. Тебе тоже больно, верно, любовь моя?

Она не стала отрицать.

– Да.

– Позволь позаботиться о тебе, – произнес он голосом низким и чувственным, как обещание. – Позволь раздеть тебя догола, раздвинуть твои ноги и лизать тебя, пока ты не закричишь. Позволь снова попробовать тебя на вкус. Иисусе, я столько дней только и думаю о том, какая ты вкусная. – Большой палец снова погладил ее губу, и огонь внутри заполыхал сильнее. – Позволь облегчить эту боль там, где ты такая горячая и мокренькая для меня.

От этих откровенных слов она распалялась все сильнее, а его естество пульсировало у нее в руке. Она была именно такая – горячая, мокрая, с ноющей болью. Грейс крепко сжала губы, чтобы чуть ослабить искушение, но только усилила его.

– Ты тоже этого хочешь, – шептал он, словно почувствовал, что она сделала. – Ты хочешь меня там, у тебя между ног. В твоем жарком местечке.

Она хотела. Господи, как она этого хотела!

Но не сейчас.

Она открыла рот и втянула внутрь его большой палец, медленно провела по нему языком раз, другой. Давая ему понять, что собирается сделать. Он снова выругался, и ее опять охватило наслаждение, оно тяжело разливалось в том ноющем месте.

Она выпустила его палец изо рта и улыбнулась.

– Этого я хочу больше.

Эти слова ударили его, как оружие, он наклонился, поднял ее лицо вверх и впился в губы неистовым, распутным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание. Затем отпустил и прошептал:

– Когда ты закончишь, я возьму то, что хочу.

Она кивнула.

– И я это позволю.

Уголок его рта приподнялся в ошеломительной мужской улыбке.

– Королева права.

А затем сел и откинул голову на спинку кресла.

– Скажи мне, чего ты хочешь. – Не вопрос. Приказ.

– Пососи меня. – Команда прозвучала грубо и сладко, как все, что к этому вело. Его пальцы крепко вцепились ей в волосы. – Начинай.

Она приоткрыла губы и втянула его в рот – медленно, привыкая к величине и ощущениям. К его стальной твердости. К вкусу. К тому, как Эван сидел совершенно неподвижно, пока она доставляла ему удовольствие. Пока наслаждалась сама, все еще обхватив его ладонью и поглаживая.

Грейс много лет управляла секс-клубом, стараясь, чтобы любые желания женщин исполнялись очень точно, и в течение всех этих лет она, разумеется, думала и о своих желаниях, но никогда даже вообразить не могла, каким откровением может стать этот акт. Что значит дарить мужчине удовольствие, от которого тот может лишиться разума.

И она тоже.

Потому что за всю свою жизнь Грейс ни разу не испытывала такого наслаждения – или такого огромного желания доставить наслаждение партнеру. Но сейчас, пока она лизала, и сосала, и вбирала его все глубже, наслаждаясь его вкусом и мощью, она хотела лишь одного. Подарить ему разрядку. Заставить его кончить. Попробовать это на вкус. Понять, что именно она сумела добиться этого.

И она никогда не ощущала себя настолько всевластной.

Грейс трудилась над ним, уловив тот самый темп, который сводил его с ума, те самые ощущения, те самые точки, что доводили его до неистовства, наслаждаясь звуками, которые он издавал, обрывками фраз, которые он произносил, и богохульствами, которые он шептал, и тем, как он произносил ее имя, словно молитву. А затем руки, сжимавшие ее волосы, напряглись еще сильнее, и он выдохнул:

– Грейс. Я сейчас… я не могу сдержать…

«Не смей сдерживаться», – подумала она. Пососала чуть сильнее, задвигалась чуть быстрее, почувствовала, как он во рту словно вырастает, а головка пульсирует. «Отдай это мне».

«Мое».

Его пальцы стиснули пряди волос, он прорычал грязное ругательство, а Грейс упивалась своей властью, пока он в полный голос выкрикивал ее имя, полностью отдавшись ей и своей разрядке. Она оставалась на месте, пока он не пришел в себя. Тело его расслабилось в кресле в первый раз с того момента, как он в него опустился. Он приподнял с плеч ее волосы, и прохладным воздухом овеяло разгоряченную кожу шеи.

На этот раз застонала Грейс, потому что этот воздух ее не успокоил, напротив – нервы словно вспыхнули огнем, а томление, которое она сдерживала все то время, пока доставляла удовольствие ему, теперь было просто невозможно игнорировать.

Он знал это, наклонился к ней и произнес те самые слова, что искушали ее с самого начала:

– Что тебе нужно?

«Ты. Мне нужен ты».

Нет. Она не может это сказать. Это откроет слишком многое.

– Я… – Она не могла подобрать нужных слов, жаркое томление становилось невыносимым. – Мне нужно… – Она подняла на него глаза. – Пожалуйста.

Он мгновенно пришел в движение, поднял ее, усадил к себе на колени, не обращая внимания на синяки и повязки – не думая ни о чем, кроме одного. Он завладел ее ртом и сунул руку ей между ног, восхитительно скользнув туда, где она хотела его больше всего на свете. На секунду прервал свой неистовый поцелуй.

– Я знаю, – прошептал он жарким обещанием ей на ухо. – Здесь.

– Да, – шепнула она в ответ, и он поймал это слово губами, широко раздвигая ей ноги.

Она оседлала его и схватилась за края брюк, стала их сильно дергать и теребить, но он тут же пришел на помощь, умело расстегнул, этот великолепный мужчина, но Грейс вдруг сообразила, что есть и другая проблема. Она прервала поцелуй.

– Сапоги.

Он кивнул, и они вместе, с молниеносной скоростью, освободили ее от сапог и брюк. На ней остались только корсет и пальто. Он жадно смотрел на нее, пока она, извиваясь, высвобождалась из пальто, оставшись почти нагой, в одном только изысканном корсете на косточках, голубом, как летнее небо, с широкими бретельками на плечах. А когда она подошла к нему и снова оседлала, болезненное томление сделалось совершенно невыносимым, и Грейс в отчаянии прошептала: