Возлюбленная герцога Маклейн Сара
– Сделай так снова. Потрогай меня.
Он повиновался мгновенно, прижав к ней руку. Сильно. Плотно. Достаточно крепко, и когда она качнулась, это ее просто воспламенило. Грейс опустила руку туда, где он к ней прикасался. Он проследил взглядом за тем, как она схватила его за запястье, твердо удерживая на месте.
– Подожди, любовь моя.
Она не хотела ждать. Она ждала слишком долго и хотела этого. Сейчас же. Грейс сердито что-то промычала и начала раскачиваться, прижимаясь к нему еще сильнее.
Он негромко засмеялся и сказал:
– Грейс.
Она взглянула на него, готовая сражаться за свое удовольствие. Ошалевшая от желания. Свободной рукой он притянул ее к себе для нового поцелуя, и когда его язык скользнул глубоко ей в рот, пальцы раздвинули складочки, отыскивая нужное место.
Она ахнула от острого восторга.
– Ты всегда можешь использовать меня, любовь моя, – пророкотал он ей на ухо, скользя пальцем по местечку, где, казалось, собралось все желание мира. – Но когда ты меня используешь, я хочу, чтобы ты делала это с толком.
Ее снова и снова пронзало наслаждением, когда она подавалась к нему бедрами, стараясь изо всех сил, наслаждаясь тем, как он гладит, и нажимает, и двигается.
– Покажи мне, – прошептал он сладострастно и низко. – Покажи, чего ты хочешь.
Ее пальцы переплелись с его, и она начала раскачиваться, подаваясь к нему, поймав ритм своего удовольствия, показав ему и передав ему лидерство, приподнимаясь над ним, упершись ладонями ему в плечи, тяжело дыша и потираясь об него, зная, что нельзя этого делать, и наплевав на это, а он смотрел на нее, и двигался навстречу к ней, и направлял ее в поток наслаждения. Она громко кричала в тихой комнате, а он говорил ей самые греховные вещи, вроде «сильнее», и «быстрее», и «прими его», и «да, любовь моя», и «ты самое прекрасное создание на свете».
Когда она снова опустилась к нему на колени, он поцеловал ее в щеку, и еще раз в висок, и удерживал ее на месте, пока она дрожала, приходя в себя после оргазма, отдавал ей свое тело, и старался, чтобы она захотела никогда не покидать это место.
Придя в себя, Грейс внезапно словно одеревенела и мгновенно приподнялась с его колен.
– Твои повязки.
– Думаешь, я сейчас чувствую боль?
Он снова усадил ее на колени и поцеловал в волосы так естественно, что эта ласка согрела Грейс в тех местах, в каких она никогда не ощущала тепло.
Она улыбнулась.
– Я хочу, чтобы ты испытывал только удовольствие.
Он провел ладонью по ее руке, и она затрепетала, ощутив, что прикосновение из ленивого становится целенаправленным.
– Значит, мы должны заниматься этим часто.
Ее улыбка исчезла.
Разумеется, это исключено. Между ними не может быть никакого «часто». У них нет общего будущего, потому что все пространство заполнено прошлым.
Она совершила ошибку.
Грейс попыталась слезть с его колен, но он схватил ее за руку.
Она застыла, ожидая, что он будет удерживать ее на месте. Он не стал, но руку не отпустил. Тепло его ладони притягивало, обещало, искушало, но она ни в чем этом не нуждалась. Грейс выдернула руку, и это ощущение вызвало горечь в душе.
Он не стал возражать. Не притянул ее обратно.
Вспыхнула досада, но Грейс понимала, что это неразумно.
– Я должна идти.
Он не шевельнулся, глядя, как она натягивает брюки, поднимает вещи, разбросанные по полу, оставляет ему мазь, коробку со льдом и салфетки. Аккуратно ставит на столик корзинку с бинтами.
Она посмотрела на него.
– Я должна идти.
Он кивнул. Неужели не собирается ее остановить?
Но она этого и не хочет, верно?
Так все гораздо проще, правильно?
Правильно. Но легче от этого не стало.
Сглотнув комок, Грейс отвернулась, чтобы поднять пальто, которое швырнула на пол, думая только о наслаждении. Всеми фибрами души она хотела остаться. Хотела, чтобы он попросил ее остаться.
И тут он заговорил:
– Как ты прошла мимо слуг?
Зная, что напрашивается на неприятности, Грейс повернула голову, оказавшись к нему в профиль, и ответила:
– Вообще-то я всегда перемещаюсь по крышам.
Услышав это, он встал, медленно и размеренно, и сердце ее заколотилось.
– Сегодня я хотел последовать за тобой. Вверх по стене.
Она повернулась к нему лицом.
– Это не так просто, как казалось.
Он коротко улыбнулся.
– Верю.
Она некоторое время смотрела на него молча.
– Но вместо этого оставил меня.
– А ты пришла повидаться со мной.
Эхо сказанного им раньше. «Приходи ко мне». Предполагалось, что она придет сказать ему, что ей нужно. А вместо этого она просто пришла к нему, к этому мужчине, которого не знает, такого не похожего ни на мальчика, ни на безумца, каким он когда-то был. Совершенно другому, и куда более опасному.
– Научи меня, – прервал он ее мысли.
Она не должна. Будет ошибкой посвящать ему так много времени.
Она не должна. Но ей хотелось. Ей хотелось привести его на крышу и дать почувствовать вкус свободы, которой добилась для себя она.
Создать новое воспоминание.
Эта идея ее дразнила.
Она молча подошла к платяном шкафу, открыла его и вытащила хорошую белую рубашку. Прижав ее к груди, повернулась и увидела, что он застегивает брюки. Его янтарные глаза блестели в отблесках пламени свечей.
Она бесстыдно смотрела, как он застегивает пуговицы, и вдруг поняла, что ей не хватает всех спрятавшихся выпуклостей и теней. Некоторые члены клуба в доме 72 по Шелтон-стрит хотели, чтобы их спутники были полностью, изысканно одеты просто для того, чтобы смотреть, как они снимают одежду и снова ее надевают. Хотя Грейс редко критически оценивала желания своих клиенток, она никогда толком не могла понять, в чем удовольствие смотреть, как раздевается твой любовник.
Но прямо сейчас, видя, как двигаются его сильные руки и напрягаются мускулы, она почувствовала, как сохнет во рту, и поняла, в чем смысл. Она могла бы часами смотреть, как он застегивает пуговицы брюк.
Он закончил.
– Ну что, ты собираешься меня одевать?
Она бросила ему рубашку и восхитилась скоростью, с какой он поймал ее и натянул через голову одним плавным движением, несмотря на ноющую боль. В этом была какая-то интимность: мысль, что она только что держала в руках мягкую рубашку, которая сейчас ласково скользит по его коже.
Надев рубашку, он окинул ее жадным взглядом, разглядывая корсет и брюки, и в глазах зажегся огонь.
В другой раз, с другим мужчиной ее бы позабавил такой жадный интерес сразу после того, как они вместе достигли разрядки. Но здесь и сейчас желание в его взгляде ее не забавляло. Она им наслаждалась.
Он принадлежит ей.
Как далеко он пройдет за ней?
Завтра наступит день, а вместе с ним придет правда об их прошлом и настоящем и невозможности их будущего. Но пока у них продолжается сегодня, и если взросление на улицах чему-то и научило Грейс, так это умению планировать не наслаждения, а дела.
Приняв решение, она взяла свечу и протянула ему руку:
– Пойдем со мной.
Глава 18
Они взобрались по темной черной лестнице на крышу фамильного дома Марвиков, словно находились в шотландской глуши, за много миль от ближайшего жилья, а не на Гросвенор-сквер, где их мог увидеть кто угодно из самых почитаемых лондонских аристократических семейств.
Может быть, Эвану стоило об этом побеспокоиться, но его никогда не заботили вопросы его герцогства, а уж в эту ночь… единственное, что его волновало, это Грейс.
Грейс вела его за руку, а в другой несла пальто; они миновали третий этаж, четвертый, а потом лестница сузилась так, что по ней мог пройти только один человек, и на ней стало совсем темно из-за отсутствия настенных светильников. Добравшись до верха, Грейс повернулась и вжалась в стену, указав подбородком на люк, врезанный в крышу у них над головами.
– Ну, давай, – прошептала она. – Открой его.
Он потянулся вверх, с удивлением поняв, что сердце сильно колотится. Заколебался.
– Нервничаешь, герцог?
Он посмотрел ей в глаза. Пламя горевшей между ними свечи заливало ее лицо мерцающим светом. Эван коротко, самоуничижительно рассмеялся.
– Не знаю, почему… ведь нас не встретит за ним толпа неодобрительно настроенных аристократов.
Она усмехнулась.
– А вообрази, если б встретила. Да во всем Лондоне не осталось бы нюхательной соли. Хотя, если быть честной, даже не знаю, чего именно они могут не одобрить, – сказала Грейс, когда Эван толкнул люк вверх. Тот открылся, ударившись о крышу. – Моя задница в этих брюках выглядит куда лучше, чем у любого из них.
Вывалив на Эвана этот неоспоримый факт, Грейс забралась наверх и пролезла в люк. Та самая задница, подтянутая и красивая, вызвала у него желание стащить красотку вниз, уложить в постель и всеми возможными способами доказать, что она и вправду лучше всех. И пошла эта крыша ко всем чертям.
Но Грейс уже выбралась наружу и обернулась. Серебристые нити корсета поблескивали в свете свечи. Она устроила целое представление, оглядываясь по сторонам.
– Ты в безопасности. Тут нет ни единого бродячего аристократа со взыскательным взглядом.
Это поддразнивание согрело его, несмотря на то, что он прекрасно понимал – это всего лишь глоток счастья. Разве не так всегда было с ним и Грейс? Вечно гнаться за счастьем и никогда его не поймать.
Он тоже выбрался на крышу вслед за ней, в теплую осеннюю ночь. Грейс уже шагала к южному фасаду дома, где он граничил с площадью. Эван какое-то время наблюдал за ней, дивясь такой непринужденности здесь, высоко над городом.
– Кто-нибудь может тебя увидеть.
Она, улыбаясь, обернулась.
– Боишься, что маркиз Вестминстерский смотрит на тебя в подзорную трубу из дома напротив?
– Боже праведный. Нет, я так не думал, но теперь, когда ты сказала…
– Вестминстер не вуайерист. Он слишком аскетичен для такого времяпрепровождения, – обыденным тоном произнесла она, словно для девушки, которая имеет крышу над головой только благодаря боксерским боям без перчаток, совершенно нормально разбираться в личностных особенностях одного из богатейших аристократов Британии. Грейс шла дальше. – И даже если бы сейчас не было слишком темно, чтобы увидеть хоть что-то, стоящее внимания, единственное, на что он смотрел бы в свою подзорную трубу, это на твоих лошадей. – Она взглянула на Эвана. – У тебя есть лошади?
Вопрос застал его врасплох.
– Есть.
Она махнула рукой.
– Не упряжные для карет и не та серая, на которой, как известно, ты прогуливаешься верхом в Гайд-парке. Я говорю о скаковых лошадях. Вот чем интересуется Вестминстер.
– Откуда ты знаешь, что я посещаю Гайд-парк?
Она пожала плечами и снова посмотрела на площадь.
– Оттуда же, откуда знаю, что Вестминстер любит лошадей.
– И откуда это?
– Это моя работа – знать всякое.
– Например, о тяге Вестминстера к лошадям.
– Например, связана ли как-то тяга Вестминстера к лошадям с его тягой к азартным играм. Или почему граф Лейтер лоббирует менее жесткие штрафы за торговлю опиумом. Или почему владелец «Ньюс оф Лондон» так предан идее женского избирательного права.
Его брови взлетели вверх.
– И откуда ты все это знаешь?
Она показала подбородком в сторону площади.
– Вы, богатенькие франты, думаете, что весь мир основан на домах этой безупречно ухоженной площади, где не рады ни одному человеку с доходом меньше десяти тысяч в год. Но правда в том, что мир основан на торговле, а торговля, банальная, буржуазная и скучная для аристократов, – это бизнес, стоящий того, чтобы им заниматься.
– Какого рода торговля?
– Информацией и удовольствиями. Порой и тем и другим разом.
– И ты этим занимаешься?
Она пожала плечом и посмотрела в сторону Вестминстер-Хауса.
– Суть в том, что Вестминстера не интересует ни наше местоположение, ни состояние нашей одежды или вовсе ее отсутствие. Сейчас темно, Эван. Никто не может нас увидеть. А если и заметят, то подумают, что Безумный Марвик забрался на крышу со своей последней любовницей.
– Любовница станет самой удивительной частью этой истории, – сухо отозвался он.
Она замерла, и он мысленно выругался, не желая продолжать этот разговор. Только не сейчас, когда он едва убедил ее открыться перед ним. Обернувшись, Грейс негромко спросила:
– И никакой возлюбленной, поджидающей тебя в Бергси?
Она что, ревнует?
– Я сам-то редко бываю в Бергси.
– Это не значит, что ты не ищешь там удовольствий.
– Нет там никаких удовольствий. – Это прозвучало холоднее, чем он намеревался сказать. Суровее. Но ему совсем не хотелось, чтобы дух Бергси перенесся сюда и разделил их. Не хотел, чтобы тот снова приблизился к Грейс. Эван кашлянул, прочищая горло, и добавил: – Честное слово, удовольствия – не мой конек.
Она повернулась к нему.
– Как печально. Для чего иметь титул, и деньги, и власть, и привилегии, если не для того, чтобы устраивать ночные герцогские вакханалии?
Он засмеялся.
– Боюсь, я никогда не получал приглашений на герцогские вакханалии.
– Хм-м, – протянула Грейс. – Думаю, ты должен считать себя везунчиком в этом отношении. Я знаю немало герцогинь, мужья которых либо смертельно скучны, либо абсолютно омерзительны; ни то, ни другое не годится для хорошей вечеринки.
– В таком случае, я постараюсь избегать и тех и других, а все свои вакханалии приберечь для тебя.
Она улыбнулась.
– В этом мне нет равных.
– Не сложно поверить, – сказал он, желая вернуться к ее жизни.
Грейс склонила голову набок.
– Как я уже говорила, мой бизнес – это удовольствия.
– И информация.
– Ты удивишься тому, сколько всего приплывает вместе с удовольствиями.
– Могу себе представить. – Он помолчал, затем спросил: – А что ты выведала обо мне?
– Кто сказал, что я спрашивала о тебе?
Он ухмыльнулся.
– Ты спрашивала.
Секунда, затем:
– Тебя никто не знает.
«Ты меня знаешь». Вслух он этого не произнес.
– Максимум, что мне о тебе донесли, это то, что у тебя есть серая лошадь. И ты любишь верховые прогулки в парке.
– Вообще-то я не люблю ездить верхом в парке.
– Конечно, не любишь, – сказала она так, словно это знали все. – Ты любишь ездить верхом там, где можно скакать быстро и далеко.
Эван взглянул на нее.
– И притворяться, что мне никогда не придется возвращаться.
– Но тебе всегда приходится, верно? Возвращаться?
Ему всегда приходилось, будучи привязанным к отцу и к герцогству, словно он сидел на цепи. Прикованный к Бергси-Хаусу. И к этому особняку тоже.
– И никто не смог рассказать мне, где ты был весь прошлый год, – произнесла она негромко, обращаясь к ночи.
Эван посмотрел на нее.
– Никто не знает.
Она подождала.
– И?
– Ты велела мне уехать, – ответил он, глядя в сторону, на крыши домов, купающиеся в лунном свете.
– Но ты все же вернулся, – сказала она.
– Другим человеком, не тем, что уехал, – признался он. – Лучшим.
Молчание, и лишь осенний ветерок кружил и шелестел между ними.
– Я думала, что так может случиться, – сказала она.
– У того, кто уехал, не было цели.
– А у тебя теперь есть?
Он посмотрел прямо на нее.
– Есть.
Это должно было спугнуть ее, заставить помчаться по крышам обратно в Гарден. И возможно, в прошлом так бы и произошло. Но сегодня, здесь… у Эвана возникло отчетливое ощущение, что он не единственный, кто изменился.
И словно услышав его мысли, Грейс сглотнула и отвернулась. Он проследил за ее взглядом, посмотрел вниз, на площадь, где в лунном свете едва виднелись верхушки деревьев.
– Мне никогда не приходило в голову, что у меня есть крыша.
– Вот что бывает, когда не возникает необходимости тревожиться о ее наличии.
Эван взглянул на нее.
– Мне приходилось об этом тревожиться, знаешь ли.
Тревога о крыше – вот что в первую очередь бросило их друг к другу. Страх потери. Страх неуверенности.
Страх голода и нищеты.
– Я знаю, – мягко сказала она. – Нам всем приходилось.
Он не думал, что она хотела уколоть его, но да, это правда.
Грейс надела пальто и отошла от края, направившись к трубам в середине кровли. Уселась на кирпичную ступеньку, что вела к блоку дымоходов, и вытянула ноги в сапогах, глядя на Эвана.
– Господи. – Он тряхнул головой, снова поворачиваясь в темноту. – Гросвенор-сквер. Все еще кажется невозможным.
Он чувствовал это каждый раз, приезжая в Лондон, в этот дом, никогда не казавшийся ему своим, в этот мир, которому, по его ощущениям, он никогда не принадлежал, и не имело значения, сколько у него было учителей и сколько лет он провел в Итоне и Оксфорде, сколько взял уроков танцев и сколько отсидел занятий по землепользованию. Не имели значения его портные и камердинеры, дворецкие и повара. Проходя по коридорам Марвик-Хауса, он всегда чувствовал себя обманщиком, каким и являлся.
– Так быть не должно, – вырвала его из размышлений Грейс. – Мы всегда говорили, что ты окажешься здесь, герцог.
Он скрипнул зубами.
– Мне бы хотелось, чтобы ты меня так не называла.
– Но ведь это твой титул, разве нет? – Не дождавшись ответа, она спросила: – Предпочитаешь «ваша светлость»?
– Нет, – мгновенно ответил он. – Господи, нет. Я всегда это ненавидел.
Это было нескончаемое воспоминание о ней, как пытка – она всегда была с ним, но ее никогда тут не было.
– Значит, тебе не нравится имя, не нравится титул, не нравятся почести. Не нравится дворецкий, и соседи, и дом, и одежда, и привилегии. – Грейс помолчала. – Есть ли хоть что-нибудь в герцогстве, что тебе по душе?
Вместо ответа Эван посмотрел на темные крыши. Света от убывающей луны едва хватало, чтобы увидеть соседний дом, уж не говоря о тех, что стояли по другую сторону площади.
– Не понимаю, как тебе удается передвигаться по Лондону таким образом.
Она ухмыльнулась.
– Имеешь в виду – по небу?
– Ты это так называешь?
– Поэтично, верно? – сказала Грейс. – Говоря по правде, по небу было бы проще. Но когда луны нет, а уличные фонари горят, я знаю дорогу.
Слова эхом отозвались в его сознании, и в них ощущалось что-то странное. Он посмотрел ей в глаза.
– Ты знаешь дорогу?
Атмосфера между ними сгустилась. У Эвана даже дыхание перехватило, и он тут же подошел к ней совсем близко, понимая, что вопрос очень рискованный. Если он прав, то легко отпугнет ее.
Но разве не такова их жизнь? Разве они не рискуют все время?
Когда он приблизился, она нарочито не посмотрела на него, счищая что-то невидимое с брюк. Даже если бы там и впрямь что-то было, такой глухой ночью она ничего не смогла бы разглядеть. Она просто избегает его.
– Откуда ты знаешь дорогу, Грейс?
– Тут всего миля, – ответила она, и он услышал в ее голосе предостережение. – Это же не путь до Уэльса.
Они оба знали, что Мейфэр легко можно было заменить на Уэльс, так далек он был от Трущоб. Эван подошел уже так близко, что немного различал ее – лицо, золотистое в мерцающем свете свечи, и волосы, посеребренные луной.
– Скажи мне, – негромко произнес он, шагнув еще ближе и внезапно поняв, что отчаянно хочет услышать правду. – Скажи, как ты узнала, что это моя крыша.
Она заерзала, и это было настолько неожиданным, что Эван отпрянул. Разве она хоть когда-нибудь ерзала? Он протянул руку, заправил ей за ухо локон рыжих волос – как это он никогда раньше не замечал, что у нее безупречные уши?
– Это же Гросвенор-сквер, Марвик. Здесь не так много домов, и я могу сосчитать печные трубы так же хорошо, как любая другая девушка.
Он покачал головой.
– Не Марвик. Только не сейчас, черт побери.
Услышав стальные нотки в его голосе, она широко распахнула глаза и предупредила:
– Осторожнее.
Но Эвану уже было плевать. За этим что-то крылось, и он хотел знать что.
Читать бесплатно другие книги:
