Время уходить Пиколт Джоди
Но я никуда не убегала, потому что Томас, скорее всего, знал о моих отношениях с Гидеоном, и я не была уверена, кого суд сочтет более подходящим родителем для ребенка: психически нездорового отца или изменявшую ему мать.
Мы с Томасом уже много месяцев не спали вместе. В половине восьмого вечера, уложив Дженну в кроватку, я наливала себе бокал вина и читала, лежа на диване, пока не засыпала. Общение с супругом свелось к вежливым разговорам в присутствии дочери, когда она бодрствовала, и к жарким спорам, когда она спала. Я продолжала брать ее с собой в вольеры – после того опасного случая с Маурой малышка накрепко выучила урок. И вообще, как мог ребенок расти в слоновьем заповеднике и не чувствовать себя комфортно рядом со слонами? Томас продолжал настаивать, что до добра это не доведет, а я, откровенно говоря, гораздо больше боялась оставить девочку наедине с отцом. Однажды вечером, когда я снова отправилась в вольер вместе с Дженной, он так грубо схватил меня за руку, что потом появился синяк, и прошипел:
– Думаешь, судья признает тебя достойной матерью?
И мне вдруг стало ясно: Томас имеет в виду не только то, что я повела Дженну в слоновий вольер, но и то, что не я одна подумываю о единичной опеке наддочерью.
Именно Грейс предложила отдать малышку в садик. Девочке было уже почти два с половиной года, а общалась она только со взрослыми и слонами. Я ухватилась за эту идею, так как у меня появлялось три часа в день, когда я могла не беспокоиться о том, что Дженна осталась с Томасом.
Если бы вы спросили меня, кем я была тогда, я не смогла бы ответить. Матерью, которая отвозила дочь в садик и оставляла ее там с контейнером для завтрака, где лежали нарезанные морковки и яблоки? Ученым, посылавшим статьи о феномене скорби у слонов в научные журналы и молившимся над каждым файлом, прежде чем нажать кнопку «Отправить»? Супругой директора заповедника, стоявшей в маленьком черном платье рядом с мужем на коктейльной вечеринке и с энтузиазмом хлопавшей, когда он брал в руки микрофон, чтобы произнести речь об охране слонов? Женщиной, расцветавшей в объятиях любовника, словно он был единственным лучиком света на земле?
В ту пору три четверти всего времени я чувствовала себя так, будто играю роль, но могу в любой момент сойти со сцены и перестать притворяться. А как только я скрывалась с глаз публики, меня тянуло к Гидеону.
Я была лгуньей. Причиняла боль людям, которые об этом даже не подозревали, а остановиться у меня не хватало сил.
Однако слоновий заповедник – место весьма оживленное, тут мало что можно сохранить в тайне, особенно когда вы заводите роман, причем оба обманутых супруга – ваш собственный муж и жена любовника – работают здесь же. У нас с Гидеоном было несколько безумных соитий на улице и одно, совершенно внезапное, за дверью азиатского сарая – мы играли в русскую рулетку, забыв об осторожности ради плотских утех. И когда я нашла на чердаке безопасное, уединенное место для наших свиданий, куда не осмелится войти Томас, а Невви и Грейс даже не вздумают заглянуть, это было вовсе не иронией судьбы, а жестом отчаяния.
Дверь открылась, и, как обычно, я на всякий случай затаила дыхание. Гидеон стоял под дождем и встряхивал зонтик. Он прислонил его к перилам винтовой лестницы и вошел в комнату.
В ожидании любимого я расстелила на полу пленку.
– На дворе льет как из ведра, – отдуваясь, сказал Гидеон.
Я встала и начала расстегивать на нем рубашку.
– Тогда тебе нужно поскорее снять мокрую одежду.
– Сколько у нас времени? – спросил он.
– Двадцать минут, – ответила я, полагая, что могу исчезнуть на столько и меня не хватятся.
Гидеон, надо отдать ему должное, никогда не жаловался и не пытался удержать меня. Нам приходилось довольствоваться малым. Но немного свободы – это все-таки лучше, чем полное ее отсутствие.
Я прижалась к нему, положив голову на грудь, закрыла глаза, и он, целуя, поднял меня, чтобы я обхватила его ногами. Поверх плеча Гидеона я следила за потоками дождя, льющимися по пластику в окнах, который никто так и не заменил стеклом.
Не знаю, сколько времени Грейс простояла в дверном проеме наверху лестницы; она наблюдала за нами, опустив зонт, так что он совсем не защищал ее от ливня.
Оказывается, позвонили из детского сада. У Дженны поднялась температура, ее вырвало. Может ли кто-нибудь приехать за ней?
Грейс сделала бы это сама. Но решила, что нужно сообщить мне. Она не нашла меня в африканском сарае, а я сказала ей, что пойду именно туда. Увидев красный зонт Гидеона, Грейс подумала, может быть, он знает, где я.
Я всхлипывала, извинялась и умоляла Грейс простить мужа, ничего не говорить Томасу.
Я вернула ей Гидеона.
И нашла прибежище в своих исследованиях, потому что теперь не могла больше работать ни с кем из них. Невви принципиально не разговаривала со мной. Грейс не могла – сразу начинала рыдать. А Гидеон даже не пытался. С замиранием сердца я ждала, когда кто-нибудь из них проговорится Томасу. А потом поняла, что они этого не сделают. Где еще эти трое все вместе найдут работу по уходу за слонами? Заповедник был для них домом в гораздо большей степени, чем для меня самой.
Я стала планировать бегство. Начиталась историй про родителей, которые крали собственных детей, перекрашивали им волосы и тайно провозили через границу по подложным документам, используя фальшивые имена. Дженна была еще достаточно мала, чтобы у нее остались какие-либо внятные воспоминания о жизни здесь. А я? Ну, мне придется искать себе какое-нибудь другое занятие.
Никогда больше я не буду публиковаться. Слишком велик риск, что Томас отыщет меня и отберет дочь. Но если анонимность обеспечит нам безопасность, разве дело того не стоит?
Я дошла до того, что собрала в большую сумку вещи Дженны и свои, откладывала по нескольку долларов при каждом удобном случае, и в результате у меня накопилась пара сотен; я засунула их за подкладку чехла для планшета. Этого, по моим расчетам, должно было хватить на первое время для начала новой жизни.
В намеченное для побега утро я тысячу раз прокрутила весь план в уме.
Я одену Дженну в ее любимый комбинезон и обую ее в розовые кроссовки. Накормлю вафлями, которые девочка просто обожает, нарежу их на полоски, чтобы было удобно макать в кленовый сироп. Как обычно, разрешу дочери взять с собой в садик одну мягкую игрушку.
Но ни в какой садик мы не поедем. Прокатимся мимо здания, свернем на шоссе и, когда нас хватятся, будем уже очень далеко.
Мне казалось, что я предусмотрела абсолютно все, но жизнь внесла свои коррективы. Внезапно к нам в коттедж, сжимая в руке записку, ворвался Гидеон и спросил, не видела ли я Грейс. В его глазах застыла отчаянная мольба: «Пожалуйста, скажи, что видела!»
В записке, которую Грейс оставила мужу, говорилось, что, когда Гидеон найдет ее послание, будет уже слишком поздно. Как я узнала потом, записка лежала на тумбочке в ванной, и Гидеон, проснувшись, заметил ее, придавленную аккуратной пирамидкой из камней, может быть, точно таких же, какими Грейс набила себе карманы, прежде чем улечься на дно реки Коннектикут, в двух милях от того места, где безмятежно спал ее супруг.
Серенити
Полтергейст – слово немецкое, из той же серии, что и «Zeitgeist»[11] или «Schadenfreude»[12]. Все как будто знают, что они означают, но на самом деле никто не понимает сути. «Poltergeist» переводится как «шумный дух», и это правильно: полтергейсты – настоящие хулиганы в мире призраков. Они склонны приставать к девочкам-подросткам, поверхностно знакомым с оккультизмом или страдающим дикими перепадами настроения, поскольку и то и другое привлекает негативную энергию. Раньше я даже говорила своим клиентам, что полтергейсты пребывают в состоянии ярости. Часто это призраки женщин, с которыми плохо обходились, или обманутых мужчин, то есть людей, не имевших при жизни шанса поквитаться за нанесенную обиду. Их досада проявляется в том, что они кусают или щиплют обитателей дома, гремят посудой в буфетах, хлопают дверями, со свистом запускают тарелки через всю комнату, открывают и закрывают ставни. В некоторых случаях наблюдается связь полтергейста с одной из стихий: внезапные порывы ветра срывают со стен картины, ковры самовоспламеняются.
Или происходит потоп.
Верджил вытирает глаза краем рукава, пытаясь осмыслить случившееся.
– Значит, ты считаешь, что нас выгнал из дома призрак?
– Полтергейст, – поправляю я напарника. – Но не станем вдаваться в тонкости.
– И ты думаешь, это Грейс?
– Скорее всего. Она утопилась, потому что муж изменял ей. Если кто и мог бы вернуться в этот дом под видом водяного полтергейста, так это ее призрак.
Верджил кивает, обдумывая сказанное.
– Однако Невви, похоже, считает, что ее дочь жива.
– Вообще-то, Невви сказала, что ее дочь скоро вернется, – замечаю я, – не уточняя, в каком именно виде та появится.
– Если бы я не провел накануне бессонную ночь, то вряд ли бы поверил в такое, – признается Верджил. – Я, видишь ли, привык к фактам, а не к иллюзиям.
Я хватаю его за край рубашки, выжимаю из ткани воду и саркастически замечаю:
– Ну да, вот это явно иллюзия.
– Значит, Гидеон инсценировал смерть Невви, и она оказалась в Теннесси, в доме, когда-то принадлежавшем ее дочери. – Верджил качает головой. – Но зачем ему это понадобилось?
На этот вопрос у меня ответа нет. Но и отвечать не приходится, поскольку начинает трезвонить мобильник.
Покопавшись в сумочке, наконец извлекаю его. Номер знакомый.
– Пожалуйста, – плачет Дженна, – помогите мне!
– Успокойся и расскажи все по порядку, – уже в пятый раз повторяет Верджил.
Девочка сглатывает, ее глаза по-прежнему красны от слез, а из носа капает. Я роюсь в сумке – ищу бумажные салфетки, но нахожу только тряпочку, которой протираю очки, и протягиваю ей.
Мы еле-еле отыскали Дженну. Знаете, как подростки объясняют дорогу? «Проезжаете „Уолмарт”, а потом сразу налево. Там где-то рядом еще была кондитерская. А ну да, точно, мы как ее проехали, так сразу и свернули. Вроде бы». Однако мы каким-то чудом все-таки нашли ее – позади сделанного из металлической сетки забора станции техобслуживания, за мусорными баками; она пряталась на дереве.
«Дженна, черт побери, да где же ты?» – заорал Верджил.
И только услышав его голос, она высунула личико из листвы – маленькая луна посреди зеленого поля звезд. Девочка стала осторожно спускаться вниз по стволу, но в конце концов сорвалась с него и упала прямо на руки Верджилу. «Все хорошо, я держу тебя», – сказал он ей, не отпуская.
И вот теперь Дженна пытается объяснить нам, что стряслось.
– Я нашла Гидеона, – дрожащим голосом говорит она.
– Где?
– В заповеднике. – Тут девочка снова начинает плакать и добавляет: – Но потом подумала, вдруг это он сделал что-то с моей мамой, и сбежала.
Верджил еще крепче обнимает ее:
– Он тебя обидел?
Я даже не сомневаюсь: если бы Дженна ответила утвердительно, наш сыщик убил бы Гидеона голыми руками.
Но девочка качает головой:
– Нет, просто я… нутром почувствовала опасность.
– Хорошо, что ты прислушиваешься к своей интуиции, детка, – говорю я.
– Вообще-то, он сказал, что не видел маму после той ночи, когда ее увезли в больницу.
Верджил поджимает губы:
– Этот тип запросто мог и соврать.
Глаза Дженны снова наполняются слезами. Это напоминает мне Невви и странный плачущий дом.
– А еще Гидеон рассказал, что у нее должен был родиться ребенок. От него.
– Вот так поворот! Конечно, как экстрасенс я немного сдала, но такого даже и предположить не могла, – бормочу я.
Верджил отпускает Дженну и начинает расхаживать взад-вперед.
– Это мотив, – тихо говорит сыщик, видимо прокручивая в голове цепь событий, а я смотрю, как он загибает пальцы, что-то прикидывая в уме, и качает головой; наконец Верджил с мрачным видом поворачивается к Дженне. – А у нас для тебя новость. Пока ты беседовала с Гидеоном в заповеднике, мы с Серенити встретились с Невви Руэль.
Девочка вскидывает голову:
– Но ведь Невви Руэль умерла!
– Нет, – возражает Верджил, – просто кто-то хочет, чтобы мы так думали.
– Мой отец?
– Ну, труп тогда обнаружил Гидеон. Именно он сидел рядом с погибшей, когда прибыла полиция.
Дженна вытирает глаза:
– Но труп все-таки был.
Я смотрю в землю, ожидая, пока она сложит два и два.
Когда это происходит, стрелка вдруг поворачивается в неожиданном для меня направлении.
– Гидеон этого не делал, – упрямо заявляет девочка. – Я сначала тоже на него подумала. Но мама была беременна.
Верджил делает вперед и говорит:
– Вот именно. Гидеон не мог убить ее.
Перед отъездом Верджил идет в туалет на станции техобслуживания, и мы с Дженной остаемся одни. Глаза у нее красные.
– Если моя мама… мертва… – Девочка замолкает. – Она ведь дождется меня, да?
Людям нравится верить, что они могут воссоединиться с умершими родными. Но в загробном мире столько разных уровней; мечтать о встрече там с определенным человеком – все равно что думать, будто вы обязательно столкнетесь с тем, кого ищете, раз оба живете на планете Земля.
Однако я считаю, что на сегодня Дженне уже хватит плохих новостей.
– Милая, она, скорее всего, и прямо сейчас здесь, рядом с тобой.
– Но я этого не ощущаю.
– Мир духов устроен по образцу нашего, но мы видим только реальные вещи. Ты можешь войти на кухню, а твоя мама варит там кофе. Ты можешь застилать постель, а она пройдет мимо открытой двери. Иногда края видений стираются, потому что вы живете в одном пространстве, но они всегда будут мутными. Вы как растительное масло и уксус в одном сосуде.
– Значит, – упавшим голосом произносит Дженна, – я никогда по-настоящему не верну маму.
Я могла бы солгать ей – сказать то, что все хотят услышать, но вместо этого говорю:
– Нет, милая, к сожалению, это невозможно.
– А что будет с моим отцом?
Ответа у меня нет. Не знаю, попытается ли Верджил доказать, что Томас Меткалф убил свою жену. И выйдет ли из этого что-нибудь, учитывая психическое состояние подозреваемого.
Дженна садится на деревянный стол для пикника и подтягивает колени к груди:
– У меня была подруга, Чатем, она всегда мечтала о Париже, считала его райским местом. Хотела поехать учиться в Сорбонну, гулять по Елисейским Полям, сидеть в кафе на Монмартре и смотреть на проходящих мимо худощавых француженок, и все такое. Когда Чатем исполнилось двенадцать, тетя неожиданно взяла ее с собой в командировку во Францию. Когда Чатем вернулась, я спросила ее, действительно ли Париж оказался таким потрясающим, как она это себе представляла. И знаете, что она ответила? «Он похож на любой другой город». – Дженна пожимает плечами. – Я никак не думала, что почувствую то же самое, когда окажусь здесь.
– В Теннесси?
– Нет. Как бы это лучше выразиться, в конце пути. – Девочка смотрит на меня, в глазах у нее стоят слезы. – Теперь я знаю, что мама не хотела бросать меня, но от этого не легче. Понимаете? Ничего не изменилось. Ее здесь нет. А я есть. И я все равно ощущаю пустоту.
Я обнимаю ее за плечи:
– Завершить путь – это большое дело. Но никто не говорил, что, попав сюда, ты должна оглядеться вокруг и отправиться домой.
Дженна быстро проводит рукой по глазам:
– Если Верджил окажется прав, я хочу увидеться с отцом до того, как он попадет в тюрьму.
– Мы не знаем, случится ли это вообще…
– Папа не виноват. Он не понимал, что творит.
Дженна заявляет это с такой убежденностью, что я понимаю: она совсем необязательно верит своим словам. Ей просто нужно так говорить.
Прижимаю ее к себе, пусть поплачет у меня на плече.
– Серенити, – глухо произносит девочка, уткнувшись в мою рубашку, – вы дадите мне пообщаться с мамой, когда будет нужно?
Люди умирают не просто так, на то есть причина. Раньше, когда я была настоящим медиумом, то соглашалась провести для клиента самое большее два сеанса связи с усопшим. Я хотела помочь людям пережить боль утраты, а не становиться оператором на номере горячей линии «1–800-позвони-мертвецу».
Прежде, когда со мной были Люсинда и Десмонд, я умела воздвигать стены, и это давалось легко – помощники охраняли меня от пришельцев с того света, которые хотели распоряжаться мной. Я была надежно защищена от громко стучащих в барабаны духов, желавших разбудить медиума среди ночи, чтобы передать сообщения живым. Это позволяло мне использовать Дар на своих условиях, не подчиняясь требованиям настырных призраков.
Однако теперь я готова была поступиться неприкосновенностью личной жизни, перенести любые неудобства, если бы только в результате смогла снова вступить в контакт с потусторонним миром. Не стоит морочить голову Дженне, имитируя прозрения, которых нет. Бедняжка заслуживает лучшего отношения. Одним словом, я никак не могу дать девочке то, чего она хочет.
Но тем не менее, заглянув ей в глаза, я отвечаю:
– Разумеется, милая.
Домой мы добираемся очень долго и большую часть пути молчим. Мы не смогли сесть на самолет, поскольку Дженна несовершеннолетняя и на это требуется разрешение от ее опекуна. В результате мне приходится всю ночь провести за рулем.
Я слушаю радио, чтобы не заснуть, а потом, где-то на границе Мэрилнда, Верджил, предварительно оглянувшись на Дженну и убедившись, что та крепко спит, заговаривает со мной:
– Предположим, она мертва. Что мне делать?
– Ты про Элис?
– Да.
Я медлю с ответом:
– Полагаю, надо выяснить точно, кто ее убил, и призвать его к ответу.
– Я больше не служу в полиции, Серенити. И теперь понимаю, что копом я был никудышным. – Он качает головой. – Я-то считал, что это Донни тогда напортачил. Но похоже, сам во всем виноват.
Я смотрю на него, ожидая пояснений.
– Да чего уж скрывать, той ночью в заповеднике мы все были не на высоте. Никто не знал, как оградить место преступления, когда вокруг бродят дикие звери. У Томаса Меткалфа снесло башню, а мы об этом даже и не подозревали. А теперь выясняется, что еще и личность потерпевшей установили неправильно. Но поставь себя на мое место. Пропали жена и дочь директора заповедника, хотя об их исчезновении никто не заявлял. И вот я нахожу на земле женщину без сознания, в грязной и перепачканной кровью одежде. Естественно, я решил, что это Элис Меткалф, кто же еще это мог быть. Я так и врачам из «скорой» сказал, когда те забирали ее в больницу. – Верджил отворачивается к окну, по лицу его скользят лучи фар проезжающих мимо машин. – При женщине не было никаких документов, удостоверяющих личность. По-хорошему, конечно, надо было проверить, кто она такая. Почему я не могу вспомнить, как она выглядела? Блондинка или рыжая? Почему я не обратил внимания?
– Просто сосредоточился на том, чтобы пострадавшей оказали медицинскую помощь, – говорю я. – Не надо понапрасну себя терзать. Ты ведь не пытался никого умышленно сбить со следа, – добавляю я, вспоминая свою недавнюю карьеру болотной ведьмы.
– Вот здесь ты ошибаешься, – возражает Верджил и поворачивается ко мне. – Я как раз таки умышленно скрыл улику. Рыжий волос, найденный на теле Невви. Когда я прочитал о нем в отчете судмедэксперта, то не знал, принадлежал ли он Элис, но прекрасно понимал: это означает, что смерть в заповеднике может оказаться вовсе не несчастным случаем. И тем не менее согласился с доводами напарника, мол, людям нужно чувствовать себя в безопасности: если слон затоптал человека – это уже плохо, но убийство – гораздо хуже. Тогда я изъял этот листок из отчета, после чего, как и обещал Донни, стал героем – самым молодым сотрудником отдела, которого произвели в детективы. Ты знала об этом?
Я качаю головой и интересуюсь:
– И куда ты подевал тот листок?
– Положил в карман в то утро, когда меня повысили в звании. А потом сел в машину и съехал со скалы.
Я давлю на тормоза:
– Что ты сделал?
– Свидетели происшествия думали, что я погиб. Я и сам так считал, но, очевидно, даже это не сумел толком довести до конца. Потому что я очнулся в реанимации, весь под завязку накачанный лекарствами, испытывая дикую боль, которая могла свалить с ног десятерых мужиков покрепче меня. Стоит ли говорить, что на службу я не вернулся. В полиции не жалуют сотрудников с суицидальными наклонностями. – Он смотрит на меня. – Теперь ты знаешь, кто я на самом деле. Мне невыносимо было еще двадцать лет изображать из себя хорошего парня, зная, что на самом деле я вовсе не такой. Теперь, по крайней мере, я не вру людям: все сразу видят, что перед ними спившийся неудачник.
Бедная Дженна, угораздило же ее связаться с частным детективом, хранящим в сердце мрачные тайны, и с горе-экстрасенсом! Вал свидетельств того, что десять лет назад в заповеднике было обнаружено именно тело Элис Меткалф, нарастает, я же до сих пор, увы, так ничего и не почувствовала.
– Я тоже должна кое-что сказать тебе, Верджил. Помнишь, ты спрашивал меня, могу ли я войти в контакт с духом Элис Меткалф? И я ответила, что не могу, а это означает, что она, вероятно, жива?
– Да. Похоже, твой дар требуется откалибровать заново.
– Это не поможет. У меня ни разу не было озарений с тех пор, как я дала сенатору Маккою неверную информацию о его сыне. Я полностью выдохлась, исчерпала свой экстрасенсорный потенциал. Да у этого переключателя передач и то больше паранормальных способностей, чем у меня.
– То есть ты признаешься в шарлатанстве? – хохочет Верджил.
– Все гораздо хуже. Потому что я не всегда была такой.
Я смотрю на собеседника. На лице у него зеленая маска – отражение света от зеркала, он похож на мультяшного супермена. Но внешнее впечатление обманчиво. Внутри этот человек слаб и опустошен, весь покрыт шрамами, измучен жизненными баталиями, так же как и я. Как и все мы.
Дженна потеряла мать. Я превратилась в лгунью. Верджил утратил веру в себя. Из каждого из нас выпала какая-то важная часть. Правда, некоторое время мне казалось, что, действуя вместе, мы обретем полноту.
Мы въезжаем в Делавэр.
– Едва ли Дженна смогла бы найти себе худших помощников, даже если бы очень постаралась, – со вздохом говорю я.
– Тем больше у нас причин попробовать все исправить, – отзывается Верджил.
Элис
Я не поехала в Джорджию прощаться с Грейс.
Ее похоронили на семейном участке рядом с отцом. Гидеон отправился туда, и Невви, разумеется, тоже. Но следует учитывать специфику заповедника: что бы ни случилось и какой бы уважительной ни была причина, кто-то все равно должен остаться и ухаживать за животными. В течение той ужасной недели, пока тело Грейс не выбросило на берег, – семи страшных дней, когда Гидеон и Невви продолжали надеяться, что она обнаружится где-нибудь живой, – мы все сообща выполняли ее обязанности. Томас собирался нанять нового сотрудника, но подходящего человека на должность смотрителя быстро не найдешь. А теперь, когда наш штат сократился больше чем наполовину, мы с Томасом работали чуть ли не круглые сутки.
Наконец муж сообщил мне, что Гидеон вернулся в заповедник после похорон. Я нисколько не обольщалась, полагая, что он сделал это ради меня. Я вообще не знала, чего теперь ожидать. Мы провели благословенный год, наслаждаясь любовью втайне от всех. И случившееся с Грейс стало наказанием, расплатой за грехи.
Хотя по большому счету Грейс, вообще-то, сама приняла решение и наложила на себя руки.
Думать об этом не хотелось, и я с головой погрузилась в хозяйственные заботы: мыла и чистила полы слоновников, пока они не начинали блестеть, придумывала и делала новые игрушки для наших азиаток. Подстригала в северном конце африканского вольера кусты, которые уже переросли изгородь, и, орудуя секатором, вспоминала, как ловко работал Гидеон. Я не давала себе передышки, чтобы в голову не лезли тяжелые мысли.
С Гидеоном мы встретились только следующим утром – он привез на квадроцикле сено в сарай, где я наполняла лекарствами яблоки, которые пойдут на завтрак слонам. Бросив нож и подняв руку, чтобы помахать ему, я рванулась было к дверям, но в последний момент остановилась и отступила в тень.
Что я могла ему сказать?
Несколько минут я, любуясь мышцами на его руках, наблюдала, как он сгружает тюки сена и составляет их в пирамиду. Наконец, набравшись храбрости, я вышла на солнечный свет.
Гидеон остановился, потом опустил на пол тюк, который держал.
– Сирах снова хромает, – сказала я. – Посмотришь, когда у тебя будет время?
Он кивнул, не встречаясь со мной глазами.
– Что еще нужно сделать?
– В офисе сломался кондиционер. Но это не срочно. – Я крепко сплела на груди руки. – Мне очень жаль, Гидеон. Прими мои соболезнования.
Он пнул ногой сено, так что между нами встала завеса из пыли, и впервые посмотрел на меня. Глаза у него были такие красные, словно бы полопались сосуды. Я подумала, что ему сейчас, наверное, очень стыдно. Протянула руку, но он отшатнулся, и пальцы лишь слегка задели его. Потом Гидеон повернулся ко мне спиной и снова взялся за работу.
Часто моргая – то ли от слепившего солнца, то ли от навернувшихся на глаза слез, – я пошла обратно на кухню. И немало изумилась, увидев там Невви. Она стояла на моем месте и с помощью ложки наполняла арахисовым маслом яблоки, из которых за пару минут до того я вынула сердцевинки.
Ни я, ни Томас не ожидали столь скорого ее возвращения. Все-таки она только что похоронила дочь.
– Невви… вы уже здесь?
Не глядя на меня и не отрываясь от работы, она ответила:
– А где еще мне быть?
Через несколько дней я потеряла свою дочь.
Дело было так. Я укладывала Дженну в кроватку, а она вовсю капризничала, потому что не хотела спать. В последнее время дочка почему-то боялась засыпать и называла сон «время уходить». Она была уверена: если закроет глазки, то, открыв их, непременно обнаружит, что меня рядом нет, и что бы я ей ни говорила, как бы ни убеждала в обратном, малышка плакала и боролась с усталостью, пока тело не одерживало победу над упрямой волей.
Я пыталась петь ей колыбельные, укачивать. Сворачивала из долларовых купюр слоников – обычно это отвлекало ее, и она переставала плакать. Наконец Дженна заснула, после того как я применила единственный из всех возможных в те дни способов – обняла дочку, прижавшись к ней всем телом, словно бы превратившись в этакий домик, защищавший улитку. Только я успела осторожно вылезти из постели, как в дверь нашего коттеджа постучал Гидеон. Он попросил помочь ему поставить загородку из колючей проволоки, чтобы выровнять землю в африканском загоне. Слонам нравилось копать ямы, чтобы в них собиралась вода. Но эти дыры представляли опасность и для самих животных, и для нас – ехали мы на квадроцикле или шли пешком. Можно было упасть туда и подвернуть ногу или удариться головой, а заехав в яму, сломать ось у автомобиля.
Установка изгороди из колючки – работа для двоих, особенно в вольере у африканских слонов. Один человек выставлял изгородь, в то время как другой отгонял слоних. Идти мне не хотелось по двум причинам: во-первых, Дженна могла проснуться и обнаружить, что ее страхи оправдались – мамы рядом нет; а во-вторых, я толком не понимала, в каких мы сейчас отношениях с Гидеоном и как мне себя вести.
– Позови лучше Томаса, – предложила я.
– Он уехал в город, – ответил Гидеон, – а Невви промывает хобот Сирах.
Я посмотрела на свою дочку, сладко спящую на диване. Можно было разбудить Дженну и взять с собой, но я так долго ее укладывала, да и Томас, если узнает, разозлится, как обычно. Существовал и другой вариант: уделить Гидеону минут двадцать времени, самое большее, и вернуться, пока малышка не проснулась.
Я выбрала последнее, и работа заняла у нас всего лишь четверть часа – так быстро и четко мы действовали вдвоем. От этой слаженности у меня защемило сердце. Я так много хотела сказать ему.
– Гидеон, – спросила я, когда мы покончили с делом, – чем еще тебе помочь?
Он отвел взгляд. И вдруг поинтересовался:
– Скажи, Элис, а ты переживаешь из-за гибели Грейс?
– Да, конечно, – прошептала я, – очень переживаю.
Ноздри у него раздулись, скулы напряглись, будто окаменели.
– Вот почему мы с тобой больше не можем быть вместе, – пробормотал Гидеон.
Я не могла дышать.
– Потому что я жалею о том, что Грейс умерла?
Он покачал головой и ответил:
– Нет, потому что сам я об этом не жалею.
Рот его искривился, из груди вырвалось рыдание. Гидеон упал на колени и уткнулся лицом мне в живот.
Я поцеловала его в макушку, обхватила руками и держала крепко-крепко, чтобы он не распался на части.
Через десять минут я подлетела на квадроцикле к нашему коттеджу и обнаружила дверь открытой. Может быть, я в спешке забыла ее запереть? Почувствовав неладное, я вошла внутрь и увидела, что Дженна исчезла.
С криками: «Томас! Томас!» – я выбежала на улицу.
«Дженна должна быть с ним, она наверняка сейчас с отцом», – отчаянно повторяла я про себя, словно молитву. Я представила, как дочка проснулась и увидела, что меня нет. Заплакала ли она? Испугалась? Пошла меня искать?
Ох, напрасно я была так уверена, что научила ее правилам безопасности, что Дженна все хорошо усвоила, что опасения Томаса напрасны – с ней ничего не случится. Сейчас, глядя на вольеры, я видела дырки в ограждении, сквозь которые легко мог пролезть маленький ребенок. Дженне было всего три года, мало ли что малышка могла натворить. А вдруг она вышла из дому и пробралась за забор?
Гидеон, с которым я связалась по рации, услышав страх в моем голосе, сразу же примчался на помощь.
– Проверь слоновники, – умоляющим голосом попросила я. – Поищи в вольерах.
Да, наши слоны работали с людьми в зоопарках и цирках, но это еще не означало, что они не бросятся на вторгшегося в их владения чужака. Кроме того, я знала, что слонихам больше нравятся низкие мужские голоса, а потому, говоря с ними, всегда старалась придать тембру хрипотцы. Высокие женские звучат, на слоновий вкус, нервно и ассоциируются с тревогой. Детские попадают в ту же категорию.
Я вспомнила историю про то, как один человек, живший на территории слоновьего заповедника, однажды пошел в буш вместе с двумя маленькими дочерями. Внезапно их окружило стадо слонов. Отец велел девочкам сесть на корточки и сжаться в комок, чтобы стать как можно меньше по размеру. «Что бы ни происходило, – велел он, – не поднимайте голову». Две самые крупные слонихи подошли обнюхать малышек, немного потоптались рядом с ними, а потом ушли, не причинив детям никакого вреда.
Но меня-то не будет рядом, чтобы сказать Дженне: «Свернись в клубок». И она не испугается, потому что видела, как я общаюсь со слонами.
Я заехала на квадроцикле в ближайший вольер – африканский: едва ли Дженна успела уйти далеко. Прокатилась мимо слоновника, пруда, пригорка, куда слоны забирались иногда в часы утренней прохлады. Остановившись на самом возвышенном месте, я достала бинокль и начала вглядываться в даль, насколько хватало глаз, пытаясь заметить какое-нибудь движение.
Двадцать минут я колесила по вольеру, готовая разрыдаться, думая, как объяснить Томасу исчезновение нашей дочери, и вдруг из рации сквозь помехи послышался голос Гидеона:
– Все в порядке, я нашел ее. Возвращайся домой.
Я пришла в коттедж и увидела свою дочь. Она сидела на коленях у Невви и лизала фруктовый лед – ладошки липкие, губы темные от вишневого сока.
– Мама, – сказала она, показывая мне угощение, – а я кушаю мороженое.
Но я не смотрела на ее довольную мордашку. Мое внимание полностью поглотила Невви, которая, казалось, совершенно не замечала, что меня трясет от ярости.
– Кое-кто проснулся и заплакал, – сказала она, – потому что искал мамочку.
Читать бесплатно другие книги:
