Время уходить Пиколт Джоди

Я солгала Гидеону, ответив, что понятия не имею, что написано на стене. Я знала.

Это был не случайный набор букв и цифр, а химические формулы лекарственных препаратов: анизомицина, U0126, пропанолола, D-циклосерина и нейропептида Y. Я писала о них в одной статье, когда пыталась выявить связи между памятью и когнитивными способностями слонов. Эти средства, если применить их вскоре после травмы, входили во взаимодействие с миндалевидным телом головного мозга и препятствовали тому, чтобы воспоминания были закодированы в памяти как болезненные или тревожные. Ученые, проводившие опыты на крысах, успешно устраняли у животных стресс и страх, вызванные определенными воспоминаниями.

Можете представить, какие это открывало перспективы, и в последнее время отдельные медики начали проверять эту смелую гипотезу на практике. Среди врачей возникли разногласия относительно того, можно ли назначать данные средства жертвам насилия. Помимо вопроса чисто практического свойства: «Останется ли заблокированная часть памяти таковой навсегда?», имелись и проблемы морального плана, к примеру: «Может ли человек, получивший психическую травму, дать согласие на применение таких препаратов, если он по определению не способен мыслить здраво?»

Почему Томас вдруг вспомнил о моем исследовании и как это связано с его планами собрать денег для заповедника? Хотя, возможно, никакой связи тут и не было. Если человек действительно спятил, он может видеть скрытый смысл в отгадках к кроссвордам или прогнозах погоды. Он сконструирует реальность, полную случайных связей, которые всем остальным покажутся абсурдом.

Прошло уже немало времени, но я помнила, какой вывод сделала в той статье: мозг не случайно устроен так, чтобы память могла подавать нам тревожные сигналы. Если воспоминания защищают нас от опасностей в будущем, то в наших ли интересах стирать этот негативный опыт с помощью лекарств?

Смогу ли я когда-нибудь забыть эту комнату, изрисованную петлями граффити из химических формул? Нет, даже когда Гидеон вернет стенам изначальную белизну. Может, так будет лучше. Это станет напоминанием, что человек, которого я, как мне казалось, любила, на самом деле совсем не тот, что утром, насвистывая, вошел на кухню.

У меня созрел план. Я хотела помочь Томасу. Но не успел он отправиться в свою обсерваторию, как явились Невви и Грейс.

– Мне нужна твоя помощь с Хестер, – сказала Невви, и я вспомнила, что накануне пообещала ей: сегодня мы попробуем свести двух африканских слоних в один вольер.

Я могла бы отложить это на потом, но тогда Невви начала бы задавать ненужные вопросы, а говорить о прошлой ночи мне не хотелось.

Грейс протянула руки к Дженне, и я подумала о нашем вчерашнем разговоре.

– А Гидеон… – начала я.

– Он все закончил, – сказала она.

Большего мне и не нужно было знать.

Я пошла вслед за Невви к вольерам наших африканок, украдкой косясь на верхний этаж сарая с окнами, заделанными пластиком, и всепоглощающим запахом краски. Находился ли Томас там сейчас? Разозлился ли он, обнаружив свою работу испорченной? Впал в отчаяние? Или остался безучастен?

Подозревает ли он меня?

– Эй, Элис, ты о чем задумалась? – спросила Невви. – Я, вообще-то, задала тебе вопрос.

– Прости. Ночью плохо спала.

– Ты хочешь убрать изгородь или отодвинуть ее вперед?

– Я сделаю в ней ворота.

Мы соорудили загородку из колючей проволоки, чтобы отделить Хестер от Мауры, когда поняли, что та беременна. Сказать по правде, если бы любая из слоних захотела перебраться на другую сторону, то легко могла бы это проделать. Но эти две самки, прежде чем их разлучили, провели вместе слишком мало времени, чтобы между ними возникли крепкие узы. Они были хорошими знакомыми, а не подругами и пока еще не испытывали сильной взаимной привязанности. Вот почему я, мягко говоря, не считала идею Невви блестящей.

В Ботсване существует поговорка: «Go o ra motho, ga go lelwe» – «Где есть поддержка, там нет горя». Справедливость данного тезиса можно наблюдать и в дикой природе, когда слоны оплакивают гибель члена своего стада. Через какое-то время несколько животных отделяются и идут на водопой. Остальные исследуют буш в поисках корма. Рядом с телом остаются один или два слона, обычно дочери и юные сыновья умершей слонихи, которые отказываются возвращаться к обычной жизни. Но стадо всегда приходит к ним. Родичи могут явиться все вместе или послать одного-двух представителей. Соплеменники громко трубят: «Пойдем!» – и наклоняются всем корпусом к скорбящему товарищу, как бы подбадривая его и жестами призывая присоединиться к ним. Наконец все вместе уходят. Но Хестер не была Мауре ни сестрой, ни кузиной – просто другая африканская слониха. Стимулов слушать ее у Мауры было не больше, чем у меня, если бы ко мне на улице вдруг подошел незнакомец и пригласил пообедать с ним.

Невви поехала на квадроцикле искать Хестер, а я отсоединила загородку от сети и размотала часть проволоки, освободив проход. Через некоторое время я услышала рев мотора и увидела слониху, которая спокойно шла вслед за Невви. Хестер была сама не своя до арбузов, а в кузове квадроцикла лежал один целый, специально приготовленный для нее, но мы договорились отдать слонихе лакомство, только когда она подойдет поближе к Мауре.

Я запрыгнула на квадроцикл, и мы поехали к тому месту, где закопали слоненка и где до сих пор продолжала стоять Маура, понурив плечи и опустив хобот до самой земли. Невви выключила мотор, я спрыгнула на землю и положила угощение для Хестер недалеко от Мауры, которой мы тоже привезли кое-что вкусненькое, но в отличие от Хестер она к своей еде даже не притронулась.

Хестер же наколола арбуз на бивень и подняла вверх, чтобы сок потек ей в рот. Потом обхватила плод хоботом, сорвала с костяного шампура и с хрустом раздавила челюстями.

Маура не обратила внимания на ее присутствие, но я заметила, как напрягся у нее позвоночник при звуках жевания Хестер.

– Невви, включай мотор, – тихо сказала я, забираясь на квадроцикл.

Маура молниеносно развернулась и затопала в сторону Хестер, тряся головой и хлопая ушами. Устрашающим облаком полетела вверх пыль. Хестер взревела и закинула назад хобот, не собираясь уступать.

– Поехали! – скомандовала я.

Невви направила квадроцикл на Хестер, чтобы она не успела подойти ближе к Мауре, а та даже не повернулась к нам, когда мы стали отгонять ее противницу обратно за изгородь из колючей проволоки. Маура смотрела на свежую могилу своего сына, которая, подобно разинутой в зевке пасти, тянулась по земле.

Обливаясь потом, со стучащим после инцидента со слонихами сердцем я стала оправлять загородку – соединила куски проволоки, прочно скрутила их и подключила батарейки, а Невви тем временем уводила Хестер в глубину африканского вольера. Через несколько минут она вернулась, как раз когда я закончила восстанавливать изгородь.

– Видишь, что получилось? – сказала я. – А ведь тебя предупреждали.

Пользуясь тем, что Грейс присматривает за Дженной, я остановилась у африканского сарая, чтобы поговорить с Томасом. Поднимаясь по винтовой лестнице, я не слышала на чердаке ни звука. Я насторожилась и подумала: неужели Томас обнаружил закрашенные стены, и этого хватило, чтобы вернуть его к состоянию душевного равновесия? Но когда я, нажав на ручку двери, вошла внутрь, то увидела, что одна стена полностью, а вторая наполовину покрыты теми же самыми символами, что и накануне. Муж стоял на стуле и выводил значки с такой поспешной яростью, что, казалось, высохшая краска вот-вот вспыхнет и задымится.

– Томас, – сказала я, – по-моему, нам пора поговорить.

Он оглянулся через плечо. Творец был настолько поглощен своей работой, что даже не услышал, как я вошла. Томас не выглядел ни смущенным, ни удивленным, только немного разочарованным.

– Вообще-то, все было задумано как сюрприз, – вздохнул он. – Я делал это для тебя.

– Что делал?

Он слез со стула:

– Это называется теория консолидации молекул. Доказано, что воспоминания остаются эластичными, пока мозг посредством химических реакций не закодирует их. Нарушив этот процесс, можно видоизменить способ извлечения из памяти воспоминаний. Ингибиторы принято назначать сразу после потрясения, иначе толку от них нет. Но, допустим, травма произошла давно. Что, если мы сможем вернуться к тому критическому моменту и дать пациенту лекарство. Будет ли травмирующий опыт забыт?

Я смотрела на него, совершенно потерянная:

– Но ведь это невозможно.

– Возможно, если вернуться назад во времени.

– Что?

Томас округлил глаза и уточнил:

– Я вовсе не строю машину времени. Это было бы безумием.

– Безумием, – повторила я, и это слово прорвало плотину, за которой копились слезы.

– Речь вовсе не идет о буквальном искривлении четвертого измерения. Однако существует возможность изменить восприятие индивида таким образом, что время эффективно отматывается назад. Можно через измененное сознание вернуть человека обратно к моменту стресса и позволить ему снова испытать психическую травму в продолжение достаточно длительного времени, чтобы лекарство успело подействовать. И вот что станет для тебя сюрпризом: первой испытуемой будет Маура.

Услышав это заявление, я возмущенно уставилась на мужа:

– Этого еще не хватало! Я не позволю тебе трогать Мауру!

– Даже если я реально могу ей помочь? Если сделаю так, что она забудет о смерти своего слоненка?

– Томас, – покачала я головой, – у тебя ничего не получится…

– А что, если получится? Тогда мы перейдем к испытаниям на людях! Представь, как можно будет помочь ветеранам боевых действий, страдающим от посттравматического синдрома. Да наш заповедник создаст себе имя как важнейшая исследовательская лаборатория. Можно будет получить деньги на раскрутку от Центра нейроисследований при Нью-Йоркском университете. А если они согласятся с нами сотрудничать, внимание СМИ привлечет инвесторов, и деньги польются на нас рекой. Может быть, мне даже дадут Нобелевскую премию.

– Но это ведь невероятно сложно! – хмыкнула я. – Да с чего ты вообще взял, что сможешь вернуть мозг в исходное состояние?

– Мне так сообщили.

– Кто?

– Я получил послание.

– Да от кого?

– Посмотри, что мне дали в городе. – Он запустил руку в задний карман, вынул оттуда какой-то листок и протянул его мне.

Это была обычная рекламная листовка, какая-то турфирма предлагала свои услуги. Начало первого слова в каждой строке было подчеркнуто с такой силой, что кое-где бумага даже порвалась.

ТОЛЬКО В ЭТОМ МЕСЯЦЕ

МАССОВОЕ СНИЖЕНИЕ ЦЕН

ВЫГОДНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

СПА-ОТЕЛИ

СЕМЕЙНЫЙ ОТДЫХ

ТЕРМАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ

МИРТОВАЯ УЛИЦА, ДОМ 25.

– Ты видишь? Это зашифрованное послание. – Муж буквально прожигал меня взглядом, как будто объяснял, в чем смысл жизни. – Здесь написано: «ТОМАС, ВЫ СПАСЕТЕ МИР». Теперь понимаешь? Я избранный!

Я подошла к нему так близко, что наши тела почти соприкоснулись, и прошептала, гладя его рукой по щеке:

– Томас, милый, ты болен. Ты просто неважно себя чувствуешь.

Он схватил мою руку, словно спасательный трос. До этого момента я и не сознавала, что меня саму колотит дрожь.

– Черт возьми, ты права! Я и впрямь чувствую себя просто скверно, – пробормотал он и сдавил мою кисть так сильно, что я скривилась от боли. – Меня уже тошнит от того, что ты постоянно во мне сомневаешься. – Он приблизил ко мне свое лицо, я увидела оранжевые круги вокруг его зрачков и пульсирующую на виске жилку. – Все это я делаю ради тебя, – проговорил он, отчетливо выделяя каждое слово и буквально выплевывая его в меня.

– Я тоже стараюсь ради тебя! – воскликнула я, выбежала из комнаты, где было нечем дышать, и бросилась вниз по винтовой лестнице.

В шестидесяти пяти милях к югу от Буна находился Дартмутский колледж, где имелся ультрасовременный госпиталь. И так уж случилось, что там же располагалась и ближайшая психиатрическая больница. Не знаю, почему врач согласился принять меня без предварительной записи, ведь в приемной сидело множество пациентов с не менее неотложными нуждами. Лично я могу дать этому только одно объяснение: вероятно, девушка-администратор, посмотрев на меня, сразу решила, что я вешаю ей лапшу на уши. «Как же, проконсультироваться насчет мужа, – наверняка подумала она, окинув взглядом мою мятую униформу, немытые волосы и плачущего ребенка. – Нечего нам тут заливать, голубушка, это тебе самой срочно нужна помощь психиатра».

Сев на стул напротив доктора Тибодо и прижав к груди Дженну, я целых полчаса рассказывала доктору все, что знаю о Томасе, и о том, что увидела прошлой ночью.

– Думаю, он не выдержал перенапряжения, столько сразу на него свалилось, – сказала я.

Произнесенные вслух, эти слова раздулись, как яркие воздушные шары, и заняли все пространство в комнате.

– Судя по вашему описанию, – отозвался доктор, – очень похоже на симптомы биполярного расстройства, которое раньше называли маниакально-депрессивным психозом. – Он улыбнулся мне. – Человек с таким диагнозом похож на наркомана, принимающего ЛСД. Все эмоции, воображение и творческие способности у него обострены до предела, при этом достижимые высоты крайне высоки, а глубины падения ниже некуда. Знаете, как про них говорят: если маньяк совершает нечто экстраординарное и добивается результата, то он гений, а если нет, то он сумасшедший. – Доктор Тибодо улыбнулся Дженне, которая грызла его пресс-папье. – Хорошая новость: этот недуг лечится. Препараты, которые мы выписываем пациентам для контроля перепадов настроения, возвращают их к состоянию равновесия. А без этого… Видите ли, Томас живет как на качелях. Период мании через некоторое время сменится глубокой депрессией, потому что ваш супруг поймет: он не тот человек, каким казался самому себе.

«Не только себе, но и мне тоже», – подумала я.

– Скажите, а муж не поднимал на вас руку?

Я вспомнила момент, когда он схватил меня за запястье, как услышала хруст костей и вскрикнула, но ответила:

– Нет. – Я уже и так предала Томаса дальше некуда.

– А как вам кажется, он на это способен?

Я посмотрела на Дженну:

– Не знаю.

– Нужно, чтобы вашего мужа осмотрел психиатр. Если это действительно биполярное расстройство, то, вероятно, ему потребуется провести какое-то время в стационаре, пока его состояние не стабилизируется.

Я с надеждой взглянула на доктора:

– Значит, можно положить Томаса сюда?

– Только с его согласия, – ответил Тибодо. – Принудительная госпитализация – это нарушение прав человека. Насильно положить человека в больницу можно, только если он опасен для окружающих.

– И что же мне делать? – спросила я.

– Вам нужно убедить супруга, чтобы он пришел к нам сам.

Тибодо дал мне свою визитную карточку и велел позвонить ему, когда Томас будет готов к госпитализации. По дороге обратно в Бун я размышляла, как лучше заманить мужа в больницу. Сказать, что Дженна заболела? Но педиатр, у которого она наблюдается, живет в соседнем городке. Даже если я сообщу ему, что нашла спонсора или специалиста-невролога, который заинтересовался его экспериментами, это может обмануть Томаса только вначале. Стоит нам подойти к окошку регистратуры в психиатрической больнице, как он сразу же догадается, что я затеяла.

Я прикидывала так и этак, но в конце концов пришла к заключению, что единственный способ заставить мужа добровольно отправиться в психушку – это дать ему понять, что для него самого так будет лучше. Просто честно обо всем сказать и заверить, что я все равно люблю его и мы пройдем через это вместе.

Размышляя таким образом, я приехала в заповедник. Оставила машину у нашего коттеджа, внесла в дом спящую Дженну и положила ее на диван, а потом вернулась, чтобы прикрыть дверь, которую оставила незапертой.

Когда Томас обхватил меня сзади, я вскрикнула:

– Ой, напугал! – И повернулась в кольце из его рук, чтобы взглянуть мужу в лицо.

– Я думал, ты меня бросила. Забрала Дженну, уехала и больше не вернешься.

– Ну что ты, я никогда так не сделаю, – поклялась я и провела рукой по его волосам.

Он поцеловал меня, и в этом поцелуе ощущалось отчаяние человека, хватающегося за соломинку. Он поцеловал меня, и я поверила, что с ним все будет хорошо. Поверила, что, может быть, мне вообще не придется звонить доктору Тибодо, что с этого момента маятник состояния Томаса начнет возвращаться к центру. Я сказала себе, что способна поверить в это, пусть даже такой вариант маловероятен, а мои надежды абсолютно беспочвенны, не осознавая, как сильно зависит моя любовь к Томасу от того, придет ли он в норму.

Да, кстати, рассуждая о памяти, Томас не учел один важный нюанс. Это не видеозапись, не бесстрастный отчет о событиях. Память субъективна, это ваше личное осмысление и восприятие того, что произошло. Не имеет значения, насколько это соответствует истине; главное – почему это значимо для вас.

Несколько месяцев казалось, что жизнь в заповеднике наладилась. Маура совершала долгие прогулки, уходя все дальше от могилы своего детеныша, однако каждый вечер возвращалась к ней и устраивалась там на ночлег. Томас снова начал работать у себя в кабинете, сооружение смотровой площадки было отложено. Мы заперли чердачное помещение на замок и загородили вход, словно в деревню призраков. Неожиданно пришли деньги, полученные по гранту, заявку на который Томас отправил много месяцев назад, и это дало нам возможность вздохнуть немного свободнее. Теперь не было нужды постоянно думать о том, из каких средств выплатить зарплату сотрудникам и на что купить продукты.

Я начала сравнивать свои записи о том, как грустила Маура, с заметками о других слонихах, потерявших детенышей. Часами я бродила с Дженной по заповеднику, очень медленно, приноравливаясь к скорости только что начавшего ходить ребенка, показывала ей полевые цветы, бабочек и объясняла, какого они цвета, чтобы научить малышку новым словам. Мы с Томасом постоянно спорили, не опасно ли девочке находиться в вольерах со слонами. Мне нравились эти перепалки: они были простыми и разумными.

Однажды день выдался необычайно жарким, из тех, когда хочется спрятаться в тень и ничего не делать. Грейс присматривала за Дженной, а я в азиатском сарае промывала хобот Дионне. Мы приучили слонов к этой процедуре, чтобы брать у них анализы на туберкулез: наполняли шприц солевым раствором, выпускали его в ноздрю слонихи и заставляли ее задирать хобот как можно выше. Потом надевали на него огромный пластиковый пакет на молнии, и, когда хобот опускался, жидкость вытекала туда. Взятый на анализ образец помещали в контейнер и отправляли в лабораторию. Некоторые слонихи ненавидели эту процедуру. Однако с Дионной осложнений обычно не возникало. Поэтому, вероятно, я ослабила бдительность и не заметила, как в сарай вошел Томас. Он схватил меня за шею и оттащил от слонихи, чтобы она не могла достать нас сквозь металлические планки стойла.

– Кто такой Тибодо? – заорал он и ударил меня головой о металл так сильно, что в глазах потемнело.

Честное слово, поначалу я даже не сообразила, о чем речь.

– Ти-бо-до, – повторил муж. – Только не говори, что не знаешь такого. Его визитка лежала у тебя в бумажнике. – Рука Томаса тисками сжалась вокруг моего горла, в легких стало горячо, как в печке, и я вцепилась в его пальцы, в запястье, а он поднес маленький белый прямоугольник к моим глазам. – Что, попалась?

Сквозь мушки в глазах я с трудом разглядела логотип дартмутской больницы и вспомнила врача, который дал мне свою визитную карточку.

– Ты хочешь упечь меня в психушку, хочешь украсть результаты моих исследований, присвоить их, – одно за другим бросал мне обвинения Томас. – Наверное, уже связалась с Нью-Йоркским университетом и попросила кредит? Но прикол в том, Элис, что у тебя нет кода для звонка на горячую линию для соискателей, а потому тебя мигом разоблачат как самозванку…

Дионна ревела и билась о стенки стойла. Я пыталась объясниться с мужем, хоть что-то сказать в ответ. Но Томас еще сильнее ударил меня о металлические планки. В глазах потемнело, и я начала задыхаться.

А потом вдруг появились воздух и свет. Я упала на бетонный пол, жадно хватая ртом воздух; грудь горела огнем. Перекатившись на бок, я увидела Гидеона, который нанес Томасу мощный удар в челюсть; тот запрокинул голову, изо рта и носа хлынула кровь.

Поспешно вскочив, я выбежала из сарая. Далеко мне уйти не удалось – подкосились ноги, но, к своему удивлению, я не упала, а оказалась в руках у Гидеона. Он смотрел на мое горло, трогал красное ожерелье, оставшееся у меня на шее от хватки Томаса. Он был так нежен, пальцы касались больного места, как шелк, и внутри у меня словно бы лопнула струна.

Оттолкнув своего спасителя, я крикнула:

– Я не просила у тебя помощи!

Он, удивленный, отпустил меня. Нетвердо держась на ногах, я пошла к нашему коттеджу, избегая того места, куда, как мне было известно, Грейс повела Дженну купаться, и сразу направилась в кабинет Томаса, где он проводил время, заполняя бухгалтерские документы и внося новые данные в папки с информацией о наших слонихах. На столе лежала книга, куда мы записывали расходы и доходы. Я села и пролистала первые несколько страниц – там были сведения о доставке сена и оплате услуг ветеринара, счета из лаборатории и контракты на закупку продуктов. Потом я перешла в конец.

С14H19NO4C18H16N6S2C16H21NO2C3H6N2O2C189H285N55O57S.

С14H19NO4C18H16N6S2C16H21NO2C3H6N2O2C189H285N55O57S.

С14H19NO4C18H16N6S2C16H21NO2C3H6N2O2C189H285N55O57S.

С14H19NO4C18H16N6S2C16H21NO2C3H6N2O2C189H285N55O57S.

Я положила голову на стол и зарыдала.

Обмотав вокруг шеи голубой шарф, я пошла посидеть с Маурой у могилы слоненка. Я пробыла там, может быть, час, когда появился Томас. Он пришел пешком и остановился по другую сторону изгороди, держа руки в карманах.

– Я хотел сказать тебе, что ненадолго уезжаю. В одно место, где уже был раньше. Там мне помогут.

Не глядя на мужа, я ответила:

– Разумное решение.

– Я оставил адрес и телефон на кухонном столе. Но тебе не позволят говорить со мной. Потому что… в общем, у них так принято.

Едва ли у меня возникнет нужда звонить Томасу. Мы и так уже, считай, сами управлялись с заповедником, когда он находился здесь.

– Скажи Дженне… – Он покачал головой. – Нет. Ничего не говори ей, кроме того, что я люблю ее. – Томас сделал шаг вперед. – Я понимаю, что мои слова ничего не стоят, но все равно прости меня. Я не виноват… Просто я сейчас – это не я. Слабое извинение. Но другого у меня нет.

Я не смотрела ему вслед. Просто сидела, крепко обхватив руками колени. Маура, стоявшая в двадцати футах от меня, подняла сосновую ветку с кисточкой игл на конце и начала подметать землю перед собой.

Позанимавшись этим несколько минут, слониха пошла прочь от могилы. Отойдя немного, она обернулась и посмотрела на меня, потом сделала еще несколько шагов, замерла, подождала.

Я встала и двинулась за ней.

Было жарко и влажно, одежда липла к телу. Я не могла говорить, так сильно болело горло. Концы шарфа, как крылья бабочки, трепыхались у меня на плечах под горячим дыханием ветра. Маура шла медленно и явно знала, куда идет, – оказалось, к загородке из колючей проволоки. Остановившись у нее, слониха с тоской уставилась на пруд, находившийся по другую сторону.

У меня не было ни перчаток, ни инструментов – ничего, чтобы отключить электричество от изгороди. Однако я ногтями вскрыла ящик с батарейками и отсоединила их. Потребовалось приложить все имевшиеся у меня силы, чтобы распутать проволоку, которой несколько недель назад я затянула импровизированные ворота. Пустяки, что я изранила руки, а пальцы стали липкими от крови. Оттащив загородку в сторону, я освободила проход для Мауры.

Она им воспользовалась, но у кромки воды остановилась.

Неужели мы напрасно прошли весь этот путь?

– Давай! Вперед! – хрипло прошептала я и, скинув обувь, ступила в воду.

Она была холодная и чистая, восхитительно свежая. Рубашка и шарф пристали к телу, а шорты раздулись вокруг бедер. Я нырнула в глубину, сняла резинку с завязанных в хвост волос и всплыла на поверхность, бултыхая в воде ногами, чтобы удержаться на плаву. Потом слегка обрызгала Мауру. Она попятилась, но тут же опустила хобот, набрала в него воды и окатила мою голову мощной струей, как душем.

Выходка слонихи казалась такой продуманной и неожиданно игривой после долгих недель отчаяния, что я громко рассмеялась. Смех был не мой, а какой-то совсем чужой – хриплый и надрывный, но радостный.

Маура осторожно вошла в воду, легла на левый бок, потом перекатилась на правый и снова обрызгала меня. Это напомнило мне, как в Ботсване мы с Томасом наблюдали за резвящимся в пруду слоновьим семейством. Тогда я думала, что моя жизнь сложится иначе. Я следила за Маурой, а та плескалась и кружилась, поддерживаемая водой, словно сбросила оковы, тяготившие ее в последнее время, и я – очень медленно и постепенно – тоже позволила себе расслабиться: легла на воду и ощутила невесомость.

– Она играет, – сказал Гидеон с дальнего берега пруда. – Значит, боль отпускает ее.

А я и не заметила, что за нами, оказывается, наблюдали. Нужно было извиниться перед Гидеоном. Помощи я у него не просила, это верно, из чего, однако, вовсе не следует, что спасать меня было не нужно.

А вообще получилось очень глупо, взрослые люди так себя не ведут. Оставив Мауру развлекаться самостоятельно, я переплыла пруд и вышла на берег. И вот я стояла перед Гидеоном, не зная, что сказать, а вода стекала с меня ручьями. Помявшись немного, я выдавила из себя:

– Извини, я не должна была так говорить.

– Как ты? – спросил Гидеон, и было ясно, что это не дежурный вопрос, а он действительно за меня переживает.

– Я… – Пауза. Что ответить? «Испытываю облегчение?» «Нервничаю?» «Мне страшно?» Я улыбнулась и сказала: – Да вот, вся промокла.

Гидеон заулыбался, оценив шутку, и развел руками:

– Полотенца у меня нет.

– Я сама не знала, что полезу купаться. Мауру нужно было немного расшевелить.

Он посмотрел мне в глаза:

– Или ей просто нужно было знать, что рядом кто-то есть.

Я не отрывала от него взгляда, пока Маура не обдала нас обоих мелкой водяной пылью, а потом добавила заряд помощнее. Гидеон пугливо отскочил в сторону от холодной струи, а для меня это было как крещение, начало новой жизни.

Вечером я провела общее собрание – сообщила Невви, Грейс и Гидеону, что Томас отправился на поиски инвесторов и некоторое время проведет за границей, так что нам придется управляться в заповеднике без него. Могу поклясться, они мне не поверили, но сжалились надо мной и притворились, что приняли мои слова за чистую монету. На обед я дала Дженне мороженое и уложила ее спать в свою постель.

Потом зашла в ванную и размотала с шеи шарф, высохший и смятый тонкими складками после купания с Маурой. Горло кольцом охватывала полоса из отпечатков пальцев, темных, как жемчужины Южного моря.

Синяк – память тела о том, как плохо с ним обошлись.

Я тихо прокралась по коридору на кухню и нашла оставленную Томасом на столе записку: «МОРГАН-ХАУС, СТОУ, ШТАТ ВЕРМОНТ. ТЕЛЕФОН: 802–555-68–68», – вывел он своим четким и ровным, как по линейке, почерком.

Взяв трубку, я набрала номер. Мне не хотелось разговаривать с Томасом, но нужно было удостовериться, что муж благополучно добрался до места и с ним все хорошо.

Набранный вами номер не обслуживается. Пожалуйста, проверьте правильность номера и повторите набор.

Я так и сделала. После чего села за компьютер в кабинете Томаса и поискала в Интернете больницу Морган-Хаус, но там обнаружились только профессиональный игрок в покер с таким именем в Лас-Вегасе да приют для беременных девушек-подростков в Юте. Но ни одного медицинского заведения с подобным названием не существовало.