Гробница тирана Риордан Рик
Помутившимся от боли взглядом я посмотрел наверх.
Передо мной плечом к плечу, загораживая меня от бога, стояли Рейна и Мэг.
Они передавали ему собственные видения. Рейна показала, как я пою легиону «Падение Джейсона Грейса», со слезами на глазах совершая ритуал у погребального костра Джейсона, затем как я глупо, нелепо и бестолково предлагаю ей стать моей девушкой, давая повод, забыв обо всем, так искренне посмеяться, как ей не удавалось многие годы. (Спасибо, Рейна.)
Мэг показала, как я спас ее из логова мирмеков в Лагере полукровок, так откровенно спев о своих любовных провалах, что гигантские муравьи от печали впали в ступор. Она мысленно нарисовала, как я проявлял доброту к слонихе Ливии, Кресту, и особенно к ней, когда обнял ее в нашей комнате над кофейней и заверил, что никогда не сдамся.
В их воспоминаниях я был так похож на человека… в хорошем смысле. Не произнося ни слова, мои подруги спросили Гарпократа, был ли я по-прежнему тем, кого он так ненавидел.
Бог сердито посмотрел на девушек.
Но тут из закрытой банки зазвучал – на самом деле зазвучал – тихий голос:
– Довольно.
Голос был совсем слабый и приглушенный, и в обычных обстоятельствах я бы его ни за что не услышал. Его можно было различить только в абсолютной тишине грузового контейнера, хотя я не представлял, как ей удалось пробиться сквозь Гарпократово поле безмолвия. Это определенно была Сивилла. Я узнал ее дерзкий тон, точно такой же, как столетия назад, когда она поклялась, что не полюбит меня до тех пор, пока не иссякнет песок: «Возвращайся ко мне, когда это время истечет. И, если твое желание не изменится, я буду твоей».
И вот мы оказались здесь, на неверном краю вечности, потеряв свою прежнюю форму, и ни один из нас не уже не мог выбрать другого.
Гарпократ взглянул на банку, на его лице отразились печаль и горечь. Кажется, он спросил: «Ты уверена?»
– Именно это я предвидела, – прошептала Сивилла. – Мы наконец обретем покой.
В моем сознании возник новый образ: строки из Сивиллиных книг, четкие черные буквы на белой коже, такой яркой, что я прищурился. Слова дымились, будто только что вышли из-под иглы тату-машинки гарпии: «Последний вздох бога, что не говорит, когда дух его будет свободен, вместе с битым стеклом».
Судя по тому, как исказилось лицо Гарпократа, он тоже увидел их. Я ждал, пока он осознает смысл этих слов, снова разозлится, решив, что если чей дух и следует освободить от тела, то это мой.
Когда я был богом, то редко задумывался о ходе времени. Пара столетий туда, пара сюда – какая разница? Но теперь до меня дошло, как давно Сивилла написала эти строки. Они существовали на страницах настоящих Сивиллиных книг, когда Рим еще был крошечным царством. Понимала ли Сивилла их смысл уже тогда? Знала ли она, что закончит свои дни, превратившись в голос из банки, заключенная в металлический ящик со своим парнем, который благоухает розами и выглядит как десятилетний мальчишка в тоге и короне-кегле? Если так – почему же она не жаждет убить меня, хотя должна желать этого даже больше, чем Гарпократ?
Бог всматривался в банку – вероятно, ведя личный телепатический разговор со своей возлюбленной Сивиллой.
Рейна и Мэг встали плотнее друг к другу, стараясь загородить меня от него. Возможно, они решили, что если он не будет меня видеть, то забудет о моем присутствии. Выглядывать из-за их ног было неловко, но я был так истощен и слаб, что вряд ли смог бы стоять.
Какие бы видения ни посылал мне Гарпократ и как бы сильно он ни устал от жизни, я сомневался, что он просто покорится и сдастся. «Ах, ты должен убить меня из-за пророчества? Конечно, давай! Бей вот сюда!»
Еще больше я сомневался, что он позволит нам взять банку с Сивиллой и разбить ее, чтобы исполнить призывающий ритуал. Они обрели любовь – с чего бы им желать смерти?
Наконец Гарпократ кивнул, словно они с Сивиллой пришли к согласию. Его лицо стало серьезным и напряженным, он отвел указательный палец ото рта, поднес банку к губам и нежно поцеловал. В обычной ситуации меня бы не тронуло, что кто-то милуется с банкой, но его жесты были полны такой грусти и искренности, что у меня к горлу подступил комок.
Он открутил крышку.
– Прощай, Аполлон. – Голос Сивиллы теперь был слышен лучше. – Я прощаю тебя. Не потому, что ты этого заслуживаешь. Я вообще делаю это не для тебя. Я делаю это потому, что не хочу уходить в небытие, унося с собой ненависть, когда могу унести любовь.
Даже если бы я мог говорить, я бы не знал, что сказать. Я был в шоке. Ее тон не требовал ни ответа, ни извинений. Ей ничего не было от меня нужно. Казалось, это я почти ушел в небытие.
Гарпократ встретился со мной глазами. В его взгляде все еще стояла обида, но я видел, что он старается забыть о ней. И сделать это ему было даже сложнее, чем не подносить руку ко рту.
Неожиданно для себя я спросил: «Почему ты это делаешь? Как ты можешь согласиться просто умереть?»
Конечно, его смерть была мне только на руку. Но она не имела смысла. Он нашел ради кого жить. К тому же слишком многие уже пожертвовали собой из-за моих квестов.
Теперь я лучше, чем когда-либо, понимал, почему порой смерть необходима. Я смертный и несколько минут назад сам был готов умереть, чтобы спасти друзей. Но чтобы бог согласился прекратить свое существование, особенно когда он был свободен и влюблен? Нет. Это для меня непостижимо.
Гарпократ холодно усмехнулся. Мое смятение, мое состояние, близкое к панике, видимо, помогли ему наконец перестать на меня злиться. Из нас двоих он оказался более мудрым богом. Он понял что-то, что было мне недоступно. И естественно, не собирался ничего мне объяснять.
Безмолвный бог послал мне последнее видение: я у алтаря приношу жертву небесам. Я прочитал это как приказ: «Сделай так, чтобы все было не зря. Не подведи».
Затем он набрал в грудь воздуха и начал выдыхать. На наших глазах он стал рассыпаться, его лицо потрескалось, корона разрушилась как башня песчаного замка. Его последний вздох, серебряная искра угасающей жизненной силы, проскользнул в банку, чтобы быть вместе с Сивиллой. Он успел поплотнее завинтить крышку, после чего его руки и грудь обратились в прах – и Гарпократа не стало.
Рейна подалась вперед и поймала банку, прежде чем та упала на пол.
– Успела! – выдохнула она, и я понял, что тишина рассеялась.
Все казалось слишком громким: мое собственное дыхание, шипение разорванных проводов, скрип стен контейнера на ветру.
Лицо Мэг по-прежнему было цвета фасоли. Она посмотрела на банку в руке Рейны так, словно та могла взорваться:
– А они…
– Думаю… – Слова застряли у меня в горле. Я коснулся лица – щеки у меня были мокрые. – Думаю, их больше нет. Совсем. Теперь в банке остался лишь последний вздох Гарпократа.
Рейна посмотрела сквозь стекло:
– Но Сивилла… – Она повернула голову ко мне – и чуть не выронила банку. – О боги, Аполлон! Ты ужасно выглядишь.
– Просто жуть. Да, я помню.
– Нет. Сейчас все еще хуже. Заражение. Это-то когда случилось?!
Мэг, прищурившись, вгляделась в мое лицо:
– Фу, гадость! Нужно тебя быстрее вылечить.
Хорошо, что у меня при себе не было зеркала или телефона с камерой и я не мог на себя посмотреть. Я мог лишь предполагать, что пурпурные полосы инфекции поднялись выше шеи и разукрасили мне щеки новыми прикольными узорами. Я не чувствовал, что приближаюсь к состоянию зомби. Рана на животе не стала болеть сильнее. Но возможно, это значило лишь то, что нервная система начала отказывать.
– Помогите мне, – попросил я.
Им пришлось взяться за меня вдвоем. Пока они поднимали меня, я уперся рукой в пол, усеянный обломками прутьев, и один из них воткнулся мне в ладонь. Ну еще бы.
Я качался на ватных ногах, опираясь на Рейну и Мэг, и пытался заново научиться стоять. Мне не хотелось смотреть на стеклянную банку, но я не выдержал. Я не смог разглядеть внутри серебристую жизненную силу Гарпократа. Оставалось лишь верить, что его последний вздох заключен там. Или так – или, когда мы попробуем призвать богов, окажется, что под конец он сыграл со мной очень злую шутку.
Присутствия Сивиллы я не чувствовал. Наверняка последняя песчинка ее жизни канула в небытие. Она решила покинуть Вселенную вместе с Гарпократом: последнее путешествие двух необыкновенных влюбленных.
На стенках банки остались клочки этикетки. Я различил едва заметные слова: «ВИНОГРАДНОЕ ЖЕЛЕ «СМАКЕРС». Тарквиний и императоры должны ответить за многое.
– Как они… – Рейна вздрогнула. – Бог вообще может такое сделать? Просто… прекратить существовать по собственной воле?
Я хотел ответить, что боги могут что угодно, но, если честно, я не знал. Был и более важный вопрос: зачем богу вообще пытаться так поступить?
Может, когда Гарпократ холодно улыбнулся мне напоследок, он намекал, что однажды я это пойму? Может, однажды даже олимпийские боги превратятся в забытые древности, жаждущие кануть в небытие?
Я подцепил ногтями обломок прута и вытащил его из руки. Хлынула кровь: обычная красная человеческая кровь. Она потекла по линии жизни, что было дурной приметой. Хорошо, что я в них не верю…
– Нам пора обратно, – сказала Рейна. – Идти можешь?
– Тсс! – перебила ее Мэг, поднеся палец к губам.
Я подумал было, что она совершенно бестактно пародирует Гарпократа. Но понял, что она не шутит. Мой обостренный слух уловил то, что слышала она: тихие, далекие крики разъяренных птиц. Вороны возвращались.
31
О, кровавая луна взошла
Отложим-ка судный день
Я в пробке
Едва мы вышли из контейнера, как на нас спикировали птицы.
Мимо Рейны промчался ворон и вырвал у нее клок волос.
– АЙ! – завопила она. – Так, всё, хватит. Подержи-ка. – Она всучила мне банку и подняла меч.
Когда к нам приблизился второй ворон, она разрубила его прямо в воздухе. Третью птицу сабли-близнецы Мэг раскрошили словно ножи блендера, превратив ее в черное облако. Оставалось справиться всего лишь с тридцатью или сорока кровожадными дельтапланами, кружащими вокруг башни.
Внутри у меня поднялась волна гнева. Я решил, что мне надоели обиды воронов. Ненавидеть меня имели причины многие: Гарпократ, Сивилла, Коронида, Дафна… может, наберется еще пара десятков других. Ладно, пара сотен. Но вороны?! Они жили припеваючи! Выросли до гигантских размеров! Им до безумия нравится быть плотоядными убийцами. Так что хватит меня винить.
Я надежно спрятал банку в рюкзак. А потом снял с плеча лук.
– Свалите или умрите! – заорал я птицам. – Это последнее предупреждение!
Вороны издевательски закаркали. Один ринулся ко мне – и, получив стрелу между глаз, полетел вниз, описывая спираль и оставляя за собой целую воронку перьев.
Я выбрал новую цель – и поразил ее. Затем третью. И четвертую.
Вороны больше не каркали – они вопили от страха. Они стали описывать вокруг нас более широкие круги, вероятно надеясь, что мои стрелы до них не долетят. Я доказал им, что это не так, и продолжал стрелять, пока не убил десяток. Затем дюжину.
– У меня с собой запасные стрелы! – вопил я. – Кому следующую?
Наконец до птиц дошло. Прокричав что-то на прощание – скорее всего, это были непечатные выражения в адрес моих родителей, – они прекратили атаку и полетели на север к округу Марин.
– Отличная работа, – сказала мне Мэг, убирая мечи.
В ответ я сумел лишь кивнуть и что-то прохрипеть. На лбу у меня замерзли капельки пота. Казалось, что ноги превратились в размякшие кусочки картошки фри. Я не знал, как сумею слезть на землю по лестнице, и тем более рвануть навстречу вечерним развлечениям: призыванию бога, смертельной битве и возможному превращению в зомби.
– О боги. – Рейна смотрела в сторону, куда удалялась стая, рассеянно касаясь рукой головы в том месте, откуда ворон выдрал порядочный клок волос.
– Они отрастут, – заверил ее я.
– Что? Нет, я не про волосы. Смотрите!
Она указала на мост Золотые Ворота.
Видимо, мы пробыли в грузовом контейнере куда дольше, чем я думал. Солнце светило низко на западе. Над горой Тамалпаис поднялась полная луна. Дневная жара испарила туман, и мы могли ясно лицезреть белый флот – пятьдесят прекрасных яхт, выстроенных клином, – неторопливо идущий к мосту мимо маяка Пойнт-Бонита, стоящего на самом краю мыса Марин. Миновав его, они беспрепятственно проплывут в залив Сан-Франциско.
Во рту у меня стоял привкус праха, остающегося от богов после смерти.
– Сколько у нас времени?
Рейна посмотрела на часы:
– Эти vappae[48] не торопятся, но даже при нынешней скорости они уже к закату окажутся на расстоянии выстрела от лагеря. Часа два?
В других обстоятельствах меня бы, возможно, порадовало, что она вспомнила слово vappae. Уже давно я не слышал, как врагов называют прокисшими винами. На современном языке это было бы все равно, что обозвать их подонками.
– Сколько времени нам потребуется, чтобы добраться до лагеря? – спросил я.
– По пятничным пробкам? – Рейна прикинула: – Чуть больше двух часов.
Мэг достала пригоршню семян из сумочки на поясе:
– Тогда, наверное, стоит поторопиться.
Сказку «Джек и бобовый стебель» я не знал.
Название не было похоже на нормальный греческий миф.
Когда Мэг сказала, что мы поступим как в сказке «Джек и бобовый стебель», я ничего не понял, и даже когда она, встав у ближайшей опоры, высыпала вниз целую пригоршню семян, которые, тут же полопавшись, проросли и образовали живую конструкцию из переплетенных растений, идущую до самой земли, ее замысел оставался для меня загадкой.
– Давай вперед, – приказала она.
– Но…
– Ты не в состоянии спускаться по лестнице, – сказала она. – Так быстрее. Просто падаешь. Плюс растения.
Такое объяснение мне совсем не понравилось.
Рейна просто пожала плечами:
– Чего уж там.
Она перекинула ногу через перила и спрыгнула. Растения подхватили ее и стали перекидывать – словно пожарные, передающие друг другу ведра с водой, – так что за раз она пролетала несколько футов. Сначала Рейна взвизгивала и размахивала руками, но когда половина пути была уже позади, крикнула нам:
– НЕ… ТАК… УЖ… И… СТРАШНО!
Затем наступил мой черед. Это было ужасно. Я вопил. Перевернулся вверх тормашками. Пытался схватиться за что-нибудь, но оказался полностью во власти вьюнов и папоротников. Это было все равно что лететь сквозь мешок листьев размером с небоскреб, причем эти листья были живыми и все время норовили тебя коснуться.
Внизу растения аккуратно поставили меня на траву возле Рейны, которая выглядела так, будто ее облили дегтем и осыпали цветами. Мэг приземлилась рядом с нами, и мне тут же пришлось подхватить ее, чтобы она не упала.
– Много растений, – пробормотала она.
Глаза ее закатились, и она захрапела. Я понял, что никаких бобовых стеблей из нашего Джека сегодня больше не вытрясти.
К нам, виляя хвостами и тявкая, подбежали Аурум и Аргентум. Судя по тому, что парковка была усыпана сотнями птичьих перьев, борзые повеселились с птицами, которых я подстрелил.
Я был не в состоянии идти, а тем более нести Мэг, но мы с Рейной вдвоем кое-как умудрились стащить ее с холма к грузовику. Я подозревал, что Рейна воспользовалась умением, дарованным ей Беллоной, чтобы поделиться со мной силами, хотя вряд ли у нее оставалось их много.
Когда мы подошли к «Шевроле», Рейна свистнула, и собаки запрыгнули в кузов. Мы затолкали нашу Повелительницу бобовых стеблей, к которой пока так и не вернулось сознание, на середину сиденья. Я рухнул рядом с ней. Рейна завела мотор, и мы тронулись в путь.
Начали мы довольно быстро, но длилось это минуты полторы. В квартале Кастро мы попали в пятничную пробку перед выездом на шоссе. Она была такая огромная, что мне почти захотелось, чтобы снова появились волшебные растения и зашвырнули нас обратно в Окленд.
После встречи с Гарпократом все казалось отвратительно громким: звук мотора «Сильверадо», болтовня пешеходов, бубнеж динамиков в других машинах. Я обнимал рюкзак, успокаивая себя тем, что банка в целости и сохранности. Мы получили то, зачем пришли, хотя мне и не верилось, что Сивиллы и Гарпократа больше нет.
Шок и скорбь придется отложить на потом – если, конечно, мне суждено выжить. Нужно решить, как достойно почтить их память. Как вообще почтить память бога тишины? Минута молчания казалась неуместной. Может, подойдет минута воплей?
Но сначала главное: нужно пережить сегодняшнюю битву. А потом уже решать, вопить или нет.
Рейна, похоже, заметила, какой у меня озабоченный вид.
– Ты держался молодцом, – сказала она. – Растешь на глазах.
Судя по тону, говорила она искренне. Но от ее похвалы стыд стал жечь меня еще сильнее.
– У меня в руках последний вздох бога, которого я травил, – тоскливо проговорил я, – заключенный в банке Сивиллы, которую я проклял, а охраняли их птицы, из которых я сделал безжалостных убийц, когда они заложили мне мою подружку-изменщицу, которую я потом приказал лишить жизни.
– Всё так, – подтвердила Рейна. – Зато сейчас ты отдаешь себе в этом отчет.
– Я чувствую себя ужасно.
Она невесело улыбнулась:
– В этом вся суть. Ты причиняешь кому-то зло, переживаешь из-за этого – и становишься лучше. Возможно, в тебе зарождается совесть.
Я попытался вспомнить, кто из богов создал человеческую совесть. А создавали ли мы ее вообще, или люди сами ее в себе взрастили? Вряд ли какой-нибудь бог захотел бы похвастаться у себя на страничке, что научил людей отличать достойные поступки от недостойных.
– Спасибо… за эти слова, – выдавил я. – Но из-за ошибок, которые я наделал в прошлом, вы с Мэг чуть не погибли. Если бы Гарпократ уничтожил вас, когда вы встали на мою защиту… – Мысль об этом казалась невыносимой. Моя новенькая совесть готова была разорваться внутри меня как граната.
Рейна похлопала меня по плечу:
– Мы просто показали Гарпократу, насколько ты изменился. Он признал, что так и есть. Исправил ли ты все, что натворил в прошлом? Нет. Но ты добавил пунктов в список совершенных тобой добрых дел. Большего ты ничего не мог сделать.
Добавил пунктов в список добрых дел. Рейна говорила об этой суперспособности так, словно я и впрям мог бы ею обладать.
– Спасибо, – сказал я.
Она встревоженно вгляделась мне в лицо, видимо заметив, насколько сильно расползлись пурпурные линии заразы по моим щекам:
– Отблагодаришь меня тем, что не умрешь, ладно? Без тебя нам не провести ритуал призыва.
Когда мы въехали на эстакаду, ведущую на автомагистраль Интерстейт-80, за городскими крышами я разглядел море. Яхты уже скользили под мостом Золотые Ворота. Судя по всему, оборвав провода Гарпократа и разбив фасции, мы ни капельки не испугали императоров.
Перед большими кораблями тянулись серебристые барашки – следы десятков мелких суденышек, устремившихся к восточной части побережья. Десант, догадался я. И кораблики эти двигались гораздо быстрее, чем мы.
Полная луна над горой Тамалпаис медленно окрашивалась в цвет любимого Дакотой Кул-Эйда.
Аурум и Аргентум весело тявкали в кузове. Рейна барабанила пальцами по рулю, бормоча себе под нос:
– Vamonos. Vamonos[49].
Мэг, навалившись на меня, храпела и пускала слюни мне на одежду. От большой любви.
Мы ползли по мосту Бэй-Бридж когда Рейна вдруг сказала:
– Все, с меня хватит. Корабли не должны были миновать мост Золотые Ворота.
– Ты о чем? – спросил я.
– Открой бардачок, там должен быть свиток.
Я застыл в нерешительности: кто знает, какие опасные штуки может таить в себе бардачок в пикапе претора? Затем я все же принялся с опаской копаться в его содержимом: страховка, несколько пачек салфеток, пара упаковок с собачьими лакомствами…
– Это? – Я показал ей скрученный пергамент.
– Ага. Разверни и проверь, работает ли он.
– Хочешь сказать, что это связной свиток?
Она кивнула:
– Я бы и сама проверила, но пользоваться свитком за рулем опасно.
– Хм, ладно. – Я расстелил свиток на коленях.
Пергамент был пуст. Ничего не произошло.
Я раздумывал, не следует ли мне сказать какие-нибудь волшебные слова, или сообщить ему номер кредитки, или сделать еще что-то в этом роде, как вдруг над свитком слабо замерцал огонек, который постепенно превратился в голографическое изображение Фрэнка Чжана.
– Ого! – Крошечный Фрэнк чуть не выпрыгнул из доспехов от неожиданности. – Аполлон!
– Привет, – поздоровался я и повернулся к Рейне: – Он работает.
– Вижу, – ответила она. – Фрэнк, ты меня слышишь?
Фрэнк прищурился. Наверное, мы для него тоже были очень маленькими и расплывчатыми. – Это… Я плохо… Рейна?
– Да! – сказала она. – Мы возвращаемся. Корабли уже близко!
– Я знаю… Разведчики доложили… – Его голос прерывался. Похоже, он был в большой пещере, позади него суетились легионеры: они копали ямы и таскали какие-то большие сосуды.
– Что вы делаете? – спросила Рейна. – Где вы?
– В туннеле Калдекотт, – проговорил Фрэнк. – Просто… готовимся к обороне.
Уж не знаю, что на этот раз было причиной его заминки: помехи или то, что он уходил от ответа. Судя по выражению его лица, мы застали его в неудобный момент.
– Что-то слышно… Майкла? – сказал он, явно меняя тему. – Уже… давно пора.
– Что? – вскрикнула Рейна так громко, что Мэг хрюкнула во сне. – Нет, я хотела спросить, нет ли у тебя новостей. Они должны были остановить яхты у моста Золотые Ворота. Судя по тому, что корабли прошли под ним… – Она осеклась.
Были десятки причин, почему Майкл Кахейл и его отряд не смогли остановить корабли императоров. Ни одна из них не была хорошей и никак не повлияла бы на то, что должно было случиться дальше. Теперь Лагерь Юпитера от разрушения огнем отделяли лишь гордость императоров, которая могла заставить их сначала пойти в атаку на суше, и пустая банка от желе «Смакерс», благодаря которой мы, возможно, смогли бы призвать на помощь какого-нибудь бога – а возможно, и нет.
– Только держитесь! – попросила Рейна. – Скажи Элле, чтобы готовилась к ритуалу!
– Я не… Что? – Лицо Фрэнка превратилось в цветное светящееся пятно. Его голос звучал так, будто кто-то тряс алюминиевую банку с камешками внутри. – Я… Хейзел… Нужно…
Свиток вспыхнул, а это последнее, что было нужно моей промежности в тот момент.
Я принялся хлопать по горящим кускам пергамента, чем разбудил Мэг, которая, зевая и моргая, возмутилась:
– Что ты наделал?!
– Ничего! Я не знал, что он самоуничтожится!
– Плохая связь, – предположила Рейна. – Наверное, тишина рассеивается не сразу… она вроде как уходит волной от эпицентра, который был на башне Сютро. Вот свиток и перегрелся.
– Это возможно. – Я хлопком затушил последние обрывки тлеющего пергамента. – Надеюсь, когда мы доберемся до лагеря, то сумеем воспользоваться почтой Ириды.
– Если доберемся, – проворчала Рейна. – Эти пробки… Ой. – Она указала на мигающий знак впереди: «ПРОЕЗД ПО ШОССЕ 24Е У ТУНН. КАЛДЕКОТТ ЗАКРЫТ. ВЕДУТСЯ СРОЧН. РЕМОНТ. РАБОТЫ. ПОЗЬЗУЙТЕСЬ ДР. МАРШРУТАМИ».
– Срочные ремонтные работы? – проговорила Мэг. – Как думаете, это Туман снова отгоняет людей?
– Может быть. – Рейна задумчиво посмотрела на ряды машин впереди. – Неудивительно, что здесь всё стоит. И что Фрэнк делает в этом туннеле? Мы с ним не обсуждали… – Она нахмурилась, словно ее вдруг посетила нехорошая мысль. – Нужно возвращаться. Как можно скорее.
– Императорам понадобится время, чтобы организовать наземную атаку, – сказал я. – Они не станут стрелять из баллист, не попробовав захватить лагерь неразрушенным. Возможно… возможно, пробки их задержат. Им придется искать другие пути.
– Они на кораблях, дурачок, – напомнила Мэг.
Она была права. И когда их войска высадятся на берег, они пойдут пешком, а не поедут. И все же мне нравилось представлять себе, как императоры со своей армией приближаются к туннелю Калдекотт, видят мигающие знаки и оранжевые конусы и говорят: «Ну вот! Придется вернуться завтра».
– Можно бросить машину, – задумчиво сказала Рейна, но, посмотрев на нас, тут же отбросила эту мысль. Никто из нас не был в состоянии пробежать половину марафонской дистанции от середины моста Бэй-Бридж до Лагеря Юпитера. Она тихонько выругалась. – Нам нужно… Ага!
Прямо перед нами тащился грузовик дорожной службы, и один из рабочих брал из кузова сигнальные конусы, которыми зачем-то перегородили крайний левый ряд. Как обычно. Ну конечно же, в пятницу, в час пик, когда туннель Калдекотт закрыт, обязательно нужно закрыть и одну из полос движения на самом востребованном мосту в округе. Правда, как следствие перед грузовиком теперь простиралась, насколько Лестеру хватало глаз, пустая полоса, ехать по которой было в высшей степени незаконно.
– Держитесь, – предупредила Рейна.
Когда мы поравнялись с грузовиком, она свернула и, опрокинув полдюжины конусов, нажала на газ.
Грузовик засигналил и замигал фарами. Борзые Рейны в ответ залаяли и завиляли хвостами, словно говоря «Покеда!».
Я ожидал, что под мостом нас уже поджидают несколько машин Калифорнийского дорожного патруля, готовые броситься в погоню, но пока мы все еще неслись вдоль пробки со скоростью, которая сделала бы честь даже моей солнечной колеснице.
Мы добрались до Оклендской стороны. Погони пока не было. Рейна резко свернула на магистраль Интерстейт-580, протаранив ряд оранжевых сигнальных столбиков, и взмыла по въезду на Двадцать четвертое шоссе, любезно проигнорировав ребят в касках, которые махали нам оранжевыми предупредительными знаками и что-то кричали.
Мы нашли другой путь. Им оказался обычный маршрут, которым нам запретили пользоваться.
Я оглянулся. Полиция нас по-прежнему не преследовала. Яхты императоров миновали Трежер-Айленд и лениво занимали позиции, образуя вокруг побережья ожерелье из роскошных смертоносных машин, стоимостью миллиарды долларов. Маленьких кораблей я рядом с ними не заметил, а значит, они, скорее всего, уже достигли берега. И ничего хорошего в этом нет.
Плюс был в том, что ехали мы очень быстро. Мы парили над эстакадой в гордом одиночестве, и до места назначения оставалось всего несколько миль.
– Успеем, – сдуру ляпнул я.
И снова нарушил Первый закон Перси Джексона: никогда не говори, что что-то получится, потому что как только скажешь – все пойдет прахом.
БАБАХ!
У нас над головами на крыше грузовика возникли отпечатки чьих-то ног. Под лишним весом машину стало заносить. Я испытал чувство дежа-гуль. Аурум и Аргентум бешено залаяли.
– Эврином! – завопила Мэг.
– Откуда они только берутся?! – возмутился я. – Тусуются весь день на вывесках вдоль шоссе, улучая момент, чтобы свалиться нам на голову?
Когти продырявили металл и обивку. Я знал, что будет дальше: у нас в машине появится люк.
Рейна крикнула:
– Аполлон, веди! Мэг, педаль газа!
На мгновение я решил, что она так молится. В тяжелые минуты жизни мои последователи часто взывали ко мне: «Аполлон, веди!» – надеясь, что я укажу им выход из трудной ситуации. Правда, чаще всего они говорили метафорически, а я не сидел рядом с ними на пассажирском сиденье, да и про Мэг и педаль газа они ничего не добавляли.
Рейна не стала дожидаться, пока я соображу, что делать. Она отпустила руль и потянулась назад за оружием. Я рванулся вперед и схватил руль, а Мэг быстро поставила ногу на педаль.
Мечом в небольшом салоне не размахнуться, но Рейну это не волновало. У нее были кинжалы. Она выхватила один из ножен, бросила свирепый взгляд на покореженную крышу и подалась вверх, бормоча:
– Никто не смеет мять мой грузовик!
В следующие две секунды произошло много всего.
С пикапа слетела крыша, и мы увидели знакомую фигуру эвринома отвратительного мушиного цвета, с выпученными белесыми глазами, оскаленными клыками, с которых капала слюна, и в развевающейся на ветру набедренной повязке из стервятничьих перьев.
В кабину ворвался запах протухшего мяса, вызвавший у меня приступ тошноты и головокружения. И мне показалось, что весь яд зомби в моей крови разом раскалился.
Эврином взвизгнул:
– ЕДААА!..
Его боевой клич прервала Рейна – она рванулась наверх и воткнула кинжал прямо в его пернатый памперс. Она явно успела изучить слабые места гулей и сейчас нашла одно из них.
Эврином свалился с грузовика, и это было бы прекрасно, если бы я в тот же момент не почувствовал, будто мне тоже воткнули нож в подгузник.
Читать бесплатно другие книги:
